Довольно красивый и стройный человек в обычном одеянии
бербера шествовал по вечным пескам. Он вёл на поводу своего верблюда, животное
несло на себе много вьюков.
Человек был готов к дальнему пути, он шагал, шагал, и
казалось, что ему нравилось это неторопливое движение.
Вдруг он увидел нечто впереди, увидел и поторопил своё верное
животное.
Тело юного худого мальчишки казалось похожим на труп. Но
слух бербера уловил едва бьющееся сердце.
Он начал приводить несчастного в чувство. Мальчишка тихо
застонал. Пара глотков прохладной воды, и он открыл глаза.
Бербер всё понял без слов. Он положил несчастного на
верблюда и покрыл попоной от жестоких лучей солнца.
- Акамар, ты опять читаешь свою дурацкую книгу! Смотри
лучше за верблюдами. Приедет отец, я всё расскажу ему.
Тара была сердита на своего первенца. Муж слишком баловал
этого мальчишку. Вбил себе в голову, что его сын и тёзка станет обязательно
великим человеком.
Акамар к пяти годам недурно болтал по-французски. А спустя
семь лет, не мог оторваться от романа великого фантазёра о полёте над этим
суровым континентом.
Книга была почти зачитана до дыр. Акамар запоминал наизусть
целые фразы, пытаясь самому оказаться в голубеющей над головой выси.
Но его мать и отца интересовали лишь верблюды!
Они никогда не мечтали о небе.
Конечно, и пустыня была интересной. Она всё время менялась
и оставалась всё той же пустыней, скопищем дармового песка.
Но ему было мало этой огромной песочницы. Мир был гораздо
больше, и он собирался увидеть его весь – от Антарктики до Арктики.
Поступь отцовского верблюда. Он узнавал её издалека. Акамар
захлопнул книгу и поспешил навстречу отцу. Верблюд шагал тяжело, он нёс тяжкую
поклажу. А поверх всех вьюков лежало чьё-то голое изможденное тело.
Акамар крепко зажмурился. Он не привык видеть голое тело ни
мужчин, ни женщин. Здесь почти никто не раздевался. Только один раз ему
попались на глаза скабрезные открытки, но мать тотчас разорвала их на мелкие
кусочки.
Мальчишке было чуть больше лет, чем ему, Акамару. Отец
завернул его в ткань и понёс в их хижину, понёс аккуратно. На лице мальчишки были
очки. Акамар уже знал об этом оптическом приборе и потому почти не удивился.
- Зачем ты подобрал этого незнакомца? У нас могут быть
неприятности из-за него. Вдруг он умрёт?
- Так сделай так, чтобы он не умер.
Муж и жена препирались на своём берберском наречии.
Акамару было и стыдно и очень любопытно. Между тем
несчастный застонал.
- Пить…
- Что он говорит?
- Пить… Give me to drink, please, - продолжалстонатьнайдёныш.
- Он хочет пить. Может дать ему верблюжьего молока?
- Надо разбавить его. Но у нас мало воды.
Антон теперь проклинал своё измученное истязаниями тело.
Оно болело, словно бы он был избит целой толпой хулиганов. Что раньше казалось
таким прекрасным, теперь пугало своим уродливым видом.
Акамар не отходил от него ни на шаг. Ему было приказано
следить за больным, подавать вовремя воду и делать целебные прииочки.
Антону было страшно. Он, то вспоминал свою сестру, то такую
далёкую женщину, которую они с Анжеликой до сих пор считали родной матерью.
- Ничего ты поправишься. Моя мать выходит тебя. А потом мы
с тобой улетим отсюда на воздушном шаре.
Ирина Александровна всё ещё надеялась на лучшее.
Её усадили в джип и повезли прочь от лагеря этого страшного
человека.
Эти трое казались вполне обычными мужчинами. Охотники или
туристы.
Она была зажата двумя мужскими телами. А третий вертел
руль, выбирая более укатанный путь.
Эти трое были нечто средним между тремя мушкетерами Дюма и
знаменитой гадайевской троицей. Полноватый и туповатый, похожий на артиста
Моргунова сидел одесную её, а ошуюю – слегка напуганный похожий на случайно
попавшего сюда клерка суетливый и странно одетый мужчинка.
Ирина чувствовала их потные ладони на своих трепещущих от
стыда бёдрах. Её тело было в полной их власти, глупое надменное тело,
возомнившее себя телом земной богини.
Простоватый и очень нелепый шофёр был чем-то похож на
Никулина. Он явно мог починить автомобиль, развести костёр, накормить их всех
вкусным и недорогим обедом. Только ей хотелось не лукового супа и жареных
каштанов, а жареной картошки и сытного вгоняющего в сон борща.
От нечего делать она расстегнула ширинки своих попутчиков и
выудила их пока ещё не готовые для соития члены. Толстяк и худосочный трус
радостно склабились, им нравилась её готовность стать ещё более падшей, чем она
была.
Ирина стала вспоминать вбитые в неё навыки. Та компания второгодников
очень быстро преподала ей азы блуда, и теперь она быстро теряла всю свою мнимую
взрослость.
Она вновь была испуганной пионеркой. Пионеркой, которая
предала сначала свою веру в лучшие идеалы, а затем и своё испуганное и готовое
к смерти тело.
Она тоже начинала с этой нехитрой забавы, боясь, что следы
от мальчишеской спермы останутся на её форменном платье.
Очень скоро она избавилась и от него. Одна рука полировала
детородный орган, а другая машинально тянулась к той открытой чужим взорам
щели.
Родители не заметили изменений в дочери. Она сумела их
обмануть, притворившись прежней, ещё ни разу не обиженной девочкой.
Её падение осталось секретом и для учителей. Ира продолжала
вести себя также скромно. А её мучители не собирались играть с огнём.
Тогда ей было страшно только одно, если об её падении
узнает кто-то ещё. Рядом была красивая и милая девочка – Ираида была редактором
их классной стенгазеты. Её ещё не приучили к этой мерзкой игре, не заставляли
стоять на коленях и играть чужими потными и вонючими письками.
Она ненавидела Ираиду. За её красивое и чистое тело, за то,
что она хочет стать художником, и что она никогда бы не согласилась быть
шлюхой.
Нагота, она единственная могла уравнять их. Ирина часто
представляла свою сопартницу голой. Представляла, как та послушно дрочит, а
затем сосёт чужие члены, сосёт и борется с искусом тотчас блевануть.
Именно тогда она и стала нынешней Ириной. Стала, привыкнуть
и к наготе, и к тем не слишком приятным забавам. Привыкла быть голой и даже
стала гордиться своим таким желанным и с каждым новым годом хорошеющим телом.
Ираида с её принципиальностью и вечно чистыми трусами
начинала раздражать. Она была немым укором, та самая Ираида, с которой они на
спор рисовали Принцесс, та Ирида, с которой её посадили за одну парту в далёком
первом классе.
В тот год отмечали столетие со дня рождения Владимира
Ильича Ленина. Ирина вспомнила, как их в белоснежных фартучках принимали в
октябрята, как затем подарили красивые книжки и игрушки.
Но то время ушло далёко в прошлое. Теперь е была
ненавистная показанная чистота Ираиды, её глупые акварели и такое честное лицо.
Она могла быть иной, но почему-то эти уроды до сих пор не опустили её.
Теперь она была куклой, куклой для утех.
С наступлением темноты эти самцы были готовы к новой атаке на
её прелести.
Помочь сайту
Поздравления
