Поликсена с замирающим от ужаса сердцем стояла на
расстеленном на полу полиэтилене.
Стояла и ощущала на своём теле торопливый бег кисти. Этот
странный человек вновь использовал её тело, словно бы холст.
Он предпочитал разрисовывать живот и маленькие, совсем ещё
неказистые груди. В душе Поликсены происходила борьба. Полина и Ксения
давным-давно затеяли потасовку, и от их драки краснели уши, и хотелось
спрятаться подальше, словно бы испуганной миром кукле.
За своими думами она совсем не услышала тревожного посвиста
звонка.
Звонок просвистел раз другой, затем забарабанили в дверь
кулаком.
Художник вздрогнул. Он метнул на Поликсену тревожный
взгляд.
- Марш в ванную. Живо.
Девушка послушно подхватила одежду и бельё и метнулась в ванную комнату.
На пороге стоял тот же человек в форме. И держал в руках
какую-то украшенную печатью бумагу.
- Вы ко мне? – поинтересовался Савельев.
- К вам, к вам… Вот ордер на обыск вашей милой квартирки.
- А по какому праву. Жилище неприкосновенно.
- Да, но с одной поправкой – жилище честного человека
неприкосновенно. А у нас есть повод убедиться в вашей честности.
У Савельева зачесалась спина. Ему стало не по себе. Этот
блюститель порядка о чём-то явно догадывался.
- Так пройдём в комнату.
Поликсена сжалась на дне ванны.
Ей вдруг стало нестерпимо стыдно, словно бы её раздели и
заперли здесь, чтобы наказать за проступок.
Савельев с его художественными забавами начинал её
раздражать, она боялась его, как боялась, есть на людях, обязательно думая о
том, что у неё расстроится желудок.
Она понимала, что должна сидеть тихо как мышь.
Савельев чувствовал себя, словно впервые обыскиваемый
студент.
Он уже видел подобную сцену
по телевизору, но тогда он и представить не мог, что будет наблюдать за
разором своей собственной квартиры.
- Так, так…
В руках милиционера появился фотоальбом.
- И как Вы это всё объясните? Кто эта девочка?
- Это искусство. Роспись по телу, - жалко заблеял Савельев.
- Так Вы подтверждаете, что Вы раздевали этого ребёнка и
мазали его краской.
- Да, я рисовал картины
на её теле. Но я не делал ничего такого, чтобы нарушить её половую
неприкосновенность.
- Вы не трогали её, не пытались соблазнить? Не развращали
её словами или действиями?
- Нет…
- Хорошо… Но нам нужна эта девочка. Вот у вас и полиэтилен
на полу разложен. Может, Вы хотели с ней покончить? Расчленить, например. Вы
же, кажется врач.
- Да, врач. Врач, а не мясник
Савельев занервничал. Он не желал сознаваться в грехе.
Поликсена сама удивлялась своей смелости. Она выбралась из
ванны и вышла в прихожую.
Дверь квартиры никто не охранял. Она так и осталась
открытой. Она могла выйти из двери, но страх идти по улицам голой заставил её
вернуться в гостиную.
- Здрастьте, - сорвалось с её напряженных губ.
Милиционер вздрогнул.
Поликсена смотрела на него, на двух понятых и чувствовала
себя маленькой героиней.
- Отпустите дядю художника. Он ни в чем не виноват.
Поликсена торопливо отмылась
от краски и так же торопливо спрятала
наготу.
Ей вдруг стало страшно и противно, словно бы она чем-то
всерьёз отравилась. Страх, словно бы яд разливался по телу.
Она уже жалела, что сбежала сюда из домашнего заточения что
воровато стащила с верёвки сохнущие после стирки вещи. Теперь ей вновь было
стыдно.
Бабушка могла проклясть её. Поликсена вновь становилась
робкой и на всё согласной Ксенией, ей совершенно не хотелось слышать ругань и
сжиматься от страха, словно бы её собирались пороть.
Только теперь она увидела себя со стороны. Голую наглую и
противную. Такой, какой она была только в самых страшных снах.
Клетчатая рубашка и джинсы делали её взрослее.
Савельев стоял словно бы оплеванный. Ему вдруг стало не по
себе. Он был готов идти в след Поликсене. Но его удержали.
Поликсена страдала от окружающей тишины.
На неё смотрели, как на пустое место. Бабушка и дедушка принимали
её за невидимку, и от этого странного презрения и впрямь хотелось стать невидимкой.
Она могла разгуливать перед ними нагишом. Но и тогда бы они
не проронили ни слова, словно бы Поликсена, живая любимая Поликсена давным-давно
уехала в Москву.
Она была готова разрыдаться от злости. Для всех её вроде бы
не было. Все тяготились тем, что она ещё здесь.
Бабушка приносила ей еду, но молча и брезгливо, словно бы кормила
не внучку, а нашкодившую кошку.
Поликсена молча, давилась котлетами. Давилась и желала только
одного поперхнуться и умереть.
По её лицу струились слёзы. Она впервые так честно рыдала. Рыдала
и боялась увидеть себя в зеркале.
- Завтра за тобой родители приезжают. В Москву поедешь, - только
раз бросила бабушка, закрывая за собой дверь.
Помочь сайту
Поздравления
