Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

Аннотация
Фанфик по произведениям А. Белянина
Первая книга цикла "Канцелярия Кощея"
Тайный сыск царя Гороха, дело о перстне с хризопразом, заговор черной мессы… Помните такое? Альтернативный взгляд на происшедшие события, описанный лично Статс-секретарём царя Кощея, Захаровым Фёдором Васильевичем. Бывший студент, компьютерщик Фёдор, волею Великого и Ужасного Кощея, попадает в древнерусское царство-государство, где ему предстоит не только постараться ужиться во дворце Кощея с монстрами и весьма необычными коллегами, но и воевать в столичном городе Лукошкино с самим Вельзевулом!


Меня разбудил Дизель. Да, да, именно с большой буквы. Потому что Дизель, это не мотор, как вы могли подумать, а имя. Имя моего скелета. Ну, в смысле не моего скелета, конечно, а моего работничка, который натурально и является скелетом.
Уф-ф-ф…
Давайте лучше я расскажу по порядку.
 
* * *
 
Проживаю я сейчас во дворце царя Кощея, Великого и Ужасного. Великий и Ужасный — это не официальный титул это я, прикалываясь, изредка так его называю, а Кощею нравится.
Дворец тот находится внутри Лысой горы, которая в свою очередь расположилась среди довольно мрачного и труднопроходимого леса, хотя центральный вход её и выходит на пустое пространство. То ли огромная поляна, то ли поляна, плавно переходящая в степь. Я еще толком не разобрался за месяц пребывания тут на посту главы Собственной Его Императорского Величества Кощея, канцелярии. Это – официальное название моего подразделения, где я ношу, опять же официальный чин — Статс-секретарь. Но о том, как я докатился до такой жизни чуть позже.
— Федя, внучек, чайку не желаешь?
Ах да, прошу прощения, не представился.
Захаров Федор Васильевич. Не женат, не судим, не привлекался, не состоял. Всего пару лет назад закончил факультет защиты информации в своём родном южном городе, сменил несколько мест работы, пока стараниями Кощея не оказался тут. Вот, наверное, и всё описание моей жизни.
— Ага, Михалыч, спасибо, давай.
Дед сразу засуетился, зашаркал валенками по мраморному полу и через пять минут передо мной уже стояла кружка исходящая ароматом крепко заваренного чая, а рядом примостилась тарелка с невероятно аппетитными оладиками.
— Ну-ка, ну-ка, — Михалыч решительно сдвинул в сторону клавиатуру и мышку. – Ишь, раскидал свои бесовские железки… На от, мёд гречишный, да вареньице малиновое.
— Осторожней, дед! Сломаешь, я новые тут у вас нигде не найду. Кощей тогда по головке не погладит… Ух, запах-то какой, а, деда?!
— Вот и наворачивай, внучек, а то скоро тощее Дизеля будешь.
Это мне привет с Кощеевой кухни от самого шеф-повара Жана-Поля де Баца. Иван Палыча по-нашему. Сегодня местная кухня балует меня вареньем и мёдом, а вот оладики – это фирменное дедово блюдо.
А с Иван Палычем мы в дружбе. Я ему подкидываю рецепты из своего времени, а он меня балует всякими вкусностями. Ну а Михалыч гоняет за ними своих подручных, двух мелких бесов, Тишку да Гришку. Ну, это те еще кадры для отдельного рассказа. Но носятся они по дворцу, как байты в процессоре, фиг догонишь. Одного только Михалыча и слушают, у него не забалуешь. Нет-нет, Михалыч не зверь какой, наоборот, низенький такой старичок с длинной бородой и прищуром, как у дедушки Ленина. Но прибить может легко, если найдется сумасшедший против него пойти.
— Ох, деда, спасибо! Вкуснотища-то какая! – прочавкал я, жуя седьмой оладик.
— В варенье, в варенье-то макай. Иван Палыч велели передать, что малинка в ём ажно с самой Тмутаракани привезена, с самых югов. Кушай, родимый, кушай.
— Всё, деда, накормил, спасибо. Некуда больше… Ну правда, некуда… И медку больше не хочу… И быстренько колбаски тоже не надо… Михалыч! Мне работать надо!
Ох, раскабанею я на дедовых оладиках, а спортивных залов тут не найти и фитнес клубов отродясь не было, а образ жизни у меня в основном сидячий, как и положено хорошему компьютерщику, вот и…
О чем это я? Ах да, Кощей.
Так вот, сама Лысая гора и прилегающие к ней окрестности находятся в укромном уголке полусказочного русского государства, которым в настоящее время правит царь Горох в своем столичном городе Лукошкино.
Правда Кощей категорически отвергает эту версию политического устройства государства, утверждая, что правит тут только он, настоящий царь, а сам Горох — всего лишь жалкая личность, озабоченная только непомерным пьянством да забавами с дворовыми девками.
Может быть и так, конечно, спорить с Кощеем не буду, я не враг себе. Только мне видится немного другая картина мироустройства в этом отдельно взятом государстве.
Официально царём тут работает именно Горох и с юридической точки зрения и с фактической. И послов иностранных принимает, и договоры со странами разными заключает, и указы издает, казнит, милует, армию содержит да и все остальные функции, характерные для главы государства, выполняет.
У Кощея все эти государственные функции тоже выполняются, но только по-тихому, не напоказ. Вчера, например, пинками прогнали посла какого-то Подгорного Царя, уж и не знаю, что за царь такой, не вникал. Указы – тоже обычное дело, сейчас я как раз оформлением их занимаюсь. Казнить кого – запросто, помиловать – значительно реже. А про армию я вам чуть позже расскажу, но есть и армия у царя-батюшки, уж поверьте.
Так что, Кощей, он тоже правит и власть имеет не малую хотя, на мой взгляд, царём его называть не верно. Самая близкая к нему аналогия – мафиози. Только не какой-нибудь дешевый Аль Капоне, а эдакий, крутой отец криминалитета всего государства. Так что, если и царь он, то воровской. Но сил, влияния и богатства у него не меньше, чем у самого Гороха будет. Да оно и не удивительно. И в моё время организованная преступность занимала далеко не последнее место и в экономике и в политике, да практически во всех сферах государства.
Да, моё время… Кончилось оно для меня и, похоже, навсегда. Назад мне не вернуться уже…
Я встал, оторвав усталый взгляд от мелькавших на мониторе цифр и букв, прошёлся по кабинету, разминая ноги и утрясая оладики и, едва успел сесть обратно за комп, как в коридоре раздался торопливый цокот и вскоре уже кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь. Ну, кто-кто? Скелет, конечно. Я уже наловчился их различать по клацанью костяшек по мраморному полу. Раз скелет значит, от Кощея и тут капризничать и медлить нельзя.
— Деда?
— Иду уже, иду, родимый.
Загремел засов и в кабинет протиснулся скелет в образе гонца или гонец в образе скелета, как вам удобнее будет, и тут же завертел головой, не обращая особого внимания ни на меня, ни на Михалыча. Ну, понятно, это он моего Дизеля высматривает.
Дизель, получив постоянную работу и персональное имя, моментально стал знаменитостью среди всех дворцовых скелетов. Это как раз было и не удивительно. У скелетов-то тут жизнь какая? Эй ты, взял вот это и отнёс вон туда или вон того руби, а того кусай, вот и все радости жизни. Пардон, не жизни, конечно, какая уж жизнь у скелетов? Одно тоскливое существование, а не жизнь. А тут мой Дизель во всей красе, как подсолнух среди бурьяна расцвел. А им удивительно и завидно, вот и бегают при каждом удобном случае на него подивиться.
 — Ну чего тебе?
Скелет протянул мне клочок бумажки, на котором каллиграфическим подчерком было написано: «Ко мне, живо».
Ну, точно, Кощей.
— Деда, я к Кощею, зовёт зачем-то, а ты пригляди тут, чтобы твои башибузуки по клавиатуре не скакали, ладно?
— Иди-иди, внучек, не переживай.
На самом деле бесенята, получив от Михалыча хороший такой нагоняй после первой же проказы, теперь мой стол обходили стороной, но покомандовать я же должен? Для порядка.
— Ты уж, поспеши, Федь, Кощеюшка ждать не любит. Как бы не осерчал.
— Да иду я, иду.
— Может, Машу возьмешь с собой? Мало ли что…
— Это что, например?
— Ну, мало ли…
Маша, сидящая на диване и старательно полировавшая когти, подняла на меня вопросительный взгляд.
Нет, я не оговорился, именно когти. Ногти у Маши тоже были, а вот когти, здоровенные такие, как у пантеры какой, Маша выпускала по необходимости. Ну, разодрать там кого, свежей кровушки напиться… Шучу-шучу, не пугайтесь. Маша у нас хоть и происходит из древнего вампирского рода, но волей обстоятельств является вегетарианкой и, если и раздирает теперь что, так только яблоки и груши на фруктовый салатик. Хотя при необходимости, может и десяток здоровых мужиков порвать. Но до этого, слава богам, у нас пока не доходило.
Я отрицательно помотал головой в ответ на её взгляд. Я же не в бой иду или там, в разведку, а всего лишь к своему работодателю.
А работодатель мой как вы уже, конечно поняли, Кощей и есть.
И затащил меня сюда именно Кощей, угробив на эту операцию переноса целую кучу ценных амулетов и редчайших, одноразовых заклятий. А когда увидел результат своих стараний, то так орал и плевался, что призраки в ужасе забивались в щели, скелеты рассыпались на косточки, а чёрные рыцари-зомби, завывали почище пароходных сирен в день празднования Дня военно-морского флота.
Но дело уже было сделано, а повторить подобную операцию в ближайшее время, Кощей не мог и пришлось ему в итоге довольствоваться тем, что было. Мной то есть.
Большим начальником я у него заделался не сразу, конечно. Сразу он меня съесть хотел. Нет, не в переносном смысле, а в самом, что ни на есть буквальном. Он у нас такой, он может.
 
* * *
 
Я вышел из кабинета и быстро зашагал по нашему коридорчику, ведущему в один из главных коридоров, с удовольствием оглядываясь по сторонам.
Ух, тут вначале и грязища была! Чуть ли не болото, а под стенами было навалено столько мусора, что передвигаться приходилось по узенькой тропинке.
Это Маша, умничка, в первый же день Дизеля у меня забрала и порядок тут навела. Да и сейчас каждый день бесенят Михалыча чистоту поддерживать заставляет.
А вот дальше в большом коридоре там бардак так и остался.
Я еще в самый первый раз, когда меня тащили за Кощеем в его кабинет рыцари-зомби из его личной охраны, заметил всю эту грязь и мусор и даже смог удивиться, хотя тогда мне было уж совсем не до окружающей обстановки.
А до чего было? Да ни до чего, если честно. Просто пытался понять, что происходит.
Я тогда как раз работал у геологов в выездной партии. И был у меня свой, хоть и маленький, всего десять шагов в длину и три в ширину, вагончик, забитый различной аппаратурой. Зато уютный и обустроенный мной именно так, как и хотелось. Не вычислительный центр какой-нибудь, конечно, но в наличии имелись и хороший комп, сканер с двумя принтерами, куча железок в запас, картриджи для принтера, мотки проводов и даже бензиновый движок с генератором для питания всего этого оборудования. А как же, мы же не в городе работали, а на выезде.
К геологии я имел отношение постольку, поскольку удавалось постоять рядом с настоящими геологами. Вот они и впахивали в основном. Ну а как компьютерный специалист на все руки, я без дела тоже не сидел. Ребята данные приносили, а я их тут уже обрабатывал да в базы загонял, таблицы всякие составлял. Скукотища, конечно, но платили хорошо, да и команда у нас собралась приятная.
А в тот день, когда я к Кощею-то попал, ребята в поле работали, а я, пользуясь моментом, завалился на крохотный топчанчик, который они мне соорудили по моей просьбе. Сидеть на нем было удобно, а вот лежать, только свернувшись калачиком, но меня это не смущало и я уютно так на нем расположился, чтобы вздремнуть часок-другой. И тут как завыло, засвистело, загудело! Вагончик подкинуло, завертело в воздухе и я остро проникся ощущениями девочки Элли, которая со своей верной псиной Тотошкой оказалась в подобной ситуации.
Продолжалось это недолго и вскоре вагончик мягко опустился на землю. Я сидел на полу, вцепившись за стойку с запчастями, совершенно не понимая, что происходит, а мысли мои метались между тропическими ураганами и мной, таким предусмотрительным, закрепившим всю аппаратуру. Именно аппаратура почему-то волновала меня больше всего в этот момент и я, вскочив, тут же бросился проверять последствия катаклизма. Всё было в порядке, не считая нескольких железок, свалившихся с полок. На самом деле тут удивляться было нечему: вагончик перетаскивали с места на место с помощью трактора и всё было надёжно закреплено. Ну и славно. Я удовлетворенно кивнул и тут раздался стук в стену вагончика и кто-то властным голосом, хотя и несколько неуверенно, произнёс:
— Кто-кто в теремочке живет?
Вот это и был мой нынешний работодатель, Великий и Ужасный.
 
* * *
 
Я хмыкнул про себя, вспоминая свой первый день во дворце.
Сейчас-то я шагал, гордо выпятив грудь, высоко подняв голову и смотря строго вперёд, а дворцовая нечисть, все эти, пробегавшие по делам скелеты, монстры самых различных мастей, и прочие местные кошмарики, завидев меня вжимались в стены и угодливо кланялись. Всё правильно. Не абы кто идёт, а вышагивает сам Статс-секретарь Его величества Кощея!
С дисциплиной во дворце было всё в порядке. Не так глянешь на вышестоящего и сожрут. И повезет если сразу. А могут и не спеша по кусочку отгрызать.
Я уже и привык как-то. А что нормально всё. Порядок быть должен. Пусть свой, странный и зловещий, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят же, верно? Хотя монастырём Кощеев дворец и не назвать, конечно, ну вы меня поняли.
Но это сейчас я тут уже освоился, а вот тогда, как только я сюда попал…
Описывать в каком я находился состоянии после нашего знакомства и прогулки по дворцу Кощея, я не буду. Как требовал по очереди вызвать адвоката, полицию и нашего консула в этом захолустье, тоже не стану. Стыдно. Хотя, чего тут стыдиться-то? Вот представьте, сидите вы себе спокойно, занимаетесь своими делами и вдруг бац! и вокруг мрачное подземелье с пусть и роскошными, но не менее мрачными и зловещими залами, по которым вас тащат за типом представляющим из себя скелет обтянутый кожей, которого даже доспехи не делают краше или хотя бы поупитаннее. Мало того, тащат вас здоровенные такие мужики в черных рыцарских доспехах и плащах, да десяток самых настоящих скелетов с топорами и саблями в руках. Да и вокруг мелькают носящиеся по каким-то своим делам такие чудища, что и смотреть-то на них страшно, а не то что детально описывать.
За месяц моей дворцовой жизни я пообвык и на всех этих монстров да зомби смотрел без особого страха. Противно — да, страшно — нет. Человек-то ко всему привыкает быстро. Тем более закаленный на голливудских ужастиках. Но всё равно выйдя к кабинету Кощея, я облегченно вздохнул и поёжился. Мерзкая всё-таки эта нечисть.
Почему кабинет, а не тронный зал или там царские палаты какие-нибудь? А не знаю. Думаю, просто удобно было тут Кощею. Нет, был у него и тронный зал и куча других различного назначения, но там я Кощея почти не видел, а вот в кабинете постоянно.
Натурой он был увлекающейся, склад ума определенно близок к научному, а уж как он загорался новыми идеями любо-дорого было посмотреть.
Сам кабинет был просто завален рукописями, свитками, манускриптами. Стол так почти целиком скрывался под ними. Да и вдоль стен на стеллажах вперемешку с книгами да с какими-то довольно мерзкими чучелами стояли всякие колбы, мензурки и прочая алхимическая посуда. Тут же находился и очаг, над которым висел приличных размеров котёл, радостно булькая вонючим варевом.
Мечта классического сумасшедшего учёного, одним словом.
Вот во всем этом великолепии и обитал Кощей, пока находился во дворце.
Ну а у двери кабинета обычно околачивался его дворецкий, или может камердинер, не разбираюсь я в этом, высокий такой тощий мужик Гюнтер. Вечно во фраке, с надменной рожей и мерзкими усиками, он жутко раздражал меня своим высокомерием, посматривая на всех как на надоедливых букашек, копошившихся под ногами.
Вот и сейчас презрительно глянув на меня, он уже двинулся к двери кабинета с докладом, но я, опередив его, заорал:
— Его Ужасного Всемогущего Величества, Статс-секретарь по вызову!
— Давай-давай, заходи, — послышалось из кабинета.
И я, едва сдерживаясь, чтобы не показать язык, прошёл мимо красного от злости Гюнтера.
— А, явился, не запылился, — поприветствовал меня Кощей, расхаживая по кабинету. – Садись.
— Ваше Величество, — кивнул я в ответ и уселся в кресло рядом со столом. – Случилось, что?
— Случилось. Писульку я твою вчерашнюю разбирал, так и эдак вертел и получается, Федор Васильевич, что прав я был на счёт этого адского племени.
— Да? – Я постарался вспомнить текст очередной расшифрованной записки. – Что-то я там ничего такого особенного не припомню.
— Да ты внимательно ли читал? Не помнит он… О Бегемоте слова видел?
— Ну да, был там бегемот. Хотите назло врагам спереть его из Венского зоопарка да на шашлыки пустить? – хихикнул я.
— На шашлыки, Федя, я тебя пущу, если и дальше изгаляться будешь. Картина-то ой какая серьёзная вырисовывается.
— Всё-всё, — я примиряюще выставил перед собой руки. – Виноват, Ваше Величество. Рассказывайте.
 Я к этому времени был уже в курсе общей ситуации, сложившейся в теневом государстве Кощея. Коротко говоря — начался передел зон влияния.
Тёмные силы Запада, так сказать коллеги Кощея по бизнесу, давно уже облизывались на лакомые восточные земли, но на их пути незыблемо стояла не только сама Русь, но и воровское государство Кощея, совершенно не хотевшего потерять свою вотчину.
Когда вся эта сатанинская империя просвещённой Европы науськивала на Русь, например тех же рыцарей или турок или прочих любителей поживиться за чужой счет, то отпор им давала не только царская армия, но и воровская Кощея. Мало того, он подымал на борьбу и леших, и водяных, и кикимор и прочую нашу нечисть, и захватчикам в итоге приходилось ой как не сладко.
Веками царил относительный баланс между мировыми силами, но в последнее время стал Кощей подмечать нечто странное.
То польские черти забредут на наши земли, то финские болотники просочатся, а то и целые бригады всякого жулья и ворья гастролировать по пограничным землям начнут. Вроде бы и ничего и не раз их слуги Кощеевы гоняли, да только уж больно массовыми такие нарушения границ стали. А тут еще и старые дружки Кощея с тех земель шепнули, что собирают адские силы против него войско. Кощея погубить хотят, земли его под себя подмять, а всю Русь под удобное и привычное им католичество окрестить.
А последним тревожным звоночком для Кощея оказался вдруг неведомо откуда взявшийся милиционер Ивашов, объявившийся в Лукошкино и, как я понимаю, выходец из моего мира. Он, быстро выдвинувшись в фавориты Гороха, сумел наладить и патрульно-постовую службу с помощью приданной ему стрелецкой сотни и, что более важно, собирался со своей опергруппой устроить настоящую охоту на самого Кощея.
Как он сюда попал в эту сказочную Русь, доподлинно известно не было, но Кощей был уверен, что переместил его сюда кто-то из высших чинов адова воинства специально для подрыва власти Кощея.
Благодаря успешным мероприятиям и действиям лукошкинской милиции, несколько десятков воришек, жуликов и грабителей загремели на каторгу, а кое-кто и на плаху. А некоторые из лихого люда задумались и вообще забросили своё воровское ремесло, подавшись, кто в хлебопашцы, кто в мастеровые, а кто и в купцы.
Убыток для Кощея был мизерный, но и приятного в этом ничего не было.
Только сейчас речь шла не столько об участковом этом, сколько о его окружении. Точнее – о любимом коте бабы Яги, у которой и квартировал Ивашов.
— Бегемот, Федор Васильевич, — объяснял мне Кощей, — это вовсе не та мирная животинка, что в Африках водится, а самый, что ни на есть адский демон и далеко не из слабых.
— А, это тот, что черным котом прикидываться любит? – щегольнул я знаниями из знаменитого романа.
— Молодец, — одобрительно кивнул Кощей. – И котом тоже.
«Надо же», — подумалось мне, — «Как Михаил Афанасьевич угадал. А может и не угадал, а знал?» После своих приключений я уже был готов поверить во что угодно.
— А что, Ваше Величество, этот Бегемот-то опасен для нас?
— Да не то что бы... Да это и не главное, опасен, не опасен… Просто, раз появился он у меня, значит, затевается что-то. И это хорошо, вот только точно знать мне надо.
— Хорошо? Запутался я что-то…
Кощей отмахнулся:
— Потом поймёшь.
— А что же можем сделать, Ваше Величество? Поймать и допросить?
— Поймаешь его, — досадливо протянул Кощей. – Демон он, а не кот бродячий. Хотя с котами я тоже на всякий случай решил подстраховаться.
— Это как?
— Шамаханы мои в Лукошкино засланные, тишком отлавливают котов черных да мне приносят, а я уж тут проверку им устраиваю, настоящий зверь это или зверь адов.
Шамаханы это такие воины Кощеевы. Я так толком и не понял про них, откуда они взялись, да и вообще кто такие. Люди вроде бы, похожие на татаро-монгольских агрессоров, но не они точно. С кочевниками Востока шамаханы бились насмерть и границу воровской империи, проходящую по Волге, держали крепко, не дозволяя никакой орде хозяйничать на Кощеевой территории. А, кроме того, служили эдакими летучими отрядами да диверсионными группами для выполнения разных тёмных Кощеевых делишек.
— Как же вы котов проверяете, Ваше Величество? – хихикнул я, — За хвосты дёргаете? Мяукнет – кот, заматерится – демон?
— В святой воде варю, — буркнул Кощей, кивнув на котел над огнем. – С шалфеем и осиновыми ветками. Никакой демон такого не выдержит.
Ой, фу-у-у…
— Жалко же котиков, Ваше Величество!
— Мне себя жалко, — резко сказал Кощей. – Да и себя пожалей. Доберётся Сатана до меня и тебе не сладко придётся, уж поверь.
— Верю… А где же вы воду святую взяли?
— Михалыч мне освящает по необходимости.
— Михалыч?! Он что, поп что ли?
— Был когда-то, — кивнул головой Кощей, довольно скалясь. – И не только попом.
Оказалось мой Михалыч, которого я за простого дедка принимал, невесть как прибившегося ко дворцу, на самом-то деле был самой настоящей легендой воровского мира. Был он гениальным медвежатником и сейфы щёлкал как орехи. Имя его лет тридцать назад среди воров гремело от Варшавы до Лиссабона. Умел и удачлив был, долю свою Кощею честно отдавал, а остальное прокучивал да раздаривал направо и налево. А к старости вернувшись на Русь, взял неожиданно для всех завязал да ушёл в монастырь.
Исчез знаменитый вор Щелкунчик, а появился в далёком монастыре брат Акакий.
Пять лет честно богу служил Акакий, а потом какой-то конфликт у него возник с настоятелем.
– Разругался он со своим церковным начальством, прихватил казну монастырскую да ко мне подался, — закончил свой рассказ Кощей.
— Силён Михалыч, — уважительно протянул я. – А как же вы сами, Ваше Величество со святой водой работаете? Вы же, простите, нечисть.
— Терпимо, — коротко ответил Кощей. – Только чешусь потом сильно.
Сложилось так, что сила у Кощея была еще древняя, со старых языческих времен, а все нынешние молитвы, иконы и прочие церковные атрибуты, действовали на него скорее неким раздражающим фактором, нежели опасным. Ну, как та чесотка, о которой он говорил. А вот что-нибудь из старины, было крепко повязано с Кощеем. Крик петуха, например, вводил его в непереносимое паническое состояние и Кощей готов был бежать сломя голову лишь бы не слышать эти петушиные вопли.
Адские же силы наоборот были крепко повязаны с церковью, особенно с католической. Можно сказать и те и другие черпали силы из одного источника.
Церковь с адом, поэтому вполне эффективно боролись друг с другом, а вот напасть на Кощея, как и ему на них можно было только обычными способами. Ну, бомбу на крыльцо подкинуть, в чай плюнуть или дрожжей в туалет насыпать. Шучу, шучу. Ну, вы меня поняли.
— Так вот, Федор Васильевич, — продолжил Кощей. – Собирайся-ка ты в путь-дорогу. В Лукошкино поедешь.
— Как?! Зачем?! Когда?!
— Затараторил… Сегодня на закате и отправишься. Бери вампиршу свою, Михалыча и в путь.
— И что я там делать буду? Меня же поймают, Ваше Величество! А как узнают, что я на вас работаю? Мне же голову враз отрубят.
— Не отрубят. На кол посадят и всех делов.
— Вот спасибо, Ваше Величество, утешили.
— Не трясись. Не будешь дураком, не поймают. Да и кому ты там нужен? Кто тебя знает?
— Ну всё равно… А что я там делать буду?
— Перво-наперво с Бегемотом этим разберёшься.
— А пулемёт дадите?
— Чего?
— Я говорю, а как же мне с ним разбираться с демоном-то? Библией по башке лупить?
Нет, представляете?! Я от местных монстров едва перестал вздрагивать при встрече, а тут пойди да завали настоящего демона! Так, по-простому, пойди и разберись.
— Не нужно никого лупить, — утешил меня Кощей. – Мне, Федя, нужно точно знать, объявился Бегемот в Лукошкино или нет. Важно это очень.
— А как же я узнаю? Объявления по всему городу развешаю мол, ищется демон, имя ему – Бегемот, кто увидит такого —  получит мешок денег?
Кощей прищурился:
— Вот слушаю я тебя и сомневаюсь, а правильно ли я сделал, что к себе взял? Ты головой-то попробуй думать хоть иногда. Котов я там всех извёл кроме этого бабкиного при милицейском участке, вот его одного и проверить надо. Может тебя и правда на шашлык отправить пока не поздно? Так ты только скажи.
— Ну что вы сразу на шашлык, Ваше Величество, — виновато протянул я. – Не подумал я, каюсь. Запаниковал маленько.
— Ладно, ладно. Там и без тебя кота проверят, а тебе только и надо будет, что присмотреть за работой да мне доложить.
— Ну, вроде не сложно…
— Но это не всё. Осмотришься там, как обстановка в городе, как мои шамаханы народ мутят, не слышно ли чего о сатанинском сброде всяком.
— Хм-м, Ваше Величество я же совсем не в курсе, что вы затеяли. Вы хоть в общих чертах меня просветите, а то буду я там высматривать совсем не то, что нужно.
— Верно. – Кощей забарабанил пальцами по столу. – Слушай тогда.
Разрабатывать свою тайную операцию Кощей начал еще год назад. Решил он раз и навсегда отбить охоту адским демонам лезть на его земли. Империя наносит ответный удар, блин.
— Убить-то демона я не убью, не под силу мне это, а вот врезать ему хорошенько, чтобы он и сам забыл дорогу ко мне да и другим отсоветовал на моё добро зариться, это можно. По всем канонам христианским, — Кощей сплюнул, — можно.
И были им посланы мастера тайных дел сначала в Константинополь к патриарху, а потом даже и в Ватикан с задачей найти оружие против демонов. Да не просто найти, а и украсть, купить, короче добыть любым способом и сюда Кощею доставить.
— Ну и, Ваше Величество, неужто удалось?
— А то! Всё сделали молодцы, нашли через продажных людишек артефакт древний еще с библейских времен, да и выкупили. Денег отвалили… Но оно того стоит.
— И что же там за штуковина такая?
— А вот с ней мы с тобой и будем разбираться. Уже вот-вот привезут. Доложили, что границу Польши пересекли и уже по моим землям движутся. Значит, дней через пять, через недельку крайний срок, будет у меня оружие на демона.
— А Бегемот-то тут при чем?
А Бегемот оказалось, особо и не при чем. Чтобы наказать демона, его надо было сначала сюда на Русь заманить, а потом уже устроить эдакое показательное побоище. Раз объявился Бегемот в Лукошкино, значит, началась их атака на Кощея и можно уже ловушку ставить на них.
— Шамаханы мои по всему Лукошкино носятся, слухи об орде разносят, панику сеют. Надо мне чтобы всем ясно было мол, иду я на Гороха, вот-вот город захвачу и сам править там буду.
— Непонятно, как-то, Ваше Величество… Вы же отпугнёте всех демонов такой активностью.
— Ага! Вот и ты так подумал! – Довольно закивал головой Кощей, аж золотая корона на глаза сползла. – А теперь представь, что даст Горох мне отпор да погонит за леса за моря. А?
— Ух ты! Понял, Ваше Величество, понял! Ух, закрутили-то как! Получается, что после поражения будете вы обессилены, и кто угодно приходи и бери вас голыми руками?
— Точно. Вот и думаю не удержатся демоны от такого соблазна да полезут в Лукошкино, а я их там уже и ждать буду.
Демоны раньше или позже, но всё равно на Кощея войной пошли бы, а тут он сам место и время им подготовил, приходите, гости дорогие, берите и владейте. А сам с обрезом за углом стоит, поджидает.
Вот чтобы и показать активную деятельность Кощея, ну прямо вот-вот собирающегося напасть на Лукошкино, и действовали диверсионно-разведывательные шамаханские группы прямо под носом у Гороха.
Они там такого наворотили…
— Горох в пьянстве да дворовых девках погряз, а Никитка, участковый его, совсем уже мышей не ловит. Лихих людишек хватает, когда может, а угрозы от меня не видит. Тишина и покой в Лукошкино, а мне надо наоборот. Чем больше шума и паники, тем лучше.
И замутил Кощей там такую интригу, что и разобраться-то вот так просто не получится. Шамаханы, оказывается, умели менять облик и прикидываться любым человеком. Ну не все, конечно, а специально обученные. Вот они наметили себе первую цель – думного дьяка Филимона, человека никудышного, склочного, зато вхожего в царский дворец. Самого дьяка каждый день поили крепко да мало того, еще и в самогон какого-то дурмана подсыпали. На дармовщинку-то дьяк и рад был стараться да и напивался ежедневно до полного умопомрачения, а шамахан в его личине тем временем дела свои и проделывал.
— Есть там, у Гороха боярин один, Мышкин. Тупой и ленивый, как и все бояре в Думе. Вот и пригрозил ему мой молодец под видом дьяка мол, должен ты, боярин украсть сундук золота да положить его в указанное место, а не то живо донесу Гороху как ты, расставляя охрану у казны, сам, тем временем руку в неё запускаешь!
— А что, боярин этот и правда, таскал из казны?
Кощей поглядел на меня как на маленького.
— Понял, понял. Таскал, конечно же, боярин золотишко. Ну а дальше что?
— Таскать-то таскал, только понемногу, меру знал. А тут на тебе, целый сундук с тремя сотнями червонцев. Пропажу сразу заметили. Ну и началось.
Мало того, что боярина и дьяка обмануть удалось, так ребята Кощея еще и переманили на свою сторону самого царского казначея, некоего Тюрю. Много-много денежек пообещали, аванс выдали да намекнули на тёпленькое место рядом с Кощеем и Тюря, недолго думая к нам и переметнулся.
— Гнилой он человечишко, не верю я ему. Но пусть пока будет. С ним ты, Федор Васильевич тоже дела иметь будешь. Послушаешь, что он сделал, посоветуешь, что еще сделать надо, да и вообще присмотришь за ним.
— Понял…
Шамахан тот, что под дьяка косил, еще увёл у Гороха колечко какое-то волшебное. Кто то колечко на пальце носит, тот реальность, как есть видит. Тёмную материю или бозон Хиггса вряд ли разглядеть получится, а вот шамахановы личины, к примеру, это кольцо сразу распознаёт и показывает своему владельцу настоящий облик.
Толку от него мало было, ну не будет же Горох с ним по городу бегать врагов высматривать. А во дворце тот шамахан-дьяк и так царя сторонился. Но вот сама пропажа такой редкой штучки должна была насторожить участкового и придать следствию нужное направление. На Кощея как раз.
— Вот и молодец. А теперь одевай-ка ты свой мундир генеральский, да отправляйся не мешкая.
— К-к-какой еще мундир?
— Пред шамаханами должен ты во всей своей воинской красе предстать. Для авторитету. Это ты у меня на службе Статс-секретарь, а если перевести на военный язык, то целый генерал-поручик!
Не было печали. Да я и в армии-то не служил! Только военная кафедра при университете вот и вся моя военная карьера. И на тебе генерал…
— Ваше Величество, ну разве мало для авторитета Статс-секретаря? Может не надо генералом?
— Надо, Федя, надо.
А меня аж передернуло. Он не специально так сказал, конечно, но я с детства наслушался и «надо, Федя» и про дядю Федора с Простоквашино, да и еще и «человек и пароход» почему-то, хотя это и про знаменитого мореплавателя было, а прилипло ко мне.
— Подёргайся мне еще тут. Вот познакомишься с моими шамаханами, потом еще благодарить меня будешь за генерала.
— Ага…
— Ага, — передразнил Кощей, — Вот увидят в тебе личность мелкую, да и сожрут без сомнений. И даже косточек не оставят. А мне обидно будет, что без меня съели и буду я ходить в грусти и печали. Хочешь, чтобы я в печали ходил?
— Давайте костюмчик.
— Вот и молодец. Иди, собирай свою ватажку, а через час жду тебя на плас-де-Роял.
— Где-где?
— На поляну говорю, выходите. Перед дворцовыми воротами.
 
* * *
 
И поплёлся добрый молодец, голову повесивши.
На самом деле шагал я быстро – час на сборы это совсем мало, пролетит и не заметишь. А мне и Машу с Михалычем обрадовать надо и Дизелю ценные указания дать, да и вообще…
Не нравилась мне эта затея. Ну, вот сижу я себе целыми днями за компом, расшифровываю потихоньку перехваченные Кощеем тайные записки его недругов, тихо-мирно, никого не трогаю и на тебе. И вдруг…
Пора, в путь дорогу,
В дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём.
Тьфу! Не везёт.
Хотя, как говорил дедушка Эйнштейн – всё в мире относительно.
То, что я в вагончике сидел в тот момент, когда Кощей меня утянул, повезло? Однозначно. Без компа не смог бы я дешифровкой заниматься и съели бы меня точно, не найдя лучшего применения.
А то, что Кощей из сентиментальных чувств держал у себя в кабинете на стене в рамочке любовную записку от своей какой-то пассии, которая, не записка, конечно, а подруга Кощеева, зачем-то в зашифрованном виде эту записку ему отослала? Тоже повезло.
Не знаю, может они в шпионов играли, но очень ко времени мне эта записка на глаза попалась. Я как-то сразу шифр в ней увидел и у Кощея поинтересовался, чего это мол, шифровка на стене висит? А он и вцепился. Оказывается, у него много уже перехваченных вражеских писем скопилось как раз зашифрованных. Вот и показывает он мне их, смогу ли прочитать? А там шифр — котам на смех, средневековой сложности. Мы в университете такое еще на первом курсе проходили. Да опять же комп у меня есть, да и наборы программ я всегда в запасе держу, ну и объяснил я Кощею, что, скорее всего проблем не будет, только аппаратура мне нужна из вагончика.
Кощей как про приборы услышал, сразу заинтересовался. Я же уже говорил вроде бы, что очень он всякие научные штучки любит? Ну вот.
Первый день свой в Кощеевом царстве я очень ярко запомнил.
Повёл он меня назад к вагончику, а на ходу и спрашивает:
— А где, говоришь, тебя всем этим премудростям учили?
— В университете.
— Ха, брат-студиоз?
— А вы что, тоже в университете обучались?
Кощей на ходу поднял руку и показал мне три пальца.
— В трёх?! Ну, вы даёте, Ваше Величество, — восхитился я. – В Европе?
— Болонский и Парижский да еще Веронский, магический.
Я только покачал головой. Силён Кощей, если не врёт, конечно.
Вскоре мы добрались до того огромного зала, посреди которого и приземлился мой многострадальный вагончик.
— Ну, показывай свои приборы, — скомандовал Кощей, когда мы забрались внутрь.
— Ну, вот — я указал на два стола, занятых компьютером и периферией. – Только, чтобы они заработали, надо питание подать.
— Щи с кашей, что ли?
— А? Нет, конечно. Вот, смотрите, Ваше Величество, вот это, – я указал на двигатель, — такое устройство, в которое если залить горючую смесь, то можно заставить его вращать вон ту железку. А та железка, крутит вон то устройство, генератор называется. А в генераторе появляется от этого сила и эта сила вон по той веревочке уже и подается к моим приборам, от которой они работают. Понятно?
— Показывай, — лаконично приказал Кощей.
Ну, верно. Лучше один раз увидеть.
Я запустил движок и, дождавшись когда лампочка под потолком начала равномерно светить, включил комп.
Кощей с величайшим интересом подошел поближе и стал всматриваться в монитор.
— И что твой прибор умеет делать?
— Ох, много чего. Ну, вот, считать умеет, например.
— Считать и я умею, — отмахнулся Кощей.
Я почесал в затылке и тут меня осенило. Достал я из кармана смартфон, включил вспышку и, хорошенько прицелившись, сфотографировал Кощея. Тот шарахнулся от яркой вспышки и стал уже угрожающе подымать руку, но я успокаивающе кивнул ему и отправил файл на печать. Принтер поворчал, пожужжал с минуту и выплюнул лист с отпечатанной на нем ошеломленной рожей Кощея.
— Вот, Ваше Величество, извольте.
Кощей недоверчиво взял лист, повертел его разглядывая, а потом расплылся в улыбке:
— Да это же я! Хорош, хорош, ничего не скажешь. В кабинете повешу.
— Ну, вот, — я развел руками, — вот такое может, к примеру.
— Нравится, — одобрил Кощей, — только баловство это. Для дела ненужная забава.
Плохи мои дела. Надо показать себя нужным, прямо-таки, необходимым.
— Ваше Величество, — взмолился я, — а давайте я ваш текст с помощью компьютера расшифрую да вам принесу? Ну, сложно так сказать, что умеет, что не умеет. Не могу я объяснить толком.
Кощей подумал и кивнул:
— Ладно. Утром чтобы был у меня с готовой работой, а не то…
— Знаю, знаю, — перебил я его. – Сожрёте.
— Скушаю, — поправил меня Кощей.
— Скушаете, — послушно кивнул я. – Только, Ваше Величество, для ускорения работы мне от вас две вещи нужны. Во-первых, текст этот на русском языке?
Кощей кивнул.
— Отлично. А еще мне алфавит ваш нужен. Не сочтите за труд, напишите, а?
Я протянул ему лист бумаги и карандаш.
Кощей повертел карандаш в пальцах, черканул им пару раз на пробу и, склонившись над столом начал старательно выводить на нем буквы, тихо приговаривая:
— Аз, буки, веди…
Закончив, он протянул мне листок:
— Ох, смотри, Федор Васильевич, если окажется, что я зря тут бумагомарательством занимался…
— Да сделаю я, сделаю, не переживайте.
— Ладно.
Кощей двинулся к выходу, а на пороге всё-таки бросил через плечо:
— Сожру. Ох, сожру. То есть, скушаю.
Он вышел и, не закрыв за собой дверь, поманил одного из скелетов:
— Стоишь тут. Никого не пускаешь. Когда он скажет, — Кощей махнул в мою сторону, — отведёшь ко мне.
И я наконец-то остался один. Ну как один? Со скелетом у двери. С Дизелем, кстати.
А это любовное послание я даже целиком расшифровывать не стал. Нет, не потому-что сложно, какая там сложность? Каждая буква заменена цифрой, детский сад, ясельная группа. Нет, просто там текст действительно любовный, личный был.
Дословно я уже не помню, но что-то такое:
«Кощеюшка, жизнь моя!
Истомилось по тебе сердце девичье, иссохли очи от слёз горьких, когда же смогу снова увидеть тебя, злодей моей души?»
Кощей увидел, обрадовался и еще один текстик мне подкинул, потом еще один, а когда очередной приказал расшифровать, я ему и говорю мол, проблема у нас, еще чуть-чуть и перестанут мои научные приборы работать. Бензин кончился. Не у приборов, конечно, у движка к генератору.
 
* * *
 
— Босс! Шеф! Ау! Командир!
— А? Что?
Я так погрузился в воспоминания, что и не заметил, как машинально свернул в наш коридорчик и шёл ничего и никого не замечая.
А звал меня бес по имени Аристофан.
— А это ты, Аристофан? Чего тебе? Занят я.
— Так это, босс, говорят в натуре, ты на дело идёшь?
— Кто говорит?
— Ну, это… — он помахал неопределенно в воздухе волосатой лапой. – Говорят типа.
Я покачал головой. Слухи по дворцу разносились мгновенно.
— Ну да, погулять решили пойти. Выйдем на природу, шашлыков пожарим. Рыбки половим.
— Ну да, ну да, — закивал Аристофан. – Меня с собой, блин, не возьмёшь?
— Извини, Аристофан, не в этот раз.
— Без базара. Какие будут указания, типа на время твоего отсутствия, босс?
Аристофан со своими двумя десятками таких же бесов, был приставлен к нам в качестве охраны и группы быстрого и крайне вредного реагирования.
Охраняли они нас от всех подряд, а реагировать пока было не на что, поэтому оккупировав соседнюю с нами комнату и превратив её в казарму, наслаждались бесы тишиной и покоем и целыми сутками резались в карты.
— Ну какие указания? Бди. Присматривай тут за порядком да чтобы никто не лез к нам. Скелетов к Дизелю не пускай, а то быстро тут организуют клуб фанатов-почитателей. Ну и за двумя этими мелкими пакостниками пригляди, за Тишкой да Гришкой, а еще лучше — к себе в казарму их забери на время.
Аристофан поморщился, но кивнул:
— Сделаем, босс в натуре, не волнуйся.
Аристофан, не отличавшийся высоким ростом, едва доставая мне маленькими рожками до груди, размерчик в ширину имел побольше моего двадцатичетырёхдюймового монитора и силушкой был не обижен. Кроме того он был невероятно ловок и увёртлив.
Когда я застукал его выносящим из кабинета под мышкой мой внешний жёсткий диск, я даже с помощью Михалыча не смог поймать его. Благо Дизель, став в дверях, перегородил путь к отступлению, да Маша, извернувшись, ухватила его за шею. Она так и держала Аристофана, пока Михалыч лупил его по заду ремнем, а я прохаживался рядом с одолженной у Дизеля саблей и орал:
— Пригнись, Михалыч! Дай я этому засранцу голову срублю да Кощею на стену в кабинет повешу!
После порки и моего «так и быть, на первый раз прощаю, но смотри у меня, зараза!», Аристофан проникся уважением и к собственности Канцелярии, и к нам и больше никогда не покушался на наше имущество.
На этом его проступки не прекратились, но все каверзы Аристофан теперь проворачивал вне расположения Канцелярии, хотя нам немного надоедало отбиваться от возмущенных поваров, пришедших за справедливостью или от делегации отдела утилизации и сантехники, у которых Аристофан спёр две телеги медных труб и загнал их на ярмарке в Лукошкино.
 
* * *
 
Кивнув Аристофану на прощание, я вошёл в Канцелярию.
Маша так и сидела на диване только теперь не занималась маникюром, а держала в руках книгу. С двух сторон прижавшись к её бокам, дрыхли наши бесенята. А вот Михалыч стоял посреди комнаты и разглядывал, вытянув перед собой на руках, черный генеральский мундир, китель которого сверху донизу был увешан медалями и орденами. Спасибо, на спину хоть не повесили. Ох, нет, повесили. Не много, но достаточно, чтобы почувствовать себя ёлочкой на детском утреннике.
Увидев меня, дед засиял как гирлянда на той самой ёлочке:
— Наградил-таки Кощей-батюшка за усердную службу?
— Наградил. И меня и тебя и Машу. Путёвками на Всероссийский курорт Лукошкино. Собирайтесь, через час выходим.
— Ась? Чегой-то ты, внучек, загадками говоришь…
— Собирайтесь, собирайтесь. Отправляемся мы втроём в Лукошкино на несколько дней. На особо тайную и важную операцию.
— Охти ж мне!
Михалыч взмахнул руками.
Китель забрякал медалями.
Маша недовольно оторвалась от книги и пихнула локтями бесенят.
Бесенята проснулись, недовольно заверещали и спрыгнули с дивана.
— Михалыч, ты уж прикинь, что там нам с собой взять надо, хорошо? Мы там с шамаханами работать будем, для них и мундир этот, для авторитету. А потом еще и по городу ходить придется, тоже одежда нужна для этого. И мне и Маше.
Маша недовольно зашипела, демонстрируя острые клыки. Ага, клыки у неё тоже были выдвижные. И крылья, кстати тоже.
Маша была сербской вампиршей. Или вампирессой, как там правильно? А, не важно.
По-настоящему звали её Марислава — очень милое, на мой взгляд, имя, но сама она представлялась на французский манер Марселиной, и из вредности я тут же окрестил её Машей, на что она первое время фыркала и шипела, а потом ничего, успокоилась и отзывалась уже нормально.
Была она высокой девушкой лет двадцати. На вид, конечно. Как потом оказалось, ей уже давно перевалило за полторы сотни лет, ну у вампиров такое дело обычное.
Очень худая, с окрашенными в иссиня-черный цвет длинными прямыми волосами, с всегда сильно подведенными бровями и ресницами, да еще и нарисованными темными кругами вокруг глаз, Маша, в своем кожаном черном костюме из брюк и жилетки смотрелась классическим представителем готов. И запусти её в какой-нибудь ночной клуб для готов в моё время, она бы ничем не выделялась там среди этой странной публики.
А вот в Лукошкино в таком прикиде показываться, точно не стоило. Представляете себе, к примеру, весь такой патриархальный, старинный древнерусский рынок, с бабами и мужиками, с купцами и приказчиками? А вот теперь поставьте посреди этого рынка Машу во всей красе. Представляете? Я – нет.
— Маша, ну ты же у нас умная девушка сама понимать должна, что в этой всей коже тебе Лукошкино не видать. А ты мне там нужна будешь.
— А монсеньор Кощей в курсе?
— Монсеньор как раз и приказал.
Маша вздохнула и загрустила.
Она состояла на службе у Кощея и вынуждена была подчиняться его приказам.
Сама к Кощею на службу она не рвалась, но достав вредным нравом своих соплеменников, а главное — старейшин вампирских кланов, была выслана из Европы в дикую Русь якобы для повышения квалификации и обмена опытом, так сказать, и попала по контракту в услужение Кощею сроком на три года.
Наш Темный властелин обрадовался, увидев её и тут же начал проводить над ней массу опытов и экспериментов, мечтая превратить её в идеальное оружие смерти.
Надо сказать, что Маша и так не была пай-девочкой из какого-нибудь там пансиона для благородных девиц. Нет, будучи вампиром, она обладала стандартным набором для самого разнообразного и скорейшего умерщвления нежелательных для себя особ. Ну, знаете, все эти там полёты на гигантских крыльях как у летучей мыши, сила как у десятерых дюжих мужиков, острые и длинные зубки, выпускаемые по необходимости, опять же выдвижные когти, ну и прочие вампирские штучки.
И вот эту машину смерти, хоть и довольно миленькую на вид, Кощей и решил усовершенствовать, доведя её способности просто до фантастических. Вот только, как часто у него бывало, то ли поспешил Кощей, то ли не в ту мензурку толчёного змеиного зуба сыпанул, то ли рука со стаканом дрогнула и коньяк в зелье попал, а может и сушеные жабьи головы второй свежести попались, не знаю. Но вместо супер-Маши, появилась на свет Маша-вегетарианка. Не растеряв своих способностей, она теперь на дух не переносила кровь ни человеческую, ни какую другую и приходилось ей питаться только овощами да булочками. Зато и солнечного света теперь перестала бояться, да и в церковь заходить могла, уж не знаю только зачем вампиру бывать в церкви.
Быстро познав радости тортиков, пирожных и прочих девичьих антидепрессантов, Маша стала настоящей сладкоежкой, благо из-за особенности физиологии о фигуре ей беспокоиться не надо было. Хотя, на мой вкус, лишние пять-шесть килограммов, ей бы не помешали.
Возвращаться на родину Маше не имело никакого смысла, засмеют же, вот и осталась она у Кощея на окладе, изредка помогая ему в его черных делах. И надо сказать, с работой она справлялась отлично, хотя, как меня потом предупредил Кощей, сама за работу не хваталась и лишних приключений на свою… хм-м-м… голову, так скажем, не искала.
А все эти булочки, ватрушки, да блины с вареньем повлияли неожиданным образом и на её характер. А может это Кощеевы опыты так сработали, не знаю. Но потеряла Маша значительную часть своей вредной вампирской сущности, взамен приобретя томную такую лень и романтически-мечтательное настроение. В коем она обычно и пребывала в свободное время от работы, сидя у нас в кабинете на уютном диване с очередным рыцарским романом в одной руке и очередным пирожком в другой.
Ценил я Машу не только за то, что она внесла разнообразие в наш мужской коллектив и даже не за то, что была она превосходным бойцом. Главным достоинством Маши, на мой взгляд, было то, что она являлась полиглотом. Зная основные европейские языки и множество диалектов, Маша стала для меня незаменимой помощницей в дешифровке тайных писем, присылаемых от Кощея, которыми он стал заваливать нас буквально же на следующий день.
— Месье Теодор, — Маша захлопала ресницами, — мне вовсе не обязательно быть с вами в городе. Я могу вас прикрывать и с той стороны крепостных стен. Буду следить за передвижениями войск, разведывать отходные пути…
— Маша, не капризничай! Пойдешь со мной в Лукошкино. Сделаем из тебя настоящую русскую красавицу.
— Ш-ш-ш!!!
— Ну а я что? Это же Его Величество приказал.
— Ш-ш-ш!
— Вот сама ему и скажи. Маша! Перестань капризничать! А я тебе мешок яблок куплю на рынке. Вку-у-усных…
— Ш-ш-ш?
— Обещаю, обещаю.
— Ш-ш-ш.
— Хорошо и ведро груш.
— Ш-ш-ш!
— Маша, не борзей! Марш за одеждой!
— Ш-ш-ш…
Вот и поговорили. Ну как с этой капризной девицей работать, а?
 
* * *
 
Помахав на прощание Дизелю, мы заперли дверь Канцелярии и гордо направились к выходу из дворца.
Гордо-то гордо, но я что-то сразу загрустил по Дизелю. Привык уже к нему. Зато отдохну от этого постоянного скрежета и скрипа.
Кстати это тоже Кощей придумал, как компьютер без бензинового двигателя запускать. На скелетно-механической тяге!
Я ему, когда рассказал о проблеме с бензином, Кощей отложил в сторону черный меч, которым измельчал какие-то травки, высыпал их в котёл и говорит:
— Хм-м-м… Ну-ка, пошли посмотрим, подумаем.
Пришли мы в зал с вагончиком, Кощей отодвинул так и стоящего часовым скелета и уверено уже так в вагончик залез.
— Дай-ка горючее твоё глянуть.
Я открыл канистру с плескавшимся на самом дне бензином и протянул ему.
Кощей понюхал, поскрёб пальцами лысый череп, снова понюхал, плеснул немного бензина в ладонь, лизнул и снова почесал голову, сбив корону на бок.
— Знакомое что-то, не пойму никак.
— Это из нефти делают, Ваше Величество. Только нам эту технологию ну никак тут у вас не осилить. Там довольно сложный процесс.
— А самогон не годится?
— Увы, Ваше Величество. Но если есть хороший очищенный, — сразу осознал я перспективы, — мне бы литра три хотя бы — контакты протирать. А то весь мой спирт уже того… Выветрился.
— На складе закажешь, — отмахнулся Кощей. — Мда-а-а… Значит, льёшь её сюда, — он показал на двигатель, — он крутит тот вал, а от него уже работает вон та штука?
— Ага. Генератор. Если вал крутиться будет да быстро, то и всё заработает тогда.
— Крутиться-вертеться, — Кощей, заложив руки за спину, задумчиво раскачивался с носка на пятку. – А если самому крутить?
— Пупок надорву, Ваше Величество. Это же надо всё время крутить не прерываясь, да с одной скоростью.
— Да уж, хиловат ты, Федя, — он окинул меня взглядом, — не сдюжишь. А вот он сдюжит.
И Кощей кивнул на стоящего в дверях скелета.
Я пожал плечами. Не уверен. Это же какой запас сил нужен, чтобы несколько часов подряд одни и те же действия проделывать?
— Гюнтер! – заорал Кощей да так, что я схватился за уши.
Через полминутки, в дверях показалась фигура во фраке.
— Ваше Величество?
— Михалыча сюда, живо!
Я тогда как раз с моим дедом и познакомился.
Гюнтер исчез и буквально через пять минут вернулся в сопровождении маленького такого сморщенного старичка самого простецкого вида.
Простые холщевые штаны, длинная рубаха из грубой ткани, подпоясанная верёвкой. Борода, конечно, да редкие взлохмаченные волосы. И физиономия такая добрая-добрая.
— Здорово, Михалыч! – поприветствовал его Кощей. – Смотри сюда. Видишь вот эту хреновину? Вот. Надо к ней, ну к вон той железке, присобачить другую хреновину, ну рукоять, чтобы вращать её можно было. Да покрепче. Сделаешь?
Дедок оглядел генератор со всех сторон, присел над ним, потом выпрямился и почесал затылок.
— Сделаем, батюшка, — уверенно кивнул он. – Надо только хреновину енту на стол или ишо куда повыше поставить.
— Вот и славно, — кивнул Кощей. – Давай действуй, как Федор Васильевич скажет.
Он повернулся ко мне:
— Как сделаете, опробуй вращение с этим бойцом, — он кивнул на скелета. – И сразу мне доложишь. Понятно?
— Как не понять, Ваше Величество? Понятно.
Кощей кивнул и вышел, прихватив с собой Гюнтера. На ходу он хлопнул скелета по плечу и указал ему кивком на меня. Скелет кивнул и снова замер у двери.
 — Федор Васильевич, — раздался скрипучий, старческий голос Михалыча. – Я сейчас за инструментами схожу, ты уж подожди маленько.
— Давай… э-э-э…
— Игнатий Михайлович я. Но лучше просто – Михалыч.
— Давай, Михалыч, жду.
Михалыч вышел из вагончика и дёрнул скелета за руку:
— Эй, служивый, а отыщи-ка мне камешек какой вот такого размера, — и дед руками поводил по воздуху, очерчивая куб высотой почти в метр.
Скелет кивнул и умчался куда-то, гремя костями на ходу.
Михалыч подмигнул мне, указывая кивком вслед скелету, довольно хекнул и быстро вышел из зала, а я остался наедине со своей аппаратурой.
Михалыч быстро вернулся да не один. За ним, держа в охапках инструменты, вприпрыжку бежали два… ну, чёрта! Ага, натуральные такие маленькие черти. Хвостатые, на копытцах, с рожками и пяточками на скалящихся мордах. И розовые.
— Это… это… — я икнул, указывая пальцем на них.
Михалыч оглянулся:
— А, бесы? Что, милок, не встречал раньше?
Я помотал головой. Слава богам не доводилось.
— Полезные твари, — покивал головой Михалыч, — только молодые ишо, глупые.
А тут зацокали и костяшки по мраморному полу — это возвращался наш скелет. И тащил он невысокую, но широкую мраморную колонну. Ну, знаете такие как в музеях, на которых стоят Венеры да Аполлоны. Не знаю и знать не хочу, где он её спёр. Выполнил задание и ладно.
Михалыч одобрительно взглянул на него:
— Молодец. Ставь сюды.
Скелет грохнул этой тумбой так, что пол вагончика чуть не провалился, а сам вагончик затрясся от удара.
— Поаккуратней, балбес! – заорал я на него. – Аппаратура же хрупкая!
Скелет пялился куда-то поверх моей головы с самым, что ни на есть виноватым видом.
Ну да, именно виноватым. Понимаю, что на черепе эмоции не разглядеть, но этому скелету виноватый вид прекрасно удался.
Михалыч выгнал нас из вагончика мол, ругайтесь в зале сколько хотите, а мне тут не мешайте, а сам принялся что-то терпеливо втолковывать бесенятам, перемешивая технические термины с матерными и вскоре внутри всё начало греметь, стучать и громыхать, а я нетерпеливо расхаживал около двери поглядывая почему-то со злостью на несчастного скелета.
Через полчасика Михалыч закончив, позвал меня и гордо протянув руку к генератору, торжественно произнёс:
— Вот!
На краю постамента стоял генератор, к валу которого была прикреплена изогнутая ручка. Я походил вокруг, подергал ручку, вроде крепко. И крикнул скелету:
— Эй, служивый, иди сюда!
Кое-как объяснив ему, что от него требуется я, сильно жалея, что у меня нет вольтметра, перекинул провода от лампочки под потолком к генератору и кивнул скелету:
— Давай. Крути всё быстрее и быстрее, а когда махну рукой, прекращай ускоряться и крути с одной силой. Понял?
Скелет кивнул и взялся за рукоятку.
Скрип от его костей стоял просто невыносимый! Сам генератор работал довольно тихо, а вот скелет издавал настолько противные, громкие звуки, что мы с Михалычем не выдержали и скоро уже стояли, заткнув ладонями уши. Руки скелета, крутившие генератор, от бешеной скорости просто слились в один дрожащий круг, но он неутомимо продолжал свою работу. Похоже, зря я не поверил Кощею, усомнившись в силах скелета.
В общем, получилось. Лампочка светила ровно, без миганий и вроде с той же яркостью, как и раньше. Комп работал без проблем. Если напряжение и колебалось немного, то фильтры, через которые шло питание, сглаживали его и выравнивали до нормы.
Вот только этот звук…
Уже потом, когда мы переехали, генератор с Дизелем я определил в свободную комнату, а провода пробросил в кабинет к компу, благо проводов у меня хватало. Звук тихим стал и днём я на него внимания не обращал, но утром…
 
* * *
 
Вот так, уже скучая по Дизелю я, во главе нашей команды и отправился на завоевание Лукошкино и окрестностей.
Маша несла изящный дамский саквояжик, Михалыч взвалил себе на хребет мешок с нашей одеждой и прочими «только самыми необходимыми» вещами, а я шел с пустыми руками, как и положено важному начальнику. Зато гремя медалями при каждом шаге так, что обзавидовались бы все звонари Лукошкино, если бы их, конечно, зачем-то занесло к Кощею.
А Кощей уже ждал нас.
— Где вас носит? — рявкнул он. – Работнички, мать!
Глаза его горели красным светом, и вызывало это, очень неуютное ощущение.
Я стал по стойке смирно, выпучив глаза и высунув от усердия язык. Михалыч придавленный мешком, согнулся еще ниже, отбивая земной поклон и только Маша, с рассеянным видом любовалась облаками.
— Ладно, — проворчал Кощей, разглядывая нас. – Михалыч, чем ты там мешок набил?
Глаза Кощея плавно пройдя весь спектр, из красных стали обычными синими. Нет, в смысле, не голубенькие они были, как у добра молодца, а светились синим, жутковатым светом.
— Ить… Всяко разное. Полезное, — прохрипел Михалыч, силясь выпрямиться.
Кощей махнул на него рукой и поправил мне фуражку:
— Орёл! Вылитый генерал!
Отдайте мои джинсы и майку! Эх.
— Марселина, сарафан себе подобрала? С кокошником, – Кощей довольно мерзко захихикал, а потом серьёзно добавил: — Косу заплести не забудь.
Машу передёрнуло.
— Ну, Канцелярия, не подведите! Держи, Федор Васильевич, — Кощей протянул мне небольшое зеркальце в резной деревянной оправе, — для связи. Потрёшь его пальцами и зови меня.
— Ух, ты! Понял, Ваше Величество. Ну, мы пошли? А Лукошкино в какой стороне?
— Э-э-э… Там, — Кощей махнул рукой куда-то вправо, как-то странно посматривая на меня.
Я кивнул, махнул Михалычу и Маше и бодро зашагал в указанном направлении. И только шагов через двадцать, не услышав за собой шагов моей группы, я остановился и обернулся.
Они так и не сдвинулись с места. Михалыч сочувственно кивал головой, Маша улыбалась облакам, а Кощей откровенно скалился, с любопытством разглядывая меня.
— Чего? – удивился я. – Мы идём или забыли что?
Дед попытался что-то сказать, но Кощей его перебил:
— Иди, Федя, иди. Как дойдёшь месяца через три, доложишь. Если волки не сожрут.
И он захохотал, всхлипывая и тыча в меня костлявым пальцем.
Три месяца?! Я, чувствуя себя последним дураком, поплелся обратно сгорая от стыда.
— Ну, откуда я знаю, что тут у вас и как? – промямлил я, вернувшись обратно. – А как же тогда добраться?
— Горыныч отвезёт.
— Кто-кто?!
— Горыныч, слуга мой верный.
Я недоуменно взглянул на своих подельников.
Они кивнули. Только Михалыч одобрительно, а Маша, состроив недовольную гримасу.
— Это который Змей? С тремя головами?
— Ага, — закивал Михалыч, — большой такой.
— Чингачгук, блин, — проворчал я и отмахнулся от непонимающего взгляда дедули.
Уже пора бы и привыкнуть ко всем этим местным чудесам, но каждое новое появление очередного сказочного персонажа или колдовского предмета, выбивало меня из колеи. Хотя вон, зеркальце для видеосвязи я спокойно воспринял, осваиваюсь всё-таки. А с другой стороны, где зеркальце и где дракон.
— Летит, — спокойно сказала Маша.
Я обернулся и посмотрел на небо. Прищурился, а да точно, какая-то точка на небе приближалась к нам, быстро увеличиваясь и разрастаясь в… мамочки! – дракона!
Машинально ожидая увидеть знаменитого персонажа из цикла мультфильмов про богатырей ну, помните такого красного динозаврика, упитанного, с маленькими крылышками и ходящего на задних лапах, я был поражён видом настоящего местного Горыныча.
Он вовсе не ходил на задних лапах, а туловище имел как у крокодила или громадной ящерицы какой-нибудь и совсем не красного, а серо-зеленого цвета. Сама туша от шеи и до за… ну, до задних лап, была метров десяти длиной, да еще и хвост не меньше. Всё это сверху покрывалось костяным гребнем, а брюхо и нижнюю часть хвоста защищали костяные же, желтоватые пластины. А спереди торчали на длинных-длинных шеях три головы с очень даже впечатляющими зубками в красных пастях. Да и крылья у него были не мини-вариант, как у мультяшного персонажа, а здоровенные такие, а-ля птеродактиль из Юрского периода, в размахе метров двадцати. В каждую сторону.
Змей приземлился на поляне, затормозив крыльями и подняв в воздух тучу пыли.
— Здорово, Михалыч! – густым басом сказала правая голова.
— Кощею – салют! – более тонким голосом, поприветствовала левая.
А средняя, перевязанная белой тряпкой, только вздохнула.
— Э-э… здрасте, — выдавил я из себя, пятясь за спину Кощея.
— Здравствуй, Горыныч, — ответил ему Кощей, вытаскивая меня из-за спины. – Вот этого орла с Михалычем и Марселиной отвезти надо.
— Сделаем, — кивнув, пробасила правая. – Марселина, любовь наша, а ты всё хорошеешь? Аппетитная, глаз не оторвать. Так бы и съели!
Горыныч гулко засмеялся, а Маша только фыркнула.
— У них что, любовь?! – шёпотом спросил я у Михалыча.
А что? Тут всё, что угодно может быть.
— Не, — отмахнулся Михалыч, — натура у него такая. Кобелиная.
— Давайте-давайте, — засуетился Кощей. – Время дорого.
— А обед?! – возмутилась левая голова и правая согласно кивнула.
Кощей поморщился, хлопнул в ладоши и тут же несколько скелетов вытащили из ворот две освежёванные бараньи туши и большое корыто с кашей. Корыто поставили у средней головы.
Я отвернулся. Всё понимаю, но смотреть на это не хотелось. Противно.
Полминуты чавканья, хруста и причмокивания и левая голова довольно протянула:
— Заморили червячка. Маловато, конечно, но уж так и быть.
Правая только рыгнула, испустив струю пламени, сжигая зазевавшегося скелета.
— Шамаханы покормят, — пообещал Кощей. – В путь, пора.
Я с опаской посмотрел на гребни вдоль спины Горыныча. Острые длиной в локоть, они совсем не вызывали желания усесться между ними или еще хуже, прямо на них.
Горыныч, уловив мой взгляд, вдруг дёрнулся телом, и гребни с громким щёлканьем ушли прямо в спину.
— Видал? – подмигнула мне левая голова с гордостью. – Это нам Кощей такое сделал.
— Круто, — я восхищенно покивал головой.
Змей опустился на колени или что там у него, присел, в общем, и мы полезли ему на спину.
Как я не старался, но усадили меня спереди. Спасибо, весь встречный ветер мой. Сзади пристроился Михалыч, втиснув мешок между нами, ну а Маша, что удивительно, не капризничая, разместилась последней.
Горыныч встал, а я помахал Кощею и нерешительно сказал:
— Ну, мы, наверное, полетели?
— Не подведи меня, Федька. Удачи!
И Кощей, развернувшись, зашагал во дворец. А Горыныч взлетел. Вот так просто без разбега замахал мощно крыльями и взвился в воздух.
— Змеюка с вертикальным взлётом, — прохрипел я, чувствуя, как меня расплющивает о Горынычеву спину.
— Ась? – прокричал Михалыч, но я только отмахнулся.
Однако вскоре Горыныч набрал высоту и полет оказался неожиданно комфортным.
Не знаю почему, но мне даже ветер не бил в лицо, а так, обдувал легонько и всё. Хотя летели мы очень быстро. Лесные поляны мелькали так, что их и разглядеть было невозможно, а когда пошли открытые пространства, то поля и реки, неожиданно возникая перед нами, тут же оставались позади. Не спрашивайте, без понятия от чего так. Наверное, Змей – существо сказочное и законы природы на него тоже действовали другие, сказочные. Но, как бы то ни было, а вскоре я уже наслаждался полетом, с интересом поглядывая по сторонам.
Горыныч плавно опустился ниже и теперь мы летели на высоте метров пятидесяти, может, ста над землёй, точно понять я не мог, не авиатор, уж простите.
— А мы не низко идём? – проорал я ему.
Правая голова медленно на лету повернулась и внимательно меня осмотрела. Я поёжился и ругнулся про себя. Рептилия с крылышками, да глаза как блюдца, еще и смотрит, не мигая так оценивающе. Бр-р-р.
— Нормально идём, — пробасила голова, видимо удовлетворившись осмотром. – Зато издалека нас не видно.
— А ясно, — закивал я. – Разумно.
— А то! А к месту высадки подходить будем, совсем низко пойдём, над деревьями прямо.
— А долго нам еще?
— Часа два. А что, устал?
— Не-не, просто интересуюсь.
— Интересуется, он, — проворчала левая голова, разворачиваясь ко мне. – Любопытный какой…
Я хотел было развести руками мол, ну, да, что уж тут поделать, но вовремя одумался и посильнее вцепился в спину Горыныча.
— А чего с вашей средней головой? Поранилась?
— Зуб болит, — коротко пояснила правая.
— Угу, — сказала левая, — жрёт, что попало, а страдаем все вместе.
— Так полечили бы.
— Боится, — пояснила правая.
Средняя голова тоже повернулась ко мне и смущённо кивнула.
— Эй, — заорал я, — вы вперёд-то смотрите, а то врежемся во что-нибудь!
— Не врежемся! – левая.
— Не бойся, — правая.
— Мы знаешь, какой отличный летун? Сейчас покажу, как мы в воздухе кувыркаться можем! – левая.
— Не надо! Я верю, верю!
Правая и левая ухмыльнулись и развернулись вперёд, а средняя так и продолжала смотреть на меня.
— Не надо бояться, — сказал я ей. – Ну, разочек потерпеть, зато потом какое облегчение будет.
Голова вздохнула.
— А вы хоть полоскаете?
Заинтересованный взгляд.
— Ну, ромашкой там, шалфеем.
И дальше мы со средней головой отлично коротали время, обсуждая животрепещущие вопросы стоматологии. Михалыч, похоже, задремал и сопел мне в спину. Чем занималась Маша я не знаю, не оглядывался, но наверняка уткнулась в книгу, переживая очередной роман благородного рыцаря и светской дамы.
— А вот древние римляне, говорят, на место вырванного зуба вкручивали другой на шурупе и прямо в челюсть.
— М-м-м!!!
— Ага, жуть, верно? Зато раз и навсегда.
— М-м-м?
— Вот и я говорю — не надо бояться. Надо решиться и действовать. А пока полоскание и еще раз полоскание.
— М-м-м.
Я скоро полиглотом стану по шипению и мычанию.
— Снижаемся, — проревела правая голова.
За интересной беседой я и не заметил, как пролетело время.
Под нами снова был лес и верхушки деревьев мелькали прямо под брюхом Горыныча.
Полёт замедлился, а вскоре мы совсем зависли над небольшой поляной.
— Здесь, — сказала левая голова и мы плавно опустились на землю.
Вот может же когда хочет.
Я сполз с Горыныча, звеня медалями, рядом со мной плюхнулся мешок и Михалыч, кряхтя и охая, стал рядом. А Маша спрыгнула легко, даже изящно.
Кусты вокруг поляны зашелестели и из них вынырнули четыре низких фигуры, таща за ноги коровью тушу.
— Это нам! – оповестила непонятно зачем правая голова и они с левой стали с жутким хрустом рвать несчастную бурёнку на куски. Средняя же, поднялась на шее повыше и отвернувшись, завистливо принюхивалась.
Быстро отобедав, или какая там у него по счету трапеза была, Горыныч, довольный и сыто отдувающийся, расправил крылья.
— Ну, значится, полетел мы, — сказала правая голова.
— А мы?
— А вы не летите, здесь остаётесь — хихикнула левая голова, но тут же успокоила: — Когда закончите дела свои, прилетим. Удачи!
— Удачи! – пробасила правая и подмигнула Маше.
А средняя легонько ткнула меня носом в грудь.
Не упал я только потому, что спиной наткнулся на Михалыча.
Горыныч замахал крыльями, фуражка слетела с моей головы, а глаза запорошило поднявшимся облаком пыли. Когда я, отплевываясь и тихо поминая матушку Горыныча, протер глаза, Змей уже улетел, а сквозь выступившие слезы я смутно увидел какую-то фигуру протягивающую мне фуражку.
Наспех протерев глаза, я огляделся. Передо мной по стойке смирно и отдавая честь, стоял довольно рослый шамахан в идеально выглаженной белогвардейской форме. Или просто старой царской, не разбираюсь я в этих вещах. А на краю поляны, одетые во что попало, стояло три шеренги шамаханов. И шеренги эти, скажу вам, были ровненькие, будто выстраивали их по ниточке. А говорили – Орда, варвары…
Забрав у него фуражку и кое-как приладив на голову я, как можно строже поглядел на этого бравого шамаханского вояку.
— Ваше высокопревосходительство! – гаркнул он. – Вторая специальная рота для поверки построена. Ротмистр Калымдай.
И он отступил в сторону.
Так, сейчас моя очередь. Я лихорадочно вспоминал чему нас учили на военной кафедре, а потом, мысленно сплюнув три раза, развернулся к шамаханскому строю, стараясь погромче звякнуть медалями, приложил руку к фуражке и заорал:
— Здорово, орлы!
— ЗДРАЖЛАВАШЕСТВО! – рявкнул строй в ответ.
Я повернулся к их командиру и одобрительно кивнул:
— Вольно.
— Вольна-а-а! – заорал командир шамаханам.
— Послушай, ротмистр, а где бы нам тут посидеть в тишине и покое да поговорить?
— Ра-азойдись! — снова проорал он и повернулся ко мне. — Сюда извольте, ваше высокопревосходительство, — он махнул в сторону леса и уже было шагнул, указывая дорогу, но я остановил его.
— Ротмистр… э-э-э…
— Калымдай, ваше высокопревосходительство.
— Я помню-помню… А по отчеству как?
Он удивленно взглянул на меня:
— Так, Кощеевич же. Мы все тут Кощея нашего, Всевеликого Тёмного Властелина, дети.
— А, ну да, ну да. Так, вот, Калымдай Кощеевич, давай мы с тобой без всех этих благородий, да превосходительств обойдёмся, да мундиры с медальками для парадов прибережём. Дело у нас с тобой важное, спешное, не до устава воинского сейчас. А вот одолеем ворога, тогда и пройдемся парадом мимо батюшки Кощея, да новых орденов на мундиры повесим, а?
И я подмигнул ему.
— Как прикажете, ваше… Федор Васильевич.
— Вот и ладно. А сейчас покажи мне, где я переодеться могу. Да и людей моих особо важных, разместить надо.
— Сделаем, Федор Васильевич, — деловито сказал Калымдай и кивнул моим сотрудникам: — Здорово, Михалыч. Бонжур, мадмуазель Марселина.
Я махнул Михалычу и Маше и мы вошли в лес, ведомые бравым шамаханом. Сделав несколько шагов, я ахнул. Шалаши, шалашики, землянки, небольшие костры в ямках, всё было грамотно устроено и надежно скрыто от посторонних глаз. На дикую орду это совсем не походило.
— Ну, Калымдай, молодец. Маскировка у тебя на высшем уровне.
— Рад стараться, господин генерал. Я бы и похитрее мог расположиться, но смысла особого нет.
— Чего так?
— Тут никого не бывает. Забредет изредка сиволапый какой за дровами или баба по ягоды в лес отправится, это не беда. Да и дикие всю мою маскировку портят.
Не успел я уточнить про этих диких, как Калымдай указал на два больших шалаша, стоявших рядышком:
— Вот и пришли. Один для вас с дедушкой Михалычем, а другой для мадмуазель Марселины. Подойдет, надеюсь.
— Отлично! Я переоденусь в гражданское, а ты пока организуй нам перекусить чего-нибудь, да и поговорим заодно, обсудим всё.
Калымдай кивнул, козырнул и исчез, а мы разбрелись по нашим временным апартаментам.
Да, не царские палаты, конечно, но чисто, уютно, вдоль стен навалены кучи веток, прикрытые шкурами, отдохнуть вполне можно.
Я быстро скинул ненавистный мундир и переоделся в родные джинсы с майкой, припрятанные в необъятном мешке Михалыча. Дед переодеваться, конечно, не стал, он и так щеголял в универсальной местной рабоче-крестьянской одёжке. А Маша, как оказалось, когда мы собрались у маленького костерка рядом с шалашами, так и осталась в своей любимой черной коже. Ладно, пусть пока в лесу.
Калымдай уже расстарался, накрыв нам поляну. На широких листьях исходили ароматом зажаренные куски мяса, манила запечённым боком истекавшая жиром курица, большие белые грибы, насаженные на палки-шампура соседствовали с караваем хлеба в окружении толсто нарезанных ломтей сала, а отдельно стояли три пузатые бутылки из тёмного зеленого стекла.
— Уважил, молодец, — кивнул я Калымдаю, успевшему переодеться в кожу и шкуры да меховую шапку. – Только бутылки убери. Вот победим врага, тогда и отметим.
Я потянулся за курицей, а Михалыч, внимательно разглядывающий здоровенный кусок мяса, незаметно кивнул мне мол, можно. Я облегченно вздохнул. Наслушавшись историй о дикарях шамаханах, мне совершенно не хотелось отужинать собачатиной или, того хуже, человечинкой. А кстати, о дикарях.
— Калымдай, а что ты про диких говорил? Это кто такие?
— Орда, — коротко пояснил он.
— А ты сам разве не из Орды?
— Из Орды, — кивнул он. – Только я, по указанию царя-батюшки Кощея, был отправлен учиться воинским наукам, а эти, — он презрительно махнул рукой в сторону, — только и могут, что толпой навалиться да на лошадках скакать. Больше мешают тут, демаскируют.
— Вона как… А где учился-то?
— В Первой Императорской военной академии офицерского состава имени царя Кощея, — отрапортовал Калымдай.
Ну, надо же. Кощей не переставал меня удивлять. А я-то считал, что тут самые настоящие дикари бегают, только и умеющие, что из луков пулять. Хотя, Калымдай тут же подтвердил, что я не сильно ошибался.
— У меня в роте, господин генерал, ребята все лично мной обучены, делом проверены и не извольте сомневаться, любое задание выполним и Кощея-батюшку не подведём. И за ордынцами присмотрим.
— Вот и ладно.
Я уже расправился с курицей, Михалыч тоже довольно отдувался, а Маша доедала бутерброд с грибами, кокетливо отставив мизинчик.
— Хорошо, Калымдай, давай вводи меня в курс дела, расскажи обстановку на сегодняшний день.
Калымдай вскочил, стал смирно и уже было открыл рот для доклада, но я его перебил:
— Стой. Ты мне еще рапорт в трех экземплярах предоставь. Мы о чем с тобой договаривались? Давай-ка лучше по-простому.
— Виноват, Федор Васильевич, — он опустился на землю. – Был нами завербован казначей царский, Тюря. — Калымдай сплюнул. — Мерзкий человечишко, но польза от него есть. В работе находятся думный дьяк Груздев да начальник охраны царской казны, боярин Мышкин. Дьяка опаиваем водкой с добавлением спец средств, а в его личине, тем временем действует один из моих ребят.
— Это тот, который колечко волшебное у царя увёл?
— Он самый.
— Молодец. Ловкий парень.
Калымдай кивнул и продолжил доклад:
— Мышкина, боярина этого, после того как он сундук с деньгами умыкнул, мы вначале просто пасли. А вчера под вечер участковый к нему нагрянул. Что там было не понять, но крик и ругань слышали. Боярина этой же ночью выманили из терема, опоили и спрятали пока у дьяка в доме под присмотром.
— Не понял. Зачем?
— Вот именно, — закивал головой ротмистр. – Вы не понимаете, а милиция тем более все мозги себе на бок свернет, пытаясь разобраться. А нам того и надо, чем загадочней и непонятней, тем лучше. И, кстати, сегодня разведка доложила, что у Мышкина обыск был, милиция со стрельцами весь терем изрыли.
— Вот как? И нашли что-нибудь интересное? – уже догадываясь об ответе, спросил я.
— А как же! – заулыбался Калымдай. – Кто-то там ход подземный рыть начал, метров двадцать в сторону крепостной стены проложено. Да еще склад оружейный обнаружили. Ребята накидали железок старых, ржавых, сабли там, копья. Участковый как увидел, сразу к царю побежал!
— Мда-а… Ещё есть что доложить?
— Сундук с деньгами в дом казначея Тюри подбросили, только прятать сильно не стали, почти на виду оставили. Как обыск у казначея будет, пусть найдут сундучок-то. И пусть потом голову ломают, кто крал да как сундук у казначея оказался. А еще из дома дьяка проложен ход тайный сюда к нам в лес. По нему ребята мои ордынцев в город проводят. Сами-то хоть через ворота открыто пройдут, в личинах-то, а этих тайно надо.
— Ох и замутили вы, — покачал я головой. – Зачем так сложно?
Калымдай вдруг разгорячился:
— Да как же иначе, Федор Васильевич! Мы вначале тихо работали, а никакого результата. Никому дела нет до наших каверз. И только когда давеча милицейское отделение подпалили да явный след на нас указали, только тогда они хоть чуть засуетились.
— Ох ты ж… Дотла спалили?! Вместе с милицией?
— Да что вы, Федор Васильевич, зачем нам такое? Нам участкового с царем подтолкнуть надо было, чтобы задёргались они, насторожились. Чтобы по городу слухи пошли да до агентов Сатаны дошли обязательно.
— Понял. Молодец. А как вы им след на себя указали?
— Так схватили поджигателя нашего. Один мой вовремя скрылся, а ордынец, в помощь ему выделенный и оплошал. Придавили его там прямо на месте. А бабка у них ушлая, знающая, сразу штаны с ордынца содрала и вот, получите доказательство.
— Штаны? Доказательство?
Это о чем он? В голову сразу полезли идиотские мысли о размерах, размерчиках и размерищах.
— Ну, так хвост, господин генерал, — удивленно пояснил Калымдай.
Михалыч незаметно пнул меня ногой.
— А хвост, — понимающе закивал я. – Конечно-конечно. И что дальше?
Это уже потом мне Михалыч рассказал, что у каждого шамахана хвост есть. Небольшой такой, как у свиньи. Зачем и откуда взялись эти хвосты у них я не стал уточнять, понял только, что демаскируют они шамаханов сильно, даже личина, на себя накинутая, скрыть их не позволяет. Мало того, у шамаханов ещё и рога были. Небольшие, но были. А я их сначала за людей принимал, думал, племя такое… Да какая разница, впрочем?
— Ну, на сегодняшний день вроде бы и всё, — закончил Калымдай свой доклад, — теперь ждём следующего шага от царя.
Я восхищенно помотал головой. Да, умельцы. Я на месте царя с участковым, тоже бы весь город на уши поднял. То, что надо.
 
* * *
 
Зашелестели кусты и какой-то шамахан, приблизившись неслышно к нам, прошептал что-то на уху бравому ротмистру.
— Вот как? – удивился Калымдай. – Веди его сюда.
Потом повернулся ко мне и объяснил:
— Тюря, казначей, тайным ходом из дома дьяка к нам зачем-то пожаловал.
— Маша, Михалыч, укройтесь в шалаше. Незачем Тюре нас всех видеть.
Тюря оказался совсем невзрачным мужичком, среднего возраста и впечатление производил пренеприятнейшее. Жиденькая бородка, совершенно лысая голова и подергивающиеся, не остающиеся без движения ни на секунду, пальцы. А когда он смотрел своими водянистыми, серыми глазами, я всё время сдерживал желание передернуть плечами и сплюнуть. Вроде бы мужик и мужик, ничего особенного, а вот, же… Знаете, бывает такое, увидишь человека и сразу чувствуешь, что свой, хороший, и выпить вместе можно и в разведку пойти. А бывает и наоборот. Вот к этому наоборот и относился казначей Гороха.
Насторожено стреляя глазами по сторонам, Тюря довольно бесцеремонно уселся у нашего костра напротив нас и, кивнув ротмистру, вопросительно уставился на меня.
— А, Тюря, дарагой! – Калымдай вдруг заговорил тонким голосом на какой-то кавказско-узбекской смеси акцентов. – Слюшай, как харашо, что пришёл! Будем сейчас сабачку для тэбя рэзать, кумыс пить будем!
Тюря перекрестился и тишком сплюнул:
— Не надо, я по делу.
И снова посмотрел на меня.
— Господин, Тюря! – торжественно начал я. – За исключительные заслуги перед Империей, я, как Первый штандартенфюрер Штирлиц нашего Великого и Ужасного государя Кощея, как Хранитель ключей от Священной принисцулы мегабабаха (как я загнул, а?), отправлен специально к вам, чтобы обрадовать, что место у трона для вас уже греют, а три телеги с золотом сегодня утром отправились в Лукошкино в ваше распоряжение.
— А чего ж, три? — огорчился Тюря. — Лучше бы пять.
— Всё будет, дарагой! – вмешался Калымдай. – Вот зарэжем всех, сядем пировать, вино пить, да ханум Лукошкинских гулять, тогда и дэсять телег тэбе будет, мамой килянусь!
— А пока, — прервал я расшалившегося Калымдая, — должны вы заслужить все эти почести, а поэтому доложите нам, какие операции были сегодня проведены и с какой целью вы покинули базовое расположение, демаскировав тем самым совершенно секретный маршрут «Лес – Лукошкино»?
— Зачэм пришёл, а? – перевел Калымдай.
Тюря заёрзал:
— Обложили меня менты поганые. Давеча участковый на допрос велел приволочь, так измывался надо мной нещадно, бил меня, горемычного коваными сапогами! Кота натравил, а опосля и бабке своей милицейской велел меня покусать. Но я им ничего не сказал! Выстрадал, но ни словечка не вымолвил, ни о вас, ни о сундуке том украденном. А кстати, где он?
— Где надо. Дальше-то что?
— Убёг я от них. Вырвался, стрельцов раскидал, Митьке ихнему беспутному в ухо заехал и убёг. Схорониться мне теперь надо.
— Дела… Провалили вы нам всю работу, товарищ Тюря. Вы нам в городе нужны, здесь от вас проку нет. Минус одна телега, так и знайте.
— Окстись, батюшка! – подскочил казначей. – В городе я буду, в городе! Не надо телегу забирать!
— Есть где спрятаться?
— А как же! – захихикал Тюря. – Я, прости господи, руки на себя наложил. А раз помер, то и искать уже не будут, а я отсижусь прямо в доме своем в тайной комнате.
— Помер? Руки наложил? Вы с дьяком сегодня не выпивали случаем?
Тюря заливался противным смехом, взмахивая руками:
— Шамахана этого, что ко мне приставлен был, уговорил личину мою принять, а потом шнурочек ему на шею накинул да и придушил маленько и на вожжах в конюшне и повесил. Нате вам казначея Тюрю, хороните, родимого!
— Да ты что же, гад, делаешь?! – без акцента заорал ротмистр.
Я привстал, схватив за руку Калымдая, потянувшего саблю из ножен:
— Ты, скотина, что натворил?!
— А что я? А что? – засуетился Тюря. – Я же, как лучше хотел. Теперь меня и никто искать-то не будет, а я на благо Кощея нашего батюшки, много еще пользы могу принести.
Я устало опустился на землю, бросив предупреждающий взгляд на ротмистра.
Поворотец, однако… Особой пользы от Тюри я уже не видел, но пригодиться нам он еще мог.
— Ладно, морда казначейская, возвращайся в город и сиди там тихо, понял?
— Понял, батюшка, как не понять? Не извольте уж беспокоиться, всё выполню как надо, всё сделаю.
Тюря поспешно вскочил и шмыгнул в кусты.
— Твой парень был? – тихо спросил я Калымдая.
— Мой. Ты уж не серчай, Федор Васильевич, а зарежу я казначея.
— Потерпи, Калымдай, потерпи немного. Нужен он нам еще. Вот закончим дело и забирай его себе.
Калымдай помолчал, а потом протянул тоскливо:
— Мы с Бодуханом, не один пуд соли съели. Сам его выбирал, растил, учил всему, что сам знал и вот… Оплошал Бодухан, не разглядел пса этого поганого…
Михалыч, выбравшийся из шалаша, похлопал Калымдая по плечу:
— Эх, паря… Жизнь, что уж тут поделать. А за бойца твоего отомстим, уж не сумлевайся.
— Ладно, вечереет уже, — сказал я. – А задачка у нас еще есть одна. Лично батюшкой Кощеем дадена. При отделении милиции у бабы Яги в тереме кот черный обитает.
— Есть такой, — кивнул ротмистр. – Здоровая такая зверюга.
— Ага, он. И есть у Кощея подозрение, что этот котик запросто может быть одним из демонов ада, под кота маскирующийся. Надо нам доподлинно выяснить так это или нет. Дело это первостепенной важности. Есть идеи?
— Умыкнуть его надо, — предложил Михалыч, — а там ужо эти самые… хвост ему в тисках зажмём, сразу голубчик расколется!
— Не, — покачал головой Калымдай, — в тереме, да и во дворе постоянно кто-нибудь ошивается. Тихо не получится, а шуметь нам пока не стоит. Это вот если выманить кота куда-нибудь…
— Кошку симпатичную соседям подарить. Или валерьянкой за забором побрызгать. – Выдал вариант я, но тут же помотал головой: — Не, бред какой-то.
Мы замолчали в раздумье.
Из своего шалаша вышла Маша и томной походкой подошла к нам.
— Маша, как кота из милицейского отделения выкрасть?
— Могу облачком туманным обернуться и в терем проскользнуть.
— Не годится, — покачал головой Михалыч, — там бабка колдовская, небось сразу чужую магию почует.
— Да и вытаскивать кота как? Облачком?
— Могу дождаться, пока он по крыше гулять будет и подлететь, схватить и унести.
— Это разве что ночью, а днем обязательно заметит кто-нибудь. А кто его, скотину лохматую знает, будет он по ночам по крышам гулять? Эдак не одну ночь сторожить придется.
Маша пожала плечами:
— Ну не знаю тогда. Вечно мужчины всё усложняют.
Потеряв интерес к беседе, она шагнула в сторону.
— Ты куда?
— Променад вечерний сделаю. Для фигуры полезно.
Я махнул рукой, а она не спеша пошла между деревьев, часто останавливаясь, срывая листики или травинки и, растирая их в ладонях, с интересом принюхиваясь.
Мы снова замолчали.
Уже совсем стемнело, появились злющие комары, но Михалыч, достав из кожаного поясного кошеля какую-то баночку, мазнул мне запястья, ноги и лоб вонючей зеленой мазью и комары с обиженным писком умчались в поисках другого ужина.
— Ладно, — поднялся я на ноги, — уже баиньки пора, завтра с котом что-нибудь решим. Утро вечера мудренее.
Вдруг со стороны, куда ушла Маша, послышался мужской голос:
— Вай какая дэвушка! Зачэм одна ходишь? Пайдём са мной, будем кумыс пить, я тибя на дуде научу играть!
Михалыч хихикнул, я с любопытством стал вглядываться в полумрак, а Калымдай только покачал головой.
Я махнул рукой:
— Пошли, посмотрим, интересно же.
Маша стояла, разглядывая какой-то листочек, а рядом с ней, озабоченным кобелем, нарезал круги невысокий кривоногий шамахан. А недалеко от них уже собралась стайка ордынцев.
— Пайдём-пайдём, Маша-ханум, не пажалеешь! Я тибе что-то пакажу! – шамахан попытался обнять Машу за талию.
Только у Маши было своё видение развития событий.
Взяла она ордынца рукой за грудки, не выпуская листика из другой и подкинула его вверх. Не высоко, чуть выше верхушек деревьев. Ничего страшного, я сегодня и повыше летал и не возмущаюсь же. А шамахан почему-то завизжал, руками замахал и визжать не перестал даже когда, обламывая ветки, вниз полетел. Пересчитал он все ветки головой, приложился крепко о землю, полежал тихонько, а потом как вскочит и зайчиком таким серым между кустов шмыг! И только и видели его.
А Маша вальяжно так к оставшимся шамаханам поворачивается и клыками в лунном свете поблескивает:
— Еще кавалеры есть девушку по лесу погулять? Силь ву пле, мсье.
Желающих не было почему-то.
Распрощавшись с Калымдаем и посмеиваясь, мы с Михалычем вернулись в наш шалаш и я, кое-как устроившись на шкурах, довольно быстро заснул.
 
* * *
 
А снились мне мои ребята-геологи, сидевшие у костра в обнимку, почему-то с лохматым медведем, который доставал из-за спины пузатые бутылки с коньяком и передавал их ребятам по кругу. А потом прибежал скелет и, размахивая саблей, стал прыгать вокруг костра, отбивая на пиратский манер горлышки у бутылок.
А медведь вдруг подымается, подходит ко мне, хватает за плечи и давай трясти, рыча при этом:
— Господин генерал! Федор Васильевич, просыпайтесь!
— А?! Что?!
Я вскочил, еще толком не проснувшись:
— Сколько времени?
— Едва за полночь перевалило, господин генерал.
— Чего ж ты меня будишь? Что случилось?
— Пойдемте скорее, Федор Васильевич, из Лукошкино боец прибежал со спешным сообщением.
 Прихватив проснувшегося от шума Михалыча, я вышел из шалаша.
Возле снова запаленного костерка, переминался с ноги на ногу запыхавшийся шамахан.
— Докладывай, — кивнул я ему.
— Мылыция са стрэльцами идут к дияку обыск дэлать, — выпалил он.
— Ночью?!
Шамахан закивал:
— Савсем-савсем бешаный мылыция! Кричит, ругается, Мытька сваего по галаве бьёт!
— Иди, перекуси, — скомандовал ему Калымдай, — молодец.
— На ночь глядючи-то задергались, а? – повернулся я к нему.
Калымдай потёр руки:
— Вот и хорошо, засуетились наконец-то. Вот только ребята боярина Мышкина к дьяку в дом перетащили. Найдут его.
— Да и пусть находят, — махнул я рукой. – Что он им рассказать может? Ну, признается, что сундук спёр, ну скажет, что дьяк его на это подбил. А где дьяк? А как сундук у Тюри оказался? Сплошные загадки для милиции. А сам Мышкин нам вроде и не нужен уже?
— Не нужен. Только, Федор Васильевич, они же сейчас ход наш тайный найдут.
— Да проблема… Хотя… Ты всё равно этот ход в основном для переброски ордынцев использовал, так? Ну вот. А сколько сейчас наших в городе?
— Ордынцев бойцов двадцать будет да моих парней пятеро.
— Ну, два десятка ордынцев нам с головой хватит, если потребуется шум навести, так что ход твой нам особой роли и не играет. А вот найдёт его участковый… Ведь найдёт?
— Обязательно. Мы ход не прятали особо.
— Вот. Найдёт. А потом, как думаешь, пойдёт он сразу по этому ходу проверить, куда он идет да что там на той стороне?
— Я бы пошел, — пожал плечами Калымдай.
— Хорошо. Выйдет он из лаза, пройдет немного по лесу и наткнется на эту поляну.
— Так, — еще непонимающе кивнул головой ротмистр.
— Так давай, Калымдай, мы на ту поляну шамаханов и посадим. С песнями, плясками да кострами! Глянет участковый, а Орда вот она уже под носом!
Калымдай засмеялся и побежал к своим, а я не спеша направился к поляне, обдумывая одну идею, которая внезапно мелькнула в голове.
— Михалыч? – окликнул я негромко.
— Чаво, внучек? Тута я, — рядом со мной проявилась во мгле фигура деда.
Я засмеялся:
— Михалыч, а я кажется знаю, как нам кота прищучить!
— А я ить в тебе никогда и не сумлевался, — закивал он головой. – И как же?
— Тащи сюда нашего бравого ротмистра, покумекаем вместе.
Дед зашаркал по траве на поляну, где уже суетились шамаханы около разгорающегося большого костра.
— Господин генерал? – подскочил ко мне Калымдай, опередив идущего сзади Михалыча.
— Сколько у нас, как думаешь, есть времени до прихода милиции?
— Ну, пока они ход обнаружат, пока по нему дойдут до нас… Час точно есть.
— Отлично… Смотри, что я надумал. Следи за мыслью, поправляй. Вот, к примеру, если они пленного у нас возьмут, куда его отведут, в царскую тюрьму или к себе в отделение?
— Ночью? В отделение наверняка. У них там поруб надежный есть.
— Ага. А допрашивать когда будут?
— Ну, пока тащить к себе будут, может и поспрашивают, но совсем не много, а основной допрос уже завтра проведут. А что, господин генерал?
— Погоди-погоди… Допрашивать обязательно у себя будут, значит. По крайней мере, сначала, так?
Калымдай всё еще непонимающе кивнул.
— А это значит, что пленник в самую серёдку милицейского отделения попадет и участковый и бабка и все остальные, включая кота, там будут, понимаешь?
— Близко к коту подобраться сможет… — задумчиво протянул Калымдай.
— Точно. Теперь бы нам придумать, как кота на демонскую сущность проверить и дело в шляпе.
— Так это не сложно, — хмыкнул ротмистр, — перекрестить кота и всех делов.
— А это возможно? Ну, я про то, что вы же должны креста бояться, так? Не обижайся только.
— А чего обижаться? – и Калымдай размашисто перекрестился, лишь слегка поморщившись. – Я и в церковь зайти могу, только не долго.
— Отлично! Теперь надо найти надежного бойца, только…
— Что?
— Только опасное это дело. Не факт, что получится, а голову там сложить запросто можно.
Калымдай выпрямился:
— За ради батюшки Кощея, мы как один на смерть готовы пойти!
Он тихо свистнул, прошептал что-то выскочившему будто из под земли шамахану и через минуту перед нами стоял десяток бойцов ротмистра.
— Так, парни, — Калымдай прошелся перед строем. – Дело у нас важное, но очень опасное. Нужен доброволец.
Строй, как один человек, шагнул вперед.
Калымдай, гордо покосившись на меня, ткнул пальцем:
— Ты, Карабух. Остальные разойтись.
Шамаханы растворились в темноте, а Калымдай с Карабухом уселись на корточки. Мы с Михалычем пристроились рядом. Раздался шорох. Маша. Подойдя к нам, она осталась стоять, внимательно прислушиваясь, как Калымдай разъясняет задачу своему бойцу.
— Затаишься недалеко от выхода из лаза, а как участковый пройдет мимо к поляне, а он обязательно на шум и свет пойдет, выйдешь и будешь на их пути прогуливаться, будто караульный, чтобы они на тебя наткнулись на обратном пути. Понял?
Шамахан кивнул.
— Смотри не геройствуй, дай себя захватить без особого сопротивления.
— Панятна, камандыр.
— Будут тебя спрашивать чего, особо не болтай, тяни время. А вот потом, когда уже в отделении тебя допрашивать начнут, разговоришься, про Орду скажешь, про силы несметные вокруг Лукошкино, да плети им что угодно. Главное — кота успей перекрестить незаметно, да следи тут же за ним. Если начнёт его корёжить, значит точно демон. Понял?
— Сдэлаем, камандыр.
— Мы рядом будем, кивнешь тогда или головой помотаешь и мы поймём кот то или демон. Постараемся тебя отбить, вот только, если к Гороху в пыточные поволокут…
— Нэ пырэжывай, камандыр, всё сдэлаю как нада.
— Ладно.
Калымдай помолчал, потом хлопнул Карабуха по спине:
— Ну, давай, пошёл. Удачи тебе, Карабух.
Шамахан кивнул и исчез во тьме.
— Ну вот, — Калымдай поднялся. – Пойду, проверю, как к встрече дорогих гостей готовятся, а вы отойдите с полянки в кустики, не дай боги заметят еще.
Верно. Наша троица перебазировалась на несколько шагов назад, укрывшись в кустах и я обратился к своим соратничкам:
— Значит так, Канцелярия. Завтра выдвигаемся в Лукошкино. За ходом операции проследим, а потом общую обстановку разведаем, посмотрим на настроения в городе.
— Прямо с утра, что ли? – недовольно протянула Маша.
— Прямо с утра. И переодеться не забудь.
— Ой, фу-у-у… Меня сарафан полнит.
— А ты пояском живот перетяни! – рявкнул я. – Маша, ну что за капризы во время операции? Да и не полная ты у нас вовсе, наоборот даже.
— Ну да… Не полная, а толстая! Жиры с боков висят уже! – она растянула в стороны края кожаного жилета. – Видите?
— Маша!
— А что, Маша? Я уже почти месяц Маша. Была Марселиной, ходила худенькая, стройненькая, а как Машей окрестили, так как корова стала!
— Имя-то тут при чем? Ой, всё… Проехали. И макияж свой смыть не забудь! У здешних девушек другая мода.
— Я тебе, внучка, сейчас свеклы нарежу, — пообещал Михалыч, — румянец на щёчки намазать, да угольков из костра насобираю, брови подвести.
— Брови, Маша, слышишь? Не круги вокруг глаз, а только брови!
Маша фыркнула и нахмурилась.
— Пойдем открыто через ворота. Ты, Михалыч, дедушкой будешь, который своего внука в первый раз в город вывел. А ты, Маша…
— А она невестой внука будет, — хихикнул Михалыч. – За подарками к свадьбе да другими припасами на базар едем.
— Ну-у-у…
— Невестой это так неприлично… Так романтично… – Маша придвинулась ко мне поближе и положила голову мне на плечо. – Полный шарман!
— Маша, ты чего?
— Я в роль вхожу, мсье Теодор, не мешайте.
Она обхватила меня за талию и прижала к себе.
— Маша!
— Ах, мон шер, жених мой…
— Маша!!!
Другая рука начала задирать майку.
— Михалыч! Да скажи ты ей!
Хватка у Маши была крепкая, вампирская, вырваться было невозможно.
Длинный язык, наподобие змеиного, выскользнул из Машиного рта и лизнул мне щёку.
— Миха-а-а-лыч!!!
А Михалыч, скрючившись только хекал да всхлипывал, схватившись за живот.
Спасли меня громкие звуки с поляны.
Маша отпустила меня, а я, вытирая обслюнявленную щёку майкой, твёрдо решил по возвращении во дворец, закатить ей выговор с занесением в личное дело. Или, хотя бы, провести воспитательно-разъяснительную беседу.
Зашелестели кусты сбоку и показавшийся из них шамахан, зашептал:
— Началнык! Камандыр велэли сказать, что мылыция прышла!
Шамахан исчез, а наша троица поползла к краю кустов.
Раздвинув ветки, я стал осматривать поляну.
Посреди поляны полыхал огромный костёр вокруг которого большим кругом сидели шамаханы. Размахивая бурдюками с кумысом и вгрызаясь в здоровенные куски мяса, они что-то орали, хохотали, пока вдруг между ними и костром не возникла рослая фигура, закутанная в шкуры, отделанные бисером и еще чем-то там. С лисьей шапки длинными космами свисали кожаные ремешки с привязанными внизу амулетами. А в руках у этого натурального якутского шамана, были бубен и колотушка.
— Во даёт Калымдай! – пихнул меня в бок Михалыч.
Я пригляделся. Точно, Калымдай. Ну, артист…
Калымдай вдруг заорав что-то, вскинул над головой бубен и грохнул в него колотушкой. Шамаханы взревели, но тут же затихли, а Калымдай начал без остановки лупить по бубну, выбивая несложный ритм, а сам пустился в пляс вокруг костра.
Помните, как в «Земле Санникова» шаман отплясывал? Вот типа того только с криками и завываниями.
— Заклятие кровавого бога, — шепнул Михалыч.
Колоритно, аж мурашки по телу.
Калымдай скакал, вопя во всю глотку и его длинная тень, отбрасываемая костром, довольно жутковато размахивала руками в такт его движениям.
 Он вдруг остановился и подняв вверх голову, заорал:
— А-а-а-а-а-а!
— У-у-у-у-у! – подхватили шамаханы.
— Ы-ы-ы-ы! – надрывался Калымдай.
— О-о-о-о-о! – отвечали шамаханы.
— Всэх убьём! Всех зарэжэм!
— А-а-а-а-а!
— Золота многа-многа забэрём!
— У-у-у-у!
— Русский ханум, вах! Слаще халва! Мая будэт!
— Ы-ы-ы-ы!
Ну и дальше в том же духе.
Не знаю как там участковый с той стороны поляны, а я точно офигел, настолько натурально изгалялся Калымдай со своим бэк-вокалом на подхвате.
Спектакль продолжался минут двадцать пока подбежавший к ротмистру шамахан не прошептал ему что-то. Калымдай махнул шамаханам в кругу и, не переставая орать, устало опустившись на землю.
Ага, похоже, участковый сотоварищи нагляделся вволю и отправился обратно в город.
Еще минут двадцать и вновь примчавшийся шамахан с докладом прервал спектакль.
Калымдай прекратил завывать, поднялся и махнул рукой в мою сторону:
— Всё, ушли!
Мы поднялись и вышли на поляну. Шамаханы тушили костер, подбирали разбросанное вокруг оружие, еду и вскоре на поляне остались только мы с Калымдаем.
— Ну, ты, брат, артист! – восхищенно протянул я.
— Да у нас так почти все умеют, — отмахнулся ротмистр, явно польщенный. – Захватили они Карабуха. Митька ихний по башке ему врезал, на плечо закинул и ушли они.
— Ну, удачи ему.
И мы, усталые разбрелись по шалашам. Заснул я моментально. Только в этот раз мне ничего не снилось.
 
* * *
 
Меня разбудил Михалыч.
— Давай ужо, внучек, просыпайся, — тряс он меня за плечо. – Вставай-вставай, касатик, солнце уже встало.
Да что же это такое?! Нигде покоя нет…
— Встало?
— Встало, соколик, встало.
— Точно? — я приподнялся на шкурах.
— Точно, родимый точно.
— Вот и хорошо. Только ничего не трогай.
И я снова рухнул на свою импровизированную кровать.
— Да вставай ужо, Федор Васильевич! Нам скоро в дорогу пора!
— Опять в дорогу…
— Служба у нас такая. Вставай-вставай, еще позавтракать надоть успеть. Я тебе басурманского кушанья приготовил, шашлык называется.
— Что ж ты сразу не сказал, Михалыч?!
Я вскочил и вышел из шалаша. Спал я прямо в одежде, укрывшись каким-то мехом, зато теперь не надо было тратить время на одевание.
Эх, хорошо! Я потянулся. Солнце, воздух, красота!
— Ополоснись сперва, Федюня, — Михалыч уже стоял с ведром воды и ковшиком в руках.
И где он это всё берет в лесу?
Шашлык был просто шикарный. Куски мяса, насаженные на ветки вперемешку с половинками помидора и колечками лука, слегка подгоревшие по краям, истекали густым, сочным жирком и он медленно скатывался на толстые куски белого хлеба, подложенные снизу. А запах… А вкус! М-м-м… А запеченная в углях картошка? Это же сказка просто.
Да я знаю, знаю, что не должно быть тут помидоров. Как и картошки и табака и кофе. Не должно, но есть. Я ещё у Кощея спрашивал, откуда он свои сигары берет? Он только пожал плечами и сказал, что купцы из-за моря привозят. Из-за которого моря? А из-за моря-окияна, конечно. Вот и думай и гадай. А лучше не забивай себе голову и ешь, пока дают.
Вот я и ел. Да еще и Маша присоединилась. Нет, шашлык, к моей великой радости (самому мало!) она не ела, а вот на помидоры с хлебом налегла основательно. Худеет она, ага.
Всё наелся. Вот теперь как раз бы и кофейку. А ладно, чай тоже хорошо.
— Так, ну что, Канцелярия, заканчиваем завтрак и идем переодеваться в соответствующие наряды, — объявил я, закидывая в рот оладик. — Михалыч, вот где ты в лесу оладики нашёл? Растут тут где-то?
— Кушай-кушай, соколик, не болтай во время еды.
— Всё хватит. Ещё шагать сейчас на забитое пузо.
— Ничё, внучек, не переживай, Маша понесёт.
— Пузо?
— Тебя!
Михалыч захекал и ткнул меня пальцем в бок, а Маша фыркнула и ушла к себе в шалаш переодеваться и наводить красоту.
— Пошли и мы, Михалыч. Что ты там за наряд мне приготовил?
Так себе был нарядец. Не от Армани точно. Самые простые штаны почему-то в полоску как пижама, причем без пуговиц, а держащиеся на верёвочке вместо пояса. Такая же простая рубаха, спасибо без полос, но с вышитыми на воротнике красными петухами. И лапти.
Лапти все знают, верно? А обуть вы их пробовали?! Какие-то бечёвки, кусочки коры и всё это переплетено между собой, как провода от компьютера.
Я решительно протянул их обратно Михалычу и помотал головой. Он вздохнул и потянул из своего поясного кошеля пару сапог.
А у меня челюсть так и отвисла. Кошель был раза в три меньше сапог, а Михалыч спокойно достал один, потом, покопавшись в кошеле, другой и протянул их мне.
— Это что у тебя за чудо такое, деда?
— Дык сума безразмерная, не видал что ли таких?
— Не видал. Волшебная?
— Колдовская.
— Ух ты! И много в неё влезает?
— Не, — с огорчением покачал головой Михалыч, — только шесть пудов, больше никак.
— Сто кило?! А как же ты такую тяжесть таскаешь?
— Ох, внучек, ты хоть и большой вона какой вымахал, а ума как у дитятки малого. Я же говорю — колдовская вещь, чего уж тут не понятного? Кушать тебе побольше надо… Сладкого да рыбки пожирнее. Вот возвернемся домой, ужо я за тебя-то возьмусь.
— Тебе бы лишь бы откормить… А мешок зачем тогда пёр сюда а, дед?
— Для солидности, — Михалыч поднял вверх большой палец. – Понимать надо.
Ага, пойми их тут. Вот какая солидность в мешке за плечами объясните мне?
Сапоги оказались не новые, а изрядно разношенные и я брезгливо крутил их в руках.
Михалыч, покопавшись в мешке, вытащил портянки, посмотрел на меня, вздохнул, кинул их обратно и еще раз покопавшись, достал пару носков. Во, другое дело. Носки оказались вязанные, но тонкой нитью. Спасибо не зимний вариант.
Сапоги на удивление оказались вполне удобными. На пару размеров больше, но лучше так, чем размером меньше.
Дедуля критически осмотрел меня, потом взлохматил волосы:
— Вот так ладно будет. Какой добрый молодец получился! Просто первый парень на деревне! Иван-царевич, да и только!
— Спасибо, не Иван-дурак… Жаль зеркала нет.
— Ну как же нет-то? Есть, касатик, накось держи.
Я взял протянутое зеркало. Мутное какое-то, грязное что ли? Дыхнул, потёр рукавом, зеркало мигнуло и из него на меня посмотрела рожа Кощея:
— Ну?
— Э-э-э... Здравия желаю, Ваше Величество! Мероприятия по дестабилизации противника проходят успешно! Вчера силами ротмистра Калымдая была блестяще начата операция «Бегемот». В настоящее время выдвигаемся в город для финальной стадии проекта.
— Ну?
— Ну и всё пока.
— А чего вызывал?
— Ну, доложить.
— Понятно.
Зеркальце снова мигнуло и потухло.
— Михалыч, твою перпендикулярную дивизию, ты чего мне подсунул?!
— Охти ж мне… Ошибся, внучек, уж прости.
Ага, ошибся он. Приколист старый.
Мы вышли из шалаша, а Маши еще не было.
— Маша! Заканчивай, пора.
— Сейчас! Ш-ш-ш!!!
Ветки её шалаша раздвинулись и пред нами явилась Маша. Как гений чистой красоты.
— Засмеётесь – убью! – сказал нам гений.
Честно говоря, смешного особо ничего и не было. Забавно, конечно из-за контраста обликов, но не настолько чтобы засмеяться и закончить жизнь от впившихся в горло клыков.
Ничем особо не примечательный сарафан, расшитый какими-то финтифлюшками, сапожки в меру поношенные и русая коса пусть и не до по… пояса, но вполне приличная. Забавные, но довольно миленькие, раскрашенные свеклой щечки, пухленькие губки и темные глазки… Сверкающие молниями и обещающие удавить любого насмешника.
А в целом довольно симпатичная такая девчушка лет семнадцати, может только чуть излишне высокая и худая, но общий вид это не портило.
— Маша, ты у нас просто красавица, — серьёзно сказал я. Ну, а как вы хотели? Чтобы я это весело сказал? – Хвалю за удачно подобранный образ.
— Хороша девка, — подтвердил Михалыч. – Эх, где мои семнадцать лет?
— А где твои семнадцать лет, деда?
Михалыч задумался и глаза его обратились к небу, унося в воспоминания юности:
— Аккурат в Голландиях, я как раз науки постигал там.
— В академии? – хмыкнул я.
— В академии, внучек, в академии, — и Михалыч сделал жест рукой, будто открывал ключом замок.
А, понятно. Надо будет потом порасспрашивать его, жутко интересно. А сейчас нам действительно пора.
Подбежал Калымдай, козырнул, доложил о том, что новостей никаких нет и поторопил:
— Поспешать надо. Неизвестно когда милиция на допрос Карабуха потащит.
— Уже выходим.
— Хорошо, я сейчас последние распоряжения отдам и присоединюсь.
— Так ты с нами? Замечательно.
Калымдай, действительно, очень быстро вернулся, а я сидел и размышлял:
— Вчетвером это даже лучше. Жаль только, связи нет. Я бы с рацией побегал бы с удовольствием.
— Срация? Живот прихватило что ли, внучек?
— Тьфу ты, Михалыч! Рация — это такой прибор, по которому на далеком расстоянии разговаривать друг с другом можно.
— Говорушка, что ли?
— Ну да, говорить.
Дед махнул рукой и закопошился в своём безразмерном кошеле, потом вытащил пузырёк с какой-то темной жидкостью и показал мне.
— Самогон? Яд? Виагра?
— Хренагра! – Рассердился Михалыч. – Зелье колдовское, чтобы говорушку сделать. Капаешь капельку на что-нибудь, вот, хотя бы на булавку, потом на другую и разговаривай хоть до утра.
— Да ладно. Серьёзно, что ли?
— Нет, шуточки я тут с тобой шучу, — всё еще сердито проворчал дед.
— Ладно, деда, извини. Я же ваших этих штучек не знаю. А сваргань нам по булавке на каждого. Можно так?
— Отчего ж нельзя, можно, — дед опять порылся в кошеле, вытащил четыре булавки, потом, с величайшей осторожностью откупорил пузырёк и капнул на каждую головку. – Держи.
Я выдал по булавке Маше и Калымдаю, а свою воткнул в воротник рубахи.
— А как ими пользоваться?
— Сжимаешь пальцами и говоришь имя, с кем поговорить надобность есть. А если тебя окликнут, то тоже сожми и говори.
Я тут же сжал булавку:
— Маша.
Маша вздрогнула и тоже, сжав свою булавку, сказала:
— Ну?
Теперь я вздрогнул. Это её «ну» прозвучало прямо в голове.
— Ух ты, класс! Это что никто голоса не слышит, только я?
— Точно, внучек, — дед уже успокоился. – Только сам говори не в людном месте, а то за блаженного примут.
Вещь! Блютуз-гарнитура для телефона, отдыхает.
— Отлично. Ну что, пошли?
И мы пошли.
Шли, шли, шли…
Ладно бы просто шли, а то приходилось пробираться через поваленные деревья да овраги чуть ли не доверху заросшие колючим кустарником. Деревья еще эти на каждом шагу… Нет, я всё-таки исключительно городской житель и всю эту природу предпочитаю наблюдать через экран монитора.
Закончился наконец-то лес и вышли мы на дорогу к Лукошкино. Далеко, знаете, не трасса Москва — Санкт-Петербург. Хорошо, дождя давно не было. Зато пыли много.
Это я так, ворчу от нервов. Скоро же город, мало того, еще и враждебный по факту, вот меня немного и колотит.
Калымдай личину свою сменил и стал выглядеть самым обычным мужиком лет сорока. Не оборванец какой, но и богатым не назвать. То, что нужно. А тут еще телега вдалеке загрохотала. Какой-то крестьянин по своей надобности в город ехал вот и нас согласился подбросить за пару медных грошиков, что Калымдай ему выдал.
Другое дело. Ездить я больше люблю, чем пешком ходить.
Тут после очередного поворота, лес сбоку отступил. Телега, скрипя, вскарабкалась на небольшую горку и перед нами, как на ладони открылся город. Я залюбовался и вся моя ворчливость разом исчезла.
Натуральный такой город как на картинке в учебнике истории. Белые каменные стены, а из-за них выглядывают колокольни, макушки церквей, кое-где даже крыши домов, хотя в основном Лукошкино состояло из одноэтажных изб. Но — красиво. Умиротворяюще так, сказочно, мирно. А мы туда едем этот мир разрушить. До основанья, а затем… Пардон, это из другой оперы.
Въехали мы, в общем, в город через распахнутые ворота, которые, тем не менее, охраняли с десяток стрельцов с пищалями и бердышами. Слезли с телеги и дальше уже пешочком потопали. Город, по моим меркам не большой, тысяч на тридцать жителей и поперек его за час запросто, думаю, пройти можно. Вот мы и пошли. Улицы тут, прямо скажем, не проспекты, а уж после дождя, что должно твориться и представить страшно. Хотя, кое-где вдоль домов были проложены деревянные тротуары.
Сначала попадались только маленькие домики, избы, скорее, а вот церквей было много. Пока мы шли до базара, я их насчитал пять штук. Дома тут исключительно из дерева строили, а церкви и каменные попадались. На улицах почти никого не было, зато, когда мы подошли к базару, то я понял, что мы, похоже, проходили спальные районы в рабочее время. Весь Лукошкинский люд, казалось, был на базаре. Народу ужас сколько! Шум, гам, суета, все тебя хватают за рукав, да за что попало, лишь бы ты остановился и купил хоть что-нибудь.
Я шел с отвисшей челюстью, мне и притворяться не надо было тем сельским парнем, который впервые в город попал.
— Идемте-идемте, — поторапливал нас Калымдай. — Еще минут десять ходу.
— А откель мы следить-то за милицией будем? – тихо спросил у него Михалыч.
— У нас там дом рядом есть, — так же тихо пояснил ротмистр.
— Как это? Вы дом, что ли купили? – поразился я.
— Ну что вы, незачем. Мы просто въехали в него на время. Хозяева до зимы отсутствовать будут вот мы им и заплатили и поселили нашего человечка.
— А, понятно.
— Там обзор хороший. Дом наискосок от бабкиного терема и на чердаке отличный наблюдательный пункт получился.
— Молодец, Калымдай, — искренне сказал я, ругая себя последними словами.
Я абсолютно забыл о чем-то таком типа наблюдательного пункта. Вот сейчас пришел бы к отделению и что? Попросился бы впустить посмотреть? На забор бы залез для лучшего обзора? Стыдоба…
Когда я в шестьдесят восьмой раз поклялся себе быть более собранным и внимательным, мы как раз добрались до отделения. Высокий крепкий деревянный забор, наглухо закрытая калитка и ворота. Виден лишь второй этаж терема. Богато бабка живёт, если сравнивать с большинством горожан. Не без прибыли она столько лет по лесам гостей принимала в своей избушке на курьих ножках.
Дорога упиралась прямо в её терем, но Калымдай свернул вправо и, пройдя один дом, остановился у следующего и заколотил в ворота.
— Кум! – заорал он, совершенно не таясь. – Кум, ты дома?
— Кого там черти принесли? – через минуту раздался грубый мужской голос. – Трофим, ты что ли?
— Я! И не один! Открывай, смотри, кого я к тебе привёл!
Калитка заскрипела, распахнулась и из нее вылез, согнувшись пополам здоровый мужик, поперек себя шире, совершенно зверского вида. Лохматые волосы и густая черная борода до середины груди только подчеркивали его зловещий облик.
Тем не менее, мужик широко и радостно улыбался и, хлопнув ладонью о ладонь Калымдая, обернулся к нашему деду:
— Итить твою вдоль да поперёк! Анисим ко мне приехал! Дядька! – и мужик кинулся обнимать Михалыча, который так же радостно скалясь и крича что-то восторженное, распахнул мужику объятия и теперь тщетно пытался свести руки позади его плотной фигуры.
Шум они подняли большой, но очень натуральный. А мы с Машой стояли неподалёку, смущенно улыбаясь, ожидая, когда восторженная встреча подойдет к концу, дальних родственников заметят, заведут в дом, да и нальют на радостях.
Наконец нас провели в дом, где мужик моментально стал серьезным и вопросительно и с некоторой тревогой, посмотрел на Калымдая.
— Это – Фёдор, — представил меня Калымдай, — Михалыч и Маша.
— Боров, — кивнул нам мужик. – Михалыча знаем. Здорово, Михалыч!
— Поживем у тебя пару дней. Ставь лестницу на чердак и открывай карман пошире – за месяц вперёд я тебе золотишка привёз.
Мужик радостно оскалился, засуетился и через минуту мы вчетвером уже лезли на чердак, а Боров остался внизу пересчитывать свой аванс.
На чердаке было пыльно, душно, но довольно просторно, а в дальнем углу на куче тряпья лежала какая-то длинная худая фигура.
— Дьяк Груздев, — кивнул на него ротмистр, заметив мой взгляд.
— Не проснется?
— Вряд ли. А если и проснётся, то ничего не поймёт и не запомнит. Хороший дурман ребята сварили.
Мы устроились у стороны крыши ближней к бабкиному терему и раздвинули немного черепицу для лучшего обзора. А обзор был отличным.
— Смотрите, Федор Васильевич, — пояснял мне Калымдай, — Вон то – банька, вот это – овин. А вот там, видите, крыша едва выступает над землей да два стрельца часовыми стоят? Это и есть поруб, в котором арестованных запирают.
— Понятно. – Я оглянулся на дьяка. – Слушай, ротмистр, а нам дьяк-то еще нужен для чего-нибудь?
Калымдай задумался на минуту:
— Да вроде и нет. Прирезать?
— Зачем же? Давай его просто отпустим.
— Так его же сразу схватят и на допрос поволокут.
— Вот и хорошо. Что он там, на допросе скажет? – подмигнул я.
— А и верно. Лишней путаницы прибавит.
Калмдай подбежал на четвереньках к распахнутому люку и крикнул шёпотом:
— Боров! Эй, Боров!
— Чавой-та?
— Держи, сейчас дьяка к тебе спущу. Вылей на него ведро воды, нахлестай по роже, чтобы немного очухался, выведи огородом и пинка ему дай пусть проваливает.
— Понял, хозяин, сделаем.
Избавившись от дьяка, мы проскучали еще с полчаса, пока ротмистр не шепнул мне:
— Начинается, похоже.
Я поспешно прильнул к щели.
Из терема вышла бабка с парнем в милицейской форме немного старше меня. В смысле — парень был старше, а не форма. Они зашагали к порубу сопровождаемые здоровенным детиной, надо понимать, тем самым Митькой. Часовые у поруба отсалютовали им, и троица спустилась вниз. Через минуту Митька выскочил, метнулся к колодцу, достал бадейку воды и вернулся обратно к участковому с бабкой.
Калымдай, заёрзал.
— Ты чего?
— Смотрите, Федор Васильевич, началось.
Минут десять ничего не происходило, а потом друг за другом стали вылезать во двор участковый, бабка, а за ними уже и Митька, тащивший за шиворот мокрого Карабуха.
— Сволочи! – прошипел ротмистр. – Водой пытали! Там же холодина внизу жуткая!
Яга с Ивашовым уселись на крыльцо терема, а Карабуха со связанными сзади руками, Митька усадил на чурбачок перед ними и сам остался рядом настороже.
О чем они говорили, слышно не было, но допрос продолжался минут десять. Участковый о чем-то допытывался и выражение его лица менялось, становясь, то добрым и ласковым, то злым и угрожающим. Бабка всё время кивала головой, а Митька время от времени отвешивал Карабуху подзатыльники.
— Смотрите-смотрите, вот он! – зашептал вдруг Михалыч. – Справа угол!
Точно. Из-за угла, направляясь к крыльцу, выходил черный кот.
Да какой там кот – это был настоящий котяра, спиной наверняка достающий мне до колена, а хвостом так вообще, до груди! Видать бабка пичкала котика исключительно натуральными продуктами и без всякой экономии. А может и опыты, какие свои ведьмовские на нем проводила вот и вымахал котик в эдакую зверюгу.
Кот тем временем достиг крыльца, легко запрыгнул на него и усевшись рядом с участковым, вперил злющий взгляд в пленника.
Шамахан вдруг поник головой, опустил плечи и что-то пробормотал. Участковый с бабкой довольно переглянулись и один из стрельцов после кивка Ивашова, перерубил веревку на руках Карабуха.
— Теперь внимательно! – прошептал Калымдай.
Допрос во дворе отделения продолжался, только теперь пленник вскочил с чурбачка и что-то горячо рассказывал, размахивая руками. Он махал руками так натурально, что я чуть не пропустил тот момент, когда он среди взмахов наложил крест на кота. Я затаил дыхание. Ничего! Кот даже не почесался.
Я опять перевел взгляд на шамахана. Он выпрямился, повернулся в нашу сторону, мотнул отрицательно головой и вдруг стащил с себя штаны, изогнулся самым невероятным образом и, укусив себя за хвост, рухнул замертво!
Ротмистр скрипнул зубами:
— Всё, брат, отдыхай теперь. Мы не забудем и не простим.
Михалыч тихо шепнул мне на ухо:
— Самоубился парень.
Ох…
Я сочувствующе положил руку на плечо Калымдая:
— Героем парень погиб. За дело, да и чести не потеряв.
Он кивнул:
— Всё правильно сделал. Его всё равно к царским палачам потащили бы, а от них живыми не уходят. А отбить бы его мы не смогли.
Мы молча отползли на центр чердака и уселись, не глядя друг на друга.
— Ладно, — сказал Калымдай, — с этим делом покончили. Что дальше?
— Дальше – не спешим, Калымдай. Поручение Кощея-батюшки на счет кота мы выполнили, доложу ему сейчас. А пока действуем, как и раньше. Панику насаждаем в городе, а Гороху и участковому дело запутываем. Они уже засуетились, нам теперь только подогревать их время от времени и нужно. А сами будем ждать следующих приказов.
— Понял.
— Поставь тут наблюдателя, пусть глаз с отделения не сводит и чуть что, сразу докладывает.
— Сделаю.
— Мы с Михалычем и Машей пойдем сейчас по городу погуляем, обстановку прощупаем. И всё время держим связь друг с другом.
— Ясно. Вы, Федор Васильевич, будете с дворцом связываться, отойдите от милицейского терема подальше. Бабка может колдовскую вещь учуять.
— Ага, понятно, спасибо. Ну, всё, расходимся.
 
* * *
 
Было уже около полудня, когда мы вышли на нашу первую вылазку по Лукошкино.
Солнышко пригревало, но в меру, людей на улицах было мало, а какой тут был воздух… По сравнению с моим временем фантастика просто. Если, конечно, вы шли и смотрели под ноги хоть изредка, а не как я, вертя головой во все стороны, как японские туристы на Красной площади. Навозная куча, в которую я гордо вступил, была далеко не единственная на улицах, по которым не только катались на лошадках, но и гоняли коров, как стадами, так и поодиночке. Но надо признаться, хорошего впечатления от этого милого городка у меня не убавилось и я, шаркая подошвой сапога по зарослям травы вдоль заборов, поспешал за моим дедком и моей русифицированной вапмиршей.
Сначала мы нашли подходящий, небольшой заросший лопухами и прочим бурьяном, пустырь, где я связался с Кощеем.
— Алло? Ваше Величество? Алло?
— Чего орёшь-то?
— Не отвлекаю, Ваше Величество?
— Говори.
— Обычный кот у бабки, короче. Здоровая тварь неестественных размеров, но никак не демонических сил. На наложение креста никак он не отреагировал.
— Плохо. Не то чтобы совсем уж плохо, но многое могло проясниться.
— Так точно, Государь. Какие будут приказания?
— Действуйте далее по плану.
— А у нас есть план? – удивился я. – А можно с ним ознакомиться?
— Вноси бардак и панику! – рявкнул Кощей. – И ищи следы присутствия адских сил. Всё, работайте.
И он отключился.
— Ну что там, милок? – подошел Михалыч, стоящий во время разговора на стрёме. – Что Кощей-батюшка сказал?
— Привет тебе передавал, дед. Всё переживал, не намочил ли ты ноги и велел настрого наказать, чтобы шапку одевать не забывал. Звал на чай, а плюшки, сказал, потом выдаст. Каждому персонально.
— Тьфу, на тебя насмешник! А сурьёзно?
— А серьёзно, велел продолжать сеять панику да искать демонов западных. Но ничего конкретного, а то с него бы сталось отправить нас окроплять святой водой всех трезвых мужиков как личностей противоестественных национальной культуре.
— О-хо-хо… Ладно, внучек, пойдём, послушаем, что люд Лукошкинский говорит.
О чём он только не говорил этот самый люд!
Едва мы попали на базар и со всех сторон, как из ведра на нас хлынуло:
— А вот земляничка! Только что из лесу!
— Хреновый у тебя лес, Степановна коли земляничка с маковое зернышко! Вот из моего леса грибы, это же пни, а не грибы, в два обхвата! Налетай, народ, покупай не задорого!
— Сам ты пень, оглоед! И грибы твои как один поганки! Земляника, земляника!
— Ложки расписные! Хоть кашу ешь, хоть по лбу стучи, не ломаютси!
— Мандарын! Персык, а не мандарын! Пакупай! Вах, зачэм так гаварыш?! Ты не гавары, ты купы и скушай, а патом гаварыть будэшь!
И ни слова про шамаханов. Занят народ бизнесом, не до шамаханов им.
 
* * *
 
Лукошкинское независимое ТВ. Канал «Яблочко по блюдечку».
Рекламная пауза.
Мирное древнерусское село. Из труб пасторальных избушек идет дым, на лужку пасутся коровки, в луже грязи блаженствует свинья с выводком поросят.
Внезапно начинает играть Имперский марш из «Звездных войн».
Картинка темнеет, окутывается дымом. Когда дым рассеивается, зритель видит горящие избы, коров, лежащих кверху ногами и свиней, нырнувших с головой в лужу, выставивших наружу только окорока с хвостиками.
Появляется надпись со стрелкой указывающей на свиней: «Они утопли!»
Картинка меняется и теперь зритель видит толпу шамахан с нацеленными на него луками, копьями и кривыми саблями. Шамаханы грязные, до омерзения страшные и у каждого второго течёт слюна из оскалившегося рта. Мимо Орды вдруг проносится телега с мужичком, нахлестывающим лошадей. Орда бросается за ним, но он быстро удаляется, оборачивается и показывает шамаханам фигу.
Посреди экрана появляется фигура древнерусского богатыря, заслоняющего собой шамаханов. Он вытягивает перст, указующий на зрителя и говорит басом:
— А ты успел ли купить новые колеса для своей телеги у Мишки-колесника с Чижовой улицы?! Поспешай, ить шамаханы близко!
 
* * *
 
Уф-ф-ф... Извините, увлёкся. Мы точно не то место нашли, где можно узнать какую-то информацию, кроме качества товаров, цен на них и моральных качеств торговцев и их родителей в изложении конкурентов.
Мы с Михалычем раздосадовано пялились по сторонам, а вот Маша явно получала большое удовольствие от прогулки. Внезапно увидев торговку яблоками, она потащила меня за рукав к ней и указав пальцем на яблоки, требовательно заявила:
— Мсье Теодор! Яблоки! Мешок.
Я приблизил губы к её ушку, растянув рот в улыбке мол, комплименты я ей шепчу, а сам зашипел:
— Маша, совсем офонарела?! Какой мсье?! Ты же попалишь нас сейчас!
Маша тут же заулыбалась и громко заклянчила, дёргая меня за рукав:
— Феденька, купи мне яблочек! Ну, купи-купи-купи!
Ну вот, что с ней делать?
Я повернулся к заинтересованно смотрящей на нас торговке:
— Бабуль, а продай моей красной девице три яблока.
— Мешок! – тут же послышалось из-за спины.
— И ты с ним таскаться по городу будешь? Три яблочка, бабуль.
— Тридцать!
— Пять.
— Двадцать пять.
— Семь.
Бабка ошалев от того, что торгуемся мы друг с другом, а не с ней, отсыпала десяток яблок в корзинку Маше, даже, кажется, забыв заломить цену.
Маша тут же захрустела яблочком, прочавкав:
— Мешок всё равно должен будешь, Федечка.
— Угу. Потом.
За другой рукав меня подёргал Михалыч:
— Ты погуляй тут, внучек с невестушкой своей, а я в кабак забегу, чайком горло промочу.
А кстати дельная мысль. Любой кабак – источник новостей и сплетен.
— Хорошо, деда, только самоварами чай не пей, ладно? – еще нам пьяного Михалыча не хватало. Я повернулся к Маше: — Машенька, любушка моя, пойдем по рядам пройдёмся.
— Какой же ты у меня, Федечка заботливый! На оружие пойдем, полюбуемся?
— На халву с пряниками, — рявкнул я.
— Ой, пряники! Хочу, хочу!
И мы пошли. От лавки с кренделями, к лавке с пряниками, от лавки с бубликами, к лавке с квасом – запить мучное. Потом срочно потребовалось отбить вкус кваса чем-нибудь сладеньким, а сладенькое — заесть мочеными яблоками, а яблоки… Я с ума сойду от этой вегетарианской диеты!
Мы прошли мимо группки каких-то нищих, но один вдруг отделился от группы и захромал за нами, выклянчивая подаяние. Принципиально не подаю, начитавшись про действующую у нас по городам профессиональную мафию нищих. Но этот не отставал, а приблизившись вплотную, зашептал:
— Камандыр, слышь, камандыр?
Вот это фокус! Я остановился.
— Камандыр, а правда, что участковая Карабух убил?
Я остановился и, делая вид, что роюсь в карманах в поиске монетки, тоже зашептал:
— Правда. Только Карабух, чтобы ничего им не сказать сам себя убил. Геройский парень, умер, а ни слова не сказал.
— Панятна, камандыр, дальшэ гуляй.
Выхватив у меня из пальцев грошик, шамахан, а это точно был ордынец, попятился кланяясь, а потом бегом бросился к своим.
Я пожал плечами и подхватив Машу под руку, сосредоточенно слизывавшую клубничный сок с пальцев, повел ее дальше по рядам.
Сзади зашаркало и послышался сердитый шёпот Михалыча:
— Вы что делаете, охальники?! Отпусти девку, Федька, слышь? Отпусти немедля!
Я недоуменно обернулся:
— Что теперь не так?
— Низзя так с девкой! До свадьбы никак низзя!
— Под ручку гулять нельзя?!
— Низзя! Срам это и грех.
О времена, о нравы.
— Совсем вы тут, дед на морали двинулись. Ладно, узнал что-нибудь?
— Узнал, внучек! – захихикал Михалыч. – Одни только и разговоры, что про Орду. Трясётся народец от страха мол, уже на подступах к городу шамаханы. Мол, сёла окрестные уже пожгли. Запугали мужичков!
— Отлично! Молодец, Калымдай, поднял волну.
И будто услышав, что о нем говорят, в голове раздался голос ротмистра:
— Федор Васильевич?
— Михалыч, прикрой — Калымдай на связи!
Я нагнул к нему голову, притворяясь, что внимаю разглагольствованиям старика, а Маша закрыла меня от толпы с другой стороны.
 Я сжал пальцами булавку:
— Слушаю, Калымдай.
— Федор Васильевич, у вас всё в порядке?
— Да вроде, а что?
— Ордынцы на участкового напали с ножами.
— Как так?! Убили?!
— Нет, живой мент остался. А их всех повязали и в пыточную царскую увели.
— Вот же… А как это всё произошло?
— Шатались ордынцы по городу, нищими переодетые, смуту вносили. Вызнали, что милиция Карабуха запытала и кинулись мстить. А участковый не один был, а с Митькой своим бугаем ходил. Вот Митька их всех и пораскидал да оглоблей отходил до полусмерти, а там и стрельцы набежали, ну и…
— Эх, это же я оплошал, — повинился я. – Они ко мне подходили, выспрашивали, а я им и рассказал про Карабуха. Не догадался.
— Всё равно они узнали бы позже и побежали мстить.
— Не отобьём их?
— Не получится. Пыточная в царском тереме, а там охраны сотни три постоянно дислоцируются. Да и поделом им и другим наука без приказа действовать.
— Ладно, Калымдай. У тебя как дела?
— Наблюдаю за бабкиным теремом. Пока без происшествий.
— Хорошо, тогда еще свяжемся. Удачи!
Я коротко объяснил Михалычу и Маше суть разговора.
Маша брезгливо наморщила носик, а дед лишь махнул рукой:
— Поделом им.
— Не разболтают ли чего на дыбе?
— А чего они разболтать смогут? Что отряд шамаханский под городом стоит? Так это ить и не тайна уже. Что сами по городу, как по своему стойбищу спокойно гуляют? Так и это не секрет для Гороха. А вот лишней паники они добавят.
— Верно. Ну, куда мы дальше? – в животе заурчало и я добавил: — Поесть бы, а, деда, время-то как летит, уже на вечер повернуло.
— Сейчас-сейчас, внучек! – Михалыч взмахнул руками. Ну как же, Фёдор свет Васильевич голодными ходят-с, нельзя-с! – Тут рядом лавка, я мимо пробегал, так дух от неё шёл ну очень хороший. Пошли-пошли!
Дух не дух, а запах и правда, был аппетитный. Под открытым навесом хозяйничал толстый такой мужик, уж не знаю какой именно южной национальности, но с «балшым» носом и характерным акцентом.
— Сичиас, брат! – заявил он, выхватывая прямо из глиняного очага большую лепёшку. – Сичиас кушать будешь, вах как вкусно! Спасыбо потом скажэшь!
Он плюхнул на лепешку мелко порезанное уже обжаренное мясо, полил чем-то, обильно засыпал зеленью, что-то еще накидал, я и не понял что, потом свернул всё это в трубочку и протянул мне:
— Кушай, дарагой!
Я покосился на Михалыча, с сомнением держа в руке восхитительно пахнущее яство. Но дед незаметно кивнул мне мол, всё в порядке, не кот а-ля Бегемот и даже не барбос местный, не туда забежавший этим утром.
Ладно. Я впился в лепёшку с начинкой. Восхитительно!
— Маша, будешь чего-нибудь?
— Нет, я и так толстая, — она похлопала себя по животу.
Дед тоже получил свою порцию и мы, щурясь от удовольствия и подмигивая друг другу, с аппетитом уплетали это не пойми что, но жутко вкусное.
— А кого это там тащат? – привлекла вдруг наше внимание Маша.
— О! – воскликнул хозяин лавки, хлопнув от восторга себя по штанам. – Дияка Фыльку биют!
И верно, несколько мужиков тащили мимо нас, похоже, еще не отошедшего от дурмана дьяка Груздева. Тот только что-то завывал тонким голосом да иногда дёргался, стараясь вырваться, неизменно получая подзатыльник за каждую попытку.
Да уж, хлопотливый сегодня денёк выдался у царских палачей.
Перекусив и расплатившись с широко улыбающимся хозяином местного общепита, мы снова лениво поплелись вдоль рядов. Не успели пройти и пару лавок, как Маша вдруг остановила нас и махнула рукой по направлению к центру базара:
— Туда.
Мы с дедом послушно зашагали за ней. Слух и зрение у Маши, на порядок лучше наших. Ха, стихи получились!
Центр базара представлял собой площадь и сейчас там, на помосте стоял какой-то человек и совершенно неразборчиво громко читал что-то вслух с большого листа бумаги.
— Чего там, Михалыч?
— Погодь, дай послушать.
— Маша?
Она недоуменно пожала плечиками. Тут, похоже, не вампирский слух нужен был, а хороший логопед.
Михалыч громко хмыкнул, а потом зашептал нам:
— Горох город закрыл. Велено стрельцам не впущать и не выпущать никого. Испужался Орды!
— Вот и отлично! – порадовался я результатам наших действий, но тут же до меня дошло: — Михалыч, а мы как же? Мы же тоже запертыми тут оказались!
— А ничё, внучек, какая нам разница здесь куковать или в шалаше?
— Ну, верно в принципе. А ночевать где?
— Найдём, не переживай. Без крова не останемси.
 
* * *
 
Связавшись с Калымдаем и вызнав у него про приличный отель, мы, ведомые дедом, пошли на заселение. Михалыч, тем временем, разъяснял мне городскую структуру города.
— Ить тот носатый, что блинчиками с начинкой нас покормил, он не один тут таковский. Тут и армянское подворье есть и целая немецкая слобода, а еще и купцы из дальних стран свои дворы да целые кварталы освоили.
— Популярный какой город.
— Попу… какой?
— Я говорю, много тут иностранного народа.
— Дык Лукошкино на караванном пути стоит. С востока и юга на запад везут.
— И китайцы, небось есть?
— А как же, внучек! И китайцы и корейцы и какой тут божьей твари нет только!
 — А из Европы кроме немцев кто?
— Да почитай и никого больше. Мимо нас туды-сюды всякие проезжают, а остепенились только немцы.
— Да? – я остановился. – А далеко эти немцы отсюда живут?
— Ох, внучек, как выйдешь из западных ворот так чеши прямо на северо-запад, а там, через месяц-другой прямо на ляхов и наткнёшься. А вот за ними ужо…
— Стой, дед. Я спрашивал, здесь в городе далеко эта слобода немецкая?
— А вона ты о чем. – Михалыч покрутил головой ориентируясь. – Вон туда идти надо улиц пять одолеть.
— Надо сходить присмотреться. Прикинь, дед, если базу свою эти демоны устраивать в городе будут, куда в первую очередь сунуться?
— Ох, ты ж! Ад же к католичеству как муха к… мёду льнёт. Да и вообще знакомо всё, не к китайцам же им на подворье идти? Точно-точно, внучек, может, и попрут их оттедова, но сперва там закрепиться попробуют. Пошли.
Немецкая слобода была обнесена крепким и высоким деревянным забором из цельных струганных брёвен. Смотрелось солидно прочно, фиг сломаешь.
Продефилировав вдоль слободы, мы достигли её дальнего края, если считать от центра города, и я спросил Михалыча, указывая на небольшое здание характерной постройки:
— Церковь, что ли?
— Она. Кирха немецкая, католическая, прости господи.
— Дед, — я задумался, пытаясь вспомнить различные христианские конфессии, — а разве кирха – это католики? Я уж и не помню точно, но вроде бы лютеране или другие какие раскольники, не?
— Да пёс их разберёт, внучек. Оно тебе надо?
— Ну, верно в принципе. А что тихо так? Служба по расписанию?
— Не знаю, внучек. Машенька, слышно чего-нибудь из церкви?
Маша замерла, вслушиваясь, а потом доложила:
— Тишина полная. Ни внутри, ни рядом, ни единого человека нет.
— Так это же странно, Михалыч? Кто-нибудь всегда должен быть в церкви или как? Я не особо эти порядки церковные знаю.
Дед поскрёб бороду:
— Да кто их, басурманов, поймёть. Могут и в церковь как на работу ходить. По часам.
— Хорошо бы проверить на всякий случай, а?
— Мсье Теодор, — Маша, пользуясь полным безлюдьем, опять взялась за своё. – Я могла бы сходить и посмотреть.
— Не поймают?
— Не увидят, — мило улыбнулась она.
— Давай действуй тогда.
Маша кивнула и вдруг стала растворяться прямо в воздухе, пока не превратилась в едва заметное облачко. Даже не облачко, а так, рябь какая-то в воздухе висела как в жару над раскаленным асфальтом. И это облачко спокойно прошло сквозь толстенные бревна забора под моим восхищенным взором.
— Класс а, Михалыч?
— Могёт девка, могёт! – покивал дед.
Довольно скоро и десяти минут не прошло, как забор снова зарябил, и перед нами появилась Маша во всей своей красе. Только очень серьёзная.
— Ну что там, Маш?
— До парадиза этому собору далеко, мсье Теодор. Обитель ле дьябле.
— А?
— Странное место, мсье Теодор. На церковь совершенно не похоже.
— Вот как?
— Внутри голые стены, ничего нет, ни фресок, ни картин, ни икон. Один алтарь стоит и тот без распятия. И я ничего не почувствовала даже, пардон, не почесалась.
— Может ремонт идет?
— Вот кстати, в романе шевалье де Буаразона некий рыцарь, возвращаясь из крестового похода, попадает в таинственный замок тоже совершенно пустой внутри. Только в верхней комнате башни он обнаруживает заточенную там узницу, коей оказывается младшая дочь барона Суафье, которую у него похитил некий граф де Ла Теленьи для своего старшего сына — виконта де Пуасон, который в данный момент находился в Англии в свите французского посланника герцога де Самолье, отосланного мессиром де Ла Тюри к лорду Фигхренскому для передачи королеве Мараготте XIX тайного послания от канцлера французского Двора, господина де Муруа, в котором он предлагает союз, направленный против рейхсканцлера фон Штилльзенштрауберга, у коего еще два года назад…
— Маша!
— …его прекрасная супруга была… Что?
— Не надо дальше, уже мозг закипает!
— Фи на вас, Теодор. Там, знаете, какой шарман дальше будет! Там принц Баварии…
— Маша! Ну, какое отношение твой рассказ имеет к этой кирхе?!
— Ну как же? Вы, мсье Теодор, невнимательны. Я уже сказала, что там тоже замок был пустым.
— Деда, а нет ли у тебя яда в заначках?
— Вы невыносимо грубы, Теодор!
— Это для меня, Машуль, чтобы не мучился.
Недалеко от нас вдруг заскрипели ворота и из Немецкой слободы выехала карета.
— Посол ихний, — заметил дед. – Небось, к Гороху наливку трескать отправился.
— Посол? – у меня внезапно возникла идея. – Стойте тут!
И я кинулся наперерез карете.
— Господин посол! Барин! Не побрезгуйте мужиком сирым да убогим! Совета прошу у просвещенного европейца!
Из окошка кареты показалась голова в белом парике с длинными локонами и что-то крикнула кучеру. Карета остановилась.
Подскочив к ней, я согнулся в поясном поклоне, бормоча слова благодарности.
— Что тебе надо, мужик? – высунулся посол из окошка. Говорил он чисто, практически без акцента.
— Батюшка посол! Не вели казнить, вели миловать! Сделай милость, скажи, могу ли я католиком стать?
— Католиком? Удивительно… Сколько лет я живу в вашей дикарской стране и в первый раз вижу такой светлый проблеск разума. Можешь, конечно, почему бы и нет? А зачем тебе?
— Сердце рвется так и шепчет! Чую неправильность в церкви нашей православной. Душа хочет просветления, а при виде собора вашего, поёт и радуется!
— Похвально, похвально. Ну что ж, мужик, надо тебе поговорить с пастором нашим, с херром Швабсом. Только приходи через несколько дней — занят он, церковь решил заново перекрасить. Я предупрежу стражу, чтобы пропустили тебя.
— Спасибо, барин! Уважил-то как, ох уважил! Век бога молить за тебя буду! – снова начал я отбивать поклоны, но посол уже махнул кучеру и карета запрыгала на кочках.
Я вернулся к своим:
— Слышали? Херр Швабс… или его надо с одной буквой «р» произносить?.. Не важно. Короче, пастор ихний церковь переоборудовать взялся. Что вполне подтверждает Машина разведка. Только во что и как?
— Надоть нам последить за попом этим басурманским!
— Точно, Михалыч. Будем заглядывать сюда почаще. Ну что, в гостиницу?
— Какой галантный кавалер… — внезапно протянула Маша томным, задумчивым голосом.
— И чего в нём такого галантерейного ты увидела?
— Ну, вы же живы. А мог бы и проткнуть шпагой надоедливого мужика.
 
* * *
 
Когда мы добрались до рекомендованного Калымдаем постоялого двора, уже стемнело, но двухэтажное здание местного отеля не спало и подмигивало нам огоньками в окнах.
На пятизвездочную эта гостиница не тянула, как и на четырех, трех, двух…
Внизу находился кабак или общий зал, не знаю, как у них тут принято говорить. В общем, там народ гулял во всю, пил, кушал, матерился, дрался, орал и пел.
Если это была одна из наиболее благоустроенных и спокойных гостиниц, то я совсем не хотел бы оказаться на постоялом дворе рангом пониже. Хотя сомневаюсь, что может быть ниже. Разве что со знаком минус.
Едва мы вошли, как в нос мне шибанул спиртной дух, крепко перемешанный с запахами кухни и, уж поверьте, совсем не французской.
Идти на ночь глядя искать местечко получше совсем не хотелось, и мы в итоге заселились здесь. Маше нашли отдельную комнату, а нам с дедом предоставили апартаменты одни на двоих. Тёмные такие, три на три метра апартаменты с двумя кроватями. И всё. Никаких шкафов, лавок, табуретов и прочей мебели. А, сойдёт. Только я опять проголодался и раздумывал, потерпеть ли до завтрашнего похода на базар или рискнуть отведать чудеса кулинарии местного шеф-повара. Михалыч решил за меня, утащив в общий зал, приговаривая, что мол, исхудал внучек, ну вылитый Кощей-батюшка стал.
Маша с нами идти отказалась мол, совсем не шарман тут, а осталась дочитывать при свете луны у окошка очередную жалостливую повесть о несчастной любви.
Отыскав свободные места за одним из длинных столов, Михалыч заказал подскочившему половому мяса жаренного с луком, да овощей печеных, да каравай хлеба. А на закуску потребовал заливного осетра, свиные уши, вымоченные в уксусе с хреном и петуха в яблоках. И только после этого на десерт велел принести пирогов с капустой, с яйцом и луком, а на сладкое – пирожков разных. А под конец заказа затребовал полуштоф водки нам на двоих.
— Дед, ну куда столько еды?! – шепотом заорал я, едва официант убежал на кухню.
— Думаешь, маловато водки под неё будет? Давай тогда целый штоф закажем.
— Михалыч…
Этот полуштоф, а по меркам моего времени, это где-то бутылка, растворился совершенно незамеченным в горе еды, что притащил нам половой минут через десять.
Я совершенно осоловел и даже дышал с трудом, а вот Михалыч, как-то сразу взбодрившись, заказал еще полуштоф и самостоятельно выдув его, стал с интересом прислушиваться к разговорам в зале.
Я уже раздумывал, что пора бы и баиньки, как Михалыч вдруг вскочил с лавки, метнулся к соседнему столу и, вцепившись рукой в бороду одного из мужиков, сидящих там, что-то заорал совершенно неразборчиво. Мужик вначале отпрянул от неожиданности, а потом стал медленно вставать. Он вставал и вставал и никак не мог закончиться, а рука Михалыча, так и не отпустившая бороду, задиралась всё выше и выше. Наконец мужик выпрямился и так рявкнул на Михалыча, что вокруг звякнули бутылки.
Честно – страшно стало. Порежут сейчас нас как бересту на те самые лапти.
И тут мой напарник, которого я не воспринимал иначе, как милого дедулю с ласковой, а чаще — ехидной старческой улыбкой, внезапно превратился в самого настоящего монстра с ярко выраженной блатной окраской.
Как он орал на этого громилу… Я, к сожалению, не смогу передать вам этого шедевра ораторского искусства, поскольку и сам не понимал ни словечка.
Михалыч вопил на явно воровском жаргоне, не выпуская бороды из руки, а другой то тыкал фигу под нос своему оппоненту, то растопыривал пальцы совершенно как наши братки девяностых годов. Мой дед исчез, а на его месте воровская легенда – Щелкунчик, учил жизни здоровенного головореза.
— Это же Михалыч… — проскрипел кто-то и по залу эхом пронесся шепот: — Михалыч… Михалыч…
Мужик поначалу пытался что-то вставить в гневную отповедь деда, но тот очень быстро задавил громилу авторитетом и мужик начал как-то съёживаться и через пару минут уже походил на щенка, которого хозяин застукал у своих погрызенных кроссовок из фирменного бутика.
Дед отпустил бороду и мужик медленно опустился на лавку как сдувшийся воздушный шарик, но тут же вскочил и, сгорбившись да повесив буйну голову, почтительно внимал Михалычу. А тот, постепенно успокаивался, и гоголем прохаживаясь вдоль стола, что-то втолковывал местным браткам, открывшим рот и не сводившим глаз со старого вора.
Я выдохнул с облегчением. Ну, дед даёт…
А Михалыча, тем временем, уважительно под руки, сопроводили за стол и понеслась гулянка! Мир, братство и всеобщая уважуха.
Поняв, что деду ничего не грозит, кроме утреннего похмелья, я начал было раздумывать, как бы улизнуть отсюда и завалиться спать, как вдруг Михалыч, на чистом русском, указывая на меня, сказал:
— Внучек мой. Наследник.
Я встал и поклонился сразу всему кабаку. Народ одобрительно загудел, закивал головами, а я, вежливо поклонившись еще раз, удрал наверх, воспользовавшись моментом. А вслед мне, под треньканье балалайки, грянул хор имени Щелкунчика:
 
Ой и мас не сумрак, а ламонь карюк.
По турлу хондырю, коробей нарю.
Коробей нарю, карючков вершаю.
Карючек клевенёк, тудошный вербушок,
Сквоженька красимка – гальм да красима.
 
Про любовь, наверное.
Ладно, пусть дед развлекается, полезно иногда. Я, уже добравшись до наших апартаментов, собирался было нырнуть под одеяло, как меня вызвал по булавочно-беспроводной связи Калымдай.
— Фёдор Васильевич! Тут странные дела творятся. Участковый с бабкой погрузились в ступу и отбыли из отделения.
— Погрузились во что? В ступу? Она на колёсиках у них или по реке поплыли?
— Федор Васильевич, смешно, конечно, только сдаётся мне дело тут серьёзное. Они в сторону Лысой горы полетели.
Полетели… А ну да, полетели. Бабки в сказках на ступах же постоянно рассекают по воздуху, чего это я туплю?
— Уверен, Калымдай, что к горе путь держат?
— Да кто их знает куда они на ночь глядя намылились, но ушли в том направлении.
— Спасибо, молодец. Оповещу кого надо. До связи.
Я покопался в дедовом мешке, отыскал зеркальце и, дыхнув на стекло, потёр его рукавом.
— Ну, что случилось? – появилось светло личико недовольного Кощея.
— Ваше Величество, тревога! Только что участковый вместе с Ягой на ступе в ночь улетели, и направление на вашу Лысую гору взяли. Может быть и свернут куда потом, но пока к вам трассу проложили.
— Вот как? – удивился Кощей, а потом захихикал: — Вот и славно, уж я им тут хороший приём устрою. Бабку запытаю люто, а из участкового суп сварю!
— Да вы что, Ваше Величество?! Нельзя! Вы нам из-за своих садистко-гастрономических наклонностей всю операцию сорвёте. Уж, потерпите немного, нельзя сейчас.
Кощей погрустнел и покивал головой:
— Вот видишь, Федя, у нас всегда так. Только соберешься, полезное с приятным совместить, как сразу дела находятся.
— Да уж, Ваше Величество, тяжёлая у вас жизнь, не позавидуешь.
— Подерзи мне еще!
И зеркальце снова затуманилось.
Всё, баиньки.
 
* * *
 
Разбудила меня Маша.
Точнее — её громкий голос из-за двери:
— Мон шер, Михалыч, если вы меня сейчас же не пропустите…
— Да что же ты так орёшь-то, девка, — раздался страдальческий голос моего деда.
— Пить надо меньше всякую гадость! На свете существуют и шампанское, и коньяк, и бургундское с анжуйским, а вы немерено заливаетесь самогоном, фи!
— Отстань, малахольная, — простонал дед и вошел в номер, прикрыв за собой дверь. – Злыдня наша сюда рвётся, говорит, придумала что-то.
— Злыдни по ночам с ле криминель самогон хлещут! – возразил Машин голос.
Михалыч выглядел откровенно не важно. Шаркая громче, чем обычно и морщась от каждого движения, он по стеночке добрался до своего мешка, со стоном опустился на колени и нырнул в него с головой. Да, похоже, погулял вчера дед знатно.
Я быстро оделся и крикнул Маше, чтобы заходила.
Войдя, она фыркнула в сторону Михалыча и с самым заговорщицким видом заявила:
 — Бонжур, мсье Теодор. У меня родился план, гениальный, разумеется.
— Убивать деда не дам! – твёрдо заявил я. – Пусть мучается. В другой раз не будет так напиваться.
— Вот, — прохрипело из мешка, — вот оно, родимое…
Михалыч появился на свет божий, держа в трясущейся руке небольшую склянку с темной жидкостью внутри. Он дёргал пробку дрожащими пальцами и никак не мог справиться с ней и, наконец, тихо зарычав, ухватил её зубами, выдернул и выплюнул в сторону. По комнате тут же поплыл аромат химической лаборатории, где сумасшедший алхимик в поисках философского камня, смешал аммиак с серой.
Я закашлялся, Маша сделала шаг назад, а Михалыч, зажав нос и зажмурив глаза, влил в себя содержимое пузырька. Его сильно передёрнуло, тело исказилось, как изображение в телевизоре при плохом сигнале, во все стороны посыпались сначала красные, а потом зеленые искры, будто запалили гигантский бенгальский огонь и Михалыч взорвался. Ну, мне так сначала показалось. С громким хлопком дед исчез в багровом вонючем облаке, которое, впрочем, тут же рассеялось, а на его месте стоял улыбающийся Михалыч.
— Вот так вот! – он картинно упёр руки в боки, топнул ногой и торжествующе посмотрел на нас, растеряв все признаки жестокого похмелья.
Нет уж. Вот так лечиться, лучше уж совсем не пить.
— Ну, вы закончили? – капризно протянула Маша.
— Да, Машуль, что ты там придумала?
Она едва открыла свой прелестный ротик, как из мешка послышался голос Кощея:
— Федя? Федор Васильевич?.. Чёрт темно-то как… У вас там что, еще ночь? Федька?
Михалыч всплеснув руками, опять нырнул в мешок, но тут же появился обратно с зеркальцем в руке.
— Здравствуйте, Ваше Величество.
— А, вижу тебя теперь… Ну, Федор, вовремя ты меня предупредил. И правда, гости ко мне прилетали.
— Да вы что?! Смелые какие оказывается.
— Наглые, — отрезал Кощей, но тут же захихикал. – Встретил я дорогих гостей как положено!
— Они хоть живы, Ваше Величество?
— Живы. А зря. Я не стал им мешать, как мы вчера с тобой договаривались. Затаился.
— А что им надо было от вас?
— Переворошили всё у меня в кабинете, бумаги с тайными планами, что я специально на видном месте оставил, спёрли.
— Надо же…
— А бабка еще с котлом мне намудрила. Я к их приходу залил всякой гадости в него, помоев плеснул, зелья, какого не жалко накидал, а Яга как увидела котел на огне, да как стала вокруг него прыгать, пытаясь разгадать, что же там! — Кощей залился хриплым смехом. – И не поверишь, Федька, разгадала-таки! С умным видом битых полчаса втолковывала участковому, какое я злодейское зелье сварил да как его испортить надобно.
Мы дружно захихикали.
— А этот аспид участковый, чуть моё зеркало дальневидное не разбил, — пожаловался Кощей. – Я как раз, приняв позу самую зловещую, по зеркалу требовал показать то Лукошкино, то Орду, а под конец еще и караван мельком обозначил. Никитка этот, как увидел и давай пакостить, едва-едва успел я зеркало подхватить.
— Вредитель какой.
— Истинно.
— А что за караван, Ваше Величество?
— А я разве не говорил? Опять склероз разыгрался, пора снова на воды в Баден-Баден…
— Ну что вы, Ваше Величество, вы у нас еще хоть куда! Так что за караван там?
— Караван? Какой караван? Ах, да. Я пока Орду не трогаю, но чтобы Горох не скучал, пару недель назад отправил караван на Лукошкино, послезавтра должны будут подойти к вам. Я велел караван снарядить нарочито подозрительным, чтобы шамаханами от него за версту несло.
— Не пойму что-то гениального замысла, Ваше Величество. Просветите, а?
— Ну, Федор Васильевич… — Кощей развел руками. – А самому подумать? Ладно, время дорого, расскажу. Идет караван в пятьдесят человек да четверо караванщиков. Всё как обычно, только везут они здоровенные ящики, в которых можно хоть оружие спрятать, хоть самих шамаханов.
— А, вроде как диверсионный отряд для нападения на город изнутри?
— Точно. Вот и посмотрим, как Горох засуетится, да что делать будет.
— Так он наверняка впустит их в город, запрёт войсками в узких улочках да побьёт караван.
— Вот и я на это рассчитываю, — кивнул Кощей. – Тогда, надеюсь, этот пьянчуга Горох наконец-то поймёт, что это уже не шуточки и что я вполне серьёзно атаковать город собираюсь.
— Понятно. А не жалко своих шамаханов под пищали стрелецкие подставлять?
— Там моих шамаханов, — хмыкнул Кощей, — только четыре караванщика. А остальных наняли из каких-то южных земель людишек. То ли таджиков каких-то иранских, то ли вообще хазаров каких, я и не интересовался, да и какая разница?
— Ну, всё равно жалко.
— Да не побьют их. В плен возьмут и всех делов. А наших потом выкупим или обменяем, обычное дело. Да что ты за них так переживаешь как за меня, любимого?
— Да не ничего, это я так. И чем всё закончилось с вашими гостями-то?
— Да ничем. Улетели они обратно очень гордые собой, что Великому Кощею хвост накрутили да планы его тайные выведали.
Кощей снова захихикал, а потом быстро распрощался, отметив, что ждать участкового назад надо к вечеру.
— Дела… — протянул Михалыч, пряча зеркало.
— Да вроде нормально пока всё идёт. Маша, так что там у тебя?
— Я тут подумала, раз с немецкой кирхой такая сплошная мистерия, то, возможно, следует мне повидаться с немецким аббатом и попытаться разведать обстановку?
— Ну-у… — протянул я, — идея в принципе хорошая, только как ты собираешься подобраться к этому попу? Скажешь, что моя невеста и тоже хочешь в католичество перейти? Да и с чего он тебе рассказывать свои тайные дела будет?
Маша улыбнулась:
— Нет, мон ами Теодор, я явлюсь ему в своем облике натурель.
— Голышом, что ли?
— Давай жги, девка!
— Фи на вас. В естественном своём виде.
— Вампиршей?! – охнули мы хором с Михалычем.
— Пуркуа па? – пожала плечиками Маша. – Выдам себя за представителя адских сил.
— Хм… Если поп тут ни при чем, то он тут же за ведром святой воды побежит, а если замешан в заговоре…
— То сочтёт Машеньку посланницей ада и может разоткровенничаться, — закончил дед.
— А что? Дельно. Только как это провернуть?
— Пад проблем, мсье Теодор.
— Машенька! – взмолился я. – А давай на русском, а?
Маша опять пожала плечами и старательно перевела:
— Нет проблем, господин Захаров. Так понятнее?
— Маша!
— Ну, хорошо. – Маша примиряюще подняла ладошки. – Оденусь, как положено, выжду момент, когда пастор будет один в церкви и проскользну незаметно к нему, а там попытаюсь завести разговор.
— А как ты в своём кожаном костюмчике до Немецкой слободы через весь город дойдёшь?
Маша открыла и тут же закрыла ротик, Михалыч полез пятернёй в затылок, а я просто задумался без всяких сопроводительных жестов.
— Пущай идёть в сарафане, а на месте переоденетси, а мы прикроем.
— Не, Михалыч, увидят, народу же в городе полно. Вот кабы в карете подъехать…
— Да откель мы карету возьмём? Разве телегу с сеном…
— Фиг, мон шер!
— Маша, а ты облачком, ну, туманом, долго можешь рассекать?
— С полчаса, мсье Теодор, потом покушать надо будет. Лучше – крови, но можно и пирожок.
— За полчаса не успеем.
— Не успеем, внучек… Эх, а ить хорошая мысль была…
— Облачко, облачко… О! Есть! Мы Машу в твой кошель безразмерный запихнём!
Сотруднички задумались.
— Дык всё одно полчаса мало донести девку до слободы…
— В кошеле амбре, наверное, совсем не шарман…
— Не-не, мы сделаем лучше. Маша сейчас облаком своим нырнёт в кошель, а в нём вернётся в обычный облик, а как придём к слободе, она опять облаком выскользнет и отправится к пастору, а как в церковь попадёт, снова свой облик кожаный примет.
— А что, могёт и получиться.
— Кошелёк у дедушки Михалыча, наверное, грязный…
— Так. Давай, Михалыч, освобождай свой кошель. Маша, иди, переодевайся в свою любимую кожу.
— Да кудыть я всё добро дену?!
— Здесь и сложишь, а вернёмся, снова в кошель запихаешь.
— Сопрут.
— Не сопрут. Запугаем хозяина и всё.
Дед, ворча, начал освобождать свой кошель. Первыми появились уже знакомые мне портянки. Исподнее, ковшик, несколько разномастных пузырьков, кремневый пистоль, самовар, кусок серого мыла, два кирпича, тазик, моя флешка, огниво, зеркальце не волшебное, маленький табурет, трубка с кисетом, три полена…
— Дед, вот на фига тебе столько хлама с собой таскать?!
Михалыч что-то сердито бормоча, продолжал опустошать кошель. Повернувшись ко мне спиной, он периодически запихивал что-то под одеяло, косясь на меня, не подглядываю ли? Да больно надо было.
В общем, через полчаса уговоров, крика, ругани, обещаний расстрелять всех из дедова пистоля, мне удалось привести нашу группу в боевое состояние. Маша, обернувшись сгустком тумана, втянулась в кошель, как табачный дым в пылесос и вскоре с пояса деда послышался тихий голос:
— Фу, тут пахнет!
И мы пошли на дело.
Внизу Михалыч что-то пошептал хозяину постоялого двора и у того рожа посерела, потом побледнела и он часто закивал, крестясь.
— Что ты ему сказал? — поинтересовался я, когда мы вышли на улицу.
— А ничего, — отмахнулся дед. – Сказал, что три мертвяка там после Машиного завтрака лежат мол, как вернусь, приберу.
В кошеле возмущенно пискнуло.
 
* * *
 
А на улице было хорошо. Ласково светило солнышко, а воздух, после спёртого кабацкого, оказался свежим, бодрящим. Народу вокруг было мало, наверное, весь люд опять ошивался на базаре и мы, болтая ни о чем, шагали в сторону Немецкой слободы.
На полдороги со мной связался Калымдай. Новостей особых не было, участковый с бабкой еще не вернулись. Я предупредил, что идём на дело и поблагодарил Калымдая за отличную службу от имени Кощея.
— Хорошая штука эта твоя булавочная связь, Михалыч.
— А то!
— Эх, нам бы такую, только на постоянной передаче сигнала в отделение засунуть, а? Все бы их планы знали.
— Это да, внучек, ить только как туды сунуться, в милицию-то?
— К голубю булавку привязать и на крышу им посадить.
— Ага, а он тебе так и будет там сидеть дурак дураком?
— Ну и голубя к крыше привязать.
— А всё равно не услышим ничё через крышу.
— Это да. Сразу в дом бы запихнуть. Мухой там или тараканом.
— Блохой.
— Ну, или блохой. Только к блохе булавку уже не привязать. Да и где её взять? По собакам местным да кошкам вычёсывать? – я хихикнул.
— У Кощея есть.
— Что есть?
— Блоха.
— У Кощея блохи?! Фу-у-у… Нахватал, наверное, когда черных котов душил. Надо от него подальше держаться, пока не выведет.
Михалыч вдруг резко остановился и постучал меня пальцем по лбу. Больно, блин!
— Федька, ты меня вроде и слушаешь, а ничё ить и не слышишь. Я тебе русским по белому талдычу – есть у батюшки Кощея блоха такая для тайных дел приспособленная.
— Это как? Дрессированная что ли?
— Да тьфу на тебя, прости господи! Ты про умельца Левшу слыхал ли?
— Это тот, который как раз блоху подковал?
— Он самый. Вот Кощей-батюшка еще пару лет назад у него десяток таких блох и заказал. Денежек ему отвалил ужас сколько!
— Ну, за хорошую работу заплатить не жалко.
— Это верно, внучек. Вот батюшка наш и заплатил не жадничая. Потом Левшу придушил, чтобы не разболтал, а денежки взад вернул.
— Ну, это как раз в духе Кощея.
— Он такой, злодеюшка наш.
— Понятно. То есть ничего не понятно. Зачем Кощею подкованные блохи?
— Так аккурат для подслушивания же.
— Ну и наловил бы обычных да заклятие на них наложил.
— Не, не держится зелье говорушное на живом-то.
— О как… Понятно. Да, нам бы такую блоху да в отделение, а? На кота ихнего Ваську подсадить и всё услышим.
— Хорошо бы, да только как на него подсадишь-то?
— В терем как-то надо блоху подкинуть, а она уже сама вкусненькое найдёт.
— К кирпичу привязать и в окошко запустить? – захекал Михалыч.
— Ну, теперь ты начал прикалываться, дед. Давай серьёзно, а вдруг выгорит? Это же нам какая подмога будет!
— Ладно, внучек, давай серьёзно. Значиться надоть блоху в терем как-то подкинуть…
— Угу. Сами мы её никак не подкинем, на чужое животное, ну, на собаку например, подсадить мы блоху можем, но кто же собаку в терем пустит? Да и псине много ли интересу в дом к ним идти?
— Коту, когда гулять будет, на спину посадить.
— Да ну. Жди, когда он на прогулку выйдет, а потом еще попробуй незаметно это провернуть. Нет, с котом не вариант.
— На стрельцов бы, только опять же угадай, кто в терем войдёт, а кто во дворе ментовскую службу вести будет.
— Да вот же. Надо гарантированно такому человеку, который в терем попадёт.
Мы задумались, а потом хором сказали:
— Арестант!
А ведь верно. Если даже допрашивать опять во дворе будут, всё равно кот обычно рядом круги выписывает. Да и не будут они во дворе допросы проводить. Нашего парня на улице пытали только из-за того, что вода с него ручьем лилась.
— Отлично, Михалыч! Теперь надо пленного им подсунуть.
— Шамаханов уже рисково — они их сразу в царскую пыточную переправляют.
— Значит, нужен такой, которого обязательно сами допрашивать будут.
— Девку нашу можно им сдать.
Кошель на поясе подпрыгнул.
— Да шутю я, Машенька, шутю.
— Тюрю можно в принципе. Хотя нет, этот поганец может еще пригодиться. Боярина Мышкина хорошо бы, но он и так у них в порубе сидит, не подобраться.
— Ладно, внучек, еще помозгуем, а пока пришли ужо. Внучка, вылазь и порхай отседова.
За разговорами я и не заметил, как мы быстро достигли Немецкой слободы. Остановились на вчерашнем месте под забором, рядом с кирхой.
— Давай, Маша, действуй. Мы тут подождем.
Туманное облачко выскользнуло из кошеля и тихо прошептав нам «дьяк», просочилось прямо сквозь бревна забора.
— Чего «дьяк»? Дьяка заметила что ли? Так он вроде в тюрьме, а Михалыч?
— Не, Федя, я думаю, это она говорит мол, дьяка в отделение подсунуть.
— Дьяка? Так он же в царских подвалах! Это его оттуда вызволить надо, а потом опять милиции подсунуть? Сложно. Хотя дьяк, как вариант, очень даже не плохой.
— Ну, вызволить-то можно. Калымдай прикинется тем же участковым и заберет дьяка для допроса, например.
— Ладно, подумаем. С Калымдаем обмозгуем.
Минут через пятнадцать Маша-туманчик снова просочилась сквозь забор и шепнув «Уходим», нырнула в дедов кошель.
Уходим, так уходим.
По дороге на постоялый двор, Михалыч, под одобрительное попискивание из кошеля, накупил целую корзинку яблок, груш, кренделей да пряников в награду за отлично проделанную работу. А мне ничего не купил, а позавтракать было бы не плохо.
Но я зря на него обижался – кабатчик, ранее предупрежденный Михалычем, уже накрывал нам на стол. А еще за столом сидел Калымдай. Увидев нас, он радостно вскочил и кинулся обниматься, разыгрывая приятную встречу. Ну, я и правда, рад был его видеть.
Михалыч сходил наверх, выпустить Машу и вскоре, едва она переоделась в сарафан и навела древнерусский макияж, они присоединились к нам. По пути дед подмигнул трактирщику, указав взглядом на Машу, а потом на Калымдая и сделал жест, будто вгрызается во что-то. Трактирщик опять побелел и засуетился, передавая половому еду для нас. Михалыч без приколов никак не может.
Каша со шкварками была особенно вкусной. Хотя расстегаи с осетриной и запеченный целиком поросёнок, оказались не хуже. Зря я вчера переживал, унюхав кухонные ароматы, кормили тут отлично.
Маша, расправившись с припасённой для неё снедью, оглядела нас и очень серьезно произнесла:
— Прав оказался монсеньор Кощей, тут самый настоящий заговор против него.
— Так. Тогда надо срочно доложить ему. Пошли наверх, свяжемся с царем-батюшкой.
Михалыч на прощание еще раз подмигнул хозяину гостиницы и мы затопали наверх.
Вызвав Кощея, я протянул зеркальце нашей разведчице.
— Монсеньор, — начала Маша, едва Кощеева физиономия показалась в зеркале, — спешу доложить, что вы были абсолютно правы. Операция против вас уже началась.
— Вот как? Откуда известно сие?
— Я пообщалась с пастором Швабсом из Немецкой слободы под видом посланницы ада, прибывшей для внезапной проверки. Сразу поверив, он ответил на все мои вопросы и подтвердил ваши предположения.
Кощей слушал внимательно, не перебивая.
Как оказалось, пастор этот, фанатик-маньяк по жизни, решил продвинуть католическую церковь на всю Русь. Понимая, что в одиночку справиться с этой задачей ему не под силу, он с величайшим самомнением, задумал подчинить себе демонические силы и с их помощью разделаться сначала со всей российской нечистью, ну, лешими, водяными, русалками и прочими, чем показать всю несостоятельность и слабость православной церкви, в отличие от католической. А потом уже и полностью заменить православие католицизмом. Основную ставку он ставил на некоего демона по имени Вельзевул. Как я потом узнал — это был совсем не слабенький рядовой демон, а самый настоящий представитель высших кругов адского руководства. Ага, он, конечно, взял и просто так подчинился какому-то пастору из захудалого прихода. Не вызывало никаких сомнений, что этот Вельзевул просто манипулирует пастором в каких-то своих целях. Да и цели были понятны – проникнуть на русские земли, распространить свою власть, уничтожить конкурента Кощея и править тут единолично. И фанатик Швабс оказался очень кстати. Времени в запасе у Кощея было еще несколько дней – пастор должен был провести черную мессу для вызова Вельзевула, а для этого надо было еще и церковь подготовить. Ну, перекрасить её изнутри в черный цвет, всякую сатанинскую символику развесить и прочие мерзости.
— Молодцы, Канцелярия! – похвалил Кощей, потирая руки. – Клюнули всё-таки демоны на мою наживку. Сейчас Орду еще выдвину на Лукошкино, подкину дровишек в костёр.
— Так Орда же далеко, Ваше Величество, — усомнился я, — ей до Лукошкино, небось, недели две добираться.
— Я не всю Орду пошлю. Сниму просто заградительные отряды на западной границе и разверну к вам. Там шамаханов тысяч пять будет, хватит, пожалуй. А доберутся они быстро, за день-два, не останавливаясь для грабежей по дороге, быстрым маршем.
— Ничего себе отряды у вас по пять тысяч, — покачал я головой. – Ох, Ваше Величество, чуть не забыл! Нам позарез нужна блоха ваша особенная, подкованная. Очень срочно.
— Михалыч, ты разболтал? – взглянул на деда Кощей.
— Так для дела же, батюшка! Задумали мы её в отделение милицейское подкинуть.
— Ладно, будет вам блоха. Подготовлю и сей же час ворона пришлю. Всё, работайте. Марселина, хвалю.
И Кощей отключился.
Мы сидели вчетвером на кроватях и улыбались друг другу довольные собой, пока радостный момент не прервал Калымдай:
— А что вы там с блохой затеваете, Федор Васильевич?
— Ах да. Хотим прослушку организовать в милиции и тут нам без тебя никак не справиться.
Я объяснил нашу идею и Калымдай, подумав немного, кивнул головой:
— Можно провернуть, пожалуй. Под видом участкового, а лучше – Митьки. Ребята как раз сегодня докладывали, что Митька этот, оставшись в отделении за старшего, решил из себя крутого мента строить. С утра на базаре на торговцев панику наводит, шмонает всех подряд и охапками народ вяжет да в ментовку тащит. Задержать его на базаре на полчасика на всякий случай и можно успеть дьяка вытащить.
— Тогда дожидаемся посыльного от Кощея и действуем. Мы на базар рванём, попробуем подстраховать Митьку, а ты сразу в царский терем отправляйся. Не опасно там будет? Не схватят тебя?
— Не переживайте, Федор Васильевич. Я бойца еще одного своего возьму, и сделаем в лучшем виде.
Ворон прилетел через час. Внезапно раздался стук в окно и хриплый голос произнёс:
— Открррывайте, свои.
Я уже встречался с этой птичкой во дворце Кощея. Летал он по всему дворцу, но к нам не заглядывал, о чем я особо и не жалел. Ворон и ворон, только разговаривать умеет. Надеюсь, профилактику от птичьего гриппа регулярно проводит.
— Деррржите, канцелярррские, притаррранил вам подарррочек от Кощея.
Он поднял ногу, к которой была привязана небольшая коробочка.
— Внутри булавка уже заговоррренная и пузырррек с насекомой. Смотрррите, не ррразбейте. Ну, я полетел.
— Погодь, птица, — остановил я его и быстро смотавшись вниз, притащил ворону миску каши со шкварками, оставшейся от завтрака.
— Уважил, — одобрительно кивнул ворон и быстро умял всю миску. И куда только влезает?
Дед запряг Машу, как самую глазастую помогать ему колдовать с блохой, а мы с Калымдаем сидели на кровати, объясняя этим мастерам, как надо правильно организовывать трудовой процесс, за какие именно места держать покрепче блоху да какие песни ей напевать шёпотом, чтобы она не так сильно нервничала. Нет, не убили они нас, но наслушались мы такого…
Блоху обработали зельем, ворон улетел, а мы засобирались на дело, нетерпеливо дожидаясь пока Михалыч запихивал в безразмерный кошель весь свой хлам. На мои увещевания выкинуть всё, он не реагировал и всё-таки впихнул весь мусор и мы, наконец-то покинули постоялый двор.
Перед тем, как разойтись, я протянул Калымдаю коробочку с блохой и булавкой:
— Держи, ротмистр. Блоху дьяку сразу в волосы запихни, лишь бы не траванулась, бедная, а булавку сразу же и проверишь на качество связи.
— А ить всё равно, воину нашему бравому придётся в доме том тайном сидеть рядом с милицией, — заявил Михалыч. – Капля на блохе махонькая, вот и надо недалече быть, а то не добьёт.
— Понятно. Значит, Калымдай, как дьяка к ним подкинешь, отправляйся к Борову, слушай внимательно, что говорить будут и с нами связь держи.
Калымдай побежал в одну сторону, а мы отправились на базар искать младшего мента Митьку. Найти его оказалось легче легкого – по крику.
— Ой, люди добрые! Да что же этот аспид творит?! Людёв хватает без разбору за всякие места и волочёт в милицию свою богомерзкую!
— А ну, подвинься, Потаповна, я сейчас ентому паршивцу оглоблей-то заеду!
— Положь оглоблю, сломаешь, а она денег стоит! Пошли лучше в кабак, никаких моих нервов уже нетути.
— И то. А с дурнем ентим Митькой, пущай участковый сам разбирается. Ему за это деньги плачены.
Когда мы подошли поближе, Митька уже расправился с очередной торговкой. Стрельцы тащили в отделение толстую, орущую бабу, а этот красавчик стоял, широко расставив ноги и уперев в бока руки, гордо поглядывая по сторонам и выискивая очередного ужасного нарушителя закона.
— Как отвлекать будем, Михалыч? Ломом по башке и бежать?
— Не выковали еще такой лом, внучек, чтобы эту орясину свалить.
— Давай из пистоля твоего ногу ему прострелим и бежать?
— Ить не заряжен он.
— Тогда ты спереди зайдешь, закурить попросишь, а я сзади кирпичом его хрястну и бежать.
— Ой, мужчины, — презрительно протянула Маша. – Вам бы только хрястнуть кого!
Она вдруг рванула к Митьке и, подбежав и тря кулачками глаза, завыла писклявым голосом:
— Дядечка главный милиционер! Вы ведь тут самый главный?
— Вестимо, — важно кивнул самый главный милиционер.
— Дяденька начальник, а там одна тётка вместо бруснички в капусту квашеную калину напихала, а я купила, а теперь меня мамка из дому выгонит, а тётка та деньги не отдаёт, а помогите сироте обездоленной, дядечка самый главный!
— Матрёна, небось?! – взревел Митька.
— Она, дяденька, такая толстая, большая, вредная-превредная!
— Точно она. Опять за старое взялась! Ужо я сейчас ей покажу, как над сиротами измываться! А ну-ка пойдём, красна девица, заарестуем её немедля!
— Вы идите дядечка, а у меня шнурок развязался. Завяжу и сразу за вами.
Митька рванул куда-то в ряды, а Маша не спеша подошла к нам и пожала плечиками:
— Вот и всё. Теперь он надолго там застрянет. Видела я эту тётку Матрёну. И пяти стрельцов на неё мало будет.
— Молодец, Машуль! Благодарность тебе от лица Канцелярии!
Теперь оставалось только дожидаться результатов операции Калымдая.
— А пойдемте к царскому дворцу? – предложил я. – Всё равно сейчас делать нечего, а там хоть на дворец посмотреть, а может и Калымдая увидим. Может помощь ему какая потребуется.
Я еще удивлялся, чего это Маша с дедом хихикнули, когда я предложил дворец посмотреть. Понятно стало, когда впереди показалось четырехэтажное деревянное здание, обнесенное высоким забором. Нет, солидно смотрелось, даже красиво, но далеко не дворец. Уж с Кощеевым сравнивать, это один смех только.
— Смотри, смотри! – пихнул меня в бок Михалыч.
Да что ж у него за манера такая?! То в лоб заедет, то в бок пихнёт, больно же!
Я завертел головой. О точно! Около царских ворот прохаживался улыбающийся участковый, вежливо кивая головой всем встречным-поперечным.
Интересно, это сам Калымдай или напарник его? Калитка заскрипела и из нее вышел… Митька! Со спящим дьяком на плече. Участковый кивнул ему, махнул рукой дежурным стрельцам и они с псевдо-Митькой резво зашагали в сторону отделения.
Мы прогулочным шагом направились за ними, стараясь всё же не отстать. До бабкиного терема от дворца было ходьбы минут пятнадцать и за весь путь никто не остановил наших диверсантов и они, преспокойно добравшись до отделения, свернули куда-то в переулочек. А еще минут через пять из переулка вышел Калымдай в уже привычном для нас облике самого обычного мужика в обнимку с другим таким же невзрачным мужичком. Они, пошатываясь и немелодично завывая про какую-то Галю, нёсшую воду, удалились в сторону дома Борова, а мы, восхищенно покрутив головами, отправились на постоялый двор. Через базар, конечно – у Маши закончились фруктовые и кулинарные припасы.
Ближе к вечеру отзвонился, ну, в смысле, связался со мной Калымдай и доложил, что дьяк лежит за овином на территории бабкиного терема, а сама бабка только что с участковым приземлилась в своей ступе.
Когда начало темнеть, мы с Михалычем пошли погулять, а Маша, обложившись пряниками, осталась в гостинице за очередным любовно-слезливым романом.
А мы не зря погуляли. Пройдясь вдоль ближайшего участка крепостной стены, мы заметили, что поверх ее расставлены стрельцы с пищалями и пушками, а фитили у них были наготове и раздуты.
Лукошкино перешло на военное положение.
 
* * *
 
Разбудил меня утром Калымдай по булавочной связи.
Доложил, что дьяк обнаружен Митькой за овином и доставлен им прямиком в отделение. Блоха благополучно сменила невкусного дьяка на более кошерного кота Ваську, слышимость отличная. Ничего интересного в тереме бабки не происходило, разве что допросили ничего не понимающего и не помнящего дьяка да отправили его вместе с боярином Мышкиным в царскую тюрьму.
Я поблагодарил Калымдая за службу и уже хотел было снова завалиться спать, как в дверь заскреблась Маша.
— Мсье Теодор, можно войти? Открывайте, я же слышу, что вы уже не спите.
Ну да, вампирский слух. Я вздохнул, оделся и открыл дверь.
— Мсье Теодор, у меня новая идея, — сходу заявила Маша. – Я буду очаровывать немецкого посла.
— Зачем?
— Ну как же! Мсье Шпицрутенберг такой душка! Очень галантный кавалер, разве вы не замечали?
— Не замечал.
— Ну, конечно, вы все мужчины такие невнимательные, ограниченные…
Грохнула дверь, отворяемая ногой деда, тащившего в руках огромный поднос, уставленный разнообразной снедью.
— Вот и доброго утречка, внучек! А ну-ка сейчас водички-то плесну, умоемся и кушать будем!
— Ага, спасибо. Деда, помогай, что-то я Машу с утра понять не могу.
— Что же тут непонятного? – всплеснула Маша руками. – Кнут Гамсунович очень обаятельный мужчина, настоящий рыцарь. И глаза у него такие… Глубокие и страстные… А кроме того, он не только посол, но и глава всей Немецкой слободы, а значит, в курсе всех дел, включая и церковные.
— Любовь зла, полюбишь и посла, — понимающе кивнул дед.
— Ах, дедушка Михалыч! Ну что вы такое говорите?! Ну, какая тут может быть любовь?! Ну а хотя бы и так, что с того? А если это два сердца встретились на краю цивилизованного мира? А если это настоящие чувства, как в романах?
У меня отвисла челюсть, а Михалыч только махнул рукой:
— Да пусть, внучек. Пусть девица наша развлекается. Тебя что, завидки берут?
— Меня?!
— Ну, вот и славно. Всё равно сейчас дел нет, пусть натомится вволю девка-то, пусть пострадает всласть.
Маша подскочила к Михалычу, подхватила на руки и закружила по комнате:
— Ах, мон шер Михалыч! Мерси, мерси! Только вы меня и понимаете!
— Отпусти, убивица! – захрипел дед в крепких вампирских объятиях.
Бережно поставив Михалыча на пол, Маша повернулась ко мне и скромно опустив глазки заявила:
— Только мне ваша помощь нужна, мон ами Теодор.
— Моя?
— И ваша и дедушки Михалыча.
Оказалось, что Маше для начала нужна была карета. И сидела бы красотка наша в этой карете и ехала бы она мимо Немецкой слободы, да вдруг из-за угла как выскочили бы два страшных злодея, да как бы напали на Машу! А тут появился бы добрый молодец… тьфу! славный рыцарь Кнут Гамсунович, да своей рапирой проткнул бы гадких бандитов и подхватил бы он милую девушку уже практически упавшую в обморок и понёс бы он её на руках своих сильных…
— А мы бы с тобой, Михалыч, — прервал я эти фантазии, — так и остались бы валяться там под забором, зарезанные храбрым рыцарем. Оно нам надо?
— Да и карету енту где мы возьмем, внучка? Разве что у посла и спереть.
— Злые вы, грубые, ничего в галантных отношениях не понимаете. Тогда хотя бы в телохранителей моих переоденьтесь — недопустимо мадмуазель одной по городу гулять.
— Машенька, ведь посол знает меня в лицо. Я же у него про католичество расспрашивал, помнишь?
— Ну, тогда дедушка.
— Машенька, ну какой из меня, старого пер… перца, телохранитель? Я, конечно, ишо о-го-го, но посол же не поверит.
— Злые вы…
В итоге Маша махнула на нас рукой и выклянчила у Калымдая двух элитных шамаханов, которые в образе французских гвардейцев времен Генриха IV, а может и какого-нибудь Людовика, должны были сопровождать Машу по городу. А мы с Михалычем, основательно позавтракав, переглянулись, похихикали и отправились понаблюдать за развитием любовного романа. Всё равно сегодня никаких дел не было, только и оставалось, что убивать время любым доступным способом.
Машу мы обнаружили, разумеется, около Немецкой слободы. В белом воздушном платье, европейского покроя (и где она его только раздобыла?), она смотрелась очаровательной скучающей барышней, вполне готовой к приключениям. Сзади шагах в десяти, с устрашающими выражениями на лицах, за ней следовали пара верзил в европейских же одеждах.
Мы с дедом присели под забором за ближайшим углом и по очереди выглядывали из-за него, пихаясь локтями и хихикая, как первоклашки на перемене.
Маша прошлась по дороге вдоль забора раз, другой, третий, а мы уже не хихикали, а просто хохотали, закрывая руками рты, а Маша, конечно же, заметив нас, украдкой показывала нам кулак. Но ожидания нашей томной красавицы не остались без результата. Большие ворота, протяжно заскрипев, выпустили карету, запряженную четверкой лошадей. Едва карета приблизилась к Маше, как та уронила в пыль свой белоснежный платочек и громко ахнула. Карета тут же остановилась и выскочивший из нее посол поднял платочек, едва не коснувшись пыли локонами парика и галантно подал его Маше. Та приняла его, сделав книксен и, пообщавшись о чем-то с послом пару минут, уселась в карету и умчалась в неизвестную нам романтическую даль, совершенно позабыв о своих телохранителях.
Мы махнули шамаханам, жестами показали, что они могут быть свободны, да и сами отправились к себе на постоялый двор. Михалыч убежал на базар за припасами, а я прилег и как-то незаметно для себя заснул. Сказывались последние напряженные дни.
Снилась мне почему-то Маша, стоящая на носу «Титаника». Она вдруг погрозила мне пальцем и процитировала знаменитую фразу из фильма, почему-то голосом посла: «А царь-то не настоящий!». Вот к чему бы это?
Маша заявилась только под вечер, раскрасневшаяся и жутко довольная.
Оказалось, не смотря на военное положение, посол заставил стрельцов открыть ворота города и увез Машу кататься по окрестностям. В подробности Маша вдаваться не стала, только томно закатывала глаза и вздыхала: «Ах, шарман!»
 
* * *
 
Хорошо, а главное — вкусно отужинав, мы решили уже было ложиться спать, но вызов Калымдая, отменил такое славное начинание.
— Федор Васильевич, — зашептал он взволнованно, — участковый на старое кладбище сейчас собирается!
— Да волки его задери! Зачем? – я махнул деду с Машей мол, подключайтесь к разговору, чтобы потом не пересказывать.
— Хитрый он, умный, решил проверить, а Тюрю ли на самом деле похоронили. Бабке он тут талдычил, что шамахан там в личине, скорее всего. А если и не шамахан, а самый настоящий Тюря, то надо мол, у него по карманам пошарить мол, небось, колечко волшебное с собой носил постоянно. Ну и…
— Да и хрен с ним. Делать ему больше нечего, пусть идет и копает. Нам всё равно, что он там найдет, и так и так хорошо и путанно.
— Федор Васильевич… — раздался вдруг смущенный донельзя голос, — а можно и я на кладбище схожу?
Маша яростно закивала головой, а Михалыч показал оттопыренный вверх большой палец.
— Ну, можно, наверное, только зачем? – недоумевающе спросил я.
— Пошалить немного. Такой момент удачный выдался, жаль упустить!
— Ну, как дети малые… Ладно, давай, только не спугни его, пусть задуманное совершит. Отбой.
Я посмотрел на своих компаньонов:
— Ну? Что вы еще затеваете?
— Феденька, внучек и мы с Калымдаем пойдём. Маша, свяжись с ним, скажи, пусть за нами зайдёт и вместе отправимси!
— Да зачем вам это? Не понимаю.
— Не понимаете, мсье Теодор, — кивнула Маша. – Это же жуткий шарман, попроказничать на кладбище ночью!
— Ну и развлечения у вас тут…
— Идём с нами, внучек, смеху-то будет!
— Думаешь? Ну, ладно, пошли, всё равно днём выспался, не засну уже.
— Вы не пожалеете, Теодор! – захлопала в ладоши Маша.
Уже совсем стемнело, когда за нами зашёл запыхавшийся Калымдай.
— В полночь они решили выйти, — доложил он. – У нас еще час в запасе есть.
— А далеко оно, кладбище-то?
— Недалеко, версты полторы от города.
— Ну, пошли тогда.
Мы незаметно, даже не наткнувшись ни на один стрелецкий патруль, проскользнули к ближайшей крепостной стене и только сейчас я задумался, а как же мы выберемся из города?
— Никаких проблем, мсье, — успокоила Маша, по причине ночной поры щеголявшая в своём привычном кожаном костюмчике.
За её спиной вдруг раскрылись огромные крылья и она, легко подхватив одной рукой меня, другой Михалыча, взлетела высоко в небо, а через минуту плавно опустила нас на землю, метрах в пятидесяти по ту сторону стены.
— Ну, ты даёшь… — выдавил я из себя, ошарашенный внезапностью полета.
Но Маша меня не слушала и тут же снова воспарила в небеса, а через пару минут вернулась с хохочущим Калымдаем в охапке.
 Тут как специально разошлись лёгкие облака на небе и луна, огромная такая, как в голливудских фильмах, только без санта-клаусов или велосипедистов, пролетающих на ее фоне, ярко осветила всё вокруг.
До старого кладбища и правда было совсем близко, да и не заметил я дорогу, поддавшись веселому настроению моих соратников по хулиганству. Знаете, как в детстве, бывало, готовишься нашкодить или какую еще каверзу затеваешь, а сам в предвкушении аж ходуном ходишь от радости. И зачастую эта радость может быть и посильнее, чем от последующей проказы.
Так, хихикая и перемигиваясь, мы и добрались до кладбища. Страшно? Смеетесь? В такой-то хохочущей компании?
Маша, как основной специалист по загробной и около того жизни, взяла на себя общее командование, стратегию и тактику.
— Вот могила вашего шамахана, мон ами Калымдай, — она указала на свежую могилку с мореным деревянным крестом. – Дедушка Михалыч спрячется совсем рядом и выйдет, когда могилокопатели подойдут поближе.
Дед, хихикнув, отошел в сторонку и затаился за деревом, которых на кладбище было множество.
— Вы, мсье ротмистр и вы, мсье Теодор, прячьтесь за могилками неподалеку. Сидите там тихо и ждите моей команды. Как увидите, что началось, создавайте большой шум. Ах, это будет прекрасно!
И Маша скрылась в глубине кладбища, а мы с Калымдаем отошли на пару могилок дальше и удобно расположились, скрывшись за надгробными памятниками.
— А чего это она про «началось» говорила? – спросил я Калымдая. – Я что-то не понял, чего она затевает.
— Мадмуазель Марселина наверняка решила мертвецов поднять, — откликнулся Калымдай и хихикнул. – Ох и веселье-то будет!
— Мертвецов?! А так можно? А они нас не сожрут? А участкового?
— Не волнуйтесь, Федор Васильевич, наша мадмуазель как настоящий вампир, своё дело знает. Они, кровососы эти, любят пошалить с мертвецами. А наша барышня как раз и будет управлять ими. Сами-то они бестолковые и шага сделать не смогут, так и будут топтаться на месте, пока петухи не заорут.
— А у Кощея во дворце скелеты просто живчики, так и носятся с саблями наголо.
— Так это – другое дело. Его Величество заколдовал их, а мадмуазель Марселина просто подымет и управлять будет. И на счет покушать уж не беспокойтесь, они же мертвые, им ни еда, ни вода не нужны.
— Ладно. – Я чуть успокоился, но еще один момент тревожил меня. – Калымдай, а вот то, что твоего парня тут потревожат сейчас, могилу его раскопают, это для тебя ничего? Ну, ваших обрядов не нарушает?
— Всё в порядке, Федор Васильевич, в могиле только пустая оболочка, а Бодухан сейчас на небесных полях стада гоняет или с прекрасными девами вино пьет.
— А ладно. О, смотри, вроде идет кто-то?
— Точно! Идут наши менты! Теперь тихо сидим.
Два силуэта, один пониже, другой совсем здоровый, с лопатами на плече пробирались между могилок и были уже совсем недалеко от нас.
— Ну где тут свежие могилы? – донесся до нас голос участкового.
— Тут, батюшка, вона и вона ишо, — отвечал ему Митька, почему-то очень писклявым голосом.
— Да ладно тебе, Митька, не бойся! Бери лопату и копай.
— Да кто боится, кто боится?! – взвизгнул этот бугай. – Вот, пожалуйте, вам лопата, мне лопата…
— А мне? – спросил Михалыч, выходя из-за дерева.
Они аж подпрыгнули! Участковый резко развернулся к деду, принимая боевую стойку, а Митька рухнул на колени, закрестился и заголосил молитву.
Мы с ротмистром захихикали, закрывая рты ладонями.
А наш дед заливался соловьём:
— Ох и в недоброе место и время занесло тебя, сыскной воевода! Ить места тут страшные, древние, таинственные, никто сюда ночью ходить не осмеливаетси. А уж, ежели кто и зайдет…
— То что? – пропищал Митька.
— То всё.
Митька икнул.
— Ладно дед, хватит нас пугать, — бодрясь, перебил его участковый. – Подскажи нам лучше где тут могила Тюри, казначея царского.
— Да вона она, внучек! Сюда, сюда проходите.
Милиционеры, поплевав на ладони, принялись раскапывать могилу, а Михалыч потоптался немного рядом, да и тоже взялся за лопату.
Вот скажите мне, по какой такой правоохранительной логике они с собой именно три лопаты захватили? Неисповедимы пути нейронов в мозгу милицейском.
Копали они минут десять, я даже заскучать успел. Наконец вытащили гроб из ямы и, поддев крышку лопатами, открыли и тут же шарахнулись в стороны.
— Чего это они? – недоумевающе спросил я у Калымдая. Он только пожал плечами.
— Чего это он? – завизжал Митька, вторя мне. – Дедушка! Чего это он к верху задом перевернулся?! Может он упырь?!
— Нет, сынок, это не упырь. Упырей, что кровью да мясом человеческим питаются, ты и не видел еще. Не боись, ночь, она длинная… – успокоил Михалыч.
Митьку затрясло, а участковый, перевернув покойника и обшарив его, выпрямился:
— Нет перстня с хризопразом. Вообще ничего нет. Жаль, такая версия хорошая провалилась. Ладно… Митька, давай крышку, будем закапывать обратно.
Но закопать у них не получилось. Едва они водрузили крышку на гроб, как тот очень заметно задергался…
Митька снова рухнул на колени, а Михалыч, воздев руки к небу, заголосил:
— Ох чую я силы злые, нечистые подымаются из-под земли сырой! Ох и недобрые дела тут будут свершаться сей же час! Ох прольётся кровушка-то православная, разлетятся косточки-то по всему погосту!
Участковый пихнул крышку и она загремев, рухнула на землю.
— Ничего и не страшно, — протянул он. – Просто покойник опять к верху задом перевернулся. А почему?
— А потому что ночь сегодня такая! – завыл наш дед. – Колдовская и лютая!
Участковый, надо отдать ему должное, на вопли Михалыча не обращал особого внимания, а увлеченный загадкой размышлял вслух, стараясь понять, что же и почему происходит. Зато Митьку трясло, как Михалыча утром с перепоя.
— А ну-ка, ну-ка, — участковый вдруг наклонился и стащил с покойного штаны. – Ну точно, шамахан! Смотри, Митька! Значит, казначей Тюря жив, а вместо себя подставил нам шамахана! Я был прав – именно Тюря и является главой всего заговора и сейчас преспокойненько руководит всей бандой, сидя в тайном месте в самом сердце Лукошкино!
Мы опять хихикнули.
Сзади зашелестело, я обернулся и икнул а-ля Митька: ко мне подходил натуральный зомби! Покачиваясь, с трудом держа равновесие, весь в лохмотьях и с кусками отваливающейся гниющей плоти, это порождение Голливуда упорно пёрло прямо на меня!
— Ага, наша мадмуазель начала, — произнес спокойный голос Калымдая и меня сразу отпустило.
Тьфу зараза! Это же Маша, как и обещала, науськала мертвецов на милицию.
А мимо меня со всех сторон уже шагали и другие зомби и настоящие скелеты, упрямо продвигавшиеся между крестов к могиле лже-казначея.
Участковый пыхтя, пытался вместе с Митькой приладить назад крышку гроба и ничего не замечал вокруг.
— Берегись, участковый! – заорал Михалыч, когда первые красавчики приблизились к ним.
Ивашов резко выпрямился и с размаху вогнал лезвие лопаты прямо между зубов ближнего скелета.
Я прям зауважал его. Парень не растерявшись месил приближающихся покойников лопатой, громко хекая при каждом взмахе. А вот Митька рухнул в раскопанную могилу, да еще и гроб, покачнувшись, сполз вниз прямо на него. Больше Митька участия в дальнейших событиях не принимал. А жаль. Очень уж он визжал душевно.
— Бу-у-у-у!!! – завыл рядом Калымдай.
— Ы-ы-ы-ы-ы!!! – заорал и я, прерывая свои вопли хохотом. И уж поверьте, хохотал я искренне.
А участковый старательно и не без результата отмахивался лопатой. Вырубал он мертвяков, если сносил им головы, а так, безрукие и безногие, они всё равно старались подойти или подползти, тут уж кому что удавалось. Я с интересом ожидал дальнейшего развития. Мертвецов Маша подняла много и справиться со всеми участковому было не реально. Затопчут же, навалятся всей толпой и затопчут. Но тут поле зомбо-битвы кардинально изменилось. Какой-то покойничек, ухватившись костлявыми руками за участкового, вдруг издал протяжный вой и, рухнув на землю, рассыпался серым пеплом.
— Бабка амулет наколдовала участковому как раз против мертвецов, — пояснил шёпотом Калымдай. Хотя уже можно было говорить во весь голос. – Как чувствовала старая ведьма.
А участковый рассвирепел. Он содрал свой амулет и уже сам гонялся по кладбищу за мертвецами, успешно превращая их в пыль.
Сверху раздалось хлопанье крыльев, а за ним последовал жуткий крик, эдакая смесь уханья совы с воем волка.
— Мадмуазель Маша, — уважительно пояснил Калымдай и вдруг его глаза округлились. – В сторону!
И он, завывая, на четвереньках поскакал в соседние кусты.
Я оглянулся. На меня, открыв зубастую пасть, бежал, сильно качаясь, скелет, а за ним вытаращив глаза и размахивая амулетом на веревочке над головой, как стройбатовец армейским ремнём, мчался участковый, не переставая орать на одной ноте:
— А-а-а-а-а-а-а!!!
Я по примеру Калымдая скакнул в кусты, так же громко завывая и хохоча, только уже несколько истерически от переизбытка впечатлений, хотя про себя и успел подумать, что не хотел бы оказаться на месте Ивашова в эту ночь.
Участковый пронёсся мимо, догнал и огрел бегущего покойника ладанкой по башке и на мгновение скрылся в клубе пыли. Пыль рассеялась, а участковый заозирался по сторонам. Никто больше не нападал.
Зашелестело и рядом со мной опустилась Маша.
— Какой орёл, — кивнул я на участкового, который устало побрел вытаскивать своего подчиненного из могилы. – Всех твоих подопечных уложил.
— Ну что вы, мсье Теодор, всего два десятка, остальных я сама упокоила.
— Ну всё равно, — отдал я должное Ивашову, — не побоялся парень, молодец.
— Да, — кивнула Маша, вдруг внимательно приглядываясь к участковому, — вполне геройский кавалер. И высокий к тому же, стройный. Да и вообще…
— Маша, тебе посла мало?
— Нет-нет это я так, — задумчиво протянула она. – О, пардон. Мне надо быть у дедушки для финального акта.
Маша исчезла, а я ползком вернулся на ранее облюбованное место, где меня уже поджидал улыбающийся во весь рот Калымдай.
— Смотрите, Федор Васильевич, выход дедушки Михалыча и мадмуазель Маши.
Участковый уже вытащил Митьку и теперь с его помощью устало закидывал землёй гроб, приводя могилу в приличный вид.
Зашаркал Михалыч, участковый резко повернулся к нему, хватаясь за амулет, но увидев деда, расслабился:
— А это ты, дед. Я уж думал, порвали тебя. Цел?
— Да чего мне сделаитси, — прошамкал Михалыч. – А и геройский же ты парень, сыскной воевода! Не забоялси такой тучи нечисти!
 — Ну, если честно, то страшно было. Да тут любой испугается. Ты, дед, разве не забоялся?
— А чего мне бояться? Это будь я живым, страх бы как перепугался!
И Михалыча вдруг окутало плотное облако, а когда оно рассеялось, деда уже на том месте не оказалось. Как и участкового с Митькой. Они, побросав лопаты, улепётывали в сторону Лукошкино, перепрыгивая через могилы, и только визг Митьки висел над старым кладбищем.
Мы с Калымдаем, хохоча, покинули наше убежище, а на встречу, подхихикивая, шагал Михалыч с томно улыбающейся Машей.
Мы дружно смеялись, хлопали друг друга по плечам, делились впечатлениями, перебивая друг друга, пока Калымдай вдруг не воскликнул:
— Ох, ты ж! Солнце скоро взойдёт, поспешить надо, если не хотим остаться на весь день за стенами.
И мы рванули по той же дороге, что и участковый с Митькой и всё-таки успели затемно.
 
* * *
 
Разбудила меня булавка.
Точнее — Калымдай. Уже второе утро подряд! Что же им не спиться-то?!
— Федор Васильевич, участковый с бабкой пошли дом Тюри шмонать. Стрельцов с собой много взяли, собираются основательно там покопаться. Что делать будем?
— А Тюря же там прячется, у себя?
— Так точно.
— Ну и пусть его берут, как раз он свою последнюю роль и сыграет. Расколется у палачей, выложит им всё, лишнюю панику наведёт.
— Понял. Значит, не вмешиваемся?
— Нет. Твоих ребят там нет?
— Только ордынцев с десяток. Эти пусть сами отбиваются.
— Хорошо. До связи тогда.
Я встал, оделся, какой уж тут сон теперь.
Михалыча не было. Вышел, постучал к Маше, её тоже не оказалось на месте. Вот куда они ни свет, ни заря удрали? Пойду у хозяина спрошу, он-то должен был видеть, кто входит, а главное — выходит из гостиницы.
Хозяина расспрашивать не пришлось – внизу за столом сидел Михалыч за большим самоваром. Заметив меня, он тут же вскочил:
— А, внучек! Проснулся, милай? Пойдём, я тебе водички полью, умоешься, а там и завтрак подоспеет. Уж хозяин наш любезный расстарается сейчас. Правда, хозяин?
Мужик в фартуке часто закивал и метнулся на кухню. Запугал его, похоже, Михалыч своими шуточками.
Во дворе, вооружившись ковшиком и бадьёй воды, дед тихо спросил:
— Ты чего, внучек, рано вскочил? Случилось чего?
— Случилось. Блин, на спину не лей! Обыск у Тюри случился. Участковый со стрельцами сейчас там будет шорох наводить.
— Ох, ты ж! А мы что делать будем?
— Да ничего не будем. А что нам делать-то? Можем сходить, постоять в сторонке, посмотреть. А где Маша, кстати?
Дед хихикнул:
— А к хахалю своему, немчуре этой посольской умотала.
— Так рано?
— В ихней слободе кажное утро гимн немецкий поют хором, вот посол её и позвал вместе попеть. Да пущай резвится девка-то. Чай во дворце у Кощея-батюшки засиделася, а тут хоть душеньку отведет. А потом домой возвернётси, да еще и рыдать неделю будет по любви-то несчастной. Опять же развлечение.
Я махнул рукой. Машиной помощи сейчас не требовалось, пусть и правда свои любовные романы в реале отыгрывает, пока возможность есть. Может меньше капризничать будет.
За завтраком мы решили всё-таки прогуляться до дома Тюри, посмотреть, как там участковый с бабкой командуют. Однако туда мы так и не дошли, застряв на базаре.
Мы пылили по базару, уворачиваясь от навязчивых торговцев, старавшихся всячески впихнуть нам свои эксклюзивы, как вдруг дед дёрнул меня за рукав:
— Смотри-ка, внучек, уж не поп ли басурманский там шастает-то?
Я глянул в указанную сторону. Точно, пастор.
Швабс торопливо вошел в большую лавку с вывеской «Торговый дом “Аксенов и сын”».
— Давай, Михалыч поближе подойдем.
Вдоль торгового заведения была прибита доска, образовывающая вполне приличную лавочку, на которую мы с дедом и уселись. Михалыч тут же вытащил из кошеля небольшое вышитое узорами полотенце и, расстелив его на лавочке, махнул пробегавшему мимо пареньку с лотком:
— Эй, малой, что у тебя там вкусного?
— Пирожки с капустой, — затараторил малец, — расстегаи с визигой, пироги с яблоками, печенью, ливером, пирожки с яйцом и луком, свежие, только-только из печи!
— Тащи сюда.
— Дед, мы же только что завтракали! Ну, куда ты накупаешь-то?
— Тихо, внучек, — прошептал Михалыч. — Для отводу глаз это. Глянет кто, а тут два работничка перекусить сели и внимания не обратят.
А верно, молодец дед.
Минут через десять пастор, явно в крайнем раздражении, выскочил из лавки в сопровождении довольно колоритной личности, чья национальность моментально угадывалась по черной шляпе с широкими, слегка обвислыми полями, пейсами, свисающими из-под неё, да характерным носом.
Парочка остановилась недалеко от нас и нам было прекрасно слышно их беседу.
— Херр Шмулинсон, мне необходим всего драй штуки шварц шёлк и фир штуки шварц бархат, ферштейн? Вы мне продавать материя, а я платить деньги!
 — Ви хотите дать мне денег? О ви таки сделали мой день! Только скажите бедному еврею, зачем пастору такой замечательной религии захотелось иметь так много черной материи? Ви решили стать моим конкурентом? Да ради бога! У вас такая большая церковь, столько много места… Хотите я найму бригаду плотников и мы с вами наладим целое производство на такой большой площади? «Абрам и Швабс. Похоронные услуги», это звучит, согласитесь!
— Найн! Ви продавать, я покупать!
— Ну, хорошо-хорошо, пусть будет по-вашему. Только не говорите потом, что я вам не предлагал! А ведь мы могли бы иметь хороший гешефт, нет? И даже расходы поделим поровну. Всё равно нет?
— Найн! Мне нужен шварц материя! Шнель, шнель!
— Все торопятся, все куда-то спешат... Ви посмотрите на этих людей, — херр Шмулинсон обвёл рукой вокруг. – Они тоже спешат. И что? Эта спешка сделала их богаче? Они бегут, спотыкаясь о золотые слитки? Или где-то раздают бесплатные пряники, и они торопятся занять очередь за ними? Зачем торопиться, дорогой господин Швабс? Если ви так побежите, то не дай бог запутаетесь в своей чудесной рясе, упадёте и придётся тратиться на лекарства. А ви знаете сколько сейчас стоит даже простая валерьянка? О, я расскажу вам, сколько она стоит!
— Херр Шмулинсон, — перебил его пастор, подпрыгивая от нетерпения. – Ви продавать мне или найн?
— Ну, зачем найн? Что ви за слово такое полюбили – найн? Вам становится тепло, когда ви так говорите? Или пополняется казна вашей уважаемой церкви?
— Херр Шмулинсон, немедленно продавать мне материя!
— Ну, хорошо-хорошо, — поднял руки обладатель пейсов. – Если ви таки настаиваете, я продам вам немного черной материи, оторвав её буквально от сердца. Ви же знаете, что жители этого славного города, пусть живут они по сто лет даже в ущерб моему бизнесу, почему-то предпочитают оббивать гробы именно черной материей? Да, кто-нибудь может сказать, что это мрачно. Пускай. Пускай говорят, но ми же с вами знаем, что это солидно, престижно. А традиции? Это же важно – традиции. Представьте, что кто-нибудь хочет быть похороненным празднично, в гробу оббитом синим ситцем в жёлтенький цветочек, но его таки не поймут. Безутешная вдова и маленькие дети будут рыдать и сгорать от стыда, а их добрые соседи будут смеяться и показывать пальцами. Ви хотите этого? Нет скажите мне, ви и правда хотите такого?
— О, майн готт! Дай мне сил и терпение! Херр Шмулинсон, или вы продавать немедленно или я уходить и проклясть вас, ферштейн?
— Скажите мне, дорогой господин пастор, ну почему бедного еврея все хотят проклясть? Почему призывают на его и так несчастную голову всяческие ужасы? Может быть ви – антисемит? Признайтесь, я никому не скажу, ви – антисемит?
— Мой терпений нет больше! Я уходить к другим купцам и отдавать им деньги!
— Да-да, все почему-то не хотят покупать у бедного еврея, а несут свои деньги другим. Вот скажите мне честно, у других что, кошерным маслом намазано? Или им предлагают бесплатную мацу, как любимым покупателям? Может быть ви тоже хотите мацу? У меня она есть. Я таки дам вам её, пусть мои детки сегодня останутся без ужина, но для такого господина как ви, дорогой Швабс, мне ничего не жалко. Ну, хорошо-хорошо, я таки продам вам материю. Только это будет совсем не дешево и совсем не сегодня.
— Когда?
— Через неделю. Что ви так подпрыгиваете? Ладно, только для вас через пять дней.
— Найн! Мне надо завтра!
— Завтра ви не найдёте ни у кого в городе. И послезавтра. Господин Аксенов, шоб он был здоров, завезет материю только через два дня. И у нас с ним контракт на всю партию. Когда я посчитаю, сколько мне надо для удовлетворения ритуальных запросов наших добрых горожан, то вся оставшаяся материя будет ваша. И я даже сделаю вам хорошую скидку за ожидание, ви согласны?
— Найн. Я делать вам последний предупреждений! Если вы не отдавать мне материя, то вы её уже никогда не видеть! Ферштейн?
— Найн. То есть я, конечно же, хотел сказать – нет. Не в том смысле нет, что не понял. О, я отлично вас понял! А в том смысле, что у меня уже заключены договора с убитыми горем родственниками усопших, которые с нетерпением ждут результатов моей непосильной работы. Разве я могу обмануть их? И уважаемые покойники тоже долго ждать не могут, поймите их правильно. Приходите господин Швабс через неделю, приносите деньги и будет вам большое счастье, а пока я буду вынужден просить у нашей дорогой милиции защиты. Или ви пошутили? Это же так смешно пугать бедного еврея. Порадуйте меня, скажите, что ви пошутили. Найн?
Пастор плюнул, красиво выругался по-немецки и ушел быстрым шагом, а бедный еврей херр Шмулинсон так и остался стоять, смотря ему вслед, грустно и всепонимающе качая головой.
Мы с дедом многозначительно переглянулись.
— От так от, внучек, — прошептал Михалыч. – Ищет поп немецкий черную материю для кирхи своей. Значится скоро уже срок подходит для мессы ихней богомерзкой, тьфу!
— Похоже на то. Дед, а штука материи это сколько?
— Да у кого как, внучек. Один на сорок локтей выкладывает, другой аж на семьдесят.
— Да, очень неопределенно как-то. А все равно семь этих самых штук, что пастор требовал, не мало на всю церковь?
— Да, поди пойми их. Может, он стены просто в черный покрасит, а из тряпок украшения повесит или на пол положит. Да нам-то какая разница?
— Да никакой по большому счету. Главное мы узнали, что месса в кирхе будет и подготовка к ней идет полным ходом. Надо Кощею доложить. Зеркальце с собой? Ага, давай сюда и прикрой меня.
Я связался с Кощеем и шепотом доложил о пасторе.
— Вот значит как? – довольно проскрипел Кощей. – Клюнула рыбка. Пора ротмистра нашего бравого на дело запускать.
— На какое дело?
Но Кощей уже прервал связь. Ну вот, всегда так. Калымдаю звякнуть что ли? Но тут мои размышления перебил Михалыч:
— Гляди-ка, участковый несётся!
— Верно. Куда это он?
Через базар и правда, бежал Ивашов, подбадриваемый горожанами.
— Эй, участковый, помочь заарестовать кого-нибудь? Ну, хоть кого-нибудь!
— Гляди, Ивановна, бежит-то как! А ноженьки мелькают, а рученьки машут, а взгляд-то какой, как у моего кума, когда тот в кабак намыливаетси!
— Поддай, сыскной воевода! А то ить без тебя всех поймають!
— Фуражку-то не потеряй, Никита Иваныч! Какой же милиционер без фуражки?
Мы удивленно переглянулись.
— Бежим за ним, Михалыч?
— Пойдем за ним, внучек. Нам-то куда спешить?
Потерять участкового было крайне трудно, хотя мы и двигались за ним не сильно торопясь. Стайки мальчишек и просто зеваки, бегущие за Ивашовым, чётко указывали нам дорогу.
— И кудыть это он направляетси? – размышлял Михалыч по дороге. – Не к царю понятно, но и не в отделение несётси. Смотри, на купеческое подворье завернул… Внучек, а видать караван-то наш пришёл уже в город!
— Вроде после обеда должны были прибыть…
— Да точно! Сам гляди – народу-то сколько собралось там!
Действительно, около ворот этого купеческого квартала, обнесенного высоким забором, собралась уже приличная толпа. Мы подошли поближе и Михалыч спросил у первого попавшегося мужика, стоявшего с разинутым ртом и не сводившего глаз с ворот:
— Эй, православный, а чё деется-то?
 — Басурмане под видом купцов к нам пожаловали, — охотно поделился новостями зевака. – Целая сотня али две караваном прикинулися, а у самих там и сабли и пистоли, а говорят и пушку приволокли на верблюде! Ща палить начнут! Разнесут весь город на мелкие щепочки! Тикай, дед, пока не зацепило!
— Тьфу, балабол! – Михалыч сердито повернулся ко мне.
Но расспрашивать нужды уже не было. Гомонящая толпа развлекалась и комментировала происходящее.
— А царь-то батюшка на кобыле своей тудыть въехал! Весь из себя в железо закованный, сабельку в руке своей белой держит, лицо строгое, а взгляд суровый. Ох, полетят сегодня головы шамаханские!
— И стрельцы с ним ажно пять сотен! И пушки со стен поснимали и на басурман целят. Ух, ща пальнут!
— Кум, а кум, а ведь пальнут из пушек, так разнесут тут все стены, а? А может, помочь надобно? Может, товары с подворья разлетятся во все стороны? Может и нам перепадёт чего?
Михалыч дёрнул меня за рукав:
— Пойдём, внучек к дому казначея. Здесь нам делать нечего и так ясно, что удалась уловка Кощея с караваном.
— Кощей?! – услышала Михалыча толстая баба, стоящая рядом. – Ой, родненькие, так там сам Кощей с караваном пришёл! На самом большом верблюде сидит, да мечом-кладенцом из стороны в сторону помахивает грозно! Ох, как кинется сейчас на царя нашего, как снесёт ему голову буйную, спасайся, бабоньки, кто может!
Михалыч опять плюнул и потащил меня из толпы.
Едва мы отошли на квартал, как мимо нас снова пронесся участковый, только уже в обратную сторону.
— Ить как его! – захекал дед. – Насыпали-то соли под хвост сыскному воеводе!
Вслед за участковым пылила толпа зевак. Не скучно тут люди живут, ничего не скажешь.
Когда мы добрались до дома казначея, у его ворот снова бурлила толпа.
Опять ворота, опять высокий забор и ничего не видно. Зато было слышно.
Минут через десять после нашего прибытия вдруг грохнул выстрел, за ним еще один и еще! Раздались крики, звон оружия.
— На ордынцев видать стрельцы наткнулися, — прошептал дед.
Еще пара выстрелов и шум стал затихать. Надеюсь, Калымдая там не было.
Мы промаялись в ожидании еще с полчаса. Ворота наконец-то отворились и стрельцы вывели лошадку тащившую телегу, на которой вповалку лежали мертвые ордынцы. Следом вывели четырех связанных шамаханов, но ротмистра, к счастью, я ни среди убитых, ни пленных, не заметил. И последними из казначейского дома вышли участковый с бабой Ягой.
— А где ж Тюря-то? – шепнул Михалыч.
Я только в недоумении пожал плечами:
— Пошли в тихое местечко с Калымдаем свяжемся.
Тихих местечек в Лукошкино было полно. Остановившись в каком-то закутке, я вызвал Калымдая и от ответа просто… даже затрудняюсь подобрать слово… ну, охренел, пусть будет, как наиболее мягкое, но всеобъемлющее.
— Дворец на связи, — услышал я.
А вы бы не охренели?
— Э-э… Калымдай?
— Так точно, господин генерал.
— Дворец? Гороха?! Да что у вас там происходит?!
— Ну почему сразу Гороха? Мой теперь дворец.
— Калымдай…
— Прошу прощения, Федор Васильевич, зарезвился маленько. Докладываю. В течение прошедшего часа силами десяти бойцов под моим руководством, была проведена операция по пленению царя Гороха и замены его мной в его же обличии.
— Ни фига себе… А с чего вдруг?
— Не волнуйтесь, Федор Васильевич, операция была спланирована давно, лично Его Величеством Кощеем и осуществлена по его же личному приказанию.
— Вот как…
Я всё еще пытался переварить новость.
— И что теперь? Будешь править от имени Гороха под чутким руководством Кощея?
— Ну что вы, Федор Васильевич, — засмеялся Калымдай. – Кому это надо? Просто финальный аккорд нашей провокации. Завтра утром соберу бояр от имени Гороха, позову всё отделение милиции и постараюсь устроить громкое разоблачение тёмных сил Кощея, подло действующих прямо во дворце.
— Ох, по лезвию ножа ходишь, ротмистр, опасно же!
— Опасно. Но это ничего, у нас план отхода продуман, надеюсь, всё будет в порядке.
— Ясно. А что там с Тюрей не в курсе? Участковый его дом обшарил, ордынцев уложил с десяток, а казначея мы так и не видели.
— Уже доложили, всё в порядке с Тюрей. Бабка его заколдовала, он сейчас в виде мухомора в отделении валяется, ждёт завтрашнего суда моего скорого, но справедливого.
— Ты там всё-таки не сильно резвись. А царя-то куда дели?
— Какого царя? А, Гороха… Тоже мне царь, — хмыкнул Калымдай. — Здесь он рядышком в тронном зале. Связали, да за трон же и запихнули. Пускай полежит до моего разоблачения.
— Ну, хорошо, Калымдай. Удачи тебе и будь на связи.
Почёсывая затылок, я повернулся к Михалычу:
— Всё понял, что Калымдай говорил или пересказать?
— Во дворце заместо Гороха сел?
— Угу. А завтра соберёт толпу и позволит себя разоблачить при свидетелях.
— Рисковый парень.
— Да вот же. Ну, мы куда теперь?
— Да никуда, внучек. Никаких дел у нас уже нет.
Мы вернулись на постоялый двор и я весь день промаялся в ожидании завтрашних событий. Отобедал, поспал, отужинал и хотел было опять завалиться, но заявилась счастливая Маша.
— Ах, мсье Теодор! – заверещала она. – Как прекрасен этот мир! А вы замечали, какие великолепные розы растут в Немецкой слободе? Ах, божественное амбре, невероятный шарман!
Надо понимать, дела с послом у неё продвигались отлично. Ну, хоть кто-то радуется жизни.
— Оревуар, мсье! Завтра будет новый солнечный день!
И Маша, расцеловав в обе щеки Михалыча, упорхнула в свою комнату.
А мы вздохнули и завалились спать.
 
* * *
 
Этим утром меня разбудили нервы, расшатанные последними событиями.
Я проснулся ни свет, ни заря и, дёргаясь, бродил по комнате из угла в угол, переживая за Калымдая и всё сильнее накручивая себя.
Часам к шести утра, меня начало бесить всё сразу. Особенно выводило из себя сладкое посапывание Михалыча. Только одному мне не всё равно! Все дрыхнут, а Калымдай там может отстреливаясь, уходит на черной «Волге» в сторону кордона… Тьфу ты!
— Михалыч!!! – заорал я на ухо деду.
— А?! Что?! Началось?!
— Началось, дед, началось. Утро уже началось.
— Тьфу ты, паразит оглашенный! Чего неймётся-то?
Я только махнул рукой и вышел в коридор.
Постучав в Машину дверь, я томным голосом пропел:
— Марселина, душа моя, вставай! Это я, твой хер-р-р-р-р посол. Пряный такой посол для тихоокеанской сельди.
Судя по удару в дверь, Маша запустила в неё свой сапожок.
Совсем грубая она у нас. Настоящая вампирша. На людей с сапогами бросается.
Я спустился вниз. Ага, хозяин!
— Эй, любезный! – я поманил его к себе.
— Чего изволите, барин?
Запуганный Михалычем, хозяин постоялого двора, он же по совместительству и шеф-повар, угодливо изогнулся передо мной в полупоклоне.
— Чай есть?
Кивок, угодливая улыбка.
— Небось, холодный, вчерашний?
— Помилуй, барин! Сейчас свеженького наведём, самовар ить пыхтит уже.
— Пыхтит он… Вини-Пух, блин. Небось, солома какая, а не чай?
— Азербайджанский есть, грузинский, армянский, всё свежее, только вчера купцы завезли. Еще этот… цейлонский, во! Тоже есть. Изволите ли?
— А аглицкий есть?
Кивок, угодливая улыбка.
— Эрл Грей с бергамотом?
Кивок, угодливая улыбка.
Тьфу, зараза!
— Тогда налей Грея в одну миску, а бергамот в другую и Маше наверх отнеси.
Хозяин закрестился и с жалобными причитаниями побежал на кухню. Завещание писать, наверное.
Немного полегчало.
Я вышел во двор, попинал доски в заборе. Крепкие. Плюнул в колодец. Глубоко. Гавкнул на сторожевого пса. Не боится, зараза. Ну что же Калымдай не звонит-то?!
Калымдай связался со мной только после десяти утра, когда я уже подбивал Михалыча купить парабеллум на базаре и идти захватывать почту и телеграф.
— Всё в порядке, господин генерал, — устало доложил он. – Все живы, потерь нет, задание выполнено.
— Ты где сейчас?!
— Уже у Борова в доме. Тут под носом у милиции меня никто искать не будет.
— Ну, слава всем богам. Как прошло? Ты хоть расскажи, а то я извелся весь в ожидании.
— Чётко по плану. Собрались бояре. Ох и тупые они у царя! Потом пришел участковый с бабкой, ну я на него наорал, заставил доклад сделать. Он свою версию событий изложил да Тюрю заколдованного достал, а бабка Тюрю назад, в человеческий облик вернула.
— Ну-ну, и что дальше?
— А дальше Тюря по колечку волшебному у меня на пальце сразу догадался, что Гороха подменили.
— Ох ты ж… А чего же ты кольцо так открыто носишь?
— Да это я специально, чтобы участковый увидел и призадумался.
— А да, верно. И что дальше Тюря-то?
— А ничего. Прибил я его там же на месте.
— Как?!
— Да просто. Шею ему скрутил, только косточки и хрустнули. Обещал я его прибить за Бодухана, вот и прибил.
— Ничего себе… Ну и правильно сделал.
— Так точно. А тут до участкового наконец-то дошло и про колечко на пальце и про все нестыковки, ну и кинулся он меня с парнями задерживать.
— Да ты что?!
— Ага. Бояре поднялись и туда же. Толпой нас задавили, толстопузые. А тут еще и бабка, карга старая, нашла всё ж таки заклинание от личин наших и проорала его. И мы втроём с парнями в своём истинном облике пред ними и предстали. А участковый еще и Гороха за троном заприметил да и освободил его.
— Жуть какая… И что Горох?
— Да что, Горох? Что он еще мог сделать? Велел нас на кол посадить, а сам кинулся кольчугу одевать, против Орды воевать собрался.
— Да как же вы удрали?
— Идиоты они там во дворце, честное слово. Бояре нас из тронного зала вытащили да стрельцам под охрану и сдали…
— Ха! А стрельцы это?..
— Так точно. Мои ребята. Они и вывели из дворца, а к тому же заклятие бабкино перестало действовать, мы личины-то стрелецкие и накинули.
— Фух, ну и отлично. Молодец, Калымдай. Буду ходатайствовать перед Кощеем-батюшкой за тебя и твоих парней. Рад, что всё благополучно у тебя закончилось.
— Благодарствую, Федор Васильевич.
— Какие планы у тебя дальнейшие?
— Да пока никаких. Сидим, ждём Орду, смотрим по сторонам. Думаю, мы свою работу сделали теперь очередь за Вельзевулом.
— Хорошо. Давай тогда до связи. Удачи!
Я чуть не пустился в пляс. На душе отлегло и настроение стало ну просто отличное.
Солнышко светило ласково, ветерок дул нежный, Михалыч хлопотал на кухне, изредка обмахивая полотенцем хозяина, сидевшего на полу в полуобморочном состоянии. Даже Маша своим счастливо-романтическим видом не бесила, а вызывала лишь умиление.
И всё это продолжалось до тех пор, пока меня не вызвал по зеркальцу Кощей.
Конечно, я вызова не слышал, это Маша со своим вампирским слухом услышала и шепнула мол, монсеньор на связи.
Я метнулся наверх, схватил зеркальце и удивленно уставился на крайне смущенного Кощея.
— Доброго дня, Ваше Величество.
— Здравствуй и ты на многие лета, Федор Васильевич! – как-то преувеличенно бодро заголосил Кощей. – По добру ли, по здорову ли, Феденька, слуга мой верный?
— Э-э-э… Всё в порядке, Ваше Величество, вы как?
— Да я что? У меня как всегда. Что у меня может случиться-то, а?
— Ну а я откуда знаю? Разрешите доложить текущую обстановку, Ваше Величество?
— Да я знаю, всё, Феденька, ты уж не утруждайся, побереги себя. Ротмистр мой уже доложил.
Возникла пауза. Я недоуменно рассматривал Кощея, а он старательно отводил взгляд и чуть ли не насвистывал, смотря куда-то вверх, как напроказивший пятиклассник.
— Ваше Величество, да что с вами такое? – не выдержал я. – Случилось что?
Кощей посмотрел на меня, мигнул, отвел взгляд, снова мигнул.
— Феденька… Федор ты мой дорогой, свет Васильевич… — начал он, а потом, решившись, рубанул: — Сломал я твой компьютер. Как есть сломал железку твою окаянную!
— Мать… — только и смог вымолвить я, опускаясь на кровать.
— А я не специально, — затараторил Кощей. – А я только подошел посмотреть, а он бац! И всё. А я починю. И мастеров немецких найму! Знаешь, какие в неметчине мастера? Самые наилучшие! Починят, что угодно! Ты только не переживай, Федь…
— Ваше Величество…
— Ты, Федор Васильевич, давай возвращайся, наверное. Я тебе к вечеру Горыныча на ту же полянку пришлю, вот и давай лети до дому до хаты. Соскучился, небось, по своей квартирке да по мне, царю-батюшке?
Кощей нёс какую-то ахинею и я даже засомневался в его рассудке.
— Ваше Величество, с вами всё в порядке? Я прилечу, конечно, посмотрю, что там натворили с компьютером, только… Вы и правда, в порядке?
Кощей вдруг протяжно выдохнул:
— Давай, Федь, прилетай. Только я и правда, не нарочно, ага?
— Ага, Ваше Величество, еще как ага.
— Ну и хорошо… И смотри мне там! Царь я или не царь?!
И он отключился.
— Зар-р-раза! – в сердцах произнёс я.
Компьютер было откровенно жалко. Да и себя тоже. Я Кощею нужен был как дешифратор, а без компа я мало, что смогу. Сожрёт или просто выкинет на улицу. Эх…
С досадой отшвырнув зеркальце, я пошел вниз в зал.
— Михалыч! Собирайся. Возвращаемся домой.
— Слава тебе господи! – закрестился хозяин гостиницы.
— Случилось что, внучек?
— Случилось. Этот… работодатель наш, великий и, блин, могучий, мне всю мою аппаратуру сгубил, прикинь.
— Охти ж мне! Что совсем всю?
— Да не знаю я, дед. Сказал, не работает. Вот какого он вообще туда полез, а?!
— Беда…
— Угу. Вечером отбываем по той же схеме. Пойду вампиршу нашу предупрежу.
— Давай, внучек, а я котомку свою пойду собирать.
— Маша! Машуля?.. Марселина, твою дивизию, ты где?!
— Фу, как вульгарно, мсье Теодор! Что вы орёте, как голодная горгулья на соборе Парижской богоматери?
— Собирайся, Маш. Набивай чемодан вещичками, закупай последние сувениры и пряники. Едем домой.
— Абсюрд, мон шер.
— Чего это?
— Я остаюсь, Теодор. Вы можете кричать, бить посуду, топтать самовар вашими плебейскими сапогами, но я остаюсь.
— Пуркуа бы это вдруг? – для соответствия моменту я тоже перешёл на французский.
— Я вам в вашем конфликте с монсеньёром не помощница. Ремеслу я тоже не обучалась и помочь в этом… как его?.. ремонте, я тоже не смогу. Я остаюсь.
— Ну да. С послом, что ли?
— А если и так, мсье Теодор, что с того? Или вы откажете несчастной мадмуазель в маленьком личном счастье?
— Оставь её, внучек, — вмешался Михалыч. – Пусть накобелится вволю, нам она ить и не помощник с твоими приборами, прости господи.
— А, делайте, что хотите, — махнул я рукой.
Мне было совсем не до Машиных гламурных страданий.
 
* * *
 
— Не серчай ужо на девку-то нашу, Федор Васильевич, — утешал меня дед, приспосабливая поудобнее свой необъятный мешок на спине пока мы шагали к восточным воротам Лукошкино. – Пущай тут остаётся. За пастором приглядит, послу карамболь в мозгах наведёт оно и ладно-то будет.
Орда, подкатившись волной с западных границ, обогнула Лукошкино и замерла у восточных ворот, куда мы с дедом и поспешали.
Выйти сейчас из города было невозможно. Стрельцы на стенах готовили пушки, раздували фитили, туда-сюда по улицам метались конные отряды. Даже сам Горох суетился на стене, размахивая саблей и раздавая подзатыльники нерадивым боярам.
— Михалыч, — вдруг вспомнил я давно меня волновавший технический вопрос, — а булавки твои говорушные далеко связь держат?
— Ужо до дворца Кощеева легко достанут, не переживай, внучек.
— Ну, хоть тут без проблем.
— А то. Смотри, Федь, вроде пулять из пушек собираютси?
И правда, над стеной вдруг взвилось дымное облачко и с небольшим опозданием, до нас докатился рокочущий звук. Горох начал обстрел Орды.
— Заметь, Михалыч, — патетически начал я, взмахнув рукой. – Откровенный акт агрессии. Едут себе свободолюбивые, можно сказать, сурово толерантные скотоводы на родину к детишкам своим, жёнам ненаглядным и тут из-за угла кровавый представитель тоталитарного, даже, не побоюсь этого слова, диктаторского режима, коварный так называемый, царь с варварским именем Горох, начинает ни разу не демократический обстрел абсолютно мирного и лояльно настроенного электората! Куда смотрит ООН с ОБСЕ? Где наши правозащитники во главе с ГРИНПИС? И чего ты вообще, дед, слушаешь этот мой бред и не врежешь мне оглоблей для просветления разума а-ля, харе Кришна?
Нервы. Вы же понимаете…
— О-хо-хо, внучек… Видать и правда попёрло тебя, как варяжину с гриба-мухомора. Ты ить потерпи. Сейчас Орда тикать начнёть, мы и рванём вслед за ней, а там и на полянку нашу заветную к змеюке быстрокрылой выскочим.
Я немного просветлел разумом благодаря спокойному рассудительному голосу Михалыча и никакого Кришны не понадобилось.
С утра мне досталось крепко, конечно. Калымдай сначала заварушку замутил, а я перенервничал, Маша свои фортели закидывать начала… Никакие программистские нервы такого не выдержат.
Пардон, в общем, как наша Маша любит говорить.
Засели мы, короче, с дедом невдалеке от ворот дожидаясь удобного момента, чтобы слинять из Лукошкино. А стрельцы царские развлекаются, пуляют из пищалей да из пушек. Грохот стоит, аж уши закладывает. Весело им.
А я под этот грохот и пальбу вдруг задумался о предстоящем ремонте.
А в принципе, если прикинуть, что вообще Кощей наш батюшка, чудо наше в косточках, мог сломать там? Систему грохнул? Так это еще постараться суметь надо, но если и так, восстановлю запросто. Если совсем уж крайний случай – жесткий диск как-то умудрился угробить, так и это не беда. Не физически же, а ошибки я исправлю да просто заново систему поставлю и настрою. Я задумался, над таким вариантом с диском, а не удалится ли что-нибудь ценное? Да нет, вроде ничего такого особо ценного не помню. И бэкапы я регулярно делаю к тому же. А что еще могло произойти? Да и ничего, в общем-то, разве что топором системник рубанули или в монитор копьё засунули. Но это уже совсем дикий вариант. Получается, что зря я себя накручиваю, ничего критичного Кощей не мог натворить. Фух, ну и хорошо.
Я повеселел и вернулся в реальность.
А реальность продолжала грохотать и вонять едким пороховым дымом.
— И не надоест же им, а, Михалыч?
— Как дети малые, — закивал дед. – Дорвался Горох до игрушек.
— Ему игрушки, а шамаханов он поубивает по-настоящему.
— Да и их не особо жалко.
— Вот как? Они же вроде за нас, нет?
— За нас-то за нас, внучек, только дикие они, чисто звери. Хорошо Кощей-батюшка их в строгости держит, а то вмиг бы половину государства нашего разграбили и спалили.
— Так Кощею же того и надо?
— Зачем? – Михалыч посмотрел на меня с крайним изумлением. – Кощею надо, чтобы государство наше было сильным, большим, чтобы крестьяне богатели, купцы так туды-сюды и шныряли с товарами, ремесленники были завалены работой, а бояре заседали бы у Гороха с утра до вечера.
— Э-э-э… Что-то я запутался, деда. Разве Кощей не хочет всех ограбить, поубивать, а сам сеть в Лукошкино и Русью править?
Дед залился хохотом.
— Ой, внучек, ой, уморил! Ой, не могу больше!
— Ну чего ты, Михалыч? – слегка обиделся я. – Чего ты ржёшь, как та белая кобыла  Гороха? Ты объясни лучше.
— Звиняй, внучек, — вытирая слёзы, кивнул дед. – Ить верно, ты же у нас недавно, всего и не понимаешь поди.
— Вот и объясни.
— Феденька, внучек, вот ты сам посмотри. Вот хотел бы Кощей Гороха скинуть, а сам на его место сесть и править, трудно бы ему это далось?
Я задумался, а потом покачал головой:
— А знаешь, Михалыч, а ведь совсем не трудно. Пока мы тут в Лукошкино были, у Кощея сто способов было переворот устроить. Тут же шамаханы, как у себя дома по городу ходят. А еще личины. Вон Калымдай на самом деле царя скинул, а разоблачили его, когда он сам это разоблачение подстроил. Ничего не понимаю…
— Вот! – дед поднял вверх палец. – А ты еще подумай, зачем Кощею-то это надо – править сидя тут?
— Ну, деньжат срубить, власть опять же.
— Ой, да не смеши, Федька! Что у батюшки нашего власти мало? Да он почитай всем нашим царством-государством правит. Только не как Горох, а скрытно, тайно.
— А так бы открыто правил.
— А оно ему надо? Сидеть днями на троне законы придумывать, ломать голову как бы налоги новые посчитать, чтобы и народ не прижать сильно и казне прибыток был? А вдруг война какая? Надо иттить на ворога, землю свою защищать. А засуха или потоп или, спаси господи, мор какой приключится? Это же обо всём ему, Кощеюшке придётся озаботитьси. О государстве, о подданных. А не будет заботиться, кто ему тогда налоги платить будет? Вот и получается, что в своем тайном царстве он куда как проще живёт. Да и богаче.
— Хм-м-м… Знаешь, дед, а я как-то с такой стороны и не смотрел на всё это.
— И Кощею и Гороху нужно сильное, богатое царство. Тут они соратниками становятся, ежели какой ворог на их землю позарится.
— Ну да, верно. А богатое население и грабить выгоднее, да и доля воровская к Кощею больше поступает.
— Верно, внучек. О, затихать вроде пальба стала, а?
Действительно, пушки уже замолчали, да и пищальные выстрелы становились всё реже. У ворот столпилась конница, а позади её уже выстраивались и пешие войска.
— Ага, внучек, сейчас на Орду бросятся. Тут-то и нам не зевать надобно, за ними и мы прошмыгнём.
— А ну пропусти! – заорал кто-то у ворот.
— Царя, царя пропусти! – поддержал другой голос.
И верно, на своей белой лошадке, матерясь и размахивая саблей, Горох пробивался в первый ряд. Бояре висли на нём, завывая, а он только отпихивал их ногами и вскоре, достигнув ворот, заорал:
— Открывай ворота! Открывай к ядрёне фене!
Ворота натужно заскрипели и конная рать начала выливаться из них на простор, а за конниками побежали и пешие воины, а за ними подхватились и мы с Михалычем.
— Ура-а-а!!! – орал Михалыч с подскакивающим мешком на спине.
— Бей шамахан, пособников империализма! – вторил я ему.
Метров сто мы так бежали за ратниками, а потом стали задыхаться и остановились.
Едва переведя дух, я закинул руку Михалыча себе на шею и потащил его в сторону леса.
— Не умирай, дед! Только не умирай! – орал я во всё горло. – Сейчас до леса добежим, я тебе подорожников нарву, рану прикрою! Держись! Ты только держись, а то твоя бабка и меня тогда прибьёт!
— Да ну тебя, Федька! – хрипел Михалыч. – Не смеши, паразит! Мне же рожу страдальческую крючить надо!
 
* * *
 
Короче, улизнули мы из города. Никому до нас дела не было, все Орду воевали. Орде воевать было явно не с руки и шамаханы развернувшись, рванули от Лукошкино в родные свои степи. А мы зашагали на встречу с Горынычем.
Помните, я рассказывал, как по буеракам с поляны добирался? Ну, так и обратный путь, на поляну был не лучше. Нет, живая природа это все-таки не моё.
Змея на поляне не было, а были только тучи комаров и черный круг выжженной травы от того памятного костра, когда Калымдай давал спектакль затаившемуся в кустах участковому. Пока дед мазал меня вонючей мазью от комаров, я вдруг подумал, что этот вот костер он же всего пару-тройку дней назад был, а кажется, будто давным-давно. Столько всего произойти успело за эти дни…
С неба вдруг кто-то сказал «Гав». Нет, не так, вот так: «ГАВ!!!».
Я подпрыгнул на метр в высоту не меньше, а Михалыч вскочил, держась за сердце:
— Горыныч, твою чешуйчатую маму! Ну, какого ты подкрадываешься, нечисть трёхглавая?!
Крайне довольный собой, Змей плавно и совершенно беззвучно опустился на поляну и уставился на нас всеми тремя парами глазищ:
— Хорошо получилось, а? Мы три дня тренировался так подкрадываться.
— Тьфу! – только и сказал дед.
— О, прошёл зуб? – я вдруг заметил, что у средней головы исчезла повязка, а сама она просто светилась от счастья.
— Ага! – средняя распахнула пасть и потыкала когтём в большую дырку от зуба. – Во! Шмотри!
— Ну, куда ты грязной лапой-то! Занесешь инфекцию, полчелюсти потом вырубать придётся.
Средняя испуганно отдёрнула лапу, а крайние головы неодобрительно покосились на неё.
— А где наша Марселина? – пробасила правая.
— В городе осталась на важном задании. Попозже вернется.
— Это хорошо! – закивала правая. – Мы ее потом одну отвезу.
— Ага, давай дерзай, — хмыкнул я. – Ну, полетели?
— Залезайте, — Горыныч опять втянул костяные гребни на спине и мы с Михалычем полезли занимать посадочные места и укладывать багаж.
— Держитесь покрепче, — предупредила левая. – Рванём сейчас резко вверх за облака, а то куда ни плюнь везде всадники, стрельцы, народу сегодня жуть сколько. А Кощей велел скрытно летать. Ну, готовы?
— От винта! – скомандовал я и Горыныч рванул.
Ой, мама, роди меня обратно! Змей стрелой понесся в небо, я еле успел ухватиться за чешуйки, а уж перегрузочки были… Не пойду я в космонавты. Хотя в детстве и мечтал.
Всего за несколько секунд Горыныч пробил облака и теперь под нами простилалось белое пушистое одеяло из пара, полностью загородившее землю.
— А как же вы с зубом-то вопрос решили? – спросил я, заводя беседу с целью скрасить долгую дорогу.
Правая голова басом хохотнула, а левая развернувшись ко мне, заговорила фальцетом:
— А мы в Иерусалим летал.
— Понятно. Израильские врачи и в моём мире считаются лучшими.
— Лекари? Ни одного не видели.
— А зачем тогда летал?
— А там опять рыцари в очередной поход пошли гроб господень отвоёвывать, вот нас сарацины и позвали на подмогу за мешок золота.
— И десять баранов! – добавила правая и облизнулась.
— Где те бараны? – вздохнула средняя. – Ни одного мне не перепало.
— Зубы надо регулярно чистить! – рявкнула правая.
— С сарацинами всё понятно, — кивнул я, — а с зубом-то что?
— Об рыцаря сломал, — хихикнула левая. – Куснул со злости, а зуб хрясь! и нет его.
— А чё он гад кулаком меня в глаз тыкал?! – возмутилась средняя. – А кулак, между прочим, тоже железный!
— Понятно. Только ты всё равно несколько дней пополоскай ромашкой, там, или шалфеем, а то заразу запросто подцепишь.
— Понятно?! – зарычала правая, косясь на среднюю.
— Да понятно, понятно…
— А ты, значит, и наёмничеством пробавляешься? – спросил я.
— А что делать? – вздохнула правая.
— Жить-то надо, — подтвердила левая.
— Хотя и лень, — зевнула средняя.
— Ну и не воевал бы. Мало тебе в лесах кабанов да лосей? С голоду бы уж не помер.
— А денежки, золотишко? – удивилась правая.
— А зачем тебе деньги? На базар ходить?
— Нравится, – лаконично ответила левая.
— Мы на старость коплю, — пояснила средняя. – Выйдем на пенсию, буду валяться на горе золота и бока об него чесать. Знаешь, как здорово?!
— Не знаю.
— А ты попробуй!
— Обязательно. Выйду на пенсию, сразу пойду чесаться.
— Мы бы давно уже гору накопил, — вздохнула левая. – Да делиться золотом приходится.
— С Кощеем?
— Кощей небольшую долю берет, справедливую. – Голова помолчала немного, а потом со вздохом добавила: — Другому Змею мзду непосильную отдаём.
— Гад! – рявкнула правая.
— Собака сутулая с крыльями! – поддержала средняя.
— Немчура поганая! – подвела итог левая.
— Не понял… Еще один Змей Горыныч существует что ли?
Головы зарычали и одновременно сплюнули огненными шарами.
— Повадился тут один на нашу голову на Русь залётывать, а потом и вообще гнездо себе тут свил на горе, — пожаловалась левая.
— Да ещё, скотина блохастая и нашим именем прикрывается! – возмутилась правая.
— Сожрет кого или девицу умыкнет, а царь на нас стрельцов натравливает, — пыхнула дымом средняя. – А мы тут и ни причём вовсе.
— Так вы бы ему рога обломали бы!
— Обломаешь ему… — вздохнула левая.
— Здоровый гад, — подтвердила правая.
— А Кощею не жаловались?
— Говорит, терпи, мол. Время придёт, найдём и на него управу.
— Да дела… — посочувствовал я, удивляясь сложностям змеиных разборок.
— А мы что? Мы терплю…
— А чего еще делать остаётся?
Голоса отдалялись, становились тише, глазоньки мои слиплись и я заснул.
А снилось мне, будто стою я на мостике звездолета «Энтерпрайз», бороздящего просторы вселенной, кручу самый настоящий штурвал как на древних парусниках и курю трубку. Рядом подпрыгивает от нетерпения Дизель и просит тоненьким голоском «Дай покрутить! Ну, дай!». В капитанском кресле сидит Маша и, изредка отрываясь от книги, командует:
— Право руля, мон шер! Так держать!
Дым из трубки заволакивает мостик, но тут распахивается окошко, натуральное такое резное как в избах, в него просовывается голова Горыныча и говорит басом:
— Подлетаем!
Ну вот. Разбудил. А звёзды там были красивые.
Горыныч прошёл густое облако и я увидел внизу свой дом — Лысую гору. Ну да, дом. А другого у меня и нет теперь.
Я попрощался с Горынычем, опять строго-настрого наказав средней голове полоскать зубы и развернулся к входу во дворец. Уже стемнело и я не сразу увидел, что меня тут, оказывается, встречают.
Мой бесовский спецназ всем своим составом из двадцати человек, тьфу ты, бесов, в две шеренги стоял на коленях, опустив головы и выставив рога. Посередине так же на коленях стоял Аристофан с самым жалобным выражением на поросячьей морде.
Я опешил. Утро стрелецкой казни, блин.
— Ты чего, Аристофан?
— Не вели казнить, батюшка Статс-секретарь! — Заголосил он, читая по бумажке заранее заготовленную речь. — Не виноватые мы, господин генерал-пор… порну… блин, неразборчиво… поручик! Не своею волею пошли мы на это злодеяние, а токмо по приказу царя нашего Кощея Ужасного!
— А так и вы к поломке компьютера лапы приложили?
— Не, босс, — Аристофан помялся. – Мы и близко к нему в натуре не подходили.
— Ну а чего тогда спектакль тут разыгрываете? Встали и марш в казарму!
Бесы поспешно и, как мне показалось, радостно вскочили и умчались вниз по проходу, а Аристофан поднялся, но остался со мной, переминаясь с ноги на ногу.
— Ты это, босс… Мы и правда, тут ни при чем. Кощей, он знаешь, какой конкретно страшный бывает? Зашугал нас в момент. Ну, мы и…
— Ладно, разберемся. Пошли, посмотрим, что вы там с компом натворили.
— Не трогали мы ничего, босс, отвечаю. Только Дизеля подержали за руки всё.
— А Дизель тут при чем? – я махнул рукой, обогнул почти квадратного Аристофана и быстро пошел вниз по проходу с виртуальными кошмариками.
Это у Кощея на входе страшилка такая стоит для гостей, а больше – для собственного удовольствия. Вылезают из стен всякие монстры, скелеты, а начнешь пугаться, их еще больше лезет, а уж если о каком-то особом страшилище подумаешь, то и оно появляется. Ментальное считывание образов и их последующая проекция. Круто конечно. Я первое время сюда каждый день приходил, всяких монстров голливудских вспоминал, а потом прикалывался, как они завывают. Только надоело быстро.
Коридор заканчивался воротами с защитой от дураков. Почему? Да кому надо, тот всё равно пройдёт, а случайных посетителей появляющиеся змеи по всей ажурной решетке ворот да зубки как у Горыныча, вырастающие из той же решетки, отпугивали идеально. Да и гостям неуютно было. А служащие проходили, конечно, без проблем. Вот и я, пройдя автоматически открывшиеся ворота, зашагал к себе в Канцелярию.
Перед поворотом в мой коридорчик стояла целая толпа скелетов, с полсотни, наверное. Они переминались с ноги на ногу, шуршали, постукивали костяшками и в целом вид у них был встревоженный. Два беса из Аристофановой банды преграждали им дорогу, угрожающе помахивая саблями.
— Чего это а, Михалыч? – удивлённо спросил я.
— Не ведаю, внучек. Ить только не спокойно мне что-то на душе.
Кое-как продравшись сквозь костлявую толпу, мы свернули в наш коридор. Тут было тихо, спокойно и невероятно чисто. Похоже, что проштрафившийся Аристофан заставил свою команду вылизать тут всё к нашему приходу. И думаю буквально.
— Это, босс… — Аристофан остановился у входа в свою казарму. – Я же не нужен пока? Я тогда пойду, да? Если что, только свистни, я уж без базара тут как тут.
Он отворил дверь, а из неё шмыгнули бесенята Михалыча и радостно вереща, повисли на штанинах деда. Тишка на левой, а Гришка на правой. А может и наоборот, я их пока плохо различаю. Михалыч опустил мешок на пол и почесал бесенят между рожек:
— Ишь соскучились, поросята, — растроганно протянул он. – Ну, хватит ужо, хватит. Пошли домой.
Он снова взвалил мешок на плечо и зашагал по коридору, а бесенята так и остались висеть на дедовых штанах, раскачиваясь и повизгивая.
Хорошо когда тебя вот так встречают. Вот сейчас и я Дизелю между ушей почешу.
А в Канцелярии нас ждал Кощей. Он с задумчивым видом, раскачиваясь с носка на пятку, стоял около моего стола, но тут же обернулся на шум открывающейся двери:
— А, Федор Васильевич! Явился, не запылился? – Он указал рукой на компьютер. – Ну вот. Сломался чего-то.
— Здрасте, Ваше Величество. Лезть не надо, он и ломаться не будет.
— Да оно само как-то, — Кощей виновато развёл руками. – Я и не трогал ничего.
Ага, ну конечно. Компьютеры обычно так и ломаются сами по себе и никто ничего не трогал, не тыкал, не включал. Знакомая песня.
— Ладно, Ваше Величество, будем посмотреть. Сейчас только включим. Дизель! Дизель?.. Дизель!!!
А мой верный Дизель лежал у стены горкой косточек, поверх которых был водружён череп.
— Охти ж мне… — протянул почему-то шепотом Михалыч за спиной.
Я развернулся к Кощею:
— Это что?!
— Чего? – он оторвался от созерцания компа и повернулся. – А, этот… Мешался тут, заноза такая, не пускал меня к компьютеру.
— И вы его убили за это?!
— Ну. И что? – он непонимающе уставился на меня.
— Это же Дизель был! – заорал я.
— Да возьми себе нового, хоть десяток, чего орать-то?
А меня уже понесло:
— Вы что, не понимаете?! Это же Дизель! Он же наш был, как Маша, как Михалыч! Вы теперь вот так спокойно всех нас перебьёте?! На фиг такую службу с таким добреньким начальством! Да я лучше в Лукошкино к участковому подамся! Они друг за друга там горой стоят!
— Но-но! Не забывай, с кем говоришь, смерд!
— Да сами вы смерд, блин!
— Что-о-о?!
Глаза Кощея загорелись красным, он вдруг схватил меня за горло и приподнял над полом:
— Совсем страх потерял, Феденька? Я же вот пальцем шевельну и нет больше Статс-секретаря Федора Васильевича, а?
В кабинете раздался треск. Михалыч, деловито отломав ручку швабры, шёл на Кощея, половчее перехватывая деревяшку:
— Я тебе сейчас шевельну, — протянул он с тихой угрозой. – Я тебе, задохлику костлявому так шевельну, что ты у меня, паразит, десять лет прощение вымаливать будешь!
— Ты чё, Михалыч? – недоумённо повернулся к нему Кощей, не разжимая хватки, а я так и болтался у него в руке, поворачиваясь вместе с ним.
Дышать уже не получалось и я тихо хрипел стараясь вдохнуть хоть крошечный глоточек воздуха.
— А ну положь! – заорал мой дед. – Положь Федьку, сявка ты беспризорная! Волк позорный! Ты на кого батон крошишь, козёл безрогий!
Кощей разжал пальцы и я рухнул на пол, жадно хватая воздух ртом.
— Забыл, паскудник, как я тебя уму-разуму учил?! – надрывался дед. – Ужо я тебе мозги быстро-то вправлю, баклан синюшный!
— Ну, ты дед не загоняйся-то… — строгим голосом начал Кощей, но тут же взвыл, получив шваброй по черепу. Корона слетела и покатилась за диван.
— На Канцелярию…
Трах!
— На святое…
Трах!
— На Федю…
Трах!
— Руку поднял!
Трах!
— Уймись, Михалыч! – заорал Кощей, тщетно стараясь увернуться от мелькавшей в воздухе швабры.
— Я тебе уймусь, чёрт ты лапотный! Мало, ох мало я тебя лупил, когда ты науку у меня постигал! А вот тебе! А вот еще да от души! Да от всего сердца!
Палка не выдержала и разломалась. Михалыч повертел обломок в руке, отшвырнул в сторону и набычившись посмотрел на Кощея:
— Ну?
— Чего «ну»?
— Ага, значит, не понял, худенький ты мой, чего? Так я тебе еще раз сейчас объясню, — дед заозирался в поисках подходящего разъяснительного инструмента.
— Понял-понял, дедушка, дорогой ты мой Михалыч! – Кощей выставил перед собой руки. – Всё понял.
Он обернулся ко мне и протянул костлявую руку, помогая встать:
— Федор Васильевич. Был не прав. Вспылил. Прошу простить и не гневаться. Премиальные, медаль и ящик коньяка гарантирую.
— Проехали, Ваше Величество, — прохрипел я, растирая горло. – Только Дизеля вы всё равно оживите-то.
— Не могу, Федь, — Кощей развел руками. – Не умею я такого.
— А ты, Кощей-батюшка, Лиховида попытай, — раздался тихий, уважительный голос деда, будто и не он только что в ярости лупил этого батюшку. – Ить вредный он, но зело башковитый.
Кощей поморщился, принял из лапок бесенят корону, которую они достали из под дивана, задрал голову кверху и заорал:
— Лиховид Ростиславович! Зайди на минутку!
Через несколько секунд из стены высунулась голова с взлохмаченными волосами:
— Чавой-та? Звали штоль?
Я уже встречался с этим древним, еще с дохристианских времён колдуном, прозябающем теперь в призрачном обличии.
Лиховид Ростиславович был вреден, склочен, крайне обидчив, и являлся всем эдаким голубоватым облачком, в котором отчетливо прорисовывалась старческая фигура с длинной чуть ли не до пола развивающейся бородой. Существуя в виде духа, Лиховид растерял свою колдовскую мощь, но громадный багаж знаний остался при нём.
К нам в Канцелярию он заявился в первый же день, но покрутившись немного, ничего не понял в компьютерном жаргоне и, заскучав, исчез. И слава всем богам. Михалыч хихикая, рассказывал, что старый колдун своим занудством и нескончаемыми байками о старых временах, доводил Кощея просто до невменяемости.
Вот и сейчас, Кощей с преувеличенным уважением обратился к нему:
— По добру ли по здорову, Лиховид Ростиславович? – И не дав ему ответить, быстро продолжил: — На тебя только и надежда, мудрец. Подскажи, кудесник, как вернуть вон того скелета осыпавшегося? Дело зело важное, срочное, уж не откажи, помоги нам сирым да убогим.
Колдун спустился к Дизелю, облетел его пару раз, уже открыл рот, но взглянув на нас, отчего-то горестно махнул рукой и скрылся в стене.
— Придушил бы старого маразматика, — проворчал Кощей, — да польза от него бывает немереная.
Лиховид вернулся быстро, держа под мышкой здоровенный, но такой же призрачный, как и сам, фолиант. Зависнув в воздухе, он полистал страницы и сунул книгу под нос Кощею:
— Поворотись к костям и читай здеся.
Кощей затянул заунывным голосом нечто совершенно неразборчивое не похожее ни на один язык. Повышая голос, он на последних строках, вскинул руки в направлении Дизеля и, сорвавшееся с них зеленое облако окутало скорбные останки моего верного помощника.
Не успело оно рассеяться, как из него поскрипывая, стал подниматься мой Дизель! Целёхонек!
Он распрямился, оглядел кабинет, поклонился мне, Михалычу, немного поколебавшись и Кощею. Дисциплина, однако.
Я схватил Дизеля за руку, потряс, гремя костями, его, конечно, не моими, а потом и обнял, переполненный радостью от возвращения своего коллеги. Да что там! Почти друга, можно сказать!
— Ладно, — Кощей отряхнул руки, будто сбивая остатки древней магии с них. – Всё?
— Всё, Ваше Величество, спасибо. Сейчас за ремонт возьмусь.
— Чего еще надо от меня?
— Тишины и покоя. Я сам сообщу, как будет готово.
— Совсем ты, Федор оборзел, — начал было Кощей, но покосившись на Михалыча, осёкся и шагнул к двери. – Лиховид Ростиславович, пошли не будем мешать. Заодно расскажешь мне, какая трава была зеленая в твои времена да брага сладкая.
— Ваше Величество, — остановил я его, когда он уже шагнул за порог.
— А?
— Ящик коньяка.
— Чего?
— Обещали же. Мне контакты чем-то протирать надо? Надо. И три коробки сигар.
— Тоже для контактов?
— Нет, злых духов дымом отгонять, пока я буду вокруг компьютера с бубном скакать.
Кощей хотел было что-то сказать, но махнул рукой и вышел.
А через полчаса, красный от натуги и злости Гюнтер, притащил мне ящик коньяка и три коробки сигар.
Дизель жестами отпросился на минутку, как я понимаю, побежал успокоить своих дизелепочитателей в коридоре, а я за героизм решил его отметить как-нибудь. Немного поразмыслив, я красным фломастером прямо на его голом черепе нарисовал значок радиационной опасности. Ну не медаль же ему давать? Я далеко не художник, но красный кружок с тремя расходящимися от него лепестками-излучениями вполне осилил. Дизель был вне себя от радости.
Пора было наконец-то посмотреть, что же тут случилось с компьютером. Дождавшись Дизеля, я загнал его на рабочее место, и он с нескрываемым удовольствием взялся за рукоять генератора. Только перед этим он опять же жестами, выклянчил у деда зеркало, повесил его в своей генераторной перед собой и закрутил рукоять, не отрывая взгляда от своего нового украшения.
Я прошелся от дизельной до компьютера, потом обратно. Так, питание подается, всё в порядке. Только вот до компа оно не доходит. Я нагнулся, присмотрелся, а, вот и оно! Всё было элементарно. Дизель, похоже, возмущенный вторжением Кощея, стал вращать рукоять с большой скоростью и напряжение повысилось, ну и сработал предохранитель на сетевом фильтре. Я щелкнул кнопкой, возвращая предохранитель в рабочее состояние и на мониторе загорелась лампочка. Нажал пуск на системнике и он, пискнув, стал загружаться в стандартном режиме. Вот и починили. Только Кощею я об этом не скажу, а буду заниматься «ремонтом» еще дня три.
Я выключил комп, продублировав еще и выключателем на задней стороне системника. Теперь ни один местный «специалист» если и полезет, то не догадается, как включить.
— Ну что, Михалыч, продегустируем коньячок Кощеевский?
— А можно! – оживился дед. – Зря мы, что ль страдали? Только с закуской сейчас сообразим что-нить.
— А пошли сразу на кухню, деда? Посидим с Иван Палычем, поболтаем.
— А ить не поздно, внучек?
— Да кухня круглосуточно пашет. Бери своих голопузых и пошли.
— Голопузые – не голопопые! – парировал дед, который недавно пошил своим бесенятам короткие штаны на лямках крест-накрест.
— Дизель, ты с нами? Хватит тогда вертеться у зеркала, пошли.
А через час Тишка да Гришка валялись на большом разделочном столе, выпятив раздутые розовые брюшки и нагло дрыхли. Михалыч с видом истинного ценителя дымил сигарой, а Дизель протыкал пальцем колечки, которые дед выпускал изо рта. Ну а мы с Жан-Полем де Бацом, как обычно окунулись в кулинарную беседу.
— Майонез, Иван Палыч, это совсем просто, но притом вкусно, часто незаменимо и многоцелево… многоцельно… короче, его куда угодно впихнуть можно. Нет, Михалыч, не надо уточнять куда именно.
— И что же в состав сего соуса входит? – с некоторым сомнением расспрашивал шеф-повар кухни Кощея.
Разговаривал Иван Павлович на чистейшем русском без малейшего акцента. Это его Кощей так колданул при приёме на работу. Иван Павлович был высок, худ, носил тонкие черные усики, аккуратную бородку клинышком и шикарный поварской колпак. По крайней мере, я его ни разу без колпака не видел и образ шеф-повара у меня закрепился именно такой.
— Записывайте: желток от яиц вкрутую, сметана, горчица, соль и растительное масло, ну и дальше варианты от черного перца до сока лимона. Тут главное – пропорции соблюсти, но это вам поэкспериментировать надо. И можно заправлять оливье.
— О, оливье? Снова французское блюдо?
— Блюдо русское, название французское. Сейчас расскажу. Дизель, наливай!
 
* * *
 
Утром разбудил меня Дизель.
Ну, естественно. Шесть утра – начало рабочего дня по расписанию Кощея.
Хорошо мы вчера не перебрали. Ну, я не перебрал, по крайней мере, а вот Михалыча домой волок Дизель, а дед всё норовил пойти вприсядку. А бесенята лежали у меня на плечах и всё так же дрыхли.
Нет, хорошо посидели, ничего не скажу.
— Дизель, да выруби ты эту свою шарманку!
Ух… хорошо. Теперь водички глотнуть и можно еще поспать.
В десять меня разбудил Кощей, явившийся проверить, как идет ремонт. Идет-идет, полным ходом идет.
— Ваше Величество! – возмущался я, натягивая майку. – Да я и лёг-то пару часов назад, всю ночь бился с последствиями.
— А что ж там было-то? – проснулся в Кощее великий ученый.
— Во флеш-памяти все данные удалились, когда в процессоре двадцать первое прерывание сработало и по дата-каналу замкнуло контроллер на ЛПТ-плате, — выдал я скороговоркой какую-то белиберду. – А всё оттого, что некоторые…
— Понял-понял, — перебил Кощей. – А когда починишь?
— В идеале – завтра, но вероятнее всего – послезавтра. И еще, Ваше Величество, прикажите уже наконец Дизелю, не запускать каждое утро генератор.
Кощей только ухмыльнулся и вышел из Канцелярии.
Гад.
Я сходил в ванную, умылся, привел себя в порядок. Да, это вам не дождевая вода в бадейке с ковшиком на улице. Цивилизация! А когда вернулся в кабинет, Михалыч при помощи своих бесенят уже накрывал на стол.
— Выспался, внучек? От и славно, от и хорошо. Садись от, откушай. Тебе от Иван Палыча привет, он тебе басурманской еды твоей, о чем вы давеча говорили, приготовил.
— Да ну? – я скинул полотенце с фарфоровой глубокой миски. – О, оливье!
— Точно, так французик наш и обозвал мешанину енту.
На самом деле это был не оливье в классическом нашем понимании. Зеленого горошка не было вообще, надо будет попросить Иван Палыча закрутить пару банок к Новому году, вместо колбасы – курятина, но это вполне подходящая замена, а вот майонез был не очень. Надо будет посидеть на кухне, потренироваться. А так, вполне салатик. А тут еще и дед, не доверяя никому, притащил из своей комнаты оладики. Оладики у него просто чудо! Он в своей комнате поставил плиту на дровах, вывел трубу в соседний коридор, на радость проходящим там слугам и теперь откармливал меня своей стряпнёй. Не знаю, какой из него был медвежатник, но кулинар отличный!
Михалыч накидал в тарелку горку оладиков, плеснул туда же варенья и поставил тарелку под стол. Оттуда сразу же раздалось чавканье и возня – Тишка да Гришка завтракают-с.
— А чем сегодня займёмся, внучек?
Я задумался. А дел особых никаких и не было, да и не хотелось ничего делать. Устал я после приключений в Лукошкино и больше морально, чем физически. Хотелось день-два просто тупо побездельничать.
— Да вроде никаких планов, Михалыч. Если я ничего не забыл.
— Ротмистру нашему бравому надо бы постучать по булавочке да узнать как там дела, да и с Машулей связаться тож.
— Ага, точно. Деда, а ты не свяжешься с ними сам?
— Отдыхай, внучек, отдыхай, сейчас и поговорю.
Я растянулся на диване, надо же дать завтраку спокойно перевариться? Поставил блюдечко вместо пепельницы на пузо и закурил вытребованную у Кощея-батюшки сигару. Красота. Ну, на самом деле сигара была жутко крепкой и вонючей, но сигарет тут не только не продают, но даже еще и не придумали. Не то чтобы я был заядлым курильщиком, нет, но изредка побаловаться любил.
Бесята только пристроились по моему примеру в компьютерном кресле отдохнуть после еды, как Михалыч, треснув их для порядка полотенцем, погнал мыть посуду и нести её на кухню, а сам завозился с булавкой.
Я с интересом прислушивался к его разговору с Калымдаем, только ничего не понял.
— Ага… угу… Да ты что? А они?.. А потом?.. Вот заразы… Ну бывай, ротмистр.
Вы поняли? Я – нет.
— Ну что там, Михалыч?
— Калымдай наш говорит мол, по блошиной связи слыхал, как купцы в милицию ажно с самого утречка заявление принесли о краже.
— И что? Удивили. У нас каждый день крадут, не так разве?
— Так да не так, Феденька. А спёрли-то у купцов прям со склада ихнего чёрную материю подчистую. Всю как есть и ситец и бархат и даже кожу.
— Хм-м-м…
— Вот тебе и хым, внучек. Аккурат в ночь как мы с Лукошкино дёру дали, купцов-то и ограбили.
— А кто, как — ничего не известно?
Дед хмыкнул:
— Менты они завсегда в своей масти. Заявление приняли, а сами и не чешутся. Только орясину своего Митьку заслали по лавкам пройтись порасспрашивать народ.
— А чего там расспрашивать? У кого спёрли те сами пришли.
— Отож. Совсем менты уже мух не ловят, даже на склад только завтра собираются.
— Да и фиг с ними. Нам-то что с их методов ведения следствия?
— Внучек, а ты главного-то не упустил?
— Не упустил, дед, если ты про черную материю.
— И что думаешь?
— Ты как на экзамене, дед! Что думаю… Думаю, что пастора это рук дело. Он еще Шмулинсону или как там его, грозил, что никому материи не достанется, если не продаст.
— Знамо пастора, — кивнул Михалыч. – А только ты глубже копни. Пастора мы с тобой видали, когда он с евреем лаялся, так?
— Ну.
— Гну! Ты мне, внучек теперь скажи, вот веришь ли ты, чтобы этот дохляк-пастор самолично мог всё это дело с материей обстряпать? И продумать всё и спереть и утащить? И всё сам? Да еще так чисто, что и следов никаких и никто не видел, не слышал ничего, а?
— Это вряд ли…
— Да точно не смог бы! Это я тебе как знающий человек говорю!
— А тогда как же?
— Помог пастору ктой-то, внучек. Чую я, не обошлось тут без колдовства тёмного, адского.
— О как. Кто-то из демонов пастору помогает?
— Выше бери. Уже не помогает ить, а командует пастором ентим. А тот как куколка Петрушка ужо ничего не соображает, а только волю господина своего тёмного выполняет.
— Загнул ты, дед что-то…
— Как загнул, так и разогну! А ить завтра сходят наконец-то менты на склад, вынюхают всё, а ротмистр нам через блоху всё и обрисует и вот увидишь, внучек, прав я.
Не доверять многолетнему воровскому опыту Михалыча у меня оснований не было, но и поверить, что какой-то самый настоящий демон действует да еще так нагло в самом центре русского государства, я тоже пока не мог. Просто не укладывалось в голове, что демоны спокойно разгуливают по Лукошкино, крадут что хотят, мало того, так еще и ментально жителями управлять могут. Ненаучная фантастика какая-то.
— Ладно, Михалыч, пока принимаем твою версию как основную, а завтра еще послушаем. Давай Машу вызывай да на сегодня всё. Потом может опять к Иван Палычу сходим? Или погуляем, пойдем? В лес, например. О, грибов насобираем, нажарим! Давай, Михалыч?
Михалыч только отмахнулся:
— Машенька, здравствуй, внучка! Ну как ты там, сиротинка ты наша?
Я улегся поудобнее на диване, но дед, вдруг округлил глаза и зашептал мне:
— Два раза на булавку жми скорее!
Хм-м-м… Чего это он? Я сделал, как он велел и у меня в голове зазвучал голос нашей вампирши. Ух, ты! Конференц-связь в чистом виде!
— Ой, Кнутик, ну прекрати! Хи-хи! Дай с дедушкой поговорить спокойно!
Я подскочил, опрокинув пепельницу на пол и уставился на деда. А тот уже расплывался в широкой ехидной улыбке и яростно подмигивал мне:
— Машенька, так ты доложи, что нового, как обстановка?
— Сейчас, дед! – прошипела Маша и продолжила уже кокетливым голоском: — Мсье Шпицрутенберг! Ай! Кнутик, ну дай мне с моим стареньким дедушкой поговорить! Ну, прекрати, проказник! Ах! О-о-о…
Дед сползал по стеночке, закрывая рот ладонью, а я опять рухнул на диван и от восторга замахал ногами в воздухе.
— Дас ис фантастиш! – послышался издалека восторженный голос посла.
— Ах, Кнутик… Какой шарман… Ну иди уже ко мне мой фюрер! Ох, да…
Дед отрубил связь и тихо всхлипывал в уголке, а я только повизгивал и размахивал в воздухе дымящейся сигарой.
Так нас и застал Аристофан, деликатно постучав ногой в дверь и войдя, не дождавшись разрешения.
— Это... босс. А чё это тут у вас в натуре?
Я только отмахнулся мол, ничего.
— Босс, Агриппина Падловна велят за зарплатой прийти. Реально сейчас, а то ей ведомости закрывать надо. Сказали, чтоб вся Канцелярия сразу приходила. Я там конкретно за конюхами очередь занял.
— Ох, ты ж! – подхватился дед. – Собирайся, внучек, а то ить на обед закроютьси!
— Ну, пойдем, куда спешить только?
Меня эти зарплаты как-то не сильно волновали. Ну, на что мне тут тратить деньги? В Лукошкино разве что при оказии пряниками отовариваться. Нет, тут внизу под дворцом существовали какие-то подземелья, куда частенько наши бесы бегали пропивать и проигрывать заработанное как честным, так и не честным путём. Только мне Кощей с самого начала сказал «Не лезь туда», и этим отбил всю охоту исследовать местные злачные места.
Я свой аванс так и ссыпал в мешочек и закинул под кровать, а теперь и первая зарплата грянула. О надо бы проставиться, не забыть.
Михалыч же к зарплате относился трепетно мол, что заработано, то свято и гоните мою копеечку пока не началось! На самом деле там далеко не копеечки выходили. Кощей, когда меня на должность определял, сначала вообще хотел без всякой оплаты оформить, но тут уж я рогом упёрся. Не из-за денег, из-за принципа. Кощей покрякал, подумал и отвалил мне оклад в тридцать червонцев. А это довольно много по местным расценкам. Причем, мне тут сам участковый помог. Ему Горох зарплату в десять червонцев назначил, а Кощей ему в пику мне аж в три раза больше. Ну, я, разумеется, не стал бороться за справедливость. Дают – бери. У остальных наших канцелярских зарплата была, конечно, поменьше моей, но всё равно очень даже прилично получалось.
— Вы идите, — махнул я деду с бесом, — а мы с Дизелем вас догоним.
Закрыв за ними дверь, я кивнул Дизелю мол, запускай, а сам присел за комп.
 
* * *
 
Бухгалтерия у Кощея находилась за два коридора от его основного кабинета и когда мы с Дизелем дотопали до неё, там у окошка кассы уже толпилась приличная очередь. Бесы, люди, зомби, самые разные монстры, даже пара скелетов, ругались, болтали, орали и мирно делились сплетнями в ожидании зарплаты. Я, подтолкнув Дизеля к нашим, гордо прошел к дверям бухгалтерии. На чей-то окрик «Эй, куда без очереди?!», только небрежно бросил «Я по делу» и, постучавшись, вошёл.
Агриппина Падловна, наш главный бухгалтер, по происхождению была кикиморой, а по призванию… ну, главным бухгалтером и была. Дамой она была очень полной постоянно сидевшей на диетах, но абсолютно безрезультатно и наверное, поэтому, а может и вследствие особенностей профессии, обладала жутким сварливым характером. Отчество её, такое несколько неприличное, было вовсе не кличкой, а вполне настоящим отчеством. Точнее – матчеством. Я знаю-знаю, нет такого слова. Это я сам придумал, горжусь. Просто у кикимор отец не известен. Понятия не имею их методы размножения и брачные ритуалы, но в наличии из родителей присутствует только мама. А теперь с трёх раз угадайте, как звали матушку нашей бухгалтерши? Подсказывать не буду, стесняюсь.
— Агриппина Падловна, доброго дня, — сказал я, зайдя в пыльный кабинет. – О, а вы, я смотрю, похудели с нашей последней встречи? Ну, прям платье на вас висит!
Всё, она была моя. Но я для верности сделал еще один заранее приготовленный ход:
— А это – вам, как и обещал, — я развернул свернутый в трубочку лист бумаги, на котором только что распечатал золотыми буквами на черном фоне «Бухгалтерия. Главбух Агриппина Падловна».
Я не всем подряд лепил такие таблички на двери. Пока только у Иван Палыча висела скромная по его просьбе просто: «КУХНЯ». А вот Кощею, я предложил сразу две на выбор: «ЦАРЬ КОЩЕЙ» и «ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ». Угадайте, какую он выбрал? Правильно, обе. Причем периодически менял их местами.
Толстая кикимора разомлела и смотрела на меня с одобрением и симпатией.
— Раньше не мог сделать, уж не обессудьте, — я протянул ей плакатик, который она тут же схватила и стала с умилением вертеть перед собой. – Слышали, наверное, батюшка Кощей на ужасно опасное и секретное задание нас посылал? Еле живыми вырвались. А Маша так еще там осталась. Как она сейчас, бедняжка?
— За неё, небось, зарплату получить хочешь? – глубоким грудным голосом, почти басом, протянула догадливая бухгалтерша.
— И всё-то вы у нас знаете! – восхитился я. – До всего догадываетесь! Не зря вас так администрация ценит, а мы, простые труженики, любим!
— Ладно-ладно, — довольно заулыбалась Агриппина Падловна, — только сперва, пойдём, поможешь табличку повесить.
Она порылась в ящиках стола, нашла большой молоток или маленькую кувалду, это уж кому, что больше нравится, четыре гвоздя и тяжело поднялась с кресла.
Распахнув дверь и презрительно оглядев толпу, она протянула мне листок:
— Держи!
Ой, блин, только бы не по пальцам!
Мастерски, потратив по одному удару на гвоздь, главбухша закончила декорирование двери и отошла на пару шагов, любуясь.
— Ну вот, — донёсся тихий голос из очереди, — сейчас вся Канцелярия без очереди полезет.
— Шо?! – моментально взъярилась Агриппина Падловна. – Это кто у нас там такой вумный?! А ну выдь покажись, покойничек!
— Не-не мы ничего…
— Ещё бы чего! Я вот сейчас как пойду налоги вам пересчитывать, будете знать тогда, как вумничать!
И нашелся же какой-то идиот, спросивший хоть и тихо, но вполне отчётливо:
— Какие еще налоги?
— Какие?! А в казну царю-батюшке десять процентов, а?! А за питание на кухню двадцать?! А за вредность молоко для бухгалтерии, это уже все тридцать будет! А за уборку дворца двадцать? А взносы в общак сорок?
— Это уже больше ста будет…
— Отож! – припечатала главбух. – Все должны еще останетесь!
— Да мы чё? Да мы ничё, — заныла очередь. – Придурок какой-то ляпнул, а мы за него страдай? Мы же всем сердцем с вами, Агриппина Падловна! Как скажете, так и будет.
— Отож, — повторила она, уже успокаиваясь и скомандовала: – Канцелярия, становись к главному входу!
— Я ж говорил… — начал было умник из очереди, но судя по глухим ударам, ему быстро вправили мозги.
Без всякого угрызения совести, мы, включая и всех бесов, получили зарплату вне очереди и гордо удалились сопровождаемые завистливыми взглядами коллег.
А тут у Кощея так. Традиции ничего не поделаешь.
Вручив для сохранности Михалычу зарплату Маши, я свистнул Дизелю и было уже зашагал на кухню, как меня остановил Аристофан.
— Это… босс, тут братва спрашивает — нужны ли они сегодня тебе?
— Зарплата? – понимающе кивнул я.
— Дык… в натуре, — заулыбался бес.
— Пусть отдохнут, — разрешил я. – Только смотри у меня!
— Да ты чё, босс?! Реально без базара!
— Лады. Вечером заходи, чайку попьем, зарплату обмоем.
Аристофан закивал и потопал к своим. А мы с Дизелем потопали на кухню.
 
* * *
 
— А, Федор Васильевич! – обрадовался мне шеф-повар. – Ну как салат получился ли?
— Отличный салат, Иван Палыч, только не оливье. Вы изобрели новый кулинарный шедевр, но оливье это немного другое.
Мы провели час в интереснейших разговорах на гастрономические темы, а под шумок я попросил Иван Палыча приготовить мне к вечеру тортик Наполеон. Иван Палыч загорелся новым блюдом и после моего рассказа о пышках и заварном креме, быстро распрощался со мной, явно сгорая от желания взяться за работу.
Уважаю таких мастеров.
Мы поплелись обратно в Канцелярию. Было скучно.
Михалыч, продолжая постепенно облагораживать кабинет, спёр где-то резной комод из красного дерева и теперь оценивающе обходил его кругом, довольно потирая руки. Тишка и Гришка, вереща и пихаясь, прыгали с тряпками по комоду, вытирая пыль и паутину.
Я взглянул на комп. Не, лень. Пойти поспать что ли? Но тут дверь отворилась и в щель протиснулась голова Аристофана и замигала мне заговорщицки:
— Это… босс, на минутку бы, а?
— А ты чего трезвый? – удивился я, выходя к нему в коридор.
— Босс… тут это… — Аристофан мялся, не решаясь начать.
— Ну что? Твои архаровцы натворили что-нибудь? Выручать пора?
— Не-не, — он заозирался по сторонам, а потом выудил из-за пазухи какой-то желтый брусок размером с пару пачек сигарет и протянул мне. – Во!
Я машинально взял брусок и чуть не выронил его. Тяжёлый!
— Золото, что ли?
— Тс-с-с! Тише, босс! – закивал Аристофан. – Босс, а босс, а ты можешь рисунок отсюда срисовать? Ну, может с помощью твоих приблуд, а?
Я пригляделся. Ну да по поверхности слитка действительно был вытеснен рисунок. В центре был натуральный такой пиратский череп с костями, а по краям шёл довольно затейливый орнамент из переплетённых стеблей роз с шипами, а может и просто колючей проволоки.
— Ну, в принципе, можно. А зачем тебе? Где это ты свистнул?
— Тише, тише! – замахал лапами Аристофан. – Босс, тут это… Навариться можем конкретно! Смотри.
Он достал еще один точно такой же брусок только без рисунка. Я взял его, повертел в руках. Вроде никакой разницы с первым, если не считать рисунка.
— И что?
Бес ухмыльнулся и с силой провел когтем по поверхности второго слитка. Желтизна исчезла, а под ней показался тёмный слой.
— Свинец что ли?
— Точно, босс! Там на входе может, замечал, есть зал один и у него паркет чисто из этих брусков?
Да был такой, я помнил. Я еще жутко удивился, попав туда в первый раз. Золотой пол и кучи мусора под стенами.
— Ну, помню. Только не говори, что ты хочешь…
— В яблочко, босс! Там никто и не бывает толком так, прометётся мимо какой-нить фраер, а под ноги и не смотрит. А мы тихонько по стеночкам там, где мусор паркетик снимем, а на его место другой положим и никто не заметит! Бабла срубим, босс реально много!
— Да ну на фиг, Аристофан! Кощей заметит — тут штрафом или вылизыванием сортиров не отделаешься. Башку снесёт враз!
— Фигня, босс, не узнает он! Да и ты тут ни при чем. Я тебя попросил рисунок сделать мол, на рубаху хочу вышить красоту такую перед бесовками попонтоваться, ты и сделал, а к залу тому никакого отношения не имеешь. А я тебе долю конкретную с каждого куска отстёгивать буду. Давай, босс?
— Ну, заманчиво, конечно…
Деньги они лишними не бывают хоть и пылятся в тайном месте. Только боязно как-то…
— Отвечаю, босс, никто не узнает, век воли не видать!
— А как ты рисунок на слиток наносить будешь? Я же только на бумаге могу его сделать.
— Есть умельцы, — довольно заухмылялся Аристофан. – Да тебе, босс, того и знать не надо. Ты же не при делах? Просто узорчик на рубашку.
— Эх, хрен с тобой, — махнул я рукой. – Стой тогда тут на стрёме, а я комп запущу.
Бес осклабился и замер у двери.
Запустив комп, я быстро отсканировал узор, подравнял немного и вывел на печать. Положил лист рядом со слитком, сверил картинку с оригиналом, нормально.
— На, — протянул я листок Аристофану. – Рисунок для рубашки, носи на здоровье!
Бес покрутил его и закивал головой:
— Отлично, босс, спасибо! Все девки теперь мои будут! – Он протянул мне мешочек и шёпотом добавил: — За первую партию доля.
Мешочек был увесистый и звякал очень приятно.
— Ладно, Аристофан, — я попытался запихнуть деньги в карман джинсов, не помещались. Сунул за пазуху. – Не подведи только.
— Без базара, шеф! – кивнул он и умчался.
Стыдно? Ой, не смешите меня! Стащить пропить и не попасться, тут было не преступлением, а доблестью. Подорвать Кощееву финансовую систему этой аферой я тоже не боялся. Уж чего-чего, а золота у Кощея за столетия действия его мафиозного синдиката хватало, чтобы купить с десяток Англий да Франций и еще на пару Мозамбиков бы осталось. Кощей хоть иногда и казался прижимистым, но на дело денег не жалел. Да и слуг своих одаривал истинно по-царски. А совесть, мораль… Ха! Вор у вора украл, слыхали такое? Тут мораль другая. За общее дело голову положить – будь добр, честь тебе и хвала. Стащить копейку у товарища – позор и смерть мучительная. У царя украсть, чтобы он не узнал – уважуха за фарт воровской. Главное – чтобы не узнал.
Не то чтобы я был увлечен этой так называемой воровской романтикой, нет просто, раз уж попал в такой коллектив, то надо соответствовать.
 А за Аристофана я не беспокоился. Он был по своему честен и воровские традиции чтил и даже если и попадётся, меня не выдаст. Да и я что? Ну, помог рубашечку украсить, чтобы романтическому бесу помочь в любовных делах, какие претензии?
Успокоив себя так, я закинул и этот мешочек под кровать.
И вовремя. В Канцелярию наведался Кощей.
— По добру ли по здорову, батюшка? – склонился Михалыч.
— Порядок, Михалыч, сам-то как? – и, не дав ему ответить, Кощей повернулся ко мне: — Ты, Федор Васильевич, давай отдыхай, но не сильно-то расслабляйся.
— Я отдыхаю?! – начал возмущенно я, но Кощей жестом заткнул меня.
— Дело мы своё не закончили еще. Считай, только начали, а впереди – самое сложное. Чини пока свои железки, а завтра будем думку думать. Люди мои верные завтра из Европ прибудут.
— Это которые в Ватикан да Константинополь мотались? – вспомнил я.
— Они, — кивнул Кощей и потёр ладонями, из которых посыпались искры. – Добыли, что надо, завтра Федь будем с тобой посмотреть, как и что.
— Хорошо, Ваше Величество, как скажете.
— Так и скажу. А там снова готовься в Лукошкино лететь.
— Ох, я же только оттуда! А зачем опять?
— Узнаешь. Ладно, работайте.
— Ваше Величество, — окликнул я, когда он уже почти вышел из кабинета. – Мы тут вечерком зарплату мою первую обмывать собрались. Не-не, никакого алкоголя на рабочем месте, что вы! Только чай да тортик от шеф-повара. Вы уж присоединяйтесь, если желание будет.
— Посмотрим, — кивнул Кощей и ушёл.
Ну и, кстати, посидели мы вечером душевно.
Тортик получился знатный, классический, как раз такой, как я люблю.
Мы с Михалычем налегали на торт, запивая душистым чаем, а Иван Палыч щурился от удовольствия от наших похвал. Аристофан, смущаясь, тайком плескал себе в чай коньяк, а мы делали вид, что не замечаем. Дизель, поставив локти на стол и подперев руками череп, вертел им во все стороны, явно наслаждаясь неторопливой беседой. Тишка и Гришка как обычно валялись в моём кресле пузами к верху, а в целом в Канцелярии царили мир, покой и уют.
Зашел и царь-батюшка. Почесал костлявым пальцем брюшко Тишке. Или Гришке, всё их путаю. Похлопал Дизеля по черепу, погрозил Аристофану, стащил половину торта и ушел. Идиллия.
 
* * *
 
Ну да, да, разбудил меня Дизель.
Как бы его перепрограммировать, хотя бы на час сдвинуть начало рабочего дня? Шесть часов утра, ну куда такое годится? Эх…
— Проснулся ужо? Вот и славно, вот и вставай внучек, иди ить ополоснись, а я тебе завтрак пока подам.
— Да иду я, иду…
Совместная атака Дизеля, Михалыча и холодной воды сделали своё дело и за стол я садился уже проснувшийся и даже бодрый.
— Ну, чем порадуешь сегодня, деда?
— А вот колбаски жаренные от Ивана Палыча, а салатик капустный это я тебе настрогал под яишенку с салом, кушай, внучек, кушай, да кваском-то прихлёбывай. А чай, нет, чай попозжее к блинчкам с маслицем-то да с вареньем кизиловым.
— Ух ты! Ням! А сам-то чего, дед? Садись рядом, я один всё не съем.
— Кушай-кушай, молодому много сил надо. А я ить у Иван Палыча окорочка навернул копченого с картошечкой молоденькой на масле пока он колбаски тебе жарил, вот и хватит мне. Я уже старенький, мне много не надо. Больше фунта окорока и не осилю поди. Разве что пивом запивать…
— Да ладно, Михалыч, не прибедняйся, ты у нас еще ого-го! Скажи лучше, какие планы у нас на сегодня?
— Да какие планы? Сам, небось знаешь, — дед стал перечислять, загибая пальцы. – Железку твою компутерную дочинить, раз. Кощей-батюшка про посланца своего иноземного говорил, два. Пообедать, три. Пополдничать опять же, ну и ужин, конечно, если перед ним ничего перекусить не захочешь.
— И повезешь ты меня, дед в Лукошкино на тачке, потому что я после твоих планов сам двигаться не смогу от обжорства.
— И повезу, внучек, — закивал дед. – А что ж не отвезти за ради дела-то?
— Всё хватит, деда, спасибо, наелся. Ну, дед… Ну, не могу больше… И еще хоть два блинчика не могу… Вон своим чертенятам отдай. И за окороком не надо на кухню бежать... Михалыч, хватит!.. Да давай уже свой блин.
Это у нас всегда так по окончании завтрака. Переубедить деда невозможно. Я уже приспособился – ем поменьше, чтобы после его уговоров ещё чуть-чуть влезло, он же не отстанет.
Наконец я отбился от Михалыча и махнул Дизелю мол, запускай, а сам сел за комп. Проследил, как идет загрузка, полюбовался на Рабочий стол. Всё, починил, ура.
Стоило, пока время есть, а работы нет, произвести очередную профилактику и я окунулся с головой в рутинные задачи типа дефрагментации файлов, проверки реестра и прочие скучные занятия за которыми и провозился почти до обеда. Хорошо еще, что тут Интернета нет. Все эти вирусы, вредные рекламные программки старающиеся проникнуть поглубже в систему канули в небытие. Хотя раньше часто было забавно повозиться, отлавливая эту вредоносную нечисть, поражаясь богатой фантазии и изощренности программистов, пишущих подобный софт.
Включив бесенятам «Ну, погоди!», я уступил им своё кресло и обратился к Михалычу, любовно расставляющему посуду во вчерашнем, новом комоде:
— Деда, а ты с Калымдаем и Машей не связывался?
— Ишо нет, внучек. Так ты и свяжись, а то руки у меня заняты.
— Угу. Только что-то мне Маше не хочется звонить, опять нарвёмся на любовные игрища.
Дед хихикнул, а я вызвал Калымдая:
— Не отвлекаю, ротмистр?
— Никак нет, господин генерал, тихо у нас пока.
— Уже неплохо. Есть новости?
— Немного. Участковый с Ягой ходили на склад с которого материю увели, вынюхивали как и что. Бабка потом уже в отделении доложила участковому, что почувствовала присутствие магии какой-то непонятной для неё. Про черное колдовство говорила.
— Так, понятно. Мы этого и ожидали. Ещё что-нибудь?
— А как же, Федор Васильевич, тут без приключений никак. В ночь на отделение милицейское напали.
— Да ты что?! И кто же? Как?
— А вот тут самое интересное, Федор Васильевич. Напали двое, как потом оказалось, охранников посла немецкого.
— Нашего посла? Который сейчас с Машей любовь крутит?
— Так точно.
— Ничего не понимаю… А мы считали, что посол в этой авантюре не замешан.
— А он, похоже, и не замешан. Участковый шум поднял, к царю бегал, а потом вместе с послом в Немецкую слободу и поехал. Посол ему этих охранников и выдал безоговорочно. Уже в порубе они сидят в милиции.
Калымдай хмыкнул:
— А мадмуазель Марселина с послом не расстается. И к царю с ним ездила и в отделение. Правда в карете оставалась пока посол своими делами занимался.
— А про пастора ничего не слышно?
— Пока не высовывался.
— Хорошо, Калымдай, спасибо. Продолжай присматривать там за всем, а мы, кстати, скоро опять к вам в Лукошкино нагрянем.
— Шашлык кушат будэм, да! Кумыс пить!
Я засмеялся:
— Ладно-ладно, давай, ротмистр, до связи.
Я повернулся к Михалычу, а тот, забыв про свой комод, уже стоял возле моего стола и через спинку кресла, на котором в восторге скакали бесенята, наблюдал за вечными антагонистами – Волком и Зайцем, метавшимися на экране.
— Михалыч?
— Ась? – дед развернулся ко мне и протянул смущенно: — Ить всё как в жизни-то. Один с голоду пухнет, носиться пропитание себе пытается найти, а другой жиреет на морковке да еще и издеваитьси…
Выдав такую оригинальную трактовку известного мультика, дед спросил:
— Ну что там ротмистр наш? Есть новости?
— А прав ты был, Михалыч на счет колдовства. Баба Яга на складе экспертизу проводила и тоже про колдовство сказала, про непонятное, чёрное.
— Вот! – дед поднял указательный палец. – Маша там как?
— С послом не разлучается, — отмахнулся я. – Там еще странность есть.
Я рассказал деду об охранниках посольских.
— Не пойму я что-то, внучек, — протянул дед. – Получается, что и посол в ентом деле замешан?
— Вряд ли. Он же сам эту парочку Ивашову сдал в поруб.
— Ну, или хитрит посол от себя угрозу отводит, людьми своими за ради этого жертвует или за его спиной кто-то дела делает.
— Думаю второе. Ты же вчера про пастора, что говорил? Посол весь на виду, да еще и с Машей, она бы уж что-нибудь да заметила подозрительное.
— Машка-то? – хмыкнул дед. – Да она в амурах своих увязла так, что ей не до чего таперича. Но ить прав ты, внучек, послу сейчас не до заговоров с нашей вампиршей-то.
— Значит пастор.
— Вестимо он, внучек, погань заморская.
В дверь резко постучали и раздался хриплый голос:
— Откр-р-рывай, Канцеляр-р-рия!
— Чего тебе, пернатый? – недовольно спросил Михалыч у ворона, открывая дверь.
Не знаю почему, а дед терпеть его не мог.
— Кощей зовёт. Ср-р-рочно.
— Ладноть будем скоро. А ты лети птица отседова, — проворчал дед, а я украдкой сунул ворону кусок колбасы, оставшейся с завтрака.
Ворон покосился на Михалыча, благодарно кивнул мне и деликатно ухватив кусок колбасы, упорхнул в коридор.
Я старался поддерживать хорошие отношения со всеми во дворце, мало ли что. Ну, кроме Гюнтера, дворецкого.
А Гюнтер торчал у кабинета Кощея всё с той же высокомерной физиономией когда мы с дедом явились на зов.
— Уймись, чахоточный, — отмахнулся от него дед, когда Гюнтер разинул рот, собираясь проорать, что мол, явились бездельники наконец-то к царю-батюшке.
 
* * *
 
Кощей в кабинете был не один.
Толстый мужчина, солидный, в стильной европейской одежде, кивнул деду:
— Здорово, Михалыч.
И с любопытством уставился на меня.
— Знакомьтесь, — представил нас Кощей. – Мой Статс-секретарь, генерал-поручик, господин Захаров. А это – мой давний коллега сеньор Генато Ретузо.
— Нет-нет, — приятным басом запротестовал толстяк, протягивая мне руку. – Сеньор Ретузо увы, слишком... э-э… стал известен во всех уголках старушки Европы. Зовите меня… э-э… мистер Бриф энд Транк.
— Да хоть Санта Клаус, — отмахнулся Кощей. – Давай показывай.
Ретузо-Транк поднял с пола и положил на стол футляр, ну точь-в-точь как у киллеров, которые в фильмах таскают в таких снайперскую винтовку.
Транк щелкнул замочками, я подошел поближе, а Кощей, наоборот, отступил на шаг назад.
В футляре оказался… костыль. Только не привычный мне современный, а настоящий, пиратский, с каким скакал небезызвестный Сильвер по Острову Скелета.
Две деревяшки соединенные вместе, одна длинная, а другая — подмышку, короче и толще.
— Вот! – торжественно как в цирке шпрехшталмейстер объявляет следующий номер, представил нам своё сокровище мистер Транк. – Костыль святого Инсинуария!
— Ну-у-у… — протянул я, не впечатленный видом пошарпанной палки с набалдашником, — Лупить таким по башке, может быть и будет удобно…
— Ну что вы, господин… э-э… Захаров! Этой, как вы говорите, палкой, святой Инсинуарий еще в пятом веке лично уложил трёх демонов… э-э… ада! И заметьте — совсем не слабых демонов!
— И как она работает?
— Сие доподлинно неизвестно, однако есть предположение, что ощутив демона рядом с собой этот… э-э… костыль, сам активизируется и начнет действовать.
— Туманно как-то…
— Истинно так, господин Захаров. Тысячу лет назад никто… э-э… не сомневался в чудотворной силе этого… э-э… предмета. Но за эти годы сохранилось лишь несколько документов… э-э… подтверждающих факты применения святым Инсинуарием этого оружия против демонов, но, увы, ни одного руководства.
— Можно? – я потянулся за костылем.
— Э, э, э! – Кощей резко шарахнулся в сторону, укрывшись за спиной Транка.
— Что такое? – я замер в удивлении.
— Ты поосторожнее с дубинкой этой. Может она самонаводящаяся. Как шарахнет в меня, драгоценного! Я, знаешь ли, тоже не на стороне Добра и Света.
— Понял, Ваше Величество.
Я взял костыль и покрутил его в руках, разглядывая, а потом передал Михалычу:
— Палка и палка. Старая, потертая, тяжелая. Ни курка, ни кнопки, ни какого спускового устройства.
Дед, осмотрев костыль, кивнул и передал его мне.
— Не знаю, Ваше Величество, — в сомнении протянул я, укладывая костыль в футляр. – Не буду сомневаться в подлинности и чудодейственности этой вещицы, только как ей пользоваться? Выйдешь с такой наперевес демону навстречу, сожрёт тебя демон, закусив костыликом и всех чудес.
— И не сомневайтесь, дорогой… э-э… господин Захаров! – вскричал мистер Транк, доставая из внутреннего кармана сюртука какие-то пожелтевшие листы, свернутые в трубочку. – Вот те самые документальные свидетельства, подаренные… э-э… мне главным хранителем библиотеки Ватикана.
— Да я и не сомневаюсь, мистер Транк, ну что вы. Я просто не понимаю, как пользоваться этим костылем.
Транк развел руками:
— Ничем помочь не могу, господин Захаров. Думаю… э-э… в нужное время эта чудодейственная вещь, сработает сама. Вот как описывал хронист, — он развернул листы, быстро нашел место и зачитал: — И вскинул свой костыль смиренный Инсинуарий, и направил он его на демона мерзкого, богопротивного, и восславил Господа нашего, и наложил крестное знамение на орудие своё, и вырвалось копьё огненное во славу Господа нашего и Пречистой Девы Марии, и поразило то копье святым пламенем исчадие ада, и возопив жалостливо, но страшно, исчезло то порождение тьмы с земли нашей грешной.
— А ничего там нет, типа нажать на сучок два раза или сдвинуть набалдашник в сторону?
— Увы, господин Захаров.
— Ладно, — Кощей закончил вытирать губы от плевков, которыми он сопровождал чтение исторической хроники. – Другого у нас всё равно нет. Будем использовать это. Собирайся, Федор Васильевич, завтра Горыныча тебе вызову. Полетишь с костылем на демона.
— Э-э-э… Ваше Величество, я? Мне демона убивать?!
— Ну, убивать это у тебя силёнок не хватит, а вот костылём ему настучать так, чтобы он прямиком в ад свой рухнул да, именно тебе. А кому еще? Из людей у нас только ты да Михалыч, остальные – нечисть. Им не то что костыль в руку взять, а и находиться-то рядом с ним очень неприятно. По себе знаю.
Вот так. Иди Феденька воевать демона. Вот тебе палочка и хоть по башке его дубась, хоть под хвост запихивай, а изгони проклятого с земли нашей русской. Спасибо за доверие.
 
* * *
 
Вечером забежал Аристофан, украдкой вручил еще один мешочек золота. За рисунок на рубашку, конечно же.
Дизель вертелся перед зеркалом, а Михалыч сидя на диване, чесал за ушками Тишке да Гришке, тихонько приговаривая:
— А мы быстро со Статс-секретарем туда и обратно, вы ужо не проказничайте тут, Аристофана слушайтесь. Ежели кто обидеть вздумает, сразу к бесам бегите или вон к Дизелю нашему. Бесы в казарме своей вас и накормят и напоят, только ить с ними вниз в подвалы не ходите. Лучше на кухню к Иван Палычу сбегайте, у него всегда сладенькое есть.
— Ну что ты, деда, как навек с ними прощаешься? Мы же быстро смотаемся и вернемся с победой. — Я вздохнул и добавил: — Надеюсь.
Михалыч вздохнул:
— Дизель, не в службу, а в дружбу, ты уж присмотри тут за моими оглоедами.
Дизель вздохнул, кивнул, а потом жестами показал, что если кто полезет обижать бесенят, то у того сначала ручки оторвутся, потом ножки, потом попе больно будет, а уж голову обидчика он сам очистит от мяса, высушит, отполирует и подарит деду в качестве плевательницы. Дизель может быть очень выразительным, когда захочет.
Так вздыхая, мы и завалились баиньки.
А снилось мне Лукошкино. Будто иду я по улице, а тут вечер не вечер, еще не темно, но солнышко уже скрылось и весь город окрашен в такие мягкие, желтоватые цвета. Иду я по городскому парку, а со стадиона, который тут совсем рядом через дорогу, слышны крики болельщиков, свист, шум. Лепота. Все отдыхают, своими делами занимаются, а вокруг такая благолепная лень, что самому себе завидовать начинаю. А на лавочке рядом с дорожкой смотрю, сидят участковый с Горохом и машут мне бутылками пива мол, давай, Федь подсаживайся, как раз бабка с Машей за рыбкой сушеной к пиву побежали.
Я подошел, угостил их сигаретами, они мне бутылку пива выдали и сидим, болтаем так душевно. А тут кусты раздвигаются и из них вылезает Кощей, а позади него Гюнтер с Кнутом Гамсуновичем и все с красными повязками на руках. Кощей нам так строго: «Распиваете, граждане?» И как засвистит в свисток!
 
* * *
 
Ну да, не Кощей то был со свистком, а мой Дизель с моим же генератором.
Трудовой распорядок, тудыть его.
Легкий завтрак мне тоже не светил сегодня. Дальняя дорога, вы же понимаете, надо покушать хорошенько — когда еще бедному Феде перекусить удастся. В итоге из-за стола я выползал, а не вставал да еще пару часов на диване отлеживался, переваривал. Нелегко приходится на службе кощеевой, вот что я вам скажу.
Хорошо еще к Кощею не надо было с раннего утра бежать, так что поплелся я к начальству часикам к десяти.
Царь-батюшка изволили кушать, но меня милостиво приняли.
Котлетка не из самых больших, пюре пара ложек да блюдечко салата. Михалыча на него нет!
— Приятного аппетита, Ваше Величество.
— Садись, — Кощей махнул вилкой. – Горыныч в полдень за вами прилетит. Есть хочешь?
Меня аж передернуло:
— Спасибо, сыт. Ваше Величество, а вы сами-то в костыль этот верите?
— Тут, Федор как получается, — Кощей сдвинул корону на ухо и почесал череп, — нам-то особо и выбирать не из чего. А всё ж у католиков всякие раритеты священные часто большой силой обладают. Думаю, подходящую штучку мне доставили.
— Хорошо бы…
— Не робей, Статс-советник, всё у нас получится!
— Вашими устами…
— …да мозельское пить, — перебил меня Кощей, отхлёбывая из высокого фужера. – Ладно, что тебе там понадобится?
— Ну, сам костыль, само собой, а так… деньжат мешок на всякий случай и больше ничего вроде бы.
— Так ты же вчера получил? – удивился наш щедрейший царь-батюшка. – Или пропил уже?
— Так я зарплату получал, Ваше Величество, а на накладные расходы мне никто еще не отсчитывал.
— Ладно-ладно, — проворчал Кощей, порылся в ящике стола и бросил мне увесистый кошель. – Отчет потом в бухгалтерию сдашь.
— Всенепременно, Ваше Величество. А тут еще небольшой вопрос имеется.
— Ну?
— Да я про Калымдая, ротмистра вашего верного. Парень там вкалывает, старается, почитай в одиночку такую операцию провернул. Наградить бы его, а?
— А верно. Офицер он грамотный, пользы от него много, да и бандитов своих он вышколил как надо. Дадим ему медаль.
— И следующее звание.
— И охотничий домик под Лукошкино! – рявкнул Кощей. – И медали ему за глаза будет.
— Ну, Ваше Величество, ну нельзя же так! Вон Горох, говорят, участковому своему за раскрытие дела звание повысил. Так, то Горох, а то – вы.
— Да? – Кощей забарабанил пальцами по столу. – А скажи мне, Статс-секретарь, Калымдай мой как тебе показался?
— Грамотный офицер, Ваше Величество, пользы от него много.
— Мда?
— И бандитов своих знаете, как вышколил? Просто загляденье.
— Я вот тут подумал, надо бы ему очередное звание присвоить, как думаешь?
— Добры вы, Ваше Величество, что уж тут сказать.
— Чего?!
— Ну, я в том смысле, что мудры и справедливы.
— А ну это да. Вот и настрочи тогда указ о награждении, раз ты у меня секретарь.
— Сделаем, Ваше Величество.
— Только, Федор, не надо в конце подписывать «Целую, Кощей» как в прошлый раз. Напиши просто: «Наиужаснейший, Великий, Грозный», ну и от себя добавь в том же духе пару строчек.
— Понял. Разрешите идти, Ваше Величество? Только костыль давайте я уж сразу прихвачу.
Костыль прямо в футляре Михалыч запихал в свой безразмерный колдовской кошель, а вот от мешка неподъемного мне его кое-как удалось отговорить.
— Дед, ну ты сам прикинь, наступает важная финальная стадия операции. Нам мобильность нужна, а ты с этим баулом за спиной ковылять там будешь.
Поворчав немного, попричитав, что нынешняя молодежь в жизни-то ничего и не смыслит и учи, не учи её… ну и так далее, Михалыч всё же расстался с мешком, чем меня очень обрадовал. Зато тут же в кошель начал пихать всё подряд. Я еле отговорил брать с собой сковороду для оладиков, две подушки и ведро для утреннего умывания.
 
* * *
 
В полдень мы стояли у ворот дворца, поджидая персональное летательное средство.
Горыныч не опоздал. Появившись из-за леса, он плавно пошел на снижение, лениво взмахивая огромными крыльями. Приземлившись рядом с нами, он хором вздохнул, огляделся сразу тремя головами и правая голова пробурчала:
— Здорово, Михалыч.
— Федор, салют, — поздоровалась левая.
А средняя опустила челюсть на землю, закрыла глаза и шумно вздохнула, выпустив клуб едкого дыма.
— Горыныч, ты чего? Опять зуб что ли? – заволновался я.
— Не, — пробасила правая. – Ничего. Полетели уже.
Средняя опять вонюче вздохнула.
— Да чего случилось-то?!
— Ничего.
— А чё он?.. – взвилась левая, но тут же притихла и добавила шёпотом в сторону: — Дурак здоровый…
— Кто?
Правая снова огляделась и тихо пробурчала:
— Кощей.
— Поругались что ли?
— Угу, поругались, — согласилась правая.
— С ним поругаешься, ага, — промямлила левая. – Живо хвост колечками на колбасу нарубит.
Я сочувствующе покивал, а Михалыч наоборот, прищурился и ехидно спросил:
— И чавой-то ты, милок, в этот раз затребовал?
— А я чё? Я ничё! – завозмущалась левая. – Гоняет нас целыми днями по всему миру, а мы, может быть, устала и кушать хочу!
— Да ладно… — просопела правая, но левая уже завелась.
— Я ему говорю, давай мол, условия труда менять! Это же эксплуатация в чистейшем виде! Десять вёрст полёта – один баран или четверть коровы, вот скажи, Михалыч, разве мы много попросил?!
— Правильно, соколик, правильно. Ить плутация и есть. Ты требуй медицинской страховки, оплаченного трехмесячного отпуска, создание профсоюза летательных гадов, ведро крови каждой голове за вредность…
Левая голова радостно кивала, найдя сочувствующего.
— …личную стюардессу, бесплатные завтраки во время полета, отпуск по беременности…
— Издеваешься да? – вернулась из розовых мечтаний левая. – Вот так да? А я в тебя верила, Михалыч, а мы тебя другом считал…
— Так ты думай, что царю-батюшке говорить, дубина ты стоеросовая трёхглавая!
— Ладно, проехали, — пробурчала правая.
Ну да, Горыныч загнул со своими требованиями вот только лететь на голодном драконе мне как-то совершенно не светило. Не сожрёт, конечно, но вдруг сил не хватит да рухнет посреди лесов? Чеши тогда пеходралом неделями до ближайшей деревушки.
— Горыныч, — обратился я к нему. – Кушать хочешь?
— А то, — засопела левая. – Мы со вчерашнего ничего не кушал. Как вернулся с очередного задания, дали корыто каши, да и спать погнали.
— Михалыч, давай сообразим Змею покушать?
— Перебьётси.
— Я на голодном звере не полечу!
— Ты, Федор Васильевич, — раздался от ворот голос Кощея, — мне тут слуг не разлагай. Охамели все окончательно. Одному тариф повёрстовый вводи, другому золотишка отсыпь на пьянки-гулянки, вот возьмусь я за вас как с делами разгребусь маленько!
— Да Ваше Величество, — взмолился я, — ну чего вы?! Я же не из-за ваших размолвок с Горынычем дёргаюсь, я за технику безопасности переживаю. А ну как не довезет Змей из-за банальной нехватки сил? И будем мы скакать неделями по горам по долам, спасибо, хоть костыль есть, будет на что опереться.
— Ладно. Дело – прежде всего.
Кощей щелкнул пальцами и из ворот скелеты потащили три освежёванные бараньи туши.
Я хмыкнул про себя. Заранее ведь приготовил, весь разговор просчитал, а нам тут спектакль устраивает.
Кощей шагнул поближе:
— Жри, чешуйчатый, только смотри мне! Понял ли?
— Дык батюшка, — пробасила правая, — разе мы без понятиёв? Оступились разок, так урок-то теперь поняли.
— Разок… — передразнил Кощей. – Ладно, заправляйся и в путь.
 
* * *
 
Путь до поляны под Лукошкино для меня был уже привычным.
Горыныч сытый и довольный, разглагольствовал о том, как сейчас он прилетит, а шамаханы ему опять коровку притащат и как он её кушать будет, пока дед не оборвал его:
— Какие шамаханы, милок? Ты с закрытыми зенками летаешь, поди? Не видел, как Орда домой уходила?
— А корова? – тупо спросила левая голова.
— Зайчика в поле поймаешь и покушаешь, — отрезал дед.
Правая покосилась на меня в поисках поддержки, но я промолчал. Я ему что, председатель профсоюза «Аэрофлота»? Дозаправку я выбил, но это в собственных интересах, а с Кощеем пусть сам разбирается.
Дальше летели молча.
Когда приземлились, Горыныч, сухо распрощавшись, резко рванул вверх и тут же скрылся с глаз. Обидели маленького, угу.
— В следующий раз… ох, зараза… пусть Горыныч нас у городской стены высаживает, — проворчал я, продираясь через очередной бурелом. – Ночью полетим, никто и не заметит.
— Что, — понятливо спросил дед. – Нервишки?
— Есть такое, — признался я.
— Ну и зря. Сейчас в городе тихо должно быть. Шамаханов-то отогнали, Горох и успокоился, даже ворота открытыми держит.
Ну, да, только всё равно я немного волновался.
Ворота действительно стояли нараспашку и, хотя с десяток стрельцов и стояли на страже, на нас не обратили никакого внимания.
— Куда, деда?
— Давай, внучек, с Калымдаем свяжись, узнай где он.
А верно. Калымдай оказался на наблюдательном пункте в доме Борова рядом с милицией. Только его плохо слышно было – шум и крики почти полностью заглушали речь.
— Всё в порядке! – проорал Калымдай, перекрикивая шум. – Давайте подходите, жду.
Попасть в дом Борова оказалось непросто. Весь пятачок перед бабкиным теремом был занят толпой немцев орущих не понять что и размахивающих кольями и булыжниками. Около ворот стоял пастор Швабс и тоже что-то орал, то поворачиваясь к соотечественникам, умело заводя толпу, то грозя кулачками выглядывающим из-за забора стрельцам. А с близлежащих улочек стекались ручейками и Лукошкинские жители.
— Растудыть твою! – восхищенно помотал головой Михалыч. – Давай-ка, внучек, по краешку, по стеночке пробиваемся.
Кое-как протиснувшись между озверевшими немцами и чудом державшимися плетнями, мы наконец-то попали в дом, ставший в последние недели наблюдательным пунктом.
Калымдай нас встретил радостно, но тут же замахал руками мол, все разговоры потом, пошли на чердак, а то всё веселье пропустим.
Удобно устроившись у сдвинутых в сторону черепиц крыши, открывавших нам отличный обзор, я спросил у ротмистра:
— Так что тут происходит?
Калымдай заулыбался во весь рот:
— Конфликт участкового и пастора разгорается с каждым днём. Нам только и остаётся, что наблюдать, даже вмешиваться не надо. Помните, я докладывал, что двое охранников посла напали на милицию?
— Ага, было такое.
— Повязали их тогда, посадили в поруб, а сегодня в порубе они трупы оказались.
— Как так?!
— А не понятно как. Только это не менты их прибили. Бабка говорила, что не хорошо их как-то придушили, что теперь они оборотнями стать могут, упырями. Мол, надо их по-особенному захоронить, сжечь или кол осиновый в грудь вбить. Участковый трупы к немцам отправил, а немцы и поднялись. Пастор там замутил головы своим мол, убили менты охранников да еще требуют над телами надругаться особым способом. Вот и рванула немчура к отделению за своих мстить. Только, думаю, без адовых сил тут не обошлось.
— Демоны своих же подставили? Зачем это им?
— События развиваются, господин генерал, только выводы пока делать рано. Пока только накапливаем информацию. Как-то всё запутанно. Ещё и взрыв этот вчерашний…
— К-к-какой взрыв?!
— А я не докладывал разве? Прошу прощения, не успел. Вчера вечером, когда участковый с бабкой и Митькой возвращались домой, на их пути сработало самодельное взрывное устройство. Хорошо так жахнуло, Федор Васильевич, у нас аж дом затрясся.
— Живы хоть?
— Все живы, так, мелкие царапины. Бабка сегодня там вынюхивала и докладывала участковому мол, ингредиенты для бомбы местные, колдовские, а вот само колдовство ей почему-то показалось не нашим, иноземным.
— О погляньте-ка, — перебил нас дед. – Мент участковый объявился.
Верно, с той стороны забора забравшись на телегу, участковый пытался утихомирить немцев, но они его особо и не слушали, а орали по-своему, явно собираясь штурмовать участок. А тут еще и наши, постепенно окружив немцев, поддавали жару, призывая навтыкать немчуре, оборонить участкового и царя-батюшку, защитить Русь от недругов и пойти спалить Немецкую слободу заодно и пограбив хорошенько. Последнее предложение вызвало особенно радостные вопли. В общем, народ, как немцы, так и наши, развлекались от души. А вот участковому я не завидовал.
Спас участкового посол, прикативший в карете, из окошка которой выглядывала Маша. Посол всего парой фраз заткнул своих соплеменников и немцы, дружно построившись в колонну, замаршировали к себе в слободу. Горожане, недовольно пошумев тоже быстро рассосались, а посол, вернувшись к Маше в карету, отбыл куда-то.
Ну вот, а всё так интересно начиналось…
Мы спустились с чердака, Калымдай отослал куда-то Борова, а я приступил к раздаче пряников.
— Смирно! – скомандовал я, а Калымдай машинально вытянулся, несколько недоуменно взглянув на меня.
— За особые заслуги перед царем-батюшкой, медалью «За Кощея!», награждается ротмистр Калымдай! Кроме того, специальным Указом Великого и Ужасного, ротмистру Калымдаю присваивается очередное воинское звание. Поздравляю, майор!
— Служу царю-батюшке!
Я протянул ему руку:
— Рад за тебя, Калымдай, честно заслужил.
— Спасибо, господин генерал! – крепко пожал мне руку новоиспеченный майор и тихо добавил: — А ведь без вашей протекции тут не обошлось, а, Федор Васильевич?
Я замахал руками:
— Кощей, всё Кощей, я только Указ доставил.
Михалыч растроганно всхлипнув, смахнул слезинку с глаза:
— Ну, обмывать после победы будем. А сейчас так, чтобы обычаи не нарушать.
И дед потянул из кошеля пузатую бутылку коньяка.
Очень так душевно мы посидели. Пить-то там особо нечего было, ну что такое одна бутылка на троих взрослых мужчин? Зато наговорились вволю.
Когда стемнело, объявилась Маша.
Вся в белом, в кружевах, с легким макияжем и горящими щечками, Маша выглядела очаровательной такой барышней времен Александра Сергеевича.
Калымдай тут же вскочил, галантно усадил Машу с нами за стол и налил ей остатки коньяка в глиняную кружку за неимением бокала.
Маша коньяк только лизнула и, стащив пряник, объявила:
— Господа, намечается ле проблем. Без вашей помощи я не справлюсь.
— Замуж собралась и надо свадебку устроить? – предположил дед.
— Замуж мне еще рано, я слишком молода для семейной жизни.
— Не нагулялась ишо, — перевел дед.
— Фи. Мой Кнутик в большой опасности, но самое плохое – ситуация складывается так, что он может помешать нашим планам.
Оказалось, что пастор Швабс сегодня решил открыться послу и предложил ему поучаствовать в плане воцарения католической церкви в Лукошкино. Но посол, как умный и поднаторевший во всяческих интригах человек, сразу заподозрил неладное. Взяв время на раздумье, не сказав пастору ни да, ни нет, он тут же поделился с Машей своими подозрениями. Придя к выводу, не без помощи Маши, конечно, что в деле замешаны нечистые силы, посол, хоть и будучи католиком, но и оставаясь патриотом Лукошкино, решил разрешить проблему самым простым образом — убить пастора или хотя бы отправить его под стражей на родину для честного и беспристрастного суда.
Молодец конечно, только планы он нам ломал капитально. Кроме того, посол действительно оказался в смертельной опасности. Доверять телохранителям после их нападения на участкового было бы уже глупо, а вот убить самого посла они вполне могли, если и правда, как мы подозревали, они находились под влиянием пастора и адских сил.
Мда… уж точно ле проблем.
— Прибить посла, да и всех делов, — предложил Михалыч.
— Моего Кнутика? – Маша так улыбнулась деду, что тот, выставив перед собой ладони, тут же забрал назад своё предложение.
— Похитить и спрятать на время проведения операции, — выдал свой вариант Калымдай.
Ну, это уже было более дельное предложение.
— Похитить хорошо бы, да только какой он шум потом подымет…
— Обязательно, — кивнула Маша. – Дипломатический конфликт.
— Если бы тихо так, сам бы себя похитил.
— Это можно сделать, мсье Теодор, — снова кивнула Маша.
— Как? Ну-ка, ну-ка…
— Я пойду на жертву и спрячусь с моим Кнутиком где-нибудь на несколько дней и буду его всячески отвлекать… — Маша облизнула губки, — …от событий в городе.
— А есть где? Может дом снять?
— Не надо, мсье Теодор. Я уже сняла в Немецкой слободе верхний этаж у четы Грозенберг.
— Не разболтают? – спросил Михалыч. – Может их прибить, да и всех делов?
— Дед, что ты сегодня такой агрессивный?
— Охти ж мне, внучек и правда, чавой-то я? Горыныч, вражина чешуйчатая завёл.
— Не разболтают, дедушка Михалыч. Кнутик им прикажет молчать.
— Ну, отлично. А под каким предлогом ты думаешь его заставить исчезнуть?
— Шерше ля фам, мсье Теодор, как всегда. Устроим семейный конфликт, основанный на любовных отношениях.
Я, ничего не поняв, взглянул на Михалыча, на Калымдая, те пожали плечами и мы все дружно уставились на Машу.
— В одном своем романе, господин де Вуарасье описывает…
— Не надо! – хором взмолились мы.
— Надо, мсье. Не переживайте, я коротко. Хотя подобное отношение к великой литературе и полное игнорирование классиков…
— Маша!
— Уи, уи… Так вот в том романе семья одной чудесной девушки, влюбленной в некоего кавалера, сильно переживала о том, что сей кавалер может оказаться просто жиголо, желающим разбогатеть за счет выгодной женитьбы, компрене ву?
— Компрене, но не очень. И что дальше?
— А дальше папа девушки отправился посмотреть на этого шевалье и устроил ему такой эль скандаль, что девушка и кавалер вынуждены были бежать в южные страны, где обосновались, в конце концов, у некой доньи Аристарто, которая в свою очередь…
— Маша! Понятно-понятно, достаточно. Значит, нам нужен папа.
— Лучше дедушка, мон шер. Да-да, дедушка старый пират, — загорелась Маша новой интригой, — Который только что вернулся из набега на дальние испанские колонии в южных морях и привез с собой очаровательную мулатку, у которой…
— Маша! Да фиг с ним, хоть пират, хоть барон-разбойник. Где его только взять?.. Что, Михалыч? Что ты руку тянешь, как первоклашка? Ты?!
Ну, я заржал, честно признаюсь. Мне потом было стыдно, но в этот момент, попытавшись представить нашего дедулю в роли благородного пирата, я заливался хохотом, обхватив руками живот. И только общее молчание помогло мне справиться с собой. На меня уставились три пары суровых глаз.
— Вы чего? Вы что серьёзно?! Михалыч?!
Оказалось, что очень даже серьёзно.
Я замолчал и с удивлением наблюдал, как мои соратнички обсуждают план предстоящего представления, отвергают и одобряют детали, размышляют, где бы найти реквизит…
— Костюм я могла бы поискать в Немецкой слободе.
— Или у еврея этого, Шмулинсона, он же вроде портной?
— Не надо никакой кареты! Мы, пираты, ить сызмала привыкшие пешком ходить.
— Двух пистолетов вполне хватит.
— И шпагу! Обязательно шпагу такую длинную, с узорным эфесом, ах, шарман!
Бр-р-р… Я сплю?
Спать я и правда, лег сегодня рано. Махнув на своих заговорщиков, я залез на чердак и, свив уютное гнездышко в куче лежавшей там соломы, почти сразу же заснул.
Однако поспать удалось часа четыре. Разбудили меня вопли со стороны милицейского терема. Я подскочил, раздвинул черепицы и вгляделся во тьму, стараясь понять, что происходит. Ничего. В смысле, ничего видно не было. Цивилизация тут еще не доросла до фонарных столбов и на улице темень была, как говорится, хоть глаз коли. В самом тереме мелькали огни, во дворе изредка кое-кто пробегал с факелом, но понять, что происходит, было невозможно. Ну и ладно. Я вернулся к своей постели. Каждый развлекается, как может.
 
* * *
 
— Федор Васильевич. Господин генерал, проснитесь.
— А? Что? А это ты Калымдай. Который час?
— Да уж петухи пропели…
— Что?!
— ...часа три назад.
— А, ладно. Что там у бабки ночью за шум был не в курсе?
— Уже в курсе. Опять напали на участкового. Причем, те самые охранники посольские, которых давеча в порубе задавили.
— Так они же умерли?
— Так точно. Упырями поднялись ну и… Не послушались немцы бабку, а зря.
— Жуть-то какая.
Мне стало как-то не по себе. По городу разгуливают упыри, кто бы при таких радостях в себе бы был, скажите?
— Вставайте, Федор Васильевич, скоро начинаем.
Я спустился по лесенке вниз, развернулся и икнул.
— Ми-ми-михалыч… ты?!
В бравом европейском вояке очень похожем и правда, на старого пирата, моего деда узнать было невозможно. Европейский костюм, сюртук, белоснежная рубашка под ним, короткие штаны по нынешнему европейскому образцу, сапоги с широкими раструбами, да и еще и черная шляпа, с загнутым одним полем, удерживаемым какой-то широкой брошью.
— Деда?
Михалыч поправил два длинноствольных пистолета заткнутых за широкий черный пояс и усмехнулся знакомой улыбкой:
— Что, внучек, не узнал?
— Не-а, — помотал я головой.
Дед еще и бороду свою заплел в две длинные косички и вид у него был очень странный и крайне воинственный. Шпага на широкой перевязи завершала общий вид.
— Охренеть… Дед, а я ведь не прав был, когда смеялся тут над вами, уж извини.
— Вот и ладно, внучек, если ты поверил, небось и посла на мякине проведем. Сейчас еще повязку черную на глаз прилажу.
Я повернулся к Калымдаю и в восхищении развел руками.
— Сейчас начинаем, Федор Васильевич, — улыбнулся он. – Дедушка Михалыч выйдет огородами и отправится прямиком к послу в Немецкую слободу. Мадмуазель Марселина уже там. А мы остаемся тут, будем следить по булавочной связи.
Старый пират вдруг засуетился:
— Федя, внучек, вот тут каша гречневая да со шкварками, вот блинчики с медом и со сметанкой, вон там чаёк свежий только что заваренный, ты уж садись, откушай, а то день сегодня длинный будет. А ты майор, проследи чтобы генерал твой всё съел да и сам не чинись, подсаживайся рядышком и уплетай давай.
Вид грозного пирата, уговаривающего голосом деда меня покушать был уморителен донельзя и я еле сдерживался от смеха.
— Ладно, Михалыч, сейчас сядем, позавтракаем, а ты иди да булавку не забудь включить, как к послу придешь. Да я понял, понял, каша вкусная, со шкварками… И блины съем, не переживай… Обязательно в сметанку макать буду… И в мёд! Михалыч, иди уже!
Михалыч погрозил нам пальцем, широко улыбнулся и вылез через окошко в огород.
А мы позавтракали и замерли в томительном ожидании.
Я сидел и тупо пялился на последний блин, лежащий на тарелке, а Калымдай нервно расхаживал из угла в угол.
— Наверное, до базара сейчас дошёл…
— Угу.
Семь шагов в одну сторону, семь в другую.
— На Марьинский переулок, небось, свернул…
— Ага.
— А там и до слободы рукой подать.
— Сядь, майор, не мельтеши, а?
В голове вдруг зашуршало и тихий, но бодрый голос деда доложил:
— Захожу ужо.
Мы вскочили. Сели.
Стук в дверь и… Разговор вёлся на смеси немецкого и французского! Ну, конечно, Михалыч-то полжизни провел в Европе, экспроприируя экспроприаторов, а у меня базовый курс английского в университете из которого помню только околокомпьютерную тематику.
Я огорченно обернулся к Калымдаю:
— Ничего не понять.
— Сейчас разберемся, тише.
— А ты что иностранные языки знаешь?!
— Только в общих чертах. В академии учили, как первичный опрос пленных проводить, — скороговоркой произнес Калымдай. – Тише, Федор Васильевич, я переведу вам. Слово из трех понимаю, но общий смысл улавливаю.
Я закивал головой.
— Так, ну сейчас приветствия идут… Маша представляет мол, любимый дедушка, глава семьи… Только что вернулся из морского похода на испанцев…
— Мулатку привез? Всё-всё, молчу.
А было бы прикольно, если бы дед заявился к послу с мулаточкой в обнимку.
— Узнал, что внучка тут в варварской России жениха себе нашла… проверить… Ага, орать на посла начинает мол, соблазнитель, обольститель…
Крик Михалыча я и сам слышал. Даже перевод не нужен был чтобы понять, что сейчас послу воткнут один ствол в рот, другой… ну, скажем, в ухо, потом шпагой отрежут… Ну и всё такое весьма грозное. Я и сам поверил и даже посочувствовал послу.
— Маша просит не убивать… посол оправдывается, мол любит без памяти… Просит не ронять шкафы и не переворачивать стол…
Грохот мебели я тоже слышал. Дед явно вошел в роль, Станиславский отдыхает.
— Посол про свадьбу что-то говорит… Маша собирается из окна выпрыгнуть…
Вот интересно это, какие же сведения из пленных их учили в академии выпытывать? Ну ладно где там ближайший аэродром или ракетная шахта, но свадьба?
— Маша говорит, что из семьи уйдет… с любимым на Кавказ… нет, теперь в Сибирь… дедушка говорит, что из этих пистолетов на пятидесяти шагах белку в глаз бьёт… посол молиться начал на латыни…
Дед в меня пистолем бы тыкал, так я и на суахили молиться начал. Ах да, католики же. Тогда ладно.
— Дедушка монету достал… предлагает им жребий бросать кого он первым убивать будет… Маша себя предлагает… посол тоже себя предложил..
Галантный какой, надо же.
Раздался грохот выстрела, я так и подпрыгнул. Дед там не сильно вошел в роль?!
Калымдай успокоительно покачал головой:
— Кофейник подстрелил. Маша просит посла бежать с ней Турцию… Теперь в Японию… Дедушка требует от посла написать брачное обязательство… Да, точно, мол обязан на Маше жениться… Посол плачет…
Ну, это я и сам понял без перевода.
Монотонные удары и хеканье деда. А это еще что?
— Дедушка стол рубит… рыцарским мечом, который со стены снял… всё, перерубил… Меч, оказывается фамильный, еще прадеду посла принадлежал… посол просит дедушку принять меч в подарок…
Надеюсь, дед откажется. Только меча нам не хватало.
— Дедушка хвалит посла за благородство… обещает убить быстро… Маша говорит, что в обморок падать собирается…
Ну, прямо мексиканский сериал! Какие страсти, какая экспрессия!
— Дедушка говорит, что придет завтра утром… чтобы посол подумал… а еще чтобы к смерти подготовился… Маша говорит, что они умрут вместе… В одной могилке… куст роз…
Да кто бы сомневался.
— Всё, прощаются. Ага, ушел дедушка.
— Ну что, внучек, — раздался в голове шепот Михалыча, — всё слышал?
— Ох, дед… Ну ты и артист у нас! Давай, возвращайся скорее.
Через полчаса Михалыч постучал в заднее окошко мол, помогайте затащить старенького. Мечом, между прочим, постучал. Фамильным.
А прямо перед приходом деда отзвонилась и Маша. Засели они с послом в тайном месте, всё в порядке.
— Вы, мсье Теодор, организуйте мне десять бутылок коньяка, французского, разумеется, и ящик Анжуйского. Для Фрица Грозенберга доставку пусть сделают. Мне Кнутика надо будет весьма активно тут удерживать.
— Хорошо, поищем.
— И пряников побольше. А там на базаре как войдёте сразу направо три ряда, там бабушка Петровна пирожками торгует. Пять с картошкой, три с капустой и десять с яблоками. В персидском ряду халвы возьмите, а в азербайджанском – пахлавы. Пару корзинок.
— Подожди, Машуль, вот как раз дедушка вернулся ему и расскажи, что тебе принести надо будет.
— Коньяк и вино. Оревуар, мсье Теодор.
Михалыч, кстати, когда я ему рассказал о Машиных запросах, заявил, что хватит с них самогона и браги, но мне было очень неудобно перед послом и я все-таки убедил деда не скупердяйничать.
 
* * *
 
После обеда мы с Михалычем, который, разумеется, вернул свой прежний облик эдакого живчика-дедка, пошли через базар к Немецкой слободе. Нам надо было найти подходящее место для атаки на демона. Только сначала зашли по Машиному запросу в торговые ряды. Услышав цены на коньяк и вино, дед оттащил меня в сторону и гневно зашептал:
— Ить совсем живоглоты, морды купеческие обнаглели такие цены ломить! Потерпит Машка до завтрева, а мы ночью сюда вернемся и тихонько…
— Дед!
— А что дед? Их, кровопийц, учить надоть!
— Это ты про купцов или про Машу?
— Про обеих… обоих… тьфу, ты!
Я, все-таки не слушая его ворчание, расплатился из выданных Кощеем денег и распорядился на счет доставки. На удивленный взгляд приказчика, отмазался мол, барыня велели и больше вопросов не возникло.
А вот место, от которого была бы видна Немецкая слобода, а в особенности немецкая церковь, мы нашли сразу. Лишь немного покружив вокруг слободы, мы заприметили такую ладную, симпатичную церковь с высокой колокольней и совсем недалеко от кирхи.
— От здесь мы этого пса поганого и будем поджидать, — довольно потер ладони дед.
— А как мы внутрь попадём? Наверняка же ночью месса будет? А тут закроют всё, наверное…
Увидав насмешливый взгляд Михалыча, я осёкся. Ну да, нашел из-за чего переживать.
— Давай хоть внутрь зайдём, осмотримся.
Тут дед возражать не стал и мы через калитку церковной ограды зашли в небольшой дворик, а из него по белым ступеням поднялись и в само помещение.
Я человек не религиозный. Крещеный, да, но в церкви бываю крайне редко. Вот во время сессий мы обязательно свечки бегали ставить, а так…
Внутри было красиво, тихо и как-то спокойно и уютно. Я с интересом разглядывал иконы, местных служащих, не знаю, как они правильно называются, ну попы с помощниками, надо понимать. Дед пихнул меня и указал взглядом на здоровенного такого попа, на пару голов выше меня, да и в объеме раза в три побольше.
— Отец Кондрат, — прошептал дед. – Главный тут, да и считай по всему городу не последний человек.
Интересно, надо запомнить на всякий случай.
Дед вдруг хихикнул:
— Кощей-батюшка, жуть как его боитси!
— Да ты что?! А чего он так?
— Да кто его поймёть, загадочного нашего… Отец Кондрат ентот, силы говорят большой, святость в ём сильная.
— А с виду так и не скажешь. Вон, пузень какой себе отрастил!
— Ну да бог с ними обоими, пойдём ужо внучек, осмотрелися мы тута.
Немного посовещавшись, мы решили опять отправиться на постой к нашему гостеприимному хозяину местного отель Плаза Лукошкинского разлива, который, едва завидев нас, рухнул на колени и зарыдал. От счастья, как я понимаю.
В общем-то, в этот день никаких больше приключений с нами не произошло. Вот и хорошо для разнообразия. От Калымдая вестей не было, Маша тоже молчала.
Вечером мы с дедом опять прогулялись вокруг Немецкой слободы и еще раз убедились, что место с церковью мы нашли самое подходящее.
На обратном пути в гостиницу нас хотели ограбить три мужика очень неприятной внешности, но дед отвёл их в сторону, а через минуту вернулся один, довольно подбрасывая на ладони два тощих, но приятно брякающих кошелька. Нет-нет, что вы, никого Михалыч и пальцем не тронул. Наоборот, мужики улыбались нам вслед, махали руками и низко кланялись. Хороший у меня дед, правда?
 
* * *
 
Утром меня разбудил Дизель.
Шучу-шучу, Калымдай разбудил по булавочной связи.
Доложил, что блоха на коте еще действует, связь отличная.
Вчера в отделение притаскивали Шмулинсона, ну, того гробовщика-портного, допрашивали он и раскололся и рассказал про свой спор с пастором на счет черной материи.
А ночью на участкового опять напали и опять те же самые охранники-упыри. Я уже начинал привыкать к происходящему. Охранников стрельцы порубили в фарш, а останки, наконец-то сожгли.
В общем-то, и все новости.
Но это я рано радовался. Через полчаса Калымдай снова связался со мной и довольно взволнованно произнёс:
— Федор Васильевич, никак бабка не угомонится. Гонит участкового ночью в лес повидаться с лешим да порасспрашивать его о том, не творится ли на Руси чего странного? Не слышно ли что про нечисть иноземную?
— А чего леший-то знать об ентом может? – Михалыч подключился к нашей конференц-связи. – Он в лесу своём всё знает, кажную травинку, кажный сучок, а дальше своей земли у него интересов и нет.
— Мудрит что-то бабка, — протянул Калымдай. – Участковый уж как только не отбивался, как только не увиливал, а она всё стоит на своем, иди да иди к лешему.
— Да, небось, карга старая решила перед своим старинным полюбовничком, молоденьким постояльцем похвастаться. Подразнить его на старости лет.
— А что, бабка с лешим, как наша Маша говорит, амуры крутили?
— Да с кем эта бабка только не крутила, — отмахнулся Михалыч. – Даже за Кощеем-батюшкой одно время убивалася.
— Да ты что?!
— Да ну её в болото нам-то что? Тут другое, внучек… — дед замолчал, а я немного встревожился.
— С помощью лешего можно участковому передать нужную информацию, — продолжил за деда Калымдай. – Или дезинформацию. В общем, всё, что нам выгодно будет.
— А да, верно, — теперь я задумался. – А что нам выгодно и как это лешему объяснить? Да и послушает ли он нас, возьмется ли помогать?
— Возьмётси, кудыть он денется. А участкового можно подтолкнуть рассказом о силах адовских, которые к нам лезут.
— Прямо всё ему и рассказать?
— А всё и не надоть, внучек. Так, подтолкнуть издалека. Ить сам подумай, участковый и так всё знает ужо, только всё это сложить вместе не может пока.
— Ну ладно, тогда сейчас подумаем, как на лешего выйти… Калымдай, у тебя всё? Тогда до связи.
— К лешему мы пойдём, внучек. А больше-то и некому.
— В лес? Вот же… А как мы его найдем? Лес-то вон какой большой. Да и не пошлёт он нас куда подальше? Больно ему надо с нами разговаривать.
— А вот для этого вызывай-ка ты царя-батюшку, обговорю я с ним енто дело. Ты не серчай, внучек, что я поперек тебя к Кощею лезу, просто так быстрее получится, чем тебе сначала объяснить всё, а потом ты нашему Величеству пересказывать будешь…
— Да ну, деда, я наоборот, только рад. Давай, конечно, вызову да разговаривай с ним сам.
Всё на удивление прошло нормально. Соединив деда с Кощеем, я заскучал и отправился вниз чаёвничать, где был окутан любовью и заботой нашего дорогого хозяина. Чай, кстати, был отличный, как и крендельки с маком.
Минут через десять появился дед и сразу же направился на выход, махнув мне:
— Идем ужо, внучек, поспешать надоть.
А дать чаю с крендельками поудобнее в животе улечься? Каторжная у меня всё-таки работёнка…
Пока мы шагали от городских ворот к лесу, Михалыч рассказал, что Кощей отправил Горыныча на поиски лешего и как он его найдет, так привезет на нашу полянку для беседы.
— А ишо царь-батюшка велел на том же Горыныче домой во дворец возвращатьси.
— О как… Что он там еще затеял? Нам же демона поджидать в Лукошкино надо.
— Не знаю, внучек, но велел быть непременно.
— Калымдая надо бы предупредить…
— Ужо сделано, не переживай.
— Вот ты, дед, орёл у меня!
— А то! – заулыбался дед. – Ну, давай, по бурелому, шагом арш!
Спасибо. С удовольствием, блин.
На поляне Горыныч с лешим уже дожидались нас.
Леший выглядел довольно странно даже на мой, привыкший к Кощеевым монстрам, взгляд. Мужик не мужик, шишка не шишка, а что-то среднее ростом с Михалыча, не выше. Это с ним бабка шуры-муры крутила? Кто их поймет, бабок этих…
Горыныч, поджидая нас, развлекался, играя с лешим в кошки-мышки.
Он лежал на брюхе, вытянув передние лапы, удерживая лешего. Правая и левая головы на длинных шеях, обогнув лешего с боков, преграждали ему дорогу для отступления, а средняя, нависая сверху, сюсюкала:
— И кто это у нас такой маленький? И куда это ты дурачок бежать собрался? Ну, давай поиграем, деревяшечка, побегаем, попрыгаем.
Леший зло пыхтел, но уже и не пробовал вырваться, хотя Горыныч иногда и разжимал лапы и тогда леший делал пару осторожных шагов в сторону, но головы тут же подталкивали его назад в лапы.
— Отчепись, зеленый! Да не слюнявь ты меня! Тьфу, жаба с крыльями!
— Обиделся, маленький… Обзывается еще… Нехорошо это. Но мы маленького поучим, по жопке ему нахлопаем и будет он у нас умненький, благоразумненький и очень-очень воспитанный.
— Или просто сожрём, — предложила левая голова.
— Привет, Горыныч! – поздоровался я, выходя на поляну.
— А, Федор Васильевич! Салют! Здорово, Михалыч!
— Здоровей видали. Пошто страдальца тиранишь?
— Да он сам попросил! – заявила правая голова.
— Ага, прибежал к нам и говорит мол, Горынушка, ну давай поиграем, ну давай, а? – подтвердила левая.
— А я что? Мы жалостливый очень. И дел много и голодный, но как отказать маленькому? – ухмыльнулась средняя.
— Врет! – заорал леший, дергаясь в когтях. – Брешет, кабан чешуйчатый!
— Сожру, — тихо и ласково сказала средняя голова, наклоняясь к лешему.
— Ладно, хватит, — заявил дед. – Отпусти его, Горыныч. Порезвились и довольно.
Леший вырывался наконец-то из крепких, дружеских объятий и отряхиваясь и ворча, заковылял к нам.
— Здорово, Михалыч, — протянул он руку моему деду.
Ну, может и не совсем руку, а такую ветвь с отростками. Ну не важно.
— Внучек мой, — представил меня дед. – У самого Кощея наипервейший помощник. Не так чихнёшь – удавит и глазом не моргнёт.
Я улыбнулся лешему, а тот отступил на пару шагов назад.
— Ну и чаво от меня надобно?
— Слыхал, в Лукошкино милиция объявилась? – начал дед.
— Ну, слыхал чавой-та. Водяной баил мол, начальник ихний к его мокрохвосткам приставал, обещал пряниками завалить, выклянчивал что-то у них.
— Вот начальник к тебе сегодня и заявится.
— Это еще зачем?! Заарестовать хочет? А вот фиг ему, менту поганому! В леса так уйду, что с партизанами не сыщет!
— Уймись, старый, кому ты нужен. Поболтать он с тобой хочет. И ты с ним поболтать хочешь.
— Не хочу, — насупился леший.
— Хочешь, хочешь, — ласково протянула средняя голова.
Лешего передёрнуло.
— Ты, леший, не дергайся, — строго сказал Михалыч. – Дело важное и Кощей-батюшка всё под своим надзором держит.
— И чё я ему сказать должен? – сдался леший.
— Будет он тебя пытать о нечисти иноземной, так и скажешь, что с запада на нас демонская рать движется. Что хотят захватить землю нашу, всех перебить, русалок, домовых, водяных, а самим тут править.
— Ох ты ж лышенько… Взаправду так и есть?
— Взаправду, — сурово кивнул дед. – Но ты не боись, мы обороним всех от супостата. Только помочь нам надо. За тем и к тебе пришли.
— Сделаю, — солидно кивнул леший. – Так бы сразу и сказали. Что еще надо менту сказать?
— Скажешь, что хотят наиглавнейшего демона вызвать на подмогу, а для ентого надо мессу богопротивную дьявольскую отслужить. Храм осквернить черной краской или чем еще да в том храме и вызывать демона.
— Ишь как мудрёно…
— Ну, вот так. Всё ли понял?
— Дык чего не понять-то? Понял, — леший начал загибать ветки-пальцы, перечисляя, — Мент придёт, промурыжу его маленько, про нечисть иноземную скажу, про храм черный, про мессу и демона главного. Так?
— Правильно. Вижу, не подведешь ты, — Михалыч похлопал лешего по плечу. Посыпалась кора и сухие ветки. – Ну, если всё понял, то пошли мы дальше дела наши важные, страшные и тайные вершить.
— Скатертью дорога…
— Подвезти тебя, может? – дед кивнул на Горыныча.
— Не-не-не, — попятился назад леший. – Я сам. Мне тут недалече.
— Ну, прощевай, тогда. Внучек, седлай Змея, полетели!
 В этот раз полет проходил куда более приятно, чем предыдущий. Горыныч, позабыв о своих обидах, всю дорогу плёл байки о том, как он сегодня гонял лешего по лесу, как вчера летал на обед к одной своей знакомой бесовке и она ему якобы та-а-а-кие намёки делала! Потом ударился в воспоминания о путешествии в Египет, посмотреть, не развалились ли пирамиды с тех пор, как он руководил лично их постройкой. Рассказал, как в Китае его провозгласили Великим драконом и ежемесячно поставляли по девственнице, а ежедневно – по откормленному тибетскому яку. А потом подлые корейцы выкрали его и продали в Японию, где он снова стал Великим драконом, только японским, зато выучился всяким там карате и основал школу ниндзя. Обидевшись на наш хохот, он предложил прямо сейчас показать пару приёмчиков, но мы еле отговорили его, убедив, что верим, а смеёмся над лопоухими китайцами, упустившими из рук такое чудо.
Распрощались с Горынычем вполне дружески и зашагали через коридор с монстриками в нашу Канцелярию.
Дизель, увидев нас, радостно заскрипел костями и рванулся запускать генератор —  соскучился по работе. Тишки и Гришки не было, но Аристофан, вручая мне два мешочка за рубашечные узоры, успокоил деда мол, бесенята живы-здоровы и вполне упитанны, просто сейчас умотали куда-то, скорее всего на очередную проказу.
Дед побежал здороваться с Иван Палычем, а я отправился к Кощею за разъяснениями.
Тишка и Гришка были тут как тут. Помахав мне лапками, они тут же зашикали на меня. Ну, понятно, опять Гюнтера кошмарят. Бесенята просовывали голову в приёмную Кощея, крутили фиги и показывали язык Гюнтеру, а когда он красный от злости, делал шаг к ним, с визгом удирали по коридору, но тут же возвращались.
Едва удержавшись чтобы и самому не показать язык, я оттёр Гюнтера плечом и стукнув в дверь, вошёл к Кощею.
Царь-батюшка сидел за своим письменным столом, заваленным свитками и листами и что-то сосредоточенно строчил большим пером по пергаменту.
— А, Федор. Садись, я сейчас.
Кощей, поводив пером еще немного, отстранился, с удовольствием разглядывая написанное, кивнул головой и поставил точку.
— Ну что там в Лукошкино?
— Да всё в порядке, Ваше Величество. Процесс идет по нарастающей. Участкового каждый день убить пытаются, страсти кипят, а мы выжидаем. Пообщались с лешим, обещал всё как надо пересказать участковому. А меня-то, зачем так срочно вызвали, Ваше Величество?
— Да вот как раз из-за участкового и вызвал. Чую я начнут вот-вот демоны атаку на меня, а участковый твой так и не чешется, всё пустяками какими-то занимается.
— А чего это он мой?
— А с того, что отдаю я участкового тебе на растерзание. Хочешь запытай его в темницах моих каменных, хочешь на масле зажарь да мне на ужин подай.
— Шутите?
— Мечтаю. Хочу я, Федор Васильевич, основательно вбить в тупую голову Никитки Ивашова, что грозный час приближается.
— Ну не сказал бы, что участковый такой уж тупой…
— Защитничек, — хмыкнул Кощей. – Вот и хорошо, вот и ладно. Ты и будешь с участковым беседу вести, когда он сюда заявится.
— А?
— Хочу пригласить его ко мне во дворец на встречу мирную, культурную.
— А чего сами не хотите с ним поговорить, Ваше Величество?
— Не по чину. Я – царь и Великий император, а тут, милиционеришка какой-то вшивый. Больно много чести ему будет. И так пусть радуется, что зову его.
— Понятно. И что я ему сказать должен?
— А вот всю ситуацию и обрисуешь ему, про демонов расскажешь, про мессу, про то, как я жизни не жалея царство охраняю, заслон на границах держу. Пусть перестает ворон ловить да за дело берется.
— Ясно. А когда он прибудет?
— А вот завтра ворона гонцом отправлю, а к ночи уже и явится пред очи твои светлые.
— Как скажете, Ваше Величество.
— А вот так и скажу. Иди, готовься к приходу гостя дорогого.
Кощей противно захекал, а я отправился переваривать услышанное.
 
* * *
 
Весь следующий день я провел в нетерпеливом ожидании встречи с участковым.
Мне предстояла встреча с моим земляком, человеком из моего мира и конечно я немного волновался и ждал.
Нельзя сказать, чтобы я уж сильно скучал по своему миру. Первые несколько дней да было, тоска такая подкатывала хоть волком вой. А потом дела начались. Пока Канцелярию обустраивали, пока с подчиненными знакомился, дворец осматривал, там уже и не до тоски стало. У Кощея знаете как интересно всё! Одни монстрики чего стоят. Да и сам дворец… Уникальное место. Смесь различных архитектурных стилей, да и сами залы, комнаты, да и коридоры не только по-разному построены, но и из разных материалов. Гранит, мрамор – тут обычное дело. Про золотые полы и серебряные стены, я уже рассказывал. А вот, конюшня, например, в которой Кощей свой табун держит, включая и огромного злющего черного жеребца, вот конюшня, она вся из дерева, но стоит прямо в гранитном коридоре. Представляете, какая смесь? А тут еще есть и Третьяковская галерея имени Кощея. Ну, это я её называю так, а на самом деле настоящая художественная галерея. Там и картины, какие хочешь и скульптуры со всего мира украденные, целыми днями можно ходить любоваться. Так что вскоре мне совсем не до грусти стало. А сейчас, когда чуть больше месяца прошло не хочу я больше домой назад. Ну, вот совсем не хочу. Дома что? Родня, конечно, близкие, но у нас же как сейчас — все заняты, все крутятся как могут и если есть связь с роднёй, то по телефону да и то изредка. А что еще хорошего такого, о чем грустить можно было? Даже и не вспомню вот так сразу. А здесь в этой сказочной, средневековой Руси, хорошо. Лепота, как местные говорят. Жизнь течет медленно, размеренно, никто никуда не спешит, всё так симпатично, очень просто и в этом своя красота есть. Эх, не умею я как Тургенев, например, загнуть про природу или пасторальную картинку местной деревни описать, но поверьте, классно тут. А еще работа у меня интересная и очень хорошо оплачиваемая, к тому же практически на полном содержании тут нахожусь. Коллектив у меня отличный, начальник совсем уж и неплохой. Уж поверьте, я в нашем времени куда как хуже начальников встречал. Да вообще, здорово тут. Никуда я отсюда деваться не хочу. Состарюсь, стану дедом Михалычем и буду молодежи опыт передавать, чем плохо?
Вот с такими мыслями и бродил до обеда по дворцу просто так, гулял, думал, любовался архитектурой. А после обеда отзвонился Калымдаю.
В Лукошкино веселье было в полном разгаре.
— Сходил в ночь участковый к лешему, — докладывал наш майор, — потом рассказывал бабке про сам поход и про известия о черной мессе и демонах. Тут всё в порядке.
— Значит, не зря вчера на лешего нажали.
— Да, хорошо получилось. Ненавязчиво и в тему. Кстати, когда участковый из леса утром в город шёл, на него опять напали.
— Ну, я уже и не удивляюсь. А кто?
— Да охранники посольские опять, те которые еще в живых оставались.
— Повязали их?
— Часть там же уложили, двоих в поруб сунули. Там уже кровь рекой льётся, Федор Васильевич. Охранники эти шестерых стрельцов завалили перед нападением.
— Ничего себе…
— Да уж. Демоны кровь человеческую любят.
— А Маша как там?
— Думаю, всё в порядке, с послом развлекается. Пробовал с ней связаться, но она только зашипела да связь оборвала.
— Ну, ясно, пусть развлекается, лишь бы посла не упустила.
— Мадмуазель Марселина не упустит.
На том и расстались с Калымдаем, но вечером уже он вызвал меня, доложить о очередных новостях.
В Немецкой слободе уже который день царили тишина и покой. Не считая, конечно пиратского налёта на посла. Пастор Швабс нигде не появлялся, да и в саму кирху никто не заходил и не выходил. А вот Горох, узнав об убийстве своих стрельцов, рассвирепел и лично возглавил обыск у немцев. Переворошили всю слободу, нашли только разгром у посла в кабинете да пастора больного. Даже допросить его не смогли.
И еще новый труп. И тоже связанный с милицией.
Говорят мол, Кощей — злодей. Ага, только трупы как у участкового тут направо и налево не валяются. Так что злодей-то он злодей, но общая обстановка у Кощея куда как лучше.
А да, новый труп. Ну, там совсем уж колдовское дело: муха влетела в поруб, а там их здоровяк Митька караулил как раз. Он эту муху и прихлопнул в лепешку, конечно. А лепешка эта человеком и обернулась. Представляете лепёшечка? Нет, лучше не представляйте, особенно после еды.
Совсем ближе к ночи я уже нервничал так, что даже закурил вонючую сигару от царя-батюшки. А тут и он сам в Канцелярию заявился. Руки потирает, хихикает, счастливый, будто в «Русское лото» квартиру в Саратове выиграл.
— Отдыхай, Федор сегодня! Забоялся-то твой участковый ко мне на ночь глядючи ехать. Кишка тонка у мента оказалась!
— Тьфу ты… Чего это он?
— Да я ж тебе талдычу: на словах он лев, а на деле – зайчиком под кустиком оказался!
Кощей радовался, как ребенок. А на меня вдруг навалилась жуткая усталость. Пошла реакция на день, проведенный весь на нервах.
Я и спать завалился совсем рано, наверное, еще и десяти не было. И не снилось мне ничего.
 
* * *
 
Разбудил меня Михалыч.
Причем, часов в девять утра. Как он Дизеля отогнал от генератора, ума не приложу. Но выспался я, как давно уже не высыпался. А тут еще дедовы оладики. Сказка! Поэма! Торжественная оратория! И всё это в одной тарелке. С мёдом и вареньем.
— Вот и хорошо, внучек, вот и славно, — умиленно приговаривал дед, смотря, как я разделываюсь с завтраком.
Ну и ладно, ну и лопну, зато деда порадую.
Я рухнул на диван в полном изнеможении:
— Деда, новости какие есть?
— А то как же. Калымдай велел передать, что участковый уже вылетел к нам на ступе. Лежи-лежи, внучек, не подпрыгивай, ему еще часа два до нас телепать.
— А Кощей не передумал? Может он сам с милицией встретится?
— Царь-батюшка с утра заперлись в лаборатории своей алхимической, ну и алхимичат там что-то. Строго-настрого велели не мешать. А тебе велел передать, чтоб ты в его кабинете участкового принял. В Канцелярию его вести не надоть.
— Да можно и в его кабинете, без разницы.
— Разница ить есть, внучек. У царя солиднее будет да загадочнее. Участковый на бумаги тайные да на приборы секретные заглядится, тут-то ты его ножиком и пырнёшь... Да шучу я, шучу, что ж ты так прыгаешь сегодня? А акромя того, неча ему тут у нас всё вынюхивать да высматривать.
— Да как скажите, мне всё равно. Особенно после такого завтрака.
— От и ладно. А как отдохнёшь, фрак примерь, вот на комоде висит. Это я у Иван Палыча повзаимствовал.
— Зачем мне фрак, дед? На балу с участковым мазурку отплясывать?
— Для солидности, внучек. Надо.
— Михалыч, ты не перегибай, а? Ну какой фрак? Джинсы да майка, самая что ни на есть рабочая одежда. Всё. И не спорь. Нравится фрак, сам его и одевай.
В отличие от вчерашнего дня, я был абсолютно спокоен, вся нервотрёпка исчезла как по волшебству. То ли перегорел я, то ли просто на деловой лад настроился, но чувствовал себя вполне прилично и был готов к переговорам. Так и провалялся на диване, пока к нам не заглянул Аристофан.
— Это… босс. Велено передать – подлетает мент вместе со своим петухом. Минут через десять у ворот будут.
— С каким еще петухом? Это жаргон ваш, что ли такой?
— Не, босс, в натуре петух. Птица такая.
— Ничего не понимаю. Это он Кощею в подарок, что ли везет?
Аристофан пожал плечами и исчез.
— Иди ужо внучек в кабинет царский, а я ентого участкового встречу да к тебе провожу.
Дед ускакал в одну сторону, а я поплелся в другую.
Гюнтер так и торчал у кабинета, но я, погруженный в мысли, не обратил на него внимания. Прошел в кабинет да уселся за Кощеевым столом. А ничего, удобно тут.
Минут через десять раздался стук в дверь и громкий голос Гюнтера оповестил:
— Участковый лукошкинского отделения милиции, младший лейтенант Ивашов к Его превосходительству Статс-секретарю, господину Захарову!
Высокопревосходительству, вообще-то. Ладно, потом припомню.
— Введите! – рявкнул я.
Участкового я впервые видел вот так близко. Ну, обычный парень моего возраста в милицейской форме старого образца. Смотрит насторожено, внимательно.
Я встал, вышел из-за стола и протянул руку:
— Федор.
— Никита, — немного поколебавшись, протянул руку в ответ участковый.
— Прошу, — я указал на кресло, а сам вернулся в своё за столом.
— Стой, — внезапно сказал участковый. – Стой. Ты что, из моего времени что ли?!
— Ага. Ну, чуть-чуть попозже, кажется.
— С ума сойти… — участковый опустился в кресло. – А сюда-то как попал?
— Да Кощей и затащил. Против тебя, кстати, бороться, — я хмыкнул и достал из ящика коньяк и пару стаканчиков. – Ну, давай, Никита, за знакомство.
— Против меня? – задумчиво протянул участковый, но я только отмахнулся и разлил по стаканам.
Чокнулись, выпили, выдохнули.
— О, блин, про закуску-то я и забыл. Сейчас организую.
— Да не, не надо. Я ж не на пир сюда пришел. А где сам Кощей?
— А царь-батюшка, дорогой наш Император и Владыка, зазорным для себя посчитали-с с мелким чином милицейским разговоры вести-с. Я за него, в общем.
— А ну да, конечно. И о чем тебе велено разговаривать? – с большой иронией он выделил «велено».
— Никита, завязывай, а? Я тебе не враг, ты мне, надеюсь тоже. А что оказались по разные стороны, так кого тут винить? Судьба. Или ты войны хочешь? Арестовывать случаем не кинешься?
— А есть за что арестовывать?
— А нету, — я развел руками. – Чист я перед законом.
— А пособничество?
— А доказательства?
Мы помолчали.
— Там это… — вдруг сказал участковый. – Мой петух. Не обидят?
— Не переживай, ничего ему не сделается. А зачем ты его вообще с собой потащил?
Участковый поморщился:
— Да это – Митька, мой младший сотрудник. Яга его колданула чтобы, если что…
— А ясно. Да, Кощей у нас петушиный крик как-то не очень… Мне-то по фиг, что петух, что кукушка.
— Так о чем разговор вести будем? – перешел к делу участковый.
К делу, так к делу. Не вязался у нас что-то пока разговор. Никита этот, напряженный был очень. Ну, понять его можно. Ладно, попробую его разговорить, может, перейдет на нормальный тон.
— Смотри, Никит, какая ситуация у нас получается, — начал я непринужденно. – Лезет демон к вам в Лукошкино, в курсе?
— Ну.
— А что это пастор воду мутит тоже в курсе?
— Ну.
— Что посол немецкий ни при чем?
— Ну.
— Дискету гну! – сорвался я. – Чего ты, как Штирлиц в Рейхстаге?! Не надо оно тебе, ну и вали назад! Хочешь один с адскими силами бороться — давай, действуй! Помощь не нужна – геройствуй сам, никто не держит!
Я отвернулся, успокаиваясь и коря себя за вспышку. Ну не выдержал, да. А чего он?..
— Ты это… — нарушил тишину участковый. – Извини.
— Проехали, — я махнул рукой и кивнул на бутылку. — У?
— Угу. Только по чуть-чуть.
Разлили, чокнулись, выпили.
— Слушай, — внезапно спросил участковый, — а как там Москва?
— Да нормально Москва. Я сам не москвич, но отстраивают во всю твою Москву. Покруче Парижев и Лондонов сейчас будет.
— Надо же, — с легкой завистью протянул он. – А милиция как?
— А нету больше твоей милиции! – с легким злорадством заявил я.
— Как?! – он аж с кресла слетел. – Совсем нет?!
— Совсем. Э, э, ты успокойся, переименовали её в полицию.
— Зараза… — он опустился назад. – А зачем?
— Ну ты как маленький… Зачем у нас чего-нибудь переименовывают? Зачем, что тут, что там, бояре сидят и законы новые придумывают, указы строчат?
— Ясно. Ну и как полиция?
— Да нормально, как всегда. Работают в основном. Народ не особо жалуется.
— Ну ладно. Так что там, на счет демона. Вельзевул, кажется?
— Скорее всего, он, — кивнул я. – Лезут они с запада массово, хотят придушить местную нечисть и на Руси самим утвердиться.
— Это я понял. А у Кощея, какой интерес в этом?
— Кощею такой расклад и на фиг не нужен. Сам понимаешь, зачем ему территорией влияния с кем-то делиться?
— Ну да. Лучше самому грабить.
— Сам Кощей не грабит, не надо наговаривать.
— Ну, разбойнички его, какая разница?
— Я не в курсе, в детали не вдавался. Допустим, пусть будет что-то вроде мафии, но сейчас суть в том, что Кощей предлагает объединиться против общего врага.
— Гуртом и батьку бить легче.
— Именно. Кощей западную границу держать обязуется. Обещает, что ни один гном или эльф там какой или какая, там у них нечисть? Короче, никого он оттуда на Русь не пропустит.
— Понятно, а от меня что требуется.
— Демона остановить.
— Всего-то? – невесело хмыкнул участковый.
— Да мы поможем. Информация, если какая нужна или еще что…
— Информация это хорошо, это всегда полезно. А пастор тут, каким боком? Чувствую я, что замешан он в этом, а как и что, понять не могу.
— Пастор тут как раз и есть ключевая фигура. Он всё это начал, захотел ад на помощь призвать. Дескать, явится демон могучий, перебьёт всю нечисть русскую, а сам только попытается власть захватить, а пастор со своими молитвами католическими уже тут как тут. А наша церковь якобы с демонами бороться не может, вот и перейдет вынуждено Русь в католичество. А пастора в благодарность Папой сделают.
— Идиот… А ад такой дурной или слабый, что пастору позволит себя прогнать? Ну как есть идиот.
— Да вот же. Но замутить дело он все-таки замутил. Про кирху немецкую в курсе? Что ее переделывают под черную мессу.
— Кража черной материи? Угу, в курсе.
— Кощей считает, что мессу эту со дня на день собираются провести. Тут-то и твой выход. Надо остановить их, не дать Вельзевулу закрепиться тут.
— Надо, конечно. Вот только ты мне скажи, Федор, как я тебе этого, совсем не слабого демона остановлю? С саблей на него кинуться?
— Проблема. Жаль Кощей в Лукошкино сам попасть не может, у него силушки ой-ёй сколько.
— А чего так?
— А там ваши все эти церкви… Потом еще кадр такой есть – отец Кондрат. Знаешь такого?
Участковый кивнул.
— Ну, не знаю как, но силён этот ваш Кондрат. Для Кощея всё это не смертельно, конечно, но работать комфортно не сможет.
— А с послом что? Я ведь на него сначала думал…
— Не, — я хмыкнул. – С послом всё в порядке. Он мужик честный, порядочный. За него не переживай, объявится когда время придёт.
— Ну-ну.
— Ты бы, Никит, прикинул, чего демоны эти боятся? Может с тем же отцом Кондратом поговорить? Возможно и наши попы могут хорошенько молитвой шандарахнуть?
— Поговорю, — кивнул участковый.
— Никит… — я замялся. – Я тебе сейчас всего сказать не могу, но мы тоже на подстраховке будем. Попробуем и свои методы. Глядишь, с двух сторон и одолеем совместными усилиями.
— Ладно. Договорились. Перемирие до окончательной победы над адом. А потом я всё равно за вас возьмусь, так и знай.
— Давай, дерзай, — хохотнул я.
— Вот скажи мне, Федь, ведь ты же не вор, не блатной, я же вижу. С чего же ты на такого преступника как Кощей работать стал?
— Уф-ф-ф… Да кто меня спрашивал? Ты вон к Гороху попал, ну и по специальности сразу пристроился. А я – к Кощею и тоже по специальности.
— Что еще за специальность?
— Компьютеры, — коротко ответил я.
— Ничего себе… А зачем Кощею компьютеры? Он тут разведывательный центр ЦРУ открыть хочет? Или бомбу атомную рассчитать?
— Ой, да перестань! – я отмахнулся. – Переписку деловую я ему веду, иногда помогаю послания тайные расшифровывать. Вот и вся моя преступная деятельность. Ты лучше как-нибудь на досуге о другом задумайся…
— О чем же?
— А вот смотри. Меня сюда Кощей затащил, надеялся, что раз мы из одного времени, то я против тебя эффективно бороться смогу.
— Ну и?
— Ну и со мной всё понятно. А вот тебя кто и зачем сюда затащил?
Участковый помолчал, потом встал:
— Ладно, Федор, вроде мы всё обговорили? Действуем, значит, сообща.
— Ага.
— Хорошо. Пора мне. Еще лететь и лететь обратно, а дел столько…. Сам понимаешь.
— Лады. Пошли, провожу.
— Не, не надо. Пусть дедушка тот проводит. Не хочу, чтобы Митька мой нас вместе видел. Язык, как помело, завтра же всё Лукошкино знать будет, что я не с Кощеем, а неизвестно с кем разговаривал.
— Ну как тебе удобней.
Он еще помялся:
— Федь, а ты на своем компьютере текст можешь сделать? Ну, книгу, что ли…
— Ну, могу в принципе, а что?
Ой, как он засмущался!
— Я тут… это… Ну, записи свои разбирал по делу о перстне с хризопразом и подумал, а может отчет такой сделать… ну, художественный?
— Книгу написать хочешь? Здорово! Я бы почитал с удовольствием. Давай, Никит договоримся. Ты – пишешь, а я текст наберу, книгу сверстаю, если не толстая получится, то и несколько экземпляров могу распечатать.
— Серьёзно? Слушай, здорово. Спасибо, Федь. Только… не говори пока никому, хорошо?
— Могила.
Нормальный он парень все-таки, этот участковый. Кощей с ним воюет, а мне он, похоже, не враг. В мирное время встретились бы, да и посидели, пива попили…
 
* * *
 
Только участковый ушел, как в кабинет ввалился Кощей. В лаборатории он, как же. Подслушивал, небось, где-то тут поблизости.
— Давай, Федор, хватай Михалыча и срочно в Лукошкино. Горыныч уже ждет у ворот.
— Прямо сейчас? А участковый нас не заметит? Мы же одним курсом пойдём.
— Не заметит, — мерзко захихикал Кощей. – Я его отвлеку. На его птичку, своих птичек напущу.
— Ну, Ваше Величество, ну не хорошо как-то. Пригласили, обещали безопасность…
— Цыц! Разболтался тут! Молчать, я сказал! Ты своё дело делай, а я своё буду. Иди, Федя, не доводи до греха.
Я плелся к выходу по коридорам и бурчал под нос:
— До греха… да на вас, Ваше Величество, грехов как блох на коте бабкином. Раскричался тут…
— Чавой-та говоришь, внучек?
— Не, ничего, Михалыч. Мотаться туда-сюда уже надоело.
— Служба, внучек, ничё не попишешь.
— Угу.
Горыныч нас домчал быстро. А по пути я видел, как участковый на лету отбивался метлой от четырех гигантских птичек. Натравил их Кощей все-таки. Отбивался участковый лихо, думаю, вреда они ему не причинят. И нас он, похоже, не заметил. Ну и хорошо. Чего я на Кощея взъелся? Всё правильно он придумал, хороший отвлекающий маневр. Вот так поболтаешь с милицией пять минут и уже в отце родном, Кощее нашем батюшке, убийцу видеть станешь. А он же у нас добрый, чуткий, заботливый…
Ладно-ладно, шучу. Я же не доклад Кощею сочиняю. Да и вообще не сочиняю, а излагаю факты.
И кстати о сочинительстве. Я ведь эти записки писать начал как раз с подачи участкового после вот этой нашей беседы. Ну а чего? Ему можно, а мне нельзя?
 
* * *
 
Участковый в город попал раньше нас. Конечно, ему-то не пришлось по буреломам прыгать.
Мы вернулись в гостиницу и я связался с Калымдаем.
— Проблема у нас, Федор Васильевич, — огорошил майор. – Остались мы без связи блошиной.
— Как так?
— Бабка кота гоняла в Немецкую слободу шпионить, а блоха с него на более вкусного кота и перескочила.
— Не вовремя-то как.
— Да уж. Визуальное наблюдение я обеспечил, а вот все обсуждения и новости в тереме нам больше не доступны.
— Плохо дело, Калымдай. Не сегодня, завтра, начнётся всё, как бы нам не упустить момент.
— Один мой боец за участковым следит, другой около Немецкой слободы постоянно отирается, ну а я сам здесь у Борова сижу. Будем надеяться, не упустим.
— Ладно, майор, ничего не поделать. До связи.
До самого вечера нам с Михалычем не было покоя.
Только мы спустились вниз, потрясти хозяина гостиницы на предмет чего-нибудь вкусненького как меня вызвала Маша. Пришлось подыматься наверх в номер от любопытных глаз подальше.
— Слушаю, Маш.
Маша сегодня была, как никогда серьёзна и сосредоточена:
— Мсье Теодор, к пастору приехали гости. Шесть монахов католических.
— Ух ты, интересно.
— Да, очень. Они сейчас по подвалам прячутся, но у них был короткий разговор с пастором. Это не монахи, это специальные агенты инквизиции. Уж я-то их знаю, поверьте.
— Верю. Хотят пастора арестовать и сжечь на костре?
— О если бы, мсье Теодор. Они помогать ему прибыли.
— Весело… Похоже инквизиция с самого начала в это дело замешана.
— Думаю, они это и затеяли изначально.
— Только инквизиции нам и не хватало.
— А какая нам печаль с того, мсье Теодор? Приехали помочь, пусть помогают пастору.
— Ну, тоже верно. Хорошо, Машуль, спасибо. Ты у нас умничка.
— Вне всяких сомнений, мсье Теодор.
Я спустился к деду и шепотом, между карпом в сметане и печеным гусем, рассказал о инквизиции.
— А ить закрутилось дело, внучек. Смотри, как вокруг все суетятся, бегают. Чую скоро ужо начнется.
— Похоже на то, деда. Но вряд ли сегодня, как думаешь?
Михалыч поморщил лоб, пожевал губами:
— Вряд ли, внучек. Скорее – завтра, послезавтра. Но нам и сегодня надо быть наготове.
 
* * *
 
Дед оказался прав: месса была назначена на завтра.
Вечером связался Калымдай и рассказал, что его парень, дежуривший у Немецкой слободы, слышал, как стрельцы задержали одного местного художника, Новичкова, выходящего от пастора. При коротком допросе было выяснено, что пастор нанял этого художника для росписи кирхи. Причем в самые короткие сроки. Работа должна была быть закончена к завтрашнему вечеру.
— Ну вот, внучек, теперь мы точно знаем, что месса будет завтра в ночь. Теперь давай спать ложиться, на завтра нам много силушки понадобится.
Тут дед был прав, не поспорить. Толку с того, если через полчаса меня вызвала рыдающая Маша. Да-да, рыдающая. Я и не знал, что она умеет.
— Ах, мон шер Теодор! Я всё испортила! Я такая гадкая, мне нет прощения!
И в том же духе десять минут без перерыва. Ноль информации, одни слезы да стоны.
Ну и дунули мы с Михалычем в Немецкую слободу, а куда деваться?
Думаете, ночью легче по городу передвигаться? Не угадали. Оно, казалось бы, так и должно быть, но Лукошкино был наводнён стрелецкими патрулями, а вокруг слободы мы насчитали три малых отряда, безостановочно курсирующих по периметру забора.
Молодец участковый, ухо востро держит, но как же это не ко времени.
Проникнуть в слободу не попавшись стрельцам, нам помогла Маша. Пока мы с дедом чесали затылки, безуспешно стараясь придумать хоть какой-нибудь план, над нами что-то зашелестело и сверху, распахнув черные трепещущие крылья, на нас накинулся вампир и, вцепившись острыми когтями в нашу одежду, рванул нас вверх.
Страшно? Не, не надо бояться. Я же говорил, что нам Маша помогла, вы, наверное, не внимательно читали.
Не страшно? Ну вот, а я старался…
Приземлились мы у входа в кирху и Маша, бесшумно открыв дверь, поманила нас за собой. Хорошо свет внутри был слабый, тусклый и привлечь внимания стрельцов не мог. Зато его вполне хватало, чтобы осмотреться внутри храма. Да, сейчас тут было на что поглядеть. По всему полу длинными полосами была раскидана черная материя. Почти половина уже была расписана жуткими тварями и сценами из адской жизни. Ну там быт, работа, семья… Не берусь утверждать точно о сюжете картин, но так мне первоначально показалось. А рассматривать подробно желания не возникло.
— Маша всхлипнула и вытянула вперед руку:
— Вот. Это моих рук дело, казните меня…
Посреди куска черной материи в луже крови лежала мужская фигура, свернувшись калачиком и по этой позе было видно, что перед смертью несчастный испытывал сильнейшую боль.
— Эва как его скрючило… — прошептал дед.
Маша всхлипнула. Я резко вздохнул, только сейчас заметив, что уже давно задерживаю дыхание.
— За что ты его так? – шепотом спросил я.
— Я нечаянно, мон ами. Оно само как-то…
— Как можно нечаянно вот такое вытворить а, Маш?
— Я шла мимо, увидела полоску света в окне и решила посмотреть кто же там.
— Посмотрела, внучка?
— Посмотрела, дедушка. Эта церковь вдруг стала на меня влиять! Раньше такого не было, наверное, это всё эти противные рисунки… Мой разум помутился и я уже не соображала, что делаю и вот…
Я отодвинулся на пару шагов:
— А сейчас твой разум как? Не мутный?
— Нет, мсье Теодор, сейчас я себя отлично чувствую.
— Вот она вампирская сущность, — зашептал мне на ухо дед. – Железные нервы. Расправилась с мужиком и отлично себя чуйствует.
— Дедушка Михалыч!
— Я уже лет двадцать как дедушка, а Михалыч, так все пятьдесят. Ты зачем на посла накинулась-то, милая?
— На посла?
— Ну не пастора же. Вон длинный и худющий какой, а пастор мелкий, едва выше бабкиного кота будет. Ежели конечно кот на задние лапы…
— Дедушка! Ну что вы такое говорите? Как я могла напасть на моего Кнутика? Это – художник.
— Уф-ф-ф… Так посол жив, Маш?
— Типун вам на язык, мсье Теодор, уж простите за местный жаргон.
— Уже легче. То-то пастор завтра обрадуется. Придет работу принимать, а тут труп.
— Какой труп? Вы о чем, мон шер?
— Двинулась девка, — снова зашептал мне Михалыч на ухо. – В голове карамболь, в глазах помутнение. Стресс по-ихнему.
— Дедушка!
— Ты, Машенька, только не нервничай, не горячись, внучка. Завтра же сходим к одному хорошему лекарю, он пиявками да крапивой хоть понос хоть кашель враз лечит.
— Дедушка!
— Ох, внучек, хватай её за ноги, вязать будем. Смотри, затрясласи вся, как кинется сейчас…
— Дед, ну хватит тебе, заканчивай.
Михалыч хихикнул и подошёл поближе к художнику:
— Не кровь это, внучек, на краску красную лег художник. И спит.
— Спит?!
Художник утвердительно всхрапнул.
— Да что здесь происходит?! Маша?
— Что, мсье Теодор? Ну что тут непонятного? Я же говорю, меня одурманила церковь и я, сама не понимая как, укусила этого бедного человека.
— Так. И что теперь? Сейчас он проснется и бросится нашу с дедом кровь пить?
— Фи, Теодор, ну откуда у вас такие вульгарные представления о вампирах? Он просто хорошо поспит и проснется.
— Ладно, хорошо. А чего тогда такая паника была?
— Погоди, внучек, — посерьёзнел дед. – Машенька, а когда он проснется?
— Через сутки, дедушка Михалыч, — горестно кивнула Маша. – В этом-то вся и беда.
— Хороший яд в зубе накопила, а?
Маша только вздохнула.
— Мне кто-нибудь объяснит, что происходит? – не выдержал я. – Ну тяпнула Маша художника, ну выспится человек вволю, ну? В чем проблема-то?
Как они на меня смотрели… А как мне стыдно было когда до меня дошло! Если этот мужик проспит до завтрашней ночи, то храм останется без адских росписей и мессу перенесут. Пора завязывать с коньяком и сигарами. С понедельника начну бегать, разгадывать кроссворды и кушать только полезную пищу.
— Дошло, внучек?
— Дошло, деда.
— От и ладно, от и догада ты мой умничка.
— Ну, хватит, дед, — я опустился на пол. Точнее – на голову дьявола. Хорошо, тот уже высохнуть успел. – Что делать-то будем?
Дед почесал затылок. Маша вздохнула.
— Кощею будем докладывать?
— Ить сожрёт.
— А меня, мсье Теодор, отправит к чукчам, учить их морковку окучивать.
— Зачем чукчам морковка?
— Ну что вы у меня такое спрашиваете, мсье Теодор? Вот у Кощея и спросите.
— Понял. И все же, какие будут предложения.
— В Турции зимы теплые, говорят. И фрукта там вкусная растет, апельсин называется.
— Вы, дедушка Михалыч, неисправимый оптимист. Скажите – Зимбабве и я тогда подумаю.
— Ну, хватит вам, я серьезно.
Серьезное предложение выкрасть Гороха и тут же сдаться и отсидеть срок на Колыме пока всё не успокоится, я отверг сразу. Как и идею переметнуться к Вельзевулу. Просить политического убежища в Малайзии я тоже не одобрил. А вот мое предложение сделать пластическую операцию на глазах и затеряться в Китае, не одобрила Маша мол, раскосые глаза плохо сочетаются с темным макияжем.
Когда массовая истерика закончилась, дед выдвинул единственную на тот момент разумную идею:
— К послу пойдем. Он немчура башковитый и всё туточки знает, авось и подскажет что.
А что нам еще оставалось? И пошли. А потом и полетели.
До дома Грозенбергов, на втором этаже которого прятался посол, мы перебежками от дома к дому добрались благополучно, никем не замеченные.
Под окном посла Маша расправила крылья:
— Силь ву пле, мсье, обождите тут, я только предупрежу Кнутика о вашем визите.
— А что, посол в курсе, что ты… ну это…
— Не совсем человек? О да, мсье Теодор, он знает.
— Раскололась Машка, — махнул рукой Михалыч. – Ить любовь-то, что с людьми делает.
— Ой, ладно, давай, Маш, лети, потом разберемся.
Через минуту Маша вернулась, подхватила сразу нас обоих и подняв к окну, зашвырнула в комнату. Сначала меня, потом деда. Если бы не конспирация, ух она бы у меня огребла!
— Здорово, Михалыч, — посол протянул руку деду и повернулся ко мне. – О? А ты… вы – тот мужик, который…
— Захаров Федор Васильевич, — представился я. — Кнут Гамсунович, к сожалению нам больше не у кого просить помощи и мы вынуждены обратиться к вам по рекомендации нашей очаровательной сотрудницы.
— Кнутик, ты же поможешь, правда?
— Сначала, фройляйн Марселина, я хотел бы узнать…
— Ну, Кнутик, ну ты же у меня душка. Ты такой храбрый, благородный и всегда готов помочь нуждающимся. Настоящий рыцарь!
— Однако же, дорогая моя…
— Тысяча чертей! – рявкнул вдруг дед, преображаясь в грозного пирата. – Клянусь сокровищами Черной бороды, я застрелю тебя, облезлая сухопутная крыса, если ты откажешься помочь мне!
— Барон… Михалыч?! – пролепетал посол, резко бледнея.
— Барон-барон, — кивнул дед. – Кнут Гамсунович, выручай. Вляпались мы тут с Машкой в одну переделку, без тебя никак.
Посол сменил белый цвет лица на красный, потом на зеленый, а я не дожидаясь прохождения всего спектра, обратился к нему:
— Кнут Гамсунович, позвольте вам объяснить ту страшную ситуацию, в которой оказались не только мы с вами, но и весь город, да и всё наше государство.
Посол, постепенно успокаиваясь, кивнул и внимательно стал слушать мой краткий рассказ о пасторе, демонах и всех прочих радостях, свалившихся на нас за последние две недели.
— И прошу понять нас правильно, господин посол, — завершил я рассказ, — мы не можем пока сказать вам, кого мы представляем. Просто некая третья сила, которая действует исключительно в интересах российского государства.
— Итак, господа, — посол зашагал по комнате взад и вперед, — я не вижу никакой другой возможности как самим закончить работу этого несчастного художника.
— Ну, я точно не художник, — вздохнул я. – Рога я, может быть и нарисую, схематично, но чёрта точно нет. Михалыч?
Дед помотал головой.
— Маша?
— Я крестиком вышивать могу.
— Господа, — вмешался посол, — если я правильно понял, то половина работы уже выполнена? Тогда нам не нужен талант или какие особые способности. Просто сделаем рисунки, как сумеем и развесим их, чередуя с оригинальными. Думаю это вполне приемлемый вариант.
Мы задумались. А что, вполне может и получиться. Всё равно других предложений не было.
Михалыч вытянул из кошеля длинный рыцарский меч и протянул послу, а тот, кивнув, бережно спрятал меч под матрас.
Уже вчетвером, когда посол благородно присоединился к нам, мы снова перебежками прокрались в кирху и взялись за дело.
Только черный и красный цвета. Меня так и подмывало нарисовать свастику. А что? И по духу и по национальности вполне подходило, однако я сдержался. Зато знак радиационной опасности как у Дизеля на черепе, нарисовал смело.
— Красно солнышко получилось, — раскритиковал меня дед и переправил мой шедевр в огромный, корявый глаз. Жутковато, но именно то, что надо
— Мон шер Кнутик, а что это вы такое интересное между ног демона нарисовали?
— Это же хвост, фройляйн Марселина.
— Вы уверены, что это именно хвост, проказник вы мой? Мне кажется, хвост выглядит несколько иначе…
— Откуда у вас такие познания в дьявольской анатомии, душа моя? Мне начинать ревновать?
— У меня в детстве книжка была про демонов. С картинками.
Скучно не было.
В общем, к утру на нас было краски не меньше, чем на полотнах, но это того стоило.
Потыкав по очереди пальцами в шаткую, длинную лестницу, мы так и не решились воспользоваться ей и загнали крылатую Машу развешивать по стенам вперемешку полосы раскрашенной материи. А нечего кусаться было.
Закончив украшать кирху, мы отошли к входу, оглядели результаты нашего каторжного труда и содрогнулись. Знаете, вот честно, если бы декораторы фильмов ужасов увидели бы нашу роспись, они просто бы удавились от зависти. Помещение выглядело настолько мрачно кроваво и ужасно, что единственным желанием, которое возникало от этого лицезрения, был суицид. Неторопливый и в особо жестокой форме.
— Всё расходимся, – устало сказал я. – А мы – молодцы. Кнут Гамсунович, вам особая благодарность за идею и за то, что не побрезговали с нами поработать.
— Вы говорите глупость, дорогой херр Захаров. Я – немец, но я еще и патриот этой страны, которая приютила меня. Я, как и все жители нашей слободы, с радостью отдадим жизнь за эту землю. Ферштейн?
— Еще как. И всё равно спасибо. Ну, всё, до вечера.
 
* * *
 
Мы как вернулись в гостиницу, так я сразу отправился спать. Ну-ка всю ночь на ногах, а чаще – на четвереньках. Лег и сразу отключился.
А что снилось, не скажу. Личное. Пора бы мне девушкой обзавестись. Вот только во дворце у Кощея девушек я особо не встречал. Ну, Агриппину Падловну я в расчет и не беру. Девочки на кухне у Иван Палыча только так называются. На самом деле это четыре низеньких, но очень плотных дамы неизвестного мне происхождения. С рожками и одновременно с маленькими розовыми крылышками. И без копыт, зато и без обуви, а ступни там… Только по зимнему лесу и ходить, чтобы в снег не проваливаться. Короче, не мой вариант.
Ой, ладно. Это я так… сном навеяло.
Проснулся я часов в шесть вечера, потянулся, выглянул в окошко, солнышко еще светит, небо голубое, птички разоряются во все свои птичьи глотки, красота! И тут вспомнил, что у меня сегодня битва по расписанию намечена. Сразу как-то настроение и упало. Пришлось идти вниз, подымать его пропущенным завтраком и обедом. А заодно и поужинал – когда еще удастся? Не буду вам рассказывать про уху стерляжью, поросенка молочного, запеченного целиком. Про гречневую кашу с белыми грибами, луком и мелко порезанным жареным мясом тоже не скажу. И про вареники с вишней и творогом говорить не буду. Что про них говорить? Их есть надо. Ну, кисель клюквенный, компот из яблок это понятно и банально. Да и икра белужья, бутербродами с маслом под чай вам вряд ли интересна. Скажу вам только про фирменные оладики Михалыча. Хотя, про них я уже неоднократно говорил. Вкусные очень. Ладно, тогда ни о чем рассказывать не буду, покушал и хорошо и хватит о еде.
А вот и сам Михалыч из кухни вышел. И не один, а с бутылью мутного самогона в руке.
— Федя, в-внучек! А давай-ка за успех нашего… ик!
— Ой, Миха-а-алыч… — только и протянул я.
Дед был не то что вдрыбадан, нет, на ногах держался твёрдо, разговаривал почти нормально, но в целом счастлии-и-ивый был… аж завидно.
— Дед, ну ты что? Нам же скоро на дело идти.
— Ну и сходим! – воинственно заявил Михалыч. – А чё не сходить-то? Вот вставай и пошли!
— Михалыч…
— Пошли-пошли! На рынке ружжо побольше купим и всех убьём!
Ну, вот что с ним делать?
От крепкого чая Михалыч категорически отказался, мол «в ём, знаешь, внучек, какие яды бывають?!» Он его самоварами обычно трескает и ничего, а тут вдруг яды обнаружились. Кофе в трактире не держали. Водой холодной полить, тоже не удалось. Дед у меня хоть и мелкий, но жутко сильный, спасибо меня самого в кадку с водой не запихнул. Пузырька с отрезвительным зельем больше не было, дед тогда еще последнее выдул.
Единственное, что я смог сделать – это не дать ему больше пить. Даже на двор, извините, вместе с ним ходил.
Думал Калымдаю позвонить или Маше, но это же авторитета дед точно лишится. Перед делом самогонкой залиться, какой уж тут авторитет? У Кощея совета попросить, так это деда по полной подставить. Так и промаялся с ним, пока темнеть не начало. Пора идти.
Ну, пошли, куда же деваться.
Сначала вроде и ничего было, дед себя прилично вёл. Отставал, правда, да подножки мне ставил сзади и довольно хекал когда я спотыкался. А потом остановился вдруг посреди улицы, посмотрел на восходящую луну, пригорюнился и смахнул слезу рукавом:
— А давай, внучек, я тебе песню спою жалостливую?
— Не надо. Пойдем дед дальше.
— А почему не надо? Ты думаешь, раз дедушка у тебя старенький, то он уже и песню спеть не смогёт? Хе! А вот слушай!
Я еле успел прикрыть ему рот ладонью:
— Я верю-верю, только идти надо.
— Ну и ладно. Ну и хорошо. Ну и пусть. Давай-давай, обижай дедушку. Тыкай ему в рот ручищей грязной, не мытой ни разу!
— Ну чего это не мытой?
— И то верно, внучек, — закивал Михалыч. – Я ж тебе кажный день водичку на ручки твои белые поливаю, полотенчиком вытираю, булочки и оладики подаю… А ты, паршивец, на деда бочку катишь!
— Ну, дед…
— Ой, собачка! – дед вдруг заметил псину, чешущую бок о забор и подергал меня за рукав. – Федь, а давай мы её себе возьмём? А чего? Будет Дизеля нам на лужайке перед дворцом выгуливать, Тишку да Гришку моих на себе катать. А зимой мы с ней на медведя пойдём. Давай, а?
— Хорошо, дед, вот закончим работу, а завтра уже пойдем на базар и купим тебе самую лучшую собачку. А пока пойдём, а?
— А я эту хочу! Кутя-кутя! – дед кинулся ловить собаку, а та испуганно взвыла и дала дёру. – Стой, собачка, ну куда ты, милая? Стой, паршивка! От же… Да и пёс с тобой. Мы, внучек, лучше у бабки кота умыкнём. Коты, знаешь, как душевно мурлычут? А он еще и здоровенный, поганец, Тишка да Гришка запросто на ём поместятси…
Дед задумался на секунду и вдруг заорал:
— А если какая зараза посмеет моих мальцов забижать, убью! И не держи меня, внучек, как есть убью!
Из чего же самогон этот гнали? Из конопли точно да через мак процеживали. Надо участковому настучать пусть разберётся. А что? Связи у меня теперь в милиции есть.
— …а она такая округленькая была, мяхонькая, за бока её как ухватишь, а она как взвизгнет, ну чистая порося! Вот така она любовь-то внучек…
Кажется, я что-то пропустил.
— Хотя, какая тебе любовь? Эх… Молодой ты ишо… А давай, внучек, — загорелся дед новой идеей, — я тебя на Лялину улицу свожу? Там девки, знаешь какие горячие? Враз с тебя всю печаль сымут! Пошли!
— Стой, дед, куда?! Мы пришли уже, вон церковь наша.
Дед тут же среагировал, заорав на всю улицу, ну точь в точь, как попы в той церкви:
— Господу богу помо-о-олимся!
— Дед! Давай тихонько через ограду лезь и не шуми ты, ради бога!
— Ограда, ограда… — Михалыч пощелкал пальцами, что-то вспоминая. – Точно! Я, помниться через вот такую же ограду сигал, когда от мужа баронессы фон Штраубе драпал. И не поверишь, внучек, как птица перелетел, рукой не касаясь! Сейчас покажу.
— Стой, дед! Верю, я верю, не надо показывать. Давай я тебя подсажу лучше.
— Вот и правильно, внучек, — умилился дед. – Стареньким помогать надо. Хороший ты у меня, Феденька, уважительный к старшим-то.
— Да давай уже, уф-ф-ф… перекидывай ногу через забор! Ну, дед…
Был бы здесь муж баронессы, хана деду. Он повис на заборе мешком и мне пришлось повозиться, чтобы перепихнуть его на ту сторону. Дед свалился, хихикнул и зашептал:
— Давай, внучек прыгай, я ловлю. Только тс-с-с!
Нет уж спасибо, я сам.
Колокольня как я и думал, была заперта. На дверях висел амбарный замок размером с мою голову. У них там казна церковная, что ли?
— Сможешь открыть, Михалыч?
Дед презрительно фыркнул, вытащил из кошеля здоровенный гвоздь, согнул его как-то странно и… замок тихо звякнул и закачался на толстой дужке.
— Ух, ты! Ну, дед, даёшь!
Я потянул створку двери и та тихо распахнулась. Спасибо местному завхозу, хозяйственный, видать человек, не забывает петли смазывать. Дай бог ему здоровья.
Я почти наощупь стал подыматься по лестнице. Как-то машинально я ожидал увидеть тут винтовую лестницу ну, как в башнях замков, но нет, тут прямая лестница упиралась в крохотную площадку, а от неё начиналась новая лестница. Вот по ним мы с Михалычем и карабкались.
За спиной затянул дед:
 
— Я с горы на гору шла,
Я серых гусей гнала,
Ой-ли, ой-ли, ой-люли,
Я серых гусей гнала.
 
— Михалыч! Да тише же!
 
— Я гнала, гнала, гнала,
Приговаривала,
Ой-ли, ой-ли, ой-люли,
Приговаривала.
 
— Михалыч!
— Чавойта, внучек?
— Тише, говорю, добрались наконец-то.
— Ну, наливай тогда!
Я только махнул рукой и, стараясь не задеть толстые веревки, уходящие вверх к колоколам, подошел к краю деревянного помоста и улёгся, вглядываясь в темноту.
А рука сама тянулась к веревке. Я очень явственно представил, как я дёргаю за неё, а колокол лениво и мощно отзывается гулким басом на всё Лукошкино…
Я в самый последний момент отдёрнул руку. Перегаром что ли надышался?
Вокруг было темным темно, лишь впереди метрах в ста от меня тускло светились окна немецкой кирхи, едва-едва освещая территорию вокруг неё. Никакого движения, тишина. Ну, не совсем тишина – недалеко со стороны слышалось слаженное пение и чтение православных молитв. Надо понимать, Никита подсуетился и запряг лукошкинских попов.
— Никого не видно, дед. Михалыч?
Я обернулся. Дед стоял и задумчиво рассматривал веревки колоколов.
— Даже и не вздумай, дед! Кощею нажалуюсь!
— Ябеда, — Михалыч горестно вздохнул и опустился на помост рядом со мной. – Ночь, тишина, пение церковное, благолепие… Сознайся, внучек, а ить так и хочется в колокол бабахнуть?
Я хихикнул и дед присоединился ко мне старческим хеканьем.
— Давай костыль, Михалыч, подготовимся заранее.
Дед закивал и полез в кошель. Порывшись, он торжествующе достал крынку, закрытую тряпицей, перевязанной бечевкой:
— Во!
— Чего «во»?
— Грузди солёные! Откушай, внучек, вку-у-усные…
— Дед! Костыль.
— Костыль, костыль… — дед шарил в кошеле, доставая по предмету и показывая мне. – Мазь вот от поясницы дюже хороша! Не? Ладноть… Сигара Кощеева, топорик вострый, одеяло на лебяжьем пуху, тё-о-оплое…
— Костыль.
— Да помню я про костыль! Что ты меня всё шпыняешь?! Думаешь, совсем память дедушка потерял?.. И зачем я рукавицу от рыцарского доспеха с собой таскаю?.. – дед швырнул железяку вниз и там загремело. — Память у меня, внучек отличная ишо! Вот давеча…
— Костыль
— Дался тебе ентот костыль. Смотри, какая рубаха! Красная, узорами расшита… накинь-ка внучек.
— Костыль.
— Костыль, костыль… Ух ты, табакерка! Из золота, с камешками. Смотри-ка, Федь, это я у эрцгерцога австрийского еще лет тридцать назад спёр! Так до сих пор с собой таскаю. Эх, времена были…
— Костыль. Кощей. Демоны.
— От неугомонный ты, внучек. Костыль, костыль… Маслице свежее из-под коровки… Носки вязанные. Из собачей шерсти, внучек, зимой лучше не придумать! А карта европейская у меня откуда?.. А, это я ведь у посла прихватил случайно... Склянка отрезвляющая… Утюг. Хороший утюг, Федь, тяжёлый… По башке таким врезать…
— Стой, дед! Склянка отрезвляющая?! Ты же божился, что последнюю выпил!
— Путаешь ты что-то, внучек. Ну как я мог последнюю выпить-то, ежели последняя вот она?
— Так дед. Давай немедленно глотай своё зелье. Глотай-глотай, а то враз с Кощеем свяжусь, тогда он тебя уже заставит глотать!
— Злой ты, Федя… — хлюпнул носом Михалыч. – Я ить к тебе всей душой, а ты… А вот и выпью! Вот назло тебе и Кощею твоему распрекрасному, возьму и выпью!
— Ну и хорошо. Давай я только одеялом этим лебяжьим тебя накрою, чтобы с улицы не увидели, как ты сейчас новогодней ёлочкой засияешь.
Несколько секунд и одеяло затряслось, подпрыгнуло и из него вылез Михалыч, задумчиво чеша в затылке. Трезвый, слава богам!
— Отпустило, Михалыч?
— А чёй-то было, внучек?
— Потом, деда, давай костыль скорее! И убери ты хлам весь этот, наконец.
Вот теперь, когда Михалыч был в норме, костыль лежал под рукой, меня начало немного потрясывать от напряжения. Темно было, жуть. Луна едва-едва давала свет и огоньки в окнах кирки не сильно освещали вокруг. А вот мелькало там что-то в храме этом точно.
— Дед, смотри, а в кирхе кто-то есть уже.
— Верно, внучек, я тоже смотрю, тени там мельтешат. А вокруг ничего не видно. А ну-ка сейчас… — он опять закопошился в кошеле. – Ага, вот она.
Он достал кусок тряпки и повязал вокруг головы, закрыв ею глаза.
— Ты спать собрался? Чтобы луна глаза не слепила?
— Тю на тебя, внучек. Это – погляделка. Штуковина такая колдовская, чтобы ночью как днем светло было.
— Очки ночного зрения, — перевел я. – Класс! А дай поглядеть, а?
Ну не как днем, конечно, но видно было хорошо. Изображение было монохромное только белый и черный цвет и даже серых тонов не было. Резкие и очень яркие контуры, даже глаза защипало. Но я отчетливо увидел несколько мужских фигур, прячущихся вдоль забора слободы и, даже здоровенного котяру, нагло разгуливающего по соседской крыше, разглядел.
— На, дед, — вернул я повязку. – Бди.
И мы затихли в ожидании. Время тянулось медленно, ничего не происходило и я даже засомневался, а угадали ли мы с этой мессой? Может еще и завтра придется тут куковать.
— Ага, — вдруг зашептал Михалыч. – Идуть.
— Кто? Где? Ничего не видно.
— Бабка шкандыляет, — начал перечислять дед, — участкового, дружка твоего вижу, стрельцов шестеро, Митька громила ихний. О, Горох, кажись.
— И царь туда же? Вот делать ему нечего…
— Смотри-смотри, внучек, бабка на забор руками машет, небось колдует, старая.
Я вгляделся во тьму. О, точно. На заборе возник светящийся прямоугольник размером с дверь, а из кирхи выбежали какие-то силуэты и шмыгнули в этот магический пролом.
— Странно, — протянул дед. – Мужики какие-то с кистями малярными да ведрами. Ремонт там, на ночь глядя делали?
— Участковый, наверное, какую-нибудь каверзу демонам придумал, — догадался я. – Ну, чего там дальше происходит? Ничего не видно…
— Маляры те убежали, а в забор вся милиция полезла.
— Ага, вижу.
Несколько фигур двигались теперь в другую сторону, от забора, к кирхе. Дверь церкви закрылась и… всё. Снова тишина и ничего не видно.
— В засаду залегли, небось, — предположил Михалыч.
И снова тягостное ожидание.
— Машку нашу вижу, — вдруг пробормотал дед. – С послом из-за угла дома выглядывают.
— Не попались бы…
Дед вдруг толкнул меня в плечо:
— Идут, внучек! Началось!
— Где?
— Да вон же! Десяток целый шагает. И пастор, кажется, впереди. Ага, точно он злыдень.
Верно. Шесть фигур в монашеских одеждах с капюшонами на головах шли за низенькой фигурой, пастор, надо полагать. А сзади них еще три фигуры, как мне показалось, обнаженные по пояс, тащили… ну не видно и всё тут! Что-то тащили, короче.
Все они зашли в кирху, закрыли за собой дверь и опять тишина. Но ненадолго. Сначала тихо, а потом, по нарастающей всё громче и громче, раздалось заунывное пение на неизвестном мне языке.
— Готовь костыль, — тихо сказал дед.
— О, Вельзевул! – донеслось из кирхи. – Явись нам!
Громадная тень возникла в кирхе, загораживая и так едва светящиеся окошки.
— Тудыть твою, — вскликнул дед. – Машка! Посол! Ох, ща бабабхнет…
Бабахнуло так, что у меня заложило уши, а колокола над головой встревоженно загудели. Ослепительная вспышка снесла двери кирхи и в проеме показалась высокая фигура посла, державшая в одной руке пистолет, а в другой фамильный рыцарский меч.
Прокричав что-то явно немецко-матерное, посол пульнул вглубь церкви из пистолета и ринулся внутрь, занеся меч над головой. Зазвенело железо, послышались крики, звуки борьбы и вдруг немецкая церковь осветилась изнутри ярким чистым светом, освещая всё и снаружи.
Дед сорвал повязку и наскоро протирал глаза:
— Смотри, внучек, смотри!
Из дверей кирхи, с трудом протискиваясь, лезла наружу огромная муха, размером с быка!
— Он это! – заорал дед. – Вельзевул!
«Ни хрена себе, насекомая», — мелькнуло в голове и я, приподняв костыль, прицелился в муху, которая вдруг, будто от хорошего пинка вылетела на волю.
А только ничего не произошло. Ну, у меня не произошло. Костыль обычной палкой мирно лежал в моих руках. Я подергал за перекладину, потряс им, ничего!
А вот перед церковью события разворачивались с непостижимой быстротой.
Муха, басовито жужжа, замахала крыльями и только начала подыматься вверх, как с крыши кирхи в неё врезалась какая-то темная фигура. Муха покачнулась, от удара её откинуло к земле, но она быстро оправилась и, махнув огромным крылом, задела тоненькую фигурку рассекающую воздух рядом. Фигурка от удара безвольно отлетела куда-то в сторону и исчезла во мгле.
— Машка! – захрипел дед. – Пуляй, внучек! Прибей заразу демоническую!
— Да не стреляет костыль, скотина!
Я дергал костыль так и сяк, нажимал на все выступающие стручки и неровности. Ничего! А гигантская муха уже начала медленно и величественно подыматься в воздух.
— Уйдет же! – заорал я. – Михалыч, уходит, гад!
— А ну-ка целься, — раздался рядом со мной спокойный голос деда.
Я машинально подчинился, прицелившись в Вельзевула и ведя за ним кончиком костыля как стволом винтовки за движущейся мишенью.
— Патэр ностэр, кви эс ин цэлис, санктифицэтур номэн туум. — Раздался над головой торжественный голос моего деда. — Фиат волюнтас туа сикут ин цэло эт ин тэрра. Панэм нострум квотидианум да нобис одиэ.
Муха продолжала подыматься, достигнув высокой крыши кирхи, увенчанной остроконечной башенкой.
— Эт потэстас, эт глориа ин сэкула.
— Скорее, дед, — прошептал я.
А Михалыч, подытожив торжественно и громко: — Амен, — размашисто перекрестил костыль.
И тот, задрожав у меня в руках, как-то напрягся и вдруг из него вылетел яркий ослепляющий зеленый луч и ударил прямо в муху!
Вельзевул заорал так, что загудели колокола, а уши у меня заложило, будто я стоял рядом с взлетающим реактивным самолетом. Луч из костыля впивался в демона еще пару секунд, а потом просто исчез и муха рухнула на землю, как-то сразу всосавшись в неё черным дымом.
— Гиперболоид инженера Гарина, — ошарашенно пробормотал я.
— Всё, внучек, — дед был спокоен, как Агриппина Падловна, сдавшая финансовый отчет за квартал. – Валим отсюда, сейчас набегут.
Он взял костыль, упаковал его в футляр и засунул в свой кошель:
— Пошли-пошли.
Мы ринулись вниз по крутой лесенке, и как я себе не свернул шею, не знаю. Тоже, наверное, чудо было.
— Деда, а что ты там напевал не по-русски? – отдышиваясь спросил я, когда уже на улице Михалыч вешал замок обратно на дверь колокольни.
— Дык Отче наш же, — удивился дед. – Али не понял?
— Не-а. Не разбираюсь я в молитвах. А чего не по-нашему?
— Федька, ну в кого ты у меня такой глупый? Костыль католический? Вот я на латыни и прочитал да и перекрестил на ихний манер. Оно и того…
— Ну, дед… Орёл ты у меня!
— А то! Куда ты рванул? В слободу пошли.
— Зачем? Бежим в гостиницу.
— А Машка?
Ой. Вот же я скотина. Забыл совсем о нашей героической вампирше.
Мы, пригибаясь, перебежками подбежали к слободскому забору, обогнули участок, который тянулся около кирхи, и метнулись в ту сторону, куда падала Маша. Пробежав метров пятьдесят, дед вдруг остановился, поднял руку, цыкнул на меня и тихо позвал:
— Маша?.. Машуня, жива внучка?..
Тишина. Ох…
Дед вдруг хмыкнул:
— Машка, будешь придуриваться, от я тебе розог-то дам!
— Ой, ну что вы, дедушка Михалыч, — раздался из-за забора капризный и такой родной голос. – Грубиян вы. Ну, разве можно мадмуазель такие глупости говорить?
— Ты как, Маш? – спросил я, подпрыгивая на месте от радости.
— Пряников хочется. И яблок. Мсье Теодор, а вы ведь мне мешок яблок так и… Всё, уходите! Кнутик сюда идет!
И мы ушли.
 
Эпилог
 
— Чёрный во-о-рон,
Что ж ты вьё-о-ошься, -
 
душевно тянули Кощей с Михалычем, сидя в обнимку на нашем диване в Канцелярии, слегка раскачиваясь в такт песни.
 
— Над мое-е-ею голово-о-ой
Ничег-о-о-о ты не добьё-о-ошься…
 
Дизель раскачивался им в такт, сидя на стуле за праздничным столом, баюкая на коленях Тишку да Гришку.
Я дремал за компьютером, умиротворенно посматривая сквозь слипавшиеся веки на коллег и жалел, что Маши нет с нами.
Канцелярия праздновала свою первую настоящую победу.
Аристофан, заняв у меня червонец до зарплаты, гудел со своими парнями где-то в подвалах. Маша, выклянчив у царя-батюшки оплачиваемый двухнедельный отпуск, плюс премиальные, умотала со своим Кнутиком куда-то на Клязьму, в усадьбу давнего приятеля посла. Калымдай же занимался очередным заданием по приказу Кощея. А мы тихим коллективом так же тихо гудели.
Отпраздновать было что. Двухнедельная сложнейшая операция благополучно завершилась. Демонам так врезали, что надолго отбили охоту лезть на Русь. В Лукошкино как и во всем государстве наступили мир и спокойствие.
Я окончательно утвердился на посту Канцелярии, доказав Кощею свою нужность и жизнь казалась тихой и умиротворенной.
 
* * *
 
Целых две недели казалась.
Пока меня утром не разбудил Аристофан.
— У-у-у… — завыл он у моей кровати, бухнувшись на колени. – Босс! Спаси, командир! Защити от этого злодея!
— Ты про Кощея, что ли? – зевая, спросил я.
— В натуре про него! Загоняет меня в Лукошкино воровать кладенец из царских подвалов! Меня же реально повяжут, босс! Помоги!
Вот так с бесовскими воплями и страданиями и вляпались мы в очередное запутанное и, больше скажу, кошмарное дело, которое в итоге привело к та-а-аким последствиям…

© Copyright: Анатолий Казьмин, 2019

Регистрационный номер №0459438

от 19 октября 2019

[Скрыть] Регистрационный номер 0459438 выдан для произведения: Аннотация
Фанфик по произведениям А. Белянина
Первая книга цикла "Канцелярия Кощея"
Тайный сыск царя Гороха, дело о перстне с хризопразом, заговор черной мессы… Помните такое? Альтернативный взгляд на происшедшие события, описанный лично Статс-секретарём царя Кощея, Захаровым Фёдором Васильевичем. Бывший студент, компьютерщик Фёдор, волею Великого и Ужасного Кощея, попадает в древнерусское царство-государство, где ему предстоит не только постараться ужиться во дворце Кощея с монстрами и весьма необычными коллегами, но и воевать в столичном городе Лукошкино с самим Вельзевулом!


Меня разбудил Дизель. Да, да, именно с большой буквы. Потому что Дизель, это не мотор, как вы могли подумать, а имя. Имя моего скелета. Ну, в смысле не моего скелета, конечно, а моего работничка, который натурально и является скелетом.
Уф-ф-ф…
Давайте лучше я расскажу по порядку.
 
* * *
 
Проживаю я сейчас во дворце царя Кощея, Великого и Ужасного. Великий и Ужасный — это не официальный титул это я, прикалываясь, изредка так его называю, а Кощею нравится.
Дворец тот находится внутри Лысой горы, которая в свою очередь расположилась среди довольно мрачного и труднопроходимого леса, хотя центральный вход её и выходит на пустое пространство. То ли огромная поляна, то ли поляна, плавно переходящая в степь. Я еще толком не разобрался за месяц пребывания тут на посту главы Собственной Его Императорского Величества Кощея, канцелярии. Это – официальное название моего подразделения, где я ношу, опять же официальный чин — Статс-секретарь. Но о том, как я докатился до такой жизни чуть позже.
— Федя, внучек, чайку не желаешь?
Ах да, прошу прощения, не представился.
Захаров Федор Васильевич. Не женат, не судим, не привлекался, не состоял. Всего пару лет назад закончил факультет защиты информации в своём родном южном городе, сменил несколько мест работы, пока стараниями Кощея не оказался тут. Вот, наверное, и всё описание моей жизни.
— Ага, Михалыч, спасибо, давай.
Дед сразу засуетился, зашаркал валенками по мраморному полу и через пять минут передо мной уже стояла кружка исходящая ароматом крепко заваренного чая, а рядом примостилась тарелка с невероятно аппетитными оладиками.
— Ну-ка, ну-ка, — Михалыч решительно сдвинул в сторону клавиатуру и мышку. – Ишь, раскидал свои бесовские железки… На от, мёд гречишный, да вареньице малиновое.
— Осторожней, дед! Сломаешь, я новые тут у вас нигде не найду. Кощей тогда по головке не погладит… Ух, запах-то какой, а, деда?!
— Вот и наворачивай, внучек, а то скоро тощее Дизеля будешь.
Это мне привет с Кощеевой кухни от самого шеф-повара Жана-Поля де Баца. Иван Палыча по-нашему. Сегодня местная кухня балует меня вареньем и мёдом, а вот оладики – это фирменное дедово блюдо.
А с Иван Палычем мы в дружбе. Я ему подкидываю рецепты из своего времени, а он меня балует всякими вкусностями. Ну а Михалыч гоняет за ними своих подручных, двух мелких бесов, Тишку да Гришку. Ну, это те еще кадры для отдельного рассказа. Но носятся они по дворцу, как байты в процессоре, фиг догонишь. Одного только Михалыча и слушают, у него не забалуешь. Нет-нет, Михалыч не зверь какой, наоборот, низенький такой старичок с длинной бородой и прищуром, как у дедушки Ленина. Но прибить может легко, если найдется сумасшедший против него пойти.
— Ох, деда, спасибо! Вкуснотища-то какая! – прочавкал я, жуя седьмой оладик.
— В варенье, в варенье-то макай. Иван Палыч велели передать, что малинка в ём ажно с самой Тмутаракани привезена, с самых югов. Кушай, родимый, кушай.
— Всё, деда, накормил, спасибо. Некуда больше… Ну правда, некуда… И медку больше не хочу… И быстренько колбаски тоже не надо… Михалыч! Мне работать надо!
Ох, раскабанею я на дедовых оладиках, а спортивных залов тут не найти и фитнес клубов отродясь не было, а образ жизни у меня в основном сидячий, как и положено хорошему компьютерщику, вот и…
О чем это я? Ах да, Кощей.
Так вот, сама Лысая гора и прилегающие к ней окрестности находятся в укромном уголке полусказочного русского государства, которым в настоящее время правит царь Горох в своем столичном городе Лукошкино.
Правда Кощей категорически отвергает эту версию политического устройства государства, утверждая, что правит тут только он, настоящий царь, а сам Горох — всего лишь жалкая личность, озабоченная только непомерным пьянством да забавами с дворовыми девками.
Может быть и так, конечно, спорить с Кощеем не буду, я не враг себе. Только мне видится немного другая картина мироустройства в этом отдельно взятом государстве.
Официально царём тут работает именно Горох и с юридической точки зрения и с фактической. И послов иностранных принимает, и договоры со странами разными заключает, и указы издает, казнит, милует, армию содержит да и все остальные функции, характерные для главы государства, выполняет.
У Кощея все эти государственные функции тоже выполняются, но только по-тихому, не напоказ. Вчера, например, пинками прогнали посла какого-то Подгорного Царя, уж и не знаю, что за царь такой, не вникал. Указы – тоже обычное дело, сейчас я как раз оформлением их занимаюсь. Казнить кого – запросто, помиловать – значительно реже. А про армию я вам чуть позже расскажу, но есть и армия у царя-батюшки, уж поверьте.
Так что, Кощей, он тоже правит и власть имеет не малую хотя, на мой взгляд, царём его называть не верно. Самая близкая к нему аналогия – мафиози. Только не какой-нибудь дешевый Аль Капоне, а эдакий, крутой отец криминалитета всего государства. Так что, если и царь он, то воровской. Но сил, влияния и богатства у него не меньше, чем у самого Гороха будет. Да оно и не удивительно. И в моё время организованная преступность занимала далеко не последнее место и в экономике и в политике, да практически во всех сферах государства.
Да, моё время… Кончилось оно для меня и, похоже, навсегда. Назад мне не вернуться уже…
Я встал, оторвав усталый взгляд от мелькавших на мониторе цифр и букв, прошёлся по кабинету, разминая ноги и утрясая оладики и, едва успел сесть обратно за комп, как в коридоре раздался торопливый цокот и вскоре уже кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь. Ну, кто-кто? Скелет, конечно. Я уже наловчился их различать по клацанью костяшек по мраморному полу. Раз скелет значит, от Кощея и тут капризничать и медлить нельзя.
— Деда?
— Иду уже, иду, родимый.
Загремел засов и в кабинет протиснулся скелет в образе гонца или гонец в образе скелета, как вам удобнее будет, и тут же завертел головой, не обращая особого внимания ни на меня, ни на Михалыча. Ну, понятно, это он моего Дизеля высматривает.
Дизель, получив постоянную работу и персональное имя, моментально стал знаменитостью среди всех дворцовых скелетов. Это как раз было и не удивительно. У скелетов-то тут жизнь какая? Эй ты, взял вот это и отнёс вон туда или вон того руби, а того кусай, вот и все радости жизни. Пардон, не жизни, конечно, какая уж жизнь у скелетов? Одно тоскливое существование, а не жизнь. А тут мой Дизель во всей красе, как подсолнух среди бурьяна расцвел. А им удивительно и завидно, вот и бегают при каждом удобном случае на него подивиться.
 — Ну чего тебе?
Скелет протянул мне клочок бумажки, на котором каллиграфическим подчерком было написано: «Ко мне, живо».
Ну, точно, Кощей.
— Деда, я к Кощею, зовёт зачем-то, а ты пригляди тут, чтобы твои башибузуки по клавиатуре не скакали, ладно?
— Иди-иди, внучек, не переживай.
На самом деле бесенята, получив от Михалыча хороший такой нагоняй после первой же проказы, теперь мой стол обходили стороной, но покомандовать я же должен? Для порядка.
— Ты уж, поспеши, Федь, Кощеюшка ждать не любит. Как бы не осерчал.
— Да иду я, иду.
— Может, Машу возьмешь с собой? Мало ли что…
— Это что, например?
— Ну, мало ли…
Маша, сидящая на диване и старательно полировавшая когти, подняла на меня вопросительный взгляд.
Нет, я не оговорился, именно когти. Ногти у Маши тоже были, а вот когти, здоровенные такие, как у пантеры какой, Маша выпускала по необходимости. Ну, разодрать там кого, свежей кровушки напиться… Шучу-шучу, не пугайтесь. Маша у нас хоть и происходит из древнего вампирского рода, но волей обстоятельств является вегетарианкой и, если и раздирает теперь что, так только яблоки и груши на фруктовый салатик. Хотя при необходимости, может и десяток здоровых мужиков порвать. Но до этого, слава богам, у нас пока не доходило.
Я отрицательно помотал головой в ответ на её взгляд. Я же не в бой иду или там, в разведку, а всего лишь к своему работодателю.
А работодатель мой как вы уже, конечно поняли, Кощей и есть.
И затащил меня сюда именно Кощей, угробив на эту операцию переноса целую кучу ценных амулетов и редчайших, одноразовых заклятий. А когда увидел результат своих стараний, то так орал и плевался, что призраки в ужасе забивались в щели, скелеты рассыпались на косточки, а чёрные рыцари-зомби, завывали почище пароходных сирен в день празднования Дня военно-морского флота.
Но дело уже было сделано, а повторить подобную операцию в ближайшее время, Кощей не мог и пришлось ему в итоге довольствоваться тем, что было. Мной то есть.
Большим начальником я у него заделался не сразу, конечно. Сразу он меня съесть хотел. Нет, не в переносном смысле, а в самом, что ни на есть буквальном. Он у нас такой, он может.
 
* * *
 
Я вышел из кабинета и быстро зашагал по нашему коридорчику, ведущему в один из главных коридоров, с удовольствием оглядываясь по сторонам.
Ух, тут вначале и грязища была! Чуть ли не болото, а под стенами было навалено столько мусора, что передвигаться приходилось по узенькой тропинке.
Это Маша, умничка, в первый же день Дизеля у меня забрала и порядок тут навела. Да и сейчас каждый день бесенят Михалыча чистоту поддерживать заставляет.
А вот дальше в большом коридоре там бардак так и остался.
Я еще в самый первый раз, когда меня тащили за Кощеем в его кабинет рыцари-зомби из его личной охраны, заметил всю эту грязь и мусор и даже смог удивиться, хотя тогда мне было уж совсем не до окружающей обстановки.
А до чего было? Да ни до чего, если честно. Просто пытался понять, что происходит.
Я тогда как раз работал у геологов в выездной партии. И был у меня свой, хоть и маленький, всего десять шагов в длину и три в ширину, вагончик, забитый различной аппаратурой. Зато уютный и обустроенный мной именно так, как и хотелось. Не вычислительный центр какой-нибудь, конечно, но в наличии имелись и хороший комп, сканер с двумя принтерами, куча железок в запас, картриджи для принтера, мотки проводов и даже бензиновый движок с генератором для питания всего этого оборудования. А как же, мы же не в городе работали, а на выезде.
К геологии я имел отношение постольку, поскольку удавалось постоять рядом с настоящими геологами. Вот они и впахивали в основном. Ну а как компьютерный специалист на все руки, я без дела тоже не сидел. Ребята данные приносили, а я их тут уже обрабатывал да в базы загонял, таблицы всякие составлял. Скукотища, конечно, но платили хорошо, да и команда у нас собралась приятная.
А в тот день, когда я к Кощею-то попал, ребята в поле работали, а я, пользуясь моментом, завалился на крохотный топчанчик, который они мне соорудили по моей просьбе. Сидеть на нем было удобно, а вот лежать, только свернувшись калачиком, но меня это не смущало и я уютно так на нем расположился, чтобы вздремнуть часок-другой. И тут как завыло, засвистело, загудело! Вагончик подкинуло, завертело в воздухе и я остро проникся ощущениями девочки Элли, которая со своей верной псиной Тотошкой оказалась в подобной ситуации.
Продолжалось это недолго и вскоре вагончик мягко опустился на землю. Я сидел на полу, вцепившись за стойку с запчастями, совершенно не понимая, что происходит, а мысли мои метались между тропическими ураганами и мной, таким предусмотрительным, закрепившим всю аппаратуру. Именно аппаратура почему-то волновала меня больше всего в этот момент и я, вскочив, тут же бросился проверять последствия катаклизма. Всё было в порядке, не считая нескольких железок, свалившихся с полок. На самом деле тут удивляться было нечему: вагончик перетаскивали с места на место с помощью трактора и всё было надёжно закреплено. Ну и славно. Я удовлетворенно кивнул и тут раздался стук в стену вагончика и кто-то властным голосом, хотя и несколько неуверенно, произнёс:
— Кто-кто в теремочке живет?
Вот это и был мой нынешний работодатель, Великий и Ужасный.
 
* * *
 
Я хмыкнул про себя, вспоминая свой первый день во дворце.
Сейчас-то я шагал, гордо выпятив грудь, высоко подняв голову и смотря строго вперёд, а дворцовая нечисть, все эти, пробегавшие по делам скелеты, монстры самых различных мастей, и прочие местные кошмарики, завидев меня вжимались в стены и угодливо кланялись. Всё правильно. Не абы кто идёт, а вышагивает сам Статс-секретарь Его величества Кощея!
С дисциплиной во дворце было всё в порядке. Не так глянешь на вышестоящего и сожрут. И повезет если сразу. А могут и не спеша по кусочку отгрызать.
Я уже и привык как-то. А что нормально всё. Порядок быть должен. Пусть свой, странный и зловещий, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят же, верно? Хотя монастырём Кощеев дворец и не назвать, конечно, ну вы меня поняли.
Но это сейчас я тут уже освоился, а вот тогда, как только я сюда попал…
Описывать в каком я находился состоянии после нашего знакомства и прогулки по дворцу Кощея, я не буду. Как требовал по очереди вызвать адвоката, полицию и нашего консула в этом захолустье, тоже не стану. Стыдно. Хотя, чего тут стыдиться-то? Вот представьте, сидите вы себе спокойно, занимаетесь своими делами и вдруг бац! и вокруг мрачное подземелье с пусть и роскошными, но не менее мрачными и зловещими залами, по которым вас тащат за типом представляющим из себя скелет обтянутый кожей, которого даже доспехи не делают краше или хотя бы поупитаннее. Мало того, тащат вас здоровенные такие мужики в черных рыцарских доспехах и плащах, да десяток самых настоящих скелетов с топорами и саблями в руках. Да и вокруг мелькают носящиеся по каким-то своим делам такие чудища, что и смотреть-то на них страшно, а не то что детально описывать.
За месяц моей дворцовой жизни я пообвык и на всех этих монстров да зомби смотрел без особого страха. Противно — да, страшно — нет. Человек-то ко всему привыкает быстро. Тем более закаленный на голливудских ужастиках. Но всё равно выйдя к кабинету Кощея, я облегченно вздохнул и поёжился. Мерзкая всё-таки эта нечисть.
Почему кабинет, а не тронный зал или там царские палаты какие-нибудь? А не знаю. Думаю, просто удобно было тут Кощею. Нет, был у него и тронный зал и куча других различного назначения, но там я Кощея почти не видел, а вот в кабинете постоянно.
Натурой он был увлекающейся, склад ума определенно близок к научному, а уж как он загорался новыми идеями любо-дорого было посмотреть.
Сам кабинет был просто завален рукописями, свитками, манускриптами. Стол так почти целиком скрывался под ними. Да и вдоль стен на стеллажах вперемешку с книгами да с какими-то довольно мерзкими чучелами стояли всякие колбы, мензурки и прочая алхимическая посуда. Тут же находился и очаг, над которым висел приличных размеров котёл, радостно булькая вонючим варевом.
Мечта классического сумасшедшего учёного, одним словом.
Вот во всем этом великолепии и обитал Кощей, пока находился во дворце.
Ну а у двери кабинета обычно околачивался его дворецкий, или может камердинер, не разбираюсь я в этом, высокий такой тощий мужик Гюнтер. Вечно во фраке, с надменной рожей и мерзкими усиками, он жутко раздражал меня своим высокомерием, посматривая на всех как на надоедливых букашек, копошившихся под ногами.
Вот и сейчас презрительно глянув на меня, он уже двинулся к двери кабинета с докладом, но я, опередив его, заорал:
— Его Ужасного Всемогущего Величества, Статс-секретарь по вызову!
— Давай-давай, заходи, — послышалось из кабинета.
И я, едва сдерживаясь, чтобы не показать язык, прошёл мимо красного от злости Гюнтера.
— А, явился, не запылился, — поприветствовал меня Кощей, расхаживая по кабинету. – Садись.
— Ваше Величество, — кивнул я в ответ и уселся в кресло рядом со столом. – Случилось, что?
— Случилось. Писульку я твою вчерашнюю разбирал, так и эдак вертел и получается, Федор Васильевич, что прав я был на счёт этого адского племени.
— Да? – Я постарался вспомнить текст очередной расшифрованной записки. – Что-то я там ничего такого особенного не припомню.
— Да ты внимательно ли читал? Не помнит он… О Бегемоте слова видел?
— Ну да, был там бегемот. Хотите назло врагам спереть его из Венского зоопарка да на шашлыки пустить? – хихикнул я.
— На шашлыки, Федя, я тебя пущу, если и дальше изгаляться будешь. Картина-то ой какая серьёзная вырисовывается.
— Всё-всё, — я примиряюще выставил перед собой руки. – Виноват, Ваше Величество. Рассказывайте.
 Я к этому времени был уже в курсе общей ситуации, сложившейся в теневом государстве Кощея. Коротко говоря — начался передел зон влияния.
Тёмные силы Запада, так сказать коллеги Кощея по бизнесу, давно уже облизывались на лакомые восточные земли, но на их пути незыблемо стояла не только сама Русь, но и воровское государство Кощея, совершенно не хотевшего потерять свою вотчину.
Когда вся эта сатанинская империя просвещённой Европы науськивала на Русь, например тех же рыцарей или турок или прочих любителей поживиться за чужой счет, то отпор им давала не только царская армия, но и воровская Кощея. Мало того, он подымал на борьбу и леших, и водяных, и кикимор и прочую нашу нечисть, и захватчикам в итоге приходилось ой как не сладко.
Веками царил относительный баланс между мировыми силами, но в последнее время стал Кощей подмечать нечто странное.
То польские черти забредут на наши земли, то финские болотники просочатся, а то и целые бригады всякого жулья и ворья гастролировать по пограничным землям начнут. Вроде бы и ничего и не раз их слуги Кощеевы гоняли, да только уж больно массовыми такие нарушения границ стали. А тут еще и старые дружки Кощея с тех земель шепнули, что собирают адские силы против него войско. Кощея погубить хотят, земли его под себя подмять, а всю Русь под удобное и привычное им католичество окрестить.
А последним тревожным звоночком для Кощея оказался вдруг неведомо откуда взявшийся милиционер Ивашов, объявившийся в Лукошкино и, как я понимаю, выходец из моего мира. Он, быстро выдвинувшись в фавориты Гороха, сумел наладить и патрульно-постовую службу с помощью приданной ему стрелецкой сотни и, что более важно, собирался со своей опергруппой устроить настоящую охоту на самого Кощея.
Как он сюда попал в эту сказочную Русь, доподлинно известно не было, но Кощей был уверен, что переместил его сюда кто-то из высших чинов адова воинства специально для подрыва власти Кощея.
Благодаря успешным мероприятиям и действиям лукошкинской милиции, несколько десятков воришек, жуликов и грабителей загремели на каторгу, а кое-кто и на плаху. А некоторые из лихого люда задумались и вообще забросили своё воровское ремесло, подавшись, кто в хлебопашцы, кто в мастеровые, а кто и в купцы.
Убыток для Кощея был мизерный, но и приятного в этом ничего не было.
Только сейчас речь шла не столько об участковом этом, сколько о его окружении. Точнее – о любимом коте бабы Яги, у которой и квартировал Ивашов.
— Бегемот, Федор Васильевич, — объяснял мне Кощей, — это вовсе не та мирная животинка, что в Африках водится, а самый, что ни на есть адский демон и далеко не из слабых.
— А, это тот, что черным котом прикидываться любит? – щегольнул я знаниями из знаменитого романа.
— Молодец, — одобрительно кивнул Кощей. – И котом тоже.
«Надо же», — подумалось мне, — «Как Михаил Афанасьевич угадал. А может и не угадал, а знал?» После своих приключений я уже был готов поверить во что угодно.
— А что, Ваше Величество, этот Бегемот-то опасен для нас?
— Да не то что бы... Да это и не главное, опасен, не опасен… Просто, раз появился он у меня, значит, затевается что-то. И это хорошо, вот только точно знать мне надо.
— Хорошо? Запутался я что-то…
Кощей отмахнулся:
— Потом поймёшь.
— А что же можем сделать, Ваше Величество? Поймать и допросить?
— Поймаешь его, — досадливо протянул Кощей. – Демон он, а не кот бродячий. Хотя с котами я тоже на всякий случай решил подстраховаться.
— Это как?
— Шамаханы мои в Лукошкино засланные, тишком отлавливают котов черных да мне приносят, а я уж тут проверку им устраиваю, настоящий зверь это или зверь адов.
Шамаханы это такие воины Кощеевы. Я так толком и не понял про них, откуда они взялись, да и вообще кто такие. Люди вроде бы, похожие на татаро-монгольских агрессоров, но не они точно. С кочевниками Востока шамаханы бились насмерть и границу воровской империи, проходящую по Волге, держали крепко, не дозволяя никакой орде хозяйничать на Кощеевой территории. А, кроме того, служили эдакими летучими отрядами да диверсионными группами для выполнения разных тёмных Кощеевых делишек.
— Как же вы котов проверяете, Ваше Величество? – хихикнул я, — За хвосты дёргаете? Мяукнет – кот, заматерится – демон?
— В святой воде варю, — буркнул Кощей, кивнув на котел над огнем. – С шалфеем и осиновыми ветками. Никакой демон такого не выдержит.
Ой, фу-у-у…
— Жалко же котиков, Ваше Величество!
— Мне себя жалко, — резко сказал Кощей. – Да и себя пожалей. Доберётся Сатана до меня и тебе не сладко придётся, уж поверь.
— Верю… А где же вы воду святую взяли?
— Михалыч мне освящает по необходимости.
— Михалыч?! Он что, поп что ли?
— Был когда-то, — кивнул головой Кощей, довольно скалясь. – И не только попом.
Оказалось мой Михалыч, которого я за простого дедка принимал, невесть как прибившегося ко дворцу, на самом-то деле был самой настоящей легендой воровского мира. Был он гениальным медвежатником и сейфы щёлкал как орехи. Имя его лет тридцать назад среди воров гремело от Варшавы до Лиссабона. Умел и удачлив был, долю свою Кощею честно отдавал, а остальное прокучивал да раздаривал направо и налево. А к старости вернувшись на Русь, взял неожиданно для всех завязал да ушёл в монастырь.
Исчез знаменитый вор Щелкунчик, а появился в далёком монастыре брат Акакий.
Пять лет честно богу служил Акакий, а потом какой-то конфликт у него возник с настоятелем.
– Разругался он со своим церковным начальством, прихватил казну монастырскую да ко мне подался, — закончил свой рассказ Кощей.
— Силён Михалыч, — уважительно протянул я. – А как же вы сами, Ваше Величество со святой водой работаете? Вы же, простите, нечисть.
— Терпимо, — коротко ответил Кощей. – Только чешусь потом сильно.
Сложилось так, что сила у Кощея была еще древняя, со старых языческих времен, а все нынешние молитвы, иконы и прочие церковные атрибуты, действовали на него скорее неким раздражающим фактором, нежели опасным. Ну, как та чесотка, о которой он говорил. А вот что-нибудь из старины, было крепко повязано с Кощеем. Крик петуха, например, вводил его в непереносимое паническое состояние и Кощей готов был бежать сломя голову лишь бы не слышать эти петушиные вопли.
Адские же силы наоборот были крепко повязаны с церковью, особенно с католической. Можно сказать и те и другие черпали силы из одного источника.
Церковь с адом, поэтому вполне эффективно боролись друг с другом, а вот напасть на Кощея, как и ему на них можно было только обычными способами. Ну, бомбу на крыльцо подкинуть, в чай плюнуть или дрожжей в туалет насыпать. Шучу, шучу. Ну, вы меня поняли.
— Так вот, Федор Васильевич, — продолжил Кощей. – Собирайся-ка ты в путь-дорогу. В Лукошкино поедешь.
— Как?! Зачем?! Когда?!
— Затараторил… Сегодня на закате и отправишься. Бери вампиршу свою, Михалыча и в путь.
— И что я там делать буду? Меня же поймают, Ваше Величество! А как узнают, что я на вас работаю? Мне же голову враз отрубят.
— Не отрубят. На кол посадят и всех делов.
— Вот спасибо, Ваше Величество, утешили.
— Не трясись. Не будешь дураком, не поймают. Да и кому ты там нужен? Кто тебя знает?
— Ну всё равно… А что я там делать буду?
— Перво-наперво с Бегемотом этим разберёшься.
— А пулемёт дадите?
— Чего?
— Я говорю, а как же мне с ним разбираться с демоном-то? Библией по башке лупить?
Нет, представляете?! Я от местных монстров едва перестал вздрагивать при встрече, а тут пойди да завали настоящего демона! Так, по-простому, пойди и разберись.
— Не нужно никого лупить, — утешил меня Кощей. – Мне, Федя, нужно точно знать, объявился Бегемот в Лукошкино или нет. Важно это очень.
— А как же я узнаю? Объявления по всему городу развешаю мол, ищется демон, имя ему – Бегемот, кто увидит такого —  получит мешок денег?
Кощей прищурился:
— Вот слушаю я тебя и сомневаюсь, а правильно ли я сделал, что к себе взял? Ты головой-то попробуй думать хоть иногда. Котов я там всех извёл кроме этого бабкиного при милицейском участке, вот его одного и проверить надо. Может тебя и правда на шашлык отправить пока не поздно? Так ты только скажи.
— Ну что вы сразу на шашлык, Ваше Величество, — виновато протянул я. – Не подумал я, каюсь. Запаниковал маленько.
— Ладно, ладно. Там и без тебя кота проверят, а тебе только и надо будет, что присмотреть за работой да мне доложить.
— Ну, вроде не сложно…
— Но это не всё. Осмотришься там, как обстановка в городе, как мои шамаханы народ мутят, не слышно ли чего о сатанинском сброде всяком.
— Хм-м, Ваше Величество я же совсем не в курсе, что вы затеяли. Вы хоть в общих чертах меня просветите, а то буду я там высматривать совсем не то, что нужно.
— Верно. – Кощей забарабанил пальцами по столу. – Слушай тогда.
Разрабатывать свою тайную операцию Кощей начал еще год назад. Решил он раз и навсегда отбить охоту адским демонам лезть на его земли. Империя наносит ответный удар, блин.
— Убить-то демона я не убью, не под силу мне это, а вот врезать ему хорошенько, чтобы он и сам забыл дорогу ко мне да и другим отсоветовал на моё добро зариться, это можно. По всем канонам христианским, — Кощей сплюнул, — можно.
И были им посланы мастера тайных дел сначала в Константинополь к патриарху, а потом даже и в Ватикан с задачей найти оружие против демонов. Да не просто найти, а и украсть, купить, короче добыть любым способом и сюда Кощею доставить.
— Ну и, Ваше Величество, неужто удалось?
— А то! Всё сделали молодцы, нашли через продажных людишек артефакт древний еще с библейских времен, да и выкупили. Денег отвалили… Но оно того стоит.
— И что же там за штуковина такая?
— А вот с ней мы с тобой и будем разбираться. Уже вот-вот привезут. Доложили, что границу Польши пересекли и уже по моим землям движутся. Значит, дней через пять, через недельку крайний срок, будет у меня оружие на демона.
— А Бегемот-то тут при чем?
А Бегемот оказалось, особо и не при чем. Чтобы наказать демона, его надо было сначала сюда на Русь заманить, а потом уже устроить эдакое показательное побоище. Раз объявился Бегемот в Лукошкино, значит, началась их атака на Кощея и можно уже ловушку ставить на них.
— Шамаханы мои по всему Лукошкино носятся, слухи об орде разносят, панику сеют. Надо мне чтобы всем ясно было мол, иду я на Гороха, вот-вот город захвачу и сам править там буду.
— Непонятно, как-то, Ваше Величество… Вы же отпугнёте всех демонов такой активностью.
— Ага! Вот и ты так подумал! – Довольно закивал головой Кощей, аж золотая корона на глаза сползла. – А теперь представь, что даст Горох мне отпор да погонит за леса за моря. А?
— Ух ты! Понял, Ваше Величество, понял! Ух, закрутили-то как! Получается, что после поражения будете вы обессилены, и кто угодно приходи и бери вас голыми руками?
— Точно. Вот и думаю не удержатся демоны от такого соблазна да полезут в Лукошкино, а я их там уже и ждать буду.
Демоны раньше или позже, но всё равно на Кощея войной пошли бы, а тут он сам место и время им подготовил, приходите, гости дорогие, берите и владейте. А сам с обрезом за углом стоит, поджидает.
Вот чтобы и показать активную деятельность Кощея, ну прямо вот-вот собирающегося напасть на Лукошкино, и действовали диверсионно-разведывательные шамаханские группы прямо под носом у Гороха.
Они там такого наворотили…
— Горох в пьянстве да дворовых девках погряз, а Никитка, участковый его, совсем уже мышей не ловит. Лихих людишек хватает, когда может, а угрозы от меня не видит. Тишина и покой в Лукошкино, а мне надо наоборот. Чем больше шума и паники, тем лучше.
И замутил Кощей там такую интригу, что и разобраться-то вот так просто не получится. Шамаханы, оказывается, умели менять облик и прикидываться любым человеком. Ну не все, конечно, а специально обученные. Вот они наметили себе первую цель – думного дьяка Филимона, человека никудышного, склочного, зато вхожего в царский дворец. Самого дьяка каждый день поили крепко да мало того, еще и в самогон какого-то дурмана подсыпали. На дармовщинку-то дьяк и рад был стараться да и напивался ежедневно до полного умопомрачения, а шамахан в его личине тем временем дела свои и проделывал.
— Есть там, у Гороха боярин один, Мышкин. Тупой и ленивый, как и все бояре в Думе. Вот и пригрозил ему мой молодец под видом дьяка мол, должен ты, боярин украсть сундук золота да положить его в указанное место, а не то живо донесу Гороху как ты, расставляя охрану у казны, сам, тем временем руку в неё запускаешь!
— А что, боярин этот и правда, таскал из казны?
Кощей поглядел на меня как на маленького.
— Понял, понял. Таскал, конечно же, боярин золотишко. Ну а дальше что?
— Таскать-то таскал, только понемногу, меру знал. А тут на тебе, целый сундук с тремя сотнями червонцев. Пропажу сразу заметили. Ну и началось.
Мало того, что боярина и дьяка обмануть удалось, так ребята Кощея еще и переманили на свою сторону самого царского казначея, некоего Тюрю. Много-много денежек пообещали, аванс выдали да намекнули на тёпленькое место рядом с Кощеем и Тюря, недолго думая к нам и переметнулся.
— Гнилой он человечишко, не верю я ему. Но пусть пока будет. С ним ты, Федор Васильевич тоже дела иметь будешь. Послушаешь, что он сделал, посоветуешь, что еще сделать надо, да и вообще присмотришь за ним.
— Понял…
Шамахан тот, что под дьяка косил, еще увёл у Гороха колечко какое-то волшебное. Кто то колечко на пальце носит, тот реальность, как есть видит. Тёмную материю или бозон Хиггса вряд ли разглядеть получится, а вот шамахановы личины, к примеру, это кольцо сразу распознаёт и показывает своему владельцу настоящий облик.
Толку от него мало было, ну не будет же Горох с ним по городу бегать врагов высматривать. А во дворце тот шамахан-дьяк и так царя сторонился. Но вот сама пропажа такой редкой штучки должна была насторожить участкового и придать следствию нужное направление. На Кощея как раз.
— Вот и молодец. А теперь одевай-ка ты свой мундир генеральский, да отправляйся не мешкая.
— К-к-какой еще мундир?
— Пред шамаханами должен ты во всей своей воинской красе предстать. Для авторитету. Это ты у меня на службе Статс-секретарь, а если перевести на военный язык, то целый генерал-поручик!
Не было печали. Да я и в армии-то не служил! Только военная кафедра при университете вот и вся моя военная карьера. И на тебе генерал…
— Ваше Величество, ну разве мало для авторитета Статс-секретаря? Может не надо генералом?
— Надо, Федя, надо.
А меня аж передернуло. Он не специально так сказал, конечно, но я с детства наслушался и «надо, Федя» и про дядю Федора с Простоквашино, да и еще и «человек и пароход» почему-то, хотя это и про знаменитого мореплавателя было, а прилипло ко мне.
— Подёргайся мне еще тут. Вот познакомишься с моими шамаханами, потом еще благодарить меня будешь за генерала.
— Ага…
— Ага, — передразнил Кощей, — Вот увидят в тебе личность мелкую, да и сожрут без сомнений. И даже косточек не оставят. А мне обидно будет, что без меня съели и буду я ходить в грусти и печали. Хочешь, чтобы я в печали ходил?
— Давайте костюмчик.
— Вот и молодец. Иди, собирай свою ватажку, а через час жду тебя на плас-де-Роял.
— Где-где?
— На поляну говорю, выходите. Перед дворцовыми воротами.
 
* * *
 
И поплёлся добрый молодец, голову повесивши.
На самом деле шагал я быстро – час на сборы это совсем мало, пролетит и не заметишь. А мне и Машу с Михалычем обрадовать надо и Дизелю ценные указания дать, да и вообще…
Не нравилась мне эта затея. Ну, вот сижу я себе целыми днями за компом, расшифровываю потихоньку перехваченные Кощеем тайные записки его недругов, тихо-мирно, никого не трогаю и на тебе. И вдруг…
Пора, в путь дорогу,
В дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём.
Тьфу! Не везёт.
Хотя, как говорил дедушка Эйнштейн – всё в мире относительно.
То, что я в вагончике сидел в тот момент, когда Кощей меня утянул, повезло? Однозначно. Без компа не смог бы я дешифровкой заниматься и съели бы меня точно, не найдя лучшего применения.
А то, что Кощей из сентиментальных чувств держал у себя в кабинете на стене в рамочке любовную записку от своей какой-то пассии, которая, не записка, конечно, а подруга Кощеева, зачем-то в зашифрованном виде эту записку ему отослала? Тоже повезло.
Не знаю, может они в шпионов играли, но очень ко времени мне эта записка на глаза попалась. Я как-то сразу шифр в ней увидел и у Кощея поинтересовался, чего это мол, шифровка на стене висит? А он и вцепился. Оказывается, у него много уже перехваченных вражеских писем скопилось как раз зашифрованных. Вот и показывает он мне их, смогу ли прочитать? А там шифр — котам на смех, средневековой сложности. Мы в университете такое еще на первом курсе проходили. Да опять же комп у меня есть, да и наборы программ я всегда в запасе держу, ну и объяснил я Кощею, что, скорее всего проблем не будет, только аппаратура мне нужна из вагончика.
Кощей как про приборы услышал, сразу заинтересовался. Я же уже говорил вроде бы, что очень он всякие научные штучки любит? Ну вот.
Первый день свой в Кощеевом царстве я очень ярко запомнил.
Повёл он меня назад к вагончику, а на ходу и спрашивает:
— А где, говоришь, тебя всем этим премудростям учили?
— В университете.
— Ха, брат-студиоз?
— А вы что, тоже в университете обучались?
Кощей на ходу поднял руку и показал мне три пальца.
— В трёх?! Ну, вы даёте, Ваше Величество, — восхитился я. – В Европе?
— Болонский и Парижский да еще Веронский, магический.
Я только покачал головой. Силён Кощей, если не врёт, конечно.
Вскоре мы добрались до того огромного зала, посреди которого и приземлился мой многострадальный вагончик.
— Ну, показывай свои приборы, — скомандовал Кощей, когда мы забрались внутрь.
— Ну, вот — я указал на два стола, занятых компьютером и периферией. – Только, чтобы они заработали, надо питание подать.
— Щи с кашей, что ли?
— А? Нет, конечно. Вот, смотрите, Ваше Величество, вот это, – я указал на двигатель, — такое устройство, в которое если залить горючую смесь, то можно заставить его вращать вон ту железку. А та железка, крутит вон то устройство, генератор называется. А в генераторе появляется от этого сила и эта сила вон по той веревочке уже и подается к моим приборам, от которой они работают. Понятно?
— Показывай, — лаконично приказал Кощей.
Ну, верно. Лучше один раз увидеть.
Я запустил движок и, дождавшись когда лампочка под потолком начала равномерно светить, включил комп.
Кощей с величайшим интересом подошел поближе и стал всматриваться в монитор.
— И что твой прибор умеет делать?
— Ох, много чего. Ну, вот, считать умеет, например.
— Считать и я умею, — отмахнулся Кощей.
Я почесал в затылке и тут меня осенило. Достал я из кармана смартфон, включил вспышку и, хорошенько прицелившись, сфотографировал Кощея. Тот шарахнулся от яркой вспышки и стал уже угрожающе подымать руку, но я успокаивающе кивнул ему и отправил файл на печать. Принтер поворчал, пожужжал с минуту и выплюнул лист с отпечатанной на нем ошеломленной рожей Кощея.
— Вот, Ваше Величество, извольте.
Кощей недоверчиво взял лист, повертел его разглядывая, а потом расплылся в улыбке:
— Да это же я! Хорош, хорош, ничего не скажешь. В кабинете повешу.
— Ну, вот, — я развел руками, — вот такое может, к примеру.
— Нравится, — одобрил Кощей, — только баловство это. Для дела ненужная забава.
Плохи мои дела. Надо показать себя нужным, прямо-таки, необходимым.
— Ваше Величество, — взмолился я, — а давайте я ваш текст с помощью компьютера расшифрую да вам принесу? Ну, сложно так сказать, что умеет, что не умеет. Не могу я объяснить толком.
Кощей подумал и кивнул:
— Ладно. Утром чтобы был у меня с готовой работой, а не то…
— Знаю, знаю, — перебил я его. – Сожрёте.
— Скушаю, — поправил меня Кощей.
— Скушаете, — послушно кивнул я. – Только, Ваше Величество, для ускорения работы мне от вас две вещи нужны. Во-первых, текст этот на русском языке?
Кощей кивнул.
— Отлично. А еще мне алфавит ваш нужен. Не сочтите за труд, напишите, а?
Я протянул ему лист бумаги и карандаш.
Кощей повертел карандаш в пальцах, черканул им пару раз на пробу и, склонившись над столом начал старательно выводить на нем буквы, тихо приговаривая:
— Аз, буки, веди…
Закончив, он протянул мне листок:
— Ох, смотри, Федор Васильевич, если окажется, что я зря тут бумагомарательством занимался…
— Да сделаю я, сделаю, не переживайте.
— Ладно.
Кощей двинулся к выходу, а на пороге всё-таки бросил через плечо:
— Сожру. Ох, сожру. То есть, скушаю.
Он вышел и, не закрыв за собой дверь, поманил одного из скелетов:
— Стоишь тут. Никого не пускаешь. Когда он скажет, — Кощей махнул в мою сторону, — отведёшь ко мне.
И я наконец-то остался один. Ну как один? Со скелетом у двери. С Дизелем, кстати.
А это любовное послание я даже целиком расшифровывать не стал. Нет, не потому-что сложно, какая там сложность? Каждая буква заменена цифрой, детский сад, ясельная группа. Нет, просто там текст действительно любовный, личный был.
Дословно я уже не помню, но что-то такое:
«Кощеюшка, жизнь моя!
Истомилось по тебе сердце девичье, иссохли очи от слёз горьких, когда же смогу снова увидеть тебя, злодей моей души?»
Кощей увидел, обрадовался и еще один текстик мне подкинул, потом еще один, а когда очередной приказал расшифровать, я ему и говорю мол, проблема у нас, еще чуть-чуть и перестанут мои научные приборы работать. Бензин кончился. Не у приборов, конечно, у движка к генератору.
 
* * *
 
— Босс! Шеф! Ау! Командир!
— А? Что?
Я так погрузился в воспоминания, что и не заметил, как машинально свернул в наш коридорчик и шёл ничего и никого не замечая.
А звал меня бес по имени Аристофан.
— А это ты, Аристофан? Чего тебе? Занят я.
— Так это, босс, говорят в натуре, ты на дело идёшь?
— Кто говорит?
— Ну, это… — он помахал неопределенно в воздухе волосатой лапой. – Говорят типа.
Я покачал головой. Слухи по дворцу разносились мгновенно.
— Ну да, погулять решили пойти. Выйдем на природу, шашлыков пожарим. Рыбки половим.
— Ну да, ну да, — закивал Аристофан. – Меня с собой, блин, не возьмёшь?
— Извини, Аристофан, не в этот раз.
— Без базара. Какие будут указания, типа на время твоего отсутствия, босс?
Аристофан со своими двумя десятками таких же бесов, был приставлен к нам в качестве охраны и группы быстрого и крайне вредного реагирования.
Охраняли они нас от всех подряд, а реагировать пока было не на что, поэтому оккупировав соседнюю с нами комнату и превратив её в казарму, наслаждались бесы тишиной и покоем и целыми сутками резались в карты.
— Ну какие указания? Бди. Присматривай тут за порядком да чтобы никто не лез к нам. Скелетов к Дизелю не пускай, а то быстро тут организуют клуб фанатов-почитателей. Ну и за двумя этими мелкими пакостниками пригляди, за Тишкой да Гришкой, а еще лучше — к себе в казарму их забери на время.
Аристофан поморщился, но кивнул:
— Сделаем, босс в натуре, не волнуйся.
Аристофан, не отличавшийся высоким ростом, едва доставая мне маленькими рожками до груди, размерчик в ширину имел побольше моего двадцатичетырёхдюймового монитора и силушкой был не обижен. Кроме того он был невероятно ловок и увёртлив.
Когда я застукал его выносящим из кабинета под мышкой мой внешний жёсткий диск, я даже с помощью Михалыча не смог поймать его. Благо Дизель, став в дверях, перегородил путь к отступлению, да Маша, извернувшись, ухватила его за шею. Она так и держала Аристофана, пока Михалыч лупил его по заду ремнем, а я прохаживался рядом с одолженной у Дизеля саблей и орал:
— Пригнись, Михалыч! Дай я этому засранцу голову срублю да Кощею на стену в кабинет повешу!
После порки и моего «так и быть, на первый раз прощаю, но смотри у меня, зараза!», Аристофан проникся уважением и к собственности Канцелярии, и к нам и больше никогда не покушался на наше имущество.
На этом его проступки не прекратились, но все каверзы Аристофан теперь проворачивал вне расположения Канцелярии, хотя нам немного надоедало отбиваться от возмущенных поваров, пришедших за справедливостью или от делегации отдела утилизации и сантехники, у которых Аристофан спёр две телеги медных труб и загнал их на ярмарке в Лукошкино.
 
* * *
 
Кивнув Аристофану на прощание, я вошёл в Канцелярию.
Маша так и сидела на диване только теперь не занималась маникюром, а держала в руках книгу. С двух сторон прижавшись к её бокам, дрыхли наши бесенята. А вот Михалыч стоял посреди комнаты и разглядывал, вытянув перед собой на руках, черный генеральский мундир, китель которого сверху донизу был увешан медалями и орденами. Спасибо, на спину хоть не повесили. Ох, нет, повесили. Не много, но достаточно, чтобы почувствовать себя ёлочкой на детском утреннике.
Увидев меня, дед засиял как гирлянда на той самой ёлочке:
— Наградил-таки Кощей-батюшка за усердную службу?
— Наградил. И меня и тебя и Машу. Путёвками на Всероссийский курорт Лукошкино. Собирайтесь, через час выходим.
— Ась? Чегой-то ты, внучек, загадками говоришь…
— Собирайтесь, собирайтесь. Отправляемся мы втроём в Лукошкино на несколько дней. На особо тайную и важную операцию.
— Охти ж мне!
Михалыч взмахнул руками.
Китель забрякал медалями.
Маша недовольно оторвалась от книги и пихнула локтями бесенят.
Бесенята проснулись, недовольно заверещали и спрыгнули с дивана.
— Михалыч, ты уж прикинь, что там нам с собой взять надо, хорошо? Мы там с шамаханами работать будем, для них и мундир этот, для авторитету. А потом еще и по городу ходить придется, тоже одежда нужна для этого. И мне и Маше.
Маша недовольно зашипела, демонстрируя острые клыки. Ага, клыки у неё тоже были выдвижные. И крылья, кстати тоже.
Маша была сербской вампиршей. Или вампирессой, как там правильно? А, не важно.
По-настоящему звали её Марислава — очень милое, на мой взгляд, имя, но сама она представлялась на французский манер Марселиной, и из вредности я тут же окрестил её Машей, на что она первое время фыркала и шипела, а потом ничего, успокоилась и отзывалась уже нормально.
Была она высокой девушкой лет двадцати. На вид, конечно. Как потом оказалось, ей уже давно перевалило за полторы сотни лет, ну у вампиров такое дело обычное.
Очень худая, с окрашенными в иссиня-черный цвет длинными прямыми волосами, с всегда сильно подведенными бровями и ресницами, да еще и нарисованными темными кругами вокруг глаз, Маша, в своем кожаном черном костюме из брюк и жилетки смотрелась классическим представителем готов. И запусти её в какой-нибудь ночной клуб для готов в моё время, она бы ничем не выделялась там среди этой странной публики.
А вот в Лукошкино в таком прикиде показываться, точно не стоило. Представляете себе, к примеру, весь такой патриархальный, старинный древнерусский рынок, с бабами и мужиками, с купцами и приказчиками? А вот теперь поставьте посреди этого рынка Машу во всей красе. Представляете? Я – нет.
— Маша, ну ты же у нас умная девушка сама понимать должна, что в этой всей коже тебе Лукошкино не видать. А ты мне там нужна будешь.
— А монсеньор Кощей в курсе?
— Монсеньор как раз и приказал.
Маша вздохнула и загрустила.
Она состояла на службе у Кощея и вынуждена была подчиняться его приказам.
Сама к Кощею на службу она не рвалась, но достав вредным нравом своих соплеменников, а главное — старейшин вампирских кланов, была выслана из Европы в дикую Русь якобы для повышения квалификации и обмена опытом, так сказать, и попала по контракту в услужение Кощею сроком на три года.
Наш Темный властелин обрадовался, увидев её и тут же начал проводить над ней массу опытов и экспериментов, мечтая превратить её в идеальное оружие смерти.
Надо сказать, что Маша и так не была пай-девочкой из какого-нибудь там пансиона для благородных девиц. Нет, будучи вампиром, она обладала стандартным набором для самого разнообразного и скорейшего умерщвления нежелательных для себя особ. Ну, знаете, все эти там полёты на гигантских крыльях как у летучей мыши, сила как у десятерых дюжих мужиков, острые и длинные зубки, выпускаемые по необходимости, опять же выдвижные когти, ну и прочие вампирские штучки.
И вот эту машину смерти, хоть и довольно миленькую на вид, Кощей и решил усовершенствовать, доведя её способности просто до фантастических. Вот только, как часто у него бывало, то ли поспешил Кощей, то ли не в ту мензурку толчёного змеиного зуба сыпанул, то ли рука со стаканом дрогнула и коньяк в зелье попал, а может и сушеные жабьи головы второй свежести попались, не знаю. Но вместо супер-Маши, появилась на свет Маша-вегетарианка. Не растеряв своих способностей, она теперь на дух не переносила кровь ни человеческую, ни какую другую и приходилось ей питаться только овощами да булочками. Зато и солнечного света теперь перестала бояться, да и в церковь заходить могла, уж не знаю только зачем вампиру бывать в церкви.
Быстро познав радости тортиков, пирожных и прочих девичьих антидепрессантов, Маша стала настоящей сладкоежкой, благо из-за особенности физиологии о фигуре ей беспокоиться не надо было. Хотя, на мой вкус, лишние пять-шесть килограммов, ей бы не помешали.
Возвращаться на родину Маше не имело никакого смысла, засмеют же, вот и осталась она у Кощея на окладе, изредка помогая ему в его черных делах. И надо сказать, с работой она справлялась отлично, хотя, как меня потом предупредил Кощей, сама за работу не хваталась и лишних приключений на свою… хм-м-м… голову, так скажем, не искала.
А все эти булочки, ватрушки, да блины с вареньем повлияли неожиданным образом и на её характер. А может это Кощеевы опыты так сработали, не знаю. Но потеряла Маша значительную часть своей вредной вампирской сущности, взамен приобретя томную такую лень и романтически-мечтательное настроение. В коем она обычно и пребывала в свободное время от работы, сидя у нас в кабинете на уютном диване с очередным рыцарским романом в одной руке и очередным пирожком в другой.
Ценил я Машу не только за то, что она внесла разнообразие в наш мужской коллектив и даже не за то, что была она превосходным бойцом. Главным достоинством Маши, на мой взгляд, было то, что она являлась полиглотом. Зная основные европейские языки и множество диалектов, Маша стала для меня незаменимой помощницей в дешифровке тайных писем, присылаемых от Кощея, которыми он стал заваливать нас буквально же на следующий день.
— Месье Теодор, — Маша захлопала ресницами, — мне вовсе не обязательно быть с вами в городе. Я могу вас прикрывать и с той стороны крепостных стен. Буду следить за передвижениями войск, разведывать отходные пути…
— Маша, не капризничай! Пойдешь со мной в Лукошкино. Сделаем из тебя настоящую русскую красавицу.
— Ш-ш-ш!!!
— Ну а я что? Это же Его Величество приказал.
— Ш-ш-ш!
— Вот сама ему и скажи. Маша! Перестань капризничать! А я тебе мешок яблок куплю на рынке. Вку-у-усных…
— Ш-ш-ш?
— Обещаю, обещаю.
— Ш-ш-ш.
— Хорошо и ведро груш.
— Ш-ш-ш!
— Маша, не борзей! Марш за одеждой!
— Ш-ш-ш…
Вот и поговорили. Ну как с этой капризной девицей работать, а?
 
* * *
 
Помахав на прощание Дизелю, мы заперли дверь Канцелярии и гордо направились к выходу из дворца.
Гордо-то гордо, но я что-то сразу загрустил по Дизелю. Привык уже к нему. Зато отдохну от этого постоянного скрежета и скрипа.
Кстати это тоже Кощей придумал, как компьютер без бензинового двигателя запускать. На скелетно-механической тяге!
Я ему, когда рассказал о проблеме с бензином, Кощей отложил в сторону черный меч, которым измельчал какие-то травки, высыпал их в котёл и говорит:
— Хм-м-м… Ну-ка, пошли посмотрим, подумаем.
Пришли мы в зал с вагончиком, Кощей отодвинул так и стоящего часовым скелета и уверено уже так в вагончик залез.
— Дай-ка горючее твоё глянуть.
Я открыл канистру с плескавшимся на самом дне бензином и протянул ему.
Кощей понюхал, поскрёб пальцами лысый череп, снова понюхал, плеснул немного бензина в ладонь, лизнул и снова почесал голову, сбив корону на бок.
— Знакомое что-то, не пойму никак.
— Это из нефти делают, Ваше Величество. Только нам эту технологию ну никак тут у вас не осилить. Там довольно сложный процесс.
— А самогон не годится?
— Увы, Ваше Величество. Но если есть хороший очищенный, — сразу осознал я перспективы, — мне бы литра три хотя бы — контакты протирать. А то весь мой спирт уже того… Выветрился.
— На складе закажешь, — отмахнулся Кощей. — Мда-а-а… Значит, льёшь её сюда, — он показал на двигатель, — он крутит тот вал, а от него уже работает вон та штука?
— Ага. Генератор. Если вал крутиться будет да быстро, то и всё заработает тогда.
— Крутиться-вертеться, — Кощей, заложив руки за спину, задумчиво раскачивался с носка на пятку. – А если самому крутить?
— Пупок надорву, Ваше Величество. Это же надо всё время крутить не прерываясь, да с одной скоростью.
— Да уж, хиловат ты, Федя, — он окинул меня взглядом, — не сдюжишь. А вот он сдюжит.
И Кощей кивнул на стоящего в дверях скелета.
Я пожал плечами. Не уверен. Это же какой запас сил нужен, чтобы несколько часов подряд одни и те же действия проделывать?
— Гюнтер! – заорал Кощей да так, что я схватился за уши.
Через полминутки, в дверях показалась фигура во фраке.
— Ваше Величество?
— Михалыча сюда, живо!
Я тогда как раз с моим дедом и познакомился.
Гюнтер исчез и буквально через пять минут вернулся в сопровождении маленького такого сморщенного старичка самого простецкого вида.
Простые холщевые штаны, длинная рубаха из грубой ткани, подпоясанная верёвкой. Борода, конечно, да редкие взлохмаченные волосы. И физиономия такая добрая-добрая.
— Здорово, Михалыч! – поприветствовал его Кощей. – Смотри сюда. Видишь вот эту хреновину? Вот. Надо к ней, ну к вон той железке, присобачить другую хреновину, ну рукоять, чтобы вращать её можно было. Да покрепче. Сделаешь?
Дедок оглядел генератор со всех сторон, присел над ним, потом выпрямился и почесал затылок.
— Сделаем, батюшка, — уверенно кивнул он. – Надо только хреновину енту на стол или ишо куда повыше поставить.
— Вот и славно, — кивнул Кощей. – Давай действуй, как Федор Васильевич скажет.
Он повернулся ко мне:
— Как сделаете, опробуй вращение с этим бойцом, — он кивнул на скелета. – И сразу мне доложишь. Понятно?
— Как не понять, Ваше Величество? Понятно.
Кощей кивнул и вышел, прихватив с собой Гюнтера. На ходу он хлопнул скелета по плечу и указал ему кивком на меня. Скелет кивнул и снова замер у двери.
 — Федор Васильевич, — раздался скрипучий, старческий голос Михалыча. – Я сейчас за инструментами схожу, ты уж подожди маленько.
— Давай… э-э-э…
— Игнатий Михайлович я. Но лучше просто – Михалыч.
— Давай, Михалыч, жду.
Михалыч вышел из вагончика и дёрнул скелета за руку:
— Эй, служивый, а отыщи-ка мне камешек какой вот такого размера, — и дед руками поводил по воздуху, очерчивая куб высотой почти в метр.
Скелет кивнул и умчался куда-то, гремя костями на ходу.
Михалыч подмигнул мне, указывая кивком вслед скелету, довольно хекнул и быстро вышел из зала, а я остался наедине со своей аппаратурой.
Михалыч быстро вернулся да не один. За ним, держа в охапках инструменты, вприпрыжку бежали два… ну, чёрта! Ага, натуральные такие маленькие черти. Хвостатые, на копытцах, с рожками и пяточками на скалящихся мордах. И розовые.
— Это… это… — я икнул, указывая пальцем на них.
Михалыч оглянулся:
— А, бесы? Что, милок, не встречал раньше?
Я помотал головой. Слава богам не доводилось.
— Полезные твари, — покивал головой Михалыч, — только молодые ишо, глупые.
А тут зацокали и костяшки по мраморному полу — это возвращался наш скелет. И тащил он невысокую, но широкую мраморную колонну. Ну, знаете такие как в музеях, на которых стоят Венеры да Аполлоны. Не знаю и знать не хочу, где он её спёр. Выполнил задание и ладно.
Михалыч одобрительно взглянул на него:
— Молодец. Ставь сюды.
Скелет грохнул этой тумбой так, что пол вагончика чуть не провалился, а сам вагончик затрясся от удара.
— Поаккуратней, балбес! – заорал я на него. – Аппаратура же хрупкая!
Скелет пялился куда-то поверх моей головы с самым, что ни на есть виноватым видом.
Ну да, именно виноватым. Понимаю, что на черепе эмоции не разглядеть, но этому скелету виноватый вид прекрасно удался.
Михалыч выгнал нас из вагончика мол, ругайтесь в зале сколько хотите, а мне тут не мешайте, а сам принялся что-то терпеливо втолковывать бесенятам, перемешивая технические термины с матерными и вскоре внутри всё начало греметь, стучать и громыхать, а я нетерпеливо расхаживал около двери поглядывая почему-то со злостью на несчастного скелета.
Через полчасика Михалыч закончив, позвал меня и гордо протянув руку к генератору, торжественно произнёс:
— Вот!
На краю постамента стоял генератор, к валу которого была прикреплена изогнутая ручка. Я походил вокруг, подергал ручку, вроде крепко. И крикнул скелету:
— Эй, служивый, иди сюда!
Кое-как объяснив ему, что от него требуется я, сильно жалея, что у меня нет вольтметра, перекинул провода от лампочки под потолком к генератору и кивнул скелету:
— Давай. Крути всё быстрее и быстрее, а когда махну рукой, прекращай ускоряться и крути с одной силой. Понял?
Скелет кивнул и взялся за рукоятку.
Скрип от его костей стоял просто невыносимый! Сам генератор работал довольно тихо, а вот скелет издавал настолько противные, громкие звуки, что мы с Михалычем не выдержали и скоро уже стояли, заткнув ладонями уши. Руки скелета, крутившие генератор, от бешеной скорости просто слились в один дрожащий круг, но он неутомимо продолжал свою работу. Похоже, зря я не поверил Кощею, усомнившись в силах скелета.
В общем, получилось. Лампочка светила ровно, без миганий и вроде с той же яркостью, как и раньше. Комп работал без проблем. Если напряжение и колебалось немного, то фильтры, через которые шло питание, сглаживали его и выравнивали до нормы.
Вот только этот звук…
Уже потом, когда мы переехали, генератор с Дизелем я определил в свободную комнату, а провода пробросил в кабинет к компу, благо проводов у меня хватало. Звук тихим стал и днём я на него внимания не обращал, но утром…
 
* * *
 
Вот так, уже скучая по Дизелю я, во главе нашей команды и отправился на завоевание Лукошкино и окрестностей.
Маша несла изящный дамский саквояжик, Михалыч взвалил себе на хребет мешок с нашей одеждой и прочими «только самыми необходимыми» вещами, а я шел с пустыми руками, как и положено важному начальнику. Зато гремя медалями при каждом шаге так, что обзавидовались бы все звонари Лукошкино, если бы их, конечно, зачем-то занесло к Кощею.
А Кощей уже ждал нас.
— Где вас носит? — рявкнул он. – Работнички, мать!
Глаза его горели красным светом, и вызывало это, очень неуютное ощущение.
Я стал по стойке смирно, выпучив глаза и высунув от усердия язык. Михалыч придавленный мешком, согнулся еще ниже, отбивая земной поклон и только Маша, с рассеянным видом любовалась облаками.
— Ладно, — проворчал Кощей, разглядывая нас. – Михалыч, чем ты там мешок набил?
Глаза Кощея плавно пройдя весь спектр, из красных стали обычными синими. Нет, в смысле, не голубенькие они были, как у добра молодца, а светились синим, жутковатым светом.
— Ить… Всяко разное. Полезное, — прохрипел Михалыч, силясь выпрямиться.
Кощей махнул на него рукой и поправил мне фуражку:
— Орёл! Вылитый генерал!
Отдайте мои джинсы и майку! Эх.
— Марселина, сарафан себе подобрала? С кокошником, – Кощей довольно мерзко захихикал, а потом серьёзно добавил: — Косу заплести не забудь.
Машу передёрнуло.
— Ну, Канцелярия, не подведите! Держи, Федор Васильевич, — Кощей протянул мне небольшое зеркальце в резной деревянной оправе, — для связи. Потрёшь его пальцами и зови меня.
— Ух, ты! Понял, Ваше Величество. Ну, мы пошли? А Лукошкино в какой стороне?
— Э-э-э… Там, — Кощей махнул рукой куда-то вправо, как-то странно посматривая на меня.
Я кивнул, махнул Михалычу и Маше и бодро зашагал в указанном направлении. И только шагов через двадцать, не услышав за собой шагов моей группы, я остановился и обернулся.
Они так и не сдвинулись с места. Михалыч сочувственно кивал головой, Маша улыбалась облакам, а Кощей откровенно скалился, с любопытством разглядывая меня.
— Чего? – удивился я. – Мы идём или забыли что?
Дед попытался что-то сказать, но Кощей его перебил:
— Иди, Федя, иди. Как дойдёшь месяца через три, доложишь. Если волки не сожрут.
И он захохотал, всхлипывая и тыча в меня костлявым пальцем.
Три месяца?! Я, чувствуя себя последним дураком, поплелся обратно сгорая от стыда.
— Ну, откуда я знаю, что тут у вас и как? – промямлил я, вернувшись обратно. – А как же тогда добраться?
— Горыныч отвезёт.
— Кто-кто?!
— Горыныч, слуга мой верный.
Я недоуменно взглянул на своих подельников.
Они кивнули. Только Михалыч одобрительно, а Маша, состроив недовольную гримасу.
— Это который Змей? С тремя головами?
— Ага, — закивал Михалыч, — большой такой.
— Чингачгук, блин, — проворчал я и отмахнулся от непонимающего взгляда дедули.
Уже пора бы и привыкнуть ко всем этим местным чудесам, но каждое новое появление очередного сказочного персонажа или колдовского предмета, выбивало меня из колеи. Хотя вон, зеркальце для видеосвязи я спокойно воспринял, осваиваюсь всё-таки. А с другой стороны, где зеркальце и где дракон.
— Летит, — спокойно сказала Маша.
Я обернулся и посмотрел на небо. Прищурился, а да точно, какая-то точка на небе приближалась к нам, быстро увеличиваясь и разрастаясь в… мамочки! – дракона!
Машинально ожидая увидеть знаменитого персонажа из цикла мультфильмов про богатырей ну, помните такого красного динозаврика, упитанного, с маленькими крылышками и ходящего на задних лапах, я был поражён видом настоящего местного Горыныча.
Он вовсе не ходил на задних лапах, а туловище имел как у крокодила или громадной ящерицы какой-нибудь и совсем не красного, а серо-зеленого цвета. Сама туша от шеи и до за… ну, до задних лап, была метров десяти длиной, да еще и хвост не меньше. Всё это сверху покрывалось костяным гребнем, а брюхо и нижнюю часть хвоста защищали костяные же, желтоватые пластины. А спереди торчали на длинных-длинных шеях три головы с очень даже впечатляющими зубками в красных пастях. Да и крылья у него были не мини-вариант, как у мультяшного персонажа, а здоровенные такие, а-ля птеродактиль из Юрского периода, в размахе метров двадцати. В каждую сторону.
Змей приземлился на поляне, затормозив крыльями и подняв в воздух тучу пыли.
— Здорово, Михалыч! – густым басом сказала правая голова.
— Кощею – салют! – более тонким голосом, поприветствовала левая.
А средняя, перевязанная белой тряпкой, только вздохнула.
— Э-э… здрасте, — выдавил я из себя, пятясь за спину Кощея.
— Здравствуй, Горыныч, — ответил ему Кощей, вытаскивая меня из-за спины. – Вот этого орла с Михалычем и Марселиной отвезти надо.
— Сделаем, — кивнув, пробасила правая. – Марселина, любовь наша, а ты всё хорошеешь? Аппетитная, глаз не оторвать. Так бы и съели!
Горыныч гулко засмеялся, а Маша только фыркнула.
— У них что, любовь?! – шёпотом спросил я у Михалыча.
А что? Тут всё, что угодно может быть.
— Не, — отмахнулся Михалыч, — натура у него такая. Кобелиная.
— Давайте-давайте, — засуетился Кощей. – Время дорого.
— А обед?! – возмутилась левая голова и правая согласно кивнула.
Кощей поморщился, хлопнул в ладоши и тут же несколько скелетов вытащили из ворот две освежёванные бараньи туши и большое корыто с кашей. Корыто поставили у средней головы.
Я отвернулся. Всё понимаю, но смотреть на это не хотелось. Противно.
Полминуты чавканья, хруста и причмокивания и левая голова довольно протянула:
— Заморили червячка. Маловато, конечно, но уж так и быть.
Правая только рыгнула, испустив струю пламени, сжигая зазевавшегося скелета.
— Шамаханы покормят, — пообещал Кощей. – В путь, пора.
Я с опаской посмотрел на гребни вдоль спины Горыныча. Острые длиной в локоть, они совсем не вызывали желания усесться между ними или еще хуже, прямо на них.
Горыныч, уловив мой взгляд, вдруг дёрнулся телом, и гребни с громким щёлканьем ушли прямо в спину.
— Видал? – подмигнула мне левая голова с гордостью. – Это нам Кощей такое сделал.
— Круто, — я восхищенно покивал головой.
Змей опустился на колени или что там у него, присел, в общем, и мы полезли ему на спину.
Как я не старался, но усадили меня спереди. Спасибо, весь встречный ветер мой. Сзади пристроился Михалыч, втиснув мешок между нами, ну а Маша, что удивительно, не капризничая, разместилась последней.
Горыныч встал, а я помахал Кощею и нерешительно сказал:
— Ну, мы, наверное, полетели?
— Не подведи меня, Федька. Удачи!
И Кощей, развернувшись, зашагал во дворец. А Горыныч взлетел. Вот так просто без разбега замахал мощно крыльями и взвился в воздух.
— Змеюка с вертикальным взлётом, — прохрипел я, чувствуя, как меня расплющивает о Горынычеву спину.
— Ась? – прокричал Михалыч, но я только отмахнулся.
Однако вскоре Горыныч набрал высоту и полет оказался неожиданно комфортным.
Не знаю почему, но мне даже ветер не бил в лицо, а так, обдувал легонько и всё. Хотя летели мы очень быстро. Лесные поляны мелькали так, что их и разглядеть было невозможно, а когда пошли открытые пространства, то поля и реки, неожиданно возникая перед нами, тут же оставались позади. Не спрашивайте, без понятия от чего так. Наверное, Змей – существо сказочное и законы природы на него тоже действовали другие, сказочные. Но, как бы то ни было, а вскоре я уже наслаждался полетом, с интересом поглядывая по сторонам.
Горыныч плавно опустился ниже и теперь мы летели на высоте метров пятидесяти, может, ста над землёй, точно понять я не мог, не авиатор, уж простите.
— А мы не низко идём? – проорал я ему.
Правая голова медленно на лету повернулась и внимательно меня осмотрела. Я поёжился и ругнулся про себя. Рептилия с крылышками, да глаза как блюдца, еще и смотрит, не мигая так оценивающе. Бр-р-р.
— Нормально идём, — пробасила голова, видимо удовлетворившись осмотром. – Зато издалека нас не видно.
— А ясно, — закивал я. – Разумно.
— А то! А к месту высадки подходить будем, совсем низко пойдём, над деревьями прямо.
— А долго нам еще?
— Часа два. А что, устал?
— Не-не, просто интересуюсь.
— Интересуется, он, — проворчала левая голова, разворачиваясь ко мне. – Любопытный какой…
Я хотел было развести руками мол, ну, да, что уж тут поделать, но вовремя одумался и посильнее вцепился в спину Горыныча.
— А чего с вашей средней головой? Поранилась?
— Зуб болит, — коротко пояснила правая.
— Угу, — сказала левая, — жрёт, что попало, а страдаем все вместе.
— Так полечили бы.
— Боится, — пояснила правая.
Средняя голова тоже повернулась ко мне и смущённо кивнула.
— Эй, — заорал я, — вы вперёд-то смотрите, а то врежемся во что-нибудь!
— Не врежемся! – левая.
— Не бойся, — правая.
— Мы знаешь, какой отличный летун? Сейчас покажу, как мы в воздухе кувыркаться можем! – левая.
— Не надо! Я верю, верю!
Правая и левая ухмыльнулись и развернулись вперёд, а средняя так и продолжала смотреть на меня.
— Не надо бояться, — сказал я ей. – Ну, разочек потерпеть, зато потом какое облегчение будет.
Голова вздохнула.
— А вы хоть полоскаете?
Заинтересованный взгляд.
— Ну, ромашкой там, шалфеем.
И дальше мы со средней головой отлично коротали время, обсуждая животрепещущие вопросы стоматологии. Михалыч, похоже, задремал и сопел мне в спину. Чем занималась Маша я не знаю, не оглядывался, но наверняка уткнулась в книгу, переживая очередной роман благородного рыцаря и светской дамы.
— А вот древние римляне, говорят, на место вырванного зуба вкручивали другой на шурупе и прямо в челюсть.
— М-м-м!!!
— Ага, жуть, верно? Зато раз и навсегда.
— М-м-м?
— Вот и я говорю — не надо бояться. Надо решиться и действовать. А пока полоскание и еще раз полоскание.
— М-м-м.
Я скоро полиглотом стану по шипению и мычанию.
— Снижаемся, — проревела правая голова.
За интересной беседой я и не заметил, как пролетело время.
Под нами снова был лес и верхушки деревьев мелькали прямо под брюхом Горыныча.
Полёт замедлился, а вскоре мы совсем зависли над небольшой поляной.
— Здесь, — сказала левая голова и мы плавно опустились на землю.
Вот может же когда хочет.
Я сполз с Горыныча, звеня медалями, рядом со мной плюхнулся мешок и Михалыч, кряхтя и охая, стал рядом. А Маша спрыгнула легко, даже изящно.
Кусты вокруг поляны зашелестели и из них вынырнули четыре низких фигуры, таща за ноги коровью тушу.
— Это нам! – оповестила непонятно зачем правая голова и они с левой стали с жутким хрустом рвать несчастную бурёнку на куски. Средняя же, поднялась на шее повыше и отвернувшись, завистливо принюхивалась.
Быстро отобедав, или какая там у него по счету трапеза была, Горыныч, довольный и сыто отдувающийся, расправил крылья.
— Ну, значится, полетел мы, — сказала правая голова.
— А мы?
— А вы не летите, здесь остаётесь — хихикнула левая голова, но тут же успокоила: — Когда закончите дела свои, прилетим. Удачи!
— Удачи! – пробасила правая и подмигнула Маше.
А средняя легонько ткнула меня носом в грудь.
Не упал я только потому, что спиной наткнулся на Михалыча.
Горыныч замахал крыльями, фуражка слетела с моей головы, а глаза запорошило поднявшимся облаком пыли. Когда я, отплевываясь и тихо поминая матушку Горыныча, протер глаза, Змей уже улетел, а сквозь выступившие слезы я смутно увидел какую-то фигуру протягивающую мне фуражку.
Наспех протерев глаза, я огляделся. Передо мной по стойке смирно и отдавая честь, стоял довольно рослый шамахан в идеально выглаженной белогвардейской форме. Или просто старой царской, не разбираюсь я в этих вещах. А на краю поляны, одетые во что попало, стояло три шеренги шамаханов. И шеренги эти, скажу вам, были ровненькие, будто выстраивали их по ниточке. А говорили – Орда, варвары…
Забрав у него фуражку и кое-как приладив на голову я, как можно строже поглядел на этого бравого шамаханского вояку.
— Ваше высокопревосходительство! – гаркнул он. – Вторая специальная рота для поверки построена. Ротмистр Калымдай.
И он отступил в сторону.
Так, сейчас моя очередь. Я лихорадочно вспоминал чему нас учили на военной кафедре, а потом, мысленно сплюнув три раза, развернулся к шамаханскому строю, стараясь погромче звякнуть медалями, приложил руку к фуражке и заорал:
— Здорово, орлы!
— ЗДРАЖЛАВАШЕСТВО! – рявкнул строй в ответ.
Я повернулся к их командиру и одобрительно кивнул:
— Вольно.
— Вольна-а-а! – заорал командир шамаханам.
— Послушай, ротмистр, а где бы нам тут посидеть в тишине и покое да поговорить?
— Ра-азойдись! — снова проорал он и повернулся ко мне. — Сюда извольте, ваше высокопревосходительство, — он махнул в сторону леса и уже было шагнул, указывая дорогу, но я остановил его.
— Ротмистр… э-э-э…
— Калымдай, ваше высокопревосходительство.
— Я помню-помню… А по отчеству как?
Он удивленно взглянул на меня:
— Так, Кощеевич же. Мы все тут Кощея нашего, Всевеликого Тёмного Властелина, дети.
— А, ну да, ну да. Так, вот, Калымдай Кощеевич, давай мы с тобой без всех этих благородий, да превосходительств обойдёмся, да мундиры с медальками для парадов прибережём. Дело у нас с тобой важное, спешное, не до устава воинского сейчас. А вот одолеем ворога, тогда и пройдемся парадом мимо батюшки Кощея, да новых орденов на мундиры повесим, а?
И я подмигнул ему.
— Как прикажете, ваше… Федор Васильевич.
— Вот и ладно. А сейчас покажи мне, где я переодеться могу. Да и людей моих особо важных, разместить надо.
— Сделаем, Федор Васильевич, — деловито сказал Калымдай и кивнул моим сотрудникам: — Здорово, Михалыч. Бонжур, мадмуазель Марселина.
Я махнул Михалычу и Маше и мы вошли в лес, ведомые бравым шамаханом. Сделав несколько шагов, я ахнул. Шалаши, шалашики, землянки, небольшие костры в ямках, всё было грамотно устроено и надежно скрыто от посторонних глаз. На дикую орду это совсем не походило.
— Ну, Калымдай, молодец. Маскировка у тебя на высшем уровне.
— Рад стараться, господин генерал. Я бы и похитрее мог расположиться, но смысла особого нет.
— Чего так?
— Тут никого не бывает. Забредет изредка сиволапый какой за дровами или баба по ягоды в лес отправится, это не беда. Да и дикие всю мою маскировку портят.
Не успел я уточнить про этих диких, как Калымдай указал на два больших шалаша, стоявших рядышком:
— Вот и пришли. Один для вас с дедушкой Михалычем, а другой для мадмуазель Марселины. Подойдет, надеюсь.
— Отлично! Я переоденусь в гражданское, а ты пока организуй нам перекусить чего-нибудь, да и поговорим заодно, обсудим всё.
Калымдай кивнул, козырнул и исчез, а мы разбрелись по нашим временным апартаментам.
Да, не царские палаты, конечно, но чисто, уютно, вдоль стен навалены кучи веток, прикрытые шкурами, отдохнуть вполне можно.
Я быстро скинул ненавистный мундир и переоделся в родные джинсы с майкой, припрятанные в необъятном мешке Михалыча. Дед переодеваться, конечно, не стал, он и так щеголял в универсальной местной рабоче-крестьянской одёжке. А Маша, как оказалось, когда мы собрались у маленького костерка рядом с шалашами, так и осталась в своей любимой черной коже. Ладно, пусть пока в лесу.
Калымдай уже расстарался, накрыв нам поляну. На широких листьях исходили ароматом зажаренные куски мяса, манила запечённым боком истекавшая жиром курица, большие белые грибы, насаженные на палки-шампура соседствовали с караваем хлеба в окружении толсто нарезанных ломтей сала, а отдельно стояли три пузатые бутылки из тёмного зеленого стекла.
— Уважил, молодец, — кивнул я Калымдаю, успевшему переодеться в кожу и шкуры да меховую шапку. – Только бутылки убери. Вот победим врага, тогда и отметим.
Я потянулся за курицей, а Михалыч, внимательно разглядывающий здоровенный кусок мяса, незаметно кивнул мне мол, можно. Я облегченно вздохнул. Наслушавшись историй о дикарях шамаханах, мне совершенно не хотелось отужинать собачатиной или, того хуже, человечинкой. А кстати, о дикарях.
— Калымдай, а что ты про диких говорил? Это кто такие?
— Орда, — коротко пояснил он.
— А ты сам разве не из Орды?
— Из Орды, — кивнул он. – Только я, по указанию царя-батюшки Кощея, был отправлен учиться воинским наукам, а эти, — он презрительно махнул рукой в сторону, — только и могут, что толпой навалиться да на лошадках скакать. Больше мешают тут, демаскируют.
— Вона как… А где учился-то?
— В Первой Императорской военной академии офицерского состава имени царя Кощея, — отрапортовал Калымдай.
Ну, надо же. Кощей не переставал меня удивлять. А я-то считал, что тут самые настоящие дикари бегают, только и умеющие, что из луков пулять. Хотя, Калымдай тут же подтвердил, что я не сильно ошибался.
— У меня в роте, господин генерал, ребята все лично мной обучены, делом проверены и не извольте сомневаться, любое задание выполним и Кощея-батюшку не подведём. И за ордынцами присмотрим.
— Вот и ладно.
Я уже расправился с курицей, Михалыч тоже довольно отдувался, а Маша доедала бутерброд с грибами, кокетливо отставив мизинчик.
— Хорошо, Калымдай, давай вводи меня в курс дела, расскажи обстановку на сегодняшний день.
Калымдай вскочил, стал смирно и уже было открыл рот для доклада, но я его перебил:
— Стой. Ты мне еще рапорт в трех экземплярах предоставь. Мы о чем с тобой договаривались? Давай-ка лучше по-простому.
— Виноват, Федор Васильевич, — он опустился на землю. – Был нами завербован казначей царский, Тюря. — Калымдай сплюнул. — Мерзкий человечишко, но польза от него есть. В работе находятся думный дьяк Груздев да начальник охраны царской казны, боярин Мышкин. Дьяка опаиваем водкой с добавлением спец средств, а в его личине, тем временем действует один из моих ребят.
— Это тот, который колечко волшебное у царя увёл?
— Он самый.
— Молодец. Ловкий парень.
Калымдай кивнул и продолжил доклад:
— Мышкина, боярина этого, после того как он сундук с деньгами умыкнул, мы вначале просто пасли. А вчера под вечер участковый к нему нагрянул. Что там было не понять, но крик и ругань слышали. Боярина этой же ночью выманили из терема, опоили и спрятали пока у дьяка в доме под присмотром.
— Не понял. Зачем?
— Вот именно, — закивал головой ротмистр. – Вы не понимаете, а милиция тем более все мозги себе на бок свернет, пытаясь разобраться. А нам того и надо, чем загадочней и непонятней, тем лучше. И, кстати, сегодня разведка доложила, что у Мышкина обыск был, милиция со стрельцами весь терем изрыли.
— Вот как? И нашли что-нибудь интересное? – уже догадываясь об ответе, спросил я.
— А как же! – заулыбался Калымдай. – Кто-то там ход подземный рыть начал, метров двадцать в сторону крепостной стены проложено. Да еще склад оружейный обнаружили. Ребята накидали железок старых, ржавых, сабли там, копья. Участковый как увидел, сразу к царю побежал!
— Мда-а… Ещё есть что доложить?
— Сундук с деньгами в дом казначея Тюри подбросили, только прятать сильно не стали, почти на виду оставили. Как обыск у казначея будет, пусть найдут сундучок-то. И пусть потом голову ломают, кто крал да как сундук у казначея оказался. А еще из дома дьяка проложен ход тайный сюда к нам в лес. По нему ребята мои ордынцев в город проводят. Сами-то хоть через ворота открыто пройдут, в личинах-то, а этих тайно надо.
— Ох и замутили вы, — покачал я головой. – Зачем так сложно?
Калымдай вдруг разгорячился:
— Да как же иначе, Федор Васильевич! Мы вначале тихо работали, а никакого результата. Никому дела нет до наших каверз. И только когда давеча милицейское отделение подпалили да явный след на нас указали, только тогда они хоть чуть засуетились.
— Ох ты ж… Дотла спалили?! Вместе с милицией?
— Да что вы, Федор Васильевич, зачем нам такое? Нам участкового с царем подтолкнуть надо было, чтобы задёргались они, насторожились. Чтобы по городу слухи пошли да до агентов Сатаны дошли обязательно.
— Понял. Молодец. А как вы им след на себя указали?
— Так схватили поджигателя нашего. Один мой вовремя скрылся, а ордынец, в помощь ему выделенный и оплошал. Придавили его там прямо на месте. А бабка у них ушлая, знающая, сразу штаны с ордынца содрала и вот, получите доказательство.
— Штаны? Доказательство?
Это о чем он? В голову сразу полезли идиотские мысли о размерах, размерчиках и размерищах.
— Ну, так хвост, господин генерал, — удивленно пояснил Калымдай.
Михалыч незаметно пнул меня ногой.
— А хвост, — понимающе закивал я. – Конечно-конечно. И что дальше?
Это уже потом мне Михалыч рассказал, что у каждого шамахана хвост есть. Небольшой такой, как у свиньи. Зачем и откуда взялись эти хвосты у них я не стал уточнять, понял только, что демаскируют они шамаханов сильно, даже личина, на себя накинутая, скрыть их не позволяет. Мало того, у шамаханов ещё и рога были. Небольшие, но были. А я их сначала за людей принимал, думал, племя такое… Да какая разница, впрочем?
— Ну, на сегодняшний день вроде бы и всё, — закончил Калымдай свой доклад, — теперь ждём следующего шага от царя.
Я восхищенно помотал головой. Да, умельцы. Я на месте царя с участковым, тоже бы весь город на уши поднял. То, что надо.
 
* * *
 
Зашелестели кусты и какой-то шамахан, приблизившись неслышно к нам, прошептал что-то на уху бравому ротмистру.
— Вот как? – удивился Калымдай. – Веди его сюда.
Потом повернулся ко мне и объяснил:
— Тюря, казначей, тайным ходом из дома дьяка к нам зачем-то пожаловал.
— Маша, Михалыч, укройтесь в шалаше. Незачем Тюре нас всех видеть.
Тюря оказался совсем невзрачным мужичком, среднего возраста и впечатление производил пренеприятнейшее. Жиденькая бородка, совершенно лысая голова и подергивающиеся, не остающиеся без движения ни на секунду, пальцы. А когда он смотрел своими водянистыми, серыми глазами, я всё время сдерживал желание передернуть плечами и сплюнуть. Вроде бы мужик и мужик, ничего особенного, а вот, же… Знаете, бывает такое, увидишь человека и сразу чувствуешь, что свой, хороший, и выпить вместе можно и в разведку пойти. А бывает и наоборот. Вот к этому наоборот и относился казначей Гороха.
Насторожено стреляя глазами по сторонам, Тюря довольно бесцеремонно уселся у нашего костра напротив нас и, кивнув ротмистру, вопросительно уставился на меня.
— А, Тюря, дарагой! – Калымдай вдруг заговорил тонким голосом на какой-то кавказско-узбекской смеси акцентов. – Слюшай, как харашо, что пришёл! Будем сейчас сабачку для тэбя рэзать, кумыс пить будем!
Тюря перекрестился и тишком сплюнул:
— Не надо, я по делу.
И снова посмотрел на меня.
— Господин, Тюря! – торжественно начал я. – За исключительные заслуги перед Империей, я, как Первый штандартенфюрер Штирлиц нашего Великого и Ужасного государя Кощея, как Хранитель ключей от Священной принисцулы мегабабаха (как я загнул, а?), отправлен специально к вам, чтобы обрадовать, что место у трона для вас уже греют, а три телеги с золотом сегодня утром отправились в Лукошкино в ваше распоряжение.
— А чего ж, три? — огорчился Тюря. — Лучше бы пять.
— Всё будет, дарагой! – вмешался Калымдай. – Вот зарэжем всех, сядем пировать, вино пить, да ханум Лукошкинских гулять, тогда и дэсять телег тэбе будет, мамой килянусь!
— А пока, — прервал я расшалившегося Калымдая, — должны вы заслужить все эти почести, а поэтому доложите нам, какие операции были сегодня проведены и с какой целью вы покинули базовое расположение, демаскировав тем самым совершенно секретный маршрут «Лес – Лукошкино»?
— Зачэм пришёл, а? – перевел Калымдай.
Тюря заёрзал:
— Обложили меня менты поганые. Давеча участковый на допрос велел приволочь, так измывался надо мной нещадно, бил меня, горемычного коваными сапогами! Кота натравил, а опосля и бабке своей милицейской велел меня покусать. Но я им ничего не сказал! Выстрадал, но ни словечка не вымолвил, ни о вас, ни о сундуке том украденном. А кстати, где он?
— Где надо. Дальше-то что?
— Убёг я от них. Вырвался, стрельцов раскидал, Митьке ихнему беспутному в ухо заехал и убёг. Схорониться мне теперь надо.
— Дела… Провалили вы нам всю работу, товарищ Тюря. Вы нам в городе нужны, здесь от вас проку нет. Минус одна телега, так и знайте.
— Окстись, батюшка! – подскочил казначей. – В городе я буду, в городе! Не надо телегу забирать!
— Есть где спрятаться?
— А как же! – захихикал Тюря. – Я, прости господи, руки на себя наложил. А раз помер, то и искать уже не будут, а я отсижусь прямо в доме своем в тайной комнате.
— Помер? Руки наложил? Вы с дьяком сегодня не выпивали случаем?
Тюря заливался противным смехом, взмахивая руками:
— Шамахана этого, что ко мне приставлен был, уговорил личину мою принять, а потом шнурочек ему на шею накинул да и придушил маленько и на вожжах в конюшне и повесил. Нате вам казначея Тюрю, хороните, родимого!
— Да ты что же, гад, делаешь?! – без акцента заорал ротмистр.
Я привстал, схватив за руку Калымдая, потянувшего саблю из ножен:
— Ты, скотина, что натворил?!
— А что я? А что? – засуетился Тюря. – Я же, как лучше хотел. Теперь меня и никто искать-то не будет, а я на благо Кощея нашего батюшки, много еще пользы могу принести.
Я устало опустился на землю, бросив предупреждающий взгляд на ротмистра.
Поворотец, однако… Особой пользы от Тюри я уже не видел, но пригодиться нам он еще мог.
— Ладно, морда казначейская, возвращайся в город и сиди там тихо, понял?
— Понял, батюшка, как не понять? Не извольте уж беспокоиться, всё выполню как надо, всё сделаю.
Тюря поспешно вскочил и шмыгнул в кусты.
— Твой парень был? – тихо спросил я Калымдая.
— Мой. Ты уж не серчай, Федор Васильевич, а зарежу я казначея.
— Потерпи, Калымдай, потерпи немного. Нужен он нам еще. Вот закончим дело и забирай его себе.
Калымдай помолчал, а потом протянул тоскливо:
— Мы с Бодуханом, не один пуд соли съели. Сам его выбирал, растил, учил всему, что сам знал и вот… Оплошал Бодухан, не разглядел пса этого поганого…
Михалыч, выбравшийся из шалаша, похлопал Калымдая по плечу:
— Эх, паря… Жизнь, что уж тут поделать. А за бойца твоего отомстим, уж не сумлевайся.
— Ладно, вечереет уже, — сказал я. – А задачка у нас еще есть одна. Лично батюшкой Кощеем дадена. При отделении милиции у бабы Яги в тереме кот черный обитает.
— Есть такой, — кивнул ротмистр. – Здоровая такая зверюга.
— Ага, он. И есть у Кощея подозрение, что этот котик запросто может быть одним из демонов ада, под кота маскирующийся. Надо нам доподлинно выяснить так это или нет. Дело это первостепенной важности. Есть идеи?
— Умыкнуть его надо, — предложил Михалыч, — а там ужо эти самые… хвост ему в тисках зажмём, сразу голубчик расколется!
— Не, — покачал головой Калымдай, — в тереме, да и во дворе постоянно кто-нибудь ошивается. Тихо не получится, а шуметь нам пока не стоит. Это вот если выманить кота куда-нибудь…
— Кошку симпатичную соседям подарить. Или валерьянкой за забором побрызгать. – Выдал вариант я, но тут же помотал головой: — Не, бред какой-то.
Мы замолчали в раздумье.
Из своего шалаша вышла Маша и томной походкой подошла к нам.
— Маша, как кота из милицейского отделения выкрасть?
— Могу облачком туманным обернуться и в терем проскользнуть.
— Не годится, — покачал головой Михалыч, — там бабка колдовская, небось сразу чужую магию почует.
— Да и вытаскивать кота как? Облачком?
— Могу дождаться, пока он по крыше гулять будет и подлететь, схватить и унести.
— Это разве что ночью, а днем обязательно заметит кто-нибудь. А кто его, скотину лохматую знает, будет он по ночам по крышам гулять? Эдак не одну ночь сторожить придется.
Маша пожала плечами:
— Ну не знаю тогда. Вечно мужчины всё усложняют.
Потеряв интерес к беседе, она шагнула в сторону.
— Ты куда?
— Променад вечерний сделаю. Для фигуры полезно.
Я махнул рукой, а она не спеша пошла между деревьев, часто останавливаясь, срывая листики или травинки и, растирая их в ладонях, с интересом принюхиваясь.
Мы снова замолчали.
Уже совсем стемнело, появились злющие комары, но Михалыч, достав из кожаного поясного кошеля какую-то баночку, мазнул мне запястья, ноги и лоб вонючей зеленой мазью и комары с обиженным писком умчались в поисках другого ужина.
— Ладно, — поднялся я на ноги, — уже баиньки пора, завтра с котом что-нибудь решим. Утро вечера мудренее.
Вдруг со стороны, куда ушла Маша, послышался мужской голос:
— Вай какая дэвушка! Зачэм одна ходишь? Пайдём са мной, будем кумыс пить, я тибя на дуде научу играть!
Михалыч хихикнул, я с любопытством стал вглядываться в полумрак, а Калымдай только покачал головой.
Я махнул рукой:
— Пошли, посмотрим, интересно же.
Маша стояла, разглядывая какой-то листочек, а рядом с ней, озабоченным кобелем, нарезал круги невысокий кривоногий шамахан. А недалеко от них уже собралась стайка ордынцев.
— Пайдём-пайдём, Маша-ханум, не пажалеешь! Я тибе что-то пакажу! – шамахан попытался обнять Машу за талию.
Только у Маши было своё видение развития событий.
Взяла она ордынца рукой за грудки, не выпуская листика из другой и подкинула его вверх. Не высоко, чуть выше верхушек деревьев. Ничего страшного, я сегодня и повыше летал и не возмущаюсь же. А шамахан почему-то завизжал, руками замахал и визжать не перестал даже когда, обламывая ветки, вниз полетел. Пересчитал он все ветки головой, приложился крепко о землю, полежал тихонько, а потом как вскочит и зайчиком таким серым между кустов шмыг! И только и видели его.
А Маша вальяжно так к оставшимся шамаханам поворачивается и клыками в лунном свете поблескивает:
— Еще кавалеры есть девушку по лесу погулять? Силь ву пле, мсье.
Желающих не было почему-то.
Распрощавшись с Калымдаем и посмеиваясь, мы с Михалычем вернулись в наш шалаш и я, кое-как устроившись на шкурах, довольно быстро заснул.
 
* * *
 
А снились мне мои ребята-геологи, сидевшие у костра в обнимку, почему-то с лохматым медведем, который доставал из-за спины пузатые бутылки с коньяком и передавал их ребятам по кругу. А потом прибежал скелет и, размахивая саблей, стал прыгать вокруг костра, отбивая на пиратский манер горлышки у бутылок.
А медведь вдруг подымается, подходит ко мне, хватает за плечи и давай трясти, рыча при этом:
— Господин генерал! Федор Васильевич, просыпайтесь!
— А?! Что?!
Я вскочил, еще толком не проснувшись:
— Сколько времени?
— Едва за полночь перевалило, господин генерал.
— Чего ж ты меня будишь? Что случилось?
— Пойдемте скорее, Федор Васильевич, из Лукошкино боец прибежал со спешным сообщением.
 Прихватив проснувшегося от шума Михалыча, я вышел из шалаша.
Возле снова запаленного костерка, переминался с ноги на ногу запыхавшийся шамахан.
— Докладывай, — кивнул я ему.
— Мылыция са стрэльцами идут к дияку обыск дэлать, — выпалил он.
— Ночью?!
Шамахан закивал:
— Савсем-савсем бешаный мылыция! Кричит, ругается, Мытька сваего по галаве бьёт!
— Иди, перекуси, — скомандовал ему Калымдай, — молодец.
— На ночь глядючи-то задергались, а? – повернулся я к нему.
Калымдай потёр руки:
— Вот и хорошо, засуетились наконец-то. Вот только ребята боярина Мышкина к дьяку в дом перетащили. Найдут его.
— Да и пусть находят, — махнул я рукой. – Что он им рассказать может? Ну, признается, что сундук спёр, ну скажет, что дьяк его на это подбил. А где дьяк? А как сундук у Тюри оказался? Сплошные загадки для милиции. А сам Мышкин нам вроде и не нужен уже?
— Не нужен. Только, Федор Васильевич, они же сейчас ход наш тайный найдут.
— Да проблема… Хотя… Ты всё равно этот ход в основном для переброски ордынцев использовал, так? Ну вот. А сколько сейчас наших в городе?
— Ордынцев бойцов двадцать будет да моих парней пятеро.
— Ну, два десятка ордынцев нам с головой хватит, если потребуется шум навести, так что ход твой нам особой роли и не играет. А вот найдёт его участковый… Ведь найдёт?
— Обязательно. Мы ход не прятали особо.
— Вот. Найдёт. А потом, как думаешь, пойдёт он сразу по этому ходу проверить, куда он идет да что там на той стороне?
— Я бы пошел, — пожал плечами Калымдай.
— Хорошо. Выйдет он из лаза, пройдет немного по лесу и наткнется на эту поляну.
— Так, — еще непонимающе кивнул головой ротмистр.
— Так давай, Калымдай, мы на ту поляну шамаханов и посадим. С песнями, плясками да кострами! Глянет участковый, а Орда вот она уже под носом!
Калымдай засмеялся и побежал к своим, а я не спеша направился к поляне, обдумывая одну идею, которая внезапно мелькнула в голове.
— Михалыч? – окликнул я негромко.
— Чаво, внучек? Тута я, — рядом со мной проявилась во мгле фигура деда.
Я засмеялся:
— Михалыч, а я кажется знаю, как нам кота прищучить!
— А я ить в тебе никогда и не сумлевался, — закивал он головой. – И как же?
— Тащи сюда нашего бравого ротмистра, покумекаем вместе.
Дед зашаркал по траве на поляну, где уже суетились шамаханы около разгорающегося большого костра.
— Господин генерал? – подскочил ко мне Калымдай, опередив идущего сзади Михалыча.
— Сколько у нас, как думаешь, есть времени до прихода милиции?
— Ну, пока они ход обнаружат, пока по нему дойдут до нас… Час точно есть.
— Отлично… Смотри, что я надумал. Следи за мыслью, поправляй. Вот, к примеру, если они пленного у нас возьмут, куда его отведут, в царскую тюрьму или к себе в отделение?
— Ночью? В отделение наверняка. У них там поруб надежный есть.
— Ага. А допрашивать когда будут?
— Ну, пока тащить к себе будут, может и поспрашивают, но совсем не много, а основной допрос уже завтра проведут. А что, господин генерал?
— Погоди-погоди… Допрашивать обязательно у себя будут, значит. По крайней мере, сначала, так?
Калымдай всё еще непонимающе кивнул.
— А это значит, что пленник в самую серёдку милицейского отделения попадет и участковый и бабка и все остальные, включая кота, там будут, понимаешь?
— Близко к коту подобраться сможет… — задумчиво протянул Калымдай.
— Точно. Теперь бы нам придумать, как кота на демонскую сущность проверить и дело в шляпе.
— Так это не сложно, — хмыкнул ротмистр, — перекрестить кота и всех делов.
— А это возможно? Ну, я про то, что вы же должны креста бояться, так? Не обижайся только.
— А чего обижаться? – и Калымдай размашисто перекрестился, лишь слегка поморщившись. – Я и в церковь зайти могу, только не долго.
— Отлично! Теперь надо найти надежного бойца, только…
— Что?
— Только опасное это дело. Не факт, что получится, а голову там сложить запросто можно.
Калымдай выпрямился:
— За ради батюшки Кощея, мы как один на смерть готовы пойти!
Он тихо свистнул, прошептал что-то выскочившему будто из под земли шамахану и через минуту перед нами стоял десяток бойцов ротмистра.
— Так, парни, — Калымдай прошелся перед строем. – Дело у нас важное, но очень опасное. Нужен доброволец.
Строй, как один человек, шагнул вперед.
Калымдай, гордо покосившись на меня, ткнул пальцем:
— Ты, Карабух. Остальные разойтись.
Шамаханы растворились в темноте, а Калымдай с Карабухом уселись на корточки. Мы с Михалычем пристроились рядом. Раздался шорох. Маша. Подойдя к нам, она осталась стоять, внимательно прислушиваясь, как Калымдай разъясняет задачу своему бойцу.
— Затаишься недалеко от выхода из лаза, а как участковый пройдет мимо к поляне, а он обязательно на шум и свет пойдет, выйдешь и будешь на их пути прогуливаться, будто караульный, чтобы они на тебя наткнулись на обратном пути. Понял?
Шамахан кивнул.
— Смотри не геройствуй, дай себя захватить без особого сопротивления.
— Панятна, камандыр.
— Будут тебя спрашивать чего, особо не болтай, тяни время. А вот потом, когда уже в отделении тебя допрашивать начнут, разговоришься, про Орду скажешь, про силы несметные вокруг Лукошкино, да плети им что угодно. Главное — кота успей перекрестить незаметно, да следи тут же за ним. Если начнёт его корёжить, значит точно демон. Понял?
— Сдэлаем, камандыр.
— Мы рядом будем, кивнешь тогда или головой помотаешь и мы поймём кот то или демон. Постараемся тебя отбить, вот только, если к Гороху в пыточные поволокут…
— Нэ пырэжывай, камандыр, всё сдэлаю как нада.
— Ладно.
Калымдай помолчал, потом хлопнул Карабуха по спине:
— Ну, давай, пошёл. Удачи тебе, Карабух.
Шамахан кивнул и исчез во тьме.
— Ну вот, — Калымдай поднялся. – Пойду, проверю, как к встрече дорогих гостей готовятся, а вы отойдите с полянки в кустики, не дай боги заметят еще.
Верно. Наша троица перебазировалась на несколько шагов назад, укрывшись в кустах и я обратился к своим соратничкам:
— Значит так, Канцелярия. Завтра выдвигаемся в Лукошкино. За ходом операции проследим, а потом общую обстановку разведаем, посмотрим на настроения в городе.
— Прямо с утра, что ли? – недовольно протянула Маша.
— Прямо с утра. И переодеться не забудь.
— Ой, фу-у-у… Меня сарафан полнит.
— А ты пояском живот перетяни! – рявкнул я. – Маша, ну что за капризы во время операции? Да и не полная ты у нас вовсе, наоборот даже.
— Ну да… Не полная, а толстая! Жиры с боков висят уже! – она растянула в стороны края кожаного жилета. – Видите?
— Маша!
— А что, Маша? Я уже почти месяц Маша. Была Марселиной, ходила худенькая, стройненькая, а как Машей окрестили, так как корова стала!
— Имя-то тут при чем? Ой, всё… Проехали. И макияж свой смыть не забудь! У здешних девушек другая мода.
— Я тебе, внучка, сейчас свеклы нарежу, — пообещал Михалыч, — румянец на щёчки намазать, да угольков из костра насобираю, брови подвести.
— Брови, Маша, слышишь? Не круги вокруг глаз, а только брови!
Маша фыркнула и нахмурилась.
— Пойдем открыто через ворота. Ты, Михалыч, дедушкой будешь, который своего внука в первый раз в город вывел. А ты, Маша…
— А она невестой внука будет, — хихикнул Михалыч. – За подарками к свадьбе да другими припасами на базар едем.
— Ну-у-у…
— Невестой это так неприлично… Так романтично… – Маша придвинулась ко мне поближе и положила голову мне на плечо. – Полный шарман!
— Маша, ты чего?
— Я в роль вхожу, мсье Теодор, не мешайте.
Она обхватила меня за талию и прижала к себе.
— Маша!
— Ах, мон шер, жених мой…
— Маша!!!
Другая рука начала задирать майку.
— Михалыч! Да скажи ты ей!
Хватка у Маши была крепкая, вампирская, вырваться было невозможно.
Длинный язык, наподобие змеиного, выскользнул из Машиного рта и лизнул мне щёку.
— Миха-а-а-лыч!!!
А Михалыч, скрючившись только хекал да всхлипывал, схватившись за живот.
Спасли меня громкие звуки с поляны.
Маша отпустила меня, а я, вытирая обслюнявленную щёку майкой, твёрдо решил по возвращении во дворец, закатить ей выговор с занесением в личное дело. Или, хотя бы, провести воспитательно-разъяснительную беседу.
Зашелестели кусты сбоку и показавшийся из них шамахан, зашептал:
— Началнык! Камандыр велэли сказать, что мылыция прышла!
Шамахан исчез, а наша троица поползла к краю кустов.
Раздвинув ветки, я стал осматривать поляну.
Посреди поляны полыхал огромный костёр вокруг которого большим кругом сидели шамаханы. Размахивая бурдюками с кумысом и вгрызаясь в здоровенные куски мяса, они что-то орали, хохотали, пока вдруг между ними и костром не возникла рослая фигура, закутанная в шкуры, отделанные бисером и еще чем-то там. С лисьей шапки длинными космами свисали кожаные ремешки с привязанными внизу амулетами. А в руках у этого натурального якутского шамана, были бубен и колотушка.
— Во даёт Калымдай! – пихнул меня в бок Михалыч.
Я пригляделся. Точно, Калымдай. Ну, артист…
Калымдай вдруг заорав что-то, вскинул над головой бубен и грохнул в него колотушкой. Шамаханы взревели, но тут же затихли, а Калымдай начал без остановки лупить по бубну, выбивая несложный ритм, а сам пустился в пляс вокруг костра.
Помните, как в «Земле Санникова» шаман отплясывал? Вот типа того только с криками и завываниями.
— Заклятие кровавого бога, — шепнул Михалыч.
Колоритно, аж мурашки по телу.
Калымдай скакал, вопя во всю глотку и его длинная тень, отбрасываемая костром, довольно жутковато размахивала руками в такт его движениям.
 Он вдруг остановился и подняв вверх голову, заорал:
— А-а-а-а-а-а!
— У-у-у-у-у! – подхватили шамаханы.
— Ы-ы-ы-ы! – надрывался Калымдай.
— О-о-о-о-о! – отвечали шамаханы.
— Всэх убьём! Всех зарэжэм!
— А-а-а-а-а!
— Золота многа-многа забэрём!
— У-у-у-у!
— Русский ханум, вах! Слаще халва! Мая будэт!
— Ы-ы-ы-ы!
Ну и дальше в том же духе.
Не знаю как там участковый с той стороны поляны, а я точно офигел, настолько натурально изгалялся Калымдай со своим бэк-вокалом на подхвате.
Спектакль продолжался минут двадцать пока подбежавший к ротмистру шамахан не прошептал ему что-то. Калымдай махнул шамаханам в кругу и, не переставая орать, устало опустившись на землю.
Ага, похоже, участковый сотоварищи нагляделся вволю и отправился обратно в город.
Еще минут двадцать и вновь примчавшийся шамахан с докладом прервал спектакль.
Калымдай прекратил завывать, поднялся и махнул рукой в мою сторону:
— Всё, ушли!
Мы поднялись и вышли на поляну. Шамаханы тушили костер, подбирали разбросанное вокруг оружие, еду и вскоре на поляне остались только мы с Калымдаем.
— Ну, ты, брат, артист! – восхищенно протянул я.
— Да у нас так почти все умеют, — отмахнулся ротмистр, явно польщенный. – Захватили они Карабуха. Митька ихний по башке ему врезал, на плечо закинул и ушли они.
— Ну, удачи ему.
И мы, усталые разбрелись по шалашам. Заснул я моментально. Только в этот раз мне ничего не снилось.
 
* * *
 
Меня разбудил Михалыч.
— Давай ужо, внучек, просыпайся, — тряс он меня за плечо. – Вставай-вставай, касатик, солнце уже встало.
Да что же это такое?! Нигде покоя нет…
— Встало?
— Встало, соколик, встало.
— Точно? — я приподнялся на шкурах.
— Точно, родимый точно.
— Вот и хорошо. Только ничего не трогай.
И я снова рухнул на свою импровизированную кровать.
— Да вставай ужо, Федор Васильевич! Нам скоро в дорогу пора!
— Опять в дорогу…
— Служба у нас такая. Вставай-вставай, еще позавтракать надоть успеть. Я тебе басурманского кушанья приготовил, шашлык называется.
— Что ж ты сразу не сказал, Михалыч?!
Я вскочил и вышел из шалаша. Спал я прямо в одежде, укрывшись каким-то мехом, зато теперь не надо было тратить время на одевание.
Эх, хорошо! Я потянулся. Солнце, воздух, красота!
— Ополоснись сперва, Федюня, — Михалыч уже стоял с ведром воды и ковшиком в руках.
И где он это всё берет в лесу?
Шашлык был просто шикарный. Куски мяса, насаженные на ветки вперемешку с половинками помидора и колечками лука, слегка подгоревшие по краям, истекали густым, сочным жирком и он медленно скатывался на толстые куски белого хлеба, подложенные снизу. А запах… А вкус! М-м-м… А запеченная в углях картошка? Это же сказка просто.
Да я знаю, знаю, что не должно быть тут помидоров. Как и картошки и табака и кофе. Не должно, но есть. Я ещё у Кощея спрашивал, откуда он свои сигары берет? Он только пожал плечами и сказал, что купцы из-за моря привозят. Из-за которого моря? А из-за моря-окияна, конечно. Вот и думай и гадай. А лучше не забивай себе голову и ешь, пока дают.
Вот я и ел. Да еще и Маша присоединилась. Нет, шашлык, к моей великой радости (самому мало!) она не ела, а вот на помидоры с хлебом налегла основательно. Худеет она, ага.
Всё наелся. Вот теперь как раз бы и кофейку. А ладно, чай тоже хорошо.
— Так, ну что, Канцелярия, заканчиваем завтрак и идем переодеваться в соответствующие наряды, — объявил я, закидывая в рот оладик. — Михалыч, вот где ты в лесу оладики нашёл? Растут тут где-то?
— Кушай-кушай, соколик, не болтай во время еды.
— Всё хватит. Ещё шагать сейчас на забитое пузо.
— Ничё, внучек, не переживай, Маша понесёт.
— Пузо?
— Тебя!
Михалыч захекал и ткнул меня пальцем в бок, а Маша фыркнула и ушла к себе в шалаш переодеваться и наводить красоту.
— Пошли и мы, Михалыч. Что ты там за наряд мне приготовил?
Так себе был нарядец. Не от Армани точно. Самые простые штаны почему-то в полоску как пижама, причем без пуговиц, а держащиеся на верёвочке вместо пояса. Такая же простая рубаха, спасибо без полос, но с вышитыми на воротнике красными петухами. И лапти.
Лапти все знают, верно? А обуть вы их пробовали?! Какие-то бечёвки, кусочки коры и всё это переплетено между собой, как провода от компьютера.
Я решительно протянул их обратно Михалычу и помотал головой. Он вздохнул и потянул из своего поясного кошеля пару сапог.
А у меня челюсть так и отвисла. Кошель был раза в три меньше сапог, а Михалыч спокойно достал один, потом, покопавшись в кошеле, другой и протянул их мне.
— Это что у тебя за чудо такое, деда?
— Дык сума безразмерная, не видал что ли таких?
— Не видал. Волшебная?
— Колдовская.
— Ух ты! И много в неё влезает?
— Не, — с огорчением покачал головой Михалыч, — только шесть пудов, больше никак.
— Сто кило?! А как же ты такую тяжесть таскаешь?
— Ох, внучек, ты хоть и большой вона какой вымахал, а ума как у дитятки малого. Я же говорю — колдовская вещь, чего уж тут не понятного? Кушать тебе побольше надо… Сладкого да рыбки пожирнее. Вот возвернемся домой, ужо я за тебя-то возьмусь.
— Тебе бы лишь бы откормить… А мешок зачем тогда пёр сюда а, дед?
— Для солидности, — Михалыч поднял вверх большой палец. – Понимать надо.
Ага, пойми их тут. Вот какая солидность в мешке за плечами объясните мне?
Сапоги оказались не новые, а изрядно разношенные и я брезгливо крутил их в руках.
Михалыч, покопавшись в мешке, вытащил портянки, посмотрел на меня, вздохнул, кинул их обратно и еще раз покопавшись, достал пару носков. Во, другое дело. Носки оказались вязанные, но тонкой нитью. Спасибо не зимний вариант.
Сапоги на удивление оказались вполне удобными. На пару размеров больше, но лучше так, чем размером меньше.
Дедуля критически осмотрел меня, потом взлохматил волосы:
— Вот так ладно будет. Какой добрый молодец получился! Просто первый парень на деревне! Иван-царевич, да и только!
— Спасибо, не Иван-дурак… Жаль зеркала нет.
— Ну как же нет-то? Есть, касатик, накось держи.
Я взял протянутое зеркало. Мутное какое-то, грязное что ли? Дыхнул, потёр рукавом, зеркало мигнуло и из него на меня посмотрела рожа Кощея:
— Ну?
— Э-э-э... Здравия желаю, Ваше Величество! Мероприятия по дестабилизации противника проходят успешно! Вчера силами ротмистра Калымдая была блестяще начата операция «Бегемот». В настоящее время выдвигаемся в город для финальной стадии проекта.
— Ну?
— Ну и всё пока.
— А чего вызывал?
— Ну, доложить.
— Понятно.
Зеркальце снова мигнуло и потухло.
— Михалыч, твою перпендикулярную дивизию, ты чего мне подсунул?!
— Охти ж мне… Ошибся, внучек, уж прости.
Ага, ошибся он. Приколист старый.
Мы вышли из шалаша, а Маши еще не было.
— Маша! Заканчивай, пора.
— Сейчас! Ш-ш-ш!!!
Ветки её шалаша раздвинулись и пред нами явилась Маша. Как гений чистой красоты.
— Засмеётесь – убью! – сказал нам гений.
Честно говоря, смешного особо ничего и не было. Забавно, конечно из-за контраста обликов, но не настолько чтобы засмеяться и закончить жизнь от впившихся в горло клыков.
Ничем особо не примечательный сарафан, расшитый какими-то финтифлюшками, сапожки в меру поношенные и русая коса пусть и не до по… пояса, но вполне приличная. Забавные, но довольно миленькие, раскрашенные свеклой щечки, пухленькие губки и темные глазки… Сверкающие молниями и обещающие удавить любого насмешника.
А в целом довольно симпатичная такая девчушка лет семнадцати, может только чуть излишне высокая и худая, но общий вид это не портило.
— Маша, ты у нас просто красавица, — серьёзно сказал я. Ну, а как вы хотели? Чтобы я это весело сказал? – Хвалю за удачно подобранный образ.
— Хороша девка, — подтвердил Михалыч. – Эх, где мои семнадцать лет?
— А где твои семнадцать лет, деда?
Михалыч задумался и глаза его обратились к небу, унося в воспоминания юности:
— Аккурат в Голландиях, я как раз науки постигал там.
— В академии? – хмыкнул я.
— В академии, внучек, в академии, — и Михалыч сделал жест рукой, будто открывал ключом замок.
А, понятно. Надо будет потом порасспрашивать его, жутко интересно. А сейчас нам действительно пора.
Подбежал Калымдай, козырнул, доложил о том, что новостей никаких нет и поторопил:
— Поспешать надо. Неизвестно когда милиция на допрос Карабуха потащит.
— Уже выходим.
— Хорошо, я сейчас последние распоряжения отдам и присоединюсь.
— Так ты с нами? Замечательно.
Калымдай, действительно, очень быстро вернулся, а я сидел и размышлял:
— Вчетвером это даже лучше. Жаль только, связи нет. Я бы с рацией побегал бы с удовольствием.
— Срация? Живот прихватило что ли, внучек?
— Тьфу ты, Михалыч! Рация — это такой прибор, по которому на далеком расстоянии разговаривать друг с другом можно.
— Говорушка, что ли?
— Ну да, говорить.
Дед махнул рукой и закопошился в своём безразмерном кошеле, потом вытащил пузырёк с какой-то темной жидкостью и показал мне.
— Самогон? Яд? Виагра?
— Хренагра! – Рассердился Михалыч. – Зелье колдовское, чтобы говорушку сделать. Капаешь капельку на что-нибудь, вот, хотя бы на булавку, потом на другую и разговаривай хоть до утра.
— Да ладно. Серьёзно, что ли?
— Нет, шуточки я тут с тобой шучу, — всё еще сердито проворчал дед.
— Ладно, деда, извини. Я же ваших этих штучек не знаю. А сваргань нам по булавке на каждого. Можно так?
— Отчего ж нельзя, можно, — дед опять порылся в кошеле, вытащил четыре булавки, потом, с величайшей осторожностью откупорил пузырёк и капнул на каждую головку. – Держи.
Я выдал по булавке Маше и Калымдаю, а свою воткнул в воротник рубахи.
— А как ими пользоваться?
— Сжимаешь пальцами и говоришь имя, с кем поговорить надобность есть. А если тебя окликнут, то тоже сожми и говори.
Я тут же сжал булавку:
— Маша.
Маша вздрогнула и тоже, сжав свою булавку, сказала:
— Ну?
Теперь я вздрогнул. Это её «ну» прозвучало прямо в голове.
— Ух ты, класс! Это что никто голоса не слышит, только я?
— Точно, внучек, — дед уже успокоился. – Только сам говори не в людном месте, а то за блаженного примут.
Вещь! Блютуз-гарнитура для телефона, отдыхает.
— Отлично. Ну что, пошли?
И мы пошли.
Шли, шли, шли…
Ладно бы просто шли, а то приходилось пробираться через поваленные деревья да овраги чуть ли не доверху заросшие колючим кустарником. Деревья еще эти на каждом шагу… Нет, я всё-таки исключительно городской житель и всю эту природу предпочитаю наблюдать через экран монитора.
Закончился наконец-то лес и вышли мы на дорогу к Лукошкино. Далеко, знаете, не трасса Москва — Санкт-Петербург. Хорошо, дождя давно не было. Зато пыли много.
Это я так, ворчу от нервов. Скоро же город, мало того, еще и враждебный по факту, вот меня немного и колотит.
Калымдай личину свою сменил и стал выглядеть самым обычным мужиком лет сорока. Не оборванец какой, но и богатым не назвать. То, что нужно. А тут еще телега вдалеке загрохотала. Какой-то крестьянин по своей надобности в город ехал вот и нас согласился подбросить за пару медных грошиков, что Калымдай ему выдал.
Другое дело. Ездить я больше люблю, чем пешком ходить.
Тут после очередного поворота, лес сбоку отступил. Телега, скрипя, вскарабкалась на небольшую горку и перед нами, как на ладони открылся город. Я залюбовался и вся моя ворчливость разом исчезла.
Натуральный такой город как на картинке в учебнике истории. Белые каменные стены, а из-за них выглядывают колокольни, макушки церквей, кое-где даже крыши домов, хотя в основном Лукошкино состояло из одноэтажных изб. Но — красиво. Умиротворяюще так, сказочно, мирно. А мы туда едем этот мир разрушить. До основанья, а затем… Пардон, это из другой оперы.
Въехали мы, в общем, в город через распахнутые ворота, которые, тем не менее, охраняли с десяток стрельцов с пищалями и бердышами. Слезли с телеги и дальше уже пешочком потопали. Город, по моим меркам не большой, тысяч на тридцать жителей и поперек его за час запросто, думаю, пройти можно. Вот мы и пошли. Улицы тут, прямо скажем, не проспекты, а уж после дождя, что должно твориться и представить страшно. Хотя, кое-где вдоль домов были проложены деревянные тротуары.
Сначала попадались только маленькие домики, избы, скорее, а вот церквей было много. Пока мы шли до базара, я их насчитал пять штук. Дома тут исключительно из дерева строили, а церкви и каменные попадались. На улицах почти никого не было, зато, когда мы подошли к базару, то я понял, что мы, похоже, проходили спальные районы в рабочее время. Весь Лукошкинский люд, казалось, был на базаре. Народу ужас сколько! Шум, гам, суета, все тебя хватают за рукав, да за что попало, лишь бы ты остановился и купил хоть что-нибудь.
Я шел с отвисшей челюстью, мне и притворяться не надо было тем сельским парнем, который впервые в город попал.
— Идемте-идемте, — поторапливал нас Калымдай. — Еще минут десять ходу.
— А откель мы следить-то за милицией будем? – тихо спросил у него Михалыч.
— У нас там дом рядом есть, — так же тихо пояснил ротмистр.
— Как это? Вы дом, что ли купили? – поразился я.
— Ну что вы, незачем. Мы просто въехали в него на время. Хозяева до зимы отсутствовать будут вот мы им и заплатили и поселили нашего человечка.
— А, понятно.
— Там обзор хороший. Дом наискосок от бабкиного терема и на чердаке отличный наблюдательный пункт получился.
— Молодец, Калымдай, — искренне сказал я, ругая себя последними словами.
Я абсолютно забыл о чем-то таком типа наблюдательного пункта. Вот сейчас пришел бы к отделению и что? Попросился бы впустить посмотреть? На забор бы залез для лучшего обзора? Стыдоба…
Когда я в шестьдесят восьмой раз поклялся себе быть более собранным и внимательным, мы как раз добрались до отделения. Высокий крепкий деревянный забор, наглухо закрытая калитка и ворота. Виден лишь второй этаж терема. Богато бабка живёт, если сравнивать с большинством горожан. Не без прибыли она столько лет по лесам гостей принимала в своей избушке на курьих ножках.
Дорога упиралась прямо в её терем, но Калымдай свернул вправо и, пройдя один дом, остановился у следующего и заколотил в ворота.
— Кум! – заорал он, совершенно не таясь. – Кум, ты дома?
— Кого там черти принесли? – через минуту раздался грубый мужской голос. – Трофим, ты что ли?
— Я! И не один! Открывай, смотри, кого я к тебе привёл!
Калитка заскрипела, распахнулась и из нее вылез, согнувшись пополам здоровый мужик, поперек себя шире, совершенно зверского вида. Лохматые волосы и густая черная борода до середины груди только подчеркивали его зловещий облик.
Тем не менее, мужик широко и радостно улыбался и, хлопнув ладонью о ладонь Калымдая, обернулся к нашему деду:
— Итить твою вдоль да поперёк! Анисим ко мне приехал! Дядька! – и мужик кинулся обнимать Михалыча, который так же радостно скалясь и крича что-то восторженное, распахнул мужику объятия и теперь тщетно пытался свести руки позади его плотной фигуры.
Шум они подняли большой, но очень натуральный. А мы с Машой стояли неподалёку, смущенно улыбаясь, ожидая, когда восторженная встреча подойдет к концу, дальних родственников заметят, заведут в дом, да и нальют на радостях.
Наконец нас провели в дом, где мужик моментально стал серьезным и вопросительно и с некоторой тревогой, посмотрел на Калымдая.
— Это – Фёдор, — представил меня Калымдай, — Михалыч и Маша.
— Боров, — кивнул нам мужик. – Михалыча знаем. Здорово, Михалыч!
— Поживем у тебя пару дней. Ставь лестницу на чердак и открывай карман пошире – за месяц вперёд я тебе золотишка привёз.
Мужик радостно оскалился, засуетился и через минуту мы вчетвером уже лезли на чердак, а Боров остался внизу пересчитывать свой аванс.
На чердаке было пыльно, душно, но довольно просторно, а в дальнем углу на куче тряпья лежала какая-то длинная худая фигура.
— Дьяк Груздев, — кивнул на него ротмистр, заметив мой взгляд.
— Не проснется?
— Вряд ли. А если и проснётся, то ничего не поймёт и не запомнит. Хороший дурман ребята сварили.
Мы устроились у стороны крыши ближней к бабкиному терему и раздвинули немного черепицу для лучшего обзора. А обзор был отличным.
— Смотрите, Федор Васильевич, — пояснял мне Калымдай, — Вон то – банька, вот это – овин. А вот там, видите, крыша едва выступает над землей да два стрельца часовыми стоят? Это и есть поруб, в котором арестованных запирают.
— Понятно. – Я оглянулся на дьяка. – Слушай, ротмистр, а нам дьяк-то еще нужен для чего-нибудь?
Калымдай задумался на минуту:
— Да вроде и нет. Прирезать?
— Зачем же? Давай его просто отпустим.
— Так его же сразу схватят и на допрос поволокут.
— Вот и хорошо. Что он там, на допросе скажет? – подмигнул я.
— А и верно. Лишней путаницы прибавит.
Калмдай подбежал на четвереньках к распахнутому люку и крикнул шёпотом:
— Боров! Эй, Боров!
— Чавой-та?
— Держи, сейчас дьяка к тебе спущу. Вылей на него ведро воды, нахлестай по роже, чтобы немного очухался, выведи огородом и пинка ему дай пусть проваливает.
— Понял, хозяин, сделаем.
Избавившись от дьяка, мы проскучали еще с полчаса, пока ротмистр не шепнул мне:
— Начинается, похоже.
Я поспешно прильнул к щели.
Из терема вышла бабка с парнем в милицейской форме немного старше меня. В смысле — парень был старше, а не форма. Они зашагали к порубу сопровождаемые здоровенным детиной, надо понимать, тем самым Митькой. Часовые у поруба отсалютовали им, и троица спустилась вниз. Через минуту Митька выскочил, метнулся к колодцу, достал бадейку воды и вернулся обратно к участковому с бабкой.
Калымдай, заёрзал.
— Ты чего?
— Смотрите, Федор Васильевич, началось.
Минут десять ничего не происходило, а потом друг за другом стали вылезать во двор участковый, бабка, а за ними уже и Митька, тащивший за шиворот мокрого Карабуха.
— Сволочи! – прошипел ротмистр. – Водой пытали! Там же холодина внизу жуткая!
Яга с Ивашовым уселись на крыльцо терема, а Карабуха со связанными сзади руками, Митька усадил на чурбачок перед ними и сам остался рядом настороже.
О чем они говорили, слышно не было, но допрос продолжался минут десять. Участковый о чем-то допытывался и выражение его лица менялось, становясь, то добрым и ласковым, то злым и угрожающим. Бабка всё время кивала головой, а Митька время от времени отвешивал Карабуху подзатыльники.
— Смотрите-смотрите, вот он! – зашептал вдруг Михалыч. – Справа угол!
Точно. Из-за угла, направляясь к крыльцу, выходил черный кот.
Да какой там кот – это был настоящий котяра, спиной наверняка достающий мне до колена, а хвостом так вообще, до груди! Видать бабка пичкала котика исключительно натуральными продуктами и без всякой экономии. А может и опыты, какие свои ведьмовские на нем проводила вот и вымахал котик в эдакую зверюгу.
Кот тем временем достиг крыльца, легко запрыгнул на него и усевшись рядом с участковым, вперил злющий взгляд в пленника.
Шамахан вдруг поник головой, опустил плечи и что-то пробормотал. Участковый с бабкой довольно переглянулись и один из стрельцов после кивка Ивашова, перерубил веревку на руках Карабуха.
— Теперь внимательно! – прошептал Калымдай.
Допрос во дворе отделения продолжался, только теперь пленник вскочил с чурбачка и что-то горячо рассказывал, размахивая руками. Он махал руками так натурально, что я чуть не пропустил тот момент, когда он среди взмахов наложил крест на кота. Я затаил дыхание. Ничего! Кот даже не почесался.
Я опять перевел взгляд на шамахана. Он выпрямился, повернулся в нашу сторону, мотнул отрицательно головой и вдруг стащил с себя штаны, изогнулся самым невероятным образом и, укусив себя за хвост, рухнул замертво!
Ротмистр скрипнул зубами:
— Всё, брат, отдыхай теперь. Мы не забудем и не простим.
Михалыч тихо шепнул мне на ухо:
— Самоубился парень.
Ох…
Я сочувствующе положил руку на плечо Калымдая:
— Героем парень погиб. За дело, да и чести не потеряв.
Он кивнул:
— Всё правильно сделал. Его всё равно к царским палачам потащили бы, а от них живыми не уходят. А отбить бы его мы не смогли.
Мы молча отползли на центр чердака и уселись, не глядя друг на друга.
— Ладно, — сказал Калымдай, — с этим делом покончили. Что дальше?
— Дальше – не спешим, Калымдай. Поручение Кощея-батюшки на счет кота мы выполнили, доложу ему сейчас. А пока действуем, как и раньше. Панику насаждаем в городе, а Гороху и участковому дело запутываем. Они уже засуетились, нам теперь только подогревать их время от времени и нужно. А сами будем ждать следующих приказов.
— Понял.
— Поставь тут наблюдателя, пусть глаз с отделения не сводит и чуть что, сразу докладывает.
— Сделаю.
— Мы с Михалычем и Машей пойдем сейчас по городу погуляем, обстановку прощупаем. И всё время держим связь друг с другом.
— Ясно. Вы, Федор Васильевич, будете с дворцом связываться, отойдите от милицейского терема подальше. Бабка может колдовскую вещь учуять.
— Ага, понятно, спасибо. Ну, всё, расходимся.
 
* * *
 
Было уже около полудня, когда мы вышли на нашу первую вылазку по Лукошкино.
Солнышко пригревало, но в меру, людей на улицах было мало, а какой тут был воздух… По сравнению с моим временем фантастика просто. Если, конечно, вы шли и смотрели под ноги хоть изредка, а не как я, вертя головой во все стороны, как японские туристы на Красной площади. Навозная куча, в которую я гордо вступил, была далеко не единственная на улицах, по которым не только катались на лошадках, но и гоняли коров, как стадами, так и поодиночке. Но надо признаться, хорошего впечатления от этого милого городка у меня не убавилось и я, шаркая подошвой сапога по зарослям травы вдоль заборов, поспешал за моим дедком и моей русифицированной вапмиршей.
Сначала мы нашли подходящий, небольшой заросший лопухами и прочим бурьяном, пустырь, где я связался с Кощеем.
— Алло? Ваше Величество? Алло?
— Чего орёшь-то?
— Не отвлекаю, Ваше Величество?
— Говори.
— Обычный кот у бабки, короче. Здоровая тварь неестественных размеров, но никак не демонических сил. На наложение креста никак он не отреагировал.
— Плохо. Не то чтобы совсем уж плохо, но многое могло проясниться.
— Так точно, Государь. Какие будут приказания?
— Действуйте далее по плану.
— А у нас есть план? – удивился я. – А можно с ним ознакомиться?
— Вноси бардак и панику! – рявкнул Кощей. – И ищи следы присутствия адских сил. Всё, работайте.
И он отключился.
— Ну что там, милок? – подошел Михалыч, стоящий во время разговора на стрёме. – Что Кощей-батюшка сказал?
— Привет тебе передавал, дед. Всё переживал, не намочил ли ты ноги и велел настрого наказать, чтобы шапку одевать не забывал. Звал на чай, а плюшки, сказал, потом выдаст. Каждому персонально.
— Тьфу, на тебя насмешник! А сурьёзно?
— А серьёзно, велел продолжать сеять панику да искать демонов западных. Но ничего конкретного, а то с него бы сталось отправить нас окроплять святой водой всех трезвых мужиков как личностей противоестественных национальной культуре.
— О-хо-хо… Ладно, внучек, пойдём, послушаем, что люд Лукошкинский говорит.
О чём он только не говорил этот самый люд!
Едва мы попали на базар и со всех сторон, как из ведра на нас хлынуло:
— А вот земляничка! Только что из лесу!
— Хреновый у тебя лес, Степановна коли земляничка с маковое зернышко! Вот из моего леса грибы, это же пни, а не грибы, в два обхвата! Налетай, народ, покупай не задорого!
— Сам ты пень, оглоед! И грибы твои как один поганки! Земляника, земляника!
— Ложки расписные! Хоть кашу ешь, хоть по лбу стучи, не ломаютси!
— Мандарын! Персык, а не мандарын! Пакупай! Вах, зачэм так гаварыш?! Ты не гавары, ты купы и скушай, а патом гаварыть будэшь!
И ни слова про шамаханов. Занят народ бизнесом, не до шамаханов им.
 
* * *
 
Лукошкинское независимое ТВ. Канал «Яблочко по блюдечку».
Рекламная пауза.
Мирное древнерусское село. Из труб пасторальных избушек идет дым, на лужку пасутся коровки, в луже грязи блаженствует свинья с выводком поросят.
Внезапно начинает играть Имперский марш из «Звездных войн».
Картинка темнеет, окутывается дымом. Когда дым рассеивается, зритель видит горящие избы, коров, лежащих кверху ногами и свиней, нырнувших с головой в лужу, выставивших наружу только окорока с хвостиками.
Появляется надпись со стрелкой указывающей на свиней: «Они утопли!»
Картинка меняется и теперь зритель видит толпу шамахан с нацеленными на него луками, копьями и кривыми саблями. Шамаханы грязные, до омерзения страшные и у каждого второго течёт слюна из оскалившегося рта. Мимо Орды вдруг проносится телега с мужичком, нахлестывающим лошадей. Орда бросается за ним, но он быстро удаляется, оборачивается и показывает шамаханам фигу.
Посреди экрана появляется фигура древнерусского богатыря, заслоняющего собой шамаханов. Он вытягивает перст, указующий на зрителя и говорит басом:
— А ты успел ли купить новые колеса для своей телеги у Мишки-колесника с Чижовой улицы?! Поспешай, ить шамаханы близко!
 
* * *
 
Уф-ф-ф... Извините, увлёкся. Мы точно не то место нашли, где можно узнать какую-то информацию, кроме качества товаров, цен на них и моральных качеств торговцев и их родителей в изложении конкурентов.
Мы с Михалычем раздосадовано пялились по сторонам, а вот Маша явно получала большое удовольствие от прогулки. Внезапно увидев торговку яблоками, она потащила меня за рукав к ней и указав пальцем на яблоки, требовательно заявила:
— Мсье Теодор! Яблоки! Мешок.
Я приблизил губы к её ушку, растянув рот в улыбке мол, комплименты я ей шепчу, а сам зашипел:
— Маша, совсем офонарела?! Какой мсье?! Ты же попалишь нас сейчас!
Маша тут же заулыбалась и громко заклянчила, дёргая меня за рукав:
— Феденька, купи мне яблочек! Ну, купи-купи-купи!
Ну вот, что с ней делать?
Я повернулся к заинтересованно смотрящей на нас торговке:
— Бабуль, а продай моей красной девице три яблока.
— Мешок! – тут же послышалось из-за спины.
— И ты с ним таскаться по городу будешь? Три яблочка, бабуль.
— Тридцать!
— Пять.
— Двадцать пять.
— Семь.
Бабка ошалев от того, что торгуемся мы друг с другом, а не с ней, отсыпала десяток яблок в корзинку Маше, даже, кажется, забыв заломить цену.
Маша тут же захрустела яблочком, прочавкав:
— Мешок всё равно должен будешь, Федечка.
— Угу. Потом.
За другой рукав меня подёргал Михалыч:
— Ты погуляй тут, внучек с невестушкой своей, а я в кабак забегу, чайком горло промочу.
А кстати дельная мысль. Любой кабак – источник новостей и сплетен.
— Хорошо, деда, только самоварами чай не пей, ладно? – еще нам пьяного Михалыча не хватало. Я повернулся к Маше: — Машенька, любушка моя, пойдем по рядам пройдёмся.
— Какой же ты у меня, Федечка заботливый! На оружие пойдем, полюбуемся?
— На халву с пряниками, — рявкнул я.
— Ой, пряники! Хочу, хочу!
И мы пошли. От лавки с кренделями, к лавке с пряниками, от лавки с бубликами, к лавке с квасом – запить мучное. Потом срочно потребовалось отбить вкус кваса чем-нибудь сладеньким, а сладенькое — заесть мочеными яблоками, а яблоки… Я с ума сойду от этой вегетарианской диеты!
Мы прошли мимо группки каких-то нищих, но один вдруг отделился от группы и захромал за нами, выклянчивая подаяние. Принципиально не подаю, начитавшись про действующую у нас по городам профессиональную мафию нищих. Но этот не отставал, а приблизившись вплотную, зашептал:
— Камандыр, слышь, камандыр?
Вот это фокус! Я остановился.
— Камандыр, а правда, что участковая Карабух убил?
Я остановился и, делая вид, что роюсь в карманах в поиске монетки, тоже зашептал:
— Правда. Только Карабух, чтобы ничего им не сказать сам себя убил. Геройский парень, умер, а ни слова не сказал.
— Панятна, камандыр, дальшэ гуляй.
Выхватив у меня из пальцев грошик, шамахан, а это точно был ордынец, попятился кланяясь, а потом бегом бросился к своим.
Я пожал плечами и подхватив Машу под руку, сосредоточенно слизывавшую клубничный сок с пальцев, повел ее дальше по рядам.
Сзади зашаркало и послышался сердитый шёпот Михалыча:
— Вы что делаете, охальники?! Отпусти девку, Федька, слышь? Отпусти немедля!
Я недоуменно обернулся:
— Что теперь не так?
— Низзя так с девкой! До свадьбы никак низзя!
— Под ручку гулять нельзя?!
— Низзя! Срам это и грех.
О времена, о нравы.
— Совсем вы тут, дед на морали двинулись. Ладно, узнал что-нибудь?
— Узнал, внучек! – захихикал Михалыч. – Одни только и разговоры, что про Орду. Трясётся народец от страха мол, уже на подступах к городу шамаханы. Мол, сёла окрестные уже пожгли. Запугали мужичков!
— Отлично! Молодец, Калымдай, поднял волну.
И будто услышав, что о нем говорят, в голове раздался голос ротмистра:
— Федор Васильевич?
— Михалыч, прикрой — Калымдай на связи!
Я нагнул к нему голову, притворяясь, что внимаю разглагольствованиям старика, а Маша закрыла меня от толпы с другой стороны.
 Я сжал пальцами булавку:
— Слушаю, Калымдай.
— Федор Васильевич, у вас всё в порядке?
— Да вроде, а что?
— Ордынцы на участкового напали с ножами.
— Как так?! Убили?!
— Нет, живой мент остался. А их всех повязали и в пыточную царскую увели.
— Вот же… А как это всё произошло?
— Шатались ордынцы по городу, нищими переодетые, смуту вносили. Вызнали, что милиция Карабуха запытала и кинулись мстить. А участковый не один был, а с Митькой своим бугаем ходил. Вот Митька их всех и пораскидал да оглоблей отходил до полусмерти, а там и стрельцы набежали, ну и…
— Эх, это же я оплошал, — повинился я. – Они ко мне подходили, выспрашивали, а я им и рассказал про Карабуха. Не догадался.
— Всё равно они узнали бы позже и побежали мстить.
— Не отобьём их?
— Не получится. Пыточная в царском тереме, а там охраны сотни три постоянно дислоцируются. Да и поделом им и другим наука без приказа действовать.
— Ладно, Калымдай. У тебя как дела?
— Наблюдаю за бабкиным теремом. Пока без происшествий.
— Хорошо, тогда еще свяжемся. Удачи!
Я коротко объяснил Михалычу и Маше суть разговора.
Маша брезгливо наморщила носик, а дед лишь махнул рукой:
— Поделом им.
— Не разболтают ли чего на дыбе?
— А чего они разболтать смогут? Что отряд шамаханский под городом стоит? Так это ить и не тайна уже. Что сами по городу, как по своему стойбищу спокойно гуляют? Так и это не секрет для Гороха. А вот лишней паники они добавят.
— Верно. Ну, куда мы дальше? – в животе заурчало и я добавил: — Поесть бы, а, деда, время-то как летит, уже на вечер повернуло.
— Сейчас-сейчас, внучек! – Михалыч взмахнул руками. Ну как же, Фёдор свет Васильевич голодными ходят-с, нельзя-с! – Тут рядом лавка, я мимо пробегал, так дух от неё шёл ну очень хороший. Пошли-пошли!
Дух не дух, а запах и правда, был аппетитный. Под открытым навесом хозяйничал толстый такой мужик, уж не знаю какой именно южной национальности, но с «балшым» носом и характерным акцентом.
— Сичиас, брат! – заявил он, выхватывая прямо из глиняного очага большую лепёшку. – Сичиас кушать будешь, вах как вкусно! Спасыбо потом скажэшь!
Он плюхнул на лепешку мелко порезанное уже обжаренное мясо, полил чем-то, обильно засыпал зеленью, что-то еще накидал, я и не понял что, потом свернул всё это в трубочку и протянул мне:
— Кушай, дарагой!
Я покосился на Михалыча, с сомнением держа в руке восхитительно пахнущее яство. Но дед незаметно кивнул мне мол, всё в порядке, не кот а-ля Бегемот и даже не барбос местный, не туда забежавший этим утром.
Ладно. Я впился в лепёшку с начинкой. Восхитительно!
— Маша, будешь чего-нибудь?
— Нет, я и так толстая, — она похлопала себя по животу.
Дед тоже получил свою порцию и мы, щурясь от удовольствия и подмигивая друг другу, с аппетитом уплетали это не пойми что, но жутко вкусное.
— А кого это там тащат? – привлекла вдруг наше внимание Маша.
— О! – воскликнул хозяин лавки, хлопнув от восторга себя по штанам. – Дияка Фыльку биют!
И верно, несколько мужиков тащили мимо нас, похоже, еще не отошедшего от дурмана дьяка Груздева. Тот только что-то завывал тонким голосом да иногда дёргался, стараясь вырваться, неизменно получая подзатыльник за каждую попытку.
Да уж, хлопотливый сегодня денёк выдался у царских палачей.
Перекусив и расплатившись с широко улыбающимся хозяином местного общепита, мы снова лениво поплелись вдоль рядов. Не успели пройти и пару лавок, как Маша вдруг остановила нас и махнула рукой по направлению к центру базара:
— Туда.
Мы с дедом послушно зашагали за ней. Слух и зрение у Маши, на порядок лучше наших. Ха, стихи получились!
Центр базара представлял собой площадь и сейчас там, на помосте стоял какой-то человек и совершенно неразборчиво громко читал что-то вслух с большого листа бумаги.
— Чего там, Михалыч?
— Погодь, дай послушать.
— Маша?
Она недоуменно пожала плечиками. Тут, похоже, не вампирский слух нужен был, а хороший логопед.
Михалыч громко хмыкнул, а потом зашептал нам:
— Горох город закрыл. Велено стрельцам не впущать и не выпущать никого. Испужался Орды!
— Вот и отлично! – порадовался я результатам наших действий, но тут же до меня дошло: — Михалыч, а мы как же? Мы же тоже запертыми тут оказались!
— А ничё, внучек, какая нам разница здесь куковать или в шалаше?
— Ну, верно в принципе. А ночевать где?
— Найдём, не переживай. Без крова не останемси.
 
* * *
 
Связавшись с Калымдаем и вызнав у него про приличный отель, мы, ведомые дедом, пошли на заселение. Михалыч, тем временем, разъяснял мне городскую структуру города.
— Ить тот носатый, что блинчиками с начинкой нас покормил, он не один тут таковский. Тут и армянское подворье есть и целая немецкая слобода, а еще и купцы из дальних стран свои дворы да целые кварталы освоили.
— Популярный какой город.
— Попу… какой?
— Я говорю, много тут иностранного народа.
— Дык Лукошкино на караванном пути стоит. С востока и юга на запад везут.
— И китайцы, небось есть?
— А как же, внучек! И китайцы и корейцы и какой тут божьей твари нет только!
 — А из Европы кроме немцев кто?
— Да почитай и никого больше. Мимо нас туды-сюды всякие проезжают, а остепенились только немцы.
— Да? – я остановился. – А далеко эти немцы отсюда живут?
— Ох, внучек, как выйдешь из западных ворот так чеши прямо на северо-запад, а там, через месяц-другой прямо на ляхов и наткнёшься. А вот за ними ужо…
— Стой, дед. Я спрашивал, здесь в городе далеко эта слобода немецкая?
— А вона ты о чем. – Михалыч покрутил головой ориентируясь. – Вон туда идти надо улиц пять одолеть.
— Надо сходить присмотреться. Прикинь, дед, если базу свою эти демоны устраивать в городе будут, куда в первую очередь сунуться?
— Ох, ты ж! Ад же к католичеству как муха к… мёду льнёт. Да и вообще знакомо всё, не к китайцам же им на подворье идти? Точно-точно, внучек, может, и попрут их оттедова, но сперва там закрепиться попробуют. Пошли.
Немецкая слобода была обнесена крепким и высоким деревянным забором из цельных струганных брёвен. Смотрелось солидно прочно, фиг сломаешь.
Продефилировав вдоль слободы, мы достигли её дальнего края, если считать от центра города, и я спросил Михалыча, указывая на небольшое здание характерной постройки:
— Церковь, что ли?
— Она. Кирха немецкая, католическая, прости господи.
— Дед, — я задумался, пытаясь вспомнить различные христианские конфессии, — а разве кирха – это католики? Я уж и не помню точно, но вроде бы лютеране или другие какие раскольники, не?
— Да пёс их разберёт, внучек. Оно тебе надо?
— Ну, верно в принципе. А что тихо так? Служба по расписанию?
— Не знаю, внучек. Машенька, слышно чего-нибудь из церкви?
Маша замерла, вслушиваясь, а потом доложила:
— Тишина полная. Ни внутри, ни рядом, ни единого человека нет.
— Так это же странно, Михалыч? Кто-нибудь всегда должен быть в церкви или как? Я не особо эти порядки церковные знаю.
Дед поскрёб бороду:
— Да кто их, басурманов, поймёть. Могут и в церковь как на работу ходить. По часам.
— Хорошо бы проверить на всякий случай, а?
— Мсье Теодор, — Маша, пользуясь полным безлюдьем, опять взялась за своё. – Я могла бы сходить и посмотреть.
— Не поймают?
— Не увидят, — мило улыбнулась она.
— Давай действуй тогда.
Маша кивнула и вдруг стала растворяться прямо в воздухе, пока не превратилась в едва заметное облачко. Даже не облачко, а так, рябь какая-то в воздухе висела как в жару над раскаленным асфальтом. И это облачко спокойно прошло сквозь толстенные бревна забора под моим восхищенным взором.
— Класс а, Михалыч?
— Могёт девка, могёт! – покивал дед.
Довольно скоро и десяти минут не прошло, как забор снова зарябил, и перед нами появилась Маша во всей своей красе. Только очень серьёзная.
— Ну что там, Маш?
— До парадиза этому собору далеко, мсье Теодор. Обитель ле дьябле.
— А?
— Странное место, мсье Теодор. На церковь совершенно не похоже.
— Вот как?
— Внутри голые стены, ничего нет, ни фресок, ни картин, ни икон. Один алтарь стоит и тот без распятия. И я ничего не почувствовала даже, пардон, не почесалась.
— Может ремонт идет?
— Вот кстати, в романе шевалье де Буаразона некий рыцарь, возвращаясь из крестового похода, попадает в таинственный замок тоже совершенно пустой внутри. Только в верхней комнате башни он обнаруживает заточенную там узницу, коей оказывается младшая дочь барона Суафье, которую у него похитил некий граф де Ла Теленьи для своего старшего сына — виконта де Пуасон, который в данный момент находился в Англии в свите французского посланника герцога де Самолье, отосланного мессиром де Ла Тюри к лорду Фигхренскому для передачи королеве Мараготте XIX тайного послания от канцлера французского Двора, господина де Муруа, в котором он предлагает союз, направленный против рейхсканцлера фон Штилльзенштрауберга, у коего еще два года назад…
— Маша!
— …его прекрасная супруга была… Что?
— Не надо дальше, уже мозг закипает!
— Фи на вас, Теодор. Там, знаете, какой шарман дальше будет! Там принц Баварии…
— Маша! Ну, какое отношение твой рассказ имеет к этой кирхе?!
— Ну как же? Вы, мсье Теодор, невнимательны. Я уже сказала, что там тоже замок был пустым.
— Деда, а нет ли у тебя яда в заначках?
— Вы невыносимо грубы, Теодор!
— Это для меня, Машуль, чтобы не мучился.
Недалеко от нас вдруг заскрипели ворота и из Немецкой слободы выехала карета.
— Посол ихний, — заметил дед. – Небось, к Гороху наливку трескать отправился.
— Посол? – у меня внезапно возникла идея. – Стойте тут!
И я кинулся наперерез карете.
— Господин посол! Барин! Не побрезгуйте мужиком сирым да убогим! Совета прошу у просвещенного европейца!
Из окошка кареты показалась голова в белом парике с длинными локонами и что-то крикнула кучеру. Карета остановилась.
Подскочив к ней, я согнулся в поясном поклоне, бормоча слова благодарности.
— Что тебе надо, мужик? – высунулся посол из окошка. Говорил он чисто, практически без акцента.
— Батюшка посол! Не вели казнить, вели миловать! Сделай милость, скажи, могу ли я католиком стать?
— Католиком? Удивительно… Сколько лет я живу в вашей дикарской стране и в первый раз вижу такой светлый проблеск разума. Можешь, конечно, почему бы и нет? А зачем тебе?
— Сердце рвется так и шепчет! Чую неправильность в церкви нашей православной. Душа хочет просветления, а при виде собора вашего, поёт и радуется!
— Похвально, похвально. Ну что ж, мужик, надо тебе поговорить с пастором нашим, с херром Швабсом. Только приходи через несколько дней — занят он, церковь решил заново перекрасить. Я предупрежу стражу, чтобы пропустили тебя.
— Спасибо, барин! Уважил-то как, ох уважил! Век бога молить за тебя буду! – снова начал я отбивать поклоны, но посол уже махнул кучеру и карета запрыгала на кочках.
Я вернулся к своим:
— Слышали? Херр Швабс… или его надо с одной буквой «р» произносить?.. Не важно. Короче, пастор ихний церковь переоборудовать взялся. Что вполне подтверждает Машина разведка. Только во что и как?
— Надоть нам последить за попом этим басурманским!
— Точно, Михалыч. Будем заглядывать сюда почаще. Ну что, в гостиницу?
— Какой галантный кавалер… — внезапно протянула Маша томным, задумчивым голосом.
— И чего в нём такого галантерейного ты увидела?
— Ну, вы же живы. А мог бы и проткнуть шпагой надоедливого мужика.
 
* * *
 
Когда мы добрались до рекомендованного Калымдаем постоялого двора, уже стемнело, но двухэтажное здание местного отеля не спало и подмигивало нам огоньками в окнах.
На пятизвездочную эта гостиница не тянула, как и на четырех, трех, двух…
Внизу находился кабак или общий зал, не знаю, как у них тут принято говорить. В общем, там народ гулял во всю, пил, кушал, матерился, дрался, орал и пел.
Если это была одна из наиболее благоустроенных и спокойных гостиниц, то я совсем не хотел бы оказаться на постоялом дворе рангом пониже. Хотя сомневаюсь, что может быть ниже. Разве что со знаком минус.
Едва мы вошли, как в нос мне шибанул спиртной дух, крепко перемешанный с запахами кухни и, уж поверьте, совсем не французской.
Идти на ночь глядя искать местечко получше совсем не хотелось, и мы в итоге заселились здесь. Маше нашли отдельную комнату, а нам с дедом предоставили апартаменты одни на двоих. Тёмные такие, три на три метра апартаменты с двумя кроватями. И всё. Никаких шкафов, лавок, табуретов и прочей мебели. А, сойдёт. Только я опять проголодался и раздумывал, потерпеть ли до завтрашнего похода на базар или рискнуть отведать чудеса кулинарии местного шеф-повара. Михалыч решил за меня, утащив в общий зал, приговаривая, что мол, исхудал внучек, ну вылитый Кощей-батюшка стал.
Маша с нами идти отказалась мол, совсем не шарман тут, а осталась дочитывать при свете луны у окошка очередную жалостливую повесть о несчастной любви.
Отыскав свободные места за одним из длинных столов, Михалыч заказал подскочившему половому мяса жаренного с луком, да овощей печеных, да каравай хлеба. А на закуску потребовал заливного осетра, свиные уши, вымоченные в уксусе с хреном и петуха в яблоках. И только после этого на десерт велел принести пирогов с капустой, с яйцом и луком, а на сладкое – пирожков разных. А под конец заказа затребовал полуштоф водки нам на двоих.
— Дед, ну куда столько еды?! – шепотом заорал я, едва официант убежал на кухню.
— Думаешь, маловато водки под неё будет? Давай тогда целый штоф закажем.
— Михалыч…
Этот полуштоф, а по меркам моего времени, это где-то бутылка, растворился совершенно незамеченным в горе еды, что притащил нам половой минут через десять.
Я совершенно осоловел и даже дышал с трудом, а вот Михалыч, как-то сразу взбодрившись, заказал еще полуштоф и самостоятельно выдув его, стал с интересом прислушиваться к разговорам в зале.
Я уже раздумывал, что пора бы и баиньки, как Михалыч вдруг вскочил с лавки, метнулся к соседнему столу и, вцепившись рукой в бороду одного из мужиков, сидящих там, что-то заорал совершенно неразборчиво. Мужик вначале отпрянул от неожиданности, а потом стал медленно вставать. Он вставал и вставал и никак не мог закончиться, а рука Михалыча, так и не отпустившая бороду, задиралась всё выше и выше. Наконец мужик выпрямился и так рявкнул на Михалыча, что вокруг звякнули бутылки.
Честно – страшно стало. Порежут сейчас нас как бересту на те самые лапти.
И тут мой напарник, которого я не воспринимал иначе, как милого дедулю с ласковой, а чаще — ехидной старческой улыбкой, внезапно превратился в самого настоящего монстра с ярко выраженной блатной окраской.
Как он орал на этого громилу… Я, к сожалению, не смогу передать вам этого шедевра ораторского искусства, поскольку и сам не понимал ни словечка.
Михалыч вопил на явно воровском жаргоне, не выпуская бороды из руки, а другой то тыкал фигу под нос своему оппоненту, то растопыривал пальцы совершенно как наши братки девяностых годов. Мой дед исчез, а на его месте воровская легенда – Щелкунчик, учил жизни здоровенного головореза.
— Это же Михалыч… — проскрипел кто-то и по залу эхом пронесся шепот: — Михалыч… Михалыч…
Мужик поначалу пытался что-то вставить в гневную отповедь деда, но тот очень быстро задавил громилу авторитетом и мужик начал как-то съёживаться и через пару минут уже походил на щенка, которого хозяин застукал у своих погрызенных кроссовок из фирменного бутика.
Дед отпустил бороду и мужик медленно опустился на лавку как сдувшийся воздушный шарик, но тут же вскочил и, сгорбившись да повесив буйну голову, почтительно внимал Михалычу. А тот, постепенно успокаивался, и гоголем прохаживаясь вдоль стола, что-то втолковывал местным браткам, открывшим рот и не сводившим глаз со старого вора.
Я выдохнул с облегчением. Ну, дед даёт…
А Михалыча, тем временем, уважительно под руки, сопроводили за стол и понеслась гулянка! Мир, братство и всеобщая уважуха.
Поняв, что деду ничего не грозит, кроме утреннего похмелья, я начал было раздумывать, как бы улизнуть отсюда и завалиться спать, как вдруг Михалыч, на чистом русском, указывая на меня, сказал:
— Внучек мой. Наследник.
Я встал и поклонился сразу всему кабаку. Народ одобрительно загудел, закивал головами, а я, вежливо поклонившись еще раз, удрал наверх, воспользовавшись моментом. А вслед мне, под треньканье балалайки, грянул хор имени Щелкунчика:
 
Ой и мас не сумрак, а ламонь карюк.
По турлу хондырю, коробей нарю.
Коробей нарю, карючков вершаю.
Карючек клевенёк, тудошный вербушок,
Сквоженька красимка – гальм да красима.
 
Про любовь, наверное.
Ладно, пусть дед развлекается, полезно иногда. Я, уже добравшись до наших апартаментов, собирался было нырнуть под одеяло, как меня вызвал по булавочно-беспроводной связи Калымдай.
— Фёдор Васильевич! Тут странные дела творятся. Участковый с бабкой погрузились в ступу и отбыли из отделения.
— Погрузились во что? В ступу? Она на колёсиках у них или по реке поплыли?
— Федор Васильевич, смешно, конечно, только сдаётся мне дело тут серьёзное. Они в сторону Лысой горы полетели.
Полетели… А ну да, полетели. Бабки в сказках на ступах же постоянно рассекают по воздуху, чего это я туплю?
— Уверен, Калымдай, что к горе путь держат?
— Да кто их знает куда они на ночь глядя намылились, но ушли в том направлении.
— Спасибо, молодец. Оповещу кого надо. До связи.
Я покопался в дедовом мешке, отыскал зеркальце и, дыхнув на стекло, потёр его рукавом.
— Ну, что случилось? – появилось светло личико недовольного Кощея.
— Ваше Величество, тревога! Только что участковый вместе с Ягой на ступе в ночь улетели, и направление на вашу Лысую гору взяли. Может быть и свернут куда потом, но пока к вам трассу проложили.
— Вот как? – удивился Кощей, а потом захихикал: — Вот и славно, уж я им тут хороший приём устрою. Бабку запытаю люто, а из участкового суп сварю!
— Да вы что, Ваше Величество?! Нельзя! Вы нам из-за своих садистко-гастрономических наклонностей всю операцию сорвёте. Уж, потерпите немного, нельзя сейчас.
Кощей погрустнел и покивал головой:
— Вот видишь, Федя, у нас всегда так. Только соберешься, полезное с приятным совместить, как сразу дела находятся.
— Да уж, Ваше Величество, тяжёлая у вас жизнь, не позавидуешь.
— Подерзи мне еще!
И зеркальце снова затуманилось.
Всё, баиньки.
 
* * *
 
Разбудила меня Маша.
Точнее — её громкий голос из-за двери:
— Мон шер, Михалыч, если вы меня сейчас же не пропустите…
— Да что же ты так орёшь-то, девка, — раздался страдальческий голос моего деда.
— Пить надо меньше всякую гадость! На свете существуют и шампанское, и коньяк, и бургундское с анжуйским, а вы немерено заливаетесь самогоном, фи!
— Отстань, малахольная, — простонал дед и вошел в номер, прикрыв за собой дверь. – Злыдня наша сюда рвётся, говорит, придумала что-то.
— Злыдни по ночам с ле криминель самогон хлещут! – возразил Машин голос.
Михалыч выглядел откровенно не важно. Шаркая громче, чем обычно и морщась от каждого движения, он по стеночке добрался до своего мешка, со стоном опустился на колени и нырнул в него с головой. Да, похоже, погулял вчера дед знатно.
Я быстро оделся и крикнул Маше, чтобы заходила.
Войдя, она фыркнула в сторону Михалыча и с самым заговорщицким видом заявила:
 — Бонжур, мсье Теодор. У меня родился план, гениальный, разумеется.
— Убивать деда не дам! – твёрдо заявил я. – Пусть мучается. В другой раз не будет так напиваться.
— Вот, — прохрипело из мешка, — вот оно, родимое…
Михалыч появился на свет божий, держа в трясущейся руке небольшую склянку с темной жидкостью внутри. Он дёргал пробку дрожащими пальцами и никак не мог справиться с ней и, наконец, тихо зарычав, ухватил её зубами, выдернул и выплюнул в сторону. По комнате тут же поплыл аромат химической лаборатории, где сумасшедший алхимик в поисках философского камня, смешал аммиак с серой.
Я закашлялся, Маша сделала шаг назад, а Михалыч, зажав нос и зажмурив глаза, влил в себя содержимое пузырька. Его сильно передёрнуло, тело исказилось, как изображение в телевизоре при плохом сигнале, во все стороны посыпались сначала красные, а потом зеленые искры, будто запалили гигантский бенгальский огонь и Михалыч взорвался. Ну, мне так сначала показалось. С громким хлопком дед исчез в багровом вонючем облаке, которое, впрочем, тут же рассеялось, а на его месте стоял улыбающийся Михалыч.
— Вот так вот! – он картинно упёр руки в боки, топнул ногой и торжествующе посмотрел на нас, растеряв все признаки жестокого похмелья.
Нет уж. Вот так лечиться, лучше уж совсем не пить.
— Ну, вы закончили? – капризно протянула Маша.
— Да, Машуль, что ты там придумала?
Она едва открыла свой прелестный ротик, как из мешка послышался голос Кощея:
— Федя? Федор Васильевич?.. Чёрт темно-то как… У вас там что, еще ночь? Федька?
Михалыч всплеснув руками, опять нырнул в мешок, но тут же появился обратно с зеркальцем в руке.
— Здравствуйте, Ваше Величество.
— А, вижу тебя теперь… Ну, Федор, вовремя ты меня предупредил. И правда, гости ко мне прилетали.
— Да вы что?! Смелые какие оказывается.
— Наглые, — отрезал Кощей, но тут же захихикал. – Встретил я дорогих гостей как положено!
— Они хоть живы, Ваше Величество?
— Живы. А зря. Я не стал им мешать, как мы вчера с тобой договаривались. Затаился.
— А что им надо было от вас?
— Переворошили всё у меня в кабинете, бумаги с тайными планами, что я специально на видном месте оставил, спёрли.
— Надо же…
— А бабка еще с котлом мне намудрила. Я к их приходу залил всякой гадости в него, помоев плеснул, зелья, какого не жалко накидал, а Яга как увидела котел на огне, да как стала вокруг него прыгать, пытаясь разгадать, что же там! — Кощей залился хриплым смехом. – И не поверишь, Федька, разгадала-таки! С умным видом битых полчаса втолковывала участковому, какое я злодейское зелье сварил да как его испортить надобно.
Мы дружно захихикали.
— А этот аспид участковый, чуть моё зеркало дальневидное не разбил, — пожаловался Кощей. – Я как раз, приняв позу самую зловещую, по зеркалу требовал показать то Лукошкино, то Орду, а под конец еще и караван мельком обозначил. Никитка этот, как увидел и давай пакостить, едва-едва успел я зеркало подхватить.
— Вредитель какой.
— Истинно.
— А что за караван, Ваше Величество?
— А я разве не говорил? Опять склероз разыгрался, пора снова на воды в Баден-Баден…
— Ну что вы, Ваше Величество, вы у нас еще хоть куда! Так что за караван там?
— Караван? Какой караван? Ах, да. Я пока Орду не трогаю, но чтобы Горох не скучал, пару недель назад отправил караван на Лукошкино, послезавтра должны будут подойти к вам. Я велел караван снарядить нарочито подозрительным, чтобы шамаханами от него за версту несло.
— Не пойму что-то гениального замысла, Ваше Величество. Просветите, а?
— Ну, Федор Васильевич… — Кощей развел руками. – А самому подумать? Ладно, время дорого, расскажу. Идет караван в пятьдесят человек да четверо караванщиков. Всё как обычно, только везут они здоровенные ящики, в которых можно хоть оружие спрятать, хоть самих шамаханов.
— А, вроде как диверсионный отряд для нападения на город изнутри?
— Точно. Вот и посмотрим, как Горох засуетится, да что делать будет.
— Так он наверняка впустит их в город, запрёт войсками в узких улочках да побьёт караван.
— Вот и я на это рассчитываю, — кивнул Кощей. – Тогда, надеюсь, этот пьянчуга Горох наконец-то поймёт, что это уже не шуточки и что я вполне серьёзно атаковать город собираюсь.
— Понятно. А не жалко своих шамаханов под пищали стрелецкие подставлять?
— Там моих шамаханов, — хмыкнул Кощей, — только четыре караванщика. А остальных наняли из каких-то южных земель людишек. То ли таджиков каких-то иранских, то ли вообще хазаров каких, я и не интересовался, да и какая разница?
— Ну, всё равно жалко.
— Да не побьют их. В плен возьмут и всех делов. А наших потом выкупим или обменяем, обычное дело. Да что ты за них так переживаешь как за меня, любимого?
— Да не ничего, это я так. И чем всё закончилось с вашими гостями-то?
— Да ничем. Улетели они обратно очень гордые собой, что Великому Кощею хвост накрутили да планы его тайные выведали.
Кощей снова захихикал, а потом быстро распрощался, отметив, что ждать участкового назад надо к вечеру.
— Дела… — протянул Михалыч, пряча зеркало.
— Да вроде нормально пока всё идёт. Маша, так что там у тебя?
— Я тут подумала, раз с немецкой кирхой такая сплошная мистерия, то, возможно, следует мне повидаться с немецким аббатом и попытаться разведать обстановку?
— Ну-у… — протянул я, — идея в принципе хорошая, только как ты собираешься подобраться к этому попу? Скажешь, что моя невеста и тоже хочешь в католичество перейти? Да и с чего он тебе рассказывать свои тайные дела будет?
Маша улыбнулась:
— Нет, мон ами Теодор, я явлюсь ему в своем облике натурель.
— Голышом, что ли?
— Давай жги, девка!
— Фи на вас. В естественном своём виде.
— Вампиршей?! – охнули мы хором с Михалычем.
— Пуркуа па? – пожала плечиками Маша. – Выдам себя за представителя адских сил.
— Хм… Если поп тут ни при чем, то он тут же за ведром святой воды побежит, а если замешан в заговоре…
— То сочтёт Машеньку посланницей ада и может разоткровенничаться, — закончил дед.
— А что? Дельно. Только как это провернуть?
— Пад проблем, мсье Теодор.
— Машенька! – взмолился я. – А давай на русском, а?
Маша опять пожала плечами и старательно перевела:
— Нет проблем, господин Захаров. Так понятнее?
— Маша!
— Ну, хорошо. – Маша примиряюще подняла ладошки. – Оденусь, как положено, выжду момент, когда пастор будет один в церкви и проскользну незаметно к нему, а там попытаюсь завести разговор.
— А как ты в своём кожаном костюмчике до Немецкой слободы через весь город дойдёшь?
Маша открыла и тут же закрыла ротик, Михалыч полез пятернёй в затылок, а я просто задумался без всяких сопроводительных жестов.
— Пущай идёть в сарафане, а на месте переоденетси, а мы прикроем.
— Не, Михалыч, увидят, народу же в городе полно. Вот кабы в карете подъехать…
— Да откель мы карету возьмём? Разве телегу с сеном…
— Фиг, мон шер!
— Маша, а ты облачком, ну, туманом, долго можешь рассекать?
— С полчаса, мсье Теодор, потом покушать надо будет. Лучше – крови, но можно и пирожок.
— За полчаса не успеем.
— Не успеем, внучек… Эх, а ить хорошая мысль была…
— Облачко, облачко… О! Есть! Мы Машу в твой кошель безразмерный запихнём!
Сотруднички задумались.
— Дык всё одно полчаса мало донести девку до слободы…
— В кошеле амбре, наверное, совсем не шарман…
— Не-не, мы сделаем лучше. Маша сейчас облаком своим нырнёт в кошель, а в нём вернётся в обычный облик, а как придём к слободе, она опять облаком выскользнет и отправится к пастору, а как в церковь попадёт, снова свой облик кожаный примет.
— А что, могёт и получиться.
— Кошелёк у дедушки Михалыча, наверное, грязный…
— Так. Давай, Михалыч, освобождай свой кошель. Маша, иди, переодевайся в свою любимую кожу.
— Да кудыть я всё добро дену?!
— Здесь и сложишь, а вернёмся, снова в кошель запихаешь.
— Сопрут.
— Не сопрут. Запугаем хозяина и всё.
Дед, ворча, начал освобождать свой кошель. Первыми появились уже знакомые мне портянки. Исподнее, ковшик, несколько разномастных пузырьков, кремневый пистоль, самовар, кусок серого мыла, два кирпича, тазик, моя флешка, огниво, зеркальце не волшебное, маленький табурет, трубка с кисетом, три полена…
— Дед, вот на фига тебе столько хлама с собой таскать?!
Михалыч что-то сердито бормоча, продолжал опустошать кошель. Повернувшись ко мне спиной, он периодически запихивал что-то под одеяло, косясь на меня, не подглядываю ли? Да больно надо было.
В общем, через полчаса уговоров, крика, ругани, обещаний расстрелять всех из дедова пистоля, мне удалось привести нашу группу в боевое состояние. Маша, обернувшись сгустком тумана, втянулась в кошель, как табачный дым в пылесос и вскоре с пояса деда послышался тихий голос:
— Фу, тут пахнет!
И мы пошли на дело.
Внизу Михалыч что-то пошептал хозяину постоялого двора и у того рожа посерела, потом побледнела и он часто закивал, крестясь.
— Что ты ему сказал? — поинтересовался я, когда мы вышли на улицу.
— А ничего, — отмахнулся дед. – Сказал, что три мертвяка там после Машиного завтрака лежат мол, как вернусь, приберу.
В кошеле возмущенно пискнуло.
 
* * *
 
А на улице было хорошо. Ласково светило солнышко, а воздух, после спёртого кабацкого, оказался свежим, бодрящим. Народу вокруг было мало, наверное, весь люд опять ошивался на базаре и мы, болтая ни о чем, шагали в сторону Немецкой слободы.
На полдороги со мной связался Калымдай. Новостей особых не было, участковый с бабкой еще не вернулись. Я предупредил, что идём на дело и поблагодарил Калымдая за отличную службу от имени Кощея.
— Хорошая штука эта твоя булавочная связь, Михалыч.
— А то!
— Эх, нам бы такую, только на постоянной передаче сигнала в отделение засунуть, а? Все бы их планы знали.
— Это да, внучек, ить только как туды сунуться, в милицию-то?
— К голубю булавку привязать и на крышу им посадить.
— Ага, а он тебе так и будет там сидеть дурак дураком?
— Ну и голубя к крыше привязать.
— А всё равно не услышим ничё через крышу.
— Это да. Сразу в дом бы запихнуть. Мухой там или тараканом.
— Блохой.
— Ну, или блохой. Только к блохе булавку уже не привязать. Да и где её взять? По собакам местным да кошкам вычёсывать? – я хихикнул.
— У Кощея есть.
— Что есть?
— Блоха.
— У Кощея блохи?! Фу-у-у… Нахватал, наверное, когда черных котов душил. Надо от него подальше держаться, пока не выведет.
Михалыч вдруг резко остановился и постучал меня пальцем по лбу. Больно, блин!
— Федька, ты меня вроде и слушаешь, а ничё ить и не слышишь. Я тебе русским по белому талдычу – есть у батюшки Кощея блоха такая для тайных дел приспособленная.
— Это как? Дрессированная что ли?
— Да тьфу на тебя, прости господи! Ты про умельца Левшу слыхал ли?
— Это тот, который как раз блоху подковал?
— Он самый. Вот Кощей-батюшка еще пару лет назад у него десяток таких блох и заказал. Денежек ему отвалил ужас сколько!
— Ну, за хорошую работу заплатить не жалко.
— Это верно, внучек. Вот батюшка наш и заплатил не жадничая. Потом Левшу придушил, чтобы не разболтал, а денежки взад вернул.
— Ну, это как раз в духе Кощея.
— Он такой, злодеюшка наш.
— Понятно. То есть ничего не понятно. Зачем Кощею подкованные блохи?
— Так аккурат для подслушивания же.
— Ну и наловил бы обычных да заклятие на них наложил.
— Не, не держится зелье говорушное на живом-то.
— О как… Понятно. Да, нам бы такую блоху да в отделение, а? На кота ихнего Ваську подсадить и всё услышим.
— Хорошо бы, да только как на него подсадишь-то?
— В терем как-то надо блоху подкинуть, а она уже сама вкусненькое найдёт.
— К кирпичу привязать и в окошко запустить? – захекал Михалыч.
— Ну, теперь ты начал прикалываться, дед. Давай серьёзно, а вдруг выгорит? Это же нам какая подмога будет!
— Ладно, внучек, давай серьёзно. Значиться надоть блоху в терем как-то подкинуть…
— Угу. Сами мы её никак не подкинем, на чужое животное, ну, на собаку например, подсадить мы блоху можем, но кто же собаку в терем пустит? Да и псине много ли интересу в дом к ним идти?
— Коту, когда гулять будет, на спину посадить.
— Да ну. Жди, когда он на прогулку выйдет, а потом еще попробуй незаметно это провернуть. Нет, с котом не вариант.
— На стрельцов бы, только опять же угадай, кто в терем войдёт, а кто во дворе ментовскую службу вести будет.
— Да вот же. Надо гарантированно такому человеку, который в терем попадёт.
Мы задумались, а потом хором сказали:
— Арестант!
А ведь верно. Если даже допрашивать опять во дворе будут, всё равно кот обычно рядом круги выписывает. Да и не будут они во дворе допросы проводить. Нашего парня на улице пытали только из-за того, что вода с него ручьем лилась.
— Отлично, Михалыч! Теперь надо пленного им подсунуть.
— Шамаханов уже рисково — они их сразу в царскую пыточную переправляют.
— Значит, нужен такой, которого обязательно сами допрашивать будут.
— Девку нашу можно им сдать.
Кошель на поясе подпрыгнул.
— Да шутю я, Машенька, шутю.
— Тюрю можно в принципе. Хотя нет, этот поганец может еще пригодиться. Боярина Мышкина хорошо бы, но он и так у них в порубе сидит, не подобраться.
— Ладно, внучек, еще помозгуем, а пока пришли ужо. Внучка, вылазь и порхай отседова.
За разговорами я и не заметил, как мы быстро достигли Немецкой слободы. Остановились на вчерашнем месте под забором, рядом с кирхой.
— Давай, Маша, действуй. Мы тут подождем.
Туманное облачко выскользнуло из кошеля и тихо прошептав нам «дьяк», просочилось прямо сквозь бревна забора.
— Чего «дьяк»? Дьяка заметила что ли? Так он вроде в тюрьме, а Михалыч?
— Не, Федя, я думаю, это она говорит мол, дьяка в отделение подсунуть.
— Дьяка? Так он же в царских подвалах! Это его оттуда вызволить надо, а потом опять милиции подсунуть? Сложно. Хотя дьяк, как вариант, очень даже не плохой.
— Ну, вызволить-то можно. Калымдай прикинется тем же участковым и заберет дьяка для допроса, например.
— Ладно, подумаем. С Калымдаем обмозгуем.
Минут через пятнадцать Маша-туманчик снова просочилась сквозь забор и шепнув «Уходим», нырнула в дедов кошель.
Уходим, так уходим.
По дороге на постоялый двор, Михалыч, под одобрительное попискивание из кошеля, накупил целую корзинку яблок, груш, кренделей да пряников в награду за отлично проделанную работу. А мне ничего не купил, а позавтракать было бы не плохо.
Но я зря на него обижался – кабатчик, ранее предупрежденный Михалычем, уже накрывал нам на стол. А еще за столом сидел Калымдай. Увидев нас, он радостно вскочил и кинулся обниматься, разыгрывая приятную встречу. Ну, я и правда, рад был его видеть.
Михалыч сходил наверх, выпустить Машу и вскоре, едва она переоделась в сарафан и навела древнерусский макияж, они присоединились к нам. По пути дед подмигнул трактирщику, указав взглядом на Машу, а потом на Калымдая и сделал жест, будто вгрызается во что-то. Трактирщик опять побелел и засуетился, передавая половому еду для нас. Михалыч без приколов никак не может.
Каша со шкварками была особенно вкусной. Хотя расстегаи с осетриной и запеченный целиком поросёнок, оказались не хуже. Зря я вчера переживал, унюхав кухонные ароматы, кормили тут отлично.
Маша, расправившись с припасённой для неё снедью, оглядела нас и очень серьезно произнесла:
— Прав оказался монсеньор Кощей, тут самый настоящий заговор против него.
— Так. Тогда надо срочно доложить ему. Пошли наверх, свяжемся с царем-батюшкой.
Михалыч на прощание еще раз подмигнул хозяину гостиницы и мы затопали наверх.
Вызвав Кощея, я протянул зеркальце нашей разведчице.
— Монсеньор, — начала Маша, едва Кощеева физиономия показалась в зеркале, — спешу доложить, что вы были абсолютно правы. Операция против вас уже началась.
— Вот как? Откуда известно сие?
— Я пообщалась с пастором Швабсом из Немецкой слободы под видом посланницы ада, прибывшей для внезапной проверки. Сразу поверив, он ответил на все мои вопросы и подтвердил ваши предположения.
Кощей слушал внимательно, не перебивая.
Как оказалось, пастор этот, фанатик-маньяк по жизни, решил продвинуть католическую церковь на всю Русь. Понимая, что в одиночку справиться с этой задачей ему не под силу, он с величайшим самомнением, задумал подчинить себе демонические силы и с их помощью разделаться сначала со всей российской нечистью, ну, лешими, водяными, русалками и прочими, чем показать всю несостоятельность и слабость православной церкви, в отличие от католической. А потом уже и полностью заменить православие католицизмом. Основную ставку он ставил на некоего демона по имени Вельзевул. Как я потом узнал — это был совсем не слабенький рядовой демон, а самый настоящий представитель высших кругов адского руководства. Ага, он, конечно, взял и просто так подчинился какому-то пастору из захудалого прихода. Не вызывало никаких сомнений, что этот Вельзевул просто манипулирует пастором в каких-то своих целях. Да и цели были понятны – проникнуть на русские земли, распространить свою власть, уничтожить конкурента Кощея и править тут единолично. И фанатик Швабс оказался очень кстати. Времени в запасе у Кощея было еще несколько дней – пастор должен был провести черную мессу для вызова Вельзевула, а для этого надо было еще и церковь подготовить. Ну, перекрасить её изнутри в черный цвет, всякую сатанинскую символику развесить и прочие мерзости.
— Молодцы, Канцелярия! – похвалил Кощей, потирая руки. – Клюнули всё-таки демоны на мою наживку. Сейчас Орду еще выдвину на Лукошкино, подкину дровишек в костёр.
— Так Орда же далеко, Ваше Величество, — усомнился я, — ей до Лукошкино, небось, недели две добираться.
— Я не всю Орду пошлю. Сниму просто заградительные отряды на западной границе и разверну к вам. Там шамаханов тысяч пять будет, хватит, пожалуй. А доберутся они быстро, за день-два, не останавливаясь для грабежей по дороге, быстрым маршем.
— Ничего себе отряды у вас по пять тысяч, — покачал я головой. – Ох, Ваше Величество, чуть не забыл! Нам позарез нужна блоха ваша особенная, подкованная. Очень срочно.
— Михалыч, ты разболтал? – взглянул на деда Кощей.
— Так для дела же, батюшка! Задумали мы её в отделение милицейское подкинуть.
— Ладно, будет вам блоха. Подготовлю и сей же час ворона пришлю. Всё, работайте. Марселина, хвалю.
И Кощей отключился.
Мы сидели вчетвером на кроватях и улыбались друг другу довольные собой, пока радостный момент не прервал Калымдай:
— А что вы там с блохой затеваете, Федор Васильевич?
— Ах да. Хотим прослушку организовать в милиции и тут нам без тебя никак не справиться.
Я объяснил нашу идею и Калымдай, подумав немного, кивнул головой:
— Можно провернуть, пожалуй. Под видом участкового, а лучше – Митьки. Ребята как раз сегодня докладывали, что Митька этот, оставшись в отделении за старшего, решил из себя крутого мента строить. С утра на базаре на торговцев панику наводит, шмонает всех подряд и охапками народ вяжет да в ментовку тащит. Задержать его на базаре на полчасика на всякий случай и можно успеть дьяка вытащить.
— Тогда дожидаемся посыльного от Кощея и действуем. Мы на базар рванём, попробуем подстраховать Митьку, а ты сразу в царский терем отправляйся. Не опасно там будет? Не схватят тебя?
— Не переживайте, Федор Васильевич. Я бойца еще одного своего возьму, и сделаем в лучшем виде.
Ворон прилетел через час. Внезапно раздался стук в окно и хриплый голос произнёс:
— Открррывайте, свои.
Я уже встречался с этой птичкой во дворце Кощея. Летал он по всему дворцу, но к нам не заглядывал, о чем я особо и не жалел. Ворон и ворон, только разговаривать умеет. Надеюсь, профилактику от птичьего гриппа регулярно проводит.
— Деррржите, канцелярррские, притаррранил вам подарррочек от Кощея.
Он поднял ногу, к которой была привязана небольшая коробочка.
— Внутри булавка уже заговоррренная и пузырррек с насекомой. Смотрррите, не ррразбейте. Ну, я полетел.
— Погодь, птица, — остановил я его и быстро смотавшись вниз, притащил ворону миску каши со шкварками, оставшейся от завтрака.
— Уважил, — одобрительно кивнул ворон и быстро умял всю миску. И куда только влезает?
Дед запряг Машу, как самую глазастую помогать ему колдовать с блохой, а мы с Калымдаем сидели на кровати, объясняя этим мастерам, как надо правильно организовывать трудовой процесс, за какие именно места держать покрепче блоху да какие песни ей напевать шёпотом, чтобы она не так сильно нервничала. Нет, не убили они нас, но наслушались мы такого…
Блоху обработали зельем, ворон улетел, а мы засобирались на дело, нетерпеливо дожидаясь пока Михалыч запихивал в безразмерный кошель весь свой хлам. На мои увещевания выкинуть всё, он не реагировал и всё-таки впихнул весь мусор и мы, наконец-то покинули постоялый двор.
Перед тем, как разойтись, я протянул Калымдаю коробочку с блохой и булавкой:
— Держи, ротмистр. Блоху дьяку сразу в волосы запихни, лишь бы не траванулась, бедная, а булавку сразу же и проверишь на качество связи.
— А ить всё равно, воину нашему бравому придётся в доме том тайном сидеть рядом с милицией, — заявил Михалыч. – Капля на блохе махонькая, вот и надо недалече быть, а то не добьёт.
— Понятно. Значит, Калымдай, как дьяка к ним подкинешь, отправляйся к Борову, слушай внимательно, что говорить будут и с нами связь держи.
Калымдай побежал в одну сторону, а мы отправились на базар искать младшего мента Митьку. Найти его оказалось легче легкого – по крику.
— Ой, люди добрые! Да что же этот аспид творит?! Людёв хватает без разбору за всякие места и волочёт в милицию свою богомерзкую!
— А ну, подвинься, Потаповна, я сейчас ентому паршивцу оглоблей-то заеду!
— Положь оглоблю, сломаешь, а она денег стоит! Пошли лучше в кабак, никаких моих нервов уже нетути.
— И то. А с дурнем ентим Митькой, пущай участковый сам разбирается. Ему за это деньги плачены.
Когда мы подошли поближе, Митька уже расправился с очередной торговкой. Стрельцы тащили в отделение толстую, орущую бабу, а этот красавчик стоял, широко расставив ноги и уперев в бока руки, гордо поглядывая по сторонам и выискивая очередного ужасного нарушителя закона.
— Как отвлекать будем, Михалыч? Ломом по башке и бежать?
— Не выковали еще такой лом, внучек, чтобы эту орясину свалить.
— Давай из пистоля твоего ногу ему прострелим и бежать?
— Ить не заряжен он.
— Тогда ты спереди зайдешь, закурить попросишь, а я сзади кирпичом его хрястну и бежать.
— Ой, мужчины, — презрительно протянула Маша. – Вам бы только хрястнуть кого!
Она вдруг рванула к Митьке и, подбежав и тря кулачками глаза, завыла писклявым голосом:
— Дядечка главный милиционер! Вы ведь тут самый главный?
— Вестимо, — важно кивнул самый главный милиционер.
— Дяденька начальник, а там одна тётка вместо бруснички в капусту квашеную калину напихала, а я купила, а теперь меня мамка из дому выгонит, а тётка та деньги не отдаёт, а помогите сироте обездоленной, дядечка самый главный!
— Матрёна, небось?! – взревел Митька.
— Она, дяденька, такая толстая, большая, вредная-превредная!
— Точно она. Опять за старое взялась! Ужо я сейчас ей покажу, как над сиротами измываться! А ну-ка пойдём, красна девица, заарестуем её немедля!
— Вы идите дядечка, а у меня шнурок развязался. Завяжу и сразу за вами.
Митька рванул куда-то в ряды, а Маша не спеша подошла к нам и пожала плечиками:
— Вот и всё. Теперь он надолго там застрянет. Видела я эту тётку Матрёну. И пяти стрельцов на неё мало будет.
— Молодец, Машуль! Благодарность тебе от лица Канцелярии!
Теперь оставалось только дожидаться результатов операции Калымдая.
— А пойдемте к царскому дворцу? – предложил я. – Всё равно сейчас делать нечего, а там хоть на дворец посмотреть, а может и Калымдая увидим. Может помощь ему какая потребуется.
Я еще удивлялся, чего это Маша с дедом хихикнули, когда я предложил дворец посмотреть. Понятно стало, когда впереди показалось четырехэтажное деревянное здание, обнесенное высоким забором. Нет, солидно смотрелось, даже красиво, но далеко не дворец. Уж с Кощеевым сравнивать, это один смех только.
— Смотри, смотри! – пихнул меня в бок Михалыч.
Да что ж у него за манера такая?! То в лоб заедет, то в бок пихнёт, больно же!
Я завертел головой. О точно! Около царских ворот прохаживался улыбающийся участковый, вежливо кивая головой всем встречным-поперечным.
Интересно, это сам Калымдай или напарник его? Калитка заскрипела и из нее вышел… Митька! Со спящим дьяком на плече. Участковый кивнул ему, махнул рукой дежурным стрельцам и они с псевдо-Митькой резво зашагали в сторону отделения.
Мы прогулочным шагом направились за ними, стараясь всё же не отстать. До бабкиного терема от дворца было ходьбы минут пятнадцать и за весь путь никто не остановил наших диверсантов и они, преспокойно добравшись до отделения, свернули куда-то в переулочек. А еще минут через пять из переулка вышел Калымдай в уже привычном для нас облике самого обычного мужика в обнимку с другим таким же невзрачным мужичком. Они, пошатываясь и немелодично завывая про какую-то Галю, нёсшую воду, удалились в сторону дома Борова, а мы, восхищенно покрутив головами, отправились на постоялый двор. Через базар, конечно – у Маши закончились фруктовые и кулинарные припасы.
Ближе к вечеру отзвонился, ну, в смысле, связался со мной Калымдай и доложил, что дьяк лежит за овином на территории бабкиного терема, а сама бабка только что с участковым приземлилась в своей ступе.
Когда начало темнеть, мы с Михалычем пошли погулять, а Маша, обложившись пряниками, осталась в гостинице за очередным любовно-слезливым романом.
А мы не зря погуляли. Пройдясь вдоль ближайшего участка крепостной стены, мы заметили, что поверх ее расставлены стрельцы с пищалями и пушками, а фитили у них были наготове и раздуты.
Лукошкино перешло на военное положение.
 
* * *
 
Разбудил меня утром Калымдай по булавочной связи.
Доложил, что дьяк обнаружен Митькой за овином и доставлен им прямиком в отделение. Блоха благополучно сменила невкусного дьяка на более кошерного кота Ваську, слышимость отличная. Ничего интересного в тереме бабки не происходило, разве что допросили ничего не понимающего и не помнящего дьяка да отправили его вместе с боярином Мышкиным в царскую тюрьму.
Я поблагодарил Калымдая за службу и уже хотел было снова завалиться спать, как в дверь заскреблась Маша.
— Мсье Теодор, можно войти? Открывайте, я же слышу, что вы уже не спите.
Ну да, вампирский слух. Я вздохнул, оделся и открыл дверь.
— Мсье Теодор, у меня новая идея, — сходу заявила Маша. – Я буду очаровывать немецкого посла.
— Зачем?
— Ну как же! Мсье Шпицрутенберг такой душка! Очень галантный кавалер, разве вы не замечали?
— Не замечал.
— Ну, конечно, вы все мужчины такие невнимательные, ограниченные…
Грохнула дверь, отворяемая ногой деда, тащившего в руках огромный поднос, уставленный разнообразной снедью.
— Вот и доброго утречка, внучек! А ну-ка сейчас водички-то плесну, умоемся и кушать будем!
— Ага, спасибо. Деда, помогай, что-то я Машу с утра понять не могу.
— Что же тут непонятного? – всплеснула Маша руками. – Кнут Гамсунович очень обаятельный мужчина, настоящий рыцарь. И глаза у него такие… Глубокие и страстные… А кроме того, он не только посол, но и глава всей Немецкой слободы, а значит, в курсе всех дел, включая и церковные.
— Любовь зла, полюбишь и посла, — понимающе кивнул дед.
— Ах, дедушка Михалыч! Ну что вы такое говорите?! Ну, какая тут может быть любовь?! Ну а хотя бы и так, что с того? А если это два сердца встретились на краю цивилизованного мира? А если это настоящие чувства, как в романах?
У меня отвисла челюсть, а Михалыч только махнул рукой:
— Да пусть, внучек. Пусть девица наша развлекается. Тебя что, завидки берут?
— Меня?!
— Ну, вот и славно. Всё равно сейчас дел нет, пусть натомится вволю девка-то, пусть пострадает всласть.
Маша подскочила к Михалычу, подхватила на руки и закружила по комнате:
— Ах, мон шер Михалыч! Мерси, мерси! Только вы меня и понимаете!
— Отпусти, убивица! – захрипел дед в крепких вампирских объятиях.
Бережно поставив Михалыча на пол, Маша повернулась ко мне и скромно опустив глазки заявила:
— Только мне ваша помощь нужна, мон ами Теодор.
— Моя?
— И ваша и дедушки Михалыча.
Оказалось, что Маше для начала нужна была карета. И сидела бы красотка наша в этой карете и ехала бы она мимо Немецкой слободы, да вдруг из-за угла как выскочили бы два страшных злодея, да как бы напали на Машу! А тут появился бы добрый молодец… тьфу! славный рыцарь Кнут Гамсунович, да своей рапирой проткнул бы гадких бандитов и подхватил бы он милую девушку уже практически упавшую в обморок и понёс бы он её на руках своих сильных…
— А мы бы с тобой, Михалыч, — прервал я эти фантазии, — так и остались бы валяться там под забором, зарезанные храбрым рыцарем. Оно нам надо?
— Да и карету енту где мы возьмем, внучка? Разве что у посла и спереть.
— Злые вы, грубые, ничего в галантных отношениях не понимаете. Тогда хотя бы в телохранителей моих переоденьтесь — недопустимо мадмуазель одной по городу гулять.
— Машенька, ведь посол знает меня в лицо. Я же у него про католичество расспрашивал, помнишь?
— Ну, тогда дедушка.
— Машенька, ну какой из меня, старого пер… перца, телохранитель? Я, конечно, ишо о-го-го, но посол же не поверит.
— Злые вы…
В итоге Маша махнула на нас рукой и выклянчила у Калымдая двух элитных шамаханов, которые в образе французских гвардейцев времен Генриха IV, а может и какого-нибудь Людовика, должны были сопровождать Машу по городу. А мы с Михалычем, основательно позавтракав, переглянулись, похихикали и отправились понаблюдать за развитием любовного романа. Всё равно сегодня никаких дел не было, только и оставалось, что убивать время любым доступным способом.
Машу мы обнаружили, разумеется, около Немецкой слободы. В белом воздушном платье, европейского покроя (и где она его только раздобыла?), она смотрелась очаровательной скучающей барышней, вполне готовой к приключениям. Сзади шагах в десяти, с устрашающими выражениями на лицах, за ней следовали пара верзил в европейских же одеждах.
Мы с дедом присели под забором за ближайшим углом и по очереди выглядывали из-за него, пихаясь локтями и хихикая, как первоклашки на перемене.
Маша прошлась по дороге вдоль забора раз, другой, третий, а мы уже не хихикали, а просто хохотали, закрывая руками рты, а Маша, конечно же, заметив нас, украдкой показывала нам кулак. Но ожидания нашей томной красавицы не остались без результата. Большие ворота, протяжно заскрипев, выпустили карету, запряженную четверкой лошадей. Едва карета приблизилась к Маше, как та уронила в пыль свой белоснежный платочек и громко ахнула. Карета тут же остановилась и выскочивший из нее посол поднял платочек, едва не коснувшись пыли локонами парика и галантно подал его Маше. Та приняла его, сделав книксен и, пообщавшись о чем-то с послом пару минут, уселась в карету и умчалась в неизвестную нам романтическую даль, совершенно позабыв о своих телохранителях.
Мы махнули шамаханам, жестами показали, что они могут быть свободны, да и сами отправились к себе на постоялый двор. Михалыч убежал на базар за припасами, а я прилег и как-то незаметно для себя заснул. Сказывались последние напряженные дни.
Снилась мне почему-то Маша, стоящая на носу «Титаника». Она вдруг погрозила мне пальцем и процитировала знаменитую фразу из фильма, почему-то голосом посла: «А царь-то не настоящий!». Вот к чему бы это?
Маша заявилась только под вечер, раскрасневшаяся и жутко довольная.
Оказалось, не смотря на военное положение, посол заставил стрельцов открыть ворота города и увез Машу кататься по окрестностям. В подробности Маша вдаваться не стала, только томно закатывала глаза и вздыхала: «Ах, шарман!»
 
* * *
 
Хорошо, а главное — вкусно отужинав, мы решили уже было ложиться спать, но вызов Калымдая, отменил такое славное начинание.
— Федор Васильевич, — зашептал он взволнованно, — участковый на старое кладбище сейчас собирается!
— Да волки его задери! Зачем? – я махнул деду с Машей мол, подключайтесь к разговору, чтобы потом не пересказывать.
— Хитрый он, умный, решил проверить, а Тюрю ли на самом деле похоронили. Бабке он тут талдычил, что шамахан там в личине, скорее всего. А если и не шамахан, а самый настоящий Тюря, то надо мол, у него по карманам пошарить мол, небось, колечко волшебное с собой носил постоянно. Ну и…
— Да и хрен с ним. Делать ему больше нечего, пусть идет и копает. Нам всё равно, что он там найдет, и так и так хорошо и путанно.
— Федор Васильевич… — раздался вдруг смущенный донельзя голос, — а можно и я на кладбище схожу?
Маша яростно закивала головой, а Михалыч показал оттопыренный вверх большой палец.
— Ну, можно, наверное, только зачем? – недоумевающе спросил я.
— Пошалить немного. Такой момент удачный выдался, жаль упустить!
— Ну, как дети малые… Ладно, давай, только не спугни его, пусть задуманное совершит. Отбой.
Я посмотрел на своих компаньонов:
— Ну? Что вы еще затеваете?
— Феденька, внучек и мы с Калымдаем пойдём. Маша, свяжись с ним, скажи, пусть за нами зайдёт и вместе отправимси!
— Да зачем вам это? Не понимаю.
— Не понимаете, мсье Теодор, — кивнула Маша. – Это же жуткий шарман, попроказничать на кладбище ночью!
— Ну и развлечения у вас тут…
— Идём с нами, внучек, смеху-то будет!
— Думаешь? Ну, ладно, пошли, всё равно днём выспался, не засну уже.
— Вы не пожалеете, Теодор! – захлопала в ладоши Маша.
Уже совсем стемнело, когда за нами зашёл запыхавшийся Калымдай.
— В полночь они решили выйти, — доложил он. – У нас еще час в запасе есть.
— А далеко оно, кладбище-то?
— Недалеко, версты полторы от города.
— Ну, пошли тогда.
Мы незаметно, даже не наткнувшись ни на один стрелецкий патруль, проскользнули к ближайшей крепостной стене и только сейчас я задумался, а как же мы выберемся из города?
— Никаких проблем, мсье, — успокоила Маша, по причине ночной поры щеголявшая в своём привычном кожаном костюмчике.
За её спиной вдруг раскрылись огромные крылья и она, легко подхватив одной рукой меня, другой Михалыча, взлетела высоко в небо, а через минуту плавно опустила нас на землю, метрах в пятидесяти по ту сторону стены.
— Ну, ты даёшь… — выдавил я из себя, ошарашенный внезапностью полета.
Но Маша меня не слушала и тут же снова воспарила в небеса, а через пару минут вернулась с хохочущим Калымдаем в охапке.
 Тут как специально разошлись лёгкие облака на небе и луна, огромная такая, как в голливудских фильмах, только без санта-клаусов или велосипедистов, пролетающих на ее фоне, ярко осветила всё вокруг.
До старого кладбища и правда было совсем близко, да и не заметил я дорогу, поддавшись веселому настроению моих соратников по хулиганству. Знаете, как в детстве, бывало, готовишься нашкодить или какую еще каверзу затеваешь, а сам в предвкушении аж ходуном ходишь от радости. И зачастую эта радость может быть и посильнее, чем от последующей проказы.
Так, хихикая и перемигиваясь, мы и добрались до кладбища. Страшно? Смеетесь? В такой-то хохочущей компании?
Маша, как основной специалист по загробной и около того жизни, взяла на себя общее командование, стратегию и тактику.
— Вот могила вашего шамахана, мон ами Калымдай, — она указала на свежую могилку с мореным деревянным крестом. – Дедушка Михалыч спрячется совсем рядом и выйдет, когда могилокопатели подойдут поближе.
Дед, хихикнув, отошел в сторонку и затаился за деревом, которых на кладбище было множество.
— Вы, мсье ротмистр и вы, мсье Теодор, прячьтесь за могилками неподалеку. Сидите там тихо и ждите моей команды. Как увидите, что началось, создавайте большой шум. Ах, это будет прекрасно!
И Маша скрылась в глубине кладбища, а мы с Калымдаем отошли на пару могилок дальше и удобно расположились, скрывшись за надгробными памятниками.
— А чего это она про «началось» говорила? – спросил я Калымдая. – Я что-то не понял, чего она затевает.
— Мадмуазель Марселина наверняка решила мертвецов поднять, — откликнулся Калымдай и хихикнул. – Ох и веселье-то будет!
— Мертвецов?! А так можно? А они нас не сожрут? А участкового?
— Не волнуйтесь, Федор Васильевич, наша мадмуазель как настоящий вампир, своё дело знает. Они, кровососы эти, любят пошалить с мертвецами. А наша барышня как раз и будет управлять ими. Сами-то они бестолковые и шага сделать не смогут, так и будут топтаться на месте, пока петухи не заорут.
— А у Кощея во дворце скелеты просто живчики, так и носятся с саблями наголо.
— Так это – другое дело. Его Величество заколдовал их, а мадмуазель Марселина просто подымет и управлять будет. И на счет покушать уж не беспокойтесь, они же мертвые, им ни еда, ни вода не нужны.
— Ладно. – Я чуть успокоился, но еще один момент тревожил меня. – Калымдай, а вот то, что твоего парня тут потревожат сейчас, могилу его раскопают, это для тебя ничего? Ну, ваших обрядов не нарушает?
— Всё в порядке, Федор Васильевич, в могиле только пустая оболочка, а Бодухан сейчас на небесных полях стада гоняет или с прекрасными девами вино пьет.
— А ладно. О, смотри, вроде идет кто-то?
— Точно! Идут наши менты! Теперь тихо сидим.
Два силуэта, один пониже, другой совсем здоровый, с лопатами на плече пробирались между могилок и были уже совсем недалеко от нас.
— Ну где тут свежие могилы? – донесся до нас голос участкового.
— Тут, батюшка, вона и вона ишо, — отвечал ему Митька, почему-то очень писклявым голосом.
— Да ладно тебе, Митька, не бойся! Бери лопату и копай.
— Да кто боится, кто боится?! – взвизгнул этот бугай. – Вот, пожалуйте, вам лопата, мне лопата…
— А мне? – спросил Михалыч, выходя из-за дерева.
Они аж подпрыгнули! Участковый резко развернулся к деду, принимая боевую стойку, а Митька рухнул на колени, закрестился и заголосил молитву.
Мы с ротмистром захихикали, закрывая рты ладонями.
А наш дед заливался соловьём:
— Ох и в недоброе место и время занесло тебя, сыскной воевода! Ить места тут страшные, древние, таинственные, никто сюда ночью ходить не осмеливаетси. А уж, ежели кто и зайдет…
— То что? – пропищал Митька.
— То всё.
Митька икнул.
— Ладно дед, хватит нас пугать, — бодрясь, перебил его участковый. – Подскажи нам лучше где тут могила Тюри, казначея царского.
— Да вона она, внучек! Сюда, сюда проходите.
Милиционеры, поплевав на ладони, принялись раскапывать могилу, а Михалыч потоптался немного рядом, да и тоже взялся за лопату.
Вот скажите мне, по какой такой правоохранительной логике они с собой именно три лопаты захватили? Неисповедимы пути нейронов в мозгу милицейском.
Копали они минут десять, я даже заскучать успел. Наконец вытащили гроб из ямы и, поддев крышку лопатами, открыли и тут же шарахнулись в стороны.
— Чего это они? – недоумевающе спросил я у Калымдая. Он только пожал плечами.
— Чего это он? – завизжал Митька, вторя мне. – Дедушка! Чего это он к верху задом перевернулся?! Может он упырь?!
— Нет, сынок, это не упырь. Упырей, что кровью да мясом человеческим питаются, ты и не видел еще. Не боись, ночь, она длинная… – успокоил Михалыч.
Митьку затрясло, а участковый, перевернув покойника и обшарив его, выпрямился:
— Нет перстня с хризопразом. Вообще ничего нет. Жаль, такая версия хорошая провалилась. Ладно… Митька, давай крышку, будем закапывать обратно.
Но закопать у них не получилось. Едва они водрузили крышку на гроб, как тот очень заметно задергался…
Митька снова рухнул на колени, а Михалыч, воздев руки к небу, заголосил:
— Ох чую я силы злые, нечистые подымаются из-под земли сырой! Ох и недобрые дела тут будут свершаться сей же час! Ох прольётся кровушка-то православная, разлетятся косточки-то по всему погосту!
Участковый пихнул крышку и она загремев, рухнула на землю.
— Ничего и не страшно, — протянул он. – Просто покойник опять к верху задом перевернулся. А почему?
— А потому что ночь сегодня такая! – завыл наш дед. – Колдовская и лютая!
Участковый, надо отдать ему должное, на вопли Михалыча не обращал особого внимания, а увлеченный загадкой размышлял вслух, стараясь понять, что же и почему происходит. Зато Митьку трясло, как Михалыча утром с перепоя.
— А ну-ка, ну-ка, — участковый вдруг наклонился и стащил с покойного штаны. – Ну точно, шамахан! Смотри, Митька! Значит, казначей Тюря жив, а вместо себя подставил нам шамахана! Я был прав – именно Тюря и является главой всего заговора и сейчас преспокойненько руководит всей бандой, сидя в тайном месте в самом сердце Лукошкино!
Мы опять хихикнули.
Сзади зашелестело, я обернулся и икнул а-ля Митька: ко мне подходил натуральный зомби! Покачиваясь, с трудом держа равновесие, весь в лохмотьях и с кусками отваливающейся гниющей плоти, это порождение Голливуда упорно пёрло прямо на меня!
— Ага, наша мадмуазель начала, — произнес спокойный голос Калымдая и меня сразу отпустило.
Тьфу зараза! Это же Маша, как и обещала, науськала мертвецов на милицию.
А мимо меня со всех сторон уже шагали и другие зомби и настоящие скелеты, упрямо продвигавшиеся между крестов к могиле лже-казначея.
Участковый пыхтя, пытался вместе с Митькой приладить назад крышку гроба и ничего не замечал вокруг.
— Берегись, участковый! – заорал Михалыч, когда первые красавчики приблизились к ним.
Ивашов резко выпрямился и с размаху вогнал лезвие лопаты прямо между зубов ближнего скелета.
Я прям зауважал его. Парень не растерявшись месил приближающихся покойников лопатой, громко хекая при каждом взмахе. А вот Митька рухнул в раскопанную могилу, да еще и гроб, покачнувшись, сполз вниз прямо на него. Больше Митька участия в дальнейших событиях не принимал. А жаль. Очень уж он визжал душевно.
— Бу-у-у-у!!! – завыл рядом Калымдай.
— Ы-ы-ы-ы-ы!!! – заорал и я, прерывая свои вопли хохотом. И уж поверьте, хохотал я искренне.
А участковый старательно и не без результата отмахивался лопатой. Вырубал он мертвяков, если сносил им головы, а так, безрукие и безногие, они всё равно старались подойти или подползти, тут уж кому что удавалось. Я с интересом ожидал дальнейшего развития. Мертвецов Маша подняла много и справиться со всеми участковому было не реально. Затопчут же, навалятся всей толпой и затопчут. Но тут поле зомбо-битвы кардинально изменилось. Какой-то покойничек, ухватившись костлявыми руками за участкового, вдруг издал протяжный вой и, рухнув на землю, рассыпался серым пеплом.
— Бабка амулет наколдовала участковому как раз против мертвецов, — пояснил шёпотом Калымдай. Хотя уже можно было говорить во весь голос. – Как чувствовала старая ведьма.
А участковый рассвирепел. Он содрал свой амулет и уже сам гонялся по кладбищу за мертвецами, успешно превращая их в пыль.
Сверху раздалось хлопанье крыльев, а за ним последовал жуткий крик, эдакая смесь уханья совы с воем волка.
— Мадмуазель Маша, — уважительно пояснил Калымдай и вдруг его глаза округлились. – В сторону!
И он, завывая, на четвереньках поскакал в соседние кусты.
Я оглянулся. На меня, открыв зубастую пасть, бежал, сильно качаясь, скелет, а за ним вытаращив глаза и размахивая амулетом на веревочке над головой, как стройбатовец армейским ремнём, мчался участковый, не переставая орать на одной ноте:
— А-а-а-а-а-а-а!!!
Я по примеру Калымдая скакнул в кусты, так же громко завывая и хохоча, только уже несколько истерически от переизбытка впечатлений, хотя про себя и успел подумать, что не хотел бы оказаться на месте Ивашова в эту ночь.
Участковый пронёсся мимо, догнал и огрел бегущего покойника ладанкой по башке и на мгновение скрылся в клубе пыли. Пыль рассеялась, а участковый заозирался по сторонам. Никто больше не нападал.
Зашелестело и рядом со мной опустилась Маша.
— Какой орёл, — кивнул я на участкового, который устало побрел вытаскивать своего подчиненного из могилы. – Всех твоих подопечных уложил.
— Ну что вы, мсье Теодор, всего два десятка, остальных я сама упокоила.
— Ну всё равно, — отдал я должное Ивашову, — не побоялся парень, молодец.
— Да, — кивнула Маша, вдруг внимательно приглядываясь к участковому, — вполне геройский кавалер. И высокий к тому же, стройный. Да и вообще…
— Маша, тебе посла мало?
— Нет-нет это я так, — задумчиво протянула она. – О, пардон. Мне надо быть у дедушки для финального акта.
Маша исчезла, а я ползком вернулся на ранее облюбованное место, где меня уже поджидал улыбающийся во весь рот Калымдай.
— Смотрите, Федор Васильевич, выход дедушки Михалыча и мадмуазель Маши.
Участковый уже вытащил Митьку и теперь с его помощью устало закидывал землёй гроб, приводя могилу в приличный вид.
Зашаркал Михалыч, участковый резко повернулся к нему, хватаясь за амулет, но увидев деда, расслабился:
— А это ты, дед. Я уж думал, порвали тебя. Цел?
— Да чего мне сделаитси, — прошамкал Михалыч. – А и геройский же ты парень, сыскной воевода! Не забоялси такой тучи нечисти!
 — Ну, если честно, то страшно было. Да тут любой испугается. Ты, дед, разве не забоялся?
— А чего мне бояться? Это будь я живым, страх бы как перепугался!
И Михалыча вдруг окутало плотное облако, а когда оно рассеялось, деда уже на том месте не оказалось. Как и участкового с Митькой. Они, побросав лопаты, улепётывали в сторону Лукошкино, перепрыгивая через могилы, и только визг Митьки висел над старым кладбищем.
Мы с Калымдаем, хохоча, покинули наше убежище, а на встречу, подхихикивая, шагал Михалыч с томно улыбающейся Машей.
Мы дружно смеялись, хлопали друг друга по плечам, делились впечатлениями, перебивая друг друга, пока Калымдай вдруг не воскликнул:
— Ох, ты ж! Солнце скоро взойдёт, поспешить надо, если не хотим остаться на весь день за стенами.
И мы рванули по той же дороге, что и участковый с Митькой и всё-таки успели затемно.
 
* * *
 
Разбудила меня булавка.
Точнее — Калымдай. Уже второе утро подряд! Что же им не спиться-то?!
— Федор Васильевич, участковый с бабкой пошли дом Тюри шмонать. Стрельцов с собой много взяли, собираются основательно там покопаться. Что делать будем?
— А Тюря же там прячется, у себя?
— Так точно.
— Ну и пусть его берут, как раз он свою последнюю роль и сыграет. Расколется у палачей, выложит им всё, лишнюю панику наведёт.
— Понял. Значит, не вмешиваемся?
— Нет. Твоих ребят там нет?
— Только ордынцев с десяток. Эти пусть сами отбиваются.
— Хорошо. До связи тогда.
Я встал, оделся, какой уж тут сон теперь.
Михалыча не было. Вышел, постучал к Маше, её тоже не оказалось на месте. Вот куда они ни свет, ни заря удрали? Пойду у хозяина спрошу, он-то должен был видеть, кто входит, а главное — выходит из гостиницы.
Хозяина расспрашивать не пришлось – внизу за столом сидел Михалыч за большим самоваром. Заметив меня, он тут же вскочил:
— А, внучек! Проснулся, милай? Пойдём, я тебе водички полью, умоешься, а там и завтрак подоспеет. Уж хозяин наш любезный расстарается сейчас. Правда, хозяин?
Мужик в фартуке часто закивал и метнулся на кухню. Запугал его, похоже, Михалыч своими шуточками.
Во дворе, вооружившись ковшиком и бадьёй воды, дед тихо спросил:
— Ты чего, внучек, рано вскочил? Случилось чего?
— Случилось. Блин, на спину не лей! Обыск у Тюри случился. Участковый со стрельцами сейчас там будет шорох наводить.
— Ох, ты ж! А мы что делать будем?
— Да ничего не будем. А что нам делать-то? Можем сходить, постоять в сторонке, посмотреть. А где Маша, кстати?
Дед хихикнул:
— А к хахалю своему, немчуре этой посольской умотала.
— Так рано?
— В ихней слободе кажное утро гимн немецкий поют хором, вот посол её и позвал вместе попеть. Да пущай резвится девка-то. Чай во дворце у Кощея-батюшки засиделася, а тут хоть душеньку отведет. А потом домой возвернётси, да еще и рыдать неделю будет по любви-то несчастной. Опять же развлечение.
Я махнул рукой. Машиной помощи сейчас не требовалось, пусть и правда свои любовные романы в реале отыгрывает, пока возможность есть. Может меньше капризничать будет.
За завтраком мы решили всё-таки прогуляться до дома Тюри, посмотреть, как там участковый с бабкой командуют. Однако туда мы так и не дошли, застряв на базаре.
Мы пылили по базару, уворачиваясь от навязчивых торговцев, старавшихся всячески впихнуть нам свои эксклюзивы, как вдруг дед дёрнул меня за рукав:
— Смотри-ка, внучек, уж не поп ли басурманский там шастает-то?
Я глянул в указанную сторону. Точно, пастор.
Швабс торопливо вошел в большую лавку с вывеской «Торговый дом “Аксенов и сын”».
— Давай, Михалыч поближе подойдем.
Вдоль торгового заведения была прибита доска, образовывающая вполне приличную лавочку, на которую мы с дедом и уселись. Михалыч тут же вытащил из кошеля небольшое вышитое узорами полотенце и, расстелив его на лавочке, махнул пробегавшему мимо пареньку с лотком:
— Эй, малой, что у тебя там вкусного?
— Пирожки с капустой, — затараторил малец, — расстегаи с визигой, пироги с яблоками, печенью, ливером, пирожки с яйцом и луком, свежие, только-только из печи!
— Тащи сюда.
— Дед, мы же только что завтракали! Ну, куда ты накупаешь-то?
— Тихо, внучек, — прошептал Михалыч. — Для отводу глаз это. Глянет кто, а тут два работничка перекусить сели и внимания не обратят.
А верно, молодец дед.
Минут через десять пастор, явно в крайнем раздражении, выскочил из лавки в сопровождении довольно колоритной личности, чья национальность моментально угадывалась по черной шляпе с широкими, слегка обвислыми полями, пейсами, свисающими из-под неё, да характерным носом.
Парочка остановилась недалеко от нас и нам было прекрасно слышно их беседу.
— Херр Шмулинсон, мне необходим всего драй штуки шварц шёлк и фир штуки шварц бархат, ферштейн? Вы мне продавать материя, а я платить деньги!
 — Ви хотите дать мне денег? О ви таки сделали мой день! Только скажите бедному еврею, зачем пастору такой замечательной религии захотелось иметь так много черной материи? Ви решили стать моим конкурентом? Да ради бога! У вас такая большая церковь, столько много места… Хотите я найму бригаду плотников и мы с вами наладим целое производство на такой большой площади? «Абрам и Швабс. Похоронные услуги», это звучит, согласитесь!
— Найн! Ви продавать, я покупать!
— Ну, хорошо-хорошо, пусть будет по-вашему. Только не говорите потом, что я вам не предлагал! А ведь мы могли бы иметь хороший гешефт, нет? И даже расходы поделим поровну. Всё равно нет?
— Найн! Мне нужен шварц материя! Шнель, шнель!
— Все торопятся, все куда-то спешат... Ви посмотрите на этих людей, — херр Шмулинсон обвёл рукой вокруг. – Они тоже спешат. И что? Эта спешка сделала их богаче? Они бегут, спотыкаясь о золотые слитки? Или где-то раздают бесплатные пряники, и они торопятся занять очередь за ними? Зачем торопиться, дорогой господин Швабс? Если ви так побежите, то не дай бог запутаетесь в своей чудесной рясе, упадёте и придётся тратиться на лекарства. А ви знаете сколько сейчас стоит даже простая валерьянка? О, я расскажу вам, сколько она стоит!
— Херр Шмулинсон, — перебил его пастор, подпрыгивая от нетерпения. – Ви продавать мне или найн?
— Ну, зачем найн? Что ви за слово такое полюбили – найн? Вам становится тепло, когда ви так говорите? Или пополняется казна вашей уважаемой церкви?
— Херр Шмулинсон, немедленно продавать мне материя!
— Ну, хорошо-хорошо, — поднял руки обладатель пейсов. – Если ви таки настаиваете, я продам вам немного черной материи, оторвав её буквально от сердца. Ви же знаете, что жители этого славного города, пусть живут они по сто лет даже в ущерб моему бизнесу, почему-то предпочитают оббивать гробы именно черной материей? Да, кто-нибудь может сказать, что это мрачно. Пускай. Пускай говорят, но ми же с вами знаем, что это солидно, престижно. А традиции? Это же важно – традиции. Представьте, что кто-нибудь хочет быть похороненным празднично, в гробу оббитом синим ситцем в жёлтенький цветочек, но его таки не поймут. Безутешная вдова и маленькие дети будут рыдать и сгорать от стыда, а их добрые соседи будут смеяться и показывать пальцами. Ви хотите этого? Нет скажите мне, ви и правда хотите такого?
— О, майн готт! Дай мне сил и терпение! Херр Шмулинсон, или вы продавать немедленно или я уходить и проклясть вас, ферштейн?
— Скажите мне, дорогой господин пастор, ну почему бедного еврея все хотят проклясть? Почему призывают на его и так несчастную голову всяческие ужасы? Может быть ви – антисемит? Признайтесь, я никому не скажу, ви – антисемит?
— Мой терпений нет больше! Я уходить к другим купцам и отдавать им деньги!
— Да-да, все почему-то не хотят покупать у бедного еврея, а несут свои деньги другим. Вот скажите мне честно, у других что, кошерным маслом намазано? Или им предлагают бесплатную мацу, как любимым покупателям? Может быть ви тоже хотите мацу? У меня она есть. Я таки дам вам её, пусть мои детки сегодня останутся без ужина, но для такого господина как ви, дорогой Швабс, мне ничего не жалко. Ну, хорошо-хорошо, я таки продам вам материю. Только это будет совсем не дешево и совсем не сегодня.
— Когда?
— Через неделю. Что ви так подпрыгиваете? Ладно, только для вас через пять дней.
— Найн! Мне надо завтра!
— Завтра ви не найдёте ни у кого в городе. И послезавтра. Господин Аксенов, шоб он был здоров, завезет материю только через два дня. И у нас с ним контракт на всю партию. Когда я посчитаю, сколько мне надо для удовлетворения ритуальных запросов наших добрых горожан, то вся оставшаяся материя будет ваша. И я даже сделаю вам хорошую скидку за ожидание, ви согласны?
— Найн. Я делать вам последний предупреждений! Если вы не отдавать мне материя, то вы её уже никогда не видеть! Ферштейн?
— Найн. То есть я, конечно же, хотел сказать – нет. Не в том смысле нет, что не понял. О, я отлично вас понял! А в том смысле, что у меня уже заключены договора с убитыми горем родственниками усопших, которые с нетерпением ждут результатов моей непосильной работы. Разве я могу обмануть их? И уважаемые покойники тоже долго ждать не могут, поймите их правильно. Приходите господин Швабс через неделю, приносите деньги и будет вам большое счастье, а пока я буду вынужден просить у нашей дорогой милиции защиты. Или ви пошутили? Это же так смешно пугать бедного еврея. Порадуйте меня, скажите, что ви пошутили. Найн?
Пастор плюнул, красиво выругался по-немецки и ушел быстрым шагом, а бедный еврей херр Шмулинсон так и остался стоять, смотря ему вслед, грустно и всепонимающе качая головой.
Мы с дедом многозначительно переглянулись.
— От так от, внучек, — прошептал Михалыч. – Ищет поп немецкий черную материю для кирхи своей. Значится скоро уже срок подходит для мессы ихней богомерзкой, тьфу!
— Похоже на то. Дед, а штука материи это сколько?
— Да у кого как, внучек. Один на сорок локтей выкладывает, другой аж на семьдесят.
— Да, очень неопределенно как-то. А все равно семь этих самых штук, что пастор требовал, не мало на всю церковь?
— Да, поди пойми их. Может, он стены просто в черный покрасит, а из тряпок украшения повесит или на пол положит. Да нам-то какая разница?
— Да никакой по большому счету. Главное мы узнали, что месса в кирхе будет и подготовка к ней идет полным ходом. Надо Кощею доложить. Зеркальце с собой? Ага, давай сюда и прикрой меня.
Я связался с Кощеем и шепотом доложил о пасторе.
— Вот значит как? – довольно проскрипел Кощей. – Клюнула рыбка. Пора ротмистра нашего бравого на дело запускать.
— На какое дело?
Но Кощей уже прервал связь. Ну вот, всегда так. Калымдаю звякнуть что ли? Но тут мои размышления перебил Михалыч:
— Гляди-ка, участковый несётся!
— Верно. Куда это он?
Через базар и правда, бежал Ивашов, подбадриваемый горожанами.
— Эй, участковый, помочь заарестовать кого-нибудь? Ну, хоть кого-нибудь!
— Гляди, Ивановна, бежит-то как! А ноженьки мелькают, а рученьки машут, а взгляд-то какой, как у моего кума, когда тот в кабак намыливаетси!
— Поддай, сыскной воевода! А то ить без тебя всех поймають!
— Фуражку-то не потеряй, Никита Иваныч! Какой же милиционер без фуражки?
Мы удивленно переглянулись.
— Бежим за ним, Михалыч?
— Пойдем за ним, внучек. Нам-то куда спешить?
Потерять участкового было крайне трудно, хотя мы и двигались за ним не сильно торопясь. Стайки мальчишек и просто зеваки, бегущие за Ивашовым, чётко указывали нам дорогу.
— И кудыть это он направляетси? – размышлял Михалыч по дороге. – Не к царю понятно, но и не в отделение несётси. Смотри, на купеческое подворье завернул… Внучек, а видать караван-то наш пришёл уже в город!
— Вроде после обеда должны были прибыть…
— Да точно! Сам гляди – народу-то сколько собралось там!
Действительно, около ворот этого купеческого квартала, обнесенного высоким забором, собралась уже приличная толпа. Мы подошли поближе и Михалыч спросил у первого попавшегося мужика, стоявшего с разинутым ртом и не сводившего глаз с ворот:
— Эй, православный, а чё деется-то?
 — Басурмане под видом купцов к нам пожаловали, — охотно поделился новостями зевака. – Целая сотня али две караваном прикинулися, а у самих там и сабли и пистоли, а говорят и пушку приволокли на верблюде! Ща палить начнут! Разнесут весь город на мелкие щепочки! Тикай, дед, пока не зацепило!
— Тьфу, балабол! – Михалыч сердито повернулся ко мне.
Но расспрашивать нужды уже не было. Гомонящая толпа развлекалась и комментировала происходящее.
— А царь-то батюшка на кобыле своей тудыть въехал! Весь из себя в железо закованный, сабельку в руке своей белой держит, лицо строгое, а взгляд суровый. Ох, полетят сегодня головы шамаханские!
— И стрельцы с ним ажно пять сотен! И пушки со стен поснимали и на басурман целят. Ух, ща пальнут!
— Кум, а кум, а ведь пальнут из пушек, так разнесут тут все стены, а? А может, помочь надобно? Может, товары с подворья разлетятся во все стороны? Может и нам перепадёт чего?
Михалыч дёрнул меня за рукав:
— Пойдём, внучек к дому казначея. Здесь нам делать нечего и так ясно, что удалась уловка Кощея с караваном.
— Кощей?! – услышала Михалыча толстая баба, стоящая рядом. – Ой, родненькие, так там сам Кощей с караваном пришёл! На самом большом верблюде сидит, да мечом-кладенцом из стороны в сторону помахивает грозно! Ох, как кинется сейчас на царя нашего, как снесёт ему голову буйную, спасайся, бабоньки, кто может!
Михалыч опять плюнул и потащил меня из толпы.
Едва мы отошли на квартал, как мимо нас снова пронесся участковый, только уже в обратную сторону.
— Ить как его! – захекал дед. – Насыпали-то соли под хвост сыскному воеводе!
Вслед за участковым пылила толпа зевак. Не скучно тут люди живут, ничего не скажешь.
Когда мы добрались до дома казначея, у его ворот снова бурлила толпа.
Опять ворота, опять высокий забор и ничего не видно. Зато было слышно.
Минут через десять после нашего прибытия вдруг грохнул выстрел, за ним еще один и еще! Раздались крики, звон оружия.
— На ордынцев видать стрельцы наткнулися, — прошептал дед.
Еще пара выстрелов и шум стал затихать. Надеюсь, Калымдая там не было.
Мы промаялись в ожидании еще с полчаса. Ворота наконец-то отворились и стрельцы вывели лошадку тащившую телегу, на которой вповалку лежали мертвые ордынцы. Следом вывели четырех связанных шамаханов, но ротмистра, к счастью, я ни среди убитых, ни пленных, не заметил. И последними из казначейского дома вышли участковый с бабой Ягой.
— А где ж Тюря-то? – шепнул Михалыч.
Я только в недоумении пожал плечами:
— Пошли в тихое местечко с Калымдаем свяжемся.
Тихих местечек в Лукошкино было полно. Остановившись в каком-то закутке, я вызвал Калымдая и от ответа просто… даже затрудняюсь подобрать слово… ну, охренел, пусть будет, как наиболее мягкое, но всеобъемлющее.
— Дворец на связи, — услышал я.
А вы бы не охренели?
— Э-э… Калымдай?
— Так точно, господин генерал.
— Дворец? Гороха?! Да что у вас там происходит?!
— Ну почему сразу Гороха? Мой теперь дворец.
— Калымдай…
— Прошу прощения, Федор Васильевич, зарезвился маленько. Докладываю. В течение прошедшего часа силами десяти бойцов под моим руководством, была проведена операция по пленению царя Гороха и замены его мной в его же обличии.
— Ни фига себе… А с чего вдруг?
— Не волнуйтесь, Федор Васильевич, операция была спланирована давно, лично Его Величеством Кощеем и осуществлена по его же личному приказанию.
— Вот как…
Я всё еще пытался переварить новость.
— И что теперь? Будешь править от имени Гороха под чутким руководством Кощея?
— Ну что вы, Федор Васильевич, — засмеялся Калымдай. – Кому это надо? Просто финальный аккорд нашей провокации. Завтра утром соберу бояр от имени Гороха, позову всё отделение милиции и постараюсь устроить громкое разоблачение тёмных сил Кощея, подло действующих прямо во дворце.
— Ох, по лезвию ножа ходишь, ротмистр, опасно же!
— Опасно. Но это ничего, у нас план отхода продуман, надеюсь, всё будет в порядке.
— Ясно. А что там с Тюрей не в курсе? Участковый его дом обшарил, ордынцев уложил с десяток, а казначея мы так и не видели.
— Уже доложили, всё в порядке с Тюрей. Бабка его заколдовала, он сейчас в виде мухомора в отделении валяется, ждёт завтрашнего суда моего скорого, но справедливого.
— Ты там всё-таки не сильно резвись. А царя-то куда дели?
— Какого царя? А, Гороха… Тоже мне царь, — хмыкнул Калымдай. — Здесь он рядышком в тронном зале. Связали, да за трон же и запихнули. Пускай полежит до моего разоблачения.
— Ну, хорошо, Калымдай. Удачи тебе и будь на связи.
Почёсывая затылок, я повернулся к Михалычу:
— Всё понял, что Калымдай говорил или пересказать?
— Во дворце заместо Гороха сел?
— Угу. А завтра соберёт толпу и позволит себя разоблачить при свидетелях.
— Рисковый парень.
— Да вот же. Ну, мы куда теперь?
— Да никуда, внучек. Никаких дел у нас уже нет.
Мы вернулись на постоялый двор и я весь день промаялся в ожидании завтрашних событий. Отобедал, поспал, отужинал и хотел было опять завалиться, но заявилась счастливая Маша.
— Ах, мсье Теодор! – заверещала она. – Как прекрасен этот мир! А вы замечали, какие великолепные розы растут в Немецкой слободе? Ах, божественное амбре, невероятный шарман!
Надо понимать, дела с послом у неё продвигались отлично. Ну, хоть кто-то радуется жизни.
— Оревуар, мсье! Завтра будет новый солнечный день!
И Маша, расцеловав в обе щеки Михалыча, упорхнула в свою комнату.
А мы вздохнули и завалились спать.
 
* * *
 
Этим утром меня разбудили нервы, расшатанные последними событиями.
Я проснулся ни свет, ни заря и, дёргаясь, бродил по комнате из угла в угол, переживая за Калымдая и всё сильнее накручивая себя.
Часам к шести утра, меня начало бесить всё сразу. Особенно выводило из себя сладкое посапывание Михалыча. Только одному мне не всё равно! Все дрыхнут, а Калымдай там может отстреливаясь, уходит на черной «Волге» в сторону кордона… Тьфу ты!
— Михалыч!!! – заорал я на ухо деду.
— А?! Что?! Началось?!
— Началось, дед, началось. Утро уже началось.
— Тьфу ты, паразит оглашенный! Чего неймётся-то?
Я только махнул рукой и вышел в коридор.
Постучав в Машину дверь, я томным голосом пропел:
— Марселина, душа моя, вставай! Это я, твой хер-р-р-р-р посол. Пряный такой посол для тихоокеанской сельди.
Судя по удару в дверь, Маша запустила в неё свой сапожок.
Совсем грубая она у нас. Настоящая вампирша. На людей с сапогами бросается.
Я спустился вниз. Ага, хозяин!
— Эй, любезный! – я поманил его к себе.
— Чего изволите, барин?
Запуганный Михалычем, хозяин постоялого двора, он же по совместительству и шеф-повар, угодливо изогнулся передо мной в полупоклоне.
— Чай есть?
Кивок, угодливая улыбка.
— Небось, холодный, вчерашний?
— Помилуй, барин! Сейчас свеженького наведём, самовар ить пыхтит уже.
— Пыхтит он… Вини-Пух, блин. Небось, солома какая, а не чай?
— Азербайджанский есть, грузинский, армянский, всё свежее, только вчера купцы завезли. Еще этот… цейлонский, во! Тоже есть. Изволите ли?
— А аглицкий есть?
Кивок, угодливая улыбка.
— Эрл Грей с бергамотом?
Кивок, угодливая улыбка.
Тьфу, зараза!
— Тогда налей Грея в одну миску, а бергамот в другую и Маше наверх отнеси.
Хозяин закрестился и с жалобными причитаниями побежал на кухню. Завещание писать, наверное.
Немного полегчало.
Я вышел во двор, попинал доски в заборе. Крепкие. Плюнул в колодец. Глубоко. Гавкнул на сторожевого пса. Не боится, зараза. Ну что же Калымдай не звонит-то?!
Калымдай связался со мной только после десяти утра, когда я уже подбивал Михалыча купить парабеллум на базаре и идти захватывать почту и телеграф.
— Всё в порядке, господин генерал, — устало доложил он. – Все живы, потерь нет, задание выполнено.
— Ты где сейчас?!
— Уже у Борова в доме. Тут под носом у милиции меня никто искать не будет.
— Ну, слава всем богам. Как прошло? Ты хоть расскажи, а то я извелся весь в ожидании.
— Чётко по плану. Собрались бояре. Ох и тупые они у царя! Потом пришел участковый с бабкой, ну я на него наорал, заставил доклад сделать. Он свою версию событий изложил да Тюрю заколдованного достал, а бабка Тюрю назад, в человеческий облик вернула.
— Ну-ну, и что дальше?
— А дальше Тюря по колечку волшебному у меня на пальце сразу догадался, что Гороха подменили.
— Ох ты ж… А чего же ты кольцо так открыто носишь?
— Да это я специально, чтобы участковый увидел и призадумался.
— А да, верно. И что дальше Тюря-то?
— А ничего. Прибил я его там же на месте.
— Как?!
— Да просто. Шею ему скрутил, только косточки и хрустнули. Обещал я его прибить за Бодухана, вот и прибил.
— Ничего себе… Ну и правильно сделал.
— Так точно. А тут до участкового наконец-то дошло и про колечко на пальце и про все нестыковки, ну и кинулся он меня с парнями задерживать.
— Да ты что?!
— Ага. Бояре поднялись и туда же. Толпой нас задавили, толстопузые. А тут еще и бабка, карга старая, нашла всё ж таки заклинание от личин наших и проорала его. И мы втроём с парнями в своём истинном облике пред ними и предстали. А участковый еще и Гороха за троном заприметил да и освободил его.
— Жуть какая… И что Горох?
— Да что, Горох? Что он еще мог сделать? Велел нас на кол посадить, а сам кинулся кольчугу одевать, против Орды воевать собрался.
— Да как же вы удрали?
— Идиоты они там во дворце, честное слово. Бояре нас из тронного зала вытащили да стрельцам под охрану и сдали…
— Ха! А стрельцы это?..
— Так точно. Мои ребята. Они и вывели из дворца, а к тому же заклятие бабкино перестало действовать, мы личины-то стрелецкие и накинули.
— Фух, ну и отлично. Молодец, Калымдай. Буду ходатайствовать перед Кощеем-батюшкой за тебя и твоих парней. Рад, что всё благополучно у тебя закончилось.
— Благодарствую, Федор Васильевич.
— Какие планы у тебя дальнейшие?
— Да пока никаких. Сидим, ждём Орду, смотрим по сторонам. Думаю, мы свою работу сделали теперь очередь за Вельзевулом.
— Хорошо. Давай тогда до связи. Удачи!
Я чуть не пустился в пляс. На душе отлегло и настроение стало ну просто отличное.
Солнышко светило ласково, ветерок дул нежный, Михалыч хлопотал на кухне, изредка обмахивая полотенцем хозяина, сидевшего на полу в полуобморочном состоянии. Даже Маша своим счастливо-романтическим видом не бесила, а вызывала лишь умиление.
И всё это продолжалось до тех пор, пока меня не вызвал по зеркальцу Кощей.
Конечно, я вызова не слышал, это Маша со своим вампирским слухом услышала и шепнула мол, монсеньор на связи.
Я метнулся наверх, схватил зеркальце и удивленно уставился на крайне смущенного Кощея.
— Доброго дня, Ваше Величество.
— Здравствуй и ты на многие лета, Федор Васильевич! – как-то преувеличенно бодро заголосил Кощей. – По добру ли, по здорову ли, Феденька, слуга мой верный?
— Э-э-э… Всё в порядке, Ваше Величество, вы как?
— Да я что? У меня как всегда. Что у меня может случиться-то, а?
— Ну а я откуда знаю? Разрешите доложить текущую обстановку, Ваше Величество?
— Да я знаю, всё, Феденька, ты уж не утруждайся, побереги себя. Ротмистр мой уже доложил.
Возникла пауза. Я недоуменно рассматривал Кощея, а он старательно отводил взгляд и чуть ли не насвистывал, смотря куда-то вверх, как напроказивший пятиклассник.
— Ваше Величество, да что с вами такое? – не выдержал я. – Случилось что?
Кощей посмотрел на меня, мигнул, отвел взгляд, снова мигнул.
— Феденька… Федор ты мой дорогой, свет Васильевич… — начал он, а потом, решившись, рубанул: — Сломал я твой компьютер. Как есть сломал железку твою окаянную!
— Мать… — только и смог вымолвить я, опускаясь на кровать.
— А я не специально, — затараторил Кощей. – А я только подошел посмотреть, а он бац! И всё. А я починю. И мастеров немецких найму! Знаешь, какие в неметчине мастера? Самые наилучшие! Починят, что угодно! Ты только не переживай, Федь…
— Ваше Величество…
— Ты, Федор Васильевич, давай возвращайся, наверное. Я тебе к вечеру Горыныча на ту же полянку пришлю, вот и давай лети до дому до хаты. Соскучился, небось, по своей квартирке да по мне, царю-батюшке?
Кощей нёс какую-то ахинею и я даже засомневался в его рассудке.
— Ваше Величество, с вами всё в порядке? Я прилечу, конечно, посмотрю, что там натворили с компьютером, только… Вы и правда, в порядке?
Кощей вдруг протяжно выдохнул:
— Давай, Федь, прилетай. Только я и правда, не нарочно, ага?
— Ага, Ваше Величество, еще как ага.
— Ну и хорошо… И смотри мне там! Царь я или не царь?!
И он отключился.
— Зар-р-раза! – в сердцах произнёс я.
Компьютер было откровенно жалко. Да и себя тоже. Я Кощею нужен был как дешифратор, а без компа я мало, что смогу. Сожрёт или просто выкинет на улицу. Эх…
С досадой отшвырнув зеркальце, я пошел вниз в зал.
— Михалыч! Собирайся. Возвращаемся домой.
— Слава тебе господи! – закрестился хозяин гостиницы.
— Случилось что, внучек?
— Случилось. Этот… работодатель наш, великий и, блин, могучий, мне всю мою аппаратуру сгубил, прикинь.
— Охти ж мне! Что совсем всю?
— Да не знаю я, дед. Сказал, не работает. Вот какого он вообще туда полез, а?!
— Беда…
— Угу. Вечером отбываем по той же схеме. Пойду вампиршу нашу предупрежу.
— Давай, внучек, а я котомку свою пойду собирать.
— Маша! Машуля?.. Марселина, твою дивизию, ты где?!
— Фу, как вульгарно, мсье Теодор! Что вы орёте, как голодная горгулья на соборе Парижской богоматери?
— Собирайся, Маш. Набивай чемодан вещичками, закупай последние сувениры и пряники. Едем домой.
— Абсюрд, мон шер.
— Чего это?
— Я остаюсь, Теодор. Вы можете кричать, бить посуду, топтать самовар вашими плебейскими сапогами, но я остаюсь.
— Пуркуа бы это вдруг? – для соответствия моменту я тоже перешёл на французский.
— Я вам в вашем конфликте с монсеньёром не помощница. Ремеслу я тоже не обучалась и помочь в этом… как его?.. ремонте, я тоже не смогу. Я остаюсь.
— Ну да. С послом, что ли?
— А если и так, мсье Теодор, что с того? Или вы откажете несчастной мадмуазель в маленьком личном счастье?
— Оставь её, внучек, — вмешался Михалыч. – Пусть накобелится вволю, нам она ить и не помощник с твоими приборами, прости господи.
— А, делайте, что хотите, — махнул я рукой.
Мне было совсем не до Машиных гламурных страданий.
 
* * *
 
— Не серчай ужо на девку-то нашу, Федор Васильевич, — утешал меня дед, приспосабливая поудобнее свой необъятный мешок на спине пока мы шагали к восточным воротам Лукошкино. – Пущай тут остаётся. За пастором приглядит, послу карамболь в мозгах наведёт оно и ладно-то будет.
Орда, подкатившись волной с западных границ, обогнула Лукошкино и замерла у восточных ворот, куда мы с дедом и поспешали.
Выйти сейчас из города было невозможно. Стрельцы на стенах готовили пушки, раздували фитили, туда-сюда по улицам метались конные отряды. Даже сам Горох суетился на стене, размахивая саблей и раздавая подзатыльники нерадивым боярам.
— Михалыч, — вдруг вспомнил я давно меня волновавший технический вопрос, — а булавки твои говорушные далеко связь держат?
— Ужо до дворца Кощеева легко достанут, не переживай, внучек.
— Ну, хоть тут без проблем.
— А то. Смотри, Федь, вроде пулять из пушек собираютси?
И правда, над стеной вдруг взвилось дымное облачко и с небольшим опозданием, до нас докатился рокочущий звук. Горох начал обстрел Орды.
— Заметь, Михалыч, — патетически начал я, взмахнув рукой. – Откровенный акт агрессии. Едут себе свободолюбивые, можно сказать, сурово толерантные скотоводы на родину к детишкам своим, жёнам ненаглядным и тут из-за угла кровавый представитель тоталитарного, даже, не побоюсь этого слова, диктаторского режима, коварный так называемый, царь с варварским именем Горох, начинает ни разу не демократический обстрел абсолютно мирного и лояльно настроенного электората! Куда смотрит ООН с ОБСЕ? Где наши правозащитники во главе с ГРИНПИС? И чего ты вообще, дед, слушаешь этот мой бред и не врежешь мне оглоблей для просветления разума а-ля, харе Кришна?
Нервы. Вы же понимаете…
— О-хо-хо, внучек… Видать и правда попёрло тебя, как варяжину с гриба-мухомора. Ты ить потерпи. Сейчас Орда тикать начнёть, мы и рванём вслед за ней, а там и на полянку нашу заветную к змеюке быстрокрылой выскочим.
Я немного просветлел разумом благодаря спокойному рассудительному голосу Михалыча и никакого Кришны не понадобилось.
С утра мне досталось крепко, конечно. Калымдай сначала заварушку замутил, а я перенервничал, Маша свои фортели закидывать начала… Никакие программистские нервы такого не выдержат.
Пардон, в общем, как наша Маша любит говорить.
Засели мы, короче, с дедом невдалеке от ворот дожидаясь удобного момента, чтобы слинять из Лукошкино. А стрельцы царские развлекаются, пуляют из пищалей да из пушек. Грохот стоит, аж уши закладывает. Весело им.
А я под этот грохот и пальбу вдруг задумался о предстоящем ремонте.
А в принципе, если прикинуть, что вообще Кощей наш батюшка, чудо наше в косточках, мог сломать там? Систему грохнул? Так это еще постараться суметь надо, но если и так, восстановлю запросто. Если совсем уж крайний случай – жесткий диск как-то умудрился угробить, так и это не беда. Не физически же, а ошибки я исправлю да просто заново систему поставлю и настрою. Я задумался, над таким вариантом с диском, а не удалится ли что-нибудь ценное? Да нет, вроде ничего такого особо ценного не помню. И бэкапы я регулярно делаю к тому же. А что еще могло произойти? Да и ничего, в общем-то, разве что топором системник рубанули или в монитор копьё засунули. Но это уже совсем дикий вариант. Получается, что зря я себя накручиваю, ничего критичного Кощей не мог натворить. Фух, ну и хорошо.
Я повеселел и вернулся в реальность.
А реальность продолжала грохотать и вонять едким пороховым дымом.
— И не надоест же им, а, Михалыч?
— Как дети малые, — закивал дед. – Дорвался Горох до игрушек.
— Ему игрушки, а шамаханов он поубивает по-настоящему.
— Да и их не особо жалко.
— Вот как? Они же вроде за нас, нет?
— За нас-то за нас, внучек, только дикие они, чисто звери. Хорошо Кощей-батюшка их в строгости держит, а то вмиг бы половину государства нашего разграбили и спалили.
— Так Кощею же того и надо?
— Зачем? – Михалыч посмотрел на меня с крайним изумлением. – Кощею надо, чтобы государство наше было сильным, большим, чтобы крестьяне богатели, купцы так туды-сюды и шныряли с товарами, ремесленники были завалены работой, а бояре заседали бы у Гороха с утра до вечера.
— Э-э-э… Что-то я запутался, деда. Разве Кощей не хочет всех ограбить, поубивать, а сам сеть в Лукошкино и Русью править?
Дед залился хохотом.
— Ой, внучек, ой, уморил! Ой, не могу больше!
— Ну чего ты, Михалыч? – слегка обиделся я. – Чего ты ржёшь, как та белая кобыла  Гороха? Ты объясни лучше.
— Звиняй, внучек, — вытирая слёзы, кивнул дед. – Ить верно, ты же у нас недавно, всего и не понимаешь поди.
— Вот и объясни.
— Феденька, внучек, вот ты сам посмотри. Вот хотел бы Кощей Гороха скинуть, а сам на его место сесть и править, трудно бы ему это далось?
Я задумался, а потом покачал головой:
— А знаешь, Михалыч, а ведь совсем не трудно. Пока мы тут в Лукошкино были, у Кощея сто способов было переворот устроить. Тут же шамаханы, как у себя дома по городу ходят. А еще личины. Вон Калымдай на самом деле царя скинул, а разоблачили его, когда он сам это разоблачение подстроил. Ничего не понимаю…
— Вот! – дед поднял вверх палец. – А ты еще подумай, зачем Кощею-то это надо – править сидя тут?
— Ну, деньжат срубить, власть опять же.
— Ой, да не смеши, Федька! Что у батюшки нашего власти мало? Да он почитай всем нашим царством-государством правит. Только не как Горох, а скрытно, тайно.
— А так бы открыто правил.
— А оно ему надо? Сидеть днями на троне законы придумывать, ломать голову как бы налоги новые посчитать, чтобы и народ не прижать сильно и казне прибыток был? А вдруг война какая? Надо иттить на ворога, землю свою защищать. А засуха или потоп или, спаси господи, мор какой приключится? Это же обо всём ему, Кощеюшке придётся озаботитьси. О государстве, о подданных. А не будет заботиться, кто ему тогда налоги платить будет? Вот и получается, что в своем тайном царстве он куда как проще живёт. Да и богаче.
— Хм-м-м… Знаешь, дед, а я как-то с такой стороны и не смотрел на всё это.
— И Кощею и Гороху нужно сильное, богатое царство. Тут они соратниками становятся, ежели какой ворог на их землю позарится.
— Ну да, верно. А богатое население и грабить выгоднее, да и доля воровская к Кощею больше поступает.
— Верно, внучек. О, затихать вроде пальба стала, а?
Действительно, пушки уже замолчали, да и пищальные выстрелы становились всё реже. У ворот столпилась конница, а позади её уже выстраивались и пешие войска.
— Ага, внучек, сейчас на Орду бросятся. Тут-то и нам не зевать надобно, за ними и мы прошмыгнём.
— А ну пропусти! – заорал кто-то у ворот.
— Царя, царя пропусти! – поддержал другой голос.
И верно, на своей белой лошадке, матерясь и размахивая саблей, Горох пробивался в первый ряд. Бояре висли на нём, завывая, а он только отпихивал их ногами и вскоре, достигнув ворот, заорал:
— Открывай ворота! Открывай к ядрёне фене!
Ворота натужно заскрипели и конная рать начала выливаться из них на простор, а за конниками побежали и пешие воины, а за ними подхватились и мы с Михалычем.
— Ура-а-а!!! – орал Михалыч с подскакивающим мешком на спине.
— Бей шамахан, пособников империализма! – вторил я ему.
Метров сто мы так бежали за ратниками, а потом стали задыхаться и остановились.
Едва переведя дух, я закинул руку Михалыча себе на шею и потащил его в сторону леса.
— Не умирай, дед! Только не умирай! – орал я во всё горло. – Сейчас до леса добежим, я тебе подорожников нарву, рану прикрою! Держись! Ты только держись, а то твоя бабка и меня тогда прибьёт!
— Да ну тебя, Федька! – хрипел Михалыч. – Не смеши, паразит! Мне же рожу страдальческую крючить надо!
 
* * *
 
Короче, улизнули мы из города. Никому до нас дела не было, все Орду воевали. Орде воевать было явно не с руки и шамаханы развернувшись, рванули от Лукошкино в родные свои степи. А мы зашагали на встречу с Горынычем.
Помните, я рассказывал, как по буеракам с поляны добирался? Ну, так и обратный путь, на поляну был не лучше. Нет, живая природа это все-таки не моё.
Змея на поляне не было, а были только тучи комаров и черный круг выжженной травы от того памятного костра, когда Калымдай давал спектакль затаившемуся в кустах участковому. Пока дед мазал меня вонючей мазью от комаров, я вдруг подумал, что этот вот костер он же всего пару-тройку дней назад был, а кажется, будто давным-давно. Столько всего произойти успело за эти дни…
С неба вдруг кто-то сказал «Гав». Нет, не так, вот так: «ГАВ!!!».
Я подпрыгнул на метр в высоту не меньше, а Михалыч вскочил, держась за сердце:
— Горыныч, твою чешуйчатую маму! Ну, какого ты подкрадываешься, нечисть трёхглавая?!
Крайне довольный собой, Змей плавно и совершенно беззвучно опустился на поляну и уставился на нас всеми тремя парами глазищ:
— Хорошо получилось, а? Мы три дня тренировался так подкрадываться.
— Тьфу! – только и сказал дед.
— О, прошёл зуб? – я вдруг заметил, что у средней головы исчезла повязка, а сама она просто светилась от счастья.
— Ага! – средняя распахнула пасть и потыкала когтём в большую дырку от зуба. – Во! Шмотри!
— Ну, куда ты грязной лапой-то! Занесешь инфекцию, полчелюсти потом вырубать придётся.
Средняя испуганно отдёрнула лапу, а крайние головы неодобрительно покосились на неё.
— А где наша Марселина? – пробасила правая.
— В городе осталась на важном задании. Попозже вернется.
— Это хорошо! – закивала правая. – Мы ее потом одну отвезу.
— Ага, давай дерзай, — хмыкнул я. – Ну, полетели?
— Залезайте, — Горыныч опять втянул костяные гребни на спине и мы с Михалычем полезли занимать посадочные места и укладывать багаж.
— Держитесь покрепче, — предупредила левая. – Рванём сейчас резко вверх за облака, а то куда ни плюнь везде всадники, стрельцы, народу сегодня жуть сколько. А Кощей велел скрытно летать. Ну, готовы?
— От винта! – скомандовал я и Горыныч рванул.
Ой, мама, роди меня обратно! Змей стрелой понесся в небо, я еле успел ухватиться за чешуйки, а уж перегрузочки были… Не пойду я в космонавты. Хотя в детстве и мечтал.
Всего за несколько секунд Горыныч пробил облака и теперь под нами простилалось белое пушистое одеяло из пара, полностью загородившее землю.
— А как же вы с зубом-то вопрос решили? – спросил я, заводя беседу с целью скрасить долгую дорогу.
Правая голова басом хохотнула, а левая развернувшись ко мне, заговорила фальцетом:
— А мы в Иерусалим летал.
— Понятно. Израильские врачи и в моём мире считаются лучшими.
— Лекари? Ни одного не видели.
— А зачем тогда летал?
— А там опять рыцари в очередной поход пошли гроб господень отвоёвывать, вот нас сарацины и позвали на подмогу за мешок золота.
— И десять баранов! – добавила правая и облизнулась.
— Где те бараны? – вздохнула средняя. – Ни одного мне не перепало.
— Зубы надо регулярно чистить! – рявкнула правая.
— С сарацинами всё понятно, — кивнул я, — а с зубом-то что?
— Об рыцаря сломал, — хихикнула левая. – Куснул со злости, а зуб хрясь! и нет его.
— А чё он гад кулаком меня в глаз тыкал?! – возмутилась средняя. – А кулак, между прочим, тоже железный!
— Понятно. Только ты всё равно несколько дней пополоскай ромашкой, там, или шалфеем, а то заразу запросто подцепишь.
— Понятно?! – зарычала правая, косясь на среднюю.
— Да понятно, понятно…
— А ты, значит, и наёмничеством пробавляешься? – спросил я.
— А что делать? – вздохнула правая.
— Жить-то надо, — подтвердила левая.
— Хотя и лень, — зевнула средняя.
— Ну и не воевал бы. Мало тебе в лесах кабанов да лосей? С голоду бы уж не помер.
— А денежки, золотишко? – удивилась правая.
— А зачем тебе деньги? На базар ходить?
— Нравится, – лаконично ответила левая.
— Мы на старость коплю, — пояснила средняя. – Выйдем на пенсию, буду валяться на горе золота и бока об него чесать. Знаешь, как здорово?!
— Не знаю.
— А ты попробуй!
— Обязательно. Выйду на пенсию, сразу пойду чесаться.
— Мы бы давно уже гору накопил, — вздохнула левая. – Да делиться золотом приходится.
— С Кощеем?
— Кощей небольшую долю берет, справедливую. – Голова помолчала немного, а потом со вздохом добавила: — Другому Змею мзду непосильную отдаём.
— Гад! – рявкнула правая.
— Собака сутулая с крыльями! – поддержала средняя.
— Немчура поганая! – подвела итог левая.
— Не понял… Еще один Змей Горыныч существует что ли?
Головы зарычали и одновременно сплюнули огненными шарами.
— Повадился тут один на нашу голову на Русь залётывать, а потом и вообще гнездо себе тут свил на горе, — пожаловалась левая.
— Да ещё, скотина блохастая и нашим именем прикрывается! – возмутилась правая.
— Сожрет кого или девицу умыкнет, а царь на нас стрельцов натравливает, — пыхнула дымом средняя. – А мы тут и ни причём вовсе.
— Так вы бы ему рога обломали бы!
— Обломаешь ему… — вздохнула левая.
— Здоровый гад, — подтвердила правая.
— А Кощею не жаловались?
— Говорит, терпи, мол. Время придёт, найдём и на него управу.
— Да дела… — посочувствовал я, удивляясь сложностям змеиных разборок.
— А мы что? Мы терплю…
— А чего еще делать остаётся?
Голоса отдалялись, становились тише, глазоньки мои слиплись и я заснул.
А снилось мне, будто стою я на мостике звездолета «Энтерпрайз», бороздящего просторы вселенной, кручу самый настоящий штурвал как на древних парусниках и курю трубку. Рядом подпрыгивает от нетерпения Дизель и просит тоненьким голоском «Дай покрутить! Ну, дай!». В капитанском кресле сидит Маша и, изредка отрываясь от книги, командует:
— Право руля, мон шер! Так держать!
Дым из трубки заволакивает мостик, но тут распахивается окошко, натуральное такое резное как в избах, в него просовывается голова Горыныча и говорит басом:
— Подлетаем!
Ну вот. Разбудил. А звёзды там были красивые.
Горыныч прошёл густое облако и я увидел внизу свой дом — Лысую гору. Ну да, дом. А другого у меня и нет теперь.
Я попрощался с Горынычем, опять строго-настрого наказав средней голове полоскать зубы и развернулся к входу во дворец. Уже стемнело и я не сразу увидел, что меня тут, оказывается, встречают.
Мой бесовский спецназ всем своим составом из двадцати человек, тьфу ты, бесов, в две шеренги стоял на коленях, опустив головы и выставив рога. Посередине так же на коленях стоял Аристофан с самым жалобным выражением на поросячьей морде.
Я опешил. Утро стрелецкой казни, блин.
— Ты чего, Аристофан?
— Не вели казнить, батюшка Статс-секретарь! — Заголосил он, читая по бумажке заранее заготовленную речь. — Не виноватые мы, господин генерал-пор… порну… блин, неразборчиво… поручик! Не своею волею пошли мы на это злодеяние, а токмо по приказу царя нашего Кощея Ужасного!
— А так и вы к поломке компьютера лапы приложили?
— Не, босс, — Аристофан помялся. – Мы и близко к нему в натуре не подходили.
— Ну а чего тогда спектакль тут разыгрываете? Встали и марш в казарму!
Бесы поспешно и, как мне показалось, радостно вскочили и умчались вниз по проходу, а Аристофан поднялся, но остался со мной, переминаясь с ноги на ногу.
— Ты это, босс… Мы и правда, тут ни при чем. Кощей, он знаешь, какой конкретно страшный бывает? Зашугал нас в момент. Ну, мы и…
— Ладно, разберемся. Пошли, посмотрим, что вы там с компом натворили.
— Не трогали мы ничего, босс, отвечаю. Только Дизеля подержали за руки всё.
— А Дизель тут при чем? – я махнул рукой, обогнул почти квадратного Аристофана и быстро пошел вниз по проходу с виртуальными кошмариками.
Это у Кощея на входе страшилка такая стоит для гостей, а больше – для собственного удовольствия. Вылезают из стен всякие монстры, скелеты, а начнешь пугаться, их еще больше лезет, а уж если о каком-то особом страшилище подумаешь, то и оно появляется. Ментальное считывание образов и их последующая проекция. Круто конечно. Я первое время сюда каждый день приходил, всяких монстров голливудских вспоминал, а потом прикалывался, как они завывают. Только надоело быстро.
Коридор заканчивался воротами с защитой от дураков. Почему? Да кому надо, тот всё равно пройдёт, а случайных посетителей появляющиеся змеи по всей ажурной решетке ворот да зубки как у Горыныча, вырастающие из той же решетки, отпугивали идеально. Да и гостям неуютно было. А служащие проходили, конечно, без проблем. Вот и я, пройдя автоматически открывшиеся ворота, зашагал к себе в Канцелярию.
Перед поворотом в мой коридорчик стояла целая толпа скелетов, с полсотни, наверное. Они переминались с ноги на ногу, шуршали, постукивали костяшками и в целом вид у них был встревоженный. Два беса из Аристофановой банды преграждали им дорогу, угрожающе помахивая саблями.
— Чего это а, Михалыч? – удивлённо спросил я.
— Не ведаю, внучек. Ить только не спокойно мне что-то на душе.
Кое-как продравшись сквозь костлявую толпу, мы свернули в наш коридор. Тут было тихо, спокойно и невероятно чисто. Похоже, что проштрафившийся Аристофан заставил свою команду вылизать тут всё к нашему приходу. И думаю буквально.
— Это, босс… — Аристофан остановился у входа в свою казарму. – Я же не нужен пока? Я тогда пойду, да? Если что, только свистни, я уж без базара тут как тут.
Он отворил дверь, а из неё шмыгнули бесенята Михалыча и радостно вереща, повисли на штанинах деда. Тишка на левой, а Гришка на правой. А может и наоборот, я их пока плохо различаю. Михалыч опустил мешок на пол и почесал бесенят между рожек:
— Ишь соскучились, поросята, — растроганно протянул он. – Ну, хватит ужо, хватит. Пошли домой.
Он снова взвалил мешок на плечо и зашагал по коридору, а бесенята так и остались висеть на дедовых штанах, раскачиваясь и повизгивая.
Хорошо когда тебя вот так встречают. Вот сейчас и я Дизелю между ушей почешу.
А в Канцелярии нас ждал Кощей. Он с задумчивым видом, раскачиваясь с носка на пятку, стоял около моего стола, но тут же обернулся на шум открывающейся двери:
— А, Федор Васильевич! Явился, не запылился? – Он указал рукой на компьютер. – Ну вот. Сломался чего-то.
— Здрасте, Ваше Величество. Лезть не надо, он и ломаться не будет.
— Да оно само как-то, — Кощей виновато развёл руками. – Я и не трогал ничего.
Ага, ну конечно. Компьютеры обычно так и ломаются сами по себе и никто ничего не трогал, не тыкал, не включал. Знакомая песня.
— Ладно, Ваше Величество, будем посмотреть. Сейчас только включим. Дизель! Дизель?.. Дизель!!!
А мой верный Дизель лежал у стены горкой косточек, поверх которых был водружён череп.
— Охти ж мне… — протянул почему-то шепотом Михалыч за спиной.
Я развернулся к Кощею:
— Это что?!
— Чего? – он оторвался от созерцания компа и повернулся. – А, этот… Мешался тут, заноза такая, не пускал меня к компьютеру.
— И вы его убили за это?!
— Ну. И что? – он непонимающе уставился на меня.
— Это же Дизель был! – заорал я.
— Да возьми себе нового, хоть десяток, чего орать-то?
А меня уже понесло:
— Вы что, не понимаете?! Это же Дизель! Он же наш был, как Маша, как Михалыч! Вы теперь вот так спокойно всех нас перебьёте?! На фиг такую службу с таким добреньким начальством! Да я лучше в Лукошкино к участковому подамся! Они друг за друга там горой стоят!
— Но-но! Не забывай, с кем говоришь, смерд!
— Да сами вы смерд, блин!
— Что-о-о?!
Глаза Кощея загорелись красным, он вдруг схватил меня за горло и приподнял над полом:
— Совсем страх потерял, Феденька? Я же вот пальцем шевельну и нет больше Статс-секретаря Федора Васильевича, а?
В кабинете раздался треск. Михалыч, деловито отломав ручку швабры, шёл на Кощея, половчее перехватывая деревяшку:
— Я тебе сейчас шевельну, — протянул он с тихой угрозой. – Я тебе, задохлику костлявому так шевельну, что ты у меня, паразит, десять лет прощение вымаливать будешь!
— Ты чё, Михалыч? – недоумённо повернулся к нему Кощей, не разжимая хватки, а я так и болтался у него в руке, поворачиваясь вместе с ним.
Дышать уже не получалось и я тихо хрипел стараясь вдохнуть хоть крошечный глоточек воздуха.
— А ну положь! – заорал мой дед. – Положь Федьку, сявка ты беспризорная! Волк позорный! Ты на кого батон крошишь, козёл безрогий!
Кощей разжал пальцы и я рухнул на пол, жадно хватая воздух ртом.
— Забыл, паскудник, как я тебя уму-разуму учил?! – надрывался дед. – Ужо я тебе мозги быстро-то вправлю, баклан синюшный!
— Ну, ты дед не загоняйся-то… — строгим голосом начал Кощей, но тут же взвыл, получив шваброй по черепу. Корона слетела и покатилась за диван.
— На Канцелярию…
Трах!
— На святое…
Трах!
— На Федю…
Трах!
— Руку поднял!
Трах!
— Уймись, Михалыч! – заорал Кощей, тщетно стараясь увернуться от мелькавшей в воздухе швабры.
— Я тебе уймусь, чёрт ты лапотный! Мало, ох мало я тебя лупил, когда ты науку у меня постигал! А вот тебе! А вот еще да от души! Да от всего сердца!
Палка не выдержала и разломалась. Михалыч повертел обломок в руке, отшвырнул в сторону и набычившись посмотрел на Кощея:
— Ну?
— Чего «ну»?
— Ага, значит, не понял, худенький ты мой, чего? Так я тебе еще раз сейчас объясню, — дед заозирался в поисках подходящего разъяснительного инструмента.
— Понял-понял, дедушка, дорогой ты мой Михалыч! – Кощей выставил перед собой руки. – Всё понял.
Он обернулся ко мне и протянул костлявую руку, помогая встать:
— Федор Васильевич. Был не прав. Вспылил. Прошу простить и не гневаться. Премиальные, медаль и ящик коньяка гарантирую.
— Проехали, Ваше Величество, — прохрипел я, растирая горло. – Только Дизеля вы всё равно оживите-то.
— Не могу, Федь, — Кощей развел руками. – Не умею я такого.
— А ты, Кощей-батюшка, Лиховида попытай, — раздался тихий, уважительный голос деда, будто и не он только что в ярости лупил этого батюшку. – Ить вредный он, но зело башковитый.
Кощей поморщился, принял из лапок бесенят корону, которую они достали из под дивана, задрал голову кверху и заорал:
— Лиховид Ростиславович! Зайди на минутку!
Через несколько секунд из стены высунулась голова с взлохмаченными волосами:
— Чавой-та? Звали штоль?
Я уже встречался с этим древним, еще с дохристианских времён колдуном, прозябающем теперь в призрачном обличии.
Лиховид Ростиславович был вреден, склочен, крайне обидчив, и являлся всем эдаким голубоватым облачком, в котором отчетливо прорисовывалась старческая фигура с длинной чуть ли не до пола развивающейся бородой. Существуя в виде духа, Лиховид растерял свою колдовскую мощь, но громадный багаж знаний остался при нём.
К нам в Канцелярию он заявился в первый же день, но покрутившись немного, ничего не понял в компьютерном жаргоне и, заскучав, исчез. И слава всем богам. Михалыч хихикая, рассказывал, что старый колдун своим занудством и нескончаемыми байками о старых временах, доводил Кощея просто до невменяемости.
Вот и сейчас, Кощей с преувеличенным уважением обратился к нему:
— По добру ли по здорову, Лиховид Ростиславович? – И не дав ему ответить, быстро продолжил: — На тебя только и надежда, мудрец. Подскажи, кудесник, как вернуть вон того скелета осыпавшегося? Дело зело важное, срочное, уж не откажи, помоги нам сирым да убогим.
Колдун спустился к Дизелю, облетел его пару раз, уже открыл рот, но взглянув на нас, отчего-то горестно махнул рукой и скрылся в стене.
— Придушил бы старого маразматика, — проворчал Кощей, — да польза от него бывает немереная.
Лиховид вернулся быстро, держа под мышкой здоровенный, но такой же призрачный, как и сам, фолиант. Зависнув в воздухе, он полистал страницы и сунул книгу под нос Кощею:
— Поворотись к костям и читай здеся.
Кощей затянул заунывным голосом нечто совершенно неразборчивое не похожее ни на один язык. Повышая голос, он на последних строках, вскинул руки в направлении Дизеля и, сорвавшееся с них зеленое облако окутало скорбные останки моего верного помощника.
Не успело оно рассеяться, как из него поскрипывая, стал подниматься мой Дизель! Целёхонек!
Он распрямился, оглядел кабинет, поклонился мне, Михалычу, немного поколебавшись и Кощею. Дисциплина, однако.
Я схватил Дизеля за руку, потряс, гремя костями, его, конечно, не моими, а потом и обнял, переполненный радостью от возвращения своего коллеги. Да что там! Почти друга, можно сказать!
— Ладно, — Кощей отряхнул руки, будто сбивая остатки древней магии с них. – Всё?
— Всё, Ваше Величество, спасибо. Сейчас за ремонт возьмусь.
— Чего еще надо от меня?
— Тишины и покоя. Я сам сообщу, как будет готово.
— Совсем ты, Федор оборзел, — начал было Кощей, но покосившись на Михалыча, осёкся и шагнул к двери. – Лиховид Ростиславович, пошли не будем мешать. Заодно расскажешь мне, какая трава была зеленая в твои времена да брага сладкая.
— Ваше Величество, — остановил я его, когда он уже шагнул за порог.
— А?
— Ящик коньяка.
— Чего?
— Обещали же. Мне контакты чем-то протирать надо? Надо. И три коробки сигар.
— Тоже для контактов?
— Нет, злых духов дымом отгонять, пока я буду вокруг компьютера с бубном скакать.
Кощей хотел было что-то сказать, но махнул рукой и вышел.
А через полчаса, красный от натуги и злости Гюнтер, притащил мне ящик коньяка и три коробки сигар.
Дизель жестами отпросился на минутку, как я понимаю, побежал успокоить своих дизелепочитателей в коридоре, а я за героизм решил его отметить как-нибудь. Немного поразмыслив, я красным фломастером прямо на его голом черепе нарисовал значок радиационной опасности. Ну не медаль же ему давать? Я далеко не художник, но красный кружок с тремя расходящимися от него лепестками-излучениями вполне осилил. Дизель был вне себя от радости.
Пора было наконец-то посмотреть, что же тут случилось с компьютером. Дождавшись Дизеля, я загнал его на рабочее место, и он с нескрываемым удовольствием взялся за рукоять генератора. Только перед этим он опять же жестами, выклянчил у деда зеркало, повесил его в своей генераторной перед собой и закрутил рукоять, не отрывая взгляда от своего нового украшения.
Я прошелся от дизельной до компьютера, потом обратно. Так, питание подается, всё в порядке. Только вот до компа оно не доходит. Я нагнулся, присмотрелся, а, вот и оно! Всё было элементарно. Дизель, похоже, возмущенный вторжением Кощея, стал вращать рукоять с большой скоростью и напряжение повысилось, ну и сработал предохранитель на сетевом фильтре. Я щелкнул кнопкой, возвращая предохранитель в рабочее состояние и на мониторе загорелась лампочка. Нажал пуск на системнике и он, пискнув, стал загружаться в стандартном режиме. Вот и починили. Только Кощею я об этом не скажу, а буду заниматься «ремонтом» еще дня три.
Я выключил комп, продублировав еще и выключателем на задней стороне системника. Теперь ни один местный «специалист» если и полезет, то не догадается, как включить.
— Ну что, Михалыч, продегустируем коньячок Кощеевский?
— А можно! – оживился дед. – Зря мы, что ль страдали? Только с закуской сейчас сообразим что-нить.
— А пошли сразу на кухню, деда? Посидим с Иван Палычем, поболтаем.
— А ить не поздно, внучек?
— Да кухня круглосуточно пашет. Бери своих голопузых и пошли.
— Голопузые – не голопопые! – парировал дед, который недавно пошил своим бесенятам короткие штаны на лямках крест-накрест.
— Дизель, ты с нами? Хватит тогда вертеться у зеркала, пошли.
А через час Тишка да Гришка валялись на большом разделочном столе, выпятив раздутые розовые брюшки и нагло дрыхли. Михалыч с видом истинного ценителя дымил сигарой, а Дизель протыкал пальцем колечки, которые дед выпускал изо рта. Ну а мы с Жан-Полем де Бацом, как обычно окунулись в кулинарную беседу.
— Майонез, Иван Палыч, это совсем просто, но притом вкусно, часто незаменимо и многоцелево… многоцельно… короче, его куда угодно впихнуть можно. Нет, Михалыч, не надо уточнять куда именно.
— И что же в состав сего соуса входит? – с некоторым сомнением расспрашивал шеф-повар кухни Кощея.
Разговаривал Иван Павлович на чистейшем русском без малейшего акцента. Это его Кощей так колданул при приёме на работу. Иван Павлович был высок, худ, носил тонкие черные усики, аккуратную бородку клинышком и шикарный поварской колпак. По крайней мере, я его ни разу без колпака не видел и образ шеф-повара у меня закрепился именно такой.
— Записывайте: желток от яиц вкрутую, сметана, горчица, соль и растительное масло, ну и дальше варианты от черного перца до сока лимона. Тут главное – пропорции соблюсти, но это вам поэкспериментировать надо. И можно заправлять оливье.
— О, оливье? Снова французское блюдо?
— Блюдо русское, название французское. Сейчас расскажу. Дизель, наливай!
 
* * *
 
Утром разбудил меня Дизель.
Ну, естественно. Шесть утра – начало рабочего дня по расписанию Кощея.
Хорошо мы вчера не перебрали. Ну, я не перебрал, по крайней мере, а вот Михалыча домой волок Дизель, а дед всё норовил пойти вприсядку. А бесенята лежали у меня на плечах и всё так же дрыхли.
Нет, хорошо посидели, ничего не скажу.
— Дизель, да выруби ты эту свою шарманку!
Ух… хорошо. Теперь водички глотнуть и можно еще поспать.
В десять меня разбудил Кощей, явившийся проверить, как идет ремонт. Идет-идет, полным ходом идет.
— Ваше Величество! – возмущался я, натягивая майку. – Да я и лёг-то пару часов назад, всю ночь бился с последствиями.
— А что ж там было-то? – проснулся в Кощее великий ученый.
— Во флеш-памяти все данные удалились, когда в процессоре двадцать первое прерывание сработало и по дата-каналу замкнуло контроллер на ЛПТ-плате, — выдал я скороговоркой какую-то белиберду. – А всё оттого, что некоторые…
— Понял-понял, — перебил Кощей. – А когда починишь?
— В идеале – завтра, но вероятнее всего – послезавтра. И еще, Ваше Величество, прикажите уже наконец Дизелю, не запускать каждое утро генератор.
Кощей только ухмыльнулся и вышел из Канцелярии.
Гад.
Я сходил в ванную, умылся, привел себя в порядок. Да, это вам не дождевая вода в бадейке с ковшиком на улице. Цивилизация! А когда вернулся в кабинет, Михалыч при помощи своих бесенят уже накрывал на стол.
— Выспался, внучек? От и славно, от и хорошо. Садись от, откушай. Тебе от Иван Палыча привет, он тебе басурманской еды твоей, о чем вы давеча говорили, приготовил.
— Да ну? – я скинул полотенце с фарфоровой глубокой миски. – О, оливье!
— Точно, так французик наш и обозвал мешанину енту.
На самом деле это был не оливье в классическом нашем понимании. Зеленого горошка не было вообще, надо будет попросить Иван Палыча закрутить пару банок к Новому году, вместо колбасы – курятина, но это вполне подходящая замена, а вот майонез был не очень. Надо будет посидеть на кухне, потренироваться. А так, вполне салатик. А тут еще и дед, не доверяя никому, притащил из своей комнаты оладики. Оладики у него просто чудо! Он в своей комнате поставил плиту на дровах, вывел трубу в соседний коридор, на радость проходящим там слугам и теперь откармливал меня своей стряпнёй. Не знаю, какой из него был медвежатник, но кулинар отличный!
Михалыч накидал в тарелку горку оладиков, плеснул туда же варенья и поставил тарелку под стол. Оттуда сразу же раздалось чавканье и возня – Тишка да Гришка завтракают-с.
— А чем сегодня займёмся, внучек?
Я задумался. А дел особых никаких и не было, да и не хотелось ничего делать. Устал я после приключений в Лукошкино и больше морально, чем физически. Хотелось день-два просто тупо побездельничать.
— Да вроде никаких планов, Михалыч. Если я ничего не забыл.
— Ротмистру нашему бравому надо бы постучать по булавочке да узнать как там дела, да и с Машулей связаться тож.
— Ага, точно. Деда, а ты не свяжешься с ними сам?
— Отдыхай, внучек, отдыхай, сейчас и поговорю.
Я растянулся на диване, надо же дать завтраку спокойно перевариться? Поставил блюдечко вместо пепельницы на пузо и закурил вытребованную у Кощея-батюшки сигару. Красота. Ну, на самом деле сигара была жутко крепкой и вонючей, но сигарет тут не только не продают, но даже еще и не придумали. Не то чтобы я был заядлым курильщиком, нет, но изредка побаловаться любил.
Бесята только пристроились по моему примеру в компьютерном кресле отдохнуть после еды, как Михалыч, треснув их для порядка полотенцем, погнал мыть посуду и нести её на кухню, а сам завозился с булавкой.
Я с интересом прислушивался к его разговору с Калымдаем, только ничего не понял.
— Ага… угу… Да ты что? А они?.. А потом?.. Вот заразы… Ну бывай, ротмистр.
Вы поняли? Я – нет.
— Ну что там, Михалыч?
— Калымдай наш говорит мол, по блошиной связи слыхал, как купцы в милицию ажно с самого утречка заявление принесли о краже.
— И что? Удивили. У нас каждый день крадут, не так разве?
— Так да не так, Феденька. А спёрли-то у купцов прям со склада ихнего чёрную материю подчистую. Всю как есть и ситец и бархат и даже кожу.
— Хм-м-м…
— Вот тебе и хым, внучек. Аккурат в ночь как мы с Лукошкино дёру дали, купцов-то и ограбили.
— А кто, как — ничего не известно?
Дед хмыкнул:
— Менты они завсегда в своей масти. Заявление приняли, а сами и не чешутся. Только орясину своего Митьку заслали по лавкам пройтись порасспрашивать народ.
— А чего там расспрашивать? У кого спёрли те сами пришли.
— Отож. Совсем менты уже мух не ловят, даже на склад только завтра собираются.
— Да и фиг с ними. Нам-то что с их методов ведения следствия?
— Внучек, а ты главного-то не упустил?
— Не упустил, дед, если ты про черную материю.
— И что думаешь?
— Ты как на экзамене, дед! Что думаю… Думаю, что пастора это рук дело. Он еще Шмулинсону или как там его, грозил, что никому материи не достанется, если не продаст.
— Знамо пастора, — кивнул Михалыч. – А только ты глубже копни. Пастора мы с тобой видали, когда он с евреем лаялся, так?
— Ну.
— Гну! Ты мне, внучек теперь скажи, вот веришь ли ты, чтобы этот дохляк-пастор самолично мог всё это дело с материей обстряпать? И продумать всё и спереть и утащить? И всё сам? Да еще так чисто, что и следов никаких и никто не видел, не слышал ничего, а?
— Это вряд ли…
— Да точно не смог бы! Это я тебе как знающий человек говорю!
— А тогда как же?
— Помог пастору ктой-то, внучек. Чую я, не обошлось тут без колдовства тёмного, адского.
— О как. Кто-то из демонов пастору помогает?
— Выше бери. Уже не помогает ить, а командует пастором ентим. А тот как куколка Петрушка ужо ничего не соображает, а только волю господина своего тёмного выполняет.
— Загнул ты, дед что-то…
— Как загнул, так и разогну! А ить завтра сходят наконец-то менты на склад, вынюхают всё, а ротмистр нам через блоху всё и обрисует и вот увидишь, внучек, прав я.
Не доверять многолетнему воровскому опыту Михалыча у меня оснований не было, но и поверить, что какой-то самый настоящий демон действует да еще так нагло в самом центре русского государства, я тоже пока не мог. Просто не укладывалось в голове, что демоны спокойно разгуливают по Лукошкино, крадут что хотят, мало того, так еще и ментально жителями управлять могут. Ненаучная фантастика какая-то.
— Ладно, Михалыч, пока принимаем твою версию как основную, а завтра еще послушаем. Давай Машу вызывай да на сегодня всё. Потом может опять к Иван Палычу сходим? Или погуляем, пойдем? В лес, например. О, грибов насобираем, нажарим! Давай, Михалыч?
Михалыч только отмахнулся:
— Машенька, здравствуй, внучка! Ну как ты там, сиротинка ты наша?
Я улегся поудобнее на диване, но дед, вдруг округлил глаза и зашептал мне:
— Два раза на булавку жми скорее!
Хм-м-м… Чего это он? Я сделал, как он велел и у меня в голове зазвучал голос нашей вампирши. Ух, ты! Конференц-связь в чистом виде!
— Ой, Кнутик, ну прекрати! Хи-хи! Дай с дедушкой поговорить спокойно!
Я подскочил, опрокинув пепельницу на пол и уставился на деда. А тот уже расплывался в широкой ехидной улыбке и яростно подмигивал мне:
— Машенька, так ты доложи, что нового, как обстановка?
— Сейчас, дед! – прошипела Маша и продолжила уже кокетливым голоском: — Мсье Шпицрутенберг! Ай! Кнутик, ну дай мне с моим стареньким дедушкой поговорить! Ну, прекрати, проказник! Ах! О-о-о…
Дед сползал по стеночке, закрывая рот ладонью, а я опять рухнул на диван и от восторга замахал ногами в воздухе.
— Дас ис фантастиш! – послышался издалека восторженный голос посла.
— Ах, Кнутик… Какой шарман… Ну иди уже ко мне мой фюрер! Ох, да…
Дед отрубил связь и тихо всхлипывал в уголке, а я только повизгивал и размахивал в воздухе дымящейся сигарой.
Так нас и застал Аристофан, деликатно постучав ногой в дверь и войдя, не дождавшись разрешения.
— Это... босс. А чё это тут у вас в натуре?
Я только отмахнулся мол, ничего.
— Босс, Агриппина Падловна велят за зарплатой прийти. Реально сейчас, а то ей ведомости закрывать надо. Сказали, чтоб вся Канцелярия сразу приходила. Я там конкретно за конюхами очередь занял.
— Ох, ты ж! – подхватился дед. – Собирайся, внучек, а то ить на обед закроютьси!
— Ну, пойдем, куда спешить только?
Меня эти зарплаты как-то не сильно волновали. Ну, на что мне тут тратить деньги? В Лукошкино разве что при оказии пряниками отовариваться. Нет, тут внизу под дворцом существовали какие-то подземелья, куда частенько наши бесы бегали пропивать и проигрывать заработанное как честным, так и не честным путём. Только мне Кощей с самого начала сказал «Не лезь туда», и этим отбил всю охоту исследовать местные злачные места.
Я свой аванс так и ссыпал в мешочек и закинул под кровать, а теперь и первая зарплата грянула. О надо бы проставиться, не забыть.
Михалыч же к зарплате относился трепетно мол, что заработано, то свято и гоните мою копеечку пока не началось! На самом деле там далеко не копеечки выходили. Кощей, когда меня на должность определял, сначала вообще хотел без всякой оплаты оформить, но тут уж я рогом упёрся. Не из-за денег, из-за принципа. Кощей покрякал, подумал и отвалил мне оклад в тридцать червонцев. А это довольно много по местным расценкам. Причем, мне тут сам участковый помог. Ему Горох зарплату в десять червонцев назначил, а Кощей ему в пику мне аж в три раза больше. Ну, я, разумеется, не стал бороться за справедливость. Дают – бери. У остальных наших канцелярских зарплата была, конечно, поменьше моей, но всё равно очень даже прилично получалось.
— Вы идите, — махнул я деду с бесом, — а мы с Дизелем вас догоним.
Закрыв за ними дверь, я кивнул Дизелю мол, запускай, а сам присел за комп.
 
* * *
 
Бухгалтерия у Кощея находилась за два коридора от его основного кабинета и когда мы с Дизелем дотопали до неё, там у окошка кассы уже толпилась приличная очередь. Бесы, люди, зомби, самые разные монстры, даже пара скелетов, ругались, болтали, орали и мирно делились сплетнями в ожидании зарплаты. Я, подтолкнув Дизеля к нашим, гордо прошел к дверям бухгалтерии. На чей-то окрик «Эй, куда без очереди?!», только небрежно бросил «Я по делу» и, постучавшись, вошёл.
Агриппина Падловна, наш главный бухгалтер, по происхождению была кикиморой, а по призванию… ну, главным бухгалтером и была. Дамой она была очень полной постоянно сидевшей на диетах, но абсолютно безрезультатно и наверное, поэтому, а может и вследствие особенностей профессии, обладала жутким сварливым характером. Отчество её, такое несколько неприличное, было вовсе не кличкой, а вполне настоящим отчеством. Точнее – матчеством. Я знаю-знаю, нет такого слова. Это я сам придумал, горжусь. Просто у кикимор отец не известен. Понятия не имею их методы размножения и брачные ритуалы, но в наличии из родителей присутствует только мама. А теперь с трёх раз угадайте, как звали матушку нашей бухгалтерши? Подсказывать не буду, стесняюсь.
— Агриппина Падловна, доброго дня, — сказал я, зайдя в пыльный кабинет. – О, а вы, я смотрю, похудели с нашей последней встречи? Ну, прям платье на вас висит!
Всё, она была моя. Но я для верности сделал еще один заранее приготовленный ход:
— А это – вам, как и обещал, — я развернул свернутый в трубочку лист бумаги, на котором только что распечатал золотыми буквами на черном фоне «Бухгалтерия. Главбух Агриппина Падловна».
Я не всем подряд лепил такие таблички на двери. Пока только у Иван Палыча висела скромная по его просьбе просто: «КУХНЯ». А вот Кощею, я предложил сразу две на выбор: «ЦАРЬ КОЩЕЙ» и «ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ». Угадайте, какую он выбрал? Правильно, обе. Причем периодически менял их местами.
Толстая кикимора разомлела и смотрела на меня с одобрением и симпатией.
— Раньше не мог сделать, уж не обессудьте, — я протянул ей плакатик, который она тут же схватила и стала с умилением вертеть перед собой. – Слышали, наверное, батюшка Кощей на ужасно опасное и секретное задание нас посылал? Еле живыми вырвались. А Маша так еще там осталась. Как она сейчас, бедняжка?
— За неё, небось, зарплату получить хочешь? – глубоким грудным голосом, почти басом, протянула догадливая бухгалтерша.
— И всё-то вы у нас знаете! – восхитился я. – До всего догадываетесь! Не зря вас так администрация ценит, а мы, простые труженики, любим!
— Ладно-ладно, — довольно заулыбалась Агриппина Падловна, — только сперва, пойдём, поможешь табличку повесить.
Она порылась в ящиках стола, нашла большой молоток или маленькую кувалду, это уж кому, что больше нравится, четыре гвоздя и тяжело поднялась с кресла.
Распахнув дверь и презрительно оглядев толпу, она протянула мне листок:
— Держи!
Ой, блин, только бы не по пальцам!
Мастерски, потратив по одному удару на гвоздь, главбухша закончила декорирование двери и отошла на пару шагов, любуясь.
— Ну вот, — донёсся тихий голос из очереди, — сейчас вся Канцелярия без очереди полезет.
— Шо?! – моментально взъярилась Агриппина Падловна. – Это кто у нас там такой вумный?! А ну выдь покажись, покойничек!
— Не-не мы ничего…
— Ещё бы чего! Я вот сейчас как пойду налоги вам пересчитывать, будете знать тогда, как вумничать!
И нашелся же какой-то идиот, спросивший хоть и тихо, но вполне отчётливо:
— Какие еще налоги?
— Какие?! А в казну царю-батюшке десять процентов, а?! А за питание на кухню двадцать?! А за вредность молоко для бухгалтерии, это уже все тридцать будет! А за уборку дворца двадцать? А взносы в общак сорок?
— Это уже больше ста будет…
— Отож! – припечатала главбух. – Все должны еще останетесь!
— Да мы чё? Да мы ничё, — заныла очередь. – Придурок какой-то ляпнул, а мы за него страдай? Мы же всем сердцем с вами, Агриппина Падловна! Как скажете, так и будет.
— Отож, — повторила она, уже успокаиваясь и скомандовала: – Канцелярия, становись к главному входу!
— Я ж говорил… — начал было умник из очереди, но судя по глухим ударам, ему быстро вправили мозги.
Без всякого угрызения совести, мы, включая и всех бесов, получили зарплату вне очереди и гордо удалились сопровождаемые завистливыми взглядами коллег.
А тут у Кощея так. Традиции ничего не поделаешь.
Вручив для сохранности Михалычу зарплату Маши, я свистнул Дизелю и было уже зашагал на кухню, как меня остановил Аристофан.
— Это… босс, тут братва спрашивает — нужны ли они сегодня тебе?
— Зарплата? – понимающе кивнул я.
— Дык… в натуре, — заулыбался бес.
— Пусть отдохнут, — разрешил я. – Только смотри у меня!
— Да ты чё, босс?! Реально без базара!
— Лады. Вечером заходи, чайку попьем, зарплату обмоем.
Аристофан закивал и потопал к своим. А мы с Дизелем потопали на кухню.
 
* * *
 
— А, Федор Васильевич! – обрадовался мне шеф-повар. – Ну как салат получился ли?
— Отличный салат, Иван Палыч, только не оливье. Вы изобрели новый кулинарный шедевр, но оливье это немного другое.
Мы провели час в интереснейших разговорах на гастрономические темы, а под шумок я попросил Иван Палыча приготовить мне к вечеру тортик Наполеон. Иван Палыч загорелся новым блюдом и после моего рассказа о пышках и заварном креме, быстро распрощался со мной, явно сгорая от желания взяться за работу.
Уважаю таких мастеров.
Мы поплелись обратно в Канцелярию. Было скучно.
Михалыч, продолжая постепенно облагораживать кабинет, спёр где-то резной комод из красного дерева и теперь оценивающе обходил его кругом, довольно потирая руки. Тишка и Гришка, вереща и пихаясь, прыгали с тряпками по комоду, вытирая пыль и паутину.
Я взглянул на комп. Не, лень. Пойти поспать что ли? Но тут дверь отворилась и в щель протиснулась голова Аристофана и замигала мне заговорщицки:
— Это… босс, на минутку бы, а?
— А ты чего трезвый? – удивился я, выходя к нему в коридор.
— Босс… тут это… — Аристофан мялся, не решаясь начать.
— Ну что? Твои архаровцы натворили что-нибудь? Выручать пора?
— Не-не, — он заозирался по сторонам, а потом выудил из-за пазухи какой-то желтый брусок размером с пару пачек сигарет и протянул мне. – Во!
Я машинально взял брусок и чуть не выронил его. Тяжёлый!
— Золото, что ли?
— Тс-с-с! Тише, босс! – закивал Аристофан. – Босс, а босс, а ты можешь рисунок отсюда срисовать? Ну, может с помощью твоих приблуд, а?
Я пригляделся. Ну да по поверхности слитка действительно был вытеснен рисунок. В центре был натуральный такой пиратский череп с костями, а по краям шёл довольно затейливый орнамент из переплетённых стеблей роз с шипами, а может и просто колючей проволоки.
— Ну, в принципе, можно. А зачем тебе? Где это ты свистнул?
— Тише, тише! – замахал лапами Аристофан. – Босс, тут это… Навариться можем конкретно! Смотри.
Он достал еще один точно такой же брусок только без рисунка. Я взял его, повертел в руках. Вроде никакой разницы с первым, если не считать рисунка.
— И что?
Бес ухмыльнулся и с силой провел когтем по поверхности второго слитка. Желтизна исчезла, а под ней показался тёмный слой.
— Свинец что ли?
— Точно, босс! Там на входе может, замечал, есть зал один и у него паркет чисто из этих брусков?
Да был такой, я помнил. Я еще жутко удивился, попав туда в первый раз. Золотой пол и кучи мусора под стенами.
— Ну, помню. Только не говори, что ты хочешь…
— В яблочко, босс! Там никто и не бывает толком так, прометётся мимо какой-нить фраер, а под ноги и не смотрит. А мы тихонько по стеночкам там, где мусор паркетик снимем, а на его место другой положим и никто не заметит! Бабла срубим, босс реально много!
— Да ну на фиг, Аристофан! Кощей заметит — тут штрафом или вылизыванием сортиров не отделаешься. Башку снесёт враз!
— Фигня, босс, не узнает он! Да и ты тут ни при чем. Я тебя попросил рисунок сделать мол, на рубаху хочу вышить красоту такую перед бесовками попонтоваться, ты и сделал, а к залу тому никакого отношения не имеешь. А я тебе долю конкретную с каждого куска отстёгивать буду. Давай, босс?
— Ну, заманчиво, конечно…
Деньги они лишними не бывают хоть и пылятся в тайном месте. Только боязно как-то…
— Отвечаю, босс, никто не узнает, век воли не видать!
— А как ты рисунок на слиток наносить будешь? Я же только на бумаге могу его сделать.
— Есть умельцы, — довольно заухмылялся Аристофан. – Да тебе, босс, того и знать не надо. Ты же не при делах? Просто узорчик на рубашку.
— Эх, хрен с тобой, — махнул я рукой. – Стой тогда тут на стрёме, а я комп запущу.
Бес осклабился и замер у двери.
Запустив комп, я быстро отсканировал узор, подравнял немного и вывел на печать. Положил лист рядом со слитком, сверил картинку с оригиналом, нормально.
— На, — протянул я листок Аристофану. – Рисунок для рубашки, носи на здоровье!
Бес покрутил его и закивал головой:
— Отлично, босс, спасибо! Все девки теперь мои будут! – Он протянул мне мешочек и шёпотом добавил: — За первую партию доля.
Мешочек был увесистый и звякал очень приятно.
— Ладно, Аристофан, — я попытался запихнуть деньги в карман джинсов, не помещались. Сунул за пазуху. – Не подведи только.
— Без базара, шеф! – кивнул он и умчался.
Стыдно? Ой, не смешите меня! Стащить пропить и не попасться, тут было не преступлением, а доблестью. Подорвать Кощееву финансовую систему этой аферой я тоже не боялся. Уж чего-чего, а золота у Кощея за столетия действия его мафиозного синдиката хватало, чтобы купить с десяток Англий да Франций и еще на пару Мозамбиков бы осталось. Кощей хоть иногда и казался прижимистым, но на дело денег не жалел. Да и слуг своих одаривал истинно по-царски. А совесть, мораль… Ха! Вор у вора украл, слыхали такое? Тут мораль другая. За общее дело голову положить – будь добр, честь тебе и хвала. Стащить копейку у товарища – позор и смерть мучительная. У царя украсть, чтобы он не узнал – уважуха за фарт воровской. Главное – чтобы не узнал.
Не то чтобы я был увлечен этой так называемой воровской романтикой, нет просто, раз уж попал в такой коллектив, то надо соответствовать.
 А за Аристофана я не беспокоился. Он был по своему честен и воровские традиции чтил и даже если и попадётся, меня не выдаст. Да и я что? Ну, помог рубашечку украсить, чтобы романтическому бесу помочь в любовных делах, какие претензии?
Успокоив себя так, я закинул и этот мешочек под кровать.
И вовремя. В Канцелярию наведался Кощей.
— По добру ли по здорову, батюшка? – склонился Михалыч.
— Порядок, Михалыч, сам-то как? – и, не дав ему ответить, Кощей повернулся ко мне: — Ты, Федор Васильевич, давай отдыхай, но не сильно-то расслабляйся.
— Я отдыхаю?! – начал возмущенно я, но Кощей жестом заткнул меня.
— Дело мы своё не закончили еще. Считай, только начали, а впереди – самое сложное. Чини пока свои железки, а завтра будем думку думать. Люди мои верные завтра из Европ прибудут.
— Это которые в Ватикан да Константинополь мотались? – вспомнил я.
— Они, — кивнул Кощей и потёр ладонями, из которых посыпались искры. – Добыли, что надо, завтра Федь будем с тобой посмотреть, как и что.
— Хорошо, Ваше Величество, как скажете.
— Так и скажу. А там снова готовься в Лукошкино лететь.
— Ох, я же только оттуда! А зачем опять?
— Узнаешь. Ладно, работайте.
— Ваше Величество, — окликнул я, когда он уже почти вышел из кабинета. – Мы тут вечерком зарплату мою первую обмывать собрались. Не-не, никакого алкоголя на рабочем месте, что вы! Только чай да тортик от шеф-повара. Вы уж присоединяйтесь, если желание будет.
— Посмотрим, — кивнул Кощей и ушёл.
Ну и, кстати, посидели мы вечером душевно.
Тортик получился знатный, классический, как раз такой, как я люблю.
Мы с Михалычем налегали на торт, запивая душистым чаем, а Иван Палыч щурился от удовольствия от наших похвал. Аристофан, смущаясь, тайком плескал себе в чай коньяк, а мы делали вид, что не замечаем. Дизель, поставив локти на стол и подперев руками череп, вертел им во все стороны, явно наслаждаясь неторопливой беседой. Тишка и Гришка как обычно валялись в моём кресле пузами к верху, а в целом в Канцелярии царили мир, покой и уют.
Зашел и царь-батюшка. Почесал костлявым пальцем брюшко Тишке. Или Гришке, всё их путаю. Похлопал Дизеля по черепу, погрозил Аристофану, стащил половину торта и ушел. Идиллия.
 
* * *
 
Ну да, да, разбудил меня Дизель.
Как бы его перепрограммировать, хотя бы на час сдвинуть начало рабочего дня? Шесть часов утра, ну куда такое годится? Эх…
— Проснулся ужо? Вот и славно, вот и вставай внучек, иди ить ополоснись, а я тебе завтрак пока подам.
— Да иду я, иду…
Совместная атака Дизеля, Михалыча и холодной воды сделали своё дело и за стол я садился уже проснувшийся и даже бодрый.
— Ну, чем порадуешь сегодня, деда?
— А вот колбаски жаренные от Ивана Палыча, а салатик капустный это я тебе настрогал под яишенку с салом, кушай, внучек, кушай, да кваском-то прихлёбывай. А чай, нет, чай попозжее к блинчкам с маслицем-то да с вареньем кизиловым.
— Ух ты! Ням! А сам-то чего, дед? Садись рядом, я один всё не съем.
— Кушай-кушай, молодому много сил надо. А я ить у Иван Палыча окорочка навернул копченого с картошечкой молоденькой на масле пока он колбаски тебе жарил, вот и хватит мне. Я уже старенький, мне много не надо. Больше фунта окорока и не осилю поди. Разве что пивом запивать…
— Да ладно, Михалыч, не прибедняйся, ты у нас еще ого-го! Скажи лучше, какие планы у нас на сегодня?
— Да какие планы? Сам, небось знаешь, — дед стал перечислять, загибая пальцы. – Железку твою компутерную дочинить, раз. Кощей-батюшка про посланца своего иноземного говорил, два. Пообедать, три. Пополдничать опять же, ну и ужин, конечно, если перед ним ничего перекусить не захочешь.
— И повезешь ты меня, дед в Лукошкино на тачке, потому что я после твоих планов сам двигаться не смогу от обжорства.
— И повезу, внучек, — закивал дед. – А что ж не отвезти за ради дела-то?
— Всё хватит, деда, спасибо, наелся. Ну, дед… Ну, не могу больше… И еще хоть два блинчика не могу… Вон своим чертенятам отдай. И за окороком не надо на кухню бежать... Михалыч, хватит!.. Да давай уже свой блин.
Это у нас всегда так по окончании завтрака. Переубедить деда невозможно. Я уже приспособился – ем поменьше, чтобы после его уговоров ещё чуть-чуть влезло, он же не отстанет.
Наконец я отбился от Михалыча и махнул Дизелю мол, запускай, а сам сел за комп. Проследил, как идет загрузка, полюбовался на Рабочий стол. Всё, починил, ура.
Стоило, пока время есть, а работы нет, произвести очередную профилактику и я окунулся с головой в рутинные задачи типа дефрагментации файлов, проверки реестра и прочие скучные занятия за которыми и провозился почти до обеда. Хорошо еще, что тут Интернета нет. Все эти вирусы, вредные рекламные программки старающиеся проникнуть поглубже в систему канули в небытие. Хотя раньше часто было забавно повозиться, отлавливая эту вредоносную нечисть, поражаясь богатой фантазии и изощренности программистов, пишущих подобный софт.
Включив бесенятам «Ну, погоди!», я уступил им своё кресло и обратился к Михалычу, любовно расставляющему посуду во вчерашнем, новом комоде:
— Деда, а ты с Калымдаем и Машей не связывался?
— Ишо нет, внучек. Так ты и свяжись, а то руки у меня заняты.
— Угу. Только что-то мне Маше не хочется звонить, опять нарвёмся на любовные игрища.
Дед хихикнул, а я вызвал Калымдая:
— Не отвлекаю, ротмистр?
— Никак нет, господин генерал, тихо у нас пока.
— Уже неплохо. Есть новости?
— Немного. Участковый с Ягой ходили на склад с которого материю увели, вынюхивали как и что. Бабка потом уже в отделении доложила участковому, что почувствовала присутствие магии какой-то непонятной для неё. Про черное колдовство говорила.
— Так, понятно. Мы этого и ожидали. Ещё что-нибудь?
— А как же, Федор Васильевич, тут без приключений никак. В ночь на отделение милицейское напали.
— Да ты что?! И кто же? Как?
— А вот тут самое интересное, Федор Васильевич. Напали двое, как потом оказалось, охранников посла немецкого.
— Нашего посла? Который сейчас с Машей любовь крутит?
— Так точно.
— Ничего не понимаю… А мы считали, что посол в этой авантюре не замешан.
— А он, похоже, и не замешан. Участковый шум поднял, к царю бегал, а потом вместе с послом в Немецкую слободу и поехал. Посол ему этих охранников и выдал безоговорочно. Уже в порубе они сидят в милиции.
Калымдай хмыкнул:
— А мадмуазель Марселина с послом не расстается. И к царю с ним ездила и в отделение. Правда в карете оставалась пока посол своими делами занимался.
— А про пастора ничего не слышно?
— Пока не высовывался.
— Хорошо, Калымдай, спасибо. Продолжай присматривать там за всем, а мы, кстати, скоро опять к вам в Лукошкино нагрянем.
— Шашлык кушат будэм, да! Кумыс пить!
Я засмеялся:
— Ладно-ладно, давай, ротмистр, до связи.
Я повернулся к Михалычу, а тот, забыв про свой комод, уже стоял возле моего стола и через спинку кресла, на котором в восторге скакали бесенята, наблюдал за вечными антагонистами – Волком и Зайцем, метавшимися на экране.
— Михалыч?
— Ась? – дед развернулся ко мне и протянул смущенно: — Ить всё как в жизни-то. Один с голоду пухнет, носиться пропитание себе пытается найти, а другой жиреет на морковке да еще и издеваитьси…
Выдав такую оригинальную трактовку известного мультика, дед спросил:
— Ну что там ротмистр наш? Есть новости?
— А прав ты был, Михалыч на счет колдовства. Баба Яга на складе экспертизу проводила и тоже про колдовство сказала, про непонятное, чёрное.
— Вот! – дед поднял указательный палец. – Маша там как?
— С послом не разлучается, — отмахнулся я. – Там еще странность есть.
Я рассказал деду об охранниках посольских.
— Не пойму я что-то, внучек, — протянул дед. – Получается, что и посол в ентом деле замешан?
— Вряд ли. Он же сам эту парочку Ивашову сдал в поруб.
— Ну, или хитрит посол от себя угрозу отводит, людьми своими за ради этого жертвует или за его спиной кто-то дела делает.
— Думаю второе. Ты же вчера про пастора, что говорил? Посол весь на виду, да еще и с Машей, она бы уж что-нибудь да заметила подозрительное.
— Машка-то? – хмыкнул дед. – Да она в амурах своих увязла так, что ей не до чего таперича. Но ить прав ты, внучек, послу сейчас не до заговоров с нашей вампиршей-то.
— Значит пастор.
— Вестимо он, внучек, погань заморская.
В дверь резко постучали и раздался хриплый голос:
— Откр-р-рывай, Канцеляр-р-рия!
— Чего тебе, пернатый? – недовольно спросил Михалыч у ворона, открывая дверь.
Не знаю почему, а дед терпеть его не мог.
— Кощей зовёт. Ср-р-рочно.
— Ладноть будем скоро. А ты лети птица отседова, — проворчал дед, а я украдкой сунул ворону кусок колбасы, оставшейся с завтрака.
Ворон покосился на Михалыча, благодарно кивнул мне и деликатно ухватив кусок колбасы, упорхнул в коридор.
Я старался поддерживать хорошие отношения со всеми во дворце, мало ли что. Ну, кроме Гюнтера, дворецкого.
А Гюнтер торчал у кабинета Кощея всё с той же высокомерной физиономией когда мы с дедом явились на зов.
— Уймись, чахоточный, — отмахнулся от него дед, когда Гюнтер разинул рот, собираясь проорать, что мол, явились бездельники наконец-то к царю-батюшке.
 
* * *
 
Кощей в кабинете был не один.
Толстый мужчина, солидный, в стильной европейской одежде, кивнул деду:
— Здорово, Михалыч.
И с любопытством уставился на меня.
— Знакомьтесь, — представил нас Кощей. – Мой Статс-секретарь, генерал-поручик, господин Захаров. А это – мой давний коллега сеньор Генато Ретузо.
— Нет-нет, — приятным басом запротестовал толстяк, протягивая мне руку. – Сеньор Ретузо увы, слишком... э-э… стал известен во всех уголках старушки Европы. Зовите меня… э-э… мистер Бриф энд Транк.
— Да хоть Санта Клаус, — отмахнулся Кощей. – Давай показывай.
Ретузо-Транк поднял с пола и положил на стол футляр, ну точь-в-точь как у киллеров, которые в фильмах таскают в таких снайперскую винтовку.
Транк щелкнул замочками, я подошел поближе, а Кощей, наоборот, отступил на шаг назад.
В футляре оказался… костыль. Только не привычный мне современный, а настоящий, пиратский, с каким скакал небезызвестный Сильвер по Острову Скелета.
Две деревяшки соединенные вместе, одна длинная, а другая — подмышку, короче и толще.
— Вот! – торжественно как в цирке шпрехшталмейстер объявляет следующий номер, представил нам своё сокровище мистер Транк. – Костыль святого Инсинуария!
— Ну-у-у… — протянул я, не впечатленный видом пошарпанной палки с набалдашником, — Лупить таким по башке, может быть и будет удобно…
— Ну что вы, господин… э-э… Захаров! Этой, как вы говорите, палкой, святой Инсинуарий еще в пятом веке лично уложил трёх демонов… э-э… ада! И заметьте — совсем не слабых демонов!
— И как она работает?
— Сие доподлинно неизвестно, однако есть предположение, что ощутив демона рядом с собой этот… э-э… костыль, сам активизируется и начнет действовать.
— Туманно как-то…
— Истинно так, господин Захаров. Тысячу лет назад никто… э-э… не сомневался в чудотворной силе этого… э-э… предмета. Но за эти годы сохранилось лишь несколько документов… э-э… подтверждающих факты применения святым Инсинуарием этого оружия против демонов, но, увы, ни одного руководства.
— Можно? – я потянулся за костылем.
— Э, э, э! – Кощей резко шарахнулся в сторону, укрывшись за спиной Транка.
— Что такое? – я замер в удивлении.
— Ты поосторожнее с дубинкой этой. Может она самонаводящаяся. Как шарахнет в меня, драгоценного! Я, знаешь ли, тоже не на стороне Добра и Света.
— Понял, Ваше Величество.
Я взял костыль и покрутил его в руках, разглядывая, а потом передал Михалычу:
— Палка и палка. Старая, потертая, тяжелая. Ни курка, ни кнопки, ни какого спускового устройства.
Дед, осмотрев костыль, кивнул и передал его мне.
— Не знаю, Ваше Величество, — в сомнении протянул я, укладывая костыль в футляр. – Не буду сомневаться в подлинности и чудодейственности этой вещицы, только как ей пользоваться? Выйдешь с такой наперевес демону навстречу, сожрёт тебя демон, закусив костыликом и всех чудес.
— И не сомневайтесь, дорогой… э-э… господин Захаров! – вскричал мистер Транк, доставая из внутреннего кармана сюртука какие-то пожелтевшие листы, свернутые в трубочку. – Вот те самые документальные свидетельства, подаренные… э-э… мне главным хранителем библиотеки Ватикана.
— Да я и не сомневаюсь, мистер Транк, ну что вы. Я просто не понимаю, как пользоваться этим костылем.
Транк развел руками:
— Ничем помочь не могу, господин Захаров. Думаю… э-э… в нужное время эта чудодейственная вещь, сработает сама. Вот как описывал хронист, — он развернул листы, быстро нашел место и зачитал: — И вскинул свой костыль смиренный Инсинуарий, и направил он его на демона мерзкого, богопротивного, и восславил Господа нашего, и наложил крестное знамение на орудие своё, и вырвалось копьё огненное во славу Господа нашего и Пречистой Девы Марии, и поразило то копье святым пламенем исчадие ада, и возопив жалостливо, но страшно, исчезло то порождение тьмы с земли нашей грешной.
— А ничего там нет, типа нажать на сучок два раза или сдвинуть набалдашник в сторону?
— Увы, господин Захаров.
— Ладно, — Кощей закончил вытирать губы от плевков, которыми он сопровождал чтение исторической хроники. – Другого у нас всё равно нет. Будем использовать это. Собирайся, Федор Васильевич, завтра Горыныча тебе вызову. Полетишь с костылем на демона.
— Э-э-э… Ваше Величество, я? Мне демона убивать?!
— Ну, убивать это у тебя силёнок не хватит, а вот костылём ему настучать так, чтобы он прямиком в ад свой рухнул да, именно тебе. А кому еще? Из людей у нас только ты да Михалыч, остальные – нечисть. Им не то что костыль в руку взять, а и находиться-то рядом с ним очень неприятно. По себе знаю.
Вот так. Иди Феденька воевать демона. Вот тебе палочка и хоть по башке его дубась, хоть под хвост запихивай, а изгони проклятого с земли нашей русской. Спасибо за доверие.
 
* * *
 
Вечером забежал Аристофан, украдкой вручил еще один мешочек золота. За рисунок на рубашку, конечно же.
Дизель вертелся перед зеркалом, а Михалыч сидя на диване, чесал за ушками Тишке да Гришке, тихонько приговаривая:
— А мы быстро со Статс-секретарем туда и обратно, вы ужо не проказничайте тут, Аристофана слушайтесь. Ежели кто обидеть вздумает, сразу к бесам бегите или вон к Дизелю нашему. Бесы в казарме своей вас и накормят и напоят, только ить с ними вниз в подвалы не ходите. Лучше на кухню к Иван Палычу сбегайте, у него всегда сладенькое есть.
— Ну что ты, деда, как навек с ними прощаешься? Мы же быстро смотаемся и вернемся с победой. — Я вздохнул и добавил: — Надеюсь.
Михалыч вздохнул:
— Дизель, не в службу, а в дружбу, ты уж присмотри тут за моими оглоедами.
Дизель вздохнул, кивнул, а потом жестами показал, что если кто полезет обижать бесенят, то у того сначала ручки оторвутся, потом ножки, потом попе больно будет, а уж голову обидчика он сам очистит от мяса, высушит, отполирует и подарит деду в качестве плевательницы. Дизель может быть очень выразительным, когда захочет.
Так вздыхая, мы и завалились баиньки.
А снилось мне Лукошкино. Будто иду я по улице, а тут вечер не вечер, еще не темно, но солнышко уже скрылось и весь город окрашен в такие мягкие, желтоватые цвета. Иду я по городскому парку, а со стадиона, который тут совсем рядом через дорогу, слышны крики болельщиков, свист, шум. Лепота. Все отдыхают, своими делами занимаются, а вокруг такая благолепная лень, что самому себе завидовать начинаю. А на лавочке рядом с дорожкой смотрю, сидят участковый с Горохом и машут мне бутылками пива мол, давай, Федь подсаживайся, как раз бабка с Машей за рыбкой сушеной к пиву побежали.
Я подошел, угостил их сигаретами, они мне бутылку пива выдали и сидим, болтаем так душевно. А тут кусты раздвигаются и из них вылезает Кощей, а позади него Гюнтер с Кнутом Гамсуновичем и все с красными повязками на руках. Кощей нам так строго: «Распиваете, граждане?» И как засвистит в свисток!
 
* * *
 
Ну да, не Кощей то был со свистком, а мой Дизель с моим же генератором.
Трудовой распорядок, тудыть его.
Легкий завтрак мне тоже не светил сегодня. Дальняя дорога, вы же понимаете, надо покушать хорошенько — когда еще бедному Феде перекусить удастся. В итоге из-за стола я выползал, а не вставал да еще пару часов на диване отлеживался, переваривал. Нелегко приходится на службе кощеевой, вот что я вам скажу.
Хорошо еще к Кощею не надо было с раннего утра бежать, так что поплелся я к начальству часикам к десяти.
Царь-батюшка изволили кушать, но меня милостиво приняли.
Котлетка не из самых больших, пюре пара ложек да блюдечко салата. Михалыча на него нет!
— Приятного аппетита, Ваше Величество.
— Садись, — Кощей махнул вилкой. – Горыныч в полдень за вами прилетит. Есть хочешь?
Меня аж передернуло:
— Спасибо, сыт. Ваше Величество, а вы сами-то в костыль этот верите?
— Тут, Федор как получается, — Кощей сдвинул корону на ухо и почесал череп, — нам-то особо и выбирать не из чего. А всё ж у католиков всякие раритеты священные часто большой силой обладают. Думаю, подходящую штучку мне доставили.
— Хорошо бы…
— Не робей, Статс-советник, всё у нас получится!
— Вашими устами…
— …да мозельское пить, — перебил меня Кощей, отхлёбывая из высокого фужера. – Ладно, что тебе там понадобится?
— Ну, сам костыль, само собой, а так… деньжат мешок на всякий случай и больше ничего вроде бы.
— Так ты же вчера получил? – удивился наш щедрейший царь-батюшка. – Или пропил уже?
— Так я зарплату получал, Ваше Величество, а на накладные расходы мне никто еще не отсчитывал.
— Ладно-ладно, — проворчал Кощей, порылся в ящике стола и бросил мне увесистый кошель. – Отчет потом в бухгалтерию сдашь.
— Всенепременно, Ваше Величество. А тут еще небольшой вопрос имеется.
— Ну?
— Да я про Калымдая, ротмистра вашего верного. Парень там вкалывает, старается, почитай в одиночку такую операцию провернул. Наградить бы его, а?
— А верно. Офицер он грамотный, пользы от него много, да и бандитов своих он вышколил как надо. Дадим ему медаль.
— И следующее звание.
— И охотничий домик под Лукошкино! – рявкнул Кощей. – И медали ему за глаза будет.
— Ну, Ваше Величество, ну нельзя же так! Вон Горох, говорят, участковому своему за раскрытие дела звание повысил. Так, то Горох, а то – вы.
— Да? – Кощей забарабанил пальцами по столу. – А скажи мне, Статс-секретарь, Калымдай мой как тебе показался?
— Грамотный офицер, Ваше Величество, пользы от него много.
— Мда?
— И бандитов своих знаете, как вышколил? Просто загляденье.
— Я вот тут подумал, надо бы ему очередное звание присвоить, как думаешь?
— Добры вы, Ваше Величество, что уж тут сказать.
— Чего?!
— Ну, я в том смысле, что мудры и справедливы.
— А ну это да. Вот и настрочи тогда указ о награждении, раз ты у меня секретарь.
— Сделаем, Ваше Величество.
— Только, Федор, не надо в конце подписывать «Целую, Кощей» как в прошлый раз. Напиши просто: «Наиужаснейший, Великий, Грозный», ну и от себя добавь в том же духе пару строчек.
— Понял. Разрешите идти, Ваше Величество? Только костыль давайте я уж сразу прихвачу.
Костыль прямо в футляре Михалыч запихал в свой безразмерный колдовской кошель, а вот от мешка неподъемного мне его кое-как удалось отговорить.
— Дед, ну ты сам прикинь, наступает важная финальная стадия операции. Нам мобильность нужна, а ты с этим баулом за спиной ковылять там будешь.
Поворчав немного, попричитав, что нынешняя молодежь в жизни-то ничего и не смыслит и учи, не учи её… ну и так далее, Михалыч всё же расстался с мешком, чем меня очень обрадовал. Зато тут же в кошель начал пихать всё подряд. Я еле отговорил брать с собой сковороду для оладиков, две подушки и ведро для утреннего умывания.
 
* * *
 
В полдень мы стояли у ворот дворца, поджидая персональное летательное средство.
Горыныч не опоздал. Появившись из-за леса, он плавно пошел на снижение, лениво взмахивая огромными крыльями. Приземлившись рядом с нами, он хором вздохнул, огляделся сразу тремя головами и правая голова пробурчала:
— Здорово, Михалыч.
— Федор, салют, — поздоровалась левая.
А средняя опустила челюсть на землю, закрыла глаза и шумно вздохнула, выпустив клуб едкого дыма.
— Горыныч, ты чего? Опять зуб что ли? – заволновался я.
— Не, — пробасила правая. – Ничего. Полетели уже.
Средняя опять вонюче вздохнула.
— Да чего случилось-то?!
— Ничего.
— А чё он?.. – взвилась левая, но тут же притихла и добавила шёпотом в сторону: — Дурак здоровый…
— Кто?
Правая снова огляделась и тихо пробурчала:
— Кощей.
— Поругались что ли?
— Угу, поругались, — согласилась правая.
— С ним поругаешься, ага, — промямлила левая. – Живо хвост колечками на колбасу нарубит.
Я сочувствующе покивал, а Михалыч наоборот, прищурился и ехидно спросил:
— И чавой-то ты, милок, в этот раз затребовал?
— А я чё? Я ничё! – завозмущалась левая. – Гоняет нас целыми днями по всему миру, а мы, может быть, устала и кушать хочу!
— Да ладно… — просопела правая, но левая уже завелась.
— Я ему говорю, давай мол, условия труда менять! Это же эксплуатация в чистейшем виде! Десять вёрст полёта – один баран или четверть коровы, вот скажи, Михалыч, разве мы много попросил?!
— Правильно, соколик, правильно. Ить плутация и есть. Ты требуй медицинской страховки, оплаченного трехмесячного отпуска, создание профсоюза летательных гадов, ведро крови каждой голове за вредность…
Левая голова радостно кивала, найдя сочувствующего.
— …личную стюардессу, бесплатные завтраки во время полета, отпуск по беременности…
— Издеваешься да? – вернулась из розовых мечтаний левая. – Вот так да? А я в тебя верила, Михалыч, а мы тебя другом считал…
— Так ты думай, что царю-батюшке говорить, дубина ты стоеросовая трёхглавая!
— Ладно, проехали, — пробурчала правая.
Ну да, Горыныч загнул со своими требованиями вот только лететь на голодном драконе мне как-то совершенно не светило. Не сожрёт, конечно, но вдруг сил не хватит да рухнет посреди лесов? Чеши тогда пеходралом неделями до ближайшей деревушки.
— Горыныч, — обратился я к нему. – Кушать хочешь?
— А то, — засопела левая. – Мы со вчерашнего ничего не кушал. Как вернулся с очередного задания, дали корыто каши, да и спать погнали.
— Михалыч, давай сообразим Змею покушать?
— Перебьётси.
— Я на голодном звере не полечу!
— Ты, Федор Васильевич, — раздался от ворот голос Кощея, — мне тут слуг не разлагай. Охамели все окончательно. Одному тариф повёрстовый вводи, другому золотишка отсыпь на пьянки-гулянки, вот возьмусь я за вас как с делами разгребусь маленько!
— Да Ваше Величество, — взмолился я, — ну чего вы?! Я же не из-за ваших размолвок с Горынычем дёргаюсь, я за технику безопасности переживаю. А ну как не довезет Змей из-за банальной нехватки сил? И будем мы скакать неделями по горам по долам, спасибо, хоть костыль есть, будет на что опереться.
— Ладно. Дело – прежде всего.
Кощей щелкнул пальцами и из ворот скелеты потащили три освежёванные бараньи туши.
Я хмыкнул про себя. Заранее ведь приготовил, весь разговор просчитал, а нам тут спектакль устраивает.
Кощей шагнул поближе:
— Жри, чешуйчатый, только смотри мне! Понял ли?
— Дык батюшка, — пробасила правая, — разе мы без понятиёв? Оступились разок, так урок-то теперь поняли.
— Разок… — передразнил Кощей. – Ладно, заправляйся и в путь.
 
* * *
 
Путь до поляны под Лукошкино для меня был уже привычным.
Горыныч сытый и довольный, разглагольствовал о том, как сейчас он прилетит, а шамаханы ему опять коровку притащат и как он её кушать будет, пока дед не оборвал его:
— Какие шамаханы, милок? Ты с закрытыми зенками летаешь, поди? Не видел, как Орда домой уходила?
— А корова? – тупо спросила левая голова.
— Зайчика в поле поймаешь и покушаешь, — отрезал дед.
Правая покосилась на меня в поисках поддержки, но я промолчал. Я ему что, председатель профсоюза «Аэрофлота»? Дозаправку я выбил, но это в собственных интересах, а с Кощеем пусть сам разбирается.
Дальше летели молча.
Когда приземлились, Горыныч, сухо распрощавшись, резко рванул вверх и тут же скрылся с глаз. Обидели маленького, угу.
— В следующий раз… ох, зараза… пусть Горыныч нас у городской стены высаживает, — проворчал я, продираясь через очередной бурелом. – Ночью полетим, никто и не заметит.
— Что, — понятливо спросил дед. – Нервишки?
— Есть такое, — признался я.
— Ну и зря. Сейчас в городе тихо должно быть. Шамаханов-то отогнали, Горох и успокоился, даже ворота открытыми держит.
Ну, да, только всё равно я немного волновался.
Ворота действительно стояли нараспашку и, хотя с десяток стрельцов и стояли на страже, на нас не обратили никакого внимания.
— Куда, деда?
— Давай, внучек, с Калымдаем свяжись, узнай где он.
А верно. Калымдай оказался на наблюдательном пункте в доме Борова рядом с милицией. Только его плохо слышно было – шум и крики почти полностью заглушали речь.
— Всё в порядке! – проорал Калымдай, перекрикивая шум. – Давайте подходите, жду.
Попасть в дом Борова оказалось непросто. Весь пятачок перед бабкиным теремом был занят толпой немцев орущих не понять что и размахивающих кольями и булыжниками. Около ворот стоял пастор Швабс и тоже что-то орал, то поворачиваясь к соотечественникам, умело заводя толпу, то грозя кулачками выглядывающим из-за забора стрельцам. А с близлежащих улочек стекались ручейками и Лукошкинские жители.
— Растудыть твою! – восхищенно помотал головой Михалыч. – Давай-ка, внучек, по краешку, по стеночке пробиваемся.
Кое-как протиснувшись между озверевшими немцами и чудом державшимися плетнями, мы наконец-то попали в дом, ставший в последние недели наблюдательным пунктом.
Калымдай нас встретил радостно, но тут же замахал руками мол, все разговоры потом, пошли на чердак, а то всё веселье пропустим.
Удобно устроившись у сдвинутых в сторону черепиц крыши, открывавших нам отличный обзор, я спросил у ротмистра:
— Так что тут происходит?
Калымдай заулыбался во весь рот:
— Конфликт участкового и пастора разгорается с каждым днём. Нам только и остаётся, что наблюдать, даже вмешиваться не надо. Помните, я докладывал, что двое охранников посла напали на милицию?
— Ага, было такое.
— Повязали их тогда, посадили в поруб, а сегодня в порубе они трупы оказались.
— Как так?!
— А не понятно как. Только это не менты их прибили. Бабка говорила, что не хорошо их как-то придушили, что теперь они оборотнями стать могут, упырями. Мол, надо их по-особенному захоронить, сжечь или кол осиновый в грудь вбить. Участковый трупы к немцам отправил, а немцы и поднялись. Пастор там замутил головы своим мол, убили менты охранников да еще требуют над телами надругаться особым способом. Вот и рванула немчура к отделению за своих мстить. Только, думаю, без адовых сил тут не обошлось.
— Демоны своих же подставили? Зачем это им?
— События развиваются, господин генерал, только выводы пока делать рано. Пока только накапливаем информацию. Как-то всё запутанно. Ещё и взрыв этот вчерашний…
— К-к-какой взрыв?!
— А я не докладывал разве? Прошу прощения, не успел. Вчера вечером, когда участковый с бабкой и Митькой возвращались домой, на их пути сработало самодельное взрывное устройство. Хорошо так жахнуло, Федор Васильевич, у нас аж дом затрясся.
— Живы хоть?
— Все живы, так, мелкие царапины. Бабка сегодня там вынюхивала и докладывала участковому мол, ингредиенты для бомбы местные, колдовские, а вот само колдовство ей почему-то показалось не нашим, иноземным.
— О погляньте-ка, — перебил нас дед. – Мент участковый объявился.
Верно, с той стороны забора забравшись на телегу, участковый пытался утихомирить немцев, но они его особо и не слушали, а орали по-своему, явно собираясь штурмовать участок. А тут еще и наши, постепенно окружив немцев, поддавали жару, призывая навтыкать немчуре, оборонить участкового и царя-батюшку, защитить Русь от недругов и пойти спалить Немецкую слободу заодно и пограбив хорошенько. Последнее предложение вызвало особенно радостные вопли. В общем, народ, как немцы, так и наши, развлекались от души. А вот участковому я не завидовал.
Спас участкового посол, прикативший в карете, из окошка которой выглядывала Маша. Посол всего парой фраз заткнул своих соплеменников и немцы, дружно построившись в колонну, замаршировали к себе в слободу. Горожане, недовольно пошумев тоже быстро рассосались, а посол, вернувшись к Маше в карету, отбыл куда-то.
Ну вот, а всё так интересно начиналось…
Мы спустились с чердака, Калымдай отослал куда-то Борова, а я приступил к раздаче пряников.
— Смирно! – скомандовал я, а Калымдай машинально вытянулся, несколько недоуменно взглянув на меня.
— За особые заслуги перед царем-батюшкой, медалью «За Кощея!», награждается ротмистр Калымдай! Кроме того, специальным Указом Великого и Ужасного, ротмистру Калымдаю присваивается очередное воинское звание. Поздравляю, майор!
— Служу царю-батюшке!
Я протянул ему руку:
— Рад за тебя, Калымдай, честно заслужил.
— Спасибо, господин генерал! – крепко пожал мне руку новоиспеченный майор и тихо добавил: — А ведь без вашей протекции тут не обошлось, а, Федор Васильевич?
Я замахал руками:
— Кощей, всё Кощей, я только Указ доставил.
Михалыч растроганно всхлипнув, смахнул слезинку с глаза:
— Ну, обмывать после победы будем. А сейчас так, чтобы обычаи не нарушать.
И дед потянул из кошеля пузатую бутылку коньяка.
Очень так душевно мы посидели. Пить-то там особо нечего было, ну что такое одна бутылка на троих взрослых мужчин? Зато наговорились вволю.
Когда стемнело, объявилась Маша.
Вся в белом, в кружевах, с легким макияжем и горящими щечками, Маша выглядела очаровательной такой барышней времен Александра Сергеевича.
Калымдай тут же вскочил, галантно усадил Машу с нами за стол и налил ей остатки коньяка в глиняную кружку за неимением бокала.
Маша коньяк только лизнула и, стащив пряник, объявила:
— Господа, намечается ле проблем. Без вашей помощи я не справлюсь.
— Замуж собралась и надо свадебку устроить? – предположил дед.
— Замуж мне еще рано, я слишком молода для семейной жизни.
— Не нагулялась ишо, — перевел дед.
— Фи. Мой Кнутик в большой опасности, но самое плохое – ситуация складывается так, что он может помешать нашим планам.
Оказалось, что пастор Швабс сегодня решил открыться послу и предложил ему поучаствовать в плане воцарения католической церкви в Лукошкино. Но посол, как умный и поднаторевший во всяческих интригах человек, сразу заподозрил неладное. Взяв время на раздумье, не сказав пастору ни да, ни нет, он тут же поделился с Машей своими подозрениями. Придя к выводу, не без помощи Маши, конечно, что в деле замешаны нечистые силы, посол, хоть и будучи католиком, но и оставаясь патриотом Лукошкино, решил разрешить проблему самым простым образом — убить пастора или хотя бы отправить его под стражей на родину для честного и беспристрастного суда.
Молодец конечно, только планы он нам ломал капитально. Кроме того, посол действительно оказался в смертельной опасности. Доверять телохранителям после их нападения на участкового было бы уже глупо, а вот убить самого посла они вполне могли, если и правда, как мы подозревали, они находились под влиянием пастора и адских сил.
Мда… уж точно ле проблем.
— Прибить посла, да и всех делов, — предложил Михалыч.
— Моего Кнутика? – Маша так улыбнулась деду, что тот, выставив перед собой ладони, тут же забрал назад своё предложение.
— Похитить и спрятать на время проведения операции, — выдал свой вариант Калымдай.
Ну, это уже было более дельное предложение.
— Похитить хорошо бы, да только какой он шум потом подымет…
— Обязательно, — кивнула Маша. – Дипломатический конфликт.
— Если бы тихо так, сам бы себя похитил.
— Это можно сделать, мсье Теодор, — снова кивнула Маша.
— Как? Ну-ка, ну-ка…
— Я пойду на жертву и спрячусь с моим Кнутиком где-нибудь на несколько дней и буду его всячески отвлекать… — Маша облизнула губки, — …от событий в городе.
— А есть где? Может дом снять?
— Не надо, мсье Теодор. Я уже сняла в Немецкой слободе верхний этаж у четы Грозенберг.
— Не разболтают? – спросил Михалыч. – Может их прибить, да и всех делов?
— Дед, что ты сегодня такой агрессивный?
— Охти ж мне, внучек и правда, чавой-то я? Горыныч, вражина чешуйчатая завёл.
— Не разболтают, дедушка Михалыч. Кнутик им прикажет молчать.
— Ну, отлично. А под каким предлогом ты думаешь его заставить исчезнуть?
— Шерше ля фам, мсье Теодор, как всегда. Устроим семейный конфликт, основанный на любовных отношениях.
Я, ничего не поняв, взглянул на Михалыча, на Калымдая, те пожали плечами и мы все дружно уставились на Машу.
— В одном своем романе, господин де Вуарасье описывает…
— Не надо! – хором взмолились мы.
— Надо, мсье. Не переживайте, я коротко. Хотя подобное отношение к великой литературе и полное игнорирование классиков…
— Маша!
— Уи, уи… Так вот в том романе семья одной чудесной девушки, влюбленной в некоего кавалера, сильно переживала о том, что сей кавалер может оказаться просто жиголо, желающим разбогатеть за счет выгодной женитьбы, компрене ву?
— Компрене, но не очень. И что дальше?
— А дальше папа девушки отправился посмотреть на этого шевалье и устроил ему такой эль скандаль, что девушка и кавалер вынуждены были бежать в южные страны, где обосновались, в конце концов, у некой доньи Аристарто, которая в свою очередь…
— Маша! Понятно-понятно, достаточно. Значит, нам нужен папа.
— Лучше дедушка, мон шер. Да-да, дедушка старый пират, — загорелась Маша новой интригой, — Который только что вернулся из набега на дальние испанские колонии в южных морях и привез с собой очаровательную мулатку, у которой…
— Маша! Да фиг с ним, хоть пират, хоть барон-разбойник. Где его только взять?.. Что, Михалыч? Что ты руку тянешь, как первоклашка? Ты?!
Ну, я заржал, честно признаюсь. Мне потом было стыдно, но в этот момент, попытавшись представить нашего дедулю в роли благородного пирата, я заливался хохотом, обхватив руками живот. И только общее молчание помогло мне справиться с собой. На меня уставились три пары суровых глаз.
— Вы чего? Вы что серьёзно?! Михалыч?!
Оказалось, что очень даже серьёзно.
Я замолчал и с удивлением наблюдал, как мои соратнички обсуждают план предстоящего представления, отвергают и одобряют детали, размышляют, где бы найти реквизит…
— Костюм я могла бы поискать в Немецкой слободе.
— Или у еврея этого, Шмулинсона, он же вроде портной?
— Не надо никакой кареты! Мы, пираты, ить сызмала привыкшие пешком ходить.
— Двух пистолетов вполне хватит.
— И шпагу! Обязательно шпагу такую длинную, с узорным эфесом, ах, шарман!
Бр-р-р… Я сплю?
Спать я и правда, лег сегодня рано. Махнув на своих заговорщиков, я залез на чердак и, свив уютное гнездышко в куче лежавшей там соломы, почти сразу же заснул.
Однако поспать удалось часа четыре. Разбудили меня вопли со стороны милицейского терема. Я подскочил, раздвинул черепицы и вгляделся во тьму, стараясь понять, что происходит. Ничего. В смысле, ничего видно не было. Цивилизация тут еще не доросла до фонарных столбов и на улице темень была, как говорится, хоть глаз коли. В самом тереме мелькали огни, во дворе изредка кое-кто пробегал с факелом, но понять, что происходит, было невозможно. Ну и ладно. Я вернулся к своей постели. Каждый развлекается, как может.
 
* * *
 
— Федор Васильевич. Господин генерал, проснитесь.
— А? Что? А это ты Калымдай. Который час?
— Да уж петухи пропели…
— Что?!
— ...часа три назад.
— А, ладно. Что там у бабки ночью за шум был не в курсе?
— Уже в курсе. Опять напали на участкового. Причем, те самые охранники посольские, которых давеча в порубе задавили.
— Так они же умерли?
— Так точно. Упырями поднялись ну и… Не послушались немцы бабку, а зря.
— Жуть-то какая.
Мне стало как-то не по себе. По городу разгуливают упыри, кто бы при таких радостях в себе бы был, скажите?
— Вставайте, Федор Васильевич, скоро начинаем.
Я спустился по лесенке вниз, развернулся и икнул.
— Ми-ми-михалыч… ты?!
В бравом европейском вояке очень похожем и правда, на старого пирата, моего деда узнать было невозможно. Европейский костюм, сюртук, белоснежная рубашка под ним, короткие штаны по нынешнему европейскому образцу, сапоги с широкими раструбами, да и еще и черная шляпа, с загнутым одним полем, удерживаемым какой-то широкой брошью.
— Деда?
Михалыч поправил два длинноствольных пистолета заткнутых за широкий черный пояс и усмехнулся знакомой улыбкой:
— Что, внучек, не узнал?
— Не-а, — помотал я головой.
Дед еще и бороду свою заплел в две длинные косички и вид у него был очень странный и крайне воинственный. Шпага на широкой перевязи завершала общий вид.
— Охренеть… Дед, а я ведь не прав был, когда смеялся тут над вами, уж извини.
— Вот и ладно, внучек, если ты поверил, небось и посла на мякине проведем. Сейчас еще повязку черную на глаз прилажу.
Я повернулся к Калымдаю и в восхищении развел руками.
— Сейчас начинаем, Федор Васильевич, — улыбнулся он. – Дедушка Михалыч выйдет огородами и отправится прямиком к послу в Немецкую слободу. Мадмуазель Марселина уже там. А мы остаемся тут, будем следить по булавочной связи.
Старый пират вдруг засуетился:
— Федя, внучек, вот тут каша гречневая да со шкварками, вот блинчики с медом и со сметанкой, вон там чаёк свежий только что заваренный, ты уж садись, откушай, а то день сегодня длинный будет. А ты майор, проследи чтобы генерал твой всё съел да и сам не чинись, подсаживайся рядышком и уплетай давай.
Вид грозного пирата, уговаривающего голосом деда меня покушать был уморителен донельзя и я еле сдерживался от смеха.
— Ладно, Михалыч, сейчас сядем, позавтракаем, а ты иди да булавку не забудь включить, как к послу придешь. Да я понял, понял, каша вкусная, со шкварками… И блины съем, не переживай… Обязательно в сметанку макать буду… И в мёд! Михалыч, иди уже!
Михалыч погрозил нам пальцем, широко улыбнулся и вылез через окошко в огород.
А мы позавтракали и замерли в томительном ожидании.
Я сидел и тупо пялился на последний блин, лежащий на тарелке, а Калымдай нервно расхаживал из угла в угол.
— Наверное, до базара сейчас дошёл…
— Угу.
Семь шагов в одну сторону, семь в другую.
— На Марьинский переулок, небось, свернул…
— Ага.
— А там и до слободы рукой подать.
— Сядь, майор, не мельтеши, а?
В голове вдруг зашуршало и тихий, но бодрый голос деда доложил:
— Захожу ужо.
Мы вскочили. Сели.
Стук в дверь и… Разговор вёлся на смеси немецкого и французского! Ну, конечно, Михалыч-то полжизни провел в Европе, экспроприируя экспроприаторов, а у меня базовый курс английского в университете из которого помню только околокомпьютерную тематику.
Я огорченно обернулся к Калымдаю:
— Ничего не понять.
— Сейчас разберемся, тише.
— А ты что иностранные языки знаешь?!
— Только в общих чертах. В академии учили, как первичный опрос пленных проводить, — скороговоркой произнес Калымдай. – Тише, Федор Васильевич, я переведу вам. Слово из трех понимаю, но общий смысл улавливаю.
Я закивал головой.
— Так, ну сейчас приветствия идут… Маша представляет мол, любимый дедушка, глава семьи… Только что вернулся из морского похода на испанцев…
— Мулатку привез? Всё-всё, молчу.
А было бы прикольно, если бы дед заявился к послу с мулаточкой в обнимку.
— Узнал, что внучка тут в варварской России жениха себе нашла… проверить… Ага, орать на посла начинает мол, соблазнитель, обольститель…
Крик Михалыча я и сам слышал. Даже перевод не нужен был чтобы понять, что сейчас послу воткнут один ствол в рот, другой… ну, скажем, в ухо, потом шпагой отрежут… Ну и всё такое весьма грозное. Я и сам поверил и даже посочувствовал послу.
— Маша просит не убивать… посол оправдывается, мол любит без памяти… Просит не ронять шкафы и не переворачивать стол…
Грохот мебели я тоже слышал. Дед явно вошел в роль, Станиславский отдыхает.
— Посол про свадьбу что-то говорит… Маша собирается из окна выпрыгнуть…
Вот интересно это, какие же сведения из пленных их учили в академии выпытывать? Ну ладно где там ближайший аэродром или ракетная шахта, но свадьба?
— Маша говорит, что из семьи уйдет… с любимым на Кавказ… нет, теперь в Сибирь… дедушка говорит, что из этих пистолетов на пятидесяти шагах белку в глаз бьёт… посол молиться начал на латыни…
Дед в меня пистолем бы тыкал, так я и на суахили молиться начал. Ах да, католики же. Тогда ладно.
— Дедушка монету достал… предлагает им жребий бросать кого он первым убивать будет… Маша себя предлагает… посол тоже себя предложил..
Галантный какой, надо же.
Раздался грохот выстрела, я так и подпрыгнул. Дед там не сильно вошел в роль?!
Калымдай успокоительно покачал головой:
— Кофейник подстрелил. Маша просит посла бежать с ней Турцию… Теперь в Японию… Дедушка требует от посла написать брачное обязательство… Да, точно, мол обязан на Маше жениться… Посол плачет…
Ну, это я и сам понял без перевода.
Монотонные удары и хеканье деда. А это еще что?
— Дедушка стол рубит… рыцарским мечом, который со стены снял… всё, перерубил… Меч, оказывается фамильный, еще прадеду посла принадлежал… посол просит дедушку принять меч в подарок…
Надеюсь, дед откажется. Только меча нам не хватало.
— Дедушка хвалит посла за благородство… обещает убить быстро… Маша говорит, что в обморок падать собирается…
Ну, прямо мексиканский сериал! Какие страсти, какая экспрессия!
— Дедушка говорит, что придет завтра утром… чтобы посол подумал… а еще чтобы к смерти подготовился… Маша говорит, что они умрут вместе… В одной могилке… куст роз…
Да кто бы сомневался.
— Всё, прощаются. Ага, ушел дедушка.
— Ну что, внучек, — раздался в голове шепот Михалыча, — всё слышал?
— Ох, дед… Ну ты и артист у нас! Давай, возвращайся скорее.
Через полчаса Михалыч постучал в заднее окошко мол, помогайте затащить старенького. Мечом, между прочим, постучал. Фамильным.
А прямо перед приходом деда отзвонилась и Маша. Засели они с послом в тайном месте, всё в порядке.
— Вы, мсье Теодор, организуйте мне десять бутылок коньяка, французского, разумеется, и ящик Анжуйского. Для Фрица Грозенберга доставку пусть сделают. Мне Кнутика надо будет весьма активно тут удерживать.
— Хорошо, поищем.
— И пряников побольше. А там на базаре как войдёте сразу направо три ряда, там бабушка Петровна пирожками торгует. Пять с картошкой, три с капустой и десять с яблоками. В персидском ряду халвы возьмите, а в азербайджанском – пахлавы. Пару корзинок.
— Подожди, Машуль, вот как раз дедушка вернулся ему и расскажи, что тебе принести надо будет.
— Коньяк и вино. Оревуар, мсье Теодор.
Михалыч, кстати, когда я ему рассказал о Машиных запросах, заявил, что хватит с них самогона и браги, но мне было очень неудобно перед послом и я все-таки убедил деда не скупердяйничать.
 
* * *
 
После обеда мы с Михалычем, который, разумеется, вернул свой прежний облик эдакого живчика-дедка, пошли через базар к Немецкой слободе. Нам надо было найти подходящее место для атаки на демона. Только сначала зашли по Машиному запросу в торговые ряды. Услышав цены на коньяк и вино, дед оттащил меня в сторону и гневно зашептал:
— Ить совсем живоглоты, морды купеческие обнаглели такие цены ломить! Потерпит Машка до завтрева, а мы ночью сюда вернемся и тихонько…
— Дед!
— А что дед? Их, кровопийц, учить надоть!
— Это ты про купцов или про Машу?
— Про обеих… обоих… тьфу, ты!
Я, все-таки не слушая его ворчание, расплатился из выданных Кощеем денег и распорядился на счет доставки. На удивленный взгляд приказчика, отмазался мол, барыня велели и больше вопросов не возникло.
А вот место, от которого была бы видна Немецкая слобода, а в особенности немецкая церковь, мы нашли сразу. Лишь немного покружив вокруг слободы, мы заприметили такую ладную, симпатичную церковь с высокой колокольней и совсем недалеко от кирхи.
— От здесь мы этого пса поганого и будем поджидать, — довольно потер ладони дед.
— А как мы внутрь попадём? Наверняка же ночью месса будет? А тут закроют всё, наверное…
Увидав насмешливый взгляд Михалыча, я осёкся. Ну да, нашел из-за чего переживать.
— Давай хоть внутрь зайдём, осмотримся.
Тут дед возражать не стал и мы через калитку церковной ограды зашли в небольшой дворик, а из него по белым ступеням поднялись и в само помещение.
Я человек не религиозный. Крещеный, да, но в церкви бываю крайне редко. Вот во время сессий мы обязательно свечки бегали ставить, а так…
Внутри было красиво, тихо и как-то спокойно и уютно. Я с интересом разглядывал иконы, местных служащих, не знаю, как они правильно называются, ну попы с помощниками, надо понимать. Дед пихнул меня и указал взглядом на здоровенного такого попа, на пару голов выше меня, да и в объеме раза в три побольше.
— Отец Кондрат, — прошептал дед. – Главный тут, да и считай по всему городу не последний человек.
Интересно, надо запомнить на всякий случай.
Дед вдруг хихикнул:
— Кощей-батюшка, жуть как его боитси!
— Да ты что?! А чего он так?
— Да кто его поймёть, загадочного нашего… Отец Кондрат ентот, силы говорят большой, святость в ём сильная.
— А с виду так и не скажешь. Вон, пузень какой себе отрастил!
— Ну да бог с ними обоими, пойдём ужо внучек, осмотрелися мы тута.
Немного посовещавшись, мы решили опять отправиться на постой к нашему гостеприимному хозяину местного отель Плаза Лукошкинского разлива, который, едва завидев нас, рухнул на колени и зарыдал. От счастья, как я понимаю.
В общем-то, в этот день никаких больше приключений с нами не произошло. Вот и хорошо для разнообразия. От Калымдая вестей не было, Маша тоже молчала.
Вечером мы с дедом опять прогулялись вокруг Немецкой слободы и еще раз убедились, что место с церковью мы нашли самое подходящее.
На обратном пути в гостиницу нас хотели ограбить три мужика очень неприятной внешности, но дед отвёл их в сторону, а через минуту вернулся один, довольно подбрасывая на ладони два тощих, но приятно брякающих кошелька. Нет-нет, что вы, никого Михалыч и пальцем не тронул. Наоборот, мужики улыбались нам вслед, махали руками и низко кланялись. Хороший у меня дед, правда?
 
* * *
 
Утром меня разбудил Дизель.
Шучу-шучу, Калымдай разбудил по булавочной связи.
Доложил, что блоха на коте еще действует, связь отличная.
Вчера в отделение притаскивали Шмулинсона, ну, того гробовщика-портного, допрашивали он и раскололся и рассказал про свой спор с пастором на счет черной материи.
А ночью на участкового опять напали и опять те же самые охранники-упыри. Я уже начинал привыкать к происходящему. Охранников стрельцы порубили в фарш, а останки, наконец-то сожгли.
В общем-то, и все новости.
Но это я рано радовался. Через полчаса Калымдай снова связался со мной и довольно взволнованно произнёс:
— Федор Васильевич, никак бабка не угомонится. Гонит участкового ночью в лес повидаться с лешим да порасспрашивать его о том, не творится ли на Руси чего странного? Не слышно ли что про нечисть иноземную?
— А чего леший-то знать об ентом может? – Михалыч подключился к нашей конференц-связи. – Он в лесу своём всё знает, кажную травинку, кажный сучок, а дальше своей земли у него интересов и нет.
— Мудрит что-то бабка, — протянул Калымдай. – Участковый уж как только не отбивался, как только не увиливал, а она всё стоит на своем, иди да иди к лешему.
— Да, небось, карга старая решила перед своим старинным полюбовничком, молоденьким постояльцем похвастаться. Подразнить его на старости лет.
— А что, бабка с лешим, как наша Маша говорит, амуры крутили?
— Да с кем эта бабка только не крутила, — отмахнулся Михалыч. – Даже за Кощеем-батюшкой одно время убивалася.
— Да ты что?!
— Да ну её в болото нам-то что? Тут другое, внучек… — дед замолчал, а я немного встревожился.
— С помощью лешего можно участковому передать нужную информацию, — продолжил за деда Калымдай. – Или дезинформацию. В общем, всё, что нам выгодно будет.
— А да, верно, — теперь я задумался. – А что нам выгодно и как это лешему объяснить? Да и послушает ли он нас, возьмется ли помогать?
— Возьмётси, кудыть он денется. А участкового можно подтолкнуть рассказом о силах адовских, которые к нам лезут.
— Прямо всё ему и рассказать?
— А всё и не надоть, внучек. Так, подтолкнуть издалека. Ить сам подумай, участковый и так всё знает ужо, только всё это сложить вместе не может пока.
— Ну ладно, тогда сейчас подумаем, как на лешего выйти… Калымдай, у тебя всё? Тогда до связи.
— К лешему мы пойдём, внучек. А больше-то и некому.
— В лес? Вот же… А как мы его найдем? Лес-то вон какой большой. Да и не пошлёт он нас куда подальше? Больно ему надо с нами разговаривать.
— А вот для этого вызывай-ка ты царя-батюшку, обговорю я с ним енто дело. Ты не серчай, внучек, что я поперек тебя к Кощею лезу, просто так быстрее получится, чем тебе сначала объяснить всё, а потом ты нашему Величеству пересказывать будешь…
— Да ну, деда, я наоборот, только рад. Давай, конечно, вызову да разговаривай с ним сам.
Всё на удивление прошло нормально. Соединив деда с Кощеем, я заскучал и отправился вниз чаёвничать, где был окутан любовью и заботой нашего дорогого хозяина. Чай, кстати, был отличный, как и крендельки с маком.
Минут через десять появился дед и сразу же направился на выход, махнув мне:
— Идем ужо, внучек, поспешать надоть.
А дать чаю с крендельками поудобнее в животе улечься? Каторжная у меня всё-таки работёнка…
Пока мы шагали от городских ворот к лесу, Михалыч рассказал, что Кощей отправил Горыныча на поиски лешего и как он его найдет, так привезет на нашу полянку для беседы.
— А ишо царь-батюшка велел на том же Горыныче домой во дворец возвращатьси.
— О как… Что он там еще затеял? Нам же демона поджидать в Лукошкино надо.
— Не знаю, внучек, но велел быть непременно.
— Калымдая надо бы предупредить…
— Ужо сделано, не переживай.
— Вот ты, дед, орёл у меня!
— А то! – заулыбался дед. – Ну, давай, по бурелому, шагом арш!
Спасибо. С удовольствием, блин.
На поляне Горыныч с лешим уже дожидались нас.
Леший выглядел довольно странно даже на мой, привыкший к Кощеевым монстрам, взгляд. Мужик не мужик, шишка не шишка, а что-то среднее ростом с Михалыча, не выше. Это с ним бабка шуры-муры крутила? Кто их поймет, бабок этих…
Горыныч, поджидая нас, развлекался, играя с лешим в кошки-мышки.
Он лежал на брюхе, вытянув передние лапы, удерживая лешего. Правая и левая головы на длинных шеях, обогнув лешего с боков, преграждали ему дорогу для отступления, а средняя, нависая сверху, сюсюкала:
— И кто это у нас такой маленький? И куда это ты дурачок бежать собрался? Ну, давай поиграем, деревяшечка, побегаем, попрыгаем.
Леший зло пыхтел, но уже и не пробовал вырваться, хотя Горыныч иногда и разжимал лапы и тогда леший делал пару осторожных шагов в сторону, но головы тут же подталкивали его назад в лапы.
— Отчепись, зеленый! Да не слюнявь ты меня! Тьфу, жаба с крыльями!
— Обиделся, маленький… Обзывается еще… Нехорошо это. Но мы маленького поучим, по жопке ему нахлопаем и будет он у нас умненький, благоразумненький и очень-очень воспитанный.
— Или просто сожрём, — предложила левая голова.
— Привет, Горыныч! – поздоровался я, выходя на поляну.
— А, Федор Васильевич! Салют! Здорово, Михалыч!
— Здоровей видали. Пошто страдальца тиранишь?
— Да он сам попросил! – заявила правая голова.
— Ага, прибежал к нам и говорит мол, Горынушка, ну давай поиграем, ну давай, а? – подтвердила левая.
— А я что? Мы жалостливый очень. И дел много и голодный, но как отказать маленькому? – ухмыльнулась средняя.
— Врет! – заорал леший, дергаясь в когтях. – Брешет, кабан чешуйчатый!
— Сожру, — тихо и ласково сказала средняя голова, наклоняясь к лешему.
— Ладно, хватит, — заявил дед. – Отпусти его, Горыныч. Порезвились и довольно.
Леший вырывался наконец-то из крепких, дружеских объятий и отряхиваясь и ворча, заковылял к нам.
— Здорово, Михалыч, — протянул он руку моему деду.
Ну, может и не совсем руку, а такую ветвь с отростками. Ну не важно.
— Внучек мой, — представил меня дед. – У самого Кощея наипервейший помощник. Не так чихнёшь – удавит и глазом не моргнёт.
Я улыбнулся лешему, а тот отступил на пару шагов назад.
— Ну и чаво от меня надобно?
— Слыхал, в Лукошкино милиция объявилась? – начал дед.
— Ну, слыхал чавой-та. Водяной баил мол, начальник ихний к его мокрохвосткам приставал, обещал пряниками завалить, выклянчивал что-то у них.
— Вот начальник к тебе сегодня и заявится.
— Это еще зачем?! Заарестовать хочет? А вот фиг ему, менту поганому! В леса так уйду, что с партизанами не сыщет!
— Уймись, старый, кому ты нужен. Поболтать он с тобой хочет. И ты с ним поболтать хочешь.
— Не хочу, — насупился леший.
— Хочешь, хочешь, — ласково протянула средняя голова.
Лешего передёрнуло.
— Ты, леший, не дергайся, — строго сказал Михалыч. – Дело важное и Кощей-батюшка всё под своим надзором держит.
— И чё я ему сказать должен? – сдался леший.
— Будет он тебя пытать о нечисти иноземной, так и скажешь, что с запада на нас демонская рать движется. Что хотят захватить землю нашу, всех перебить, русалок, домовых, водяных, а самим тут править.
— Ох ты ж лышенько… Взаправду так и есть?
— Взаправду, — сурово кивнул дед. – Но ты не боись, мы обороним всех от супостата. Только помочь нам надо. За тем и к тебе пришли.
— Сделаю, — солидно кивнул леший. – Так бы сразу и сказали. Что еще надо менту сказать?
— Скажешь, что хотят наиглавнейшего демона вызвать на подмогу, а для ентого надо мессу богопротивную дьявольскую отслужить. Храм осквернить черной краской или чем еще да в том храме и вызывать демона.
— Ишь как мудрёно…
— Ну, вот так. Всё ли понял?
— Дык чего не понять-то? Понял, — леший начал загибать ветки-пальцы, перечисляя, — Мент придёт, промурыжу его маленько, про нечисть иноземную скажу, про храм черный, про мессу и демона главного. Так?
— Правильно. Вижу, не подведешь ты, — Михалыч похлопал лешего по плечу. Посыпалась кора и сухие ветки. – Ну, если всё понял, то пошли мы дальше дела наши важные, страшные и тайные вершить.
— Скатертью дорога…
— Подвезти тебя, может? – дед кивнул на Горыныча.
— Не-не-не, — попятился назад леший. – Я сам. Мне тут недалече.
— Ну, прощевай, тогда. Внучек, седлай Змея, полетели!
 В этот раз полет проходил куда более приятно, чем предыдущий. Горыныч, позабыв о своих обидах, всю дорогу плёл байки о том, как он сегодня гонял лешего по лесу, как вчера летал на обед к одной своей знакомой бесовке и она ему якобы та-а-а-кие намёки делала! Потом ударился в воспоминания о путешествии в Египет, посмотреть, не развалились ли пирамиды с тех пор, как он руководил лично их постройкой. Рассказал, как в Китае его провозгласили Великим драконом и ежемесячно поставляли по девственнице, а ежедневно – по откормленному тибетскому яку. А потом подлые корейцы выкрали его и продали в Японию, где он снова стал Великим драконом, только японским, зато выучился всяким там карате и основал школу ниндзя. Обидевшись на наш хохот, он предложил прямо сейчас показать пару приёмчиков, но мы еле отговорили его, убедив, что верим, а смеёмся над лопоухими китайцами, упустившими из рук такое чудо.
Распрощались с Горынычем вполне дружески и зашагали через коридор с монстриками в нашу Канцелярию.
Дизель, увидев нас, радостно заскрипел костями и рванулся запускать генератор —  соскучился по работе. Тишки и Гришки не было, но Аристофан, вручая мне два мешочка за рубашечные узоры, успокоил деда мол, бесенята живы-здоровы и вполне упитанны, просто сейчас умотали куда-то, скорее всего на очередную проказу.
Дед побежал здороваться с Иван Палычем, а я отправился к Кощею за разъяснениями.
Тишка и Гришка были тут как тут. Помахав мне лапками, они тут же зашикали на меня. Ну, понятно, опять Гюнтера кошмарят. Бесенята просовывали голову в приёмную Кощея, крутили фиги и показывали язык Гюнтеру, а когда он красный от злости, делал шаг к ним, с визгом удирали по коридору, но тут же возвращались.
Едва удержавшись чтобы и самому не показать язык, я оттёр Гюнтера плечом и стукнув в дверь, вошёл к Кощею.
Царь-батюшка сидел за своим письменным столом, заваленным свитками и листами и что-то сосредоточенно строчил большим пером по пергаменту.
— А, Федор. Садись, я сейчас.
Кощей, поводив пером еще немного, отстранился, с удовольствием разглядывая написанное, кивнул головой и поставил точку.
— Ну что там в Лукошкино?
— Да всё в порядке, Ваше Величество. Процесс идет по нарастающей. Участкового каждый день убить пытаются, страсти кипят, а мы выжидаем. Пообщались с лешим, обещал всё как надо пересказать участковому. А меня-то, зачем так срочно вызвали, Ваше Величество?
— Да вот как раз из-за участкового и вызвал. Чую я начнут вот-вот демоны атаку на меня, а участковый твой так и не чешется, всё пустяками какими-то занимается.
— А чего это он мой?
— А с того, что отдаю я участкового тебе на растерзание. Хочешь запытай его в темницах моих каменных, хочешь на масле зажарь да мне на ужин подай.
— Шутите?
— Мечтаю. Хочу я, Федор Васильевич, основательно вбить в тупую голову Никитки Ивашова, что грозный час приближается.
— Ну не сказал бы, что участковый такой уж тупой…
— Защитничек, — хмыкнул Кощей. – Вот и хорошо, вот и ладно. Ты и будешь с участковым беседу вести, когда он сюда заявится.
— А?
— Хочу пригласить его ко мне во дворец на встречу мирную, культурную.
— А чего сами не хотите с ним поговорить, Ваше Величество?
— Не по чину. Я – царь и Великий император, а тут, милиционеришка какой-то вшивый. Больно много чести ему будет. И так пусть радуется, что зову его.
— Понятно. И что я ему сказать должен?
— А вот всю ситуацию и обрисуешь ему, про демонов расскажешь, про мессу, про то, как я жизни не жалея царство охраняю, заслон на границах держу. Пусть перестает ворон ловить да за дело берется.
— Ясно. А когда он прибудет?
— А вот завтра ворона гонцом отправлю, а к ночи уже и явится пред очи твои светлые.
— Как скажете, Ваше Величество.
— А вот так и скажу. Иди, готовься к приходу гостя дорогого.
Кощей противно захекал, а я отправился переваривать услышанное.
 
* * *
 
Весь следующий день я провел в нетерпеливом ожидании встречи с участковым.
Мне предстояла встреча с моим земляком, человеком из моего мира и конечно я немного волновался и ждал.
Нельзя сказать, чтобы я уж сильно скучал по своему миру. Первые несколько дней да было, тоска такая подкатывала хоть волком вой. А потом дела начались. Пока Канцелярию обустраивали, пока с подчиненными знакомился, дворец осматривал, там уже и не до тоски стало. У Кощея знаете как интересно всё! Одни монстрики чего стоят. Да и сам дворец… Уникальное место. Смесь различных архитектурных стилей, да и сами залы, комнаты, да и коридоры не только по-разному построены, но и из разных материалов. Гранит, мрамор – тут обычное дело. Про золотые полы и серебряные стены, я уже рассказывал. А вот, конюшня, например, в которой Кощей свой табун держит, включая и огромного злющего черного жеребца, вот конюшня, она вся из дерева, но стоит прямо в гранитном коридоре. Представляете, какая смесь? А тут еще есть и Третьяковская галерея имени Кощея. Ну, это я её называю так, а на самом деле настоящая художественная галерея. Там и картины, какие хочешь и скульптуры со всего мира украденные, целыми днями можно ходить любоваться. Так что вскоре мне совсем не до грусти стало. А сейчас, когда чуть больше месяца прошло не хочу я больше домой назад. Ну, вот совсем не хочу. Дома что? Родня, конечно, близкие, но у нас же как сейчас — все заняты, все крутятся как могут и если есть связь с роднёй, то по телефону да и то изредка. А что еще хорошего такого, о чем грустить можно было? Даже и не вспомню вот так сразу. А здесь в этой сказочной, средневековой Руси, хорошо. Лепота, как местные говорят. Жизнь течет медленно, размеренно, никто никуда не спешит, всё так симпатично, очень просто и в этом своя красота есть. Эх, не умею я как Тургенев, например, загнуть про природу или пасторальную картинку местной деревни описать, но поверьте, классно тут. А еще работа у меня интересная и очень хорошо оплачиваемая, к тому же практически на полном содержании тут нахожусь. Коллектив у меня отличный, начальник совсем уж и неплохой. Уж поверьте, я в нашем времени куда как хуже начальников встречал. Да вообще, здорово тут. Никуда я отсюда деваться не хочу. Состарюсь, стану дедом Михалычем и буду молодежи опыт передавать, чем плохо?
Вот с такими мыслями и бродил до обеда по дворцу просто так, гулял, думал, любовался архитектурой. А после обеда отзвонился Калымдаю.
В Лукошкино веселье было в полном разгаре.
— Сходил в ночь участковый к лешему, — докладывал наш майор, — потом рассказывал бабке про сам поход и про известия о черной мессе и демонах. Тут всё в порядке.
— Значит, не зря вчера на лешего нажали.
— Да, хорошо получилось. Ненавязчиво и в тему. Кстати, когда участковый из леса утром в город шёл, на него опять напали.
— Ну, я уже и не удивляюсь. А кто?
— Да охранники посольские опять, те которые еще в живых оставались.
— Повязали их?
— Часть там же уложили, двоих в поруб сунули. Там уже кровь рекой льётся, Федор Васильевич. Охранники эти шестерых стрельцов завалили перед нападением.
— Ничего себе…
— Да уж. Демоны кровь человеческую любят.
— А Маша как там?
— Думаю, всё в порядке, с послом развлекается. Пробовал с ней связаться, но она только зашипела да связь оборвала.
— Ну, ясно, пусть развлекается, лишь бы посла не упустила.
— Мадмуазель Марселина не упустит.
На том и расстались с Калымдаем, но вечером уже он вызвал меня, доложить о очередных новостях.
В Немецкой слободе уже который день царили тишина и покой. Не считая, конечно пиратского налёта на посла. Пастор Швабс нигде не появлялся, да и в саму кирху никто не заходил и не выходил. А вот Горох, узнав об убийстве своих стрельцов, рассвирепел и лично возглавил обыск у немцев. Переворошили всю слободу, нашли только разгром у посла в кабинете да пастора больного. Даже допросить его не смогли.
И еще новый труп. И тоже связанный с милицией.
Говорят мол, Кощей — злодей. Ага, только трупы как у участкового тут направо и налево не валяются. Так что злодей-то он злодей, но общая обстановка у Кощея куда как лучше.
А да, новый труп. Ну, там совсем уж колдовское дело: муха влетела в поруб, а там их здоровяк Митька караулил как раз. Он эту муху и прихлопнул в лепешку, конечно. А лепешка эта человеком и обернулась. Представляете лепёшечка? Нет, лучше не представляйте, особенно после еды.
Совсем ближе к ночи я уже нервничал так, что даже закурил вонючую сигару от царя-батюшки. А тут и он сам в Канцелярию заявился. Руки потирает, хихикает, счастливый, будто в «Русское лото» квартиру в Саратове выиграл.
— Отдыхай, Федор сегодня! Забоялся-то твой участковый ко мне на ночь глядючи ехать. Кишка тонка у мента оказалась!
— Тьфу ты… Чего это он?
— Да я ж тебе талдычу: на словах он лев, а на деле – зайчиком под кустиком оказался!
Кощей радовался, как ребенок. А на меня вдруг навалилась жуткая усталость. Пошла реакция на день, проведенный весь на нервах.
Я и спать завалился совсем рано, наверное, еще и десяти не было. И не снилось мне ничего.
 
* * *
 
Разбудил меня Михалыч.
Причем, часов в девять утра. Как он Дизеля отогнал от генератора, ума не приложу. Но выспался я, как давно уже не высыпался. А тут еще дедовы оладики. Сказка! Поэма! Торжественная оратория! И всё это в одной тарелке. С мёдом и вареньем.
— Вот и хорошо, внучек, вот и славно, — умиленно приговаривал дед, смотря, как я разделываюсь с завтраком.
Ну и ладно, ну и лопну, зато деда порадую.
Я рухнул на диван в полном изнеможении:
— Деда, новости какие есть?
— А то как же. Калымдай велел передать, что участковый уже вылетел к нам на ступе. Лежи-лежи, внучек, не подпрыгивай, ему еще часа два до нас телепать.
— А Кощей не передумал? Может он сам с милицией встретится?
— Царь-батюшка с утра заперлись в лаборатории своей алхимической, ну и алхимичат там что-то. Строго-настрого велели не мешать. А тебе велел передать, чтоб ты в его кабинете участкового принял. В Канцелярию его вести не надоть.
— Да можно и в его кабинете, без разницы.
— Разница ить есть, внучек. У царя солиднее будет да загадочнее. Участковый на бумаги тайные да на приборы секретные заглядится, тут-то ты его ножиком и пырнёшь... Да шучу я, шучу, что ж ты так прыгаешь сегодня? А акромя того, неча ему тут у нас всё вынюхивать да высматривать.
— Да как скажите, мне всё равно. Особенно после такого завтрака.
— От и ладно. А как отдохнёшь, фрак примерь, вот на комоде висит. Это я у Иван Палыча повзаимствовал.
— Зачем мне фрак, дед? На балу с участковым мазурку отплясывать?
— Для солидности, внучек. Надо.
— Михалыч, ты не перегибай, а? Ну какой фрак? Джинсы да майка, самая что ни на есть рабочая одежда. Всё. И не спорь. Нравится фрак, сам его и одевай.
В отличие от вчерашнего дня, я был абсолютно спокоен, вся нервотрёпка исчезла как по волшебству. То ли перегорел я, то ли просто на деловой лад настроился, но чувствовал себя вполне прилично и был готов к переговорам. Так и провалялся на диване, пока к нам не заглянул Аристофан.
— Это… босс. Велено передать – подлетает мент вместе со своим петухом. Минут через десять у ворот будут.
— С каким еще петухом? Это жаргон ваш, что ли такой?
— Не, босс, в натуре петух. Птица такая.
— Ничего не понимаю. Это он Кощею в подарок, что ли везет?
Аристофан пожал плечами и исчез.
— Иди ужо внучек в кабинет царский, а я ентого участкового встречу да к тебе провожу.
Дед ускакал в одну сторону, а я поплелся в другую.
Гюнтер так и торчал у кабинета, но я, погруженный в мысли, не обратил на него внимания. Прошел в кабинет да уселся за Кощеевым столом. А ничего, удобно тут.
Минут через десять раздался стук в дверь и громкий голос Гюнтера оповестил:
— Участковый лукошкинского отделения милиции, младший лейтенант Ивашов к Его превосходительству Статс-секретарю, господину Захарову!
Высокопревосходительству, вообще-то. Ладно, потом припомню.
— Введите! – рявкнул я.
Участкового я впервые видел вот так близко. Ну, обычный парень моего возраста в милицейской форме старого образца. Смотрит насторожено, внимательно.
Я встал, вышел из-за стола и протянул руку:
— Федор.
— Никита, — немного поколебавшись, протянул руку в ответ участковый.
— Прошу, — я указал на кресло, а сам вернулся в своё за столом.
— Стой, — внезапно сказал участковый. – Стой. Ты что, из моего времени что ли?!
— Ага. Ну, чуть-чуть попозже, кажется.
— С ума сойти… — участковый опустился в кресло. – А сюда-то как попал?
— Да Кощей и затащил. Против тебя, кстати, бороться, — я хмыкнул и достал из ящика коньяк и пару стаканчиков. – Ну, давай, Никита, за знакомство.
— Против меня? – задумчиво протянул участковый, но я только отмахнулся и разлил по стаканам.
Чокнулись, выпили, выдохнули.
— О, блин, про закуску-то я и забыл. Сейчас организую.
— Да не, не надо. Я ж не на пир сюда пришел. А где сам Кощей?
— А царь-батюшка, дорогой наш Император и Владыка, зазорным для себя посчитали-с с мелким чином милицейским разговоры вести-с. Я за него, в общем.
— А ну да, конечно. И о чем тебе велено разговаривать? – с большой иронией он выделил «велено».
— Никита, завязывай, а? Я тебе не враг, ты мне, надеюсь тоже. А что оказались по разные стороны, так кого тут винить? Судьба. Или ты войны хочешь? Арестовывать случаем не кинешься?
— А есть за что арестовывать?
— А нету, — я развел руками. – Чист я перед законом.
— А пособничество?
— А доказательства?
Мы помолчали.
— Там это… — вдруг сказал участковый. – Мой петух. Не обидят?
— Не переживай, ничего ему не сделается. А зачем ты его вообще с собой потащил?
Участковый поморщился:
— Да это – Митька, мой младший сотрудник. Яга его колданула чтобы, если что…
— А ясно. Да, Кощей у нас петушиный крик как-то не очень… Мне-то по фиг, что петух, что кукушка.
— Так о чем разговор вести будем? – перешел к делу участковый.
К делу, так к делу. Не вязался у нас что-то пока разговор. Никита этот, напряженный был очень. Ну, понять его можно. Ладно, попробую его разговорить, может, перейдет на нормальный тон.
— Смотри, Никит, какая ситуация у нас получается, — начал я непринужденно. – Лезет демон к вам в Лукошкино, в курсе?
— Ну.
— А что это пастор воду мутит тоже в курсе?
— Ну.
— Что посол немецкий ни при чем?
— Ну.
— Дискету гну! – сорвался я. – Чего ты, как Штирлиц в Рейхстаге?! Не надо оно тебе, ну и вали назад! Хочешь один с адскими силами бороться — давай, действуй! Помощь не нужна – геройствуй сам, никто не держит!
Я отвернулся, успокаиваясь и коря себя за вспышку. Ну не выдержал, да. А чего он?..
— Ты это… — нарушил тишину участковый. – Извини.
— Проехали, — я махнул рукой и кивнул на бутылку. — У?
— Угу. Только по чуть-чуть.
Разлили, чокнулись, выпили.
— Слушай, — внезапно спросил участковый, — а как там Москва?
— Да нормально Москва. Я сам не москвич, но отстраивают во всю твою Москву. Покруче Парижев и Лондонов сейчас будет.
— Надо же, — с легкой завистью протянул он. – А милиция как?
— А нету больше твоей милиции! – с легким злорадством заявил я.
— Как?! – он аж с кресла слетел. – Совсем нет?!
— Совсем. Э, э, ты успокойся, переименовали её в полицию.
— Зараза… — он опустился назад. – А зачем?
— Ну ты как маленький… Зачем у нас чего-нибудь переименовывают? Зачем, что тут, что там, бояре сидят и законы новые придумывают, указы строчат?
— Ясно. Ну и как полиция?
— Да нормально, как всегда. Работают в основном. Народ не особо жалуется.
— Ну ладно. Так что там, на счет демона. Вельзевул, кажется?
— Скорее всего, он, — кивнул я. – Лезут они с запада массово, хотят придушить местную нечисть и на Руси самим утвердиться.
— Это я понял. А у Кощея, какой интерес в этом?
— Кощею такой расклад и на фиг не нужен. Сам понимаешь, зачем ему территорией влияния с кем-то делиться?
— Ну да. Лучше самому грабить.
— Сам Кощей не грабит, не надо наговаривать.
— Ну, разбойнички его, какая разница?
— Я не в курсе, в детали не вдавался. Допустим, пусть будет что-то вроде мафии, но сейчас суть в том, что Кощей предлагает объединиться против общего врага.
— Гуртом и батьку бить легче.
— Именно. Кощей западную границу держать обязуется. Обещает, что ни один гном или эльф там какой или какая, там у них нечисть? Короче, никого он оттуда на Русь не пропустит.
— Понятно, а от меня что требуется.
— Демона остановить.
— Всего-то? – невесело хмыкнул участковый.
— Да мы поможем. Информация, если какая нужна или еще что…
— Информация это хорошо, это всегда полезно. А пастор тут, каким боком? Чувствую я, что замешан он в этом, а как и что, понять не могу.
— Пастор тут как раз и есть ключевая фигура. Он всё это начал, захотел ад на помощь призвать. Дескать, явится демон могучий, перебьёт всю нечисть русскую, а сам только попытается власть захватить, а пастор со своими молитвами католическими уже тут как тут. А наша церковь якобы с демонами бороться не может, вот и перейдет вынуждено Русь в католичество. А пастора в благодарность Папой сделают.
— Идиот… А ад такой дурной или слабый, что пастору позволит себя прогнать? Ну как есть идиот.
— Да вот же. Но замутить дело он все-таки замутил. Про кирху немецкую в курсе? Что ее переделывают под черную мессу.
— Кража черной материи? Угу, в курсе.
— Кощей считает, что мессу эту со дня на день собираются провести. Тут-то и твой выход. Надо остановить их, не дать Вельзевулу закрепиться тут.
— Надо, конечно. Вот только ты мне скажи, Федор, как я тебе этого, совсем не слабого демона остановлю? С саблей на него кинуться?
— Проблема. Жаль Кощей в Лукошкино сам попасть не может, у него силушки ой-ёй сколько.
— А чего так?
— А там ваши все эти церкви… Потом еще кадр такой есть – отец Кондрат. Знаешь такого?
Участковый кивнул.
— Ну, не знаю как, но силён этот ваш Кондрат. Для Кощея всё это не смертельно, конечно, но работать комфортно не сможет.
— А с послом что? Я ведь на него сначала думал…
— Не, — я хмыкнул. – С послом всё в порядке. Он мужик честный, порядочный. За него не переживай, объявится когда время придёт.
— Ну-ну.
— Ты бы, Никит, прикинул, чего демоны эти боятся? Может с тем же отцом Кондратом поговорить? Возможно и наши попы могут хорошенько молитвой шандарахнуть?
— Поговорю, — кивнул участковый.
— Никит… — я замялся. – Я тебе сейчас всего сказать не могу, но мы тоже на подстраховке будем. Попробуем и свои методы. Глядишь, с двух сторон и одолеем совместными усилиями.
— Ладно. Договорились. Перемирие до окончательной победы над адом. А потом я всё равно за вас возьмусь, так и знай.
— Давай, дерзай, — хохотнул я.
— Вот скажи мне, Федь, ведь ты же не вор, не блатной, я же вижу. С чего же ты на такого преступника как Кощей работать стал?
— Уф-ф-ф… Да кто меня спрашивал? Ты вон к Гороху попал, ну и по специальности сразу пристроился. А я – к Кощею и тоже по специальности.
— Что еще за специальность?
— Компьютеры, — коротко ответил я.
— Ничего себе… А зачем Кощею компьютеры? Он тут разведывательный центр ЦРУ открыть хочет? Или бомбу атомную рассчитать?
— Ой, да перестань! – я отмахнулся. – Переписку деловую я ему веду, иногда помогаю послания тайные расшифровывать. Вот и вся моя преступная деятельность. Ты лучше как-нибудь на досуге о другом задумайся…
— О чем же?
— А вот смотри. Меня сюда Кощей затащил, надеялся, что раз мы из одного времени, то я против тебя эффективно бороться смогу.
— Ну и?
— Ну и со мной всё понятно. А вот тебя кто и зачем сюда затащил?
Участковый помолчал, потом встал:
— Ладно, Федор, вроде мы всё обговорили? Действуем, значит, сообща.
— Ага.
— Хорошо. Пора мне. Еще лететь и лететь обратно, а дел столько…. Сам понимаешь.
— Лады. Пошли, провожу.
— Не, не надо. Пусть дедушка тот проводит. Не хочу, чтобы Митька мой нас вместе видел. Язык, как помело, завтра же всё Лукошкино знать будет, что я не с Кощеем, а неизвестно с кем разговаривал.
— Ну как тебе удобней.
Он еще помялся:
— Федь, а ты на своем компьютере текст можешь сделать? Ну, книгу, что ли…
— Ну, могу в принципе, а что?
Ой, как он засмущался!
— Я тут… это… Ну, записи свои разбирал по делу о перстне с хризопразом и подумал, а может отчет такой сделать… ну, художественный?
— Книгу написать хочешь? Здорово! Я бы почитал с удовольствием. Давай, Никит договоримся. Ты – пишешь, а я текст наберу, книгу сверстаю, если не толстая получится, то и несколько экземпляров могу распечатать.
— Серьёзно? Слушай, здорово. Спасибо, Федь. Только… не говори пока никому, хорошо?
— Могила.
Нормальный он парень все-таки, этот участковый. Кощей с ним воюет, а мне он, похоже, не враг. В мирное время встретились бы, да и посидели, пива попили…
 
* * *
 
Только участковый ушел, как в кабинет ввалился Кощей. В лаборатории он, как же. Подслушивал, небось, где-то тут поблизости.
— Давай, Федор, хватай Михалыча и срочно в Лукошкино. Горыныч уже ждет у ворот.
— Прямо сейчас? А участковый нас не заметит? Мы же одним курсом пойдём.
— Не заметит, — мерзко захихикал Кощей. – Я его отвлеку. На его птичку, своих птичек напущу.
— Ну, Ваше Величество, ну не хорошо как-то. Пригласили, обещали безопасность…
— Цыц! Разболтался тут! Молчать, я сказал! Ты своё дело делай, а я своё буду. Иди, Федя, не доводи до греха.
Я плелся к выходу по коридорам и бурчал под нос:
— До греха… да на вас, Ваше Величество, грехов как блох на коте бабкином. Раскричался тут…
— Чавой-та говоришь, внучек?
— Не, ничего, Михалыч. Мотаться туда-сюда уже надоело.
— Служба, внучек, ничё не попишешь.
— Угу.
Горыныч нас домчал быстро. А по пути я видел, как участковый на лету отбивался метлой от четырех гигантских птичек. Натравил их Кощей все-таки. Отбивался участковый лихо, думаю, вреда они ему не причинят. И нас он, похоже, не заметил. Ну и хорошо. Чего я на Кощея взъелся? Всё правильно он придумал, хороший отвлекающий маневр. Вот так поболтаешь с милицией пять минут и уже в отце родном, Кощее нашем батюшке, убийцу видеть станешь. А он же у нас добрый, чуткий, заботливый…
Ладно-ладно, шучу. Я же не доклад Кощею сочиняю. Да и вообще не сочиняю, а излагаю факты.
И кстати о сочинительстве. Я ведь эти записки писать начал как раз с подачи участкового после вот этой нашей беседы. Ну а чего? Ему можно, а мне нельзя?
 
* * *
 
Участковый в город попал раньше нас. Конечно, ему-то не пришлось по буреломам прыгать.
Мы вернулись в гостиницу и я связался с Калымдаем.
— Проблема у нас, Федор Васильевич, — огорошил майор. – Остались мы без связи блошиной.
— Как так?
— Бабка кота гоняла в Немецкую слободу шпионить, а блоха с него на более вкусного кота и перескочила.
— Не вовремя-то как.
— Да уж. Визуальное наблюдение я обеспечил, а вот все обсуждения и новости в тереме нам больше не доступны.
— Плохо дело, Калымдай. Не сегодня, завтра, начнётся всё, как бы нам не упустить момент.
— Один мой боец за участковым следит, другой около Немецкой слободы постоянно отирается, ну а я сам здесь у Борова сижу. Будем надеяться, не упустим.
— Ладно, майор, ничего не поделать. До связи.
До самого вечера нам с Михалычем не было покоя.
Только мы спустились вниз, потрясти хозяина гостиницы на предмет чего-нибудь вкусненького как меня вызвала Маша. Пришлось подыматься наверх в номер от любопытных глаз подальше.
— Слушаю, Маш.
Маша сегодня была, как никогда серьёзна и сосредоточена:
— Мсье Теодор, к пастору приехали гости. Шесть монахов католических.
— Ух ты, интересно.
— Да, очень. Они сейчас по подвалам прячутся, но у них был короткий разговор с пастором. Это не монахи, это специальные агенты инквизиции. Уж я-то их знаю, поверьте.
— Верю. Хотят пастора арестовать и сжечь на костре?
— О если бы, мсье Теодор. Они помогать ему прибыли.
— Весело… Похоже инквизиция с самого начала в это дело замешана.
— Думаю, они это и затеяли изначально.
— Только инквизиции нам и не хватало.
— А какая нам печаль с того, мсье Теодор? Приехали помочь, пусть помогают пастору.
— Ну, тоже верно. Хорошо, Машуль, спасибо. Ты у нас умничка.
— Вне всяких сомнений, мсье Теодор.
Я спустился к деду и шепотом, между карпом в сметане и печеным гусем, рассказал о инквизиции.
— А ить закрутилось дело, внучек. Смотри, как вокруг все суетятся, бегают. Чую скоро ужо начнется.
— Похоже на то, деда. Но вряд ли сегодня, как думаешь?
Михалыч поморщил лоб, пожевал губами:
— Вряд ли, внучек. Скорее – завтра, послезавтра. Но нам и сегодня надо быть наготове.
 
* * *
 
Дед оказался прав: месса была назначена на завтра.
Вечером связался Калымдай и рассказал, что его парень, дежуривший у Немецкой слободы, слышал, как стрельцы задержали одного местного художника, Новичкова, выходящего от пастора. При коротком допросе было выяснено, что пастор нанял этого художника для росписи кирхи. Причем в самые короткие сроки. Работа должна была быть закончена к завтрашнему вечеру.
— Ну вот, внучек, теперь мы точно знаем, что месса будет завтра в ночь. Теперь давай спать ложиться, на завтра нам много силушки понадобится.
Тут дед был прав, не поспорить. Толку с того, если через полчаса меня вызвала рыдающая Маша. Да-да, рыдающая. Я и не знал, что она умеет.
— Ах, мон шер Теодор! Я всё испортила! Я такая гадкая, мне нет прощения!
И в том же духе десять минут без перерыва. Ноль информации, одни слезы да стоны.
Ну и дунули мы с Михалычем в Немецкую слободу, а куда деваться?
Думаете, ночью легче по городу передвигаться? Не угадали. Оно, казалось бы, так и должно быть, но Лукошкино был наводнён стрелецкими патрулями, а вокруг слободы мы насчитали три малых отряда, безостановочно курсирующих по периметру забора.
Молодец участковый, ухо востро держит, но как же это не ко времени.
Проникнуть в слободу не попавшись стрельцам, нам помогла Маша. Пока мы с дедом чесали затылки, безуспешно стараясь придумать хоть какой-нибудь план, над нами что-то зашелестело и сверху, распахнув черные трепещущие крылья, на нас накинулся вампир и, вцепившись острыми когтями в нашу одежду, рванул нас вверх.
Страшно? Не, не надо бояться. Я же говорил, что нам Маша помогла, вы, наверное, не внимательно читали.
Не страшно? Ну вот, а я старался…
Приземлились мы у входа в кирху и Маша, бесшумно открыв дверь, поманила нас за собой. Хорошо свет внутри был слабый, тусклый и привлечь внимания стрельцов не мог. Зато его вполне хватало, чтобы осмотреться внутри храма. Да, сейчас тут было на что поглядеть. По всему полу длинными полосами была раскидана черная материя. Почти половина уже была расписана жуткими тварями и сценами из адской жизни. Ну там быт, работа, семья… Не берусь утверждать точно о сюжете картин, но так мне первоначально показалось. А рассматривать подробно желания не возникло.
— Маша всхлипнула и вытянула вперед руку:
— Вот. Это моих рук дело, казните меня…
Посреди куска черной материи в луже крови лежала мужская фигура, свернувшись калачиком и по этой позе было видно, что перед смертью несчастный испытывал сильнейшую боль.
— Эва как его скрючило… — прошептал дед.
Маша всхлипнула. Я резко вздохнул, только сейчас заметив, что уже давно задерживаю дыхание.
— За что ты его так? – шепотом спросил я.
— Я нечаянно, мон ами. Оно само как-то…
— Как можно нечаянно вот такое вытворить а, Маш?
— Я шла мимо, увидела полоску света в окне и решила посмотреть кто же там.
— Посмотрела, внучка?
— Посмотрела, дедушка. Эта церковь вдруг стала на меня влиять! Раньше такого не было, наверное, это всё эти противные рисунки… Мой разум помутился и я уже не соображала, что делаю и вот…
Я отодвинулся на пару шагов:
— А сейчас твой разум как? Не мутный?
— Нет, мсье Теодор, сейчас я себя отлично чувствую.
— Вот она вампирская сущность, — зашептал мне на ухо дед. – Железные нервы. Расправилась с мужиком и отлично себя чуйствует.
— Дедушка Михалыч!
— Я уже лет двадцать как дедушка, а Михалыч, так все пятьдесят. Ты зачем на посла накинулась-то, милая?
— На посла?
— Ну не пастора же. Вон длинный и худющий какой, а пастор мелкий, едва выше бабкиного кота будет. Ежели конечно кот на задние лапы…
— Дедушка! Ну что вы такое говорите? Как я могла напасть на моего Кнутика? Это – художник.
— Уф-ф-ф… Так посол жив, Маш?
— Типун вам на язык, мсье Теодор, уж простите за местный жаргон.
— Уже легче. То-то пастор завтра обрадуется. Придет работу принимать, а тут труп.
— Какой труп? Вы о чем, мон шер?
— Двинулась девка, — снова зашептал мне Михалыч на ухо. – В голове карамболь, в глазах помутнение. Стресс по-ихнему.
— Дедушка!
— Ты, Машенька, только не нервничай, не горячись, внучка. Завтра же сходим к одному хорошему лекарю, он пиявками да крапивой хоть понос хоть кашель враз лечит.
— Дедушка!
— Ох, внучек, хватай её за ноги, вязать будем. Смотри, затрясласи вся, как кинется сейчас…
— Дед, ну хватит тебе, заканчивай.
Михалыч хихикнул и подошёл поближе к художнику:
— Не кровь это, внучек, на краску красную лег художник. И спит.
— Спит?!
Художник утвердительно всхрапнул.
— Да что здесь происходит?! Маша?
— Что, мсье Теодор? Ну что тут непонятного? Я же говорю, меня одурманила церковь и я, сама не понимая как, укусила этого бедного человека.
— Так. И что теперь? Сейчас он проснется и бросится нашу с дедом кровь пить?
— Фи, Теодор, ну откуда у вас такие вульгарные представления о вампирах? Он просто хорошо поспит и проснется.
— Ладно, хорошо. А чего тогда такая паника была?
— Погоди, внучек, — посерьёзнел дед. – Машенька, а когда он проснется?
— Через сутки, дедушка Михалыч, — горестно кивнула Маша. – В этом-то вся и беда.
— Хороший яд в зубе накопила, а?
Маша только вздохнула.
— Мне кто-нибудь объяснит, что происходит? – не выдержал я. – Ну тяпнула Маша художника, ну выспится человек вволю, ну? В чем проблема-то?
Как они на меня смотрели… А как мне стыдно было когда до меня дошло! Если этот мужик проспит до завтрашней ночи, то храм останется без адских росписей и мессу перенесут. Пора завязывать с коньяком и сигарами. С понедельника начну бегать, разгадывать кроссворды и кушать только полезную пищу.
— Дошло, внучек?
— Дошло, деда.
— От и ладно, от и догада ты мой умничка.
— Ну, хватит, дед, — я опустился на пол. Точнее – на голову дьявола. Хорошо, тот уже высохнуть успел. – Что делать-то будем?
Дед почесал затылок. Маша вздохнула.
— Кощею будем докладывать?
— Ить сожрёт.
— А меня, мсье Теодор, отправит к чукчам, учить их морковку окучивать.
— Зачем чукчам морковка?
— Ну что вы у меня такое спрашиваете, мсье Теодор? Вот у Кощея и спросите.
— Понял. И все же, какие будут предложения.
— В Турции зимы теплые, говорят. И фрукта там вкусная растет, апельсин называется.
— Вы, дедушка Михалыч, неисправимый оптимист. Скажите – Зимбабве и я тогда подумаю.
— Ну, хватит вам, я серьезно.
Серьезное предложение выкрасть Гороха и тут же сдаться и отсидеть срок на Колыме пока всё не успокоится, я отверг сразу. Как и идею переметнуться к Вельзевулу. Просить политического убежища в Малайзии я тоже не одобрил. А вот мое предложение сделать пластическую операцию на глазах и затеряться в Китае, не одобрила Маша мол, раскосые глаза плохо сочетаются с темным макияжем.
Когда массовая истерика закончилась, дед выдвинул единственную на тот момент разумную идею:
— К послу пойдем. Он немчура башковитый и всё туточки знает, авось и подскажет что.
А что нам еще оставалось? И пошли. А потом и полетели.
До дома Грозенбергов, на втором этаже которого прятался посол, мы перебежками от дома к дому добрались благополучно, никем не замеченные.
Под окном посла Маша расправила крылья:
— Силь ву пле, мсье, обождите тут, я только предупрежу Кнутика о вашем визите.
— А что, посол в курсе, что ты… ну это…
— Не совсем человек? О да, мсье Теодор, он знает.
— Раскололась Машка, — махнул рукой Михалыч. – Ить любовь-то, что с людьми делает.
— Ой, ладно, давай, Маш, лети, потом разберемся.
Через минуту Маша вернулась, подхватила сразу нас обоих и подняв к окну, зашвырнула в комнату. Сначала меня, потом деда. Если бы не конспирация, ух она бы у меня огребла!
— Здорово, Михалыч, — посол протянул руку деду и повернулся ко мне. – О? А ты… вы – тот мужик, который…
— Захаров Федор Васильевич, — представился я. — Кнут Гамсунович, к сожалению нам больше не у кого просить помощи и мы вынуждены обратиться к вам по рекомендации нашей очаровательной сотрудницы.
— Кнутик, ты же поможешь, правда?
— Сначала, фройляйн Марселина, я хотел бы узнать…
— Ну, Кнутик, ну ты же у меня душка. Ты такой храбрый, благородный и всегда готов помочь нуждающимся. Настоящий рыцарь!
— Однако же, дорогая моя…
— Тысяча чертей! – рявкнул вдруг дед, преображаясь в грозного пирата. – Клянусь сокровищами Черной бороды, я застрелю тебя, облезлая сухопутная крыса, если ты откажешься помочь мне!
— Барон… Михалыч?! – пролепетал посол, резко бледнея.
— Барон-барон, — кивнул дед. – Кнут Гамсунович, выручай. Вляпались мы тут с Машкой в одну переделку, без тебя никак.
Посол сменил белый цвет лица на красный, потом на зеленый, а я не дожидаясь прохождения всего спектра, обратился к нему:
— Кнут Гамсунович, позвольте вам объяснить ту страшную ситуацию, в которой оказались не только мы с вами, но и весь город, да и всё наше государство.
Посол, постепенно успокаиваясь, кивнул и внимательно стал слушать мой краткий рассказ о пасторе, демонах и всех прочих радостях, свалившихся на нас за последние две недели.
— И прошу понять нас правильно, господин посол, — завершил я рассказ, — мы не можем пока сказать вам, кого мы представляем. Просто некая третья сила, которая действует исключительно в интересах российского государства.
— Итак, господа, — посол зашагал по комнате взад и вперед, — я не вижу никакой другой возможности как самим закончить работу этого несчастного художника.
— Ну, я точно не художник, — вздохнул я. – Рога я, может быть и нарисую, схематично, но чёрта точно нет. Михалыч?
Дед помотал головой.
— Маша?
— Я крестиком вышивать могу.
— Господа, — вмешался посол, — если я правильно понял, то половина работы уже выполнена? Тогда нам не нужен талант или какие особые способности. Просто сделаем рисунки, как сумеем и развесим их, чередуя с оригинальными. Думаю это вполне приемлемый вариант.
Мы задумались. А что, вполне может и получиться. Всё равно других предложений не было.
Михалыч вытянул из кошеля длинный рыцарский меч и протянул послу, а тот, кивнув, бережно спрятал меч под матрас.
Уже вчетвером, когда посол благородно присоединился к нам, мы снова перебежками прокрались в кирху и взялись за дело.
Только черный и красный цвета. Меня так и подмывало нарисовать свастику. А что? И по духу и по национальности вполне подходило, однако я сдержался. Зато знак радиационной опасности как у Дизеля на черепе, нарисовал смело.
— Красно солнышко получилось, — раскритиковал меня дед и переправил мой шедевр в огромный, корявый глаз. Жутковато, но именно то, что надо
— Мон шер Кнутик, а что это вы такое интересное между ног демона нарисовали?
— Это же хвост, фройляйн Марселина.
— Вы уверены, что это именно хвост, проказник вы мой? Мне кажется, хвост выглядит несколько иначе…
— Откуда у вас такие познания в дьявольской анатомии, душа моя? Мне начинать ревновать?
— У меня в детстве книжка была про демонов. С картинками.
Скучно не было.
В общем, к утру на нас было краски не меньше, чем на полотнах, но это того стоило.
Потыкав по очереди пальцами в шаткую, длинную лестницу, мы так и не решились воспользоваться ей и загнали крылатую Машу развешивать по стенам вперемешку полосы раскрашенной материи. А нечего кусаться было.
Закончив украшать кирху, мы отошли к входу, оглядели результаты нашего каторжного труда и содрогнулись. Знаете, вот честно, если бы декораторы фильмов ужасов увидели бы нашу роспись, они просто бы удавились от зависти. Помещение выглядело настолько мрачно кроваво и ужасно, что единственным желанием, которое возникало от этого лицезрения, был суицид. Неторопливый и в особо жестокой форме.
— Всё расходимся, – устало сказал я. – А мы – молодцы. Кнут Гамсунович, вам особая благодарность за идею и за то, что не побрезговали с нами поработать.
— Вы говорите глупость, дорогой херр Захаров. Я – немец, но я еще и патриот этой страны, которая приютила меня. Я, как и все жители нашей слободы, с радостью отдадим жизнь за эту землю. Ферштейн?
— Еще как. И всё равно спасибо. Ну, всё, до вечера.
 
* * *
 
Мы как вернулись в гостиницу, так я сразу отправился спать. Ну-ка всю ночь на ногах, а чаще – на четвереньках. Лег и сразу отключился.
А что снилось, не скажу. Личное. Пора бы мне девушкой обзавестись. Вот только во дворце у Кощея девушек я особо не встречал. Ну, Агриппину Падловну я в расчет и не беру. Девочки на кухне у Иван Палыча только так называются. На самом деле это четыре низеньких, но очень плотных дамы неизвестного мне происхождения. С рожками и одновременно с маленькими розовыми крылышками. И без копыт, зато и без обуви, а ступни там… Только по зимнему лесу и ходить, чтобы в снег не проваливаться. Короче, не мой вариант.
Ой, ладно. Это я так… сном навеяло.
Проснулся я часов в шесть вечера, потянулся, выглянул в окошко, солнышко еще светит, небо голубое, птички разоряются во все свои птичьи глотки, красота! И тут вспомнил, что у меня сегодня битва по расписанию намечена. Сразу как-то настроение и упало. Пришлось идти вниз, подымать его пропущенным завтраком и обедом. А заодно и поужинал – когда еще удастся? Не буду вам рассказывать про уху стерляжью, поросенка молочного, запеченного целиком. Про гречневую кашу с белыми грибами, луком и мелко порезанным жареным мясом тоже не скажу. И про вареники с вишней и творогом говорить не буду. Что про них говорить? Их есть надо. Ну, кисель клюквенный, компот из яблок это понятно и банально. Да и икра белужья, бутербродами с маслом под чай вам вряд ли интересна. Скажу вам только про фирменные оладики Михалыча. Хотя, про них я уже неоднократно говорил. Вкусные очень. Ладно, тогда ни о чем рассказывать не буду, покушал и хорошо и хватит о еде.
А вот и сам Михалыч из кухни вышел. И не один, а с бутылью мутного самогона в руке.
— Федя, в-внучек! А давай-ка за успех нашего… ик!
— Ой, Миха-а-алыч… — только и протянул я.
Дед был не то что вдрыбадан, нет, на ногах держался твёрдо, разговаривал почти нормально, но в целом счастлии-и-ивый был… аж завидно.
— Дед, ну ты что? Нам же скоро на дело идти.
— Ну и сходим! – воинственно заявил Михалыч. – А чё не сходить-то? Вот вставай и пошли!
— Михалыч…
— Пошли-пошли! На рынке ружжо побольше купим и всех убьём!
Ну, вот что с ним делать?
От крепкого чая Михалыч категорически отказался, мол «в ём, знаешь, внучек, какие яды бывають?!» Он его самоварами обычно трескает и ничего, а тут вдруг яды обнаружились. Кофе в трактире не держали. Водой холодной полить, тоже не удалось. Дед у меня хоть и мелкий, но жутко сильный, спасибо меня самого в кадку с водой не запихнул. Пузырька с отрезвительным зельем больше не было, дед тогда еще последнее выдул.
Единственное, что я смог сделать – это не дать ему больше пить. Даже на двор, извините, вместе с ним ходил.
Думал Калымдаю позвонить или Маше, но это же авторитета дед точно лишится. Перед делом самогонкой залиться, какой уж тут авторитет? У Кощея совета попросить, так это деда по полной подставить. Так и промаялся с ним, пока темнеть не начало. Пора идти.
Ну, пошли, куда же деваться.
Сначала вроде и ничего было, дед себя прилично вёл. Отставал, правда, да подножки мне ставил сзади и довольно хекал когда я спотыкался. А потом остановился вдруг посреди улицы, посмотрел на восходящую луну, пригорюнился и смахнул слезу рукавом:
— А давай, внучек, я тебе песню спою жалостливую?
— Не надо. Пойдем дед дальше.
— А почему не надо? Ты думаешь, раз дедушка у тебя старенький, то он уже и песню спеть не смогёт? Хе! А вот слушай!
Я еле успел прикрыть ему рот ладонью:
— Я верю-верю, только идти надо.
— Ну и ладно. Ну и хорошо. Ну и пусть. Давай-давай, обижай дедушку. Тыкай ему в рот ручищей грязной, не мытой ни разу!
— Ну чего это не мытой?
— И то верно, внучек, — закивал Михалыч. – Я ж тебе кажный день водичку на ручки твои белые поливаю, полотенчиком вытираю, булочки и оладики подаю… А ты, паршивец, на деда бочку катишь!
— Ну, дед…
— Ой, собачка! – дед вдруг заметил псину, чешущую бок о забор и подергал меня за рукав. – Федь, а давай мы её себе возьмём? А чего? Будет Дизеля нам на лужайке перед дворцом выгуливать, Тишку да Гришку моих на себе катать. А зимой мы с ней на медведя пойдём. Давай, а?
— Хорошо, дед, вот закончим работу, а завтра уже пойдем на базар и купим тебе самую лучшую собачку. А пока пойдём, а?
— А я эту хочу! Кутя-кутя! – дед кинулся ловить собаку, а та испуганно взвыла и дала дёру. – Стой, собачка, ну куда ты, милая? Стой, паршивка! От же… Да и пёс с тобой. Мы, внучек, лучше у бабки кота умыкнём. Коты, знаешь, как душевно мурлычут? А он еще и здоровенный, поганец, Тишка да Гришка запросто на ём поместятси…
Дед задумался на секунду и вдруг заорал:
— А если какая зараза посмеет моих мальцов забижать, убью! И не держи меня, внучек, как есть убью!
Из чего же самогон этот гнали? Из конопли точно да через мак процеживали. Надо участковому настучать пусть разберётся. А что? Связи у меня теперь в милиции есть.
— …а она такая округленькая была, мяхонькая, за бока её как ухватишь, а она как взвизгнет, ну чистая порося! Вот така она любовь-то внучек…
Кажется, я что-то пропустил.
— Хотя, какая тебе любовь? Эх… Молодой ты ишо… А давай, внучек, — загорелся дед новой идеей, — я тебя на Лялину улицу свожу? Там девки, знаешь какие горячие? Враз с тебя всю печаль сымут! Пошли!
— Стой, дед, куда?! Мы пришли уже, вон церковь наша.
Дед тут же среагировал, заорав на всю улицу, ну точь в точь, как попы в той церкви:
— Господу богу помо-о-олимся!
— Дед! Давай тихонько через ограду лезь и не шуми ты, ради бога!
— Ограда, ограда… — Михалыч пощелкал пальцами, что-то вспоминая. – Точно! Я, помниться через вот такую же ограду сигал, когда от мужа баронессы фон Штраубе драпал. И не поверишь, внучек, как птица перелетел, рукой не касаясь! Сейчас покажу.
— Стой, дед! Верю, я верю, не надо показывать. Давай я тебя подсажу лучше.
— Вот и правильно, внучек, — умилился дед. – Стареньким помогать надо. Хороший ты у меня, Феденька, уважительный к старшим-то.
— Да давай уже, уф-ф-ф… перекидывай ногу через забор! Ну, дед…
Был бы здесь муж баронессы, хана деду. Он повис на заборе мешком и мне пришлось повозиться, чтобы перепихнуть его на ту сторону. Дед свалился, хихикнул и зашептал:
— Давай, внучек прыгай, я ловлю. Только тс-с-с!
Нет уж спасибо, я сам.
Колокольня как я и думал, была заперта. На дверях висел амбарный замок размером с мою голову. У них там казна церковная, что ли?
— Сможешь открыть, Михалыч?
Дед презрительно фыркнул, вытащил из кошеля здоровенный гвоздь, согнул его как-то странно и… замок тихо звякнул и закачался на толстой дужке.
— Ух, ты! Ну, дед, даёшь!
Я потянул створку двери и та тихо распахнулась. Спасибо местному завхозу, хозяйственный, видать человек, не забывает петли смазывать. Дай бог ему здоровья.
Я почти наощупь стал подыматься по лестнице. Как-то машинально я ожидал увидеть тут винтовую лестницу ну, как в башнях замков, но нет, тут прямая лестница упиралась в крохотную площадку, а от неё начиналась новая лестница. Вот по ним мы с Михалычем и карабкались.
За спиной затянул дед:
 
— Я с горы на гору шла,
Я серых гусей гнала,
Ой-ли, ой-ли, ой-люли,
Я серых гусей гнала.
 
— Михалыч! Да тише же!
 
— Я гнала, гнала, гнала,
Приговаривала,
Ой-ли, ой-ли, ой-люли,
Приговаривала.
 
— Михалыч!
— Чавойта, внучек?
— Тише, говорю, добрались наконец-то.
— Ну, наливай тогда!
Я только махнул рукой и, стараясь не задеть толстые веревки, уходящие вверх к колоколам, подошел к краю деревянного помоста и улёгся, вглядываясь в темноту.
А рука сама тянулась к веревке. Я очень явственно представил, как я дёргаю за неё, а колокол лениво и мощно отзывается гулким басом на всё Лукошкино…
Я в самый последний момент отдёрнул руку. Перегаром что ли надышался?
Вокруг было темным темно, лишь впереди метрах в ста от меня тускло светились окна немецкой кирхи, едва-едва освещая территорию вокруг неё. Никакого движения, тишина. Ну, не совсем тишина – недалеко со стороны слышалось слаженное пение и чтение православных молитв. Надо понимать, Никита подсуетился и запряг лукошкинских попов.
— Никого не видно, дед. Михалыч?
Я обернулся. Дед стоял и задумчиво рассматривал веревки колоколов.
— Даже и не вздумай, дед! Кощею нажалуюсь!
— Ябеда, — Михалыч горестно вздохнул и опустился на помост рядом со мной. – Ночь, тишина, пение церковное, благолепие… Сознайся, внучек, а ить так и хочется в колокол бабахнуть?
Я хихикнул и дед присоединился ко мне старческим хеканьем.
— Давай костыль, Михалыч, подготовимся заранее.
Дед закивал и полез в кошель. Порывшись, он торжествующе достал крынку, закрытую тряпицей, перевязанной бечевкой:
— Во!
— Чего «во»?
— Грузди солёные! Откушай, внучек, вку-у-усные…
— Дед! Костыль.
— Костыль, костыль… — дед шарил в кошеле, доставая по предмету и показывая мне. – Мазь вот от поясницы дюже хороша! Не? Ладноть… Сигара Кощеева, топорик вострый, одеяло на лебяжьем пуху, тё-о-оплое…
— Костыль.
— Да помню я про костыль! Что ты меня всё шпыняешь?! Думаешь, совсем память дедушка потерял?.. И зачем я рукавицу от рыцарского доспеха с собой таскаю?.. – дед швырнул железяку вниз и там загремело. — Память у меня, внучек отличная ишо! Вот давеча…
— Костыль
— Дался тебе ентот костыль. Смотри, какая рубаха! Красная, узорами расшита… накинь-ка внучек.
— Костыль.
— Костыль, костыль… Ух ты, табакерка! Из золота, с камешками. Смотри-ка, Федь, это я у эрцгерцога австрийского еще лет тридцать назад спёр! Так до сих пор с собой таскаю. Эх, времена были…
— Костыль. Кощей. Демоны.
— От неугомонный ты, внучек. Костыль, костыль… Маслице свежее из-под коровки… Носки вязанные. Из собачей шерсти, внучек, зимой лучше не придумать! А карта европейская у меня откуда?.. А, это я ведь у посла прихватил случайно... Склянка отрезвляющая… Утюг. Хороший утюг, Федь, тяжёлый… По башке таким врезать…
— Стой, дед! Склянка отрезвляющая?! Ты же божился, что последнюю выпил!
— Путаешь ты что-то, внучек. Ну как я мог последнюю выпить-то, ежели последняя вот она?
— Так дед. Давай немедленно глотай своё зелье. Глотай-глотай, а то враз с Кощеем свяжусь, тогда он тебя уже заставит глотать!
— Злой ты, Федя… — хлюпнул носом Михалыч. – Я ить к тебе всей душой, а ты… А вот и выпью! Вот назло тебе и Кощею твоему распрекрасному, возьму и выпью!
— Ну и хорошо. Давай я только одеялом этим лебяжьим тебя накрою, чтобы с улицы не увидели, как ты сейчас новогодней ёлочкой засияешь.
Несколько секунд и одеяло затряслось, подпрыгнуло и из него вылез Михалыч, задумчиво чеша в затылке. Трезвый, слава богам!
— Отпустило, Михалыч?
— А чёй-то было, внучек?
— Потом, деда, давай костыль скорее! И убери ты хлам весь этот, наконец.
Вот теперь, когда Михалыч был в норме, костыль лежал под рукой, меня начало немного потрясывать от напряжения. Темно было, жуть. Луна едва-едва давала свет и огоньки в окнах кирки не сильно освещали вокруг. А вот мелькало там что-то в храме этом точно.
— Дед, смотри, а в кирхе кто-то есть уже.
— Верно, внучек, я тоже смотрю, тени там мельтешат. А вокруг ничего не видно. А ну-ка сейчас… — он опять закопошился в кошеле. – Ага, вот она.
Он достал кусок тряпки и повязал вокруг головы, закрыв ею глаза.
— Ты спать собрался? Чтобы луна глаза не слепила?
— Тю на тебя, внучек. Это – погляделка. Штуковина такая колдовская, чтобы ночью как днем светло было.
— Очки ночного зрения, — перевел я. – Класс! А дай поглядеть, а?
Ну не как днем, конечно, но видно было хорошо. Изображение было монохромное только белый и черный цвет и даже серых тонов не было. Резкие и очень яркие контуры, даже глаза защипало. Но я отчетливо увидел несколько мужских фигур, прячущихся вдоль забора слободы и, даже здоровенного котяру, нагло разгуливающего по соседской крыше, разглядел.
— На, дед, — вернул я повязку. – Бди.
И мы затихли в ожидании. Время тянулось медленно, ничего не происходило и я даже засомневался, а угадали ли мы с этой мессой? Может еще и завтра придется тут куковать.
— Ага, — вдруг зашептал Михалыч. – Идуть.
— Кто? Где? Ничего не видно.
— Бабка шкандыляет, — начал перечислять дед, — участкового, дружка твоего вижу, стрельцов шестеро, Митька громила ихний. О, Горох, кажись.
— И царь туда же? Вот делать ему нечего…
— Смотри-смотри, внучек, бабка на забор руками машет, небось колдует, старая.
Я вгляделся во тьму. О, точно. На заборе возник светящийся прямоугольник размером с дверь, а из кирхи выбежали какие-то силуэты и шмыгнули в этот магический пролом.
— Странно, — протянул дед. – Мужики какие-то с кистями малярными да ведрами. Ремонт там, на ночь глядя делали?
— Участковый, наверное, какую-нибудь каверзу демонам придумал, — догадался я. – Ну, чего там дальше происходит? Ничего не видно…
— Маляры те убежали, а в забор вся милиция полезла.
— Ага, вижу.
Несколько фигур двигались теперь в другую сторону, от забора, к кирхе. Дверь церкви закрылась и… всё. Снова тишина и ничего не видно.
— В засаду залегли, небось, — предположил Михалыч.
И снова тягостное ожидание.
— Машку нашу вижу, — вдруг пробормотал дед. – С послом из-за угла дома выглядывают.
— Не попались бы…
Дед вдруг толкнул меня в плечо:
— Идут, внучек! Началось!
— Где?
— Да вон же! Десяток целый шагает. И пастор, кажется, впереди. Ага, точно он злыдень.
Верно. Шесть фигур в монашеских одеждах с капюшонами на головах шли за низенькой фигурой, пастор, надо полагать. А сзади них еще три фигуры, как мне показалось, обнаженные по пояс, тащили… ну не видно и всё тут! Что-то тащили, короче.
Все они зашли в кирху, закрыли за собой дверь и опять тишина. Но ненадолго. Сначала тихо, а потом, по нарастающей всё громче и громче, раздалось заунывное пение на неизвестном мне языке.
— Готовь костыль, — тихо сказал дед.
— О, Вельзевул! – донеслось из кирхи. – Явись нам!
Громадная тень возникла в кирхе, загораживая и так едва светящиеся окошки.
— Тудыть твою, — вскликнул дед. – Машка! Посол! Ох, ща бабабхнет…
Бабахнуло так, что у меня заложило уши, а колокола над головой встревоженно загудели. Ослепительная вспышка снесла двери кирхи и в проеме показалась высокая фигура посла, державшая в одной руке пистолет, а в другой фамильный рыцарский меч.
Прокричав что-то явно немецко-матерное, посол пульнул вглубь церкви из пистолета и ринулся внутрь, занеся меч над головой. Зазвенело железо, послышались крики, звуки борьбы и вдруг немецкая церковь осветилась изнутри ярким чистым светом, освещая всё и снаружи.
Дед сорвал повязку и наскоро протирал глаза:
— Смотри, внучек, смотри!
Из дверей кирхи, с трудом протискиваясь, лезла наружу огромная муха, размером с быка!
— Он это! – заорал дед. – Вельзевул!
«Ни хрена себе, насекомая», — мелькнуло в голове и я, приподняв костыль, прицелился в муху, которая вдруг, будто от хорошего пинка вылетела на волю.
А только ничего не произошло. Ну, у меня не произошло. Костыль обычной палкой мирно лежал в моих руках. Я подергал за перекладину, потряс им, ничего!
А вот перед церковью события разворачивались с непостижимой быстротой.
Муха, басовито жужжа, замахала крыльями и только начала подыматься вверх, как с крыши кирхи в неё врезалась какая-то темная фигура. Муха покачнулась, от удара её откинуло к земле, но она быстро оправилась и, махнув огромным крылом, задела тоненькую фигурку рассекающую воздух рядом. Фигурка от удара безвольно отлетела куда-то в сторону и исчезла во мгле.
— Машка! – захрипел дед. – Пуляй, внучек! Прибей заразу демоническую!
— Да не стреляет костыль, скотина!
Я дергал костыль так и сяк, нажимал на все выступающие стручки и неровности. Ничего! А гигантская муха уже начала медленно и величественно подыматься в воздух.
— Уйдет же! – заорал я. – Михалыч, уходит, гад!
— А ну-ка целься, — раздался рядом со мной спокойный голос деда.
Я машинально подчинился, прицелившись в Вельзевула и ведя за ним кончиком костыля как стволом винтовки за движущейся мишенью.
— Патэр ностэр, кви эс ин цэлис, санктифицэтур номэн туум. — Раздался над головой торжественный голос моего деда. — Фиат волюнтас туа сикут ин цэло эт ин тэрра. Панэм нострум квотидианум да нобис одиэ.
Муха продолжала подыматься, достигнув высокой крыши кирхи, увенчанной остроконечной башенкой.
— Эт потэстас, эт глориа ин сэкула.
— Скорее, дед, — прошептал я.
А Михалыч, подытожив торжественно и громко: — Амен, — размашисто перекрестил костыль.
И тот, задрожав у меня в руках, как-то напрягся и вдруг из него вылетел яркий ослепляющий зеленый луч и ударил прямо в муху!
Вельзевул заорал так, что загудели колокола, а уши у меня заложило, будто я стоял рядом с взлетающим реактивным самолетом. Луч из костыля впивался в демона еще пару секунд, а потом просто исчез и муха рухнула на землю, как-то сразу всосавшись в неё черным дымом.
— Гиперболоид инженера Гарина, — ошарашенно пробормотал я.
— Всё, внучек, — дед был спокоен, как Агриппина Падловна, сдавшая финансовый отчет за квартал. – Валим отсюда, сейчас набегут.
Он взял костыль, упаковал его в футляр и засунул в свой кошель:
— Пошли-пошли.
Мы ринулись вниз по крутой лесенке, и как я себе не свернул шею, не знаю. Тоже, наверное, чудо было.
— Деда, а что ты там напевал не по-русски? – отдышиваясь спросил я, когда уже на улице Михалыч вешал замок обратно на дверь колокольни.
— Дык Отче наш же, — удивился дед. – Али не понял?
— Не-а. Не разбираюсь я в молитвах. А чего не по-нашему?
— Федька, ну в кого ты у меня такой глупый? Костыль католический? Вот я на латыни и прочитал да и перекрестил на ихний манер. Оно и того…
— Ну, дед… Орёл ты у меня!
— А то! Куда ты рванул? В слободу пошли.
— Зачем? Бежим в гостиницу.
— А Машка?
Ой. Вот же я скотина. Забыл совсем о нашей героической вампирше.
Мы, пригибаясь, перебежками подбежали к слободскому забору, обогнули участок, который тянулся около кирхи, и метнулись в ту сторону, куда падала Маша. Пробежав метров пятьдесят, дед вдруг остановился, поднял руку, цыкнул на меня и тихо позвал:
— Маша?.. Машуня, жива внучка?..
Тишина. Ох…
Дед вдруг хмыкнул:
— Машка, будешь придуриваться, от я тебе розог-то дам!
— Ой, ну что вы, дедушка Михалыч, — раздался из-за забора капризный и такой родной голос. – Грубиян вы. Ну, разве можно мадмуазель такие глупости говорить?
— Ты как, Маш? – спросил я, подпрыгивая на месте от радости.
— Пряников хочется. И яблок. Мсье Теодор, а вы ведь мне мешок яблок так и… Всё, уходите! Кнутик сюда идет!
И мы ушли.
 
Эпилог
 
— Чёрный во-о-рон,
Что ж ты вьё-о-ошься, -
 
душевно тянули Кощей с Михалычем, сидя в обнимку на нашем диване в Канцелярии, слегка раскачиваясь в такт песни.
 
— Над мое-е-ею голово-о-ой
Ничег-о-о-о ты не добьё-о-ошься…
 
Дизель раскачивался им в такт, сидя на стуле за праздничным столом, баюкая на коленях Тишку да Гришку.
Я дремал за компьютером, умиротворенно посматривая сквозь слипавшиеся веки на коллег и жалел, что Маши нет с нами.
Канцелярия праздновала свою первую настоящую победу.
Аристофан, заняв у меня червонец до зарплаты, гудел со своими парнями где-то в подвалах. Маша, выклянчив у царя-батюшки оплачиваемый двухнедельный отпуск, плюс премиальные, умотала со своим Кнутиком куда-то на Клязьму, в усадьбу давнего приятеля посла. Калымдай же занимался очередным заданием по приказу Кощея. А мы тихим коллективом так же тихо гудели.
Отпраздновать было что. Двухнедельная сложнейшая операция благополучно завершилась. Демонам так врезали, что надолго отбили охоту лезть на Русь. В Лукошкино как и во всем государстве наступили мир и спокойствие.
Я окончательно утвердился на посту Канцелярии, доказав Кощею свою нужность и жизнь казалась тихой и умиротворенной.
 
* * *
 
Целых две недели казалась.
Пока меня утром не разбудил Аристофан.
— У-у-у… — завыл он у моей кровати, бухнувшись на колени. – Босс! Спаси, командир! Защити от этого злодея!
— Ты про Кощея, что ли? – зевая, спросил я.
— В натуре про него! Загоняет меня в Лукошкино воровать кладенец из царских подвалов! Меня же реально повяжут, босс! Помоги!
Вот так с бесовскими воплями и страданиями и вляпались мы в очередное запутанное и, больше скажу, кошмарное дело, которое в итоге привело к та-а-аким последствиям…

 

Целую, Кощей