ГлавнаяПрозаЖанровые произведенияПриключения → ИНОЙ ТОТ САМЫЙ (Продолжение)

ИНОЙ ТОТ САМЫЙ (Продолжение)

ИНОЙ ТОТ САМЫЙ

бытовой сюр

(Продолжение)

БЕЗ ЧАСУ ДВА

—Ты разговаривал с Галлюцинацией? – тряс меня за плечо вагоновожатый.

Я открыл глаза. Трамвай мчал размеренно, ровно, ритмично. Слегка дребезжали стёкла на стыках параллельных рельсов и протягивал лёгкий сквозняк.

—Ты не был в Реальности? Так с кем ты разговаривал? Может ли вне Реальности что-то быть? Это ценный Опыт! Это не ты – Раймонд Моуди[1]? Что ты об этом знаешь?

 —Не знаю… Я даже не Раймонд Луллий[2].

 —Я видел: ты видел, ты разговаривал!

 —Пожалуй, мне выходить… И почему Вы со мной на «ты»?

 —Все мы на «ты», теперь и ты – «ты».

—Кто «мы»? И какое в вашем «мы» – я? – внезапное наваждение отпустило меня, – Мне выходить, спасибо, что разбудили.

—Ну, надумаете рождаться на Мальорке, Раймонд Луллий, рождайтесь… Завсегда рады! – хитрая улыбочка скользнула по его губам, – А то остались бы на три-четыре рюмочки коньячку… Рождаться эвона мука какая! Не терзали б себя понапрасну, – я заметил, что он опять перешёл на «Вы», – У нас и сигары почётным пассажирам. Кубинские, ручной свёртки! Под коньячок, а?

—Но сегодня нечётное, хоть неожиданный сервис от трамвайно-троллейбусного управления и приятен.

—Да-да, сегодня нечётное, это верно, а потому для первого и пока единственного, а стало быть и нечётного сегодняшнего пассажира у нас почётное первовведение! Ведь и число сегодня первое, и путь наш ровен и прям, как та Единица арабская, что в номере нашего маршрута «на лбу» трамвая.

 —Да не Раймонд Луллий я – «нечётный пассажир по чётным».

 —Вот и я говорю: «Рождайтесь!»

Поднадоел мне этот вагоновожатый со своим трамваем. Я встал, чтоб проследовать к дверям и… тут же упал обратно на дерматин сидения, сбитый прогремевшим в ушах голосом, как я понял, Папируса.

—Ну, велите тогда Вашему Штрихеру кланяться, мы откланяемся!

Я с секунду посоображал, удивлённый отголоском дремоты наяву, принял это за реакцию на перепад артериального давления от резкого изменения положения тела и медленно поднялся ещё раз. И голос Папируса ещё раз впечатал меня в дерматин.

 —Ну, так что, откланяться Штрихеру Вашему? Папиросочек передать? «Герцеговина Флор» у нас – знатные!

Я опять прилип к сидению: «Что за бред? Какой Штрихер? Сплю ещё?» Сознание моё барахталось в неподвижности, тогда как облучение глаз вагоновожатого, казалось, заставляло его медленно набирать обороты…

 —Наливай! – разум мой отказывался что-либо понимать, но было как-то спокойно, да и чего б не выпить с утречка, точнее – под утро? Чего отказываться, если «Shara, please» и ситуация на трезвый глаз невнятная.

 —По децилу? – обрадовано засуетился вагоновожатый, – По децилитру, то есть, проще говоря «по соточке»? Армянский у нас, «Двин»! 50 оборотов!.. вокруг центра Реальности…

 —По «взрослой», чтоб не цедить, сигару «La Aroma de Cuba» и убедительных аргументов для прессы!

 —Да-да, для прессы… Ух… добрый коньяк! Выдержка! – коньяк, сигарный дым и взаимные улыбочки пока ещё разъединяли нас, хотя коварный Брудершафт уже заулыбался из-за спины вагоновожатого, – Пресса у нас как положено – папирус, пергамент, инкрустация, печать офсетная, высокая, клише штриховое – полный стильб! Сияют наши иероглифы! Ну, – поднял он с ходу по второй, – За Сияние!

 

Меня насторожило это «клише штриховое» и вагоновожатый как бы считал мои мысли:

 —Угу, – промычал он, зажёвывая лимоном, – В порядке у нас со штрихами, но это тебе ещё предстоит… А пока глотай, закусывай, меньше думать будешь – не на кого праздно любоваться, вышагивает он уже… А то всё думаешь, думаешь, как та дичь домашняя. Поверь, она плохо заканчивает. Тебе, думаю, известно об одном Индо-дюке, индо-селезне значит, который слишком уж задумчив был? Сейчас он харчи наваривает. Ну, у него ещё всё впереди… От винта? Ну, вздрогнули!

—Чьи харчи?

 —Ну, ты дурака не валяй! Народное предание о думающем индюке весь народ знает! А хочешь послушать – слушай… Мысли-то твои известные, так чтоб понапрасну животину ментально не тиранил до бессонницы, поделюсь историей давней, к нам уже и отношения не имеющей… А к Действительности после обратимся – у нас ещё коньячку всласть…

 —Какую животину… до бессонницы?

 —Ну свою ж, ясно – Пинстиллуса Хоттабычевича. Отца-то его Хоттабычем величали, а кот он видный, его и по отчеству следует… Сослужит он ещё… Вот имя его – загадка. Кармическое?

 Я неопределённо пожал плечами.

 

—Я и говорю – загадка, – увлечённо развивал свою мысль вагоновожатый, – Если с английского, то «пин» – «булавка», а «стил» – «сталь». Он что у тебя металлург? Или металлист? Ах, да – панк? Ещё можно и «лус» перевести, как «терять». «Потерявший стальную булавку»? Он ещё и растяпа? Панкующий металлист-растяпа! В общем – этакий кот-неформал! Ну, давай по одной ещё и послушаешь…

 —А который, собственно, час? – напоминание о Пинстиллусе, навело меня на мысли о доме.

 Порядком захмелевший уже, вагоновожатый извлёк из кармана жилетки стильные часы с цепочкой.

 —«Павел Бурэ»! – похвастался он, – Наследственные! А времени… э-э… где-то два… но-о… – он прикрыл один глаз, видимо наводя резкость, – Без часу… Да так ли это важно?

 

После четырёх «взрослых» и крепкой сигары, в голове моей растеклась мгла прострации и абсолютного отсутствия… Слова собутыльника плавно заскользили в бесконечность и стали доноситься с Предела Восприятия… Даль запредельная утянула вагоновожатого, а в тумане взора выштриховался Иероглиф Сияющий! Ни то китайский, ни то японский, но я ясно понимал его! Парадоксальным образом, не владея ни одной из иероглифических грамот, я, под монотонное и нечленораздельно бормочущее для меня изложение собеседника, ясно понимал и даже видел, как наяву, какой-то обратный ракурс, изнанку жизни какую-то, так упрямо не дававшуюся мне ранее…

 

…Бескрай Мироздания, укутанный миллиардолетними наслоениями Космической Пыли… Чьи-то наглые следы на Ней, похожие на мои, вычерчивающие грациозные кренделя, как бы в поисках Чего-то, непостижимо потребного, но столь давно утраченного, что уже и не понятно – Чего? Россыпи биллиардов Сверкающих Миров, таящих свой мистический Сакрал и просящихся в ладони: «Возьми!..»

Обдувал, теребя полы одежд, ласковый Солнечный ветер: «Всё твоё, пока ждёшь… Не потеряй, дожидаясь!..»

 «Бери и дано будет!..» – пели, вторя ему, гармоничные хоралы нежных эфирных созданий, переливаясь сияниями, сродни полярным, и Пульс Вселенной поддерживал их в басах…

Отрабатывалась Гармония Мира, стремительно мчась вкруг Небесной Оси! Торжествовала Великая Наполненность в Абсолютном Смысле!

 

А на Всём на Этом – на самом экстремуме эйфории Разума, как на Высшем пике Восприятия, вызывающе панковал, теряя булавки, мой летаргический кот Пинстиллус…

 

…Трамвай катил размеренно и ровно, дребезжа стёклами на стыках рельсов. Лёгкий сквозняк трепал мои волосы, а сквозь запотевшие окна вагона вкрадывался голубеющий рассвет… Но это была жизнь уже вне меня… Я спал, прислонившись к дрожащему стеклу, в который раз обкатывая конфигурацию трамвайного маршрута… Меня не интересовало который час… Возможно, было шесть утра… или где-то без часу…

 

 

Продолжение следует


 



[1] Американский врач-реаниматор, занимающийся исследованием посмертных состояний человека. Автор бестселлеров «Жизнь после смерти», «Жизнь после жизни» и др. о пребывании человека «по ту сторону» в момент клинической смерти.

[2] Один из наиболее легендарных алхимиков 13 века, родом с о.Мальорка.

 

 

© Copyright: Урфин Джюс (Олег Мартынов), 2013

Регистрационный номер №0147674

от 17 июля 2013

[Скрыть] Регистрационный номер 0147674 выдан для произведения:

ИНОЙ ТОТ САМЫЙ

бытовой сюр

(Продолжение)

БЕЗ ЧАСУ ДВА

—Ты разговаривал с Галлюцинацией? – тряс меня за плечо вагоновожатый.

Я открыл глаза. Трамвай мчал размеренно, ровно, ритмично. Слегка дребезжали стёкла на стыках параллельных рельсов и протягивал лёгкий сквозняк.

—Ты не был в Реальности? Так с кем ты разговаривал? Может ли вне Реальности что-то быть? Это ценный Опыт! Это не ты – Раймонд Моуди[1]? Что ты об этом знаешь?

 —Не знаю… Я даже не Раймонд Луллий[2].

 —Я видел: ты видел, ты разговаривал!

 —Пожалуй, мне выходить… И почему Вы со мной на «ты»?

 —Все мы на «ты», теперь и ты – «ты».

—Кто «мы»? И какое в вашем «мы» – я? – внезапное наваждение отпустило меня, – Мне выходить, спасибо, что разбудили.

—Ну, надумаете рождаться на Мальорке, Раймонд Луллий, рождайтесь… Завсегда рады! – хитрая улыбочка скользнула по его губам, – А то остались бы на три-четыре рюмочки коньячку… Рождаться эвона мука какая! Не терзали б себя понапрасну, – я заметил, что он опять перешёл на «Вы», – У нас и сигары почётным пассажирам. Кубинские, ручной свёртки! Под коньячок, а?

—Но сегодня нечётное, хоть неожиданный сервис от трамвайно-троллейбусного управления и приятен.

—Да-да, сегодня нечётное, это верно, а потому для первого и пока единственного, а стало быть и нечётного сегодняшнего пассажира у нас почётное первовведение! Ведь и число сегодня первое, и путь наш ровен и прям, как та Единица арабская, что в номере нашего маршрута «на лбу» трамвая.

 —Да не Раймонд Луллий я – «нечётный пассажир по чётным».

 —Вот и я говорю: «Рождайтесь!»

Поднадоел мне этот вагоновожатый со своим трамваем. Я встал, чтоб проследовать к дверям и… тут же упал обратно на дерматин сидения, сбитый прогремевшим в ушах голосом, как я понял, Папируса.

—Ну, велите тогда Вашему Штрихеру кланяться, мы откланяемся!

Я с секунду посоображал, удивлённый отголоском дремоты наяву, принял это за реакцию на перепад артериального давления от резкого изменения положения тела и медленно поднялся ещё раз. И голос Папируса ещё раз впечатал меня в дерматин.

 —Ну, так что, откланяться Штрихеру Вашему? Папиросочек передать? «Герцеговина Флор» у нас – знатные!

Я опять прилип к сидению: «Что за бред? Какой Штрихер? Сплю ещё?» Сознание моё барахталось в неподвижности, тогда как облучение глаз вагоновожатого, казалось, заставляло его медленно набирать обороты…

 —Наливай! – разум мой отказывался что-либо понимать, но было как-то спокойно, да и чего б не выпить с утречка, точнее – под утро? Чего отказываться, если «Shara, please» и ситуация на трезвый глаз невнятная.

 —По децилу? – обрадовано засуетился вагоновожатый, – По децилитру, то есть, проще говоря «по соточке»? Армянский у нас, «Двин»! 50 оборотов!.. вокруг центра Реальности…

 —По «взрослой», чтоб не цедить, сигару «La Aroma de Cuba» и убедительных аргументов для прессы!

 —Да-да, для прессы… Ух… добрый коньяк! Выдержка! – коньяк, сигарный дым и взаимные улыбочки пока ещё разъединяли нас, хотя коварный Брудершафт уже заулыбался из-за спины вагоновожатого, – Пресса у нас как положено – папирус, пергамент, инкрустация, печать офсетная, высокая, клише штриховое – полный стильб! Сияют наши иероглифы! Ну, – поднял он с ходу по второй, – За Сияние!

 

Меня насторожило это «клише штриховое» и вагоновожатый как бы считал мои мысли:

 —Угу, – промычал он, зажёвывая лимоном, – В порядке у нас со штрихами, но это тебе ещё предстоит… А пока глотай, закусывай, меньше думать будешь – не на кого праздно любоваться, вышагивает он уже… А то всё думаешь, думаешь, как та дичь домашняя. Поверь, она плохо заканчивает. Тебе, думаю, известно об одном Индо-дюке, индо-селезне значит, который слишком уж задумчив был? Сейчас он харчи наваривает. Ну, у него ещё всё впереди… От винта? Ну, вздрогнули!

—Чьи харчи?

 —Ну, ты дурака не валяй! Народное предание о думающем индюке весь народ знает! А хочешь послушать – слушай… Мысли-то твои известные, так чтоб понапрасну животину ментально не тиранил до бессонницы, поделюсь историей давней, к нам уже и отношения не имеющей… А к Действительности после обратимся – у нас ещё коньячку всласть…

 —Какую животину… до бессонницы?

 —Ну свою ж, ясно – Пинстиллуса Хоттабычевича. Отца-то его Хоттабычем величали, а кот он видный, его и по отчеству следует… Сослужит он ещё… Вот имя его – загадка. Кармическое?

 Я неопределённо пожал плечами.

 

—Я и говорю – загадка, – увлечённо развивал свою мысль вагоновожатый, – Если с английского, то «пин» – «булавка», а «стил» – «сталь». Он что у тебя металлург? Или металлист? Ах, да – панк? Ещё можно и «лус» перевести, как «терять». «Потерявший стальную булавку»? Он ещё и растяпа? Панкующий металлист-растяпа! В общем – этакий кот-неформал! Ну, давай по одной ещё и послушаешь…

 —А который, собственно, час? – напоминание о Пинстиллусе, навело меня на мысли о доме.

 Порядком захмелевший уже, вагоновожатый извлёк из кармана жилетки стильные часы с цепочкой.

 —«Павел Бурэ»! – похвастался он, – Наследственные! А времени… э-э… где-то два… но-о… – он прикрыл один глаз, видимо наводя резкость, – Без часу… Да так ли это важно?

 

После четырёх «взрослых» и крепкой сигары, в голове моей растеклась мгла прострации и абсолютного отсутствия… Слова собутыльника плавно заскользили в бесконечность и стали доноситься с Предела Восприятия… Даль запредельная утянула вагоновожатого, а в тумане взора выштриховался Иероглиф Сияющий! Ни то китайский, ни то японский, но я ясно понимал его! Парадоксальным образом, не владея ни одной из иероглифических грамот, я, под монотонное и нечленораздельно бормочущее для меня изложение собеседника, ясно понимал и даже видел, как наяву, какой-то обратный ракурс, изнанку жизни какую-то, так упрямо не дававшуюся мне ранее…

 

…Бескрай Мироздания, укутанный миллиардолетними наслоениями Космической Пыли… Чьи-то наглые следы на Ней, похожие на мои, вычерчивающие грациозные кренделя, как бы в поисках Чего-то, непостижимо потребного, но столь давно утраченного, что уже и не понятно – Чего? Россыпи биллиардов Сверкающих Миров, таящих свой мистический Сакрал и просящихся в ладони: «Возьми!..»

Обдувал, теребя полы одежд, ласковый Солнечный ветер: «Всё твоё, пока ждёшь… Не потеряй, дожидаясь!..»

 «Бери и дано будет!..» – пели, вторя ему, гармоничные хоралы нежных эфирных созданий, переливаясь сияниями, сродни полярным, и Пульс Вселенной поддерживал их в басах…

Отрабатывалась Гармония Мира, стремительно мчась вкруг Небесной Оси! Торжествовала Великая Наполненность в Абсолютном Смысле!

 

А на Всём на Этом – на самом экстремуме эйфории Разума, как на Высшем пике Восприятия, вызывающе панковал, теряя булавки, мой летаргический кот Пинстиллус…

 

…Трамвай катил размеренно и ровно, дребезжа стёклами на стыках рельсов. Лёгкий сквозняк трепал мои волосы, а сквозь запотевшие окна вагона вкрадывался голубеющий рассвет… Но это была жизнь уже вне меня… Я спал, прислонившись к дрожащему стеклу, в который раз обкатывая конфигурацию трамвайного маршрута… Меня не интересовало который час… Возможно, было шесть утра… или где-то без часу…

 

 

Продолжение следует


 



[1] Американский врач-реаниматор, занимающийся исследованием посмертных состояний человека. Автор бестселлеров «Жизнь после смерти», «Жизнь после жизни» и др. о пребывании человека «по ту сторону» в момент клинической смерти.

[2] Один из наиболее легендарных алхимиков 13 века, родом с о.Мальорка.

 

 

 
Рейтинг: 0 497 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!