Мы из будущего-3

Денис МАРКЕЛОВ

МЫ ИЗ БУДУЩЕГО-3
(киносценарий)












©






ИЗ ЗТМ
Обычная комната, в обычной квартире. Полуголая светловолосая красотка вертится перед зеркалом, она прикладывает к бёдрам  разнообразные трусики и напевает странную мурлыкающую мелодию.
Это СОНЯ ШТЕЙН.
На диване среди белья и одежды лежит сотовый телефон. Он издаёт модную мелодию. Соня вздрагивает и бежит к аппарату. Берёт трубку.
СОНЯ
Алло! Это я, да собираюсь. Да, знаю, у гостиницы «Украина».
Да, знаю. Ты меня за идиотку принимаешь? Всего одна сумка.
Слушай, твоя родственница, какие деньки любит? евро или доллары? Ну, типа, не
 с «деревянными» туда ехать?
Да, ага!
Соня нажимает кнопку «отбой» и продолжает прихорашиваться.
В это время в дверь стучат.
Голос матери Сони (З.К.)
Соня, ужинать!
Соня фыркает и, накинув для проформы пеньюар, идёт к двери.

Кухня. Семья Штейнов ужинает. ОТЕЦ, Георгий Штейн, маленький и белобрысый, и МАТЬ, Эльвира Штейн.
ОТЕЦ.
Приедешь - позвони!
СОНЯ.
Ладно, что я на Луну еду?
ОТЕЦ
Соня!
СОНЯ
Папа, я не маленькая, не надо меня держать за ребёнка!
Соня осторожно отрезает кусок яичницы, отправляет его вилкой в рот и с аппетитом жуёт, отец смотрит на неё и качает головой.
МАТЬ
А ещё кто едет?
СОНЯ
Снежана, Алла, Наташа.
Мы вместе в «Голодной утке» тусовались.
Мам, ну всё будет нормально,
что нас там съедят в твоей Белоруссии?
ОТЕЦ
Пусть едет, пусть. Хватит в Москве прохлаждаться.
Там побывает, авось мозги на место станут, а то, тоже мне - королева красоты!
Соня смеётся. Она видит, что её одеяние заводит гнев отца и специально кокетничает с родителем. Отец загораживается от дочери раскрытой газетой.

Ярко-жёлтая дамская машина («Деу-Матиз» или «Черри») едет по московским улицам к гостинице «Украина». На фоне этой поездки идут титры.
Но вот машина подъезжает к знаменитой сталинской высотке. Медленно не слишком уверенно паркуется, автомобиль выделяется на фоне других машин.
На тротуаре стоят три девушки - Это СНЕЖАНА, АЛЛА, НАТАША.
СНЕЖАНА - довольно стильная брюнетка. Её каре так черно, что походит скорее на парик. Она смотрит на машину и как-то загадочно улыбается.
АЛЛА - милая улыбчивая шатенка, одетая, как для пикника.
НАТАША - скромная темноволосая девушка с красивой косой.
Багаж девушек стоит на тротуаре - несколько ярких спортивных сумок.
СОНЯ вылазит из машины, не торопясь, закрывает дверь с помощью ПДУ и машет рукой подружкам. Те улыбаются в ответ.
Снежана смотрит на Соню с интересом.
СОНЯ
Ну, что? «Нахт Вестен»?
Девушки смеются. Они берут свой багаж и деловито идут к машине, стараясь выглядеть так, как будто собрались на пикник. Погрузка сумок в багажник не занимает много времени.
СНЕЖАНА
А ты, разве потом к своему меншу собралась?
Хочешь на ПМЖ в ФРГ перебраться?
СОНЯ
Угу... Только папа, блин, против этого. Он немцев на дух не переносит.
СНЕЖАНА
Что так?
СОНЯ.
Думает, что он еврей. Собирался даже в Израиль уехать,
но ему сказали, что за институт надо платить...
СНЕЖАНА
А ты в Израиль ни ногой...
СОНЯ
Ни одетой...
Соня хихикает над собственным каламбуром.
Снежана смотрит на эту развеселившуюся блондинку и качает головой.
СНЕЖАНА
Боишься в армию загреметь?
(Соня криво ухмыляется.)
Девушки рассаживаются по местам. Снежана садится рядом с Соней,
достаёт из бардачка автомобильный атлас. Соня слегка нервно начинает заводить машину.

Снежана листает атлас, находит карту Подмосковья. Смотрит западное направление.
СНЕЖАНА
Соня, а давай в Петрищеве привал сделаем.
Там эту Космодемьянскую расстреляли.
СОНЯ
Нет... Повесили.
СНЕЖАНА.
Как?
СОНЯ
За шею...
СНЕЖАНА
Ой, а я слышала, что когда человека вешают, он обмачивается. У нас в классе один парень из-за девчонки в петлю полез. Так, как его из петли вынули, от него, как от бомжа, мочой несло. Соня, так мы хоть на то место посмотрим.
Глазастая, похожая на добродушного жука машинка выбирается со стоянки и вливается в общий автомобильный поток. Девушки старательно прощаются с Москвой. Автомобиль приближается к Минскому шоссе...

Окрестности села Петрищево. Девушки подходят к памятнику Зое Космодемьянской. Они похожи на робких экскурсантов, Снежана подносит к глазам ладошку и смотрит на статую.
СНЕЖАНА
Прикинь, её насиловали, блин. Нам историчка рассказывала.
Так увлеклась, её потом на «Скорой» в кардиологию увезли.
А для чего она такие муки терпела?

СОНЯ
Чтобы Сталин победил.

СНЕЖАНА
А не всё ли равно?.. Вот ты к своему дойчу свалишь. А там тебя спросят, что твои родственники делали с 1941 по1945 год? А его родственники, небось, и тут прогулялись...

СОНЯ
Я не в курсах. Возможно, но ведь столько времени прошло. И вообще он рокер.

СНЕЖАНА
Ой, Сонька, вляпаешься ты в историю.

Девушки вздыхают и идут к машине. Они собираются устроить нечто вроде пикника на историческом месте. Соня тащит белую скатерть, другие - вынимают взятые в дорогу припасы. Снежана деловито сервирует «скатерть-самобранку». Автотуристки стараются не смотреть в сторону статуи.
Руки путешественниц тянутся к бутербродам. Видно. как эти руки набивают охочие до вкусностей рты, девушки едят жадно. запивают всё газированными напитками.
Снежана ведёт себя, как школьница-переросток, начинает мотать головой и дёргаться. как на рок-концерте. Она даже снимает с себя блузку и тупо таращится сосками в пустоту голубого летнего неба.
СНЕЖАНА.
Пи-пи никто не хочет?
Девушки мотают головами и старательно доедают остатки некогда богатой трапезы.

СНЕЖАНА
Ну, а я пойду, облегчусь...

Снежана идёт к памятнику и прячется за него. В тишине слышно, как журчит её солоноватая струя. Соня смотрит за каменную Зою, как Лепорелло на Командора. Облегчившись, Снежана с слегка дебиловатой улыбкой выходит из-за памятника.
оправляясь.

Она подходит к месту трапезы и садится. Соня, как бы в шутку даёт ей подзатыльник. Снежана - удивленна.
СНЕЖАНА
За что?
СОНЯ
Хочешь, чтобы нас штрафанули? Не могла в другом месте поссать?

СНЕЖАНА
Ну, ты даёшь?! Из-за какой-то скульптуры,
лучшей подруге - подзатыльник.
А я, между прочим, не верю, что она такая стойкая была.
Небось, раз сто обоссалась,
пока её допрашивали. Это ведь всё выдумали потом...

СОНЯ
Зачем?

СНЕЖАНА
Чтобы такие дурочки, как моя тётя ей подражали.
Её Зоей в честь Космодемьянской назвали.
Так прямо-таки лопалась от гордости.

СОНЯ
Ещё бы кучу навалила!...

СНЕЖАНА
Кто? тётя?

СОНЯ.
Ты!

Снежана уязвленна этой шпилькой. Она начинает дуться, молчаливая Наташа начинает тихо собирать грязную посуду, салфетки. Остальные девушки воспринимают это как должное. Снежана постепенно приободряется. достаёт сигаретную пачку. вынимает сигарету и закуривает. Она деловито пускает дым в сторону памятника.
Соня с какой-то горделивой брезгливостью смотрит на Снежану. Та не замечает её дерзкого взгляда.
СОНЯ
А в варьете вашем много тебе капает?

СНЕЖАНА.
Нормально. Чего смотришь? я в консерваторию поступлю,
и в Ковент-Гарден поеду. Думаешь, тебе одной мир увидеть хочется?..

СОНЯ.
Вот и захомутай какого-нибудь препода.
Он тебя раз в Лондон свозит.

Наташа между тем аккуратно вытряхивает скатёрку и складывает её. Кажется, что она так увлечена, что не замечает злых взглядов подруг.

СОНЯ
А давай поспим что ли. А то я боюсь
за руль садиться. Ещё в ДТП попадём.

НАТАША.

А давай, обратно вернёмся. Ведь ещё не поздно.
Мне сон плохой снился, что нас всех четырёх расстреляли.

СОНЯ
Как - расстреляли?

Наташа краснеет. Она смотрит на полуголую Снежану и, закусив губу, начинает говорить.
НАТАША
Мы голые были. Совсем. А вокруг люди в чёрной форме, собаки.
У тебя, Снежана, понос начался, так они хохотать стали и «Русиш швайн!» кричать. А от тебя и, правда воняло, как от свиньи, и всё лилось на траву. А рядом река была - так близко. Но мы боялись, боялись бежать. Собаки всё лаяли и до наших ягодиц норовили добраться.

Алла, Снежана и Соня смотрит на Наташу с открытыми ртами.

СНЕЖАНА
Ты чё, Натах, на солнышке перегрелась?
Нас, что как эту самую героиню?
Так война давно кончилась, очнись, Чудо-юдо.

АЛЛА
А ведь там немцы были...

СНЕЖАНА
Где?

АЛЛА
Куда мы едем...

Алла встаёт.

АЛЛА
А вообще, что ты растелешалась тут, дура...
Учти, твои дойки мне уже глаза намозолили.
  Будешь выделываться - отрежу на фиг...

НАТАША.
Не ссорьтесь, девочки, может это всё просто фигня.

Снежана натягивает блузку и ярко по-девичьи краснеет. Девушки торопливо убирают свои пожитки и угрюмо идут к автомобилю. Соня садится за руль. Все в странном напряжении.
Автомобиль едет по направлению к Минскому шоссе.



Придорожная  кафешка. Возле неё две большие фуры...   Подъезжает жёлтая автомашина. Соня осторожно паркуется.
Девушки выходят размять ноги.
На них с завистью смотрят дальнебойшики. Один из них подмигивает Снежане, та в ответ загадочно улыбается.
СНЕЖАНА
Я устала, блин. И чего всё едем, едем.
Ты поближе родственницу не могла найти?..


СОНЯ
Не ной. Хочешь, езжай с ними. Только за всё платить надо...
СНЕЖАНА
Чем?
СОНЯ
Натурой...
Снежана по-лошадиному фыркает и идёт внутрь кафе. Дальнобойщики смотрят на неё с каким-то странным восхищением. Снежане это нравится, она начинает кокетничать. Делает вид, что она очень заинтересована в дальнейшем продолжении знакомства.

Девушки входят в кафе, выбирают столик и садятся. Снежана чувствует себя королевой, она постоянно кокетничает.
Наташа с Аллой ведут себя скромнее. Они молча смотрят на не очень чистую скатерть и ждут, когда им принесут меню.
Посетители кафе смотрят на эту четвёрку неодобрительно. Но девушки этого не замечают, они смеются и строят глазки молодым посетителям.

Официантка, принесшая меню как-то странно поглядывает на них. Они видит в них не клиенток, но чужачек.

Официантка молча принимает заказ и отходит к румяной и довольно расторопной подавальщице.
ОФИЦИАНТКА
Откуда они на нашу голову свалились?

ПОДАВЛЬЩИЦА
Из Москвы!

ОФИЦИАНТКА
Столичные штучки...

ПОДАВАЛЬШИЦА
Молоденькие какие. И как родители позволили?.. Не ровен час, найдут себе приключения на пятую точку...

ОФИЦИАНТКА.
Да, местные парни таких фиф не любят...
Оприходуют за милую душу...

Подавальщица качает головой. Официантка с неодобрением смотрит на этот весёлый столик.
ОФИЦИАНТКА.
Как бы им колёса не прокололи.
А то могут. Машинка-то дешёвая, из Узбекистана.

Снежана, Алла и Наташа выходят на танцпол. Они радостно виляют бёдрами и смеются.


Утро, из кафе выходят злые невыспавшиеся путешественницы. Соня садится за руль. Видно, что она накачала себя крепким кофе. Остальные девушки, словно после ночной смены.
СОНЯ.
Ничего, съедем с шоссе, отдохнём, спешить некуда.
АЛЛА.
Я устала, я домой хочу. Блин, у меня живот болит.
СОНЯ.
Возьми «Но-шпу» в аптечке. И хватит ныть.

Алла берёт автомобильную аптечку, начинает возиться с замками. Достаёт коробочку с лекарством. Глотает таблетку и едва не давится ею.

АЛЛА.
Дай воды.

СОНЯ.
Вот, минералка... Пойдёт?

Алла кивает и жадно присасывается к горлышку небольшой бутылочки.

Жёлтый маленький автомобильчик мелькает в автомобильном потоке.

«Матиз» подъезжает к небольшому городку, минует въездную  стелу.
Затем едет по городу, сворачивает на малолюдные улицы, туда, где много малоэтажных домов. У одного из таких домиков останавливается. Соня опускает стекло дверцы и даёт продолжительный гудок.

Открывается калитка и из двора выходит седая женщина ни празднично, но опрятно одетая. Она начинает открывать ворота.
Когда ворота открыты - машина въезжает внутрь двора.

Во дворе, девушки вытаскивают свои вещи из багажника, несут их в дом. Соня целуется с хозяйкой.
СОНЯ
Здравствуй, тётя Лиля. Мы тут приехали.
Так, отдохнуть.

ТЁТЯ ЛИЛЯ.
Наконец-то. Я тебя в прошлое лето ждала.

СОНЯ
В прошлое лето - я в Универ поступала.
Такая головная боль, блин...
Соня смеётся, она входит в дом вместе с тётей Лилей.

Гостиная. Всюду идеальный, почти старческий порядок. Соня садится в кресло-качалку и начинает качаться. Её подруги разглядывают старомодную мебель. Разряженные девушки отражаются в зеркале и кажутся пришельцами из будущего.
Наташа замечает в отделении небольшую коробочку. Она машинально берёт её в руки и начинает разглядывать. Коробочка неожиданно открывается, и из него водопадом выпадают карты.
Наташа присаживается на корточки и собирает карты. На них серые мутные фотоизображения голых смазливых существ женского пола. Наташа смотрит на одну из карт и в изображенной на карте девушке с ужасом узнаёт саму себя. она просматривает карту за картой и хмурится, краснея. Испугавшись, что подруг заинтересует её занятие, прячет карты в коробочку.

Снежана берёт в руки старый кожаный фотоальбом. Листает страницы, смотрит на выцветшие фотографии. Алла вертится перед зеркалом, словно бы то - кривое.
Соня с удивлением смотрит на подруг. Те ведут себя так. как будто снимаются в «Ералаше для взрослых».
Снежана машет рукой.

СНЕЖАНА.
Слушай, а кто это, блин?

СОНЯ
Не знаю...

СНЕЖАНА
На евреек похожи. А это кто?
Твоя родственница?
Слышишь, Сонька, а ты не боишься, что тебя немцы в гетто упекут?

СОНЯ
Пошла на фиг. Хва, каркать, дура.
У них теперь фашизм  вне закона...

Соня смотрит на старую поблекшую фотографию и неожиданно морщит лицо...

СНЕЖАНА
Ну, хватит дуться. Я пошутила. Эта шутка такая.

СОНЯ
Дура -  ты, и шутки у тебя дурацкие.
Наташка вот сны видит, а ты шутишь.
И вообще, зачем мы сюда приехали?..

В комнату заглядывает родственница Сони.

РОДСТВЕННИЦА
Чай простынет.

Веранда. Девушки сидят за круглым раздвижным столиком.  На столике самовар чашки и свежие баранки
Соня выглядит какой-то напуганной, как-то по-детски смотрит на хозяйку дома.

СОНЯ.
Тётя, а кто эти девушки?

РОДСТВЕННИЦА
Кто?

СОНЯ
Да там, в альбоме. Они еврейки были. да?

РОДСТВЕННИЦА
Это мои подруги. Мы с ними с того лета не видались.
Я тогда в Москву успела уехать, а потом война, всё перемешалось.
Хотела я их разыскать, но не случилось, не смогла.
Наверное, их расстреляли. Вот только одно фото и осталась.

(к девушкам)
Вы пейте чай, что сидите, как на поминках?

Все четверо смущенны. Они через силу прихлёбывают чай.

СОНЯ
Мы, наверное, по городу пройдёмся. Посмотрим здесь всё.


Девушки идут по площади и смотрят на довольно красивый дом с колоннами.
Мимо них проходит сердитая старушка. Она одета, как на похоронах и смотрит зло.

СТАРУШКА
Борделя что ли не видали?
Ишь. вас бы самих в бордель этот,
ножки пораздвигали бы, по-другому запели бы. И ты светленькая - ну, чистая эссесовочка. Тебе бы чёрная форма пошла, ой, как пошла.

СОНЯ
Какой бордель,  какая эссесовка? Вы понимаете, что несёте?
Тут, что и, правда, бордель был?

СТАРУШКА
Ишь, не знаешь? Так вот тебе мой сказ,
сама, милая в том борделе побываешь.
И подружки твои тоже. Чего устаивались. Смотрите, ещё сглажу вас всех.
(Наташе)
Тебя, душа милая, жалко. Чистая ты, как стёклышко, али вода родниковая. Сама на муку пойдёшь. Ой, сама. А этой светловолосой пуще огня бойся - она тебе и предаст и продаст. В Германию намылится.

Старуха отошла. Девушки молчат. Он поёживаются, словно бы в стылом предбаннике.

СНЕЖАНА
Чокнутая старперша. Надо когти рвать отсюда,
а то зависнем, как тот мужик в Городе Зеро.

АЛЛА
Ты, чё, правда, этой маразматичке поверила?
Небось, сама ноги-то раздвигала - и ведь живая, блин.
Слышь, девки, а это даже забавно. Представьте, кого они тут ебли.

СОНЯ
Комсомолок, наверное.
СНЕЖАНА
А они им «Интернационал» пели, и честь по стойке смирно отдавали.
СОНЯ
Хва, не смешно.
Надо у тёти спросить, правда, всё это или лгут?

АЛЛА
Да твоя тётя в это время в Москве была,
а потом чувствую, за Урал покатила.
А мы тут погибай.
Слышишь. Сонька, скажи, домой позвонила, а там отцу плохо.
Ну, соври, что-нибудь.

СОНЯ
Что испугалась. Ты ведь трахаться любишь. Ну, и потрахаешься с немцами, ведь мечтала об этом, признайся. Всё завидуешь мне. Сама бы в Германию укатила. Только нет у тебя там шансов, ни кожи, ни рожи, и потасканная вся.

АЛЛА
Смотри, что запела. Сучка. Я тебе покажу, как выпендриваться.
Шалава. Сама, небось, через всю группу прошла
- думаешь, я не знаю, как ты там под столами ползала
и отсасывала у всех. Мне Гришка Рубинштейн всё рассказал.

СОНЯ
Да пошла ты в жопу со своим Рубинштейном. У него хрен горче редьки. Сосёшь, сосёшь - ни радости тебе, ни удовольствия. Пошли лучше к тётке - пока всерьёз не поцапались.

Девушки вразнобой идут по улице и не смотрят друг на дружку.

Вечер. Девушки сидят в комнате и не смотрят друг на друга. Снежана достаёт портативный ДВД- плеер. Она вставляет в его диск с записью фильма Пазоллинни «120 дней Содома».
Наташа молча раскладывает, найденные ею, порнокарты. Она особо любуется своей копией, гладя ту по обнаженному телу. Карты слегка покороблены, видно, что их не раз замачивало то ли дождём, то ли речной водой. Алла, соскучившись, подходит к Наташе со спины и с удивлением смотрит за её занятием.
Алла. Девки. Наташка у нас лесбиянка...
Алла выхватывает у Наташи карту из рук.
Алла. Слушай. Да это же ты...
Наташа. Отдай.
Алла. Нет, точно - ты... У меня тут лупа была. Сейчас посмотрим.
Алла достаёт их сумки лупу и смотрит на слегка расплывчатое изображение.
Алла. Наташа. У тебя же родинка тут я точно помню. Это - ты...
Алла хватает другие игральные принадлежности и смотрит на них с ужасом.
Алла. Слушайте, а мы здесь все. Вот Сонька - пиковая масть. Ты - Наташка - трефы, я - бубны, Снежана - черви. Да это что - издевается над нами кто-то. Мы же никому не позировали?!
Наташа. Значит, будем позировать. Правду та старуха сказала. Уезжать отсюда надо, пока последнюю честь не потеряли.
Снежана. Девки, идите сюда. Тут такая сцена прикольная. Я тащусь. Четыре девушки фашистюгам прислуживают... голыми...
Наташа. Ты чё чокнулась. Смотришь всякую гадость.
Снежана. Это - не гадость. Это великое искусство. Арт-хаос.
Наташа. Это в голове у тебя хаос. Всё Сонька, собирай манатки. Тёте своей скажи, что мы передумали у неё гостевать.
Соня. Ты чего, с дуба рухнула. Чтобы я  ночью поехала. Хочешь нас всех угробить?
Наташа. Нам, главное, из города выехать. А там мы палатку в лесу разобъём, переночуем и дальше поедем. Нах Остен...

Вечер Жёлтый «Матиз» Сони подъезжает к небольшой равнинной речушке. Солнце почти касается горизонта. Девушки вылазят из автомобиля, начинают обустраиваться для ночлега. Ставят палатку, разводят костёр.
Палатка поставлена, костёр разожжён.
Девушки пытаются испечь картошку.

СОНЯ.
Ой, хорошо...

АЛЛА.
А, чё хорошего?.. Сорвались, как оглашенные, едем. Смотри, так на кудыкину гору заедем. И чего было срываться, на ночь глядя. Завтрева, с утречка бы и поехали...

СОНЯ
А тебе за ночь в жопу клизму вставили.

АЛЛА.
Хватит, Сонька, трындеть. Сама, небось, перетрухала больше всех.
Бабка, сказала, что сдашь  ты нас с потрохами.

СОНЯ
А чего тогда вертишься возле меня?


АЛЛА
Тачка у тебя - и вообще. Да не бери в голову. Да, мало чего эта старая дура наплести могла. Какие сейчас фашисты?! Слушай, а родственнички
твоего бойфренда, случаем тут не бывали?

СОНЯ.
Я почём знаю. Он вообще о своих предках не заикается.

АЛЛА
Ну, точно - из этих, из нацистов.

Река погружается во мрак. Девушки смотрят на темнеющую воду, и в их городских душах пробуждается нечто первобытное, языческое. Они встают и начинают танцевать возле постепенно слабеющего костра. Затем в процессе танца не спеша, начинают оголяться, подражая древним обольстительницам.
Соня и Алла уже стоят обнаженные. Они ведут себя, как русалки, и манят за собой Наташу и Снежану. Наташа колеблется, но зазывный смех и ловкие руки подружек помогают ей преодолеть девичью стыдливость.
Обнаженные девушки смеются.
АЛЛА

Ой, девки, страсть, как купатца хотся!

Все четверо бегут в реку, подрагивая ягодицами и громко хохоча.

Восходящая с запада луна освящает купающихся. Девушки плавают, смеются. вдруг все разом ныряют. В глубине видна водная пляска обнажённых тел. Первой выныривает Снежана.

На берегу не видно ни костра, ни автомобиля, зато угадываются какие-то люди и слышен посвист пуль.
СНЕЖАНА
Ой, мамочки...
Она заглатывает воду и едва не идёт на дно. Рядом с ней испуганные купальщицы.

АЛЛА.
Чего там?

СНЕЖАНА
Не знаю.  Кажется, мы, девочки, на войну попали.

АЛЛА.
На какую войну, ты чего несёшь, дура?!!

СНЕЖАНА.
Я почём знаю?.. Драпать надо, пока нас тут за задницу не схватили.

АЛЛА
За  манду нас тут схватят, а не за  задницу.

Соня пытается вынырнуть. Она с трудом открывает глаза. Вдруг ей прямо в лицо светит довольно мощный осветительный прибор, что-то вроде зенитного прожектора.

Соня зажмуривается и, потеряв ориентацию в пространстве, плывёт к берегу.


На берегу собрались люди в чёрных кожаных плащах, солдаты в чёрной форме держат на поводках заливающихся от злобного лая овчарок. Двое солдат вытаскивают из реки голую посиневшую от холода Соню.
Соня похожа на испуганно вольерного зверька. Она только сейчас ощущает себя вполне голой - руки девушки тянутся к грудям, ноги слипаются между собой на манер русальечего хвоста.
К Соне подходит офицер в чёрном кожаном плаще.
Соня зажмуривается и сжимается в ожидании удара. Ей стыдно, за испуганное тело.
Офицер. Хальт...
Соня мычит.
Солдат (по-немецки) В реке поймали. Не иначе, как сбежать решили.
Офицер. Ты кто?
Соня. Я Соня... Соня Штейн...
Офицер. Юдиш...
Соня. Нихт. У меня жених в Германии. Я не еврейка. Нет...
К офицеру подходит сослуживец.
Сослуживец (вполголоса). А она неплохо сложена, Ганс. Зачем напрасно губить такую красоту?
Ганс. Вечно ты всё усложняешь, Вертер. Эта девушка недочеловек.
Вертер. Так это легко проверить. Можно просто взять, померить ей череп. Я думаю, что она сойдёт за арийку. А если захочет, будет помогать нашим славным ребятам не чувствовать себя одинокими вдали от Фатерлянда...
Ганс. Ты слишком либерален Вертер. Это оттого, что изучал в своём университете этих проклятых романтиков. Спорю, что эта русская не сможет сыграть роли Гретхен в Фаусте. В этой большевистской стране вообще нет красивых женщин, одни бабы...
Солдаты. Мне, кажется, что в реке еще есть ундины.

Остальные три девушки пытаются удержаться на плаву. Наташа поддерживает почти обессиленную Аллу.
Алла. Интересно, они Соню сразу расстреляют или насиловать станут?
Снежана. Боишься быть трахнутой, ну и захлёбывайся тут на фиг...
Алла. А какая разница. Так нас раки станут есть, а так - черви. И зачем мы в эту реку полезли? Заговоренная она что ли?
Наташа. Может, помолимся, девочки?
Снежана. Так нас твой боженька с голыми пиздами и услышал! Ты лучше бы подумала, как назад вернуться.
Наташа. Не знаю. Надо Соньку выручать, пока её и вправду не расстреляли... Вот там кустики. Пересидим, пока все не уедут, а потом проберёмся в город.
Алла. Ага, так нас туда и пустят дурёх голозадых.
Наташа. А мы одёжку найдём. Я слышала, когда немцы людей расстреливали, они всех догола раздеваться заставляли, а одежду потом с собой забирали. Может что-нибудь забудут.
Алла. Ага, никогда ещё я в секонд-хенде не одевалась. Это не гигиенично, между прочим...
Наташа. Ну, как хочешь! Можешь и голенькой походить...
Девушки стараются тихо подплыть к берегу, пугаясь каждого плеска волны...

Офицер и Соня,  в красивом крепдешиновом платье, сидят за столом и пьют кофе. Негромко играет заграничный патефон.
Офицер (галантно). Зер гут, фройлян...
Соня (жеманно). О, йа, йа, натюрлих...
Офицер (по-немецки). Вы умеете танцевать?
Соня. Вас?
Офицер. Танцевать, дансе...
Соня. О. да...
Соня встаёт и, подставляя офицеру свою талию, делает несколько туров вальса.
Офицер. Вы слишком красивы для русская.
Соня. Моя фамилия- Штейн. Не забывайте...
Офицер. Как я могу забыть. Вы хотите побывать в Париже?
Соня (заигрывая). О. да... А чьё это платье?
Офицер. О, одной скверной женщины. Она была большевистский агитатор.
В её жилах текла грязная кровь. Зовите меня Вертер. Мне нравится, когда меня зовут так молодые фройлян.
Соня. Хорошо, Вертер.
Они продолжают танцевать. Соня чувствует, как в процессе танца офицер пытается слегка приспустить «её» кружевные панталоны. Она пытается быть неприступной, но с каждым разом натиск молодого гитлеровца встречает всё  меньшее сопротивление...

Двор. Посреди двора стоит Опель-блитц, набитый под завязку чужой одеждой. Под покровом темноты к нему подбираются голые девушки.
Снежана. Как мы тут что-либо разглядим? Пока валандаться будем, нас овчарки по кускам растащат.
Алла. Хватит ныть. Меня и так всю комары искусали.
Наташа. Ну, оденемся и что дальше? Нас же за кражу сразу же повесят. И вообще мы тут никого не знаем...
Снежана. Ну, хотите голыми попами светить - пожалуйста. Только вас сразу все за евреек принимать станут. Это только они могут голышом по ночам разгуливать.
Снежана на полусогнутых ногах подкрадывается к машине. Но в этот момент вспыхивает прожектор. Он захватывает своим лучом голую девушку.
Снежана. Атас, девки.
Девушки бросаются врассыпную...

Шум на улице заглушает звуки патефона. Скоро дорожка на пластинке кончается и слышен только лай собак.
Соня. Это что -  партизаны?
Вертер. Надеюсь, что нет...
Незаметно от Сони проверяет наличие пистолета.


Девушек по одиночке ловят солдаты. Снежана готова сопротивляться, но пара пощечин разом отрезвляет её. Наташа с вызовом смотрит на своих конвоиров. Одна из конвойных собак тянется к её икре, но, дотянувшись, вместо того, чтобы укусить, ласково облизывает. Солдат тянет её за поводок и командует.
Солдат (собаке). Фу... (Наташе) Шнель...
Наташа идёт вслед за  Снежаной, не сводя глаз с её зада. Алла трусливо оглядывается на собак.

Голых девушек вталкивают в пустое и мерзкое помещение. Они пытаются прикрыться, забиться в угол. Наташа гладит по плечам Аллу.
Алла (тихо). Нас убьют... Убьют... Они Соньку убили. И нас убьют...
Наташа.  Постой, не плачь. Может, нас и не тронут.
Алла. Ты, что - дура? Да они сейчас нас всем  полком выебут. а потом на корм своим псам отдадут. Я не хочу так умирать, не хочу... И зачем - вообще - я с вами поехала, зачем в эту чёртову реку полезла. Вот теперь - убьют, а тело потом извёсткой растворят. Тебе хорошо. Ты ведь, чмошница, Наташка. А я не хочу умирать, как скотина.
Алла встаёт на колени, её руки хватаются за ноги подруги, словно бы она пьяна, а ноги Наташи просто стойки близ стоящего забора...
Наташа (тихо). Мы убежим, убежим. Мы ещё вернёмся  домой. Вернёмся.
Снежана. Заткнулись обе. Вы, что не понимаете, что она нас всех заложила. Откуда они знали, что мы туда придём
Алла. Воровать надо уметь. Сама попалась, а на других бочку катишь...

Вертер удивлённо смотрит на вошедшего солдата. Тот приветствует его взмахом руки.
Солдат. Хайл, Гитлер!
Вертер. Хайл, Гитлер! Что там за шум, Ганс?
Солдат. Поймали воровок, пытались украсть имущество Рейха.
Вертер. Что именно?..
Солдат. Платья ликвидированных. Они голые.
Вертер. Сколько их?
Солдат. Трое...
Вертер (Соне). Идёмте, поможете мне поговорить с этими бабами.
Соня незаметно отламывает кусочки бельгийского шоколада. Она вздрагивает от голоса Вертера, но всё же подчиняется и идёт за ним.

Алла, Наташа и Снежана испуганно смотрят на двери, за которыми скрылся один из солдат.
Алла. Всё - капец...
Снежана. Да заткнёшься ты. Сама предложила эти платья стырить. Тоже мне налётчица.
Алла. А чего ты к грузовику полезла.
Снежана. Может, мне в лом голой ходить. Я не чмошница какая-нибудь чтобы своё тело всяким лохам показывать.
Наташа. Это ты про кого?
Снежана. Да, так, к слову пришлось. (Плаксиво) Девочки, я к маме хочу...
Наташа. Не плачь. А то увидят - пытать станут.

Вертер и Соня выходят из двери. Их сопровождает солдат.
Солдат. Вот эти. Правда, они не похожи на недочеловеков.
Вертер (девушкам, по-немецки). Фройлян. Германская армия пришла освободить вас от власти большевиков. Вы будете обеспечены едой и работой. Вас направят  на работу, в офицерский клуб. (Соне). Переведите.
Соня переводит.
Снежана (вполголоса). Ну, и сука. Уже подвалила к  кому надо.
Алла. Да ей просто этот офицер по вкусу.
Наташа. А офицерский клуб - это что?
Алла (раздраженно). Бордель, наверное.  Они что нас за проституток принимает?
.
Снежана. Скажи спасибо, что в свой грёбаный Рейх не увозит. А то превратят тебя в лагерную пыль. А так, может, до речки доберёмся, а там и в Москву покатим...
Вертер (солдату). Проследите, чтобы им дали одежду. Их тела слишком совершены для славянок...
Соня идёт за Вертером слишком быстро.

Вертер входит в комнату и пристально смотрит на Соню.
Вертер. Мне кажется, что вы их хорошо знаете!
Соня (смущенно). Эти девушки, в общем, они со мной. Мы попали сюда из 20.. года. Просто нам по пути попалась эта дурацкая река, мы разделись, пошли купаться и вот. Мы здесь...
Вертер. Забавно. Очень забавно. Вы не похожи на умалишенную. И как там живётся. В Остландии...
Соня. Вы хотите сказать - в России...
Вертер. Я хочу сказать то, что хочу.
Соня. Но Остландии нет.
Вертер. Вы умеете хорошо шутить.
Соня. Остландии - нет. Но и СССР тоже. Он распался. Сейчас какой год?
Вертер (насмешливо). 1941...
Соня. СССР распадётся спустя полвека. Но Рейх проиграет войну. Она закончится в 1945 году в Берлине.
Вертер. Вы серьёзно мне это говорите? Да знаете, что я могу приказать затравить вас собаками... Или расстрелять. Впрочем, зачем тратить пули. Я могу отправить вас туда, где будут доживать свою жизнь ваши подруги. После пары месяцев работы они попросту сойдут с ума и наложат на себя руки.
Соня. Рейх погубит его жестокость. Имя Адольфа Гитлера вычеркнут из истории.
Вертер. Хватит. Я думал, что вы разумный человек. А вы такая же фанатичка, как и все эти. Чёртовы ундерменшен.
Подходит к столу и в ярости грызёт шоколад. Соня смотрит на него, как на капризного мальчика.
Вертер (облизывая губы и успокаиваясь). Скажи спасибо, что я брезглив. Не могу видеть крови. Меня мутит от одного её вида и запаха. Понимаю, что это не достойно настоящего арийца, но ничего не могу с собой поделать.
Соня. В этом мы похожи. Я тоже слишком брезглива. Надеюсь, у солдат фюрера найдутся презервативы?

Снежана, Алла и Наташа разглядывают выданные им платья и бельё. Снежана замечает на изнанке панталон следы кала.
Снежана. Она, что чуть не обосралась там?..
Наташа. А у меня на трусах кровь.
Алла. Так у этой дуры месячные были.
Снежана. Ты можно сказать умная. Вот Сонька- молодец. Не успела из речки вылезти - уже шоколад с немцем трескает. А мы, как лохушки последние должны ноги раздвигать.
Наташа. Это же подло. Мы ведь даже не знаем, чьи это платья.
Снежана. Да, правда. Может быть, у них сифилис с гонореей.
Наташа. Я не о том. Вдруг мы не случайно здесь оказались. Помните тех девушек. Мы их ещё фото рассматривали.
Снежана. Жидовок что ли. Так их расстреляли.
Снежана. А может нас туда послали, чтобы мы их увидели, узнали, что с ними случилось. Вот у Рубинштейна сестра деда без вести пропала.
Девушки молча и очень сосредоточено прячут свою наготу. Наташа стыдится чужих обносков.


Вертер вновь заводит патефон, ставит на пластинку мембрану.
Звуки патефона назойливо вливаются в уши Сони.
Соня. Их что, правда, повезли в этот офицерский клуб?
Вертер. Вы сомневаетесь?
Соня. Нет. Просто это подло. Они же не вынесут.
Вертер. Вы предпочли бы, чтобы их расстреляли, свалили в яму, как мусор. Вы жестокая девушка.
Соня. Просто я - умная. Я ведь предпочла немца... А мои подруги. Они куклы. Две стильные. А одна - простушка.
Вертер. Вы о той, что с длинной косой. Я заметил. Она очень красива. И вероятно целомудренна. Солдат любят целомудренных.
Соня. Её зовут - Наташа. В Турции Наташа - синоним слова «проститутка».
Соня жадно доедает шоколад. Её губы испачканы лакомством, а из глаза незаметно капают слёзы, расплываясь на скатерти маленькими пятнышками.
Вертер. Вы не разжалобите меня. Ваши подруг будут там.
Соня. Даже не верится, что это не сон.
Вертер. Вы бы предпочли, чтобы я вам снился?
Соня. Сны очень скоро забываются. Я бы уже жалею, что, поехала в этот чёртов город. Мне совсем не надо было туда ехать...
Вертер. Возможно, вы правы. Я тоже жалею, что оказался здесь. Но, что делать, если, этого хочет Фюрер.
Соня. Вы поможете нам бежать? Мы просто уйдём в своё время, и всё будет по-прежнему.
Вертер. Вам не интересно знать, что мы делали там на берегу?
Соня. Я и так знаю. Вы там расстреливали евреев. Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Кстати, в нашем времени есть еврейское государство...
Вертер. Вы шутите. Этого не может быть...
Рука Вертера тянется к личному оружию. Непонятно, кого он собирается убивать - себя или Соню.
Вертер. Скажите мне, что это не правда...
Соня.  Нет, это правда. Это правда, как и то, что в январе 1945 года все узнали о том, что вы творили в Освенциме. И теперь вас ненавидят, ненавидят. Мой жених ненавидит своего деда...
Вертер. А как его имя?
Соня. Курт Шмидт...
Вертер. Шмидт? Моя фамилия точно такая.
И он резко снимает с диска мембрану.

Большая комната. На тюфяках и драных матрасах лежат растрепанные грязные люди. В основном это женщины и девушки. Лучи солнца пробиваются сквозб сомкнутые шторы. В это мгновение слышен шум подъёзжающего грузовика.
Из фургона Опель-Блитц  выводят испуганых Снежану, Наташу и Аллу. Они ведут себя так, как будто не верят, что одеты. Аллу бьёт лихорадка, она идёт мелкими шажками и кривит губы в страшной улыбке.
Конвоиры заводят их в узкий коридор.
Алла не выдерживает и присаживается у стены так, как-будто хочет сходить по-большому. Чужое платье точно царапает её тело, Алла начинает чесаться, смотрит на подруг и с испугом отводит руки от тела.
Алла. Нас убьют. Убьют...
Снежана. Заткнись. Накаркаешь, дура...
Наташа.  Подождите, посмотрим, что дальше будет....
Алла (Наташе). Что будет? Трахнут тебя - вот что. Хором трахнут, будешь голая на карачках ползать. И всё из-за Соньки. Это нас сюда заманила...
Алла рыдает. Её слёзы текут по щекам, словно бы капель с крыши.

Девушки в большой комнате начинают просыпаться. Они испуганно осматривают стены. Некоторые пытаются привести в порядок волосы. Особенно выделяется в этой толпе скромная и молчаливая девушка в явно выездном платье. Она смотрит на дверь со странным чувством и в её глазах застыло странное ожидание ужаса.
Дверь, словно, подчиняясь мысли этой девушки, медленно открывается и в комнату вталкивают растерянных и слегка напуганных Снежану, Аллу, Наташу.
Снежана глупо улыбается. Наташа молчит. А Алла пытается выбежать из комнаты, но тщетно, дверь с шумом захлопывается.
Снежана. Привет. Тут, что кастинг будет?
На неё смотрят с подозрением.
Снежана. Что уставились? Таких девушек, как я, что ли не видели?
Одна из женщин приближается к Снежане и трогает её за рукав. Прикосновения женщины непонятны и неприятны Снежане. Она пытается выдернуть рукав.
Женщина. У моей соседки точь в точь такое платье было. И материя такая, и фасон.
Снежана. Чего пристала? Не убивала я твою соседку. Её немцы убили. А меня в её обноски нарядили. Думаете, мне приятно в этом шмотье разгуливать?
Женщина. А ты - кто? Вроде не здешняя. Я тебя раньше никогда не видала. С ними, что ли пришла?
Снежана. Ага, с ними? Я - из будущего. Из двадцать первого века. Меня Снежаной зовут. А эта, что с косой - Наташа. А это - Алла. Мы в речке купались, а тут какой-то сдвиг во времени  произошёл. Вот мы тут и очутились.
Женщина. Ой, врёшь, милая. Если ты из будущего, то скажи, что через пять лет будет.
Снежана. А сейчас какой год?
Женщина  (недоверчиво). 1941...
Снежана. Через пять лет война кончится.
Женщина. И кто победит?
Снежана. Наши, конечно... А в 1961 году люди первого человека в космос запустят.
Женщина. Ну, точно помешалась. Какой космос. Немцы говорят уже Москву взяли.
Снежана. А вы верьте им больше. Да их знаете, как...
Снежана замолкает, боясь невольно выдать военную тайну. К Снежане подходит та самая испуганная девушка и тихо берёт за рукав.
Девушка (вполголоса). А немцы Саратов возьмут?
Снежана. Не-а... Они на Сталинграде свои зубы обломают. Зато на другом берегу от Саратова первый космонавт приземлится. Его Юрием будут звать.
Девушка. Юрием. А это значит в Энгельсе?
Снежана. Ты, что и про Энгельс знаешь?
Девушка. Я же к тёте в Саратов собиралась. Меня - Соня зовут. Софья Павловна. Меня все в школе дразнили - ужас. А тётя писала, чтобы я к ним приезжала в консерватории учиться. У меня голос - меццо-сопрано. Я в прошлом году на первомайском концерте пела арию Чио-чио-сан. А потом, нас с подругой. (Замолкает). А в Энгельсе у меня просто хороший друг был. Мы переписывались с ним. Только он немец. Вы не подумаете, он наш, советский, честный немец. Он не нацист. Он меня немецкому языку  учил...
Снежана. А я ведь тоже в Энгельсе родилась. Родители потом в Москву переехали.

Девушка отходит от Снежаны. Она садится на тюфяк и закрывает глаза. Мы погружаемся в воспоминания Сони.

«две красивых девушки идут по тротуару. Они веселы и беззаботны и не замечают, что их преследует блестящая тёмная машина. Соня оборачивается в последний момент, но их уже взяли в коробочку.
Подруга Сони тянет её к дверце автомобиля. Человек в форме что-то говорит им. Девушки замирают и, словно загипнотизированные удавом кролики, лезут на заднее сидение «эмки».
затем машина подъезжает к старинному зданию в стиле ампир.
Соня с подругой идут по коридору.
Зал с блестящим старинным роялем. Девушки взволнованы, но пока не чувствуют главной опасности.

Соня открывает глаза и шепчет: «Нет...».
Наташа бросается к ней.
Наташа. Всё хорошо.
Соня. Я не хотела. Они меня заставили.
Наташа. Кто заставил?
Соня. Люди из НКВД. Там был генерал и полковник. Генерал хотел, чтобы мы с подругой голые им арии пели. Я не хотела, но Наташка испугалась и разделась. Она думала, что нас сажать в тюрьму станут. У неё брата в 1937 году репрессировали. Она от него отреклась, но всё равно тряслась от ужаса.
Наташа. Ты тоже разделась?
Соня. Да. Я думала, что нас раздели, чтобы в тюремное переодеть, а они приказали нам петь. Наташку потом ещё много раз приглашали. Она меня конфетами угощала. А меня тошнило от этих конфет.
Соня как-то по-детски шмыгает носом.
Соня. Я думала, что в Саратове меня не достанут. Только собралась уезжать, как вдруг война. Я на вокзал опоздала. Поезда ушли, а потом дней через пять сюда немцы пожаловали.
Наташа. Ты не виновата.
Соня. Я знаю, но всё равно... стыдно. Когда меня домой после того голого концерта домой привезли, я хотела чернилами отравиться, только, к счастью, не сумела их из непроливашки вытрясти. (Пауза) А Наташке понравилось. Особенно, что нас фотографировать стали на память, как примадонн.
Наташа (краснея). Голых...
Соня воспринимает реплику Наташи, как вопрос и кивает, отводя в сторону взгляд.


Звучит ария Чио-Чио сан. Мы видим, как кто-то держит в руках довольно чёткие снимки, на которых изображены обнаженные певицы - Сонечка и Натали:
За роялем человек в форме НКВД. Девушки  стоят у рояля и поют дуэт.
У рояля испуганная слегка сжатая стыдом Соня.
Натали дирижирует себе бокалом с красным вином.
Натали на коленях у мужчины. Лицо мужчины скрыто её распушенными волосами.
Голос Вертера: Больше ничего не обнаружили? Карт? Планов?
Голос докладчика: Ничего. Он верещал, как заяц.
Голос Вертера: Очень плохо. Мы даже не знаем, кто эти девушки. А я так люблю классическое пение. Они бы могли петь арии и для меня.
Голос докладчика: Но они могут быть «канарейками». Вспомните историю о Мате Хари.
Голос Вертера. Глупости. То, что они поют, в чём мать родила, ещё не доказывает, что они агенты НКВД. Скорее наоборот. Найдите мне этих двух. Не думаю, что им удалось эвакуироваться. Где взяли этого генерала?
Голос докладчика: На выезде из города. Мы расстреляли его машину в упор. Стреляли сначала по колёсам, а потом, когда он выскочил и побежал. Виновные будут наказаны...

Что-то вроде большого медицинского кабинета. Все претендентки стоят в очереди. Их проверяют на наличие стыдных болезней.
Гостьи из будущего держатся особняком. Они замечают, что в комнате много девушек одного возраста. Наташа склоняется к Сонечке и шепчет ей в ухо.
Наташа. Кто это?
Сонечка. Это девчата из школы имени Семёна Буденного. Их на току захватили. Хотели расстрелять, а потом сюда привезли. Они,  как назло все целками оказались.
Наташа. Какой ужас.
Сонечка. А, правда, мужчины любят нетронутых девушек?
Наташа. Не знаю.
Сонечка. Я с одним курсантом на школьном вечере танцевала. Так он просил, чтобы у нас всё по-настоящему было. А я отказалась, дура, хотя он мне и нравился... немножко.
Соня замолкает и принимает позу стыдливой нимфы...

Вертер сходит с крыльца и подходит к своей служебной машине.

Девушек выстраивают в шеренгу в большом зале.
Машина Вертера мчится по городу сопровождаемая мотоциклетным эскортом. Подкатывает к зданию офицерского клуба - до войны тут располагалась главная гостиница города «Интернационал».
Вертер выскакивает из машины, словно чёртик из табакерки и торопливо идёт к парадному входу. Стоящие на часах гитлеровцы приветствуют его взмахом руки.

Вертер проходит по фойе. Тут всё вычищено и блистает почти довоенным лоском.

Банкетный зал. Здесь царит приятный полумрак. Освещена только эстрада с роялем. К Вертеру подходит мэтр - д, отель
Вертер (отрывисто). Где претендентки. Приглашайте их по одной. Я буду смотреть.
Метр-д, отель. Они, извините ещё голые. Их осматривают.
Вертер (с улыбкой). Тем лучше. По крайней мере, им негде будет спрятать бомбу. (Пауза). Хотя это будет слишком долго, если  по одной. Приглашаёте их по три человека.

Группа голых девушек стоит у двухстворчатых дверей, ведущих в банкетный зал.
Сейчас подходит очередь Сонечки. Она вздрагивает и испуганно оглядывается на Наташу.
Наташа меняется местами с одной глуповатой девушкой и выходит сразу за Сонечкой.

Вертер сидит в кресле и смотрит на эстраду.
Там стоят три обнаженных девушки. Они стоят, как три грации на картине начинающего живописца.
Взгляд Вертера останавливается на, наиболее растерявшейся, Сонечке.
Сонечка вздрагивает.
Вертер (Сонечке). Фройлян.
Сонечка осторожно, словно артистка кордебалета подходит к краю эстрады.
Сонечка. Это вы мне?
Вертер. Да, фройлян.
Сонечка. Но я ничего не знаю. Я здесь случайно оказалась. Я не хочу.
Руки Сонечки ещё теснее прижимаются к грудям.
Вертер. Чего не хотите?
Сонечка. Ничего не хочу. Отпустите меня. Не убивайте. Мне холодно.
Вертер встаёт с кресла и подходит к Сонечке, незаметно, жестом фокусника вынимает фотографию.
Вертер. Значит, это не вы пели для генерала Колюзина.
Сонечка. Я пела, только меня заставили. Я не хотела.
Сонечка делает шаг назад. Она вот-вот упадёт без чувств. Но в это время её подхватывает Наташа.
Наташа (Вертеру). Отстаньте от неё. Чего вам от неё надо?
Вертер. А вы смелая фройлян. Гораздо смелее, чем ваша подруга. Кстати, её тоже зовут Соней. Ведь так. А вы, Наташа? (Пауза) Вы умеете петь?
Наташа. Петь?
Вертер подходит к роялю. Смотрит на них и морщится.
Вертер (с акцентом) Матвей Блантер. Еврей. Тут все евреи, даже композиторы.
(Садится за рояль)
Вертер. Ну, попробуем? Катюша - это имя девушки, да?
Вертер довольно сносно читает ноты  с листа.
Наташа поёт. К ней присоединяется Сонечка и третья девушка.

Девушки за дверью прислушиваются к пению. Они сгрудились возле двери.
Первая девушка. Поют...
Вторая девушка. «Катюшу» поют...
Первая девушка закрывает глаза. Она вспоминает.
Мы погружаемся в воспоминания Первой девушки.
Колхозное правление. В комнате для заседаний стоят испуганные собранные вместе молодые люди. Они испуганно переглядываются. В комнате человек в гитлеровской форме презрительно смотрит на них.
Парней отделяют от девчонок. Кое-кто  из парней пытается сопротивляться, геройствовать. Но Выстрелы из шмайсеров останавливают самых ретивых защитников.
Девчонок загружают в армейский грузовик.
Грузовик трогается с места. Вслед за ним бросается бежать один из парней, он что-то кричит, размахивает рукой и один из конвоиров даёт по бегущему парню короткую, но меткую очередь.
Первая девушка медленно становится на колени. Со стороны можно подумать, что она теряет сознание. К ней наклоняется вторая.
Вторая девушка. Что с тобой?
Первая девушка (сквозь слёзы). Я Петьку Иванцова вспомнила. Как он побежал за нами, дурачок.
Вторая девушка. Нашла о ком вспоминать! Идиот - этот твой Петька. С голыми руками побежал, хоть бы какую-нибудь каменюку подобрал с земли для приличия.
Первая девушка. Что же теперь будет?
Вторая девушка. Что? Работать станем.
Первая девушка. Кем?
Вторая девушка (равнодушно). Проститутками, рабами.
Первая девушка. А помнишь, как в букваре напечатано было? «Ра-бы не мы. Мы не ра-бы...».
Вторая девушка. Выходит, наврал твой букварь.
Первая девушка. А если нас немцы помилуют, то свои точно в Сибирь сошлют. И от чего у нас такая дурацкая жизнь?
Вторая девушка. А не надо было царя прогонять. У моей тётки до революции на книжке сберегательной полтораста тысяч было. Она в хорошем доме служила, и ей чаевые за усердие давали. Так она хотела потом от хозяев уйти и дело своё открыть. А тут сначала война, потом - революция.
Первая девушка. Спорю, твоя тётка бордель бы открыла.
В этот момент из дверей выходит уже просмотренная троица. Наташа поддерживает вконец ослабевшую Сонечку.
Наташа (девушкам). Не грудитесь. Это шок у неё.
Первая девушка. А чего это вы «Катюшу» - то пели?
Наташа (резко). Немец заиграл - мы и запели.
Первая девушка (стыдливо). А он вас щупал?
Наташа. Нет.
Первая девушка. Что и за писю не трогал?
Наташа. Что ты, как детсадовка? «Пися», «сися». Вот ты хоть знаешь, как правильно мужику миньет делать?
Первая девушка. Чего?
Наташа. Мужику хуй сосать.
Первая девушка. Это зачем?
Наташа. Чтоб он тебе в рот, дура, кончил, а не в пизду. Тебе, что, хочется его ублюдков рожать?!
Первая девушка. Не-а. Мы вот с Петькой Иванцовым целовались, я вся потом изошла. Думаю, вдруг завтра же и понесу.
Наташа. Дети от других поцелуев рождаются.
Первая девушка. Это, от каких же?
Наташа. От поцелуев хрена с пиздой
Первая девушка. Этот, что от того что на огороде7
Наташа. От того, что у мужиков между ног.
Снежана и Алла прислушивается к этому диалогу.
Алла. Не думала я, что Наташка у нас такая подкованная.
Снежана. Она нам ешё фору даст. Мы-то почитай всё по подростковым журналам узнавали.
Алла. Я в школе втайне от взрослых «Спид-Инфо» штудировала. Оттуда и узнала, что ебстись и через попу можно.

В это мгновение из-за двери начинают звучать первые такты «Лунной сонаты» Людвига Ван Бетховена.

Вертер вдохновенно играет. Он делает это умело, с грацией хорошо натренированного дилетанта. Музыка раскрепощает его. Мы видим  уже не строгого офицера, а скорее человека, играющего роль эсесовца. Неожиданно на половине такта Вертер прекращает игру.
Вертер захлопывает крышку клавиатуры и кричит.
Вертер. «Следующих».

Что-то вроде дортуара. Насупленные девушки сидят на своих койках и дрожат. Некоторые, подобно обезьянами в вольерах пытаются тайно самоудолетворяться.
Особенно в этом занятии  преуспевает испуганная Алла. Онанизм приглушает её страх, рука девушки всё более явно затрагивает стыдные места. Алла крепко сжала зубы и мычит сквозь закрытый рот.
Первая девушка толкает в бок Наташу.
Первая девушка. Она, что падучей страдает?
Наташа. Хорошо ей.
Первая девушка. От чего?
Наташа. Отстань...
Наташа старается не смотреть на мастурбирующую Аллу.


Просмотровый зал в ведомстве Вертера.
Вертер и Соня Штейн смотрят на экран. На экране кадры фильма «Олимпия»
Вертер. Мне внушили с детства, что настоящий немец должен быть здоров, как бык. Мой отец терпеть не мог задохликов. Правда, они все были евреями - очкастые и длинные, как жерди. Они всегда хотели обмануть моего отца. Он был обычным лавочником и торговал мясом. А я смотрел на этих дылд с опаской, мне хотелось им набить морду.
Соня (участливо) Бедный. У вас было тяжёлое детство.
Вертер (раздраженно). У меня было прекрасное детство. А потом пришёл к власти Гитлер, и я стал вообще очень счастливым. Я был счастлив, понимаете. В моей голове не осталось совершенно никаких сомнений. Я шёл и пел вместе со всеми песни, ездил помогать фермерам, я был нормальным парнем, любящим дорогу. Любящим красивых здоровых женщин, мечтающих поскорее забеременеть от простого понятного парня. У меня не было тоски, уныния. Я был, как детская заводная игрушка. А в 1936 году к нам пришла Олимпиада. Я люблю простые забавы. Человек должен быть прост. Всё идеальное просто, сложность - признак несовершенства.
Соня. Я тоже так считаю. Чем сложнее человек, тем больше вероятность, что он выйдет из строя...
Вертер. А вы привыкли стоять в строю?
Соня. Я люблю порядок. Люблю простые понятные чувства. Когда человек начинает выдумывать себя - это противно. Человек должен быть понятен. Вот со своим женихом я познакомилась в Интернете.
Вертер. Где?
Соня. Ну, это трудно объяснить. Это такое пространство, где каждый может отыскать себе друга. Вот я  и отыскала...
Вертер. Моего внука...
Соня. Значит, мне нельзя спать с Вами. А то это похоже на инцест в квадрате.

Большой спортивный зал. Вдоль шведской стенки стоят голые девушки. Они слегка напряжены. Камера скользит по фронту, и мы видим Аллу, Снежану, Наташу и Сонечку.
Голос немца. Руки по швам.
Девушки вытягивают руки по швам.
Голос немца. И так вас отобрали для очень важной работы. Но не думайте, что вы уже получили эту работу. Вас должны проверить лучшие солдаты. И если им понравится секс с вами - вам будет дана работа и жизнь. Помните, труд освобождает. И нет грязных работ - это предрассудок. Грязна только лень. Лентяи и иждивенцы должны уничтожаться. Наша партия пропагандирует социальный дарвинизм. Если Дарвин прав, то его законы распространяются и на людей.
В зал размеренно и чинно входит группа молодых обнаженных мужчин. Они поворачиваются лицом к девушкам.

Просмотровый зал. Соня смотрит на то, как молодые солдаты сношаются с девушками.
Соня (тихо). Салон Кити.
Вертер. Что?
Соня. Я сказала «Салон Кити». Я посмотрела этот фильм сначала по телевизору. Он шёл очень поздно, но я досмотрела его до конца. А когда стало можно, то купила ДВД с этим фильмом.
На экране видно, с каким отвращением Сонечка отдаётся молодому коротко стриженому атлету.
Соня. Кто эта недотрога?
Вертер. Её зовут - Соня. Как и вас впрочем...
Соня. Это обязательно, чтобы она была проституткой?
Вертер. А вы предпочитаете, чтобы мы угнали её в Фатерлянд. Чтобы затем отняли у неё её красоту и превратили в полумёртвую карикатуру на человека? Занятие любовью не может унизить человека. Занятие убийством - может.
Соня. Я не подумала.
На экране Наташа по-матерински и сестрински любит невысокого и невзрачного паренька. Она похожа на милую застенчивую героиню хентая...

Небольшая комната. Парень, выбравший Наташу, сидит на постели, а Наташа в коленопреклоненной позе старательно, словно бы на экзамене по оральному сексу сосёт его член. На какое-то мгновение она отрывается от своего занятия
Парень. Вам разве не противно?
Наташа. Он у тебя фиалкою пахнет.
Парень. Это я его одеколонам побрызгал. Думал, так лучше будет.
Наташа. На фруктовый лёд похоже. Я обожаю замороженные соки.
Парень. Я не хотел сюда приходить.
Наташа. Ко мне?
Парень. Нет, в Россию. Я хотел быть учителем. У нас был хороший учитель, он очень много знал о мире. Но однажды после уроков люди в чёрных рубашках избили его. Мне сказали, что он неполноценный, что он еврей. Не полностью, но всё равно, он отличается от правильных людей. А я, я был почти правильный. Никто и не думал в этом сомневаться. А мне было стыдно. Стыдно настолько, что я плакал.
Наташа. Плакали?
Парень. Да, мы было стыдно, и я плакал по этому. Никто не понимал. Все были веселы и улыбчивы, словно животные. Когда тигр  улыбается, никто не думает, что он может напасть. Эти люди стали животными. Полноценными животными. И я стал бояться их. Вдруг и во мне найдут врага.
Наташа. Вы боитесь умереть?
Парень. Нет, я боюсь жить. Боюсь, что обо мне забыли. Мы же забываем о том, что нем не нужно. Может быть, и я уже не нужен Богу. Может, он просто забыл обо мне?
Наташа. Ты ребёнок. А Бог - твой Отец. Разве Отец может забыть своё Дитя?
Парень. Не знаю.
Наташа. Мне продолжать?

Другая комната.
Сонечка стоит на четвереньках, словно бы пони, запряженная в двуколку. Только на месте зоопаркового экипажа довольно грубый и наглый атлет. Он методично и тупо терзает девичий зад.
Атлет. Ты должна быть мне благодарна за то, что я не брезгую твоей задницей. Скажи честно, ты ведь еврейка.
Сонечка. Нет...
Атлет. Не слышу.
Сонечка. Не-ет.
Атлет. Вот так лучше. Ты не похожа на полноценную. Я видел таких женщин. Они мерзки, словно лягушки. Если бы ты была нормальной, у тебя давно был бы парень.
Сонечка. Почему у меня не может быть парня. Мой парень пошёл убивать таких, как ты.
Атлет. Какой-то недочеловек думает, что он сможет убить арийца. Наверняка, твоего парня давно определили в наш концлагерь. Говорят, что ваши солдаты сдаются в плен тысячами. Они не хотят воевать, как не хотели этого и французы, и эти дураки - поляки. Но больше всего я ненавижу евреев.
Сонечка вскрикивает от наиболее жёсткой фрикции.
Сонечка. За что?
Атлет. За то, что они слишком умные. И у них почти никогда не бывает нормальных мускулов. Я ненавижу слабых.
Сонечка. Тебя обижали в детстве?
Атлет.  Мой отец мало, чем отличался от еврея. Он был безработным. Все плевали на него, как на бродячего пса. А я хотел гордиться своим отцом. Хотел, чтобы у меня была совсем другая жизнь. Жизнь, как в кино. В кино ведь всё просто. Тот, кто снимает кино, всегда знает, что надо делать.
Атлет продолжает свою работу. Сонечка кричит.

Над спящим городом висит круглая луна. Она смотрит в одно окно.

Квартира генерала Колюзина.
В гостиной находится наряженная и испуганная полудама-полудевочка. Это Натали. Она ходит по комнате, подходит к зеркалу строит рожи, освещая своё лицо старинной керосиновой лампой.
Слышно, как трещат мотоциклы захватчиков и лают их розыскные псы.
Натали возвращается к столу и храбро опрокидывает ещё одну стопку армянского коньяка.
Треск мотоциклов слышится ближе. Так же, как и шорох шин легкового автомобиля.
Натали пьяна. Она похожа на сонную осеннюю муху.
Она закрывает глаза и погружается в полусон-воспоминание:
Генерал Колюзин лихорадочно собирает какие-то бумаги. Натали испуганно наблюдает за ним.
Колюзин. Ты ведь понимаешь, что я не могу взять тебя с собой. Ты, ты проживёшь и здесь. Ты не еврейка, а немцы очень лояльны к тем, кто пострадал от наших органов. (Смеётся) Да, вот, что, как немцы войдут в город, не высовывайся. Если надо они сами тебя найдут. Я сделал неплохие запасы на  непредвиденныйслучай. На первое время тебе еды хватит. Разумеется, если ты сумеешь готовить. Обо мне тоже не справляйся, если останусь, жив, я сам дам о себе знать... Ну, сядем на дорожку.
Натали неохотно опускается в порытое чехлом кресло, Генерал садится на свой небольшой чемодан.

Натали смотрит на то, как в город входит германская военная техника. Она смотрит издалека, не решаясь не выполнить наказ генерала: не высовываться.

Стук в дверь прерывает её дрёму. Натали не знает, открывать или притвориться мёртвой. Наконец, после третьей волны ругани и барабанного боя кулаками она сдаётся. Подходит к двери и, открыв все замки, впускает незваных гостей.

Немцы смотрят на неё.
Натали. Что вам нужно?
Немец. Вы - Наталья Ильинична Трофимова?
Натали. Да, я...
Немец. И вы - любовница генерала Колюзина.
Натали. Нет, это не правда. Он запугал, совратил меня. Он надругался надо мной. Я была чистой и невинной, но он опоганил меня...
Немец. Комендант города хочет видеть вас. Собирайтесь.

Испуганную Натали ведут к автомобилю. Она погружается в свои предположения.
Избитый в кровь генерал перед молодцеватым эсесовцем.
Колюзин. Да здравствует наш великий вождь и учитель Иосиф Сталин.
Эсесовец. Погодите. Сейчас мы привезём сюда Наталью Трофимову, и она всё расскажет.

Натали. Не-ет...
Она пытается вырваться и убежать. Но у неё нет желания быть убитой, как бродячая собака. Натали справляется с приступом страха, и уже с некоторой галантностью протискивается в салон.

Натали сидит на заднем сидении, зажатая с двух сторон, дюжими охранниками.

Автомобиль проносится мимо полуразрушенной школы.
Натали вспоминает.

Она выходит из генеральской эмки за два квартала до школы. Идёт, покачивая портфелем и смотря на, спешащих на экзамены, одноклассников.
На крыльце её встречает вечно дрожащая Сонечка.
Подруги обнимаются.
Наталья (шепотом). А мой дядя мне духи новые подарил. Вот понюхай, какой аромат.
Сонечка (укоризненно). Тебе не стыдно.
Наталья. А тебе не стыдно. Грохнулась в обморок, словно бы тебя топором подрубили.
Сонечка. Дура ты. От этого, между прочим, дети бывают.
Наталья. А может мне хочется, чтобы у меня был ребеночек от генерала. Но не бойся, он ничего не может. Шприц и то дальше прыскает, чем его писун. Это болезнь такая есть. (Задумывается).
Сонечка. Импотенция...

Воспоминания обрываются от толчка конвоира. Натали испуганно открывает глаза.
Натали. Мы уже приехали?

Ярко освещенная комната. За круглым столом с видом ценителей музыкального искусства сидит Вертер, полноватый и седой человек - бургомистр города, и  одутловатый немецкий комендант.
Открываются двери, и в зал вводят пьяненькую напуганную Натали.
Та чем-то похожа на лису Алису в полицейском участке.
Натали. Здрастьте.
Вертер. Раздевайтесь.
Натали испуганно смотрит вокруг. Взгляд её падает на бургомистра.
Натали. Виктор Михайлович, вы же нас учили врага ненавидеть. Я помню.
Бургомистр. Кончай демагогию. Трофимова. Тут тебе не школа. Тут серьёзные люди, обстоятельства. Так, что снимай всё лишнее, и выполняй приказы.
Вертер. Соня, помогите Натали раздеться.
Из тёмного угла походкой полупривидения выходит Соня Штейн. Но Натали ожидает другую Соню. Она успокаивается и смиряется со своей участью.
Зашедшая со спины Соня начинает довольно умело раздевать Натали. Та стоит, словно витринная кукла и, вероятно, ловит кайф от чужих точных и приятных прикосновений.
Одежда падает на пол, она похожа на оборванные лепестки. А сама Натали на некогда диковинный, но теперь совершенно отцветший цветок. Голая, она делает шаг назад, покачиваясь, словно после катания на парковой карусели.
Бургомистр. Прекрасно. Ты бы могла бы блистать на сцене. Я люблю классическую музыку. Вот, например арию Лизы из последнего действия. Ты пела его на выпускном концерте.
Натали погружается в воспоминания.

Светлый зал бывшего купеческого собрания. На сцене старый немецкий рояль. На алом фоне большой портрет Иосифа Сталина.
Выходит женщина, а ля гимназическая преподавательница.
Женщина. Выступают ученицы вокального отделения.   Дуэт Лизы и Полины из второй картины первого действия  оперы  Петра Ильича Чайковского «Пиковая дама» - «Уж, вечер...».
Выходят Соня (Лиза) и Натали (Полина)

Натали. Это Соня была - Лизой. А я -  Полина.
Бургомистр. Ах, да, я и запамятовал. Ну, хорошо... тогда  спой этот романс... про подруг.  Он такой трогательный.
Натали. Хорошо.
Незаметно к роялю подходит вышколенный молодой человек в чёрной форме. Он садится на маленькую, обитую алым бархатом скамеечку.
Натали медленно задом отступает к роялю. Эсесовец прелюдирует за неё
Натали (поёт).  «По-дру-ги ми-лы -е...»
Романс производит сильное впечатление на Штейн. Ей кажется, что её погрузили в кислоту, и эта кислота растворяет надетое на неё платье. Стыдясь стать такой же голой, как и поющая Натали, Штейн отступает к окну и кутается в портьеру.
Комендант. Я поражён. Такой голос в этой варварской стране.
Вертер. Они все жутко талантливы, только дурно воспитаны.
Комендант. Это странно. Я даже в самых лучших семьях Германии не встречал таких чистых тел и голосов.
Вертер. Если у этих неполноценного народа такая музыка...
Комендант. Что вы хотите сказать?
Вертер. Я думаю, что Гитлер прав, когда говорит, что мы должны уничтожить их всех.
Комендант. Гитлер прав всегда
Натали заканчивает романс  и кланяется, тряся давно немытыми волосами.
Бургомистр. Я очень рад, что господа оценили её пение. Она собиралась поступать в консерваторию, но тут пришли вы...
Вертер. Вы слишком разговорчивы, Виктор Михайлович. Учтите, мы не любим болтунов.
Бургомистр. Вы правы, правы. Что прикажете делать с этой фройлян?
Комендант. Прежде всего, хорошо вымыть. Затем, вы говорили, что у неё была партнёрша, как её имя?
Вертер. Софья Павловна. Но по её адресу мы не нашли её.
Комендант. Отыскать немедленно.
Вертер. Мы уже нашли её, она в офицерском клубе. Можно привезти её сюда.
Комендант. Выполняйте.
Вертер. Только она уже прошла проверку.
Комендант. Кто её проверял. Если у неё будут жалобы, мы отправим его в такое пекло, что он будет не рад, что так старался...

Атлет спит. Ему снится сон. Видение постепенно замещает его довольную физиономию.
Атлет за богато сервированным столом. Он сидит в сапогах с  прической, а ля фюрер. В комнату входит сгорбившаяся и молчаливая Сонечка. Она стаскивает с его ног сапоги.

Сонечка съёжилась на неудобной кровати. Она напоминает младенца, вынутого из чрева матери.
Ей снится, что она стоит на четвереньках; и в её природные отверстия проникает что-то бесконечное и змеевидное. Живот Сони увеличивается в объёме, он готов лопнуть, словно бы  слишком раздутый праздничный шар.
Сонечка вскрикивает от страха и просыпается. После стараний Атлета, она может спать лишь на животе.
Сонечка тихо по-щенячьи всхлипывает.
Сонечка. Прости, Андрюша. Прости. Я не хотела... Но он только в попку ко мне лазил, а туда я ему не дала. Я никому не дам. Если хотят, то пусть в задницу меня дрючат. Андрюша, ты только убивай их побольше - я всё стерплю. Я молиться за тебя стану. Не думай, я молитвы помню. Я их с бабушкой учила. И креститься умею, и земные поклоны класть. Я всё могу. А этого урода пусть Бог... простит. Он же не ведал, что творит, ему сказали меня отчпокать, вот он и отчпокал. Он ребёнок неразумный. Верит своему Фюреру, как родному папе... (Пауза) Так и я ведь Сталину верю...
Сонечка плачет, уткнув лицо в грязную подушку.


Атлет вместе со своим подразделением поднят по тревоге.
Он слегка растерян, и на его губах застыла растерянно-блудливая улыбка. Он слишком медленно для военного прячет своё тело под формой.
Один из солдат подмигивает ему.
Солдат. Что, Фриц, ты не можешь забыть ту маленькую фройлян. Учти это удовольствие редко, как и баня.
Атлет. Заткнись...
Солдаты выбегают на плац.

Такая же побудка звучит и в офицерском клубе.
Девушки вскакивают, как облитые холодной водой.
Алла, Снежана и Наташа стараются держаться вместе. К ним присоединяется и испуганая Сонечка. Она ходит слегка в  раскоряку.
Алла. Чего они ещё задумали?
Снежана. Наверное, нашли новые охотники до наших пизд.
Алла. Скорее уж - похотники.
Сонечка. Я Бога молю, чтобы Андрюша об этом ничего не узнал. Он не простит меня, если узнает.
Алла. А чего здесь такого? Ты ведь не рожать от этих немцев собралась. У нас, в будущем, матери детей бабкам оставляют, а сами в Москву едут - на Тверской стоять. А потом детям гостинцы отправляют - и все довольны. А тут... тут обычное дело.
Наташа. Ну и дура ты, Аллочка...
Алла. А ты вафлёрша начинающая, закрой пасть.
Наташа. От вафлёрши слышу...
В комнату входит строгая дама в эсесовском мундире.
Дама. Смирно.

В зал, где навытяжку стоят девушки, входит Вертер в сопровождении Бургомистра. Бургомистра взбодрили порцией кофе, но всё равно он выглядит сонным.
Вертер (взмахнув рукой). Хайл, Гитлер.
Из всех только Алла, замечтавшись, поднимает руку, но, опомнившись, делает вид, то хотела просто поправить волосы.
Вертер смеётся.
Дама. Господа приехали за Софьей Игнатовой. Если эта девушки здесь не окажется, то...
Сонечка делает два шага вперёд.
Сонечка. Я - Игнатова.
Вертер. Не бойтесь. Вам теперь не придётся страдать от грубости наших солдат. Вы теперь под моей защитой, моей и господина бургомистра. Он настоял, чтобы мы вывели вас на свет из этого бардака.
Дама. Но она - голая. Не повезёте же вы её в таком виде по городу.
Вертер. Так принесите её одежду, чёрт возьми, что вы стоите, как Венера на камине.
Дама уходит. Но вскоре возвращается, брезгливо неся в руках платье и бельё Сонечки.
Вертер. Остальные девушки могут отправляться спать.
Дама (командуя). На лево.
Девушки вразнобой поворачиваются и, шлёпая по полу босыми ногами, идут в свою «спальню».
Сонечка прикрывает наготу смятым платьем.
Сонечка. Мне одеваться? Тогда отвернитесь, пожалуйста.
Бургомистр первым поворачивается задом к Сонечке. Вертер также следует его примеру, но Сонечка как бы не замечает висящего на стене зеркала во глубине которого видно её стыдливо съёжившееся торопливо одевающееся отражение.
Наконец она одета.

Сонечка в сопровождении Бургомистра и Вертера сходит с крыльца бывшей гостиницы. Она молча садится между своих высоко поставленных конвоиров и делает вид, что хочет спать.
Автомобиль срывается с места и довольно резво покидает городскую площадь в сопровождении стрекочущих мотоциклов.

В фургоне среди своих товарищей по отряду сидит слегка напуганный Фриц. Он пытается не думать о предстоящем бое с партизанами, зато мысли его всё чаще сбиваются на вчерашнее приятное приключение. Он даже начинает слегка покачиваться в такт своим мыслям. На эти покачивания тот час же реагирует до сих пор дремлющий член.
Солдат. Что, Фриц, твоя дубинка уже рвётся в бой? Учти, Гитлер недолюбливает тех, кто предпочитает жарким женским щёлкам вонючие мужские задницы. Хотя ты, видно, никогда не знал настоящих женщин.
Атлет. Зато у нас эстет. Предпочитаешь этих грёбаных русских своей Магде?
Солдат. В Магде меня привлекают только деньги. Можно же разделять бизнес и удовольствие.
Автомобиль останавливается. Солдаты выпрыгивают на землю и строятся в боевой порядок.
Атлет с ненавистью смотрит на жениха Магды.
Командир. В этом квадрате обнаружены русские бандиты. Вас подняли по тревоге, необходимо, как можно скорее ликвидировать их лагерь. В противном случае неизбежны диверсии на транспорте и уничтожение личного состава нашей доблестной германской армии.
Фриц трусливо дрожит. Он оглядывается, за каждым кустом ему мерещится вооруженный до зубов партизан.

Солдаты идут нестройной цепочкой, держа наготове автоматы. Фриц норовит держаться подальше, он страдает, видно, что ему хочется найти повод для остановки.
Наконец он выбирает тихое место и пытается освободить мочевой пузырь от лишнего груза.

Стоящий в тени дерева партизан видит старания крупного, но трусливого карателя.. Он подкрадывается и захватывает Фрица за шею.
От страха и недостатка воздуха, Фриц сползает на землю.


Землянка в глубине леса. Там при свете лучины сидит молодой небритый лейтенант Андрей Скворцов. Он выбивает пальцами марш о дощатый стол.
Андрей (про себя). Они должны были уже вернуться. Может, на засаду в лесу напоролись. Только ведь этим в лес страшно соваться, они привыкли с детьми да с бабами воевать. Ну, ничего. Мы им, сволочам, ещё покажем.

В землянку входит молодой и неопытный ординарец.
Ординарец. Андрей Иванович, тут Ромка языка взял. Большой, сволочь. Из этих, из карателей.
Скворцов. Полицай?
Ординарец. Да, нет - немец, кажись... Из города. От него духами дамскими пахнет.
Скворцов. Ладно - введите. Допросим. Если ничего не знает, шлёпнем...
В землянку вводят испуганного  Фрица.
Фриц. Русиш швайн.
Ординарец. Тихо мне.
Фриц. Я не то хотел сказать, Герр официр. Я всё-всё могу рассказать.
Фриц шарит взглядом по стенам землянки. На одной из них прикреплена фотография молодой улыбающейся девушки. Фото показывается крупным планом, и мы видим, что это - Сонечка.
Фриц. Эта фройлян ваша невеста. Я не хотел, не хотел. Меня заставили. Я знаю, где она, я всё-всё рассказать.
Скворцов. Вы прибыли в этот лесной массив с целью уничтожения партизан?
Фриц. О, йа, йа... Нас поднять по тревога. Мы выехать в лес, чтобы убить партизан. Я не хотеть ехать, я хотеть спать... Я не хотеть убивать. Я не хотел надругаться над вашей невеста...
Скворцов. Надругаться?
Фриц. Я выеб её в попа. Ей было больно, она кричать... Мне сказали, проверить её... Мне обещали отпуск к моей муттер в Ганновер... Я не хотеть быть сволочь...
Фриц падает на колени и как клоун, громко ненатурально плачет.
Скворцов. Убрать...
Фриц. Она в офицерский бордель. Там много Русиш фройлян. Их будут иметь наши  командиры
Ординарец довольно легко справляется с похожим на полужидкую кучу дерьма Фрицем. На галифе Фрица быстро расползающееся пятно  размером с Австралию на географической карте
От тела пленного исходит грязный запах - аромат духов смешивается с запахом кала и ядрёного пота. Фрица выволакивают прочь.
Андрей смотрит на то место, где только что пластался каратель.

В землянке. За столом Роман, Андрей Иванович и ординарец.
Роман. Да врал он всё, товарищ командир. Цену себе набавлял. Не может такая славная дивчина пред ворогом пластаться як лягуха неразумная.
Андрей Иванович. И всё же... надо нам это гнездо порока-то пошерстить. Это ведь нам они в душу плюют. Мол, сёстры ваши - падшие теперь. Мы в их тела семя своё бросим. Ах, Ромка, ведь они нам хотят своих отпрысков навязать. Вот, лев, он чужих львят поедает, а своих заводит. Так и они. Хотят, чтобы наши девушки им новых фашистов рожали.
Роман. Я пойду. Я этот бордель, я его к чертовой матери взорву.
Андрей Иванович. Погоди. Надо ведь умно всё сделать. Взорвать, только с этими гадами, чтобы им всем провалиться в преисподнюю. Да и девушек наших освободить, пока они их в половые тряпки не превратили. И Соню там пошукай, она должна была к тётке в Саратов уехать, а, видимо не успела. Попалась, как рыбка в невод. А они невод длинный запустили, всю почти крупную рыбу повывели... Так, пойдёшь Роман. Паспорт мне тебе выправим. Твоя задача к этому клубу проклятому приблизиться так, чтобы уж наверняка всё вызнать, а когда время придёт и уничтожить его...

Кабинет Вертера. Он сидит на раскладном стульчике перед мольбертом, на котором картина неизвестного местного художника. Вертер поверх неё пишет другую.
Рядом с кабинетным роялем стоят обнажённые Сонечка и Натали. Они делают вид, что старательно поют дуэтом.
Вертер (Сонечке). Вам не холодно, фройлян?..
Сонечка. О, нет, нет... Найн...
Невидимкой ходит Штейн. Она ставит мембрану патефона на пластинку, и раздаются звуки Моцарта.
На глазах Сонечки выступают слёзы. Она стыдливо отводит взгляд.
Натали же старается вести себя героически. Она с вызовом смотрит на Вертера.
Вертер. О, хорошо, хорошо. Мне нравится. Вы всё правильно поняли.
На холсте возникают подобия девичьих фигур.

На окраине города появляется переодетый в штатское Роман. Он выбрит и чист и похож на человека, ходившего в подгородное село за продуктами.
У Контрольного пункта скучают немецкие солдаты. Завидев Романа, они настораживаются.
Первый солдат. Аусвайс!
Роман достаёт документ.
Солдат смотрит в бумагу, затем  на Романа.
Солдат (возвращая бумагу). Шнель.
Роман проходит в город.

Около здания офицерского клуба стоит армейский фургон. Из него выходят кинооператоры и фотографы. Они выносят кинокамеры и фотоаппараты. А также мощные софиты.
Роман стоит в тени дерева и смотрит на фургон.

В небольшой комнате устроено что-то вроде студии. Яркие красные полотнища по стенам и мягкий диван вводят зрителей в сексуальный транс. Здесь будут фотографировать девушек для пропагандистских игральных карт для красноармейцев.
Фотографы и кинооператоры устанавливают оборудование.
Кинооператор. Готово.

В комнату заводят смущенных фотомоделей.
Это Анжела, Снежана, Наташа.


Комендант просматривает сделанные отпечатки фото.
Комендант. Отлично, отлично. Но в русской колоде четыре масти.
Вертер. Разумеется.
Комендант. Для пиковых карт у них не хватило натуры.
Вертер. Для пик нужна роковая женщина. Настоящая дьяволица.
Комендант. У вас есть на примете такая?
Вертер. Разумеется. Я бы предложил Соню.
Комендант. Я не думаю, что она  подойдет.
Вертер. Соню Штейн. Она уверяет, что пришла к нам из двадцать первого века и говорит такие глупости.
Комендант. Глупости?
Вертер. Она уверяет, что мы проиграем войну.
Комендант. Проиграем? И вы ей верите?
Вертер. Разумеется, нет...
Комендант. У меня что-то пересохло в горле. Я выпью газировки из вашего сифона?
Комендант встаёт и идёт к стоящему поотдаль столу, на котором светится сифон. Напузыривает стакан и нервно пьёт
Комендант. Эта девушка пришла одна?
Вертер. В смысле?
Комендант. У неё нет подруг. Нам не хватало только гостей из будущего. Возможно, она всё придумывает. Но возможно...
Вертер. Если они говорят правду, они знают, в чём мы сделали ошибки. И если  на них хорошо надавить.
Комендант. А вы - умный человек, Вертер. Думаю, вы не станет накладывать на себя руки из-за пустяков. Это не достойно настоящего арийца... И глупо, дружище...

Соня, держа в руках поднос с кофейным сервизом на две персоны.
Она осторожно стучит носком туфли по низу двери. Но её стука не слышно, зато слышен тенор Коменданта.
Комендант (З.К). Если этим девушкам дать сыворотку правды, они не смогут нам врать. Это поможет нам, нашему великому делу. Они будут просто беспомощны. Вертер, ты молодец. Это очень важно. Нам чертовски повезло, что эта Штейн влюбилась в тебя.
Вертер (З.К). Сначала, она влюбилась в моего внука.
Комендант. Это неважно. Важно, что мы сможем переписать историю.
Соня нервно краснеет. Она крепко зажмуривается. Перед глазами Сони возникает страшная комната. Она видит себя со стороны - голую испуганную, стоящую перед мерзким топчаном из плохо ошкуренных досок.
Соня мычит, чувствуя, как по её бёдрам стекает жгучая солёная влага.
Соня очнулась от морока. Она стучит в дверь громче...

Комендант слышит постукивание Сони. Вертер встаёт и подходит к двери, распахивает её.
Вертер. Надеюсь, хороший бразильский кофе не помешает нашей беседе.
Соня ставит свою ношу на столик и начинает разливать вкусный напиток в чашки из кофейника. Соне хочется услышать что-либо ещё, но оба мужчины хранят молчание.
Вертер. Соня, вы заберёте поднос позже. Идите и покормите наших уважаемых певиц. Они проголодались.
Соня уходит. Она идёт с некоторым шиком. Комендант не сводит глах с её лажных ягодиц.

Комната, где живут Сонечка и Натали. Натали слегка напугана. Она вдруг потеряла всю былую дамскую наглость и превратилась скорее нашкодившую школьницу, без спроса взявшую мамину косметику. Соня влюблено, словно такса смотрит на подругу.
Сонечка. Наташа.
Натали. Отвяжись. Ты, что всерьёз собираешься им прислуживать?!
Сонечка. Но, Наташа, мы только поём...
Натали (передразнивая). «Только поём». Ты, что забыла, как с твоим отцом поступили?
Сонечка. Помню... Что же делать?
Натали. Не знаю. Они ведь нас за предательниц держат. А если эта картина потом в НКВД  попадёт.
Сонечка. А ты скажи, что эта картина генеральская. Он же нас фотографировал голеньких.
Натали. Мне Вертер сказал, что генерала немцы убили, когда он из города драпал.
Сонечка. Уходил.
Натали (зло). Нет, драпал. Они только на то и способны, что людей невинных сапогами пинать, и их дочерей потом догола раздевать. Я же мечтала, что на сцену выйду, буду партию Полины петь. С тобой вместе. И чтобы на афишах всех крупными буквами: «Наталия Трофимова и София Игнатова». Давай споём с горя.
Сонечка. А что? Там ведь два дуэта.
Натали. Давай первый
Соня. Уж вечер.

Голоса Натали и Сонечки пробиваются сквозь плотную дверь.
Штейн замирает с подносом и внимательно, словно бы в зале Большого театра слушает этот дуэт. Чашки на подносе мелко подрагивают. Справившись с собой, она подходит к двери и негромко, но властно стучит коленом.

Натали неожиданно прерывает пение и прислушивается.
Сонечка. Ну, тебя! Опять сбилась...
Натали. Постой. Кажется, нам еду принесли.
Сонечка. Как ты можешь? А вдруг там яд какой-нибудь. Цианистый калий, например.
Натали. Дура. На фига, им нас травить. Мы для них просто клад. Во-первых, поём хорошо, во-вторых, нас Вертер голенькими рисует, а нам бы хоть бы хны. Какая-нибудь дворяночка уже сотню раз бы загнулась, а мы только крепче делаемся. Сейчас вот поужинаем.
Сонечка. Но это же подло. Я не могу такое вытерпеть.
Натали. А когда тебя немец в попу ёб, терпела? Слушай, Соня не прикидывайся. Твой Андрюша далеко. Может быть, он давно уже в плену, а ты тут из себя французскую маркизу строишь.
Сонечка. Никого я не строю. Если уж захотела, есть, то дверь открой.
Натали кутаясь в обрывок покрывала, подходит к двери, и впускает тёзку своей подруги.

Штейн чувствует себя неловко в чужом платье. Она оставляет поднос на столе и собирается уходить. По лицу её волнами пробегает страх и любопытство.
Штейн. Девушки, а вы из борделя?
Натали. Вот ещё...
Сонечка. Я из офицерского клуба... А что?
Штейн. Просто моих подруг тоже в офицерский клуб отвезли... Их три, как мушкетёров - Алла, Наташа, Снежана. Мы сюда из двадцать первого века попали.
Натали. Ты, чего с ума сошла? Какой двадцать первый век.
Штейн. Да я сама не знаю, как вам объяснить. Просто здесь река заговоренная. Мы купаться пошли, нырнули, а когда вынырнули, то здесь оказались...
Сонечка. Так Наташа - твоя подруга. Она хорошая. А тебя как зовут?
Штейн краснеет и прикрывает рвущиеся из тесного лифа груди.
Штейн. Соней...
Сонечка. Значит, мы с тобою тёзки.
Натали. С ума сойти, между двумя Сонями стою, можно желание загадывать.
Соня. Нас всех проверять станут. Ну, про то, что мы про войну знаем. Немцы думают, если нас расколют, то все  свои ошибки исправят.
Натали. Постой, значит, от вас теперь наша победа зависит?
Соня. Ага. Надо бы девчонок предупредить. И если бы слинять отсюда до проверки. В речку бы бултых - и поминай, как звали
Натали. А мы, значит, как? Мы - терпи, а вы в свой мирный век намылитесь?
Соня. И вовсе он не мирный. И у нас война идёт. Только не всем видимая. Людей на улицах взрывают.
Натали. Кто? Фашисты?
Соня. Да, нет бандиты. Родители были рады, что уезжаю в Германию. Говорили, что буду жить, как человек, евро им на праздники присылать.
Натали. Так, зачем мы страдаем, если всё так плохо?
Соня. Зато у наших чиновников у каждого второго «Мерседес».  А у очень крутых, то и «Майбах» бывает.
Соня улыбается и смотрит на едящих подружек. Те смущены её вниманием.


Вертер поигрывает фотокамерой. Он нетерпеливо ожидает Соню.
В его мыслях, Соня принимает игривые позы.
Вертер. Жалко. Хотя она и недочеловек, но всё равно жалко. И красивая она, и умная. В общем, совершенно напрасно её убивать. А не убьёшь, тоже плохо. Очень плохо...
Соня по ту сторону двери в легоньком пеньюаре. Она тихо отворяет обе створки двери и входит в комнату.
Вертер замечает вход Сони.
Соня. Устал?
Вертер. Устал... Сегодня вновь была ликвидация.
Соня. Снова - евреев?
Вертер. Не только... В общем, всех, кто против нас...
Соня. И зачем вы это делаете? Это же озлобляет народ.
Вертер. Так хочет Фюрер...

На экране кадры не то кинохроники, не то любительской киносъёмки. Солдаты в чёрной форме подгоняют обнажённых женщин разных возрастов от подростков и до старух. Наиболее красивых девушек  хватают поперёк живота и тащат в кусты.
Комендант (З.К). Полное разложение...
Кинопроектор перестаёт стрекотать.

Соня Штейн позирует Вертеру. Тот старательно ловит её тело объективом своей лейки.
Соня. Хватит, я устала.
Вертер. Ладно...
Соня. Почему ты делаешь это?
Вертер. Что?
Соня. Служишь Фюреру...
Вертер. Потому, что он мой вождь.
Соня. А зачем убивать людей? Зачем насиловать женщин? Брить им головы, мучить?
Вертер. Это - не женщины... Это - самки.
Соня. Я - тоже самка?
Вертер подходит к Соне. Она внимательно, словно бы кошка наблюдает за ним. Ей кажется, что он хочет ударить её в висок.
Вертер. Не задавай глупых вопросов... Чем ты меньше знаешь, тем лучше.
Соня. Для кого?
Вертер. Для всех...
Соня. Значит, ты не скажешь, что такое «сыворотка правды»?!
Вертер. Кто тебе сказал об этом?
Соня. У стен бывают уши. Ты думаешь, что я могу переписать историю...
Вертер. Так думает комендант. Он любимчик Фюрера - и вообще.
Вертер отбрасывает в сторону камеру.
Вертер. Как бы я хотел, чтобы этой войны не было. Что бы она была простой детской игрой, оперным спектаклем, где все страсти заканчиваются с опусканием занавеса. В мирное время я мечтал о таких простых вещах. О таких, какие были понятны моим родителям - тарелка супа каждый день, например.
Соня. Ты голодал в детстве.
Вертер. У меня было прекрасное детство. Я любил всех.  Соня, зачем ты полезла в эту чёртову реку.
Соня. А может, всё это только снится нам обоим. Вдруг это параллельный мир, виртуальная реальность? Можешь, ты - юнит, Вертер?
Вертер. Ты хочешь сказать, что я призрак? Человек с того света?
Соня отворачивается к стене. И плачет.

Роман помогает дворнику пилить дрова.
Роман. А чего это все бегают, словно бы им скипидаром попы намазали?
Дворник. Слышь, мил-человек. Ты лучше язык за зубами держи. Еще неизвестно, что ты за птица.
Роман. Я-то... Я птица известная. А чего это все бегают, я и сам знаю. У коменданта именины скоро.
Дворник. Не именины, а день рождения. Различать надо. А на день рождения главное - что? Торт... Раньше такие торты делали. Сейчас по нашей скудности таких не состряпать. А комендант, он сладкое любит, он этот торт один умнёт. Не смотри, что он такой худой, а жрёт за пятерых. Он и Ветер этот.
Роман. Вертер.
Дворник. Ага. Таких похабников я еще в жисти своей не встречал. Во-первых, любит девушек, но не просто, а с вывертом каким-то. Тут раньше до войны детский клуб был, дети в кружках занимались, горны, барабаны - а теперь одно сплошное непотребство. А  при старом режиме один князь жил. Не один, правда, а с семьёй два этажа занимал. Так сынок его, как из нуверситета возвратился, давай шалберничать. Авто у него было - так он в это авто девиц понасадит и гоняет по городу, только и слышно, как подлец на клаксон давит. А девицы-то - пробы ставить негде. Тьфу...
Дворник плюёт на землю и растирает плевок подошвою сапога.
Дворник. Так вот, сынок этот посиделки у себя завёл. Граммофон играет, девицы пастилу едят, финьшампань пьют. А сама мало- помалу разнагишаться собираются. Одна смотришь - в одних панталонах, другая рубашечку приспускает. А князёк этот улыбается, речи непонятные говорит, да то одну, то другую себе на колени-то и сажает.
Роман. Ты, стало быть, всё это своими глазами видел?
Дворник. Нет, не видал. Мне невеста моя рассказывала. Она тут в прислугах была и многого насмотрелась. А как война началась, то этот самый князёк в какой-то комитет записался, чтобы значит, в окопы ему не идти. Ездил тут, распоряжался, то к одному купцу на чай заедет, то к другому. А купцы у нас жулики были - всякой дряни много сотворили. Почище этого князька будут. А теперь тоже н нашу голову новые охальники. Знаешь сам, что нынче в Белой Роще делается.
Роман. Ну, и что? Я дядя ведь человек новый, порядков ваших не знаю.
Дворник. А то и делается, что людей, как скот убивают. Всюду листки развешены, чтобы шли они туда. А как придут, у них всё до нитки отбирают, а потом, как овец стриженых из пулемётов-то огнём и поливают. Особенно этих, евреев. Их тут и до революции много было. А теперь говорят извести их под корень...
Роман. А в доме этом теперь видно бордель.
Дворник. Клуб офицерский. Тут господа немецкие офицеры отдыхают, шнапс и шампанское пьют, на бильярде играют - и не без этого... Хочется и им баб-то. А девок-то здесь, девок. На всякий вкус. Ну, некоторых я раньше видел, они тут недалече в школе Семёна Буденного занимались. Чистенькие всегда приветливые. Идут мимо, здороваются. А теперь... Их всех-то в поле захватили врасплох. Начальство, когда из города уходило, запамятовало о них, вот немцы-то и попользовались. Спасибо, что не стрельнули...
Роман. Философ ты - дядя...
Дворник. А. что кумекаю помаленьку.

Наташа подходит к окну и молча смотрит на пильщиков. Она особо выделяет красивого и подтянутого Романа. Роман старается не смотреть в сторону дома.

Дворник. Будя. Теперь топор возьми и поколи. А мне улицу мести пора. Господа офицеры грязи не терпят.
Дворник уходит.
Роман идёт за топором.

Наташа выбегает на двор, притворяясь, что страдает животом. У самого дворового туалета она почти налетает на Романа.
Роман. Куда спешишь, прыткая?
Наташа. До ветра, дядя.
Роман. Откуда ты... такая?
Наташа. С кудыкиной горы. Шёл за топором, так и иди... А мне по нужде надо.
Роман. А ты почём знаешь, что я за топором-то шёл?
Наташа. А тебе дворник сказал. Я видела.
Роман. Ты, что по губам читать умеешь?
Наташа. Умею. Я знаю, откуда ты пришёл, из лесу. От тебя свежим воздухом пахнет. От всех других страхом, а от тебя свежим воздухом.
Наташа смеётся и скрывается за дверью сортира. Роман чешет затылок и идёт по своим делам.

Роман входит в дворницкую и берёт топор. В это мгновение он похож на Родиона Раскольникова. Осторожно проверяет на остроту лезвие, оглаживает топорище. Затем, насвистывая где-то услышанный фокстрот, идёт прочь.

Наташа, выйдя из туалета, смотрит на Романа. Тот не замечает её слежки, просто берет распиленные брёвна и колет их. Наташа вздыхает. Её тянет к Роману.
Дворник метёт улицу и смотрит на Наташу.
Роман останавливается, отдохнуть. Он замечает Наташу.
Наташа. Давай я тебе помогу.
Роман. Хорошо.
Наташа собирает полешки и относит их в сарайчик.
Роман. А как тебя зовут?
Наташа. Наташа.
Роман. Хорошее имя. Ты тут девушку не встречала?.. Её Соней зовут.
Наташа (радостно). Так ты - Андрей. Как же я сразу не догада...
Роман. Нет, я - не Андрей. Я - Роман. Андрей...
Роман краснеет, боясь выдать партизанскую тайну.
Наташа. Тебя партизаны послали, Или подпольщики. Я знаю... А Сони здесь больше нет. Её к Вертеру увезли. Она же поёт хорошо, словно бы птичка заморская. Вот её в золотую клетку и посадили.
Роман. Плохо дело...
Наташа. Подожди, скоро здесь день рождения коменданта будут отмечать. Говорят, Вертер ему сюрприз готовит. Вот, тогда. И ещё тут говорят, что скоро сюда душегубки пришлют. Чтобы наших советских людей гуманно на тот свет отправлять... Надо бы эту душегубку взять и разбить на фиг.
Роман. А что, она - на колёсах?..
Наташа. Это фургон. А сверху у него резервуар, ну как для воды у душа. Только в этом резервуаре не вода, а газ специальный - им людей и травят. Разденут догола и заводят по четверо  - а там из душа этот газ и пускают.
Роман. А сколько там людей всего помещается. Можно ведь было всех девчонок увезти отсюда. Всё равно им тут не жить. Измочалят, да потом и выкинут, да ещё и наградят мерзостью какой. Только бы до речки добраться. А там...
Наташа. До речки? До той самой речки, где евреев расстреливали?
Роман. Ага... Видно, солоно фрицам приходится, что они патроны беречь начинают. Ну, да ладно. Спасибо тебе за помощь.

Наташа идёт в комнату по длинному, похожему на санаторный, коридору. Её путь идёт в полуподвальный этаж, здесь живут все девушки для радости...
Перед глазами Наташи возникают кадры виденные на ДВД Снежаны. Голые подавальщицы с потупленным взором и навсегда сломленной волей. Наташе становится страшно, она смотрит в висящее на стене зеркало и не узнаёт своё собственное отражение. Проводит по гладким волосам.
Ей мерещится щелканье ножниц и клацанье стригальной машинки. Волосы начинают отваливаться от вспотевшего черепа, словно прилипший слой дёрна от подошвы сапога.
Наташа Не-ет...
Она бежит по коридору, не боясь подвернуть ногу. Почти, как мяч скатывается по ступеням.
Наташа вбегает в комнату, которую она делит со своими подругами, падает на топчан и закрывает глаза.

Перед её внутренним взором возникает немецкий фургон марки Опель. Перед фургоном стоит стол, на который те, кто отправляется на псевдо-помывку, складывают свои вещи.
Женщины, мужчины, дети скрываются за дверью фургона.
Наташа стоит со своими подругами. Она боится, что её разлучат с ними. И вот, у самого фургона начинает скоро и обреченно раздеваться, боясь испытать кроме страха ещё и физическую боль от хулиганистого вида солдат.
Голые пришелицы из будущего заходят внутрь фургона. У них ещё теплится надежда, что они окажутся в будущем, что это своеобразная машина времени.
На головы и тела девушек льётся некая жидкость вперемешку с каким-то ядовитым газом. Наташа чувствует, как теряет разом и сознание, и волосы, То же самое происходит и с её подругами. Они  замертво падают на пол...
Наташа (истошно). Не-ет...

Наташа вздрагивает и торопливо открывает глаза. Вокруг неё все те же вещи, так же торопливо стучит девичье сердце.
Наташа. Я не хочу умирать, я не хочу умирать. Я не хочу умирать.
Она встаёт с топчана и подходит к углу, который обычно отводится под иконы и называется красным. Становится на колени и тихо и сосредоточенно читает молитвы «Отче Наш».
Наташа старательно крестит свою вспотевшую грудь, крестит и улыбается, как-то слишком по-богородничьи, лишь на миллиметр, приподнимая уголки губ.

По коридору ведут новенькую. Она чем-то напоминает Соню Штейн. Но растрепана и напугана до смерти. Сопровождающие её люди строги и неулыбчивы.
Девушка начинает икать. Каждый икающий звук совпадает с шагом несчастной.
Девушку вталкивают в комнату, в которой уж есть Наташа.
Девушка. Ик...
Наташа оборачивается.
Наташа вскакивает с колен.
Наташа. Соня?
Девушка. Ик... Ик... Ирина...
Наташа. Ты очень на мою подругу похожа. Погоди, я тебе воды дам. Вот в стакане.
Наташа подаёт Ирине довольно на первый взгляд антисанитарный стакан.
Наташа. Вот, пожалуйста.
Ирина берёт стакан, жадно пьёт.
Наташа. А ты откуда?..
Ирина. Из конторы Заготскот. Я там машинисткой работала, печатала. Да и описалась случайно. Меня и попёрли. Сказали, или на Запад, или сюда. А тут больно бьют?
Наташа. Кого?
Ирина. Ну, девчонок. Неужели, они сами?
Наташа. А знаешь, какие немцы разговорчивые. Словно бы они наши братья. Рот занят, зато уши свободны - слушай, не хочу. Видно, за сестёр нас держат...  Двоюродных...



Дворник тупо чиркает метлой по панели. Одновременно он наблюдает за Романом.
Дворник. Слышь, милый, смотрю, тебе эта красавица писаная глянулась.
Роман. Вам-то что?
Дворник. Мне-то. Мне-то ничего. Только эта девчонка не для тебя приготовлена. Её сам Ветер облюбовал.
Роман. Вертер.
Дворник. А нам без разницы. Только он и, правда, как ветер. Залетел неведомо откуда, да и улетит скоро. Говорят, немцам трудно, коли они людей, как крыс травить взялись.
Роман. А ты, дядя, смотрю слухач.
Дворник. Я, мил человек, на все руки мастер. Ты ведь собрался с ними воевать, как я погляжу. Прыткий ты больно. Но я ведь не болтун. Генералу Колюзину ничего не говорил, а этим и подавно не скажу. Я ведь ещё жандармского полковника Свитько помню. Тот тоже на крамольников меня натравливал. Только у меня ум в голове еще есть. Ты ведь и, правда, вольным воздухом пахнешь.

титр «ПРОШЛА НЕДЕЛЯ»
Банкетный зал бывшего гостиничного ресторана. Столы с накрахмаленными скатертями поставлены «покоем». Паркет натёрт. Все готовятся к торжеству.
В соседнем помещении голые испуганные подавальщицы. Это Алла, Снежана, Наташа.
Алла. Блин, как назло Соньки нет. Наверняка со своим немцем кувыркается.
Снежана. Она будет бефстроганов кушать, а ты перед ней навытяжку стоять.
Наташа. Девочки не ссорьтесь. Мы сами виноваты. Не надо было сюда ехать, вот и всё.
Алла. Заладила себе одно, как попугай. Слава Богу, об этом никто не узнает.
Наташа. А ты вообрази, что ты на нудистском пляже, сразу второе дыхание откроется.
Снежана. Хватит подкалывать. И так тошно.
Наташа. А давайте, её Ириной заменим.
Снежана. Кого?
Наташа. Соню. Они же с Ириной, как сёстры-близнецы. Почти на одно лицо.
Снежана. А зачем?
Наташа. Да так, жалко...
Снежана. А Ирину тебе значит не жалко.
Ирина подходит к девушкам
Ирина. Я готова. Я давно мечтала с этим гадом расправиться. Он моих подруг убил. Они хорошие были, умные. А он, он... Я его тоже...
Наташа. Хорошо. Как Сонька приедет, с неё глаз не спускать. Главное её в сортир заманить. А там. Ирка в туалет отпросится. а мы сзади на Соньку накинемся. Я, например, берусь её на время вырубить. Потом мы раздеваемеё, ну словно в секс-шоу, Ирина одевается и идёт к этому немцу.
Снежана. Послушай, а если она провалится.
Наташа. Не провалится. Я её про Соньку все уши прожужжала. Она даже знает, какое блюдо та любит больше всего



Соня Штейн в сопровождении Вертера сходит по ступеням к машине. Она слегка напряжена. Вертер, напротив, излишне благодушен. Он натягивает на руку перчатку и негромко, но внятно насвистывает «Полёт валькирий» Рихарда Вагнера.
Соня. Мне страшно.
Вертер. Тебе нечего бояться. Наши люди проверили ресторан. И к тому же обслуге будет некуда спрятать бомбу. Разве, что они спрячут её себе в ...
Вертер со вкусом произносит матерное наименование женского детородного органа...
Соня. И всё равно мне страшно. А моя тёзка и Натали поедут?
Вертер. О, да. Немцы - культурные люди, они любят классическое пение.
Вертер с галантностью вышколенного швейцара усаживает в автомобиль свою спутницу. Затем садится сам с противоположной стороны и командует шофёру.
Стоящий наготове эскорт двигается впереди лимузина.

В зале вместо гигантского портрета Иосифа Сталина портрет не менее монументального и довольно нелепо выглядящего канцлера Германии.
С обеих сторон от портрета повешены нацистские флаги. Зал похож на декорацию к пропагандистскому фильму. Пока гости собираются не слишком громко, для фона, играет патефон. Эстрада задёрнута занавесом.

Сонечка и Натали сидят  в своей комнате, словно бы приматы в вольере. Дверь не заперта. Она бесшумно открывается, и в комнату входит человек в форме в накинутом поверх неё белом медицинском халате.
Человек в халате. Как мы себя чувствуем?
Девушки молчат. Они сидят так, чтобы скрыть от взгляда вошедшего свои интимные места.
Человек в халате. Сейчас вам обеим дадут успокоительного. И вы поедете в ресторан. Работать. А потом, потом получите свою тарелку супа. Понятно?..
Натали жалко улыбается, и первая протягивает руку. Человек перехватывает её жгутом. И, найдя вену, делает укол.
Человек в халате. Вот, умница. (Сонечке). А теперь - ты, девочка.
Соня пытается спрятать обе руки за спину. Она пытается сопротивляться. Но в комнате появляются подручные человека в халате. Они сминают девичью волю и помогают сделать Сонечке  укол в вену на руке.

Фойе гостиницы. Здесь собирается цвет местной оккупационной администрации. Мелькает фигура напыщенного и слегка нетрезвого бургомистра, мелких людей в серой форме, местных колобрационисток в слегка потёртых манто и вышедших из моды платьях.
Вошедшие в фойе офицеры тотчас вскидывают правую руку вверх и произносят нацистское приветствие. Их лающие голоса отлетают от стен, подобно гороху.
Соню и Натали усаживают в полицейский фургон. Они безразличны ко всему.
В фургоне сидит полубезумный старый еврей. Он похож на павиана из-за давно нечесаных седых волос и странной формы носа. Он даже не замечает наготы своих попутчиц и лишь безумно и сосредоточенно выстукивает на стене какую-то мелодию.

К гостинице подъезжает машина коменданта. Он выходит оттуда, словно бы оловянный солдатик из коробки.
В фойе всё готово для встречи именинника. Все стоят, словно на сцене оперного театра перед открытием занавеса.
В фойе входит ликующий комендант. Он вздымает руку и все остальные также вздымают руки, произнося: «Хайл, Гитлер».

Голые подавальщицы торопливо расставляют на столах первое блюдо. Особо нервничает Снежана. Ей кажется, что её вот-вот пнут коленом в аппетитный зад, руки Снежаны дрожат, а на губах застывает слишком льстивая улыбка.
За действиями девушек наблюдает та самая дама в эсесовской форме. Она, словно учительница указкой, похлопывает  по голенищу стеком.
Эссесовка. Шнель. Шнель Русиш швайн. Арбайтен.

Ирина в посудомоечной. Она хватается за живот и морщится. К нй подходит эссесовка.
Эсесовка. Вас ист дас?
Ирина. Жи-ивот.
Эсесовка. Вас?
Ирина. Срать хочу.
Эсесовка. Можешь идти в туалет. Шнелля.
Ирина уходит.



Вертер в сопровождении Сони Штейн подходит к коменданту. Соня мило улыбается, на её лице написан какой-то странный восторг.
Комендант. А у вас неплохой нюх Вертер. Из этой фройлян выйдет неплохая жена. Я буду ходатайствовать за вас перед Фюрером.
Вертер. В этой стране можно найти всё - и смерть, и клад. Я предпочитаю второе.
Соня нервно оглядывается. Ей всюду мерещатся враги.

За Соней, действительно, наблюдают.
Соня делает шаг в сторону и чувствует, что нуждается в немедленном посещении уборной. Она идёт наугад, ища глазами похожую дверь комнаты.
Наконец, отыскав что-то похожее, она скрывается за дверями.

Вслед за Соней в уборную просачиваются и трое подруг. Алла слегка придушивает Соню, и та валится, словно сноп на клетчатый пол.
Втроём подруги раздевают Соню донага. Затем стучат в стенку, и из кабинки выходит Ирина, в голом виде она очень похожа на Соню.
Она быстро по-солдатски одевается и выходит из уборной.
Уходят и подавальщицы.


В уборную заглядывает брезгливая эссесовка. Она вынимает из кармана платок, проводит по стенам и смотрит на просвет.
Соня глухо мычит.
Эссесовка едва не наступает на голую Штейн. Она смотрит вниз и вдруг наступает Соне на живот.
Эсесовка. Встать... Русиш швайн. Шнелля.
Соня открывает глаза.
Эсесовка рывком поднимает её с пола и награждает оплеухой...
Эсесовка. Живо, работать.
Соня. Я невеста господина Вертера.
Эсесовка смеётся.
Эсесовка. Никогда не слышала подобной чуши. Ты грязная шлюха. Или от страха ты потеряла не только стыд, но и память. Я и так была слишком добра, когда позволила тебе пойти сюда. А теперь на кухню.
Штейн неожиданно для себя горбится и на полусогнутых ногах идёт к двери.
Эсесовка ведёт её до самой кухни.

Соня переступает порог кухни. Она натыкается взглядом на подруг.
Соня (жалобно). Это Вы?
Наташа. Мы...
Соня. Простите, простите. Я не хотела. Я им ничего про вас не сказала. Я.
Алла. Ну, Сонька. Ты и влипла.
Соня. Я, хотите, я помогу вам бежать. Меня Вертер любит, он ради меня на всё пойдёт.
Наташа. Иди, мыть посуду.
Соня. Посуду? Гадины, я вам ещё покажу. Я вам такое устрою...
Наташа. Слушай, Сонечка, ты бы не кричала. А то тут всё взорваться может. Давай шевелись, невеста.
Соня трусливо идёт туда, где моют грязные тарелки. Она занимает место той, что заняла её место. Руки у Сони мелко дрожат. Она роняет дорогое блюдо, и то разбивается вдребезги.
Эсесовка наотмашь бьёт ей по щеке. Соня едва не падает на пол.
Недавние подруги безразличны к её унижению.

Немецкие офицеры проходят в зал. Вертер нервно оглядывается. Он замечает нарядное платье спутницы и улыбается. Ирина подходит к нему и радостно улыбается.
Псевдо-Соня и Вертер занимают свои места.

Эстрада закрыта алым занавесом. За эти занавесом угадывается какое-то движение.

По ту сторону занавеса. Дворник и Роман двигают старый рояль.
На сцену выходит седой, похожий на старого гамадрила пианист. Сонечка и Натали стоят в правой кулисе.
Дворник внимательно смотрит на пианиста.
Дворник (вопросительно). Эдвард Михайлович.
Пианист безразлично смотрит сквозь него, словно слепой. Покачиваясь, он подходит к роялю, садится  на стул и молча смотрит на открытую клавиатуру.

На авансцену выходит Эсесовка.
Эсесовка. Ахтунг. Товарищи по партии. Сейчас будет маленький концерт.
Две русских девушки продемонстрируют нам свои вокальные способности. Они споют арии из оперы «Пиковая дама».
Занавес волнуется. Эсесовка отходит в сторону и, когда занавес раздвинут, виден чёрный рояль, безмолвный пианист и выходящие от правой кулисы девушки.
Эсесовка. Дуэт из второй картины первого действия «Уж вечер» и «Романс Полины».
Сонечка и Натали старательно поют под аккомпанемент Эдварда Михайловича. После того, как дуэт отзвучал, Сонечка отходит в сторону.
Натали. Сейчас спою романс, любимый  Лизы.
Эдвард Михайлович уступает ей место за роялем. Натали умело прелюдирует.
Натали. Ах, вспомнила.
Натали поёт романс.

По щекам Ирины текут слёзы. Она хлюпает носом и тянется к салфетке.
Вертер молча слушает...

Пение Натали доносится до сгорбившейся и испуганной Штейн. Та машинально моет тарелки, стыдясь полученного от эсессовки синяка. Соня боится оторваться от работы и тупо всхлипывает, втягивая во внутрь себя  слёзы и сопли.

...вновь эстрада. Эсесовка только что объявила дуэт из интермедии.

Натали и Сонечка с большим восторгом поют знаменитый пасторальный дуэт. Натали очень хорошо входит в роль влюблённого пастушка. Она пытается прижиматься к своей партнёрше.
Вертер понимает всю двусмысленность сцены и улыбается. Увлечённый пением, он не замечает, как его псевдоспутница покидает своё место и незаметно уходит из зала.
По ту сторону двухстворчатой двери в дверях торчит медный ключ. Ирина незаметно поворачивает его и запирает дверь.

Соня тупо трёт грязную тарелку.

Сонечка поёт последнюю арию  Лизы. «Уж полночь близится, а Германа всё нет, всё нет»...
Комендант сосредоточен. От излишней сосредоточенности он издаёт какой-то странный, похожий на кряканье фагота звук. Но это соло комендантского ануса тонет в тишине...

Алла, Снежана и Наташа готовится вывезти на всеобщее обозрение роскошный праздничный торт. Наташа вспоминает о Соне и подзывает её жестом. Соня Штейн с трудом отрывается от своего занятия. Она, словно провинившаяся школьница, подходит к подругам. Её смущает запах пота, и неприкрытость изнеженной плоти.
Наташа. Поможешь это вывезти, ладно.
Анжелика зажигает торчащие из торта свечи. Их ровно пятьдесят. Пламя свечей отбрасывает отсветы на лица девушек. Соня стыдливо жмётся и смотрит в сторону.
Наташа. У нас всего будет минут двадцать, понятно. Как только они подойдут -  ясно...
Соня. Кто подойдёт?
Наташа. Немцы. Так, что не отставай. Роман с дворником нас на заднем дворе ждут. Девчонки уже в душегубке.
Соня. Где?

Занавес закрывается. Немцы встают и, дурачась, аплодируют.
Сонечка, Натали, пианист уходят с эстрады. Их торопливо ведут по коридору к выходу.
Подавальщицы вкатывают в зал тележку с большим ярко светящимся свечами тортом. Немцы подтягиваются к угощению. Впереди всех сияющий, как новая монета, комендант. Он подходит к торту, собирается задувать свечи.
Подавальщицы теряются в толпе и уходят из банкетного зала. Они торопливо покидают здание.
В банкетном зале внезапно гаснет свет.
Крупно: торт со свечами.
Внезапно, торт взрывается.

Душегубка с беглецами срывается с места.

Охранники бегут к разломанному залу. Для того, чтобы преследовать автомобиль у них не хватает сил.

Вертер смертельно ранен. Он ищет глазами Соню.
Вертер. Чёрт побери. Они всё-таки смогли.

Фургон с пианистом, Натали и Сонечкой останавливается пред завалом. Шофёр фургона убит. Из развалин выскакивают люди, они открывают фургон и выпускают пленников.

Душегубка с проститутками выезжает за город, снося пост. Люди, стоящие у шлагбаума, опомнившись, начинают погоню.

Засада из кустов отсекает мотоциклистов.  Душегубка останавливается. Двери открываются и девушек выпускают на волю.
Роман и дворник командуют, подгоняя растеряных пленниц.
Роман. Быстрее, в лес.
Девушки бегут в лес. Люди из засады взрывают душегубку, весте с редкими мотоциклистами

Гостьи из будущего затерялись в толпе бегущих девушек. Соня бежит так, как будто сдаёт пропуск занятий по физкультуре, поминутно оглядываясь на воображаемого физрука.
Наташа. Соня, не отставай.
Ветки  кустов хлещут Соню по голому телу.
Соня. Я не могу, я сдохну.
Наташа. Ну, ещё немножко...
Соня. Нет. Мне страшно... Я к Вертеру хочу.
Наташа. К кому?

Партизанский лагерь. Полуодетых, а то и попросту голых девушек одевают.  Соня, Наташа, Алла и Снежана держатся особняком. Андрей замечает Романа.
Андрей (подходя). Ну, здравствуй, брат. Хороший ты фейерверк устроил.
Роман. Да если бы не дворник, ничего бы не было.
Андрей. Это ты о ком?
Дворник. Обо мне... Я Андрей всё в точности исполнил. Встретил, помог, чем мог. Только в город теперь нам пути нет.
Андрей. Да, душегубку они нам не простят. Да и борделя тоже. Вот, что, ты скажи там Анне Ивановне, пусть она осмотр проведёт. (Пауза). Сонечку видел?
Андрей. Видел. И Сонечку и подругу её. Их сейчас сюда доставят. И пианиста одного тоже.
Андрей. Эдварда Михайловича. Я его до войны слушал...


Сонечка, Наталия и Эдвард Михайлович идут в сопровождении человека с автоматом. Сонечка издали замечает Андрея и готова, бежать к нему со всех ног. Наталия испугана и косится на молчаливого пианиста.
Андрей также замечает Сонечку и едва сдерживается, чтоб не броситься к ней навстречу.
Сонечка. Андрюша.

Немецкие солдаты разбирают развалины особняка. Санитары на носилках выносят искореженное тело Вертера. Он похож на изломанную механическую игрушку.
Рядом с Вертером кладут израненную покалеченную эсессовку. Она крепко сжимает зубы, но по лицу впервые в жизни текут крупные слёзы.
Эсессовка. Доннер вертер. Русиш швайн (Продолжает грязно ругаться).

От именинника осталась лишь куча горелого мяса. Рядом с ним стонет полуголый и обезноженный бургомистр. Один из солдат легко стреляет в бургомистра.

По улице бредёт пьяная полубезумная Ирина. Она машинально отрывает круглые бусинки пуговиц с Сониного платья и негромко, но страшно хихикает, словно бы гиена. Зайдя за забор, она срывает с себя платье и начинает топтаться на нём, это топтание вскоре переходит в нечто среднее между чарльстоном и твистом.
Где-то в вдалеке слышен собачий лай и треск мотоциклов. Это оставшиемся в живых гестаповцы ищут террористов.


Ночь. По дороге  из города выдвигается колонна бронетехники. Несколько бронированных автомобилей и танков в сопровождении мотоциклистов.
Это операция по уничтожению лесного подполья. Автомобили останавливаются у края леса и из них выскакивают вооруженные каратели. Они идут по следам, оставленными бегущими девушками, подсвечивая себе электрическими фонариками.

Партизанский лагерь. Стоящие на постах партизаны слышат какое-то движение. Они поднимают тревогу.

Каратели всё ближе и ближе к  лагерю.  Они уже предвкушают лёгкую поживу.
Андрей выскакивает из своей землянки
Андрей. Роман, головой за девушек отвечаешь. Будешь пробиваться на восток. Главное, до реки добраться. Понял. Если с них хоть один волос упадёт.
Роман. Понятно.
Андрей. Всех женщин уводи. Поторопились, гады. Видно, здорово мы их всех укусили.

Девушки из борделя и партизанки идут по направлению к реке. Невыспавшаяся и испуганная Соня ноет, в отличие от своей радостной тёзки. Наталии совершенно иначе ведёт себя, чем Наташа.
Сонечка. А где Эдвард Михайлович?
Эдвард Михайлович среди защитников лагеря. Ему дают двустволку.
Андрей. Эдвард Михайлович? Вы зачем здесь.
Эдвард Михайлович. Я хочу защищать Родину. Я только что её обрёл.

Девушки под предводительством Романа выходят к реке.
Роман. Все умеют плавать? Учтите, что плотов и лодок нет. Надо проплыть всего километр. Назад пути нет. Все, кто может, помогайте тем, кто рядом.

Девушки из будущего стыдятся войти в реку первыми. Они пропускают вперёд всех, кого могут. Кажется, что вот-вот река раскроется, как книга и проведёт беглецов по своему дну.
Наташа тихо и сосредоточённо читает молитвы.

В лагере кипит неравный бой. Плохо вооруженные партизаны как могут, противостоят наглеющим эссесоввцам. Они уже подбили несколько танков. Укрывшись в кустах, Эдвард Михайлович старается убить немцев. Он долго прицеливается. И молодой и наглый парень, заметив его старание, стреляет в незадачливого пианиста.
Андрей стреляет по врагам из, подобранного с земли, шмайсера.
Андрей (в сторону). Они должны уже дойти, уже должны. Если бы знать точно... Если бы знать...


На берегу реки остались только Соня, Снежана, Алла и Наташа. Им трудно сделать первый шаг. Хочется повторить уже случившееся чудо и вернуться в мирное время, и страшно прослыть дезертирами.
Соня. Пошли.
Наташа. Куда?
Соня. В реку.
Наташа. Зачем?
Соня. Ты, что домой не собираешься возвращаться?  Учтите, я вернусь и всё про вас расскажу.
Соня идёт первая. Она пытается скрыть дрожь в коленках. Зайдя по пояс, ныряет, но река выталкивает её, как пробку. Соня растеряна. Она не знает, что делать. Пытается плыть на другой берег, но, устав, грести возвращается.
Наташа. Ну, что вернулась... Видно тебя даже вода не принимает.
Алла. Да дерьмо не тонет.
Соня. Девочки. Я, правда, не хотела. Я... Он меня заставил.
Наташа. Что-то ты слишком уж подневольно шоколад жрала...
Алла. Да, что с ней разговаривать, с предательницей.
Снежана. Теперь твой Вертер в раю...
Соня. Зато вы все в Аду будете...

Из леса выходят вооружённые эсесовцы.

Девушек окружают. Соня пытается вновь разыграть из себя невесту Вертера... Но с ней не собираются церемониться. Испуганная и отчаянно подванивающая она залазит в подъехавший фургон....

В кабинете Вертера новый хозяин. Он лыс, неповоротлив и зол. С пятнами пота подмышками и мешками под глазами. На столе полевой телефон.
В кабинет входит вышколенный адъютант.
Толстяк. Распустились. Оргии, пьянки,  сожительство с недочеловеками. Мне на стол дела всех тех, кто посещал эту клоаку. Что там за мазня в углу?
Адъютант. Картина кисти вашего предшественника. Он считал себя художником.
Толстяк. Декадент,  Развратник. Вместо того, чтобы тыл поддерживать, он наводнил этот город большевистской заразой.
Адъютант. Но Вертер был хорошим службистом. Он предложил распространять среди красноармейцев эти вот  карточные колоды. Эти картинки должны были им напомнить об оставленных подружках.
Толстяк. Он - извращенец, ваш Вертер. Это ему не Франция. Не этот продажный Париж. Там женщины гуляют с немцами, а затем эти ублюдки из Сопротивления бреют им наголо головы. Может и нам перенять их опыт.
Адъютант. Значит, начинаем операцию «Парикмахерская».
Толстяк. А вы шутник, Рольф. Ну, старина Фриц Мюллер тебя не забудет. Нам негоже разбрасываться такими исполнительными парнями. Правда и в тебе есть какая-то червоточинка, я это чувствую. У меня нюх, Рольф, нюх, как у спаниеля, когда он чует подраненную утку. И мне нравится убивать. Дядя часто брал меня на охоту. Это сердило отца. Он был пацифистом мой отец. Читал по воскресениям проповеди в церкви. Мне особо нравилась одна, отец взял за основу третью главу из Книги Исайи. Он порицал местных модниц, сравнивая их с Сионскими гордячками. Я сидел  и представлял, всех этих дам лысыми. Это было потешно. Они очень гордились своими прическами. Все эти модницы. А я был обыкновенным толстым мальчишкой, и на меня жаловались, что я порчу воздух. Но я был сыном пастора. И меня не решались ругать. Впрочем, хватит лирики. Вы захватили что-либо стоящее в этом лесу?
Рольф. Был схвачен командир отряда. Он кадровый офицер,
Мюллер. Расстрелять...
Рольф. Но, Герр Мюллер. Этот человек может быть полезен. Возможно, он знает людей, склонных к излишнему героизму...
Мюллер. Да, ты прав. Мы не боги, и не умеем воскрешать из мёртвых. Иы умеем только отбирать у людей их души. Мы - приспешники Сатаны, Рольф. Да-да,, не падай в обморок, мой мальчик, я трезв, я совершенно трезв. И знаю, что говорю. В нас всех вселился Дьявол. Приведите, ко мне этого братца Моора
Рольф поворачивается кругом, и словно заводная кукла выходит.

Окровавленный и избитый Командир отряда стоит перед грузным дурно пахнущим Мюллером. Он отводит глаза и ноздри от этого оплывшего жиром человечка.
Мюллер. Итак, ваше подразделение было уничтожено. Но вы не сдались в плен, вы продолжили не цивилизованную войну. Стали устраивать диверсии, убивать мирных людей.
Андрей. Я убивал оккупантов.
Мюллер. Когда они беззащитны и безоружны. Это не по-рыцарски, дружок.
Андрей. Мы с вами не в шахматы играем.
Мюллер. Согласен. Скоро мы объявим мат всей вашей армии. И тогда, тогда будем очень строгими с теми, кто посмел нам противиться. Вспомните участь гордого Иерусалима, взятого вавилонянами...
Андрей. Значит, и вас пичкали этой манной кашкой. Но как же заповедь «Не убий».
Мюллер. Вы первые нарушили её. Вы убили наших людей. Конечно, вы хотели спасти от позора своих русских фройлян. Но ваши девушки дарили нашим парням радость. А вы обрекли их на долгий мучительный позор...
Андрей. Если вы думаете, что мне что есть вам сказать, так вы таки ошибаетесь.
Мюллер. Я строг, но справедлив. Я не буду и дальше истязать вас. Я просто прикажу убить вас. Убить - и всё. Разумеется, о вас тотчас сложат легенды. Но жить вы больше не будете
Андрей. Вы тоже. Придут другие и убьют вас. Впрочем, вы и так почти мертвы.
Мюллер в гневе ищет тяжёлый предмет для того, чтобы запустить им в непокорного славянина. Его тело дрожит, и от поспешности и усердия он издаёт явно неприличный звук...
Мюллер. Увести....
Вошедшие конвоиры уводят Андрея.

В сенях на корточках сидят гостьи из будущего. Можно было подумать, что они справляют большую нужду. Мимо них проводят Андрея. Он не замечает скрытых во тьме девушек.
Соня. Его, что на расстрел повели?
Алла. А ты, как думаешь?
Соня. Всё из-за вас, патриотки грёбаные. Теперь вместо Вертера настоящего изувера прислали. И кому стало лучше.
Снежана. Зато нас эти вояки не дрючат.
Наташа. Да замолчите вы. Не можете посидеть тихо. Раскудахтались, словно курицы.
Соня. Это ты сама - курица. Думаешь, тебе памятник поставят. Тоже мне - Зоя Космодемьянская нашлась...  Теперь нас всех в Германию увезут.
Наташа. Ты же об этом мечтала. Все уши про своего Клауса прожужжала. Стерва  ты, Сонька. Тебя надо было давно к стенке поставить.
Соня. Ага, тебя не спросили. Вы хоть знаете, каким он был классным! Он музыку любил, живопись. Тёзка моя с твоей тёзкой арии ему тут распевали.
Наташа. Голыми...
Соня. А это, между прочим, красиво. И гламурно. Ты в спа-салон ходишь, так там все - голые.
Наташа. А ты не равняй концертный зал с баней.

Конвоиры приводят Андрея на задний двор. Он всё понимает, и идёт к глухой кирпичной стене.
Конвоиры идут вслед за ним, и, выбрав момент, стреляют в затылок.
Андрей Иванович падает.

Звуки выстрелов глухо доносятся до ожидающих своей участи девушек. Соня зажимает уши ладонями и сжимается в комок, словно наказываемая хозяином кошка. На её побледневшем лице написан настоящий ужас. Вдруг она вскакивает и кричит.
Соня. Я не хочу... Не хочу... Не убивайте меня. Я ещё маленькая.
Алла брезгливо смотрит на неё. Наташа пытается унять Соню. Поняв, что слова бесполезны, она даёт ей пощечину.
Соня затихает.


Мюллер прыскается одеколоном из пульверизатора.
Он слегка подтянулся и даже приободрился.
Перед Мюллером колода агитационных карт.
Он раскладывает их по мастям, любуясь обнажёнными девушками.
Мюллер. Всё-таки в этих существах есть магнетизм. Впрочем, он есть и в еврейках. С кого начать. Пожалуй, с этой белокурой бестии. Мне говорили, что она была любовницей этого идиота -  Вертера. Я ненавижу слюнтяев. А Вертер оправдывал свою фамилию. Он был тупым романтиком.
Он даёт сигнал и показывает вошедшему конвою карту с изображением Сони.

Конвойные заходят в сени.
Конвоир (Соне). Ду... Шнель.
Соня пытается притвориться глухонемой. Но её всё-таки с пинками уводят к кабинету Мюллера.

Кабинет Мюллера. Мюллер в предвкушении свидания с Соней. Он барабанит по столу ритм нацистского марша и даже насвистывает, подражая военной флейте.
В кабинет вводят обессилевшую Соню.
Он похожа на побитую собаку, у которой из зада вот-вот польётся зловонная жижа.
Мюллер. Соня Штейн? Юдиш...
Соня молчит.
Мюллер. Юдиш... Ты грязная дрянь, большевистская сука...
Соня. Их бин нихт юдиш. Их бин дойч... Натурлих...
Мюллер. Найн.  Ты еврейка.
Соня плачет... Она смотрит в одну точку и неожиданно падает на покрытый ковром пол.
Мюллер подходит к ней. Он не знает, как привести её в чувство.
Наконец решается воспользоваться своим природным брандспойтом. Вынимает его из укрытия и направляет в сторону Сони, гадливо и пьяненько улыбаясь.
Струя мочи разбивается о лицо Штейн. Она чихает и открывает глаза. Увидев член Мюллера, вопросительно смотрит на него, а затем тянется губами, словно бы к вкусной, только что разогретой сардельке.
Мюллер заинтригован. Он похож на толстого мальчишку, которому никогда не делали миньет.
Соня торопится занять свой рот членом. Она сладостно полизывает его, словно бы брикет мороженого в шоколадной глазури. Мюллер перестаёт нуждаться в её ответах, он лишь тупо мычит, получая долгожданную сексуальную разрядку.
Мюллер. Das ist Fantastich... Ja-ja...
Соня пускает в ход оголённые  груди...

Стоящие у двери конвоиры ревностно прислушиваются к звукам, доносящимся из кабинета начальства.
Сонино  мычание сливается с кудахтанием Мюллера.
Первый конвойный. Я тоже не прочь так позабавиться, Ганс.
Второй конвойный. Думай о Фюрере, Шульц...

В голове Мюллера звучит финал девятой симфонии Людвига Ван Бетховена. Мюллер размахивает руками и страстно, почти по-детски смеётся, вгоняя Соню в почти животный ужас.
Она едва не поперхнулась неожиданно полновесной струёй спермы.
Соня. Хотите, я подружек сюда приглашу?
Мюллер похож на пастора, искушаемого дьяволом. Он пятится от Сони и пытается креститься, не убирая член в его укрытие.
Мюллер. Nein? Nein! Du ist Toefel.
Соня смеётся.

ТИТР: «Прошла ночь»
На полу лежат все четыре карточных масти. Мюллёр голый, похожий на огромного целлулоидного пупса спит в своём кресле. Из-за занавески пробиваются первые лучи восходящего солнца. Лучи играют на лицах всех четырёх соблазнительниц.
Они постепенно просыпаются. Встают
Молча, стараясь не разбудить спящего Мюллера, идут к двери, в которой забыт медный ключ.
Дверь медленно, словно в затяжном сне открывается. Девушки медленно покидают кабинет. Последней выходит слегка помятая, но не сломленная Наташа.
Пустой коридор. Всё напоминает неизведанную компьютерную игру. Кажется, что все четыре девушки - выдуманные кем-то юниты. Они идут друг за другом, не пугаясь, не стесняясь своей наготы.

Они выходят во двор, проходят мимо грузовика, что привёз их сюда.
Наташа, Снежана, Алла забираются внутрь фургона.
Соня садится за руль. Автоматически, словно бы во сне заводит машину.

Грузовик медленно выкатывается за ворота. Он едет под горку, только за переделами двора Соня включает первую скорость.

В кабинет Мюллера заглядывает Рольф. Он не верит своим глазам. Его начальник развалился в кресле и похож на ощипанного каплуна. Только в отличие от петуха-кастрата у него в наличие булавообразный детородный орган.
Во сне Мюллер похотливо улыбается.

Сон Мюллера: Все четыре пленницы попеременно справляют на него большую и малую нужды. Мюллер лежит, словно бы кукла, лежит и старательно ловит ртом чужие физиологические отбросы.
Наташа берёт со стола свёрнутый ремень, и начинает им хлестать ненавистного фашиста. Мюллер покрякивает и попукивает. Он похож на деревенского дурачка. Из его рта течёт слюна.
Одна из девушек со всей силы бьёт его по щеке.

В действительности это делает Рольф. После оплеухи он брезгливо, словно бы кошка мокрой лапой, трясёт своей красивой рукой.
Мюллер спросонья таращит глаза.
Мюллер. Что? Где? Когда?
Рольф. Прекратите дурачиться. Вы упустили их. Они ушли?
Мюллер. Кто?
Мюллер ощупывает своё голое тело и вдруг устыживается, словно бы захваченная врасплох недотрога.
Мюллер. Не смотрите на меня, Рольф. Я - голый...
Рольф. Не стройте из себя педераста. Сколько вы выпили, чёрт побери?
Мюллер. А где эти милашки? Где мой мундир, чёрт побери. Рольф не стойте столбом. Они меня околдовали. Они ведьмы...
Рольф. Вы верите в ведьм. По-моему, вы специально отпустили их. Вы предатель, Мюллер.
Мюллер. Да, как ты смеешь, щенок. Я... я сейчас позвоню Гиммлеру, и ты отправишься к праотцам.
Рольф. Не торопитесь, дружище. Вы же не хотите, чтобы все узнали, что вы пали жертвой чётырёх большевистских вакханок... ( Принюхивается). Вы, что - ели их дерьмо?
Мюллер опускает глаза.
Мюллер. Да...
Рольф. А вы оказывается большой идиот, олигофрен. Вы дутый пузырь.
Мюллер. Просто я никогда не знал женщин. И к тому же - они такие изощренные...
Рольф взглядом гипнотизирует Мюллера. Тот нашаривает лежащий на столе пистолет, берёт его в руку и подносит к виску.

Пустой двор. Слышен лёгкий отголосок выстрела.

Грузовик с беглянками приближается к реке.
Соня (про себя). Кажется, это то самое место.

Соня останавливает автомобиль. Выскакивает из кабины. Подбегает к дверцам фургона и выпускает подруг.
Голые путешественницы во времени входят в реку, как в некий портал. Они заходят всё глубже и глубже, затем плывут и ныряют одна за другой.
Камера показывает нам оставленный без присмотра грузовик. Тот покачивается и начинает медленно катиться в реку.


Соня, Наташа, Алла и Снежана лежат на траве, в чём мать родила. Рядом с ними жёлтый «Матиз». Солнце гладит девушек своими лучами по обнажённым телам.
Девушки просыпаются.
Соня удивленно смотрит на подруг.
Соня. Какой страшный сон. Неужели мы там были?
Наташа. Где?
Соня. Там, в прошлом...
Алла. Да нам это всё приснилось...
Наташа. Ты думаешь?
Она разжимает кулачок. Там мундирная пуговица.
Наташа. Я её на память оставила. Чтобы не забыть.
Соня. Так, значит, всё было по правде. Всё-всё...
Соня идёт к машине и в сердцах бьёт ту по колесу.
Алла. Соня, прекрати, на чём мы обратно поедем?
Соня. На поезде... Поняла. Кому-нибудь про меня скажешь, урою...
Соня открывает дверцу «Матиза». Яростно роется в бардачке. Находит довольно красивую фотографию молодого немецкого юноши, чем-то напоминающего Вертера и разрывает её в клочки.

Привокзальная площадь. Среди машин затерялся Сонин «Матиз».
Соня сидит за рулём и делает вид, что слушает музыку.

Её подруги в зале ожидания. Они сидят, как чужие, уставившись на свои сумки.
Вокруг них идёт обычная будничная жизнь.

Из динамика доносится голос диктора, объявляющего прибытие московского поезда.
Девушки слышат объявление и идут на перрон.
Соня также слышит голос из динамика, но продолжает сидеть на месте.

Её подруги садятся в поезд.

Диктор объявляет отправление.
Соня механически даёт задний ход, выезжает со стоянки и едет в сторону реки.

Вся троица стоит в тамбуре и смотрит на пробегающий мимо пейзаж.
Наташа замечает Сонину машину.
Наташа. Смотрите, Соня поехала.
Девушки молчат, словно бы безмолвные витринные манекены.


Матиз Сони перестаёт соревноваться с поездом. Она на мгновение замирает на развилке. Одна дорога ведёт к железнодорожному переезду, другая к реке.
Соня, подумав, поворачивает к реке.

Девушки смотрят на стоящие у переезда машины. Но среди автомобилей нет Сониного «Матиза».

Соня подъезжает к реке. Останавливается и  начинает раздеваться. Открывает дверцу и выбрасывает наружу одежду и бельё.
Голая ставит машину на нейтралку и спокойно въезжает в воду, опуская все дверные стёкла.
Матиз медленно уходит под воду. Можно подумать, что он возомнил себя амфибией.

На дне реки стоит проржавевший Опель-Блитц. К нему присоединяется весёлый глазастый автомобильчик...

ЗТМ.