Святой Пионий (повесть) глава 2

Я поплёлся на свой наблюдательный пункт, оглядываясь на Валерку, который казалось, забыл обо мне и уже давал какие-то указания Равилю. Как я позже узнал, на левый фланг он отправил Стёпку, остальных оставил в резерве, на подмену.

Я просидел между этими кочками часов шесть, не заметив каких-либо перемен и движения в посёлке. И хорошо, что я там просидел: не видел и не слышал, как ревела в яме малышня. Всем хотелось есть, и всем было очень страшно. Не видел я, а когда узнал – удивился – Маришка тоже расклеилась. Катюшке одной пришлось всех утешать и отвлекать. И не видел я, как с Витька слетела вся его напускная лихость – он ревел и рвался в посёлок. Равилю с Артуром пришлось его свалить и связать.

Утром меня на посту сменил Равиль, а меня вместе со Стёпкой в приказном порядке уложили на постель из травы, которую надёргал Поня вместе с Маришкой. Катюшку с малышами отрядили за провиантом – искать картошку на полях. Всё это продолжалось два дня и две ночи.

Я думаю, что даже Поня на тот момент пребывал в полнейшей растерянности, но все что он мог делать – он делал: пытался взять себя в руки и решал сиюминутные задачи. Никаких конкретных планов у него тогда не было.

В посёлке ничего не менялось: ночью там всё светилось гадким оранжевым светом, а днём лоснилось от белой мутной слизи. Утром третьего дня мы снялись с места, и ушли на север. Мотоциклы Поня решил оставить. Мы накрыли их полиэтиленовой плёнкой и замаскировали сверху ветками.

Лил противный холодный дождь. Вид у нас был жалкий. Мокрые, грязные и озябшие с травяным мусором в слипшихся волосах, двигались мы медленно, подолгу застревали в мелких перелесках. Выжидали, присматривались. Были и скупые разговоры в пути. Но никто не пытался рассуждать о том, что случилось в посёлке. И ни у кого не возникло и тени сомнений, в том, что в посёлок соваться нельзя ни в коем случае.

Ближе к вечеру мы приблизились к узкой полоске болота. Перейти это болото не составляло для нас труда – мы знали каждую кочку. Справа болото упиралось в шишковатое плоскогорье городской свалки. За болотом, прямо перед нами лежал обширный пологий склон, покрытый мелкой травой.

Это был настоящий шампиньонный Клондайк: ничем не скрытые шляпки всегда блестели на солнце. Даже при нынешней, пасмурной погоде их можно было разглядеть издалека. Да не до грибов нам было, младший служитель. Стоило нам подняться на этот склон, мы бы сразу увидели посёлок Северный, а чуть дальше и левее краешек Казачьего. С этой пологой горы открывался обзор во все стороны.

До темноты мы отсиживались в лесочке. Мокли под непрерывным дождём и, сбившись в плотную кучку, дрожали и чихали. Постоянно ныла малышня. Поня запретил нам курить и разговаривать. К вечеру дождь прекратился, на западном горизонте появились первые звёзды. Радости от этого было мало: мокрая одежда мучительно долго обсыхала на сыром холодном ветру.

Осторожно, медленно наступая на травянистые островки, мы без приключений перешли через болото. На берегу Поня сделал рукой знак: всем стоять, а сам вместе с Равилем и Стёпкой двинулись вперёд. Пройдя какое-то расстояние, они остановились, и Степка махнул нам рукой. Мы двинулись следом за ними. Это немного походило на игру, и на лицах стали появляться бледные улыбки. Поня вёл наш маленький отряд, ориентируясь на три маленьких деревца – самую высокую точку на этой горе.

Восхождение закончилось страшным разочарованием. В чёрном прицеле телеграфного столба, с крестовины которого свисали обрывки проводов, залитый оранжевым светом лежал посёлок Северный. И так было везде: посёлок Кулацкий на западе, микрорайон Радуга далеко на востоке.

«Валер, что делать-то будем?» – спросил кто-то в темноте. Отчаяние и безысходность изменили этот голос до неузнаваемости.

«Тише ты!» – прошипел Поня. Он быстро огляделся, подбежал к высокой искривленной берёзе и быстро, с кошачьим проворством, вскарабкался на самый верх. Некоторое время спустя он начал осторожно спускаться и, повисев на руках на самом нижнем суку, спрыгнул вниз.

«Давайте, вы двое,» – кивнул он мне, и стоящему рядом Артуру. – «Топайте на свалку. Ищите растопку и шмотки. Сильно там не задерживайтесь.»

В первый момент я очень обрадовался, не смотря на стёртые в мокрых ботинках ноги. Он выбрал меня!.. Но и были и сомнения. Зачем он отправил со мной холёную неженку Артура? И лишь, не без труда вскарабкавшись на мусорные напластования, я осознал, в чём причина. Что делается на этой свалке, не было видно даже с той берёзы. Нас считали достаточно сильными, чтобы таскать на себе всякое вонючее барахло. Но недостаточно ценными – нами можно было рискнуть.

Далеко не всегда понимал я Поню, да и сейчас не до конца понимаю. Он редко что словами объяснял. Казалось, в нём всегда дремал какой-то неизведанный зверь, терпеливо ожидающий своего часа. Зверь ловкий, коварный, юный, упругий, жестокий, с быстрым и напористым умом, напрямую связанным с острейшим природными инстинктами. И в обыденной жизни тот зверь своего часа так и не дождался бы – изредка показывал бы зубки во дворе.

О чём думал тогда Артур – неизвестно. Кроме унылой рабской покорности на его лице я ничего не увидел. Тем не менее, самую ценную находку сделал именно он: целую гору относительно свежей спецодежды. Мои трофеи выглядели гораздо скромнее – старые газеты да журналы.

Как мы спускались со всем этим добром, до сих пор вспоминать не хочется. Я дошёл до полного изнеможения. Только стоял и тупо смотрел, как с меня сгружают стопки бумаги. Меня взяли за руку – кажется, это была Маришка – и повели обратно к болоту. Смутно помню какой-то узкий овраг и на дне его небольшой островок с тальником и тонкими берёзками.

Всё вокруг было мокрым и скользким. Не присядешь. Я завалился спиной на какой-то куст и лежал на его пружинящих ветвях. Наблюдал, как разжигали костёр, как он не хотел разгораться, пока не плеснули в него бензину. И как сушили тряпки на огне. Уснуть окончательно мешал зверский голод. Хотелось хлеба. Просто белого хлеба с хрустящей корочкой. Съесть и запить простой водой из-под крана. Ещё помню два силуэта наверху по обе стороны оврага. Кажется Стёпка и Витёк. Поня выставил их как наблюдателей….
Почему я так подробно вспоминаю эти первые дни? Не знаю. Первые впечатления всегда самые яркие. Но это всего лишь банальность. А мне порою, кажется, что только эти дни и имели значение.

Потом мы основали несколько баз. Мы рыли землянки в лесу и пещеры на глиняных склонах. А ещё нашли заброшенные бетонные подземные тоннели на острове посреди болота. Оставаться на одном месте подолгу – мы не оставались. Поня по-прежнему не доверял разного рода постройками и старательно обходил их стороной.

Мы охотились. Нашей добычей становились в основном грызуны и голуби. С рыбалкой дело обстояло немного получше, потому как других рыбаков кроме нас на озёрах не было.

Почти сразу же началась жесточайшая муштра. На пол и возраст никаких скидок не делалось. При скудной кормёжке это выглядело натуральным зверством. Но это был вопрос выживания. Все что видел в приключенческих и остросюжетных фильмах, всё, о чём когда-либо читал, Поня стремился применить на нас. Мы бегали, ползали, крались, дрались, маскировались, плавали, прыгали по деревьям и бросались тем, что попадалось под руку. Учились всё делать своими руками. Мы стали бесполыми и безликими.

Как я уже и говорил, Поня редко что-либо объяснял словами. Как истый вожак он всё делал сам, показывая на собственном примере, что это возможно, это осуществимо и реально.

Помнили ли мы о родных и близких? Возможно... Нуждались ли мы в других людях или в поддержке со стороны. Не знаю, не уверен. По-моему все, кроме нас, стали чужими и лишними. Зачем это я всё это говорю? По странному стечению обстоятельств первыми нашими жертвами стали именно люди…

Этого парня мы приметили ещё издалека, и некоторое время наблюдали за ним из густого ельника. Он сидел прямо посреди дороги и копался в пыли. Что-то искал.

Мы выросли перед ним как из-под земли: он только поднял глаза, а мы уже стоим перед ним полукругом. А он ничуть не испугался. Продолжал ковыряться, и смотрел на нас исподлобья. Красивый такой парнишка, как с картинки – белобрысый, синеглазый.

«Привет, дружище!» – переговоры взял на себя Поня. После беглого изучения он решил, что данная особь нам подходит, и решил принять его в стаю. – «Не бойся, мы тебя не тронем. Как тебя зовут? Меня – Валерка, а тебя?»

«Не твоё дохлячье дело» – паренёк продолжал сидеть на корточках и злобно смотреть на Поню синими глазами.

«Зачем же так, малый?» – неожиданно мягко возразил Поня. И, понизив голос до доверительно шепота, спросил. – «Ты больше никого не видел? Я имею ввиду из… живых.»
«А я сказал – сдрисни отсюда!» – отрезал белобрысый, шаря пятернёй по дороге.
Образовалась небольшая пауза. Любой другой за такую наглость получил бы по шее. И любой другой постарался бы приткнуться в такой ситуации к такой компании как наша. Странно всё это было, непонятно.

«Слушай парень, я не знаю, как ты здесь очутился, но то, что сейчас происходит…» – проникновенно начал Поня.

Всё произошло быстро и неожиданно. Белобрысый выдернул из дороги кусок металлического троса и хлестнул им. Поня закрылся левой рукой и ударил белобрысого кулаком в висок. Тот несколько мгновений стоял, покачиваясь, затем медленно завалился на бок. Из носа у него текла кровь. Он больше не двигался.

Первой пришла в себя Катюшка. Она присела на корточки и прижалась к парню щекой. Затем резко повернулась к нам бледное как мел лицо.

«Валер, ты его убил!»

Лицо у Пони как-то странно дёрнулось. Такого я раньше у него не замечал: боль, жалость, отчаяние, страх, мгновенно подавленные усилием воли, и переход к надменно-властному выражению.

«Похороните его под дёрном. Найдёте нас у болота» – глухо произнёс он и медленно, сильно сутулясь, протиснулся в ближайшие заросли.
Последнее предназначалось мне и Витьку. Мы подняли мёртвого парня и оттащили его в лесок. Рыть землю было нечем и, в поисках подходящего инструмента, мы разошлись в разные стороны. Немного погодя я услышал условный тихий свист. Витёк уже стоял рядом с телом и махал мне рукой.

«Всё, нашёл! Даже копать ничего не придётся!» – сообщил он мне бодрым голосом. И, звонко щёлкнув пальцами, указал мне на труп – «Хватай его за ноги.»

На краю лесочка я увидел глубокую яму со всяким мусором. Рядом с ней валялся какой-то покореженный железный контейнер, имевший габариты большого домашнего холодильника. У него даже была дверца с задвижкой. Мы положили тело вовнутрь.

Я стоял и смотрел на красивое, словно с телеэкрана, лицо. Затем, повинуясь внезапному импульсу, стёр с него кровь рукавом.

«Вот ещё!» – Витёк решительно отодвинул меня в сторону – «Что ты его облизываешь, как эскимо? Нам бежать уже надо. » – Он быстро захлопнул дверцу, запер её на задвижку, и толкнул железный саркофаг ногой.

Железный ящик медленно сполз в яму, немного задержался на ветках старого клёна, и с треком провалился вниз.

«Вот и всё. Парень пошёл отдыхать.» – Витёк хлопну меня по спине и довольно осклабился.

«Вить, мы ему даже глаза не закрыли.» – тихо сказал я, глядя на дно ямы. И обернулся. Рядом никого не уже не было. Витёк уже скрылся в лесу, и за ним сомкнулись тёмно-зелёная хвоя….

Довольно долго мы присматривались к кирпичному заводу. С ним никаких видимых изменений не происходило, и никакого движения поблизости не наблюдалось. С дальнего расстояния отчётливо виднелись нацеленные в небо бездымные трубы и открытый гаражный бокс, в глубине которого виднелся кузов грузовика…
Приблизительно в первых числах июля мы решились подойти поближе: к складам подготовленных к отгрузке кирпичей. Мы спустились в пологий карьер и двинулись вперёд двумя параллельными тропинками.

Мы уже были вооружены луками, причудливо склёпанными из найденных на свалке материалов. Но это уже было настоящее смертоносное оружие, младший служитель в умелых, тренированных руках.

Впереди шёл Равиль, за ним я, и Поня с девчатами. Слева медленно продвигались Степка, Артур и Витёк.

Карьер был неглубоким, и из него я очень хорошо видел полоску кустов между кирпичными штабелями. На самой верхушке одного из кустов я приметил тёмно-серую кепку. Я ещё тогда не мог понять, на чём она держится – вроде как в воздухе висит. Внезапно кепка шевельнулась, из-за кустов грянул выстрел. Почти сразу же я увидел краешек торчащей из кустов двустволки.

Шедший впереди меня Равиль ойкнул, прижал ладонь к щеке и присел. Ошеломлённый, я стоял и смотрел на него. Мимо, чуть не сбив меня с ног, проскочил Поня. Остановившись рядом с Равилем, он оторвал его руку от щеки, и я увидел струйку крови, бегущую из порванного уха.

Повернувшись ко мне, Поня резким кивком указал мою позицию на правой части склона, а сам побежал вперёд. Я метнулся к правому склону, мельком заметив, как Стёпа и Витёк пытаются вскарабкаться по крутой, почти отвесной стене.

Цепляясь за кусты, я быстро залез наверх и хотел уже выглянуть, как выстрел разнёс глиняную кочку у меня над головой. Я почувствовал влагу на макушке головы, а когда провёл по ней рукой, увидел кровь на своей ладони. Странно, но страх сразу же исчез. Я разозлился. Почувствовал твёрдую, холодную, уверенную злость.

Поня словно бы ждал этого выстрела. Он вскочил, выпустил стрелу и, отпрыгнув назад, присел. В ответ послышалась неразборчивая ругань. Я осторожно выглянул. Метрах в двадцати от карьера стоял коренастый приземистый мужик, одетый в просторную фуфайку и кепку, из-под которой виднелись только толстые небритые щёки.

«Поганый щенок!» – рычал он хриплым голосом. – «Я тебя поймаю и зажарю!»
Он вытащил из ноги стрелу, и, держа двустволку под мышкой, стал доставать из коробки патроны. Медлительный, неуклюжий такой, полностью уверенный в себе. Против пацанов, с огнестрельным оружием – вышел поохотиться, дичь пострелять.

Первое впечатление от него, как от заводского сторожа, было подавлено целой вереницей пугающих несоответствий. Он стрелял дробью, а не солью и целился в голову. Погода стояла душная – июльская, предгрозовая, а на нём был толстый свитер, фуфайка, кепка, ватные штаны…

Я нашёл точку опоры для ног, приподнялся и спустил тетиву. Целился в горло, но стрела воткнулась в щёку. И сразу же увидел вытаращенные, налитые кровью глаза. Трудно сказать, чего больше было в его взгляде: боли страха или удивления. Но очень отчётливо читалось в нём одно: осознание того, что он столкнулся с одичавшими животными – гораздо более опасными, чем он сам.

Поня выстрелил почти сразу вслед за мной. Стрела воткнулась в правое плечо. Стрелок выронил коробку с патронами, повернулся и бросился бежать. Я выпустил стрелу вдогонку и она глубоко вонзилась между лопатками. Слева прилетели ещё две стрелы – одна мимо, другая воткнулась в левый бок. Обстрелявший нас незнакомец выгнулся и завёл руку за спину, пытаясь достать до моей стрелы. Сделал три шага и упал лицом вниз.

Я уж и не знаю, как выбрался из карьера. Помню, как стоял и смотрел, пытаясь понять: что же я такое сделал. Подошедший Поня обнял меня за шею и крепко прижал к себе.

«Вадим, всё уже, всё! Быстренько успокоился, и взял себя в руки. Ты молодец, что прямо в яблочко попал.» – говорил он громким горячим шепотом, прикасаясь губами к уху. – «Так было надо. Понимаешь? Не ты один. Все мы стреляли. Но ты – молодец. Не переживай, братишка.»

Поня мягко оттолкнул меня и направился к жертве. Он перевернул «сторожа» на спину и начал деловитый неспешный осмотр. Рядом появился Равиль с перекошенным лицом. Всё ещё держась за повреждённое ухо, он подошел, и, что было силы, пнул «сторожа» по лицу.

Хуже всего было то, что человек этот был ещё жив. Он схватился за воротник Валеркиной рубашки и потянул его к себе. Будто хотел что-то на ухо шепнуть. Поня резко отбросил от себя эту руку – она мешала ему лазить по карманам. В конце концов, он нашёл, то, что искал – увесистую связку ключей, которую бросил подошедшему Стёпке.

Так, младший служитель, у нас появилось ружье, а кирпичный завод оказался в полном нашем распоряжении. Повинуясь безошибочному чутью, в главном цеху Поня быстро разыскал планы и чертежи зданий и развернул их на железном промасленном столе.

Забыв всяческую осторожность, мы разбрелись по заводу. Я и Равиль зашли в рабочую раздевалку и надолго застряли в ней. Потому что в одним из шкафчиков мы нашли чудом сохранившуюся бутылку «Столичной».

От выпитого мы быстро окосели, и разболтались окончательно. Нас смешило буквально всё – и грязные пятна на спецовках, и содержимое карманов, и яичная скорлупа, висящая на грязной паутине между оконными рамами. Мы кидались друг в друга чьими-то закостеневшими носками и ржали как полоумные.

В самый разгар веселья в раздевалке появился Стёпка. Мрачный как туча, он отхлестал нас по щекам и пинками погнал нас по коридору обратно в цех. Валерка почему-то очень спешил и ничего не сказал. Окинув нас беглым взглядом, в котором, как мне показалось, даже мелькнул оттенок юмора, он распределил между всеми помещения для осмотра.

Мы много чего нашли там, младший служитель, и я не знаю, как это объяснить… Многие вещи, которые в обычной жизни выглядели бы просто хламом, теперь были жизненно необходимыми для нас. Но самой настоящей сокровищницей стал заводской магазинчик, имевший изрядный запас консервов, судя по квитанциям недавно завезённых.

Казалось бы, живи, да радуйся. Жратвы полно, крыша над головой, но Поня заявил, что на заводе мы не останемся. В первый раз он подверг свой авторитет такому испытанию. Ответом послужило угрюмое молчание. Поня стоял боком ко всей честной компании и спокойно смотрел на Стёпку, стоящего ближе всех к нему со сжатыми кулаками, и только мне, стоявшему с другой стороны было видно, как Валеркина рука тянется к лежащей на верстаке ножовке.

Нет, до бунта не дошло. Очевидно, все понимали, что ссорится между собой нам нельзя. И не у кого не хватило бы воли и смелости на то, чтобы взять на себя роль предводителя.

Без особой надежды Стёпка включил точильный станок, который сразу же заработал. Мы смотрели на вращающийся круг как на великое чудо. Здесь было электричество! Все сразу заулыбались. Появилось незнакомое доселе чувство, что в этом мире что-то ещё есть.

Поня дал нам немного попировать, затем велел перетаскивать запасы и скарб в основные наши убежища. На завод было решено наведываться только для хозяйственных нужд. Поскольку Стёпка часто ходил помогать слесарить своему дядьке в железнодорожное депо, как самый мастеровитый, он взялся за изготовление оружия.

В подмастерья ему выделили малышей – Лёньку и Андрюшку, и у нас стали появляться красивые фигурные наконечники для копий и стрел. Мы обзавелись новыми мощными луками, а так же ножами и короткими мечами, сделанными из напильников. Для себя и Валерки Стёпка изготовил длинные увесистые сабли. Девчата естественно занимались одеждой и приготовлением пищи.

К концу августа у нас набралось полтора десятка убежищ в самых разных местах. Самыми посещаемыми из них были пещеры на глиняных склонах вблизи завода. Нам пришлось изрядно повозиться, чтобы сделать их незаметными, надёжными и уютными.
Досок, кирпичей и прочего материала теперь у нас хватало. В достатке имелись уголь и дрова.

Но что произошло в посёлке? И что случилось с родными и близкими. Прошло уже три месяца, а искать нас по прежнему никто не собирался.

Я хорошо запомнил эту ночь на исходе августа, когда Поня ушёл в посёлок. Это была первая его вылазка в заражённую местность. И сказать, что мы ждали его возвращения с большой тревогой, значит, вообще ничего не сказать. Вернулся он поздно вечером мрачный и молчаливый. Кожа у него потемнела, как при сильном загаре. По моему он недомогал, хотя старался не подавать виду. Ничего мы от него не узнал в тот вечер о результатах этой экспедиции.

Через четыре дня он снова отправился в посёлок и пробыл там двое суток. Зачем он так рисковал собой, хотя, как мне казалось раньше, без колебания мог сунуть туда наши головы? Кто знает, что было у него было на уме.

В третий раз он вернулся очень быстро. Ещё издалека мы увидели, как он тащит что-то за собой. Это походило на какую-то плюшевую игрушку ростом приблизительно метра полтора. Не знаю с чем это сравнить. Разве что с обезьяной без ушей, с каким-то подобием рук, лишённых пальцев. Ног у него не было вовсе. Вместо него имелось внизу какое-то расширение, похожее на длинную юбку.

Именно существо, а не игрушка. Оно слабо шевелило короткими ручками. Зрачки глаз, которые могли быть и не глазами, казались невидящими и двигались из стороны в сторону безо всякого соответствия с окружающим внешним миром. Временами тело существа начинало трепетать и издавать странные булькающие звуки. Из-за этих звуков мы прозвали их «бултыхашками». А позднее это название сократили до «булты». На груди существа имелась узкая щель, напоминающая запаршивевшие большие волосатые губы. Эти «губы» вытягивались, и с них слабой струйкой тянулась мутная жижа.

Ничего не объясняя, Поня подвесил существо на заострённый железный крюк, достал перочинный нож, ткнул им в плюшевое брюхо и быстро отошёл в сторону. Существо затрепетало и забулькало. Я помню, тогда обратил внимание, что Валерка старается держать подальше от грудной щели.

Немного постояв, он подошёл и ударил существо кулаком в бок. Существо снова забулькало. Поня отошёл, закурил и молча посмотрел на нас. Как истинный зверь он показал, что делать, и ждал.

Первым осмелел Витёк. Он высоко подпрыгнул и ударил существо по спине ногой. Стёпка несмело стукнул его кулаком промеж «глаз». Мы ходили вокруг него били и тыкали разными предметами, а Поня молча курил. Наблюдал за нами.

Экзекуция продолжалась до тех пор, пока существо не перестало шевелиться. А потом оно как-то сразу завоняло. Это была ужасная ни с чем не сравнимая вонь. Мы успели отбежать подальше, а Равиля, находившегося в тот момент рядом, долго и мучительно рвало.

Ещё несколько вылазок Валерка совершил на пару со Стёпкой, и лишь после этого взял с собой меня и Артура. Именно тогда я по настоящему ощутил себя полноправным членом старшей группы.