В почти пустой и чисто прибранной гостиной звучала Лакримоза
Моцарта.
Нелли и Людочка молчали, они снова были детьми, осиротевшими
детьми.
Нелли казалось, что всё это уже было – и этот стол, и эти
блюда, и запах восковой свечи, стоящей в стаканчике с рисом.
Она пыталась припомнить лицо покойной и не могла. Зинаида
Васильевна была какой-то почти до неузнаваемости стёртой личностью, словно
почерневшая от времени копеечная монета в кошельке у замшелой старухи.
- Она ведь самоубийца. Её нельзя отпевать? – спросила
Людочка, нервозно отхлёбывая прохладный компот.
- Молиться можно. Келейно. То есть, ну ты понимаешь.
Людочка понимала. Судьба вновь ей подрезала крылья. Она
пыталась хоть как-то вспомнить свою мачеху, и натыкалась на темнеющую в душе
пустоту. Зинаида пряталась в ней, словно чёрный котёнок в тёмной комнате.
- Знаешь, а мне её жаль. Она же верила, что бесплодна. И даже
не пыталась попробовать.
- Её запугали родами. Секс-то она любила. Постоянно
запиралась в туалете, чтобы.
Грязный глагол был готов сорваться с уст будущего прокурора.
Людочка аккуратно затолкала его обратно и тщательно прожевала.
- А как твои дела?
- Bien!
- О, ты осваиваешь французский. Я слышала, что во Франции
пропал самолёт. Это ужасно.
- Его наверняка угнали в Мавританию. Мой знакомый сыщик уже
идёт по следу.
- Знакомый сыщик?
- И представь, он правнучатый племянник самого Пуаро.
Людочка удивленно покачала головой.
Зиночке было страшно и неуютно.
Она была красиво наряжена, но не могла двинуть ни ногой, ни
рукой.
- Здравствуйте. Вы новенькая?
- Что?
- Ну, Вас только что похоронили.
- А вы кто?
- Я – Станислав. Музыкант. Умер. У меня был рак. А вы от чего
умерли?
- Наглоталасьтаблеток. И вообще не приставайте ко мне: я –
сумасшедшая.
Она захотела тотчас разыграть истерику и пожаловаться на
больное сердце. Но то, отчего-то вообще было глухо, как камень.
- Моя фамилия Левитский.
- А моя – Головина. Точнее это фамилия мужа. А вообще я
Поплавская.
- Как тот дядя из Киева. Он тоже был Поплавским. Вас кто
хоронил?
- Муж и дочь. Точнее - падчерица. Если бы не они, меня бы просто засунули в
целлофановый пакет.
- Полиэтиленовый, - робко поправил голос.
- Ну - да. У меня тройка была по химии.
- А меня сестра хоронила. Троюродная. Я когда-то был в неё
влюблён.
- И что?
- Она вышла замуж. За одного комсомольского вожака – товарища
Оболенского.
Зиночка нервно расхохоталась.
Она вдруг поняла, как всё-таки тесен мир. Что она не может
оторваться от знакомых, словно бы Луна от Земли.
- Что Вы смеётесь?
- Я знала этого человека. Он потом работал в банке, да?
- В какой-такой банке?
- Не в какой, а в каком. В банке, где деньги хранят.
- Знаете, я не вижу вашего лица, но мне кажется, что могли бы
стать отличной парой. Наши могилы почти рядом. Мы могли бы соединить их…
Этот беззвучный диалог мешался с другими такими же
беззвучными диалогами. Усопшие находили себе новых друзей, им нравилось лежать
под землёй и медленно превращаться в скопление атомов.
Людочка и Нелли тихо беседовали:
- Значит, ты попросту побоялась ехать с ними на этот идиотский курорт.
- Побоялась?
- Ну, да… Как тогда в детской. Когда я пришла за горшком.
- Ты заметила?!
- Конечно. Мы могли бы лакомиться нашими какашками вместе.
- Ты первая предала меня!
- А я боялась, что ты первая скажешь. Ты же позволила им
опустить меня.
- Позволила?
- Разумеется. Ведь ты солгала Оксане. Я ведь слышала, что ты
бормотала во сне.
- Во сне. Я, правда, желала вымазаться в дерьме?
- Конечно. Или это была Алиса?
Девушки замолчали. Они вдруг представили голую бритоголовую
Зиночку. И её крещение в ином страшном и никому из пока живущих неведомом мире.
Нелли вернулась домой молчаливая и задумчивая. Она вновь
казалась самой себе страшной преступницей.
Она попыталась оправдаться, но логика Людмилы побеждала. Да,
она действительно испугалась. Ведь так просто было стать ближе к этим детям, а не прятаться за привычными одеждами.
Нагота вновь пугала её. Пугала и заставляла играть роль
молчаливой и благочестивой молодой девушки. Её принимали то за переодетую в мирскую
одежду монахиню, то просто за старую деву.
«А как же Кондрат? Когда-нибудь он захочет увидеть меня
голой, и что тогда.
Она с ужасом подумала, как могла тогда целых два месяца
ходить совершенно раздетой.
Соблазн оголиться было легко побороть молитвами. Она стала
читать их, тело, бунтующее и жаждущее ласки, тело приходило в норму.
Помочь сайту
Поздравления
