Она вспомнила, как
зимой ходила с бабушкой в Малый театр и смотрела комедию Островского. Там на
сцене страдала и любила её тёзка.
Нынешней Поликсене
жилось не слаще той купеческой дочери – её театральной тёзки. Её забирали из
школы на автомашине, а выходные уходили на дурацких репетиторов и какие-то
нелепые культпоходы.
Она ненавидела и своё
затворничество и такую недоступную ей Москву.
Мать боялась, что она
непременно свяжется с дурной компанией и заболеет СПИДом. Правда родительница
называла эту болезнь очень забавно – ВИЧ – точно также складывались в
аббревиатуру инициалы одного народного командира, утонувшего в не слишком
далёкой реке, впадающей, как и Волга в Каспийское море.
Стать изгоем не
входило в планы Поликсены. Она попросту избегала встреч со сверстниками, боясь
показаться, то слишком надменной, то слишком доступной.
Она также жила за
высоким забором, только не было там деревьев с наливными яблочками.
Тогда, возвращаясь на
дачу, она долго и тихо думала, стараясь уберечь свои мысли от бабушкиных
вопросов. Олимпиада Львовна наблюдала за ней, но не лезла с нотациями – Поликсена
сама пыталась понять чего хочет от мира и от себя.
Сейчас она мысленно
сравнивала этого неопрятного и странного субъекта с дурачком Зыбкиным –
любовником её театральной тёзки. «Дурацкая фамилия. Нет, я бы за такого никогда
замуж не пошла. Зыбкина. Фу!».
В сущности, её никто
не звал в ту квартиру снова. Но сразу двум девочкам Поле и Ксении хотелось там
непременно там непременно оказаться. Или более благоразумная Ксения ещё немного
побаивалась, то бесстрашная и дерзкая Полина уже была готова бежать на край света.
Именно она заставила
тело Поликсены вновь соскочить с качелей и тихо, словно бы в лесу пройти к
калитке.
Её вновь не удержали. А предатели ноги уже вели её к тому заветному
домику.
Савелий обедал. Он
сидел на кухне и вполглаза смотрел новости.
Большая разрезанная
вдоль булка была отменно украшена сливочным маслом и награждена четырьмя
кружочками сервелата. Он старательно длил предвкушение удовольствия, стараясь
настроить свой желудок на вкушение этого чуда.
В этот момент раздался
глухой, едва слышный звонок в дверь.
Поликсена понимала,
что поступает неправильно. Она честно собиралась сказать, что ошиблась адресом
и тотчас уйти, но её мочевой пузырь вновь просил немедленного опорожнения.
Савелий уже пожалел,
что откликнулся на зов этого придверного соловья, даже не взглянув в глазок.
Он старательно
улыбнулся, стараясь сохранить на лице маску дружелюбия и гостеприимства. Эта девчонка
напоминала собой приклеившийся к одному месту дубовый листок – она явно
напрашивалась на угощение.
Савелий не выдержал.
Он отступил, давая возможность этой гостье зайти внутрь.
Поликсена чувствовала
теперь гораздо увереннее. Она понимала, что своим полудетским видом смущает этого
человека, но и сама отчаянно трусила.
В уборной из неё
вытекла моча, но она решилась ещё немного потужиться, расставаясь и грузом в
кишечнике. Её фекальная колбаска легла знаком вопроса. А сама Поликсена, ужасно
смущаясь окружающего её неуюта, поспешно вытерла свою попу.
После чая ей позволили
осмотреть комнаты. Они были похожи на приготовленные для съёмки декорации. То
там , то тут возникали в углах специальные светильники, похожие на те, что она
видела в театре.
«Так вы – фотограф!» -
с напускной ленцой поговорила она.
- Да, – пришлось
согласиться Савелию.
Поликсене нравилось
изображать из себя подружку ковбоя.
Она охотно и легко и
вошла в роль – сдвигала шляпу набекрень и значительно смотрела в объектив
фотокамеры.
Наконец ей стало
жарко. Сердце в груди так и выскакивало от восторга, оно напоминало птичку в
старинных часах с шишечками
Ксении было стыдно за
это развратное тело, зато Полина была в восторге.
Она не заметила, как
оголилась. Это было совсем не страшно, она не чувствовала ничего кроме
пьянящего восторга – стыд отступил на второй план, словно оробевший приятель.
Тело то приседало, то
вытягивалось в струнку, то притворялось танцующей балериной. Тогда ноги девушки
складывались в виде буквы Р.
Савелий отщёлкал почти
всю кассету.
Он был доволен.
Девочка вела себя, словно деловитая и неуправляемая самка. Казалось, что в этом
теле давно уже засел маленький похотливый бесёнок.
От искорок в её глазах
приятно ныло внизу живота. Он как мог, пытался утихомирить свой давно уже стариковский
орган, но тот, словно стебелёк при лучах солнца, вставал в полный рост.
- Я опять писать хочу. – пролепетала обнаженная
гостья.
Савелий из-под дивана
ногой выдвинул неказистый эмалированный детский горшок.
- Вуаля, мадемуазель…
Ксения была готова
упасть в обморок. Она тщетно тянула руки к своим грудям и лону, нахалка Полина
нагло смеялась над её стыдливостью.
Она всё-таки
скорчилась на горшке, стараясь не думать ни о чём, кроме бьющей струи – та
чем-то напоминала газировку с лимонным сиропом – эта струя создавала на дне
маленькое озерцо.
- Ну, хорошего
понемножку. Одевайся, тебя, наверное, дома ждут.
Поликсена вздрогнула.
А что, если её отсутствие заметили и уже сообщили в милицию? Что, если по её
следу пустили умную собаку, и она вот-вот выдаст её тайну???
Она поспешила спрятать
себя и послушно выйти за пределы этой квартиры.
Савелий словно бы
очнулся от сна.
Он был готов поклясться,
что всё ему только снилось. Что по привычке решил соснуть часа два – и всё это
мог видеть только во сне.
Но в комнате оставался
едва уловимый аромат женского тела. Он прятался за портьерами, забивался в обивку, он был повсюду, словно
запах самки для оголодавшего от одиночества пса.
Поликсена старалась
идти ровно. Больше всего на свете ей не хотелось увидеть
у прабабушкиных ворот милицейский
УАЗик.
Но его там и не было.
Она осторожно вернулась
к качелям и сделала вид, что никуда не уходила.
Помочь сайту
Поздравления
