Я долго бродил и ничего не нашёл

Осень входила в стадию крайней промозглости. Моросило. Легкий, пропитанный влагой, ветерок короткими рывками проносился через подлески, срывая листья и обсыпая ими пожухлую траву. Земля не принимала воду и приобрела самый, что ни на есть хлюпающий вид.
И все, буквально все указывало на изобилие грибов. Висевший в воздухе запах опрелости гнал одинокого грибника от одного дерева к другому. Казалось, у одинокой раскидистой березки должно повезти больше, чем в рощице. Он нагибался, нетерпеливо смахивал с глаз дождевые ручейки и, найдя, обрезанный корень или червивые обломки, ругался сквозь зубы и переходил в другое место.

Звали грибника Федором Стоговым. Он был младшим научным сотрудником НИИ физики элементарных частиц. Сюда, на станцию «Орешник» он направился по рекомендации лучшего друга и коллеги Константина Назарова, уверявшего, что «грибам там ну просто настолько тесно, что они растут в три этажа».
Костик в своей среде прослыл знатным трепачом. Но в истинности данного изречения сомневаться не приходилось. Назаров знал, что грибы для Федора нечто святое и шутки здесь совершенно неуместны. Поэтому он не рискнул бы бросить на периферию своего лучшего друга. Кроме того, он предпочитал розыгрыши локального характера, что давало возможность наблюдать результат в непосредственной близости.

Стогов и без того уже понял, что винить кроме себя ему некого. Ему следовало вырваться сюда неделю назад, когда светило нежаркое осеннее солнышко.
Когда в лабораторном корпусе, из-за аварии на подстанции пропало электричество, нужно было отпроситься, а не слоняться по этажам, зевая над седыми анекдотами. Вот и прозевал...

У Федора был еще один повод для кручины. Вечером намечалось роскошное пиршество. Такое случается раз в году: на свет божий извлекаются лучшие напитки. Стол
ломится от яств, светила науки спускаются с сияющих вершин, пьют, танцуют и флиртуют наравне со всеми. Под сводчатым потолком заброшенной читальни мечется серпантин. Гремит нестройная капелла голосов, орущих ядерный гимн. У потемневших окон, в складках тяжелых портьер, затевают жаркую возню молодые парочки, а за столом, путаясь в доводах, затевают жаркую полемику амурно подержанные мудрецы. Где чопорные начальницы и свеженькие лаборантки неразличимы в бальном полумраке...

Федор угрюмо покосился на полиэтиленовый пакет с изображением красивой стюардессы на фоне взлетающего лайнера. Внизу буквами небесно-голубого цвета была выведена надпись: «Пrоlёt» На его дне болтались два коровника да полшляпки черного груздя.
Стогов в приметы не верил, но сейчас он сожалел, что взял этот пакет. Издевательский гибрид из русских латинских букв уже не казался остроумным. Он надеялся, что с утра пораньше смотается в «Орешник», а вернувшись к полудню, рассортирует добычу, понежится в ванне и успеет немного вздремнуть. Куда там!
В полдень Стругов вышел на полустанок, проторчал там битый час, но обеденной электрички так и не дождался. И это бы ладно, да повязался к нему какой-то псих. Бродил за Федором по посадочной площадке, накручивал себе рог из поредевшего чуба и тараторил, брызгая слюной:

«Бог дал такое днище! А там Сатана. Сатана, слышь, сидит на днище! По субботам подает! И мне подал! Ты никому не говори! Лепромезосидин! Надоумил, чертяка, надоумил! Скольких прокаженных я поднял лепромезосидином! Не знаешь?» – он хватал Стругова за штормовку и, присев на корточки, смотрел на него выпученными, желтушными глазами. – «А был ли лепромезосидин? Не было. То-то же, не было! А прокаженных – легион! Ходят они за мной и тянут свои отгнившие пальцы! Где лепромезосидин, спрашивают. А его не было, не было, не было! Ты никому не говори...»
Жуткий сумасшедший. И как на грех, в округ никого.

Федор от этого субъекта насилу отвязался. Пообещал что будет нем как рыба и, скатившись с насыпи, вернулся на природу.
«А если и вечернюю электричку отменят! Совсем нехорошо. Придется ночевать в "Орешнике" Интересно, каково это, слоняться по дворам в поисках пристанища?" – этого Федор не знал. Подобная атрибутика странствий представлялась ему дикой и немыслимой Стогов безо всякого энтузиазма побрел по водянистой почве, перекладывая лексику постоялых дворов на более современный лад...

Выйдя из перелеска, он очутился на краю глиняного карьера, вырытого для нужд кирпичного завода. Кирпичи здесь не обжигались с незапамятных времён. От завода осталось несколько обветшалых построек.
В середине карьера возвышался островок, поросший тальником и молодыми березками. Его окружало болотце, напоминающее ров вокруг средневекового замка.

Стогов стоял на краю одичавшей котлована и не мог понять, что привлекает его в этом месте. При беглом взгляде со стороны оно выглядело как досадное недоразумение, вынуждающее на солидный крен. При ближайшем рассмотрении оно завораживало и притягивало к себе.
Склоны были приглашающе изогнуты, а у подножья собирались в складки, ненавязчиво уводящие взгляд к островку. Дождь не метался над глиняной чашей рваными косыми струями а, плавно укладываясь, сонно ерошил глянцевую поверхность болотца. Внизу все застыло в аморфном, податливом единстве, ожидающем плодовитого воображения.
Стоило лишь подумать о средневековье, воображение услужливо воздвигло розовые башни с зазубренной кромкой и остроконечные шпили, увенчанные серебряными флюгерами. В узких бойницах замелькали яркие кафтаны, и протрубил охотничий рог.

Через минуту Стогову уже показалось смешным, что он 30-летний мужик, стоит, мокнет под дождем и строит воздушные замки, но настроение немного приподнялось. Под настроение и возникла дельная мысль: островок надежно защищен болотом и не слишком посещаем грибниками…
Спешить было некуда. До предполагаемого электропоезда оставалось часов пять, не меньше. Но лазить по скользким склонам и тем более погружаться в трясину...

После небольшого раздумья Федор решил рискнуть. Не уповать же на то, что жители воздушного замка бросят к ногам подъемный мост!
Измазав штормовку в глине, зачерпнув сапогом болотной жижи, он все же достиг замшелых берегов. На краю его порадовало солидное, семейство груздевых. Всколыхнувшийся охотничий азарт заставил позабыть обо всех неприятностях. Стогов нырнул под перекрещенные ветви и двинулся по краю островка, постепенно забирая вглубь...
-2-

Через час он ощутил приятную усталость удовлетворенного человека. Шагать по валежнику было нелегко, а пакетная стюардесса заметно постройнела.
Федор присел на склонившуюся березку, закурил и внимательно осмотрел себя: «Видок конечно не ахти да ничего – оно того стоит. Вот выберусь отсюда и почищусь. Ох, и не легко же будет. Где-то недалеко есть удобная расщелина»… Подняв глаза, он увидел на склоне обломок красной лыжи, торчащий из глины, и усмехнулся: «Не повезло кому-то. Наверно расквасил нос и получил от мамки нахлобучку. Глянь-ка, даже сохранились буквы: "...ета"! Может "ракета"?.. Обломок лыжи?!» Им овладело неясное беспокойство. Лыжный обломок...

Какое-то несоответствие, но в чём? В поиске грибов он всё время смотрел себе под ноги. Однако периферическое зрение улавливало предметы, а подсознание фиксировало их. И не могло оно пропустить яркую штуковину. За тем поворотом лежала «буржуйка» без трубы, а еще раньше он приметил перекладину от телеграфного столба. Ничего не повторялось...
Ну и что? Хлам лежал, запечатанный в глине. Его вымыло дождем и он, выступив из небытия, исказил масштабы...
«Давай посчитаем: небольшая операция с бесхвостыми числами, всё округляется и становится на свои места. Островок имеет 70...ну, предположим 100 метров в диаметре, Что составляет приблизительно около 300 метров по окружности. Скорость грибника около 1км/ч. Два часа – два километра. За эти два часа я должен был сделать шесть оборотов вокруг островка.

Стоп! Я двигался наискосок и ни на йоту не углубился в заросли…. Это меня тот ненормальный обморочил. Точно, точно – взгляд у него тяжелый! А если серьезно, то самое время для эксперимента. Опыта, подтверждающего господство здравого смысла, так сказать»
Фёдор прикинул, что если умеренным шагом пройтись по кругу, то максимум через 20 минут он должен увидеть на склоне следы своего спуска. Он поднялся и, методично считая шаги, направился вдоль берега...
Прошло полчаса. Следы не появлялись.
«С воздушного замка бросили воздушный мостик. Что же тогда чавкает в сапоге. Иррациональные числа? Очень смешно"… Ржавый швеллер, куча тряпья, дверь с ржавой ручкой... Где же "ракета"?» … Пакет здорово оттягивал руки, но оставлять его Федор не решался...

Прошло еще полчаса. «5 км 300м…. Достаточно! Попробуем осуществить «установку нуля» радиальным путем. И как можно быстрее, чтобы не свихнутся!»
Стогов, утратив методичность, бросился штурмовать пригорок...
Странно. Чем дальше он взбирался наверх, тем заросли становились гуще. Островок, выглядевший издалека не слишком заросшим, продолжал преподносить сюрпризы

Неожиданно частокол деревьев резко оборвался и Стогов, не рассчитав усилий, вывалился на большую поляну. А когда поднял голову, то увидел, что упал не на поляну, а на широкое поле, которому конца и края не видно.
Яркое солнце висело в зените и нещадно пекло небо отливало густой июньской синевой. На полевом горизонте не было и намека на глиняный откос и грязную бахрому осенних облаков. Сочная трава пестрела цветами, чей густой аромат приятно щекотал обоняние.

Вконец ошарашенный, Федор сел на прогретую землю. Резина сапог моментально накалилась и начала жечь подошвы, но он этого не замечал и долго сидел, обалдело перебирая ромашки. Единственное, что приходило на ум: «установка нуля» явно не клеилась. Вместо неё получился «сдвиг по фазе».

"Биссектрисочка упала в пифагоровы штаны..." – меланхолично пробормотал Федор. Этой считалочкой он подбадривал себя студенческие годы, прежде чем взять экзаменационный билет. Помогла она и на этот раз. Федор встал и вознамерился юркнуть обратно в заросли.
Но стоило ему подняться в полный рост, как его мягко, но властно потянуло в поле.
Его затягивало, иначе не скажешь, кружило по спирали, как щепку, попавшую в водоворот, вело до тех пор, пока деревья не пропали из виду. Стогов не противился невидимому поводырю – покорно шел, механически переставляя ноги. Перед лицом зависла потревоженная оса, заглянула ему в глаза и, сочтя его недостойным укуса, полосатой стрелой метнулась в сторону леса.

Незримое диво подчинило Федора целиком и, забравшись в мысли, устранило в них возможный сумбур. В голове была полная ясность. Описываемые круги мельчали, уплотнялись и в какой-то момент Стогова рвануло с такой силой, что он, едва успев оттолкнутся от земли, понесся над ней, разнося ногами высокую траву, разбрызгивая кузнечиков и майских жуков. Луговые цветы заспешили навстречу и вплелись в тошнотворный, рябой хоровод, а солнце вытянулось и сомкнулось в сверкающую диадему. В довершение Федора волчком закружился на месте, а, остановившись, вытянулся в струнку, мучительно сглатывая рвавшуюся из горла тошноту.

Внезапно навалилась чернильная темень, как будто на поле выпала сажа. Стогову чудилось, что почва уходит из-под ног, и само пространство расползается как мокрая бумага. Он испуганно взмахнул руками, вернее мысленно обозначил это движение. Все привычные ориентиры разом исчезли: он не чувствовал ни сопротивления воздуха, ни.
положения рук. Вообще ничего не чувствовал. Густое безмолвие обступило его. 3атем сверху, а может снизу – неизвестно откуда – плотным потоком хлынули искры. Они шили белыми струями чернь и, промывали сознание, оставляя ощущение бодрящего холода.

Хладный пламень запульсировал в голове и «мир огненный» свернулся в тугом, стремительном вихре. А после, минуя огонь, тьму и жаркое лето, вернулась привычная реальность. Федор стоял на пригорке, а островок обрел подобающие размеры.

-3-

На полустанке, охваченном осенней желтизной теплый мягкий вечер не тревожили никакие звуки до самого похода электрички. Ровно в 20:00 над рельсами взметнулись два крохотных огонька, и в наступающие сумерки ворвался стук колес.
Пять минут спустя Стогов уже трясся в пустом вагоне, обняв раздувшийся пакет.
Внешне все складывалось не так уж и плохо. 3-х литровая банка груздей (Стогов измерял свои успехи исключительно в вышеупомянутой стеклотаре) непонятным образом уцелела в карусели.

При должной спешке можно попасть на пирушку в период ее наивысшего буйства. Федор пропустил только лишь торжественную часть и первые робкие тосты. Сейчас в читальне наверняка царят маскарадные настроения, и если он заявится туда прямо с вокзала, его все равно примут с распростертыми объятиями. Найдут куда пристроить грибы, обрядят в парадное и оштрафуют вазой с игристым вином.

Но Федор в этот момент и не думал о празднествах. В голове бродили совсем не карнавальные мысли. Нехорошие мысли: «Что это было? Сон? Приступ эпилепсии? Может, меня уже нет?» – Федор потрогал свое лицо. Под рукой раскрошился присохший кусочек глины, и двухдневная щетина уколола ладонь – «Существую. Хотя, по настоящему это ничего не доказывает. Если вспомнить великих…. Наверно лучше не вспоминать. Принять теплую ванну и завалиться спать...»
На следующий день Федор понёс грибы на обработку своей старшей сестре Анне, живущей на окраине вместе с

шестилетней дочкой. Как сама Анна, так и племянница слыли молчуньями, что было как нельзя кстати. Федор, поправляя покосившийся забор, имел возможность подумать о, внезапно поразившем его недуге: «Вероятно, следует обратиться к врачу. К какому? Для начала к участковому. Что сказать? Голову напекло? Не годится, на дворе сентябрь. Рассказать, как есть?..» – рука дрогнула и Федор, промахнувшись мимо гвоздя, ударил себя молотком по пальцу. – «Вот, блин!.. И заодно к травматологу» … – Стогов бросил молоток и подул на ушибленный палец – «На свете бывает много замечательных хворей: простуды, отравления, ушибы. Но к вам они не относятся. А подходят: маниакальный бред и буйное помешательство…. Не пойду я ни в какую поликлинику!..»

Фёдор решил обойтись отгулами и понаблюдать за собой. В понедельник он вышел на работу. В переходе между корпусами он столкнулся с Назаровым, нёсшимся ему навстречу бодрым спортивным шагом.
– Вот он, сердцеед, виновник безотцовщины! – громогласно объявил Назаров, завидев, друга, и, подскочив к Стогову, ткнул его пальцем в бок. – Федерик, ты куда запропастился? Я понимаю, что ты взял неделю отгулов, в конце трудового семестра. Но пропустить осенний бал и таинственно исчезнуть, не послав мне весточку! Право же, это непростительно. Нет тебе никакого прощения!

– А вот и есть, – бледно улыбаясь, возразил Федор. – Меня твой «Орешник» доконал. Промок я там и продрог...
– Причина неуважительная, – непримиримо мотнул головой Константин. – Не принимается. Нужно было принести свое изможденное тельце и передать его в руки сердобольных товарищей. Тебя настояли бы на коньяке, и ты стал бы у нас крепче дуба. Из тебя мог бы получится совсем даже нехилый Ахиллес!

Федор не возражал. Назаров был весьма темпераментным балагуром и если он держал речь, то держал её крепко. Поэтому предпочтительнее было подождать, а не бороться с ним за место в «эфире»…
– Ну и как там «Орешник»? Давай рассказывай!
– Три «стандартные единицы», как с куста, и на сковородку...

– Ну, еще бы! – обрадовался Назаров. – Почаще слушайся Коську и не пропадешь! И все же напрасно та в читальню не подошел. Зря, зря и еще раз зря. Танюшка Лисовская... – Назаров остановился, прикидывая на пальцах – ...аж четыре раза спрашивала о тебе.
– Это не смешно, Констанций. – отмахнулся Федерик.
– Ты мне не веришь? – Константин изобразил отдышку возмущенного. – Бог тому свидетель, а кроме него ещё четыре человека. Да если хочешь знать, она на дачу утром не поехала вместе со всеми!
– Верю, верю, – поспешно согласился Стогов – Давай после про вечеринку, а! Расскажи лучше, много ли я еще пропустил.
Назаров приосанился и сделал глубокий вдох,

– Немало, – заметил Стогов и приготовился слушать.
Костик проронил увесистое "Да, уж!" изобильно жестикулируя, поведал две новости – хорошую и плохую. Первая заключалась в том, что институт получил задание, под которое обещали «ну просто ненормально большую премию» и массу свежих приборов. «Но есть один сквернейший ньюансик» – Назаров прищелкнул языком – «Приборы импортные и доставят их никак не раньше мая»

Перипетии словесных дуэлей и мрачные детали межведомственных коллизий выглядели в Костином изложении почище «верденской мясорубки». В самых красочных выражениях была воспета муза бюрократии и начальственные особи, которым «лишь бы сорваться за бугор».
Лирическое отступление наконец закончилось.

–...Можно получить предварительные результаты на отечественном оборудовании. Но всё упирается в туннельный микроскоп. Без него невозможно даже подступиться к данной проблематике.
– А поскольку работы начнутся в июне, премии нам не видать как своих ушей. – Подытожил Стогов.
– В точности так, – уныло кивнул Назаров и немедленно взорвался – Это просто эпидемия организационной анемии! Ты не поверишь, но в совершенно аналогичной ситуации побывали год назад наши соседи-микробиологи. Им было поручено найти радикальное средство против возбудителя лепры. Сулили золотые горы. А в результате из-за какой-то вшивой центрифуги или дистиллятора они не уложились в срок и проскочили мимо денег. Тему передали смежникам, а их поставили на доработку. Хвосты подчищать.

– Суровое обращение, – содрогнулся Федор. – А что по этому поводу думает ученый совет?
– Прежде чем расписаться в собственном бессилии они решили тянуть время столько, сколько возможно….

-4-

Для института наступила унылая пора. На ректорат обрушились ревизии. От валивших косяками из «центра» всевозможных комиссии рябило в глазах. Начальственным особям приходилось решать непосильную задачу – создавать видимость бурной деятельности при полном отсутствии таковой.
Раздраженные профессора бродили по коридорам, грозные, как носороги. Заслышав недовольное ворчание, молодая институтская поросль стремилась быстренько «рассосаться» по кабинетам и нишам. Зазевавшиеся проявляли чудеса смекалки и невиданной любезности. Покладистая бабушка Люся охотно уступала швабру и смеялась, утирая слезившиеся глаза: «Ух, черти! Ну и черти!».

Стогов прибегнул к проверенной тактике – выполнял поручения, связанные с пребыванием вне институтских стен: в основном пропадал в библиотеке.
Впечатления от загадочной истории в глиняном карьере постепенно сглаживалось. Но однажды они напомнили о себе. Он взял в руки книжку: «Магия. Ритуалы и магические операции». В разделе «посвящение» было кое-что о тех ощущениях, что он испытал на островке. Кое-что, не более. Стиль изложения был нелиричным, лишенным ореола таинственности и довел Стогова до уморительной зевоты.

Он собирался уже вернуть книжку на стеллаж, как приметил рядом с собой очаровательную соседку, явно сохнущую по магическим ритуалам. Федор галантно избавился от опостылевшего чтива и вернулся к своему заданию. Ему предстояло просмотреть подшивки научно-популярных зарубежных журналов и сделать кое-какие выписки.
На глаза ему попалась довольно любопытная статья «0 преломлении лучей в магнитном поле». В ней неизвестный ученый, пользуясь доступным языком, доказывал существование природных магнитных линз. В последующих номерах он был подвергнут тяжелой бомбардировке своими именитыми коллегами, но Стогова это не смутило. Идея захватила его.
Он замер, пытаясь охватить неясные перспективы, как вдруг, вдоль спины; перебирая каждый позвонок, взлетели вихревые потоки. «Хладный пламень» опалил его дружелюбной свежестью, ласково зашептал подсохший тальник и, взошедшие розовые башенки заблистали серебром.

«Отныне ты пойдешь путем обретений» – увещевало его островное диво. – «Но помни: молчанье золото!»
Предупреждение содержало в себе что-то более емкое, чем простое умение держать язык за зубами. Но Федор для увещеваний был уже недосягаем. Он вознесся на гребне небывалой самоуверенности и наслаждался остротою чувств и ясностью мышления.
Туннельный микроскоп...

Стогов с поразительной отчетливостью представил свой собственный прибор подобного типа. Магнитные линзы. Он увидел всё: сразу оригинальную оптику и знакомых, через которых можно выполнить спецзаказ на ее изготовление; схему, и где взять необходимые радиодетали. Окрепшие, пронизывающие мысли молниеносно внедрялись в незнакомые сферы бытия и бесцеремонно извлекали из них все необходимое. В считанные минуты из мельчайших частичек сложилась грандиозная мозаика, после чего интеллектуальная круговерть как-то сразу улеглась, и в голове наступило затишье.
Федор откинулся на спинку стула и открыл глаза. Очевидно, внутренние переживания отразились на его лице. Хорошенькая соседка с тревогой и изумлением посматривала на него.

– Не беспокойтесь, со мной все в порядке – улыбнулся Стогов, – Просто у меня есть дурная манера: если я нахожусь под впечатлением от хорошей киноленты, начинаю изображать сцены в лицах.
– И что же вы видели? – спросила заинтригованная девушка.

– Слышал. – Стогов приложил ладонь ко рту и, кивнув на дверь, прошептал: – Поступь командора.
В дверях библиотеки стоял доцент Соболев и шарил глазами по столам, словно коршун, выискивающий цыпленка пожирнее. «Магические ритуалы» моментально исчезли, и на их месте появилась методичка по спектральному анализу. Федор с независимым видом, направился к выходу. С этого момента все помыслы он направил на исполнение задуманного.

-5-

Стогов с упругой нервозностью прохаживался по комнате, потягивая не прикуренную сигарету, и косился на прибор, лежащий на обшарпанном столе. Совиная привычка долго не ложиться загнала квартиру в полумрак. На замысловатый лабиринт из зеркал и призм, на жуткую мочалку проводов падал неровным кругом свет торшера.
Наконец Федор, пробормотав: «Перед смертью не надышится» раздавил сигарету в пепельнице, присел на шаткий табурет и щелкнул тумблером.

Тонко запел генератор, лазерный луч нырнул в цилиндр с разреженным азотом и закрученный магнитными линзами свернулся в колечко.
«Змея, закусившая хвост» – вспомнил Стогов и встряхнул головой. – «Магические ритуалы втемяшились между полушариями» – и осторожно повернул одну из настроек. Лазерное колечко стало сужаться, пока не превратилось в белую точку. Теперь нужно было подождать, пока в электростатических силках запутается один из атомов.
Ожидание продлилось всего лишь две минуты. Пискнул сигнал, на контрольной панели зажглась лампочка с надписью "захват",

«Попался» – радостно прошептал Федор и прильнул к окуляру. Он увидел иссеченное рисками белое веретено, окруженное в плоскости экватора прозрачным диском. Атом выглядел не таким, каким его привыкли видеть в туннельном микроскопе, но Федор по этому поводу и не думал огорчаться.
Перепробовав все, пять настроек он добился потрясающей четкости, изображения. Затем выпрямился и, заложив руки за голову, блаженно улыбнулся: «Вот и все. Следующее слово за эстетикой. Убрать лохмотья, поместить в красивую упаковку, перевязать ленточкой и вручить»…

Он глянул на плату с прецизионной регулировкой и с сожалением вздохнул: «Придется выбросить за ненадобностью. Очень жаль. А впрочем...» – он посмотрел на часы. Пол второго. – «Не высплюсь. Меня будут душить кошмары» Он вставил отвертку в шлиц и начал поворачивать...
И вот тут-то и произошло то, на что Стогов никак не рассчитывал. «Веретено» стало разворачиваться, как часовая пружина, а в экваториальной области появилось мельтешение.

Зрелище, напоминающее торможение скоростной турбины, Стогов по началу принял за дефекты в схеме. Проклиная излишнюю любознательность начал яростно орудовать отверткой. Атом дрогнул, поменял ракурс и начал расслаивается из однородной структуры в отдельные, чем-то знакомые образы.
Перед ним, распростершись в ночи, лежала настоящая галактика. Она медленно оборачивалась вокруг бугристого ядра, шевеля спиральными дорожками, подобно сонному спруту, шевелящему щупальцами, бороздя шаровыми скоплениями края обзорного поля. Рука дернулась, картинка замерла.

Стогов вскочил и заметался по квартире, хватая различные предметы и выпуская их из рук. Боже правый, что он такое сделал?! На уровне микромира остановилось пространство, а значит... остановилось время!!!
Мысли оборвались и спутались в плотный клубок. Федор приложил мокрое полотенце ко лбу, выкурил три сигареты подряд, после чего оседлал табурет и, беспрестанно ерзая на нем, продолжил свои изыскания...

Одна из «звезд» стронулась с места и медленно поползла навстречу. Манипулируя регулировками, он приостановил ее вращение и увидел водоворот поглощающий волнистые линии. Ещё мгновение и он приблизил к зияющему отверстию в центре звезды, нырнул вовнутрь и понесся через него, рассматривая волокнистые стены. Он ждал, когда появится свет в конце тоннеля, но так и не дождался. Скорость передвижения неимоверно возросла. Яркие волокна болезненно били в глаза. У Фёдора закружилась голова и заныла шея. Он отодвинулся и, массируя плечи, повернулся к настенным часам:
«Кукушка, кукушка, скажи-ка милая, сколько мне спать?» – часы показывали без четверти четыре, кукушка безмолвствовала.

Получасовой рейд внутри элементарной частицы низводил предыдущее достижения до уровня заурядного «курсовика». Сколько же битов информации можно запихнуть в одну частицу. Да в такую дырень провалится вся информация мира! Еще бы научиться её оттуда извлекать!.. Но алгоритм его размышлений был прерван голодным зудом. Забытый в творческом запале, желудок взбунтовался, сознание трансформировало биты в биточки, которые тоже не мешало бы запихнуть вовнутрь.

Стогов обесточил систему и перевернул полотенце ко лбу прохладной стороной: «Перегрев, вследствие чего обеденный перерыв. Одной Вселенной ведомо что хуже: голодная смерть или тепловая» – он встал и неосознанно потянулся к дивану, но потом отмахнулся от него – «Сейчас ложится – только дразниться» – и поплелся на кухню...
Он рассеянно дожевывал закостеневший сыр и посматривал в окно. Близился рассвет. На горизонте разрасталась фиолетовая полоска неба, заштрихованная антеннами научного городка.
Кухонный стол был заставлен тарелками, с которых Федор, заскакивая, урывками

сметал по паре ложек, полдничал, ужинал, полуночничал...
На одной лежала хлебные огрызки, на другой – проложенные вилкой полозья в консервированной перловке, на третьей черным островком возвышались грибы...
Опять островок!
Все его успехи каким-то образом неразрывно связаны с этим островом. И не только в науке. Федор с удивлением обнаружил, что неприступная гордячка Татьяна Лисовская и впрямь к нему неравнодушна.
Эта началось со странного похода за грибами... Желая освежить воспоминания, Федор бухнул в тарелку овощной икры и воссоздал, таким образом, глиняный карьер. Надругательство над едой понадобилось ему для стимуляции ассоциативного мышления, поскольку логической связи установить не удавалось.
Созерцания образного салата ему не помогло. Не удалось извлечь из данного, блюда ничего существенного. Кроме того, что он должен молчать обо всё, что с ним произошло на островке.
«Хватит! Больше никакой мистики!» – Федор вскочил и сгреб со стола посуду.

-6-

На следующей неделе институт клокотал как разбуженный вулкан. Главным стимулятором извержений был естественно, Стогов. Невиданное дело – опыты проводились младшим научным персоналом на изношенном, видавшим виды оборудовании!

Приближалась свадьба, вызывавшая многочисленные пересуды. В создаваемой ячейке общества Федор чувствовал себя уже не избранником божьим, а полноправным небожителем.
Но истинный фурор произвел, конечно, микроскоп. С дизайном у Федора не сладилось, и в лабораторию он внес нечто, напоминающее сливной бочёк от унитаза. Очевидно, сказалось нетерпение или дурной художественный вкус.
Под шквалом насмешек он подключил прибор и предложил полюбопытствовать.

Не мудрено, что все не сразу ухватили суть. Увиденное просто не имело права на существование. «Великолепные слайды!» – говорили они и. бросив взгляд на упаковку, брезгливо морщились – «Но зачем ты их поместил в такие антисанитарные условия?»
Однако поверить пришлось. Федор полдня давал разъяснения, разбирал и собирал прибор. С мучительным кряхтением, почесыванием и бормотанием, пришло, наконец, понимания и стены содрогнулись от криков.
Убедившись в отсутствии ловкого трюкачества, коллеги Стогова пришли в неописуемый восторг. Стекаясь на крики, собралась приличная толпа МНС. Весело галдя, они ввалились в кабинет зав. кафедры. Никанорова Е. E. подхватили его вместе с креслом и, втиснули в лабораторию.

Никаноров был человеком серьёзным и по натуре флегматичным.
Он держал все эмоции при себе, обладал поистине нечеловеческой сдержанностью, в силу чего внушал особое уважение и даже суеверный страх своим подчиненным. В обыденной ситуации никто не посмел бы, прикоснутся к подлокотнику его кресла.
Шалуны почтительно расступились и, млея от собственной дерзости, перебивая друг друга, стали бросать оправдательные реплики. Вдоволь насмотревшись и наслушавшись разноголосицы, Никаноров встал и потряс воображаемым колокольчиком. Уровень шума заметно понизился.

– Обратно я вернусь своим ходом, – бросил проф. через плечо – А вот кресло все же попрошу вернуть.
Затем взял Стогова за рукав и вывел его в коридор, плотно прикрыв за собою двери.
Никаноров возвышался над Федором на полголовы, поблескивал широкой лысиной и изучающе осматривал его с ног до головы препарирующим взглядом серых глаз, огромных из-за сильных линз в очках. Федор как-то сразу потух. Не впервые он стоял, вот так, напротив Е. Е. и каждый раз себя чувствовал школьником, опоздавшим на полугодовую контрольную.
Профессор, наконец, разомкнул массивные челюсти:

– Федор Георгиевич, у вас дома найдется карандаш и бумага?
Стогов кивнул с самым похоронным видом.
– В таком случае, я не вижу разумных причин, мешающих вам писать диссертацию. А дальше по пунктам:
1. Завтра будет висеть приказ о вашем назначении заведующим лабораторией.
2.Тему вы себе нашли. Скажем так: «Пространственно-временные соотношения в атоме». От плановых я вас освобождаю.
3. И последнее, но первоочередное: уберите с глаз долой эти чудеса сантехники. Подглядывать в подобных местах, по меньшей мере, неприлично. Оформите, как положено. Пока всё...

-7-

Гулянка шла полным ходом. Не "Осенний бал", а всего лишь небольшая прелюдия, из тех, что возникают стихийно, но и лучше всего удаются.
Стогова затащили в какую-то общагу, лобызали по очереди и, в конце концов, разлучили с невестой. Оглушенный, проштампованный губной помадой Федор сидел во главе стола, ничего не чувствовал и мало что понимал. Так он не надирался со дня окончания аспирантуры. А поводов выпить было еще предостаточно.
После загрузочной серии стопок долго гремела посуда, а потом начались разговоры. Набор застольных тем варьировался в известных пределах: премьера фильма, которую посчастливилось посмотреть немногим, детские шалости и домашние животные.

Беседу венчали аномальные явления, в освещении коих доминировал Назаров. Он всему находил объяснение, а к летающим тарелкам вообще относился бестрепетно как к атмосферным осадкам и каждый «...ну просто обязан раз в месяц, как минимум, наблюдать НЛО». В доказательство этой теории он щедрой россыпью обрушил на головы слушателей множество случаев, якобы произошедших непосредственно с ним. На самом же деле Коська (уж Федор-то знал!) дословно цитировал газетные вырезки, скрупулезно выбираемые им из прессы.

После него слово взяла институтская библиотекарша Галка. Она поведала о том, как ее подруга, гуляя по городскому парку, наткнулась на гуманоида. Столкнулась, что называется носом к нюхательному аппарату.
Ох уж эти неземные создания, со свойственными им одним, простодушием! Гуманоид выложил о себе все как на духу и заодно, в качестве жеста доброй воли, научил ее новому способу вязания. Результат был потрясающим. Связанные инопланетным способом джемпера выставляются в Париже и пользуются неземным успехом у тамошних Кутюрье.
Этот образчик аномального кретинизма оказался последней каплей, переполнившей чашу терпения Стогова. Выпадение из центра всеобщего внимания ощутимо задевало его самолюбие. Из всех, сидящих за этим столом с ним, одним произошло не газетное, не липовое подлинное, реальное чудо. Натуральное...

Непонятно, как это получилось. Возможно бренди, перемешавшись с шампанским, сыграло с ним злую шутку. Печать молчания, наложенная кем-то на уста, с треском сорвалась. Фёдор с трудом поднялся, постучал вилкой по рюмке и, еле ворочая языком, объявил:
– Друга мои! А вот я свой мел-ко-скоп... получил м-м-м... немножко странно. На островке з-з-з... грибами...
Рассказ может, и получился, но Федору в этот вечер не суждено было об этом узнать. Голос как бы отслоился от рассказика и затерялся в монотонном уханье. Лица слушателей отдалились и смазались в светло-серую гряду...

-8-

Открыв глаза, Стогов обнаружил под собой незнакомый, зеленый клетчатый плед. Он шевельнулся и прислушался. Скрипучий голос дивана тоже был не родным. Голова трещала как трансформаторная будка. Во рту висел вкус лошадиного стойла.
Он приподнялся, но, глухо застонав, рухнул обратно. 3a стеной послышалось шлепанье босых ног по линолеуму. Поправляя всколоченную шевелюру, в комнате появился Назаров.
– Проснулся, разбойник? Вай, вай, вах-х! – запричитал он, увидев плачевное состояние друга. – Голова кубическая, лицо призматическое! А глазища-то, глазища! Противотуманные фары! Это форменный подлог! Ничего подобного я вчера домой не приносил. Федот, да не тот. Ладно, Федот, потерпи немного, чаёк уже поспевает, исправим твой косинус на секанс, не горюй. Ну, ты даешь! Давненько я тебя таким не видывал. Ты разве не в курсе, что на свадьбе положено пить через одну?
– На свадьбе?

– Ну да. Вчера Танюшку замуж выдавали. Ты, правда, ничего не помнишь?
– Думаешь, притворяюсь? – Федор, кряхтя, повернулся на спину и принялся тереть ладонью висок, – Кто жених?
– Уже муж. Один слащавый тип из архивов.
– В следующий раз, – болезненно покривившись, пообещал Фёдор. – Когда ты будешь сражен амнезией, я первый ринусь тебя добивать. Не забывай, что у тебя на кровати лежит новый завлаб и жених Татьяны, между прочим. Смотри, Костян, доиграешься! К окуляру на пушечный выстрел не подпушу. У нас новая тема…
Назаров растерянно улыбнулся.

– Ты, верно, бредишь с перепою, – сказал он тихо. – Я скажу, чтобы тебе больше не наливали.
– …«Пространственно-временные соотношения в атоме». Нет, серьезно, я намерен взять тебя в соавторы. Совершенно очевидно, что мне одному не по силам... – Стогов осекся. В мысли вторглась волна тупой боли, вызванная попыткой кое-что вспомнить. Микроскоп и... Федор поморщился. – Ладно, проехали. Наверно действительно пригрезилось.
– Фу-у-у! Ну и прохиндей же ты! Взял, напугал. – Назаров облегченно вздохнул.
Стогов изо всех сил напряг извилины. Воспоминания последним салютом полыхнули в мозгу и бесповоротно угасли. Готовый выдать целую охапку весомых аргументов, относительно темнеющего прошлого Фёдор открыл, было, рот, но благоразумно смолчал.

– Вот именно! – кивнул Назаров – Не пытайся острить в моем присутствии. Тебе меня не переязъвить. Но я все же попробую исходить из того, что ты действительно страдаешь потерей памяти и стыдишься в этом признаться. Я слегка освежую твою память. Ввиду того, что мы не выполнили срочный заказ по «уточнению характеристик», его передали в институт ядерной физики. Завлабом был, есть и будет Крупнин Афанасий Григорьевич. Небезызвестная Татьяна Михайловна тепереча будет Каримовой. Вопросы, пояснения, дополнения? Ах, да! Чуть не забыл о главном: ныне возлежащий никогда не станет вышестоящим….

– Можешь не продолжать. Расскажи лучше, как я попал к тебе на диван.
– Это просто. Сначала ты поглощал без разбора все спиртное и угрюмо
помалкивал. Потом, несколько смягчившись, решил всех позабавить историей, как искал грибы в какой-то яме. Начало было интригующим: «я долго бродил и ничего не нашёл» Славная завязочка! А вот развязочку нам услышать не довелось. У тебя что-то забулькало в горле. Тебя сводили на горшок и положили в укромном уголке. Позже я извлек тебя оттуда и отбуксировал к себе домой.
– Почему к себе?

– Чтобы я, несчастный дистрофик, таскал на себе такую ёмкость с горючим! – возмутился Костя. – Я и без того расплескал половину на свои новые джинсы!..
Дальше последовало красочное описание ароматов и богатой цветовой гаммы, которую приобрели новые джинсы, но Федор уже не слушал. Он восседал на краю лежанки и усиленно массировал лоб. Боль постепенно утихала, но он забывал что-то очень, очень важное.

-9-

Осень выдалась на удавление теплая. Небо цвета поблекшей голубизны было чистым. Лишь крохотное единственное облачко робко жалось к горизонту, словно не решалось подняться повыше. Не тронутая ветром, золотая листва, радовала глаз. Кругом стояла тишина, изредка нарушаемая воплями электричек. Федор сидел на краю глиняного карьера и выливал из сапога болотную жижу.
Рядом с ним хрустнула ветка. Стогов поднял глаза и увидел рядом с собой совершенно юного паренька, одетого так же, как и он сам – по походному, в резиновых сапогах, штормовке и старых поношенных брюках. В руках он держал коричневую матерчатую сумку.

– Тоже грибник? Хочешь попасть на островок? Я уже там был и вот… – Фёдор поднял свой грязный сапог. – А ради чего? Там ведь одни поганки.
Паренёк его не слышал и, похоже, не видел. Блестящими карими глазами он заворожено смотрел на островок. Он видел лишь…
Пустынный космодром. Пьянящее прозрачностью предстартовое утро.