ГлавнаяПрозаЖанровые произведенияПриключения → Путешествие Джо и его друзей (глава 8 "Проснись, светлоокая Галамета!")

Путешествие Джо и его друзей (глава 8 "Проснись, светлоокая Галамета!")

Вчера в 19:13 - Андрей Кудин
article535446.jpg

8
Проснись, светлоокая Галамета!


    И стало вокруг белым бело, словно земля сединою покрылась…
    Но жива она. Солнцем обогрета, ветром обласкана, плодами богата, людьми населена. Дрожат, наклоняются травы, поднимаются к небу деревьев кроны сверкающие, летают птицы, порхают бабочки, шмели носятся… А телега идёт плавно – звука не слыхать – по дороге езженой. И тянется дорога меж пашен и пастбищ со стадами к граду величественному, где жизнь, что даже издалека видно, вовсю кипит. «Куда же Хляс-то подевался? – думает Джо. – Нет его – будто и не было».
    Бежит палками вооружённая по дороге толпа отроков, с криками да воплями бежит, со смехом. Неужто путника завидев, неужто ему навстречу? Но нет, сбегает она с дороги вниз, туда, где речушка течёт.
    Проезжает мимо детей Джо, глядит на то, как понарошку между собой они воюют, глядит – любуется. Но скоро замечает: неладно что-то у них – игра в подлинное сражение перерастает. Вот уже в разорванной одежде, с кровью на лице отроки отчаянно друг друга колотят, один из них в речку падает да в ней лежать остаётся, - и все видят это, но никто на помощь ему не спешит. А вода в речке краснеет. Задумывается тогда Джо: «Уж не вы ли, детки милые, когда вырастете, в пучину войны народы ввергнете? Не вы ли в людей чёрных превратитеся, имена свои позабудете?»
    И точно в ответ на мысли его, взметнулась к небу тень огромная, и всё вокруг изменилось. Потемнела земля. Разом исчезло с неё всё живое: деревья и травы, пастбища со стадами, град величественный. Закрыла Галамета очи ясные, в птицу чёрную обратившись, землю покинула.
    Исчезла и дорога, по которой ехал Джо, но лошадка его вдруг в небо за той птицею устремилась. Поглядев напоследок вниз, увидал старик вновь болота, чернотою зияющие, и людей из них вышедших: почему-то во тьму свою не торопились они вернуться – продолжали стоять, будто в думу погружённые. И мысленно вопросил: «Неужто-таки вспомнилося вам, ребятки, прошлое?..»

    Добрались друзья до земель вольных, сиречь в болота ещё не превратившихся, – то и вправду не приснилось Джо – с песней и танцем вошли в эти земли, не подозревая о том, что за их спиною недоброе что-то творится. Только когда остановились и с телег слезли, не увидали друга своего, а увидали вдали людей чёрных, которые не то к ним приближались, не то, стоя на месте, в размерах увеличивались. Бросился было Крэгволот обратно на болота бежать, да чуть не утонул – и утонул бы, кабы Сиццон ему не помог.
    Надолго погрузились в печаль Анисион и Аманда: старик для них как родной был; светом поминал старика Сиццон. Что до Крэгволота, то, помимо печали, он чувство вины за его погибель испытывал.
    - Почему же не пропустил я его вперёд, почему не подумал о том, что ему следующему опасность угрожает? Почему?.. - в который раз вопрошал он про себя. А вечером, сидя у костра, произнёс слова эти вслух. На что      Сиццон ему ответил:
    - Твоей вины в этом нет, Крэг. Случилось то, что случилось. Джо погиб за нас.
    - Коль ты виноват, то и я, - говорила Аманда, - не почувствовала, что одному из нас опасность угрожает, ничего не почувствовала – даром, что ведьма…
    - Разве должен был кто-то из нас погибнуть?.. Разве так должно было путешествие наше закончиться?.. – сокрушался Анисион.
    - Не должен был. Но когда решились мы пойти через Хляс, разве кто-то уверен был в том, что живым из него выйдет? Хочется верить, что на этом путь наш не заканчивается. – Аманда Анисиону отвечала. – Надобно собраться нам и сделать то, ради чего мы шли сюда…
    - А вдруг нет того, ради чего мы шли?.. Вдруг мы – просто кучка глупцов?.. Что, ежели… преследуя иллюзорную цель, самонадеянно отправились мы в мёртвые земли, за что и заплатили жизнью нашего друга?! – говорил Анисион.
    - Может, и так, - отвечала ему Аманда. – Завтра это и выясним.
    - Не собираюсь развеивать твои сомнения, друг, - говорил ему Крэгволот, - это хорошо, что мы можем сомневаться. Но глаза болот тоже могли бы показаться глупостью…
    - Скажи, друг Сиццон, могли ли мы сделать что-то для того, чтобы Джо был сейчас с нами?.. – спросил Анисион.
    - Думаю, произошло неизбежное. Все мы видели людей чёрных на болотах и то, как Крэг едва не утонул, пойдя обратно по тому же месту, по которому мы ехали, - отвечал ему Сиццон. – Болота отрезали от нас Джо. Они целились в него так же, как в вас, но, чтобы не допустить промаха, приняли форму человеческую и путь ему преградили.
    - Выходит, один из нас всё-таки должен был погибнуть… - произнёс Анисион.
    - Один из нас… но не Джо, - говорил Крэгволот. – Это я большую часть жизни провёл во тьме, пусть бы меня забрала она…
    - Не бывает прошлого большего, нежели настоящее.

А чему быть – не всегда нам решать, - отвечал ему Сиццон.
    За весь оставшийся вечер больше ни один из них не проронил ни слова.
    А утром следующего дня, пока Аманда и Крэгволот спали, а Сиццон, лёжа на сене в полуоткрытой телеге, в тучное небо глядел, Анисион – после того, как коням воды с речки принёс, – музыкальные инструменты свои наружу вытащил, и половину из них установить успел.
    Проснувшиеся одновременно Аманда и Крэгвалот за действиями Анисиона наблюдали.
    - Странно это: просыпаться там, где не слыхать пения птиц… - произнесла Аманда. – Вчера у меня чувство возникло, как будто не друг наш исчез, а мы, - и в неизвестном полуживом мире оказались. И вот сейчас – то же чувство…
    - Не слыхать и не видать птиц с того часу, как мы в Хляс вошли. И с того самого часу мне не до конца верится, что всё это с нами наяву происходит. Наверное, кабы Джо был сейчас здесь, чувство другое было бы. А так кажется… он просто в живой мир воротился, а мы остались и продолжаем выход отсюда искать… - произнёс в ответ ей Крэгволот.
    О том и музыка их была. Играли долго они, играли слаженно, хоть и на ходу сочиняли. А пока играли, небо всё темнее становилось, день на вечер всё больше походил. Казалось, гроза вот-вот начнётся, - но нигде молнии не сверкали, гром нигде не гремел. Около полудня инструменты отложили, ни слова ни говоря, костёр развели, обедать сели. Долго длилось их молчание. Первым Крэгволот его прервал:
    - Мы хорошо играли – как тогда в Колизее, - и музыка хорошая получилась, но, похоже, не слышит нас эта земля…
    - У меня такое же чувство, - произнёс Анисион. – Только мы себя и слышим.
    - Но, может быть, не сразу… На всё ведь время надобно, - сказала Аманда.
    - Во время игры мне Джо вспомнился… - Анисион говорил, - то как на сцене, будто в растерянности, он стоял. После первых звуков его гитары я подумал: этот старый музыкант – единственный, кто приехал на фестиваль без своих произведений – просто потому, что там, где стоит он, там и музыку находит. Так что хорошая музыка – это так… но, сдаётся мне, ежели бы и могла она обрести волшебную силу, то разве что с Джо. На сцене Колизея благодаря ему мы встретились; благодаря ему узнали друг друга…
    - Волчью стаю едва ли бы мы без него одолели, - Крэгволот продолжал. – И уж точно, кабы не старик, засосала бы меня трясина болотная.
    - А коль тебя, то и меня, - Аманда сказала.
    - Выходит, неспроста болота Джо забрали, - знали, что без него не разбудить нам Галамету. Думаю, пора нам отсюда уходить, да как можно дальше! Это место тем только и отличается от Хляса, что болот в нём нету! О смерти Джо не перестаёт напоминать!
    - Так и сделаем, - сказал Сиццон. Только добавил, взглянув на небо тёмное, как будто без причины над ними нависшее: - Но давайте уж на рассвете тронемся. А сегодня ещё сыграть попробуем.
    На том и сошлись.

    В далёкие неведомые дали несёт Джо лошадь его буланая, крылья обретя. Бесконечен его путь и близок одновременно. Ничего не знает старик о мире, навстречу ему раскрывающемся, и вместе с тем узнаёт этот мир: безразмерен он, нигде не заканчивается, но и ограничиваться местом и временем может; великое малым в нём может стать или исчезнуть вовсе, малое в великое раскрыться; разум слова в нём теряет, память всё меньше сон вчерашний помнит, зато позабытые давние сны вспоминает.
    Видит Джо: вдоль множества дорог люди светлые стоят, при виде его и лошади его крылатой радость излучают, по-всякому мысленно к нему обращаются. И кто-то спрашивает:
    - Куда, старик, путь держишь?
    - Жене и сыну своему навстречу, - он отвечает. – А ещё, люди добрые, птицу чёрную отыскать мне надобно. Не подскажет ли кто из вас, куда бы это полететь она могла?
    - Туда, в верхние миры, птицы обычно летят, чтобы назад воротиться, - говорят ему.
    Глядит Джо вверх и птиц замечает. Собирается уже лошадку свою трогать, да будто вспоминает о чём-то.
    - Та птица – другая, - говорит, - и чую я, не туда – в другое место она полетела.
    - Что ж это за птица такая? И почему хочешь ты её найти? – у него спрашивают.
    - Кабы знал я… - Джо им отвечает, - знаю только, что важно это, кой-что недовершённым в том мире осталося…
    - Чувство такое ведомо, - говорят ему, - но ничего уж не поделать – недовершённое дело теперь уж никак не довершить. Быть может, вернёшься ты к нему когда-нибудь, но на то место уже иное будет и история иная.
    - Нельзя не согласиться с вами, - Джо им отвечает. – Но что, ежели ждёт она… ждёт, что кто-то отыщет её, поможет ей назад воротиться. Чую я, туда она полетела, где укрыться от всех сможет, где луч света не потревожит её больше, не напомнит ей ни о чём…
    - Коли так, коли то не желание и не грёзы твои, а намерение, будь, старик, по-твоему! Направь тогда в нижние миры лошадь свою! В сады заброшенные тебе попасть надобно. Ежели никто не подскажет, сам найдёшь дорогу к ним. Возможно, и отыщешь в них птицу чёрную.
    - Сердечно благодарю вас, люди добрые, - говорит им Джо. И прочь улетает, в знак благодарности и прощания звуки дивные извлекая из гитары своей и замечая, как вокруг изменения от музыки его происходят.
    Направляет он лошадь свою крылатую вниз, но точно вверх уносится: звёздное небо перед ним простирается, а звёзды – все как на ладони. В ответ на гитарные ноты таинственные звуки в пространстве раздаются – будто бы далёкие, неведомые миры с ним говорят. Всё труднее старику помнить, куда и зачем летит он, – в бурлящий свой поток жизнь его зовёт, в сон прошлое превращая. И кабы Буланка нить пути без него потеряла, скоро наверняка бы об этом забыл.
    Пространство тёмное – но живое, искрящееся – сменяется теменью, сиянием и музыкой звёзд непроникнутой, густой и влажной, будто облако. Прекращается стремительный их полёт – застревают они в темени этой, не иначе. Чувство тяжёлое возникает: неужто пройти через неё невозможно? И вспоминается Джо, что так уже было с ними; как вошли они в болото топкое, вспоминается. Но как только картина перед ним возникла, в которой по другую сторону они из него вышли, так полёт стремительный и продолжился. Оглядывается старик вокруг: никак земля внизу, а над нею – то, что теменью казалось непроницаемою, - тучи плывут.
    Прямо под ними по колеистой дороге просёлочной едут пятеро друзей. Едут и дню летнему радуются. Аманда с Крэгволотом играют и песню поют, Анисион что-то говорит людям, приветствующим их, сам Джо дары щедрые от этих людей принимает. И светит солнце, ветерок лёгкий дует с ароматом трав душистых…
    Но понимает старик: воспоминание это – о лучших днях, вместе проведённых. И, поняв, совсем другое уже видит. Повсюду твердь земная в камнях – камни все чёрные, да с гранями, и из неё, как шипы, выступают. На ней град тёмный стоит. С острого угла стен высоких он начинается, а к горизонту расширяется чуть не во весь горизонт – точно корабль гигантский, в сушу врезавшийся. Рядом с ним река, чьи воды черны и неподвижны. Идут от града к реке и стоят вдоль неё едва не сливающиеся с твердью земной люди. Глядят они в реку, будто бы течения, будто бы перемен от неё ожидая, но в водах её отражения как не было, так и нет – ни мысль, ни память из них не возникнет, а равно и не утонет в них, ежели надобно, чтобы утонула. Между тем, кажется это место единственным, куда люди могут прийти постоять.
    Видя всё это, снова берёт Джо в руки гитару. Берёт и ощущает, как тяжела стала она. Оттого тяжела, что на струнах её самоцветы висят. Проводит по струнам, и самоцветы с них опадают. Но на месте их тут же новые появляются. Ноты нужные извлекать они нисколько не мешают – только звучание гитары кристальным делают. Играет старый музыкант, а самоцветы дождём цветным сыплются, и в твердь каменную, и в воду стоячую, и в людей застывших попадают. Играет, и нижний мир музыкой его от края до края наполняется. Наполняясь, оживать начинает.
    Но неспроста был скован вечностью он, и не просто от этих оков его освободить. Так сама земля старому музыканту говорит, так говорит ему сама река, люди-призраки, с ними во сне глубоком пребывающие, так говорят. В том сам тёмный град уверяет, вынужденный голосом человеческим к нему обратиться:
    - Прекрати играть… не нарушай сон вечный, ибо снова всё в него погрузится, как музыка твоя звучать перестанет. Не береди раны. В души искру надежды не зароняй – только боль она им причинит. Хуже всего о несбыточном помнить. И нет ничего страшнее, чем во сне вечном проснуться, в котором без времени всё вокруг тебя спит и без времени дальше спать будет.
    - Вот почему люди здесь оказываются: легко поверить, что мир мал. Для того, чтоб узнать, каков он на самом деле, от снов своих пробудиться надобно, - граду темному, стенам его высоким Джо отвечает. – Не пробудившися, никто того не узнает. Но посчастливилося мне увидать его…
    - И каков он?.. Никак, хочешь сказать ты, что за тучами тёмными есть что-то?.. Нет, старик, веришь ты в жизнь потому, что не успел понять ещё: лишь мгновение длится она, а потом всё, что в движение приведено было, умирает, останавливается.
    - Не хочешь ответ услыхать, и ладно. Подскажи-ка мне только, где сады заброшенные находятся? – Джо спрашивает.
    - Что ж, переубеди нас, старик, коли сможешь. Так и быть, выслушаем мы тебя.
    - И ты, град великий, и ты река длинная, и ты, земля бескрайняя, – лишь песчинки в мире бесконечном. Но коли что значимо, то и всё значимо: любая песчинка, хоть планета целая, хоть человек один. Мгновенье всего-то жизнь длится, но любое время, когда проходит, мгновеньем кажется, а сон, который вечным называют, и того короче, ибо никто, пробудившися от него, о том, сколько спал он, не скажет. Может, потому это, что мгновенье только и существует, в нём только и живём мы?.. Сон глубокий жизни для обновления нужен – не для того он наступает, чтобы навеки её сковать. Не всегда был ты, град великий, и не всегда будешь – столпом мира ты себя по ошибке признал. Думаю, всякий призрак, в стенах твоих находящийся, покидает их рано или поздно, за те самые тучи заглядывает, после чего к жизни возвращается.
    - Но что скажешь на то, что хрупка жизнь, что легко злу, повсюду возникающему, разрушить её? Разве не порождают зло совершённое и всякое властное прошлое то, что перед собою видишь ты?
    - Не пытаюся я отказать тебе в праве твоём, град великий, как и всему миру нижнему. Но и ты мне в моём не откажи. Коли оказался я здесь, позволь быть мне и музыке моей. Поглядим, что из этого выйдет. Только ли причинит боль искра надежды, или разгорится в пламя она, которое в сне глубоком пребывать больше не позволит? Знаю я о том, как хрупка жизнь, как зло легко её разрушает, но и другое видел: целое всегда целым остаётся, не могут его же части его разорвать, даже на йоту не могут; какое зло ни совершай, а всё одно, не более, чем игра, это, и зло совершивший – всего лишь глупец, которому дольше всех со злом этим жить; какой беспорядок ни устраивай, скоро к порядку всё возвращается. А потому, говорят, жизнь и сама нередко беспорядки устраивает…
    Сказав это, полетел Джо дальше. Над градом тёмным полетел, дождём самоцветов его осыпая и слыша от него в ответ: «Верно путь, старик, держишь. Сады заброшенные сразу за мной находятся. Вот только не найти тебе то, что ищешь ты. Подобны они океану бескрайнему, ибо деревьев в них столько же, сколько в веках судеб изломанных».
    И сталось так, как град тёмный сказал. Скоро простёрлись перед стариком сады те самые, но были они, как ночь глубокая, черны, и не было им ни конца, ни края. И, сделав несколько кругов над ними, признал старик: птицу чёрную в них отыскать – всё равно, что иголку в стогу сена, а может, и того тяжелее, - уж не выдаст она себя, уж не станет с ветки на ветку перескакивать, точно бойкая певчая птаха; нашла себе место и сидит, во сне самозабвенном пребывая. «Знать, не судьба, - подумал он, на незыблемый, хранящий молчание океан деревьев глядя. – Ну что, лошадка моя, куда мы с тобою теперь? Аль час пришёл расставаться?..» Но надрывно заржала в ответ Буланка да копытом забила, как будто земля под нею была.
    - Что же ты хочешь сказать мне, милая? Аль не согласна ты с чем? Или то печаль в тебе говорит?..
    И вновь надрывное ржание, ещё и ещё…
    - Знать, и то, и другое… - промолвил Джо и, промолвив, в задумчивость погрузился.
    Но из задумчивости своей он всякий раз с музыкой, с мыслью ясною выходил – ежели не сам, то с чьей-нибудь помощью. Так и в тот раз было. Донесся до него вдруг голос знакомый, да не просто знакомый – родной:
    - Здравствуй, любимый! Муж мой дорогой!
    Поднимает Джо глаза и видит жёнушку свою. Стоит она перед ним – такая, какой всегда была, разве что ещё моложе стала, - в наряде красочном, ярком, до того ярком, что даже деревья в саду им освещаются, - стоит, и в глазах её слёзы блестят.
    - Здравствуй, родная!
    Друг друга в объятия они заключают, и долго-долго объятия их длятся, ибо былого течения времени уж нет для них.
    Но после жена его спрашивает:
    - Как же оказался ты здесь, коль час твой ещё не настал?..
    - Да ведь как не настал, коли здесь я? – вопросом да с усмешкою отвечает он ей.
    Глядит она на него, ответ без его слов найти пытаясь.
    - Ты пришла одна, а где же сыночек наш? – тем временем Джо вопрошает.
    - Давно уж он в другом мире живёт. И меня бы здесь не было, да я тебя ждала. Вот… дождалася.
    И вновь блестят слёзы. А после вновь взгляд её проникновенным становится…
    - Что за птицу чёрную ты ищешь? Почему для тебя она так важна? – говорит.
    - Пожалуй, не ищу боле. Для того, может, и искал, чтобы тебя, родная, повстречать…
    - Мы всё равно бы встретились, - говорит жена, - есть что-то ещё… Оказался прежде времени ты здесь неспроста…
    Хотел было Джо что-то сказать, да тотчас передумал: понял, что и без слов друг друга понимать можно и что это даже лучше, чем со словами.
    - Так самое ценное мы и находим – когда, отдав силы на поиск, от поиска отказываемся. Взгляни-ка, не твоя ли птица вон на том дереве сидит?..
    Глядит старый музыкант туда, куда жена его указала, и глазам своим не верит. Да как же так-то?! На самой окраине сада, на самом видном месте она, оказывается, сидела! А ведь оно и понятно: укрыться-то ей надобно было, да разве ж так, чтоб никто и никогда не нашёл её? Вместе с тем видит Джо: спит она. И чувствует: приближаться к ней не стоит: встревожится ещё да улетит… Не в его власти распорядиться судьбою её. Но что делать-то тогда?..
    - Я бы с радостью показала тебе нашего сына, но настанет ещё пора, Джо, - жена ему тем временем говорит, - иди! Путь твой не закончен!
    После её слов не пришлось больше гадать. Засветилось небо на горизонте, цветами радуги отчего-то вдруг переливаться начало… И сразу понял старик: туда ему надобно. Обнял он жёнушку свою на прощание, после чего снова в телегу сел. А Буланка того только и ждала, прежде времени крылья расправила. Тотчас продолжили они путь, - да не одни отправились, а вместе с птицей чёрною, которая сама на плечо к старику перелетела.
    Мчится Джо и видит: земли пустынные в море обратились, в море мятежное, - и будто бы вслед за ним, гремя, волны несутся и не отстают от него; и там, где сады заброшенные были, уж тоже дали морские сверкают; вместо града тёмного, вечностью скованного, – корабль огромный по морю плывёт, - и выходят другие корабли из-за горизонта.

    Ближе к вечеру друзья вновь взялись за инструменты. Однако Сиццон был единственным, кто от недавнего прошлого привкуса горечи не ощущал, на кого полумрак и мёртвая тишина полей не подействовали, единственным, кто струн гитары коснулся без сомнения, с чувством лёгкости. Как всегда, твёрд был и решителен Крэгволот, - но неспокоен глубоко внутри, будто бы даже раздражён. Холодной и отстранённой выглядела Аманда, хотя ещё только что призывала верить и не сдаваться. Потух взгляд и у Анисиона. Заметив это, Крэгволот сказал ему:
    - Друг, ты не надел свою повязку. Прежде ты всегда надевал её…
    Но Анисион ничего на это не ответил. Вместо того бросил всем:
    - Давайте уж начнём!
    И начали… Но с первых же нот ясно стало, что игра не ладится.
    Тогда Крэгволот предложил его произведение сыграть – и коротко с ним ознакомил.
    Заиграли… Но только трое. Поначалу всё вроде бы получалось, но потом что-то все равно не так пошло. Причём сам автор музыки сбился.
    - Друг, почему молчат твои барабаны? – обратился он вновь к Анисиону, причину сбоя тем самым выявляя.
    - Потому что в них нет нужды, - тот ему отвечал, и слова его прозвучали так, будто дело вовсе не в том, нужны барабаны или нет, а в том, что в ситуации сложившейся исполнять музыку – какую ни возьми – смысла не имеет.
    А после добавил:
    – Может, тебе лучше сыграть своё произведение без нас? Тогда точно исполнено будет как должно…
    Крэгволот едва не швырнул гитару, но сдержал себя.
    - Мы же договорились, что попробуем ещё раз и все усилия к этому приложим! Мы все прошли через этот проклятый Хляс, прошли вместе, и поэтому то, что мы собрались сейчас сделать, должны тоже сделать вместе!
    - Согласна, - сказала Аманда. – Тогда, в Колизее, твои барабаны вдохновили всех! Кажется, что наша история сейчас напоминает ту музыку… Я хочу сказать, кто бы что сейчас ни чувствовал, находясь под гнётом прошлого, мы должны и мы можем собраться… Джо хотел бы этого. Ради Джо…
    Мало-помалу игра наладилась, всё стало получаться. Но что могло измениться с прошлого раза, когда тоже хорошо у них всё получалось?
    В исполняемом произведении наступил момент, когда ударные главную роль на себя приняли. И тут Анисион стал темп ускорять. Настолько ускорил его, что играл уже в полном одиночестве да на пределе сил своих. Но хоть это и было что-то невероятное, друзья (да и он сам) знали, что такая игра сейчас означает: чувства отчаяния и безысходности скрываются за нею, непосильным грузом прошлого порождаемые. Казалось, даже Сиццон, глядя на происходящее, вот-вот гитару с себя снимет… Ожидаемо закончилось всё тем, что барабанные палочки по сторонам разлетелись и стоящие посередине барабаны тоже.
    - Мы всё сделали, нам пора! Пора в дорогу! Думаю, вряд ли кто-то захочет остаться здесь до рассвета, которого, к тому же, в этих землях не бывает, - сказал Анисион, идя мимо разбросанных барабанов в сторону своей телеги. – Теперь-то вы довольны?! Мы сделали всё, что могли! – почти тихо и спокойно добавил.
    Крэгволот и Аманда повесили головы. Какое-то время простояв так, Крэгволот положил гитару.
    - Ничего не поделать, родная, друг Анисион прав. Мы сделали всё, что только было в наших силах… - говорил он Аманде. – Вышло из этого что-то или нет, – скорее, нет, не стоит напрасной надеждой себя тешить, – скоро узнаем…
    После сего обратился он к Сиццону:
    - Что скажешь ты, друг дорогой?
    - Да тут уж какие слова… Ну, разве что то, что тучи, которые ещё с утра над нами сходиться стали, так до сих пор дождём и не пролились, и расходиться не расходятся, - загадочно отвечал ему Сиццон. – Да и холодом со стороны Хляса повеяло…
    - Что хочешь ты сказать этим? – спросил тогда у него Крэгволот, зная, что тот никогда не говорит просто так.
    Аманда, замерев, в разговор их вслушивалась, а заодно и в себя, в ощущения свои.
    - Вот-вот, пора в путь отправляться, - подал голос Анисион.
    - А ещё то, что крики птиц доноситься стали, - продолжал Сиццон, на небо глядя. – Да вон они, летят прямо над нами…
    С надеждой вскинула голову к небу Аманда.
    - То просто воронья стая, - в стороне безразлично Анисион произнёс.
    - Прежде даже вороньего карканья слыхать не было, - Крэгволот сказал.
    Меж тем стая не пронеслась мимо, а на землю опустилась – от них недалеко.
    - А ещё звук странный слышится. Только что совсем тихий был, но теперь-то даже за вороньими криками легко расслышать его.
    И вправду… как же это так вышло, что Сиццону им об этом говорить пришлось?!
    Засиял взор Аманды, приник слухом к пространству Крэгволот; не остался безразличен на этот раз и Анисион – поднял он с земли барабан свой, чудом уцелевший, но вместо того, чтобы в мешок сунуть его, в нерешительности застыл.
    А Сиццон, сказав, по струнам гитары ударил – и аккорд возьми да и унесись вдаль – за версту, не меньше! Как будто гром раздался!

    Крэгволот, Аманда и Анисион в сторону болот глядят, откуда звук странный, протяжный доносится, и видят: лошадь буланая идёт, в телегу запряжённая, а в телеге – хочешь, верь глазам своим, хочешь, нет – старик Джо сидит, на варгане играет.
    Но только друзьям счастье забрезжило, как вновь зло раскрыло зев свой… Выросли за телегою люди чёрные – сейчас окружат её, и исчезнет всё: исчезнет видение, для того нечистью и вызванное, чтобы раны им взбередить, чтобы горечь утраты и поражения с новой силою они испытали.
    Вот-вот исчезнет… но всё никак не исчезает. И вдруг люди чёрные, которые, возникнув, в росте увеличивались, уже как будто уменьшаться начинают. Так и есть, то не чудится друзьям: стекает с них трясина болотная, и всё меньше и меньше становятся они. А как сходит трясина с них полностью, взору дети обычные являются. И тотчас отроки эти, - не успев и удивления вызвать, - бежать бросаются: телегу с обеих сторон обгоняют и с болот прочь; по полю несутся так, что, кажется, никому в свете за ними не угнаться и не остановить их.
    А варган Джо всё громче слышен. Вот только не видит старик ещё друзей своих – с закрытыми глазами он едет – перед внутренним взором его, подобно радуге, ожерелье Аманды переливается.
    Тем временем Сиццон одну за одной отправляет вдаль череды нот – череды короткие, но пронзительные, таинственные. И как будто с каждой такой чередою небо всё выше, всё светлее становится.
    - Где же ты был, старче… - Крэгволот сам себе в голос говорит, на неторопливо катящуюся телегу глядя. – Что так долго ты ехал… заждались мы тебя…
    После к друзьям поворачивается: у Аманды, которая только что слёзы ручьём проливала, глаза горят; Анисион… уж тот и очелье своё надеть успел, и барабаны на прежнем месте установить; ну, а с кудесником Сиццоном давно всё ясно: он один ни на миг духом не упал.
    Берёт Крэгволот в руки гитару да ритм – мелодичный и воинственный – музыке задаёт, который вдруг, как молния в небе, как мысль ясная, в нём рождается.
    Проснись, светлоокая Галамета!

    После ночи бессонной, но незаметно за разговорами у костра пролетевшей, отправились друзья в дорогу.
    Ехали они куда глаза глядят, - правда, как выяснилось потом, в сторону Виндогала, града стольного Галаметы – полуразрушенного и полузаброшенного в то время – пустынная дорога их вела. Анисион, Крэгволот и Аманда не переставали думать о том, что им Джо рассказал, и у каждого из них вопрос возник: как может вещь какая-нибудь (ожерелье Аманды разумелось) человека с того света вернуть? У Джо ответ на это был. Вынудив его войти в болото, люди чёрные скоро о решении своём пожалели. Прошлое вспомнив, поняли они, что погибель его надолго лишит их шанса к жизни вернуться. Вот и сделали всё, чтобы ошибку свою выправить: трясину в себя втянули – всю, как есть, до последней капли. Потому и не померли они с Буланкою, а между жизнью и смертью оказались. Но после его рассказа другое ещё стало ясно друзьям: на волоске счастье их нынешнее висело, - ведь едва не поддались они эмоциям и прежде времени от хлясских болот не ушли; чудо, что старик Джо сейчас вместе с ними, как чудо и то, что в небе над Галаметой нет больше туч, закрывающих солнце яркое.
    Едва приблизились они к Виндогалу, как отроки, уже виденные ими, на дорогу встречать их выбежали. И после впереди них мчались, возвещая всему граду весть радостную:
    - Музыканты приехали! Выходите все из домов! Музыканты приехали! Выходите!
    Не помнили отроки дня вчерашнего, того, кем совсем ещё недавно были. Но и хорошо, что не помнили, - ибо жизнь их сызнова началась.
    Люди, весть услыхав, на улицу сейчас же выходили, музыкантов приветствовали.
    - Неужто сбылося пророчество?! – один другому и сами себе говорили они. И, счастью своему не веря, от счастья же и плакали.
    - Неужто отступят болота хлясские?! Неужто болезни уйдут и земли возродятся?! Уж осталися ли те, кто до сей поры верил в это?!
    На другом конце Виндогала окружил народ музыкантов да путь им преградил. Стал прославлять их, а затем просить хотя бы один день погостить в его граде.
    Что поделать, пришлось друзьям задержаться, да и не на один день – чему, впрочем, они только рады были.

    С того и началась новая летопись светлоокой Галаметы. Тогда впервые – у неугасающего весь день и всю ночь костра – и прозвучала история о пятерых странствующих музыкантах, которую ныне мы пересказали вам.



 

© Copyright: Андрей Кудин, 2024

Регистрационный номер №0535446

от Вчера в 19:13

[Скрыть] Регистрационный номер 0535446 выдан для произведения:
8
Проснись, светлоокая Галамета!


    И стало вокруг белым бело, словно земля сединою покрылась…
    Но жива она. Солнцем обогрета, ветром обласкана, плодами богата, людьми населена. Дрожат, наклоняются травы, поднимаются к небу деревьев кроны сверкающие, летают птицы, порхают бабочки, шмели носятся… А телега идёт плавно – звука не слыхать – по дороге езженой. И тянется дорога меж пашен и пастбищ со стадами к граду величественному, где жизнь, что даже издалека видно, вовсю кипит. «Куда же Хляс-то подевался? – думает Джо. – Нет его – будто и не было».
    Бежит палками вооружённая по дороге толпа отроков, с криками да воплями бежит, со смехом. Неужто путника завидев, неужто ему навстречу? Но нет, сбегает она с дороги вниз, туда, где речушка течёт.
    Проезжает мимо детей Джо, глядит на то, как понарошку между собой они воюют, глядит – любуется. Но скоро замечает: неладно что-то у них – игра в подлинное сражение перерастает. Вот уже в разорванной одежде, с кровью на лице отроки отчаянно друг друга колотят, один из них в речку падает да в ней лежать остаётся, - и все видят это, но никто на помощь ему не спешит. А вода в речке краснеет. Задумывается тогда Джо: «Уж не вы ли, детки милые, когда вырастете, в пучину войны народы ввергнете? Не вы ли в людей чёрных превратитеся, имена свои позабудете?»
    И точно в ответ на мысли его, взметнулась к небу тень огромная, и всё вокруг изменилось. Потемнела земля. Разом исчезло с неё всё живое: деревья и травы, пастбища со стадами, град величественный. Закрыла Галамета очи ясные, в птицу чёрную обратившись, землю покинула.
    Исчезла и дорога, по которой ехал Джо, но лошадка его вдруг в небо за той птицею устремилась. Поглядев напоследок вниз, увидал старик вновь болота, чернотою зияющие, и людей из них вышедших: почему-то во тьму свою не торопились они вернуться – продолжали стоять, будто в думу погружённые. И мысленно вопросил: «Неужто-таки вспомнилося вам, ребятки, прошлое?..»

    Добрались друзья до земель вольных, сиречь в болота ещё не превратившихся, – то и вправду не приснилось Джо – с песней и танцем вошли в эти земли, не подозревая о том, что за их спиною недоброе что-то творится. Только когда остановились и с телег слезли, не увидали друга своего, а увидали вдали людей чёрных, которые не то к ним приближались, не то, стоя на месте, в размерах увеличивались. Бросился было Крэгволот обратно на болота бежать, да чуть не утонул – и утонул бы, кабы Сиццон ему не помог.
    Надолго погрузились в печаль Анисион и Аманда: старик для них как родной был; светом поминал старика Сиццон. Что до Крэгволота, то, помимо печали, он чувство вины за его погибель испытывал.
    - Почему же не пропустил я его вперёд, почему не подумал о том, что ему следующему опасность угрожает? Почему?.. - в который раз вопрошал он про себя. А вечером, сидя у костра, произнёс слова эти вслух. На что      Сиццон ему ответил:
    - Твоей вины в этом нет, Крэг. Случилось то, что случилось. Джо погиб за нас.
    - Коль ты виноват, то и я, - говорила Аманда, - не почувствовала, что одному из нас опасность угрожает, ничего не почувствовала – даром, что ведьма…
    - Разве должен был кто-то из нас погибнуть?.. Разве так должно было путешествие наше закончиться?.. – сокрушался Анисион.
    - Не должен был. Но когда решились мы пойти через Хляс, разве кто-то уверен был в том, что живым из него выйдет? Хочется верить, что на этом путь наш не заканчивается. – Аманда Анисиону отвечала. – Надобно собраться нам и сделать то, ради чего мы шли сюда…
    - А вдруг нет того, ради чего мы шли?.. Вдруг мы – просто кучка глупцов?.. Что, ежели… преследуя иллюзорную цель, самонадеянно отправились мы в мёртвые земли, за что и заплатили жизнью нашего друга?! – говорил Анисион.
    - Может, и так, - отвечала ему Аманда. – Завтра это и выясним.
    - Не собираюсь развеивать твои сомнения, друг, - говорил ему Крэгволот, - это хорошо, что мы можем сомневаться. Но глаза болот тоже могли бы показаться глупостью…
    - Скажи, друг Сиццон, могли ли мы сделать что-то для того, чтобы Джо был сейчас с нами?.. – спросил Анисион.
    - Думаю, произошло неизбежное. Все мы видели людей чёрных на болотах и то, как Крэг едва не утонул, пойдя обратно по тому же месту, по которому мы ехали, - отвечал ему Сиццон. – Болота отрезали от нас Джо. Они целились в него так же, как в вас, но, чтобы не допустить промаха, приняли форму человеческую и путь ему преградили.
    - Выходит, один из нас всё-таки должен был погибнуть… - произнёс Анисион.
    - Один из нас… но не Джо, - говорил Крэгволот. – Это я большую часть жизни провёл во тьме, пусть бы меня забрала она…
    - Не бывает прошлого большего, нежели настоящее.

А чему быть – не всегда нам решать, - отвечал ему Сиццон.
    За весь оставшийся вечер больше ни один из них не проронил ни слова.
    А утром следующего дня, пока Аманда и Крэгволот спали, а Сиццон, лёжа на сене в полуоткрытой телеге, в тучное небо глядел, Анисион – после того, как коням воды с речки принёс, – музыкальные инструменты свои наружу вытащил, и половину из них установить успел.
    Проснувшиеся одновременно Аманда и Крэгвалот за действиями Анисиона наблюдали.
    - Странно это: просыпаться там, где не слыхать пения птиц… - произнесла Аманда. – Вчера у меня чувство возникло, как будто не друг наш исчез, а мы, - и в неизвестном полуживом мире оказались. И вот сейчас – то же чувство…
    - Не слыхать и не видать птиц с того часу, как мы в Хляс вошли. И с того самого часу мне не до конца верится, что всё это с нами наяву происходит. Наверное, кабы Джо был сейчас здесь, чувство другое было бы. А так кажется… он просто в живой мир воротился, а мы остались и продолжаем выход отсюда искать… - произнёс в ответ ей Крэгволот.
    О том и музыка их была. Играли долго они, играли слаженно, хоть и на ходу сочиняли. А пока играли, небо всё темнее становилось, день на вечер всё больше походил. Казалось, гроза вот-вот начнётся, - но нигде молнии не сверкали, гром нигде не гремел. Около полудня инструменты отложили, ни слова ни говоря, костёр развели, обедать сели. Долго длилось их молчание. Первым Крэгволот его прервал:
    - Мы хорошо играли – как тогда в Колизее, - и музыка хорошая получилась, но, похоже, не слышит нас эта земля…
    - У меня такое же чувство, - произнёс Анисион. – Только мы себя и слышим.
    - Но, может быть, не сразу… На всё ведь время надобно, - сказала Аманда.
    - Во время игры мне Джо вспомнился… - Анисион говорил, - то как на сцене, будто в растерянности, он стоял. После первых звуков его гитары я подумал: этот старый музыкант – единственный, кто приехал на фестиваль без своих произведений – просто потому, что там, где стоит он, там и музыку находит. Так что хорошая музыка – это так… но, сдаётся мне, ежели бы и могла она обрести волшебную силу, то разве что с Джо. На сцене Колизея благодаря ему мы встретились; благодаря ему узнали друг друга…
    - Волчью стаю едва ли бы мы без него одолели, - Крэгволот продолжал. – И уж точно, кабы не старик, засосала бы меня трясина болотная.
    - А коль тебя, то и меня, - Аманда сказала.
    - Выходит, неспроста болота Джо забрали, - знали, что без него не разбудить нам Галамету. Думаю, пора нам отсюда уходить, да как можно дальше! Это место тем только и отличается от Хляса, что болот в нём нету! О смерти Джо не перестаёт напоминать!
    - Так и сделаем, - сказал Сиццон. Только добавил, взглянув на небо тёмное, как будто без причины над ними нависшее: - Но давайте уж на рассвете тронемся. А сегодня ещё сыграть попробуем.
    На том и сошлись.

    В далёкие неведомые дали несёт Джо лошадь его буланая, крылья обретя. Бесконечен его путь и близок одновременно. Ничего не знает старик о мире, навстречу ему раскрывающемся, и вместе с тем узнаёт этот мир: безразмерен он, нигде не заканчивается, но и ограничиваться местом и временем может; великое малым в нём может стать или исчезнуть вовсе, малое в великое раскрыться; разум слова в нём теряет, память всё меньше сон вчерашний помнит, зато позабытые давние сны вспоминает.
    Видит Джо: вдоль множества дорог люди светлые стоят, при виде его и лошади его крылатой радость излучают, по-всякому мысленно к нему обращаются. И кто-то спрашивает:
    - Куда, старик, путь держишь?
    - Жене и сыну своему навстречу, - он отвечает. – А ещё, люди добрые, птицу чёрную отыскать мне надобно. Не подскажет ли кто из вас, куда бы это полететь она могла?
    - Туда, в верхние миры, птицы обычно летят, чтобы назад воротиться, - говорят ему.
    Глядит Джо вверх и птиц замечает. Собирается уже лошадку свою трогать, да будто вспоминает о чём-то.
    - Та птица – другая, - говорит, - и чую я, не туда – в другое место она полетела.
    - Что ж это за птица такая? И почему хочешь ты её найти? – у него спрашивают.
    - Кабы знал я… - Джо им отвечает, - знаю только, что важно это, кой-что недовершённым в том мире осталося…
    - Чувство такое ведомо, - говорят ему, - но ничего уж не поделать – недовершённое дело теперь уж никак не довершить. Быть может, вернёшься ты к нему когда-нибудь, но на то место уже иное будет и история иная.
    - Нельзя не согласиться с вами, - Джо им отвечает. – Но что, ежели ждёт она… ждёт, что кто-то отыщет её, поможет ей назад воротиться. Чую я, туда она полетела, где укрыться от всех сможет, где луч света не потревожит её больше, не напомнит ей ни о чём…
    - Коли так, коли то не желание и не грёзы твои, а намерение, будь, старик, по-твоему! Направь тогда в нижние миры лошадь свою! В сады заброшенные тебе попасть надобно. Ежели никто не подскажет, сам найдёшь дорогу к ним. Возможно, и отыщешь в них птицу чёрную.
    - Сердечно благодарю вас, люди добрые, - говорит им Джо. И прочь улетает, в знак благодарности и прощания звуки дивные извлекая из гитары своей и замечая, как вокруг изменения от музыки его происходят.
    Направляет он лошадь свою крылатую вниз, но точно вверх уносится: звёздное небо перед ним простирается, а звёзды – все как на ладони. В ответ на гитарные ноты таинственные звуки в пространстве раздаются – будто бы далёкие, неведомые миры с ним говорят. Всё труднее старику помнить, куда и зачем летит он, – в бурлящий свой поток жизнь его зовёт, в сон прошлое превращая. И кабы Буланка нить пути без него потеряла, скоро наверняка бы об этом забыл.
    Пространство тёмное – но живое, искрящееся – сменяется теменью, сиянием и музыкой звёзд непроникнутой, густой и влажной, будто облако. Прекращается стремительный их полёт – застревают они в темени этой, не иначе. Чувство тяжёлое возникает: неужто пройти через неё невозможно? И вспоминается Джо, что так уже было с ними; как вошли они в болото топкое, вспоминается. Но как только картина перед ним возникла, в которой по другую сторону они из него вышли, так полёт стремительный и продолжился. Оглядывается старик вокруг: никак земля внизу, а над нею – то, что теменью казалось непроницаемою, - тучи плывут.
    Прямо под ними по колеистой дороге просёлочной едут пятеро друзей. Едут и дню летнему радуются. Аманда с Крэгволотом играют и песню поют, Анисион что-то говорит людям, приветствующим их, сам Джо дары щедрые от этих людей принимает. И светит солнце, ветерок лёгкий дует с ароматом трав душистых…
    Но понимает старик: воспоминание это – о лучших днях, вместе проведённых. И, поняв, совсем другое уже видит. Повсюду твердь земная в камнях – камни все чёрные, да с гранями, и из неё, как шипы, выступают. На ней град тёмный стоит. С острого угла стен высоких он начинается, а к горизонту расширяется чуть не во весь горизонт – точно корабль гигантский, в сушу врезавшийся. Рядом с ним река, чьи воды черны и неподвижны. Идут от града к реке и стоят вдоль неё едва не сливающиеся с твердью земной люди. Глядят они в реку, будто бы течения, будто бы перемен от неё ожидая, но в водах её отражения как не было, так и нет – ни мысль, ни память из них не возникнет, а равно и не утонет в них, ежели надобно, чтобы утонула. Между тем, кажется это место единственным, куда люди могут прийти постоять.
    Видя всё это, снова берёт Джо в руки гитару. Берёт и ощущает, как тяжела стала она. Оттого тяжела, что на струнах её самоцветы висят. Проводит по струнам, и самоцветы с них опадают. Но на месте их тут же новые появляются. Ноты нужные извлекать они нисколько не мешают – только звучание гитары кристальным делают. Играет старый музыкант, а самоцветы дождём цветным сыплются, и в твердь каменную, и в воду стоячую, и в людей застывших попадают. Играет, и нижний мир музыкой его от края до края наполняется. Наполняясь, оживать начинает.
    Но неспроста был скован вечностью он, и не просто от этих оков его освободить. Так сама земля старому музыканту говорит, так говорит ему сама река, люди-призраки, с ними во сне глубоком пребывающие, так говорят. В том сам тёмный град уверяет, вынужденный голосом человеческим к нему обратиться:
    - Прекрати играть… не нарушай сон вечный, ибо снова всё в него погрузится, как музыка твоя звучать перестанет. Не береди раны. В души искру надежды не зароняй – только боль она им причинит. Хуже всего о несбыточном помнить. И нет ничего страшнее, чем во сне вечном проснуться, в котором без времени всё вокруг тебя спит и без времени дальше спать будет.
    - Вот почему люди здесь оказываются: легко поверить, что мир мал. Для того, чтоб узнать, каков он на самом деле, от снов своих пробудиться надобно, - граду темному, стенам его высоким Джо отвечает. – Не пробудившися, никто того не узнает. Но посчастливилося мне увидать его…
    - И каков он?.. Никак, хочешь сказать ты, что за тучами тёмными есть что-то?.. Нет, старик, веришь ты в жизнь потому, что не успел понять ещё: лишь мгновение длится она, а потом всё, что в движение приведено было, умирает, останавливается.
    - Не хочешь ответ услыхать, и ладно. Подскажи-ка мне только, где сады заброшенные находятся? – Джо спрашивает.
    - Что ж, переубеди нас, старик, коли сможешь. Так и быть, выслушаем мы тебя.
    - И ты, град великий, и ты река длинная, и ты, земля бескрайняя, – лишь песчинки в мире бесконечном. Но коли что значимо, то и всё значимо: любая песчинка, хоть планета целая, хоть человек один. Мгновенье всего-то жизнь длится, но любое время, когда проходит, мгновеньем кажется, а сон, который вечным называют, и того короче, ибо никто, пробудившися от него, о том, сколько спал он, не скажет. Может, потому это, что мгновенье только и существует, в нём только и живём мы?.. Сон глубокий жизни для обновления нужен – не для того он наступает, чтобы навеки её сковать. Не всегда был ты, град великий, и не всегда будешь – столпом мира ты себя по ошибке признал. Думаю, всякий призрак, в стенах твоих находящийся, покидает их рано или поздно, за те самые тучи заглядывает, после чего к жизни возвращается.
    - Но что скажешь на то, что хрупка жизнь, что легко злу, повсюду возникающему, разрушить её? Разве не порождают зло совершённое и всякое властное прошлое то, что перед собою видишь ты?
    - Не пытаюся я отказать тебе в праве твоём, град великий, как и всему миру нижнему. Но и ты мне в моём не откажи. Коли оказался я здесь, позволь быть мне и музыке моей. Поглядим, что из этого выйдет. Только ли причинит боль искра надежды, или разгорится в пламя она, которое в сне глубоком пребывать больше не позволит? Знаю я о том, как хрупка жизнь, как зло легко её разрушает, но и другое видел: целое всегда целым остаётся, не могут его же части его разорвать, даже на йоту не могут; какое зло ни совершай, а всё одно, не более, чем игра, это, и зло совершивший – всего лишь глупец, которому дольше всех со злом этим жить; какой беспорядок ни устраивай, скоро к порядку всё возвращается. А потому, говорят, жизнь и сама нередко беспорядки устраивает…
    Сказав это, полетел Джо дальше. Над градом тёмным полетел, дождём самоцветов его осыпая и слыша от него в ответ: «Верно путь, старик, держишь. Сады заброшенные сразу за мной находятся. Вот только не найти тебе то, что ищешь ты. Подобны они океану бескрайнему, ибо деревьев в них столько же, сколько в веках судеб изломанных».
    И сталось так, как град тёмный сказал. Скоро простёрлись перед стариком сады те самые, но были они, как ночь глубокая, черны, и не было им ни конца, ни края. И, сделав несколько кругов над ними, признал старик: птицу чёрную в них отыскать – всё равно, что иголку в стогу сена, а может, и того тяжелее, - уж не выдаст она себя, уж не станет с ветки на ветку перескакивать, точно бойкая певчая птаха; нашла себе место и сидит, во сне самозабвенном пребывая. «Знать, не судьба, - подумал он, на незыблемый, хранящий молчание океан деревьев глядя. – Ну что, лошадка моя, куда мы с тобою теперь? Аль час пришёл расставаться?..» Но надрывно заржала в ответ Буланка да копытом забила, как будто земля под нею была.
    - Что же ты хочешь сказать мне, милая? Аль не согласна ты с чем? Или то печаль в тебе говорит?..
    И вновь надрывное ржание, ещё и ещё…
    - Знать, и то, и другое… - промолвил Джо и, промолвив, в задумчивость погрузился.
    Но из задумчивости своей он всякий раз с музыкой, с мыслью ясною выходил – ежели не сам, то с чьей-нибудь помощью. Так и в тот раз было. Донесся до него вдруг голос знакомый, да не просто знакомый – родной:
    - Здравствуй, любимый! Муж мой дорогой!
    Поднимает Джо глаза и видит жёнушку свою. Стоит она перед ним – такая, какой всегда была, разве что ещё моложе стала, - в наряде красочном, ярком, до того ярком, что даже деревья в саду им освещаются, - стоит, и в глазах её слёзы блестят.
    - Здравствуй, родная!
    Друг друга в объятия они заключают, и долго-долго объятия их длятся, ибо былого течения времени уж нет для них.
    Но после жена его спрашивает:
    - Как же оказался ты здесь, коль час твой ещё не настал?..
    - Да ведь как не настал, коли здесь я? – вопросом да с усмешкою отвечает он ей.
    Глядит она на него, ответ без его слов найти пытаясь.
    - Ты пришла одна, а где же сыночек наш? – тем временем Джо вопрошает.
    - Давно уж он в другом мире живёт. И меня бы здесь не было, да я тебя ждала. Вот… дождалася.
    И вновь блестят слёзы. А после вновь взгляд её проникновенным становится…
    - Что за птицу чёрную ты ищешь? Почему для тебя она так важна? – говорит.
    - Пожалуй, не ищу боле. Для того, может, и искал, чтобы тебя, родная, повстречать…
    - Мы всё равно бы встретились, - говорит жена, - есть что-то ещё… Оказался прежде времени ты здесь неспроста…
    Хотел было Джо что-то сказать, да тотчас передумал: понял, что и без слов друг друга понимать можно и что это даже лучше, чем со словами.
    - Так самое ценное мы и находим – когда, отдав силы на поиск, от поиска отказываемся. Взгляни-ка, не твоя ли птица вон на том дереве сидит?..
    Глядит старый музыкант туда, куда жена его указала, и глазам своим не верит. Да как же так-то?! На самой окраине сада, на самом видном месте она, оказывается, сидела! А ведь оно и понятно: укрыться-то ей надобно было, да разве ж так, чтоб никто и никогда не нашёл её? Вместе с тем видит Джо: спит она. И чувствует: приближаться к ней не стоит: встревожится ещё да улетит… Не в его власти распорядиться судьбою её. Но что делать-то тогда?..
    - Я бы с радостью показала тебе нашего сына, но настанет ещё пора, Джо, - жена ему тем временем говорит, - иди! Путь твой не закончен!
    После её слов не пришлось больше гадать. Засветилось небо на горизонте, цветами радуги отчего-то вдруг переливаться начало… И сразу понял старик: туда ему надобно. Обнял он жёнушку свою на прощание, после чего снова в телегу сел. А Буланка того только и ждала, прежде времени крылья расправила. Тотчас продолжили они путь, - да не одни отправились, а вместе с птицей чёрною, которая сама на плечо к старику перелетела.
    Мчится Джо и видит: земли пустынные в море обратились, в море мятежное, - и будто бы вслед за ним, гремя, волны несутся и не отстают от него; и там, где сады заброшенные были, уж тоже дали морские сверкают; вместо града тёмного, вечностью скованного, – корабль огромный по морю плывёт, - и выходят другие корабли из-за горизонта.

    Ближе к вечеру друзья вновь взялись за инструменты. Однако Сиццон был единственным, кто от недавнего прошлого привкуса горечи не ощущал, на кого полумрак и мёртвая тишина полей не подействовали, единственным, кто струн гитары коснулся без сомнения, с чувством лёгкости. Как всегда, твёрд был и решителен Крэгволот, - но неспокоен глубоко внутри, будто бы даже раздражён. Холодной и отстранённой выглядела Аманда, хотя ещё только что призывала верить и не сдаваться. Потух взгляд и у Анисиона. Заметив это, Крэгволот сказал ему:
    - Друг, ты не надел свою повязку. Прежде ты всегда надевал её…
    Но Анисион ничего на это не ответил. Вместо того бросил всем:
    - Давайте уж начнём!
    И начали… Но с первых же нот ясно стало, что игра не ладится.
    Тогда Крэгволот предложил его произведение сыграть – и коротко с ним ознакомил.
    Заиграли… Но только трое. Поначалу всё вроде бы получалось, но потом что-то все равно не так пошло. Причём сам автор музыки сбился.
    - Друг, почему молчат твои барабаны? – обратился он вновь к Анисиону, причину сбоя тем самым выявляя.
    - Потому что в них нет нужды, - тот ему отвечал, и слова его прозвучали так, будто дело вовсе не в том, нужны барабаны или нет, а в том, что в ситуации сложившейся исполнять музыку – какую ни возьми – смысла не имеет.
    А после добавил:
    – Может, тебе лучше сыграть своё произведение без нас? Тогда точно исполнено будет как должно…
    Крэгволот едва не швырнул гитару, но сдержал себя.
    - Мы же договорились, что попробуем ещё раз и все усилия к этому приложим! Мы все прошли через этот проклятый Хляс, прошли вместе, и поэтому то, что мы собрались сейчас сделать, должны тоже сделать вместе!
    - Согласна, - сказала Аманда. – Тогда, в Колизее, твои барабаны вдохновили всех! Кажется, что наша история сейчас напоминает ту музыку… Я хочу сказать, кто бы что сейчас ни чувствовал, находясь под гнётом прошлого, мы должны и мы можем собраться… Джо хотел бы этого. Ради Джо…
    Мало-помалу игра наладилась, всё стало получаться. Но что могло измениться с прошлого раза, когда тоже хорошо у них всё получалось?
    В исполняемом произведении наступил момент, когда ударные главную роль на себя приняли. И тут Анисион стал темп ускорять. Настолько ускорил его, что играл уже в полном одиночестве да на пределе сил своих. Но хоть это и было что-то невероятное, друзья (да и он сам) знали, что такая игра сейчас означает: чувства отчаяния и безысходности скрываются за нею, непосильным грузом прошлого порождаемые. Казалось, даже Сиццон, глядя на происходящее, вот-вот гитару с себя снимет… Ожидаемо закончилось всё тем, что барабанные палочки по сторонам разлетелись и стоящие посередине барабаны тоже.
    - Мы всё сделали, нам пора! Пора в дорогу! Думаю, вряд ли кто-то захочет остаться здесь до рассвета, которого, к тому же, в этих землях не бывает, - сказал Анисион, идя мимо разбросанных барабанов в сторону своей телеги. – Теперь-то вы довольны?! Мы сделали всё, что могли! – почти тихо и спокойно добавил.
    Крэгволот и Аманда повесили головы. Какое-то время простояв так, Крэгволот положил гитару.
    - Ничего не поделать, родная, друг Анисион прав. Мы сделали всё, что только было в наших силах… - говорил он Аманде. – Вышло из этого что-то или нет, – скорее, нет, не стоит напрасной надеждой себя тешить, – скоро узнаем…
    После сего обратился он к Сиццону:
    - Что скажешь ты, друг дорогой?
    - Да тут уж какие слова… Ну, разве что то, что тучи, которые ещё с утра над нами сходиться стали, так до сих пор дождём и не пролились, и расходиться не расходятся, - загадочно отвечал ему Сиццон. – Да и холодом со стороны Хляса повеяло…
    - Что хочешь ты сказать этим? – спросил тогда у него Крэгволот, зная, что тот никогда не говорит просто так.
    Аманда, замерев, в разговор их вслушивалась, а заодно и в себя, в ощущения свои.
    - Вот-вот, пора в путь отправляться, - подал голос Анисион.
    - А ещё то, что крики птиц доноситься стали, - продолжал Сиццон, на небо глядя. – Да вон они, летят прямо над нами…
    С надеждой вскинула голову к небу Аманда.
    - То просто воронья стая, - в стороне безразлично Анисион произнёс.
    - Прежде даже вороньего карканья слыхать не было, - Крэгволот сказал.
    Меж тем стая не пронеслась мимо, а на землю опустилась – от них недалеко.
    - А ещё звук странный слышится. Только что совсем тихий был, но теперь-то даже за вороньими криками легко расслышать его.
    И вправду… как же это так вышло, что Сиццону им об этом говорить пришлось?!
    Засиял взор Аманды, приник слухом к пространству Крэгволот; не остался безразличен на этот раз и Анисион – поднял он с земли барабан свой, чудом уцелевший, но вместо того, чтобы в мешок сунуть его, в нерешительности застыл.
    А Сиццон, сказав, по струнам гитары ударил – и аккорд возьми да и унесись вдаль – за версту, не меньше! Как будто гром раздался!

    Крэгволот, Аманда и Анисион в сторону болот глядят, откуда звук странный, протяжный доносится, и видят: лошадь буланая идёт, в телегу запряжённая, а в телеге – хочешь, верь глазам своим, хочешь, нет – старик Джо сидит, на варгане играет.
    Но только друзьям счастье забрезжило, как вновь зло раскрыло зев свой… Выросли за телегою люди чёрные – сейчас окружат её, и исчезнет всё: исчезнет видение, для того нечистью и вызванное, чтобы раны им взбередить, чтобы горечь утраты и поражения с новой силою они испытали.
    Вот-вот исчезнет… но всё никак не исчезает. И вдруг люди чёрные, которые, возникнув, в росте увеличивались, уже как будто уменьшаться начинают. Так и есть, то не чудится друзьям: стекает с них трясина болотная, и всё меньше и меньше становятся они. А как сходит трясина с них полностью, взору дети обычные являются. И тотчас отроки эти, - не успев и удивления вызвать, - бежать бросаются: телегу с обеих сторон обгоняют и с болот прочь; по полю несутся так, что, кажется, никому в свете за ними не угнаться и не остановить их.
    А варган Джо всё громче слышен. Вот только не видит старик ещё друзей своих – с закрытыми глазами он едет – перед внутренним взором его, подобно радуге, ожерелье Аманды переливается.
    Тем временем Сиццон одну за одной отправляет вдаль череды нот – череды короткие, но пронзительные, таинственные. И как будто с каждой такой чередою небо всё выше, всё светлее становится.
    - Где же ты был, старче… - Крэгволот сам себе в голос говорит, на неторопливо катящуюся телегу глядя. – Что так долго ты ехал… заждались мы тебя…
    После к друзьям поворачивается: у Аманды, которая только что слёзы ручьём проливала, глаза горят; Анисион… уж тот и очелье своё надеть успел, и барабаны на прежнем месте установить; ну, а с кудесником Сиццоном давно всё ясно: он один ни на миг духом не упал.
    Берёт Крэгволот в руки гитару да ритм – мелодичный и воинственный – музыке задаёт, который вдруг, как молния в небе, как мысль ясная, в нём рождается.
    Проснись, светлоокая Галамета!

    После ночи бессонной, но незаметно за разговорами у костра пролетевшей, отправились друзья в дорогу.
    Ехали они куда глаза глядят, - правда, как выяснилось потом, в сторону Виндогала, града стольного Галаметы – полуразрушенного и полузаброшенного в то время – пустынная дорога их вела. Анисион, Крэгволот и Аманда не переставали думать о том, что им Джо рассказал, и у каждого из них вопрос возник: как может вещь какая-нибудь (ожерелье Аманды разумелось) человека с того света вернуть? У Джо ответ на это был. Вынудив его войти в болото, люди чёрные скоро о решении своём пожалели. Прошлое вспомнив, поняли они, что погибель его надолго лишит их шанса к жизни вернуться. Вот и сделали всё, чтобы ошибку свою выправить: трясину в себя втянули – всю, как есть, до последней капли. Потому и не померли они с Буланкою, а между жизнью и смертью оказались. Но после его рассказа другое ещё стало ясно друзьям: на волоске счастье их нынешнее висело, - ведь едва не поддались они эмоциям и прежде времени от хлясских болот не ушли; чудо, что старик Джо сейчас вместе с ними, как чудо и то, что в небе над Галаметой нет больше туч, закрывающих солнце яркое.
    Едва приблизились они к Виндогалу, как отроки, уже виденные ими, на дорогу встречать их выбежали. И после впереди них мчались, возвещая всему граду весть радостную:
    - Музыканты приехали! Выходите все из домов! Музыканты приехали! Выходите!
    Не помнили отроки дня вчерашнего, того, кем совсем ещё недавно были. Но и хорошо, что не помнили, - ибо жизнь их сызнова началась.
    Люди, весть услыхав, на улицу сейчас же выходили, музыкантов приветствовали.
    - Неужто сбылося пророчество?! – один другому и сами себе говорили они. И, счастью своему не веря, от счастья же и плакали.
    - Неужто отступят болота хлясские?! Неужто болезни уйдут и земли возродятся?! Уж осталися ли те, кто до сей поры верил в это?!
    На другом конце Виндогала окружил народ музыкантов да путь им преградил. Стал прославлять их, а затем просить хотя бы один день погостить в его граде.
    Что поделать, пришлось друзьям задержаться, да и не на один день – чему, впрочем, они только рады были.

    С того и началась новая летопись светлоокой Галаметы. Тогда впервые – у неугасающего весь день и всю ночь костра – и прозвучала история о пятерых странствующих музыкантах, которую ныне мы пересказали вам.



 
 
Рейтинг: 0 66 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!