Темперамент и характер А.П.Чехова

Антон Павлович был человеком принципиальным. Однажды выработав для себя определенные правила жизни, он никогда не нарушал их. Например, он не лгал, не жаловался, не просил взаймы, даже при крайней нужде.
А.П.Чехов - (17 (29) января 1860, Таганрог, Екатеринославская губерния (теперь Ростовская область), Российская империя — 2 (15) июля 1904, Баденвайлер, Германская империя[6][7]) — русский писатель, прозаик, драматург, врач.
Классик мировой литературы. По профессии врач. Почётный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности (1900—1902). Один из самых известных драматургов мира. Его произведения переведены более чем на сто языков. Его пьесы, в особенности «Чайка», «Три сестры» и «Вишнёвый сад», на протяжении более ста лет ставятся во многих театрах мира.
За 25 лет творчества Чехов создал более пятисот различных произведений (коротких юмористических рассказов, серьёзных повестей, пьес), многие из которых стали классикой мировой литературы.
Особенное внимание обратили на себя «Степь», «Скучная история», «Дуэль», «Палата № 6», «Дом с мезонином», «Душечка», «Попрыгунья», «Рассказ неизвестного человека», «Мужики», «Человек в футляре», «В овраге», «Детвора», «Драма на охоте»; из пьес: «Иванов», «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишнёвый сад».
ФВЭЛ - психотип «чехов»( психологический портрет из книги А.Ю.Афанасьева
«Великие поэты и писатели»,
Антон Павлович Чехов 
Носитель психического типа «чехов» – внешне привлекательный, часто красивый, неэмоциональный, доброжелательный человек. Он – демократ по убеждению и больше оптимист, чем пессимист по мироощущению. Свобода как философская ценность имеет определяющее значение в его мировоззрении. Данное слово, благородство, честь, личностное достоинство для него очень значимы в отношениях с другими людьми. Плотские удовольствия, праздничное застолье, материальное благополучие важны не менее, чем духовные и социальные ценности. Часто такого человека называют баловнем судьбы, любимцем женщин (красив и телом и душой!)
Внутренняя установка: деньги, плотские наслаждения правят миром. Много денег не бывает. Свобода – великая ценность, красота и любовь спасают мир, человеческая жизнь бесценна, люди должны любить и уважать друг друга. Бесстрастие и стабильность в проявлении эмоций - стиль общения; недопустимо проявление сильных чувств и эмоций, страшно на людях пережить глубокие бурлящие внутри душевные состояния.
Черты проявления внутренней установки в характере и поведении человека, носителя типа «чехов»: склонность к накопительству, к коллекционированию и роскоши, к излишествам в еде, явная потребность в удовлетворении плотских удовольствий; прижимистость, «толстокожесть», праздность, основательность в местах постоянного проживания, стремление иметь в собственности недвижимость, дорогие авто, драгоценности, добротную одежду, обувь, аксессуары и т.д.; эмоциональная сухость (скованный смех, нервные слезы), неадекватность в эмоциональных проявлениях, наличие единственного (как правило) объекта страсти и любви, «стеклянный» взгляд, изнуряющий контроль эмоционального состояния людей из значимого окружения; очень глубоко спрятанные чувства; тяга к искусству, тайные занятия и пробы себя в поэзии, литературе, музыке, живописи, театре и т.д.
По призванию человек типа «чехов» – учитель, риэлтор, адвокат, писатель, менеджер, юрист, политик, коллекционер, философ, управляющий в туристическом бизнесе, шеф-повар, артист кино, художник, дизайнер и др.
 
Антон Павлович Чехов( психологический портрет из книги А.Ю.Афанасьева
«Великие поэты и писатели» )
 
По своему значению для всего литературного и нелитературного мира Чехов стремительно приблизился в те дни к кумирам русской культуры – Толстому и Достоевскому. И это несмотря на отсутствие в его творениях зажигающей проповеди, всякой тени учительства. «Буду держаться той рамки, которая ближе сердцу и уже испытана людьми, посильней и поумней меня. Рамка эта – абсолютная свобода человека, свобода от насилия, от предрассудков, невежества, черта, свобода от страстей и прочее», - писал Антон Павлович в другом письме.
Он писал: «Я одинаково не питаю особого пристрастия ни к жандармам, ни к мясникам, ни к ученым, ни к писателям, ни к молодежи. Форму и ярлык я считаю предрассудком. Моя святая святых - это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютная свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две не выражались».
Чехов был красив, красив сочной мужественной красотой. Об этом говорили женщины, хорошо его знавшие и вниманием красивых молодых мужчин не обделенные.
Писатель Александр Иванович Куприн находил такое сочетание загадочным, он писал, что Чехов «мог быть добрым и щедрым не любя, ласковым и участливым - без привязанности, благодетелем - не рассчитывая на благодарность. И в этих чертах, которые всегда оставались неясными для окружающих, кроется, может быть, главная разгадка его личности».
О том же, только в других выражениях, сообщали люди, хорошо Чехова знавшие: «Его всегдашнее спокойствие, ровность, внешний холод какой-то, казавшейся непроницаемой броней, окружали его личность. Казалось, что этот человек тщательно бережет свою душу от постороннего глаза. Но это не та скрытность, когда человек сознательно прячет что-то такое, что ему неудобно показать и выгодней держать под прикрытием».
Именно природная утонченная сдержанность Чехова задала темы, тональность второго и последнего периода чеховского писательства, одновременно сделав Чехова крупнейшим реформатором театрального искусства. Суть реформы заключалась в том, что с его драматургии начался, по точному выражению, «театр настроений». Это театр - без фабулы, пафоса, назидательности, он - лишь приглушенное почти до ультразвука излучение и взаимодействие эмоций, акварель переживаний. И тут излишне говорить, сколь трудным оказался чеховский театр для восприятия и исполнения. Часто не принимали драматурга большие актеры. Впрочем, взаимно. Одна хорошо знавшая театральный мир тех времен писательница считала, что Чехов «не любил ничего пафосного, а свои переживания и своих героев целомудренно оберегал от красивых выражений, пафоса и художественных поз. В этом он, может быть, даже доходил до крайности, это заставляло его не воспринимать трагедии. Между прочим, он никогда не чувствовал М.Н.Ермолову, как и ей не был Чехов близок как писатель. Это было два полюса: реализм жизненный и реализм романтический».
Современники часто отказывали Чехову в таланте любви, утверждая, что в жизни писателя не было большой любви. 
Вместе с тем, глубоко заблуждались те, кто говорил, что в жизни Чехова не было большой любви: она была! Чехов любил и был любим, только роман его с Ликой Мизиновой протекал в специфической для их характеров форме.
Они познакомились при необычных и в то же время характерных обстоятельствах. Когда Лика Мизинова впервые попала в дом Чеховых и хозяина повели с ней знакомиться, внезапно выяснилось, что гостья пропала, и ее лишь случайно обнаружили спрятавшейся за вешалкой. Казалось, чего было бояться этой необычайно красивой девушке при встрече с молодым, лишь начинавшим приобретать известность, писателем? Однако, как бы там ни было, знакомство Антона Чехова и Лидией Мизиновой состоялось. Время делало их отношения все теснее, но сам роман начался лишь три года спустя после их знакомства. Личная переписка между ними - единственное полновесное свидетельство их любви, и тот, кто хотел бы проследить ее историю во всех тонкостях и нюансах, должен обратиться непосредственно к ней. Мы же ограничимся лишь несколькими цитатами.
Роман между Чеховым и Мизиновой, лучше всего охарактеризовать как роман-хихиканье. Оба были людьми жизнерадостными, веселыми. Чехов склонен был к добродушному иронизированию. Лика так же не чуждалась шутки, хотя и с известной долей яда. Поэтому общий шутливый тон, которым они окрасили свои отношения, был достаточно удобен для обоих. Иное дело, что когда отношения вступили в ту фазу, которая требует открытой речи, они так и не смогли преодолеть эту хихикающую интонацию и прямо слово «люблю» никогда не было произнесено. Трагизм их романа, заключался в том, что у Чехова не хватало духу для произнесения заветного слова: оно отсутствовало по природной сухости в его словаре. А Лидии Мизиновой известно было это слово, но не хватало духу его произнести. Так, хихикая, и двигались они навстречу друг другу, в пути мучительно пополняя словарь и собираясь с духом.
Динамика и специфика их романа хорошо просматривается в личной переписке. Сначала она написала ему в присущем себе несколько манерном, но эмоционально открытом стиле. Он ответил в своей манере: спокойно, суховато, иронично. Она обиделась и написала: «Ваши письма, Антон Павлович, возмутительны. Вы напишете целый лист, а там окажется всего только три слова, да к тому же глупейших». Упрекнув Чехова в эмоциональной неадекватности, Мизинова по слабохарактерности все-таки не решилась настаивать на своем стиле выражения и несколько снизила тон, хотя и не сделала его тождественным чеховскому хихиканью. Так они и переписывались, говоря о своей любви лишь в шутовской, ехидной манере, хотя и не без взбрыкивания с ее стороны: «Право, я заслуживаю с Вашей стороны немного большего, чем это шуточно-насмешливое отношение, какое получаю. Если бы Вы знали, как мне иногда не до шуток».
С момента их знакомства прошло три года, прежде чем Чехов попробовал разжать сведенный природным холодом рот и прямо сказать о своих чувствах. Он написал: «Увы, я уже старый молодой человек, любовь моя не солнце и не делает весны ни для меня, ни для той птицы, которую я люблю». Однако Чехов не был бы самим собой, если бы, испугавшись чуждой себе прямоты речи, вслед не зачеркнул приведенные строки ёрнической цитатой из романса: «Лика, не тебя так пылко я люблю! Люблю в тебе я прошлое страданье и молодость погибшую мою».
Сразу не найдясь, что сказать на это странное полупризнание, Мизинова адекватно ответила лишь ШЕСТЬ ЛЕТ спустя. Начав зеркально цитатой из романса:
«Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь погубя,
Знаю одно, что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы
Все для тебя!!!»
Она далее приписала: «Я могла написать это восемь лет тому назад, а пишу сейчас, и напишу через 10 лет». К сожалению, ответ Мизиновой так безнадежно опоздал, что о продолжении диалога к тому моменту не могло быть и речи. Как и по эмоциональной линии, сложно складывались отношения между Чеховым и Мизиновой по линии воли, духа. «Слабохарактерная» (по наблюдениям окружающих) Лика болезненно воспринимала чеховские шуточки на свой счет. «Я отлично знаю, что если Вы и скажете или сделаете что-нибудь обидное, то совсем не из желания это сделать нарочно, а просто потому, что Вам решительно все равно, как примут то, что Вы сделаете», - писала она, задним числом осознавая беззлобность шуток Чехова. Но задним числом! Поначалу ей, мнительной, казалось, что постоянные шуточки, расточаемые по ее адресу, ничего не подозревающим, душевно здоровым Чеховым, таят в себе оскорбительный подтекст. Она в ответ взрывалась и начинала говорить гадости. Он недоумевал и заводил речь о ее «дурном характере», что было чистой правдой. Осложняло положение и то, что Мизинова, сама, будучи человеком недоверчивым и непостоянным, сомневалась в серьезности и глубине чувств Чехова, а внешняя его холодность невольно подкармливала ее подозрения.
Здесь, оторвавшись на некоторое время от переписки, следует заметить, что кроме нее сохранился еще один памятник этой любви - рассказ «Ариадна», где, правда, изложен только чеховский взгляд на проблемы их взаимоотношений. Однако, подписав одно из писем к Чехову именем Ариадна, Мизинова засвидетельствовала достоверность рассказа и, видимо, признала справедливость той нелицеприятной характеристики, что дал ей в рассказе Чехов. Судя по «Ариадне», суть претензий Чехова к Лике заключалась в следующем: «По прекрасному лицу и прекрасным формам я судил о душевной организации, и каждое, слово Ариадны, каждая улыбка восхищали меня, подкупали и заставляли предполагать в ней возвышенную душу. Она была ласкова, разговорчива, весела, проста в обращении, поэтично верила в бога, поэтично рассуждала о смерти, и в ее душевном складе было такое богатство оттенков, что даже своим недостаткам она могла придавать какие-то особенные, милые свойства... Моя любовь, мое поклонение трогали Ариадну, умиляли ее, и ей страстно хотелось быть тоже очарованной, как я, и отвечать мне тоже любовью. Ведь это так поэтично! Но любить по-настоящему, как я, она не могла, так как была холодна и уже достаточно испорчена. В ней уже сидел бес, который день и ночь шептал ей, что она очаровательна, божественна. И она, определенно не знавшая, для чего собственно она создана и для чего ей дана жизнь, воображала себя в будущем не иначе, как очень богатой и знатной. Ей грезились балы, скачки, ливреи, роскошная гостиная, свой салон и целый рой графов, князей, посланников, знаменитых художников и артистов, - и все это поклоняется ей и восхищается ее красотой и туалетами... Эта жажда власти и личных успехов, и эти постоянные мысли все в одном направлении расхолаживают людей, и Ариадна была холодна: и ко мне, и к природе, и к музыке... Она мечтала о титуле, о блеске, но, в тоже время, ей не хотелось упустить и меня. Как там ни мечтай о посланниках, а все же сердце не камень, и жаль бывает своей молодости. Ариадна старалась влюбиться, делала вид, что любит, и даже клялась мне в любви. Но я человек нервный, чуткий; когда меня любят, то я чувствую это даже на расстоянии, без уверений и клятв, тут же веяло на меня холодом, и когда она говорила мне о любви, то мне казалось, что я слышу пение металлического соловья. Ариадна сама чувствовала, что у нее не хватает пороху, ей было досадно, и я не раз видел, как она плакала...
Затем любовь моя вступила в свой последний фазис, в свою последнюю четверть. «Будьте прежним дусей, любите меня немножко, - говорила Ариадна, склонясь ко мне, - Вы угрюмы и рассудительны, боитесь отдаться порыву и все думаете о последствиях, а это скучно. Ну, прошу вас, умоляю, будьте ласковы!.. Мой чистый, мой святой, мой милый, я вас так люблю!»
Я стал ее любовником. По крайней мере, с месяц я был, как сумасшедший, испытывая один восторг. Держать в объятиях молодое, прекрасное тело, наслаждаться им, чувствовать всякий раз пробудившись от сна, ее теплоту и вспоминать, что она тут, она, моя Ариадна, - о, к этому нелегко привыкнуть! Но я все-таки привык и мало-помалу стал относиться к своему новому положению сознательно. Прежде всего, я понял, что Ариадна, как и прежде, не любила меня. Но ей хотелось любить серьезно, она боялась одиночества, а главное, - я был молод, здоров, крепок, она же была чувственна, как все вообще холодные люди. Мы оба делали вид, что сошлись по взаимной страстной любви. Затем я понял кое-что и другое...
Главным, так сказать, основным свойством этой женщины, было изумительное лукавство. Она хитрила постоянно, каждую минуту, по-видимому, без всякой надобности, а как бы по инстинкту, по тем побуждениям, по каким воробей чирикает или таракан шевелит усами. Она хитрила со мной, с лакеями, с портье, с торговцами в магазинах, со знакомыми; без кривлянья и ломанья не обходился ни один разговор, ни одна встреча. Нужно было войти в наш номер мужчине, - кто бы он ни был, гарсон или барон, - как она меняла взгляд, выражение, голос и даже контуры ее фигуры менялись...
И все это для того, чтобы нравиться, иметь успех, быть обаятельной! Она просыпалась каждое утро с единственной мыслью: «Нравиться!» И это было целью и смыслом ее жизни. Если бы я сказал ей, что на такой-то улице в таком-то доме живет человек, которому она не нравится, то это заставило бы ее серьезно страдать...
Часто, глядя, как она спит, или ест, или старается придать своему взгляду наивное выражение, я думал: для чего же даны ей богом эта необыкновенная красота, грация, ум? Неужели для того только, чтобы валяться в постели, есть и лгать, лгать без конца? Да и была ли она умна? Она боялась трех свечей, тринадцатого числа, приходила в ужас от сглаза и дурных снов, о свободной любви, и вообще, о свободе толковала, как старая богомолка, уверяла, что Болеслав Маркевич лучше Тургенева. Но она была дьявольски хитра и остроумна, и в обществе умела казаться очень образованным, передовым человеком.
Ей ничего не стоило даже в веселую минуту оскорбить прислугу, убить насекомое; она любила бои быков, любила читать про убийства и сердилась, когда подсудимых оправдывали.
Я находился в положении того жадного, страстного корыстолюбца, который вдруг открыл бы, что все его червонцы фальшивы. Чистые, грациозные образы, которые так долго лелеяло мое воображение, подогреваемое любовью, мои планы, надежды, мои воспоминания, взгляды мои на любовь и женщину - все это теперь смеялось надо мной и показывало мне язык».
Как мы знаем, клясться Чехову в любви Мизинова начала лишь много лет спустя окончания их романа, а в остальном рассказ «Ариадна» безукоризненно точен, причем, в нем с поразительной полнотой воспроизведена не просто отдельная личность, но и тип очаровательной хищницы. Верно в нем и то, что, будучи чувственны и чувствительны, женщины этого типа (психотип «дюма») в глубине своего существа совершенно холодны и в силу своей слабохарактерности скорее жаждут любви, чем способны на это чувство. Однако игра их в любовь безукоризненна, и, как сказано в рассказе, только «нервность», «чуткость» рафинированной эмоциональности Чехова позволили ему почувствовать колодезную температуру подкладки, обращенных на него якобы горячих чувств.
Но вернемся к хронологии. Не дождавшись от Чехова открытого и прямого признания в любви, Лика «с досады» и чтобы подтолкнуть события, начала демонстративно флиртовать с художником Исааком Ильичем Левитаном. Чехов, для которого такой стиль отношений был совершенно неприемлем, смертельно оскорбился и сделался еще холодней. Правда, спустя некоторое время, видимо произошло объяснение, и отношения восстановились. Они даже собрались вместе поехать на Кавказ, но поездка расстроилась. И с этого момента начался закат их любви, они дали друг другу все, что могли. Вдоволь намучившись, усталые, опустошенные, они обменялись прощальными полупризнаниями. Чехов писал: «В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов, и помогите мне крепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею. Воображаю, как злорадно торжествуете и как демонски хохочете Вы, читая эти строки... Ах, я, кажется, пишу глупости. Порвите это письмо. Извините, что письмо так неразборчиво написано, и не показывайте его никому. Ах, ах!».
Лика отвечала: «А как бы я хотела (если бы могла) затянуть аркан покрепче! Да не по Сеньке шапка! В первый раз в жизни мне так не везет!»
Дальше их пути окончательно разошлись. Но они оба до конца дней хранили и благодарную память друг о друге, и скорбь о разлуке…
Может показаться, что историю любви между Чеховым и Мизиновой следует отнести к разряду неудачных. Так считали все: люди, их хорошо знавшие, исследователи чеховского творчества – все спорили лишь о том, кто виноват, кто любил, а кто не откликнулся на чувство. И были неправы. Ошибка заключается в том, что к удачным принято относить лишь те романы, что заканчиваются законным браком, благополучно тянущимся до гробовой доски. Но это заблуждение. Любовь - удача, когда она плодотворна, когда она обогащает; все остальное - от лукавого. И роман между Чеховым и Мизиновой - наглядный тому пример.
К сожалению, каких-либо свидетельств значительных перемен, произошедших под влиянием Чехова во внутреннем мире Лики Мизиновой, история для нас не сохранила. Но сам факт ее, пусть запоздалого, открытого признания Чехову в любви говорит о многом, о том, что их знакомство не прошло для Мизиновой даром, придало ей так не хватавшей прежде, решительности, укрепило вечно колеблемый дух.
Что касается доказательств глубоких перемен в душе Чехова, вызванных Ликой, то их наберется великое множество, не меньше тома. Специалисты обратили внимание, что к середине 90-х годов, т.е. ко времени заката их романа, у Чехова наступил качественно новый период творчества, прорезался новый голос. Но нас в данном случае интересует не столько то, что этот период освящен необычайно глубокими и сильными творениями, а прежде всего то, что под пером писателя бурно и широко зазвучала практически запретная для него - ТЕМА ЛЮБВИ. Однажды Чехов настолько преодолел свою эмоциональную скованность, что даже вынес слово «любовь» в заголовок ( рассказ «О любви»). Такой заголовок для него - верх свободы чувств. В этот период, кроме рассказа «О любви», написаны: «Дом с мезонином», «Ариадна», «Дама с собачкой», «Чайка». Под новую для себя тему Чехов даже коренным образом переделал почти написанные «Три года», наполнив любовной проблематикой произведение, прежде целиком посвященное сценам из купеческого быта.
Исследователи обычно соотносили с Мизиновой в творчестве Чехова лишь то, что в «Чайке» или «Ариадне» напрямую связывалось с ее биографией или чертами характера. Но в действительности ее влияние было неизмеримо значительней. Лика - не сказать открыла для Чехова тему любви, она ему ее «разрешила». Именно благодаря Лике, он смог заговорить не только о чувствах, вызванных непосредственно ею, но и о своих увлечениях, предшествовавших и последовавших за их романом. Мизинова, конечно, не научила Чехова чувствовать, но разжала сведенный холодом рот, научила открыто, естественно и громко говорить о своих переживаниях.
Эмоциональная раскованность, порожденная романом с Ликой Мизиновой, сказалась и на жизни Чехова. Он рискнул решиться на брак, женившись на актрисе МХАТа, Ольге Книппер, причем, его письма к жене дышат такой страстью, какой не знает все его предыдущее эпистолярное наследие. Однако были внешние обстоятельства, которые внесли боль и хаос в жизнь семьи Чехова. Беременность жены чрезвычайно обрадовала писателя, он ходил окрыленный, придумывая для своего ребенка все новые, одно лучше другого имена. Но… случился выкидыш, и, Чехов нравственно и физически потух. Кроме того, Книппер, как актриса, много гастролировала, большую часть времени проводила в разлуке с мужем, и это обстоятельство также не могло не отразиться на характере их отношений и на состоянии Чехова. Он быстро угасал, туберкулезный процесс разрастался, поездка в Германию на лечение ничего не дала, и летом 1904 года Чехова не стало. Не стало писателя, которого Толстой назвал «Пушкиным – в прозе».
***
А.П.Чехов
Темпераменты
Сангвиник. Все впечатления действуют на него легко и быстро: отсюда, говорит Гуфеланд, происходит легкомыслие... В молодости он bébé (малыш) и Spitzbube . Грубит учителям, не стрижется, не бреется, носит очки и пачкает стены. Учится скверно, но курсы оканчивает. Родителей не почитает. Когда богат, франтит; будучи же убогим, живет по-свински. Спит до двенадцати часов, ложится в неопределенное время. Пишет с ошибками. Для любви одной природа его на свет произвела: только тем и занимается, что любит. Всегда не прочь нализаться до положения риз; напившись вечером до зеленых чёртиков, утром встает как встрепанный, с чуть заметной тяжестью в голове, не нуждаясь в «similia similibus curantur» (Подобное лечится подобным). Женится нечаянно. Вечно воюет с тещей. С родней в ссоре. Врет напропалую. Ужасно любит скандалы и любительские спектакли. В оркестре он — первая скрипка. Будучи легкомысленен, либерален. Или вовсе никогда ничего не читает, или же читает запоем. Газеты любит и сам не прочь погазетничать. Почтовый ящик юмористических журналов выдуман исключительно для одних только сангвиников. Постоянен в своем непостоянстве. На службе он чиновник особых поручений или что-либо подобное. В гимназии преподает словесность. Редко дослуживается до действительного статского советника; дослужившись же, делается флегматиком и иногда холериком. Шалопаи, прохвосты и брандахлысты — сангвиники. Спать в одной комнате с сангвиником не рекомендуется: всю ночь анекдоты рассказывает, а за неимением анекдотов, ближних осуждает или врет. Умирает от болезней органов пищеварения и преждевременного истощения.Женщина-сангвиник — самая сносная женщина, если она не глупа.Холерик. Желчен и лицом желто-сер. Нос несколько крив, и глаза ворочаются в орбитах, как голодные волки в тесной клетке. Раздражителен. За укушение блохи или укол булавкой готов разорвать на клочки весь свет. Когда говорит, брызжет и показывает свои коричневые или очень белые зубы. Глубоко убежден, что зимой «чёрт знает как холодно», а летом «чёрт знает как жарко...». Еженедельно меняет кухарок. Обедая, чувствует себя очень скверно, потому что всё бывает пережарено, пересолено... Большею частью холостяк, а если женат, то запирает жену на замок. Ревнив до чёртиков. Шуток не понимает. Всё терпеть не может. Газеты читает только для того, чтобы ругнуть газетчиков. Еще во чреве матери был убежден в том, что все газеты врут. Как муж и приятель — невозможен; как подчиненный — едва ли мыслим; как начальник — невыносим и весьма нежелателен. Нередко, к несчастью, он педагог: преподает математику и греческий язык. В одной комнате спать с ним не советую: всю ночь кашляет, харкает и громко бранит блох. Услышав ночью пение котов или петухов, кашляет и дребезжащим голосом посылает лакея на крышу поймать и, во что бы то ни стало, задушить певца. Умирает от чахотки или болезней печени.Женщина-холерик — чёрт в юбке, крокодил.
Флегматик. Милый человек (я говорю, разумеется, не про англичанина, а про российского флегматика). Наружность самая обыкновенная, топорная. Вечно серьезен, потому что лень смеяться. Ест когда и что угодно; не пьет, потому что боится кондрашки, спит 20 часов в сутки. Непременный член всевозможных комиссий, заседаний и экстренных собраний, на которых ничего не понимает, дремлет без зазрения совести и терпеливо ожидает конца. Женится в 30 лет при помощи дядюшек и тетушек. Самый удобный для женитьбы человек: на всё согласен, не ропщет и покладист. Жену величает душенькой. Любит поросеночка с хреном, певчих, всё кисленькое и холодок. Фраза «Vanitas vanitatum et omnia vanitas» (Суета сует и всяческая суета)(Чепуха чепух и всяческая чепуха) выдумана флегматиком. Бывает болен только тогда, когда его избирают в присяжные заседатели. Завидев толстую бабу, кряхтит, шевелит пальцами и старается улыбнуться. Выписывает «Ниву» и сердится, что в ней не раскрашивают картинок и не пишут смешного. Пишущих считает людьми умнейшими и в то же время вреднейшими. Жалеет, что его детей не секут в гимназии, и сам иногда не прочь посечь. На службе счастлив. В оркестре он — контрабас, фагот, тромбон. В театре — кассир, лакей, суфлер и иногда pour manger (ради хлеба) актер. Умирает от паралича или водянки.Женщина-флегматик — это слезливая, пучеглазая, толстая, крупичатая, сдобная немка. Похожа на куль с мукою. Родится, чтобы со временем стать тещей. Быть тещей — ее идеал.
Меланхолик. Глаза серо-голубые, готовые прослезиться. На лбу и около носа морщинки. Рот несколько крив. Зубы черные. Склонен к ипохондрии. Вечно жалуется на боль под ложечкой, колотье в боку и плохое пищеварение. Любимое занятие — стоять перед зеркалом и рассматривать свой вялый язык. Думает, что слаб грудью и нервен, а потому ежедневно пьет вместо чая декокт и вместо водки — жизненный эликсир. С прискорбием и со слезами в голосе уведомляет своих ближних, что лавровишневые и валериановые капли ему уже не помогают... Полагает, что раз в неделю не мешало бы принимать слабительное. Давно уже порешил, что его не понимают доктора. Знахари, знахарки, шептуны, пьяные фельдшера, иногда повивальные бабки — первые его благодетели. Шубу надевает в сентябре, снимает в мае. В каждой собаке подозревает водобоязнь, а с тех пор, как его приятель сообщил ему, что кошка в состоянии задушить спящего человека, видит в кошках непримиримых врагов человечества. Духовное завещание у него давно уже готово. Божится и клянется, что ничего не пьет. Изредка пьет теплое пиво. Женится на сиротке. Тещу, если она у него есть, величает прекраснейшей и мудрейшей особой; наставления ее выслушивает молча, склонив голову набок; целовать ее пухлые, потные, пахнущие огуречным рассолом руки считает своей священнейшей обязанностью. Ведет деятельную переписку с дяденьками, тетеньками, крестной мамашей и друзьями детства. Газет не читает. Читал когда-то «Московские ведомости», но, чувствуя при чтении этой газеты тяжесть под ложечкой, сердцебиение и муть в глазах, он бросил ее. Втихомолку читает Дебе и Жозана. Во время ветлянской чумы пять раз говел. Страдает слезотечением и кошмарами. На службе не особенно счастлив: далее помощника столоначальника не дотянет. Любит «Лучинушку». В оркестре он — флейта и виолончель. Вздыхает день и ночь, а потому спать с ним в одной комнате не советую. Предчувствует потопы, землетрясение, войну, конечное падение нравственности и собственную смерть от какой-нибудь ужасной болезни. Умирает от пороков сердца, лечения знахарей и зачастую от ипохондрии.Женщина-меланхолик — невыносимейшее, беспокойнейшее существо. Как жена — доводит до отупения, до отчаяния и самоубийства. Тем только и хороша, что от нее избавиться нетрудно: дайте ей денег и спровадьте ее на богомолье.
Холерико-меланхолик. Во дни юности был сангвиником. Черная кошка перебежала дорогу, чёрт ударил по затылку, и сделался он холерико-меланхоликом. Я говорю о известнейшем, бессмертнейшем соседе редакции «Зрителя». Девяносто девять процентов славянофилов — холерико-меланхолики. Непризнанный поэт, непризнанный pater palriae (отец отечества), непризнанный Юпитер и Демосфен... и т. д. Рогатый муж. Вообще всякий крикливый, но не сильный.
***
Замысел чеховской юморески через несколько лет был бесталанно заимствован Н. М. Ежовым. Например, характеристика сангвиника и меланхолика дана у Ежова так:
«Сангвиник. — Прекрасного, но не глубокого характера мужчинка. Ветрен, любит выпить и объясниться в любви, но жениться не любит. Особые приметы: „чичиковский“ подбородок и всегда подмигивающий пикантным женщинам левый глаз. 
Меланхолик. — По ногам и шее напоминает жирафа. В движениях медлителен, как рак. В юности влюбляется, но не в женщин, а в „идеал“. В юности влюбляется , но не в женщин, а в "идеал».
В старости становится Плюшкиным и мечтает о Нирване. Смотрит невинным идиотиком» (Д. К. Л—й <Дон Кихот Ламанчский>. Темпераменты (Руководство для невест). — «Осколки», 1888, № 44, 29 октября).
Источник: http://chehov-lit.ru/chehov/text/temperamenty.htm
 ***
Темперамент -
(лат. temperamentum — "соразмерность", "надлежащее соотношение частей") — это совокупность устойчивых динамических особенностей психических процессов человека: темпа, ритма, интенсивности. Темперамент связан с динамическими, а не содержательными аспектами деятельности. Темперамент определяет скорость течения психических процессов, устойчивость эмоциональной сферы, степень волевого усилия.


***
Характер
Характер - (от др.-греч. χαρακτήρ «примета, отличительная черта, знак») — структура стойких, сравнительно постоянных психических свойств, определяющих особенности отношений и поведения личности. Когда говорят о характере, то обычно подразумевают под этим именно такую совокупность свойств и качеств личности, которые накладывают определённую печать на все её проявления и деяния. Черты характера составляют те существенные свойства человека, которые определяют тот или иной образ поведения, образ жизни. 

© Copyright: Алексей Гадаев, 2021

Регистрационный номер №0491908

от 4 апреля 2021

[Скрыть] Регистрационный номер 0491908 выдан для произведения: Антон Павлович был человеком принципиальным. Однажды выработав для себя определенные правила жизни, он никогда не нарушал их. Например, он не лгал, не жаловался, не просил взаймы, даже при крайней нужде.
А.П.Чехов - (17 (29) января 1860, Таганрог, Екатеринославская губерния (теперь Ростовская область), Российская империя — 2 (15) июля 1904, Баденвайлер, Германская империя[6][7]) — русский писатель, прозаик, драматург, врач.
Классик мировой литературы. По профессии врач. Почётный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности (1900—1902). Один из самых известных драматургов мира. Его произведения переведены более чем на сто языков. Его пьесы, в особенности «Чайка», «Три сестры» и «Вишнёвый сад», на протяжении более ста лет ставятся во многих театрах мира.
За 25 лет творчества Чехов создал более пятисот различных произведений (коротких юмористических рассказов, серьёзных повестей, пьес), многие из которых стали классикой мировой литературы.
Особенное внимание обратили на себя «Степь», «Скучная история», «Дуэль», «Палата № 6», «Дом с мезонином», «Душечка», «Попрыгунья», «Рассказ неизвестного человека», «Мужики», «Человек в футляре», «В овраге», «Детвора», «Драма на охоте»; из пьес: «Иванов», «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишнёвый сад».
ФВЭЛ - психотип «чехов»( психологический портрет из книги А.Ю.Афанасьева
«Великие поэты и писатели»,
Антон Павлович Чехов 
Носитель психического типа «чехов» – внешне привлекательный, часто красивый, неэмоциональный, доброжелательный человек. Он – демократ по убеждению и больше оптимист, чем пессимист по мироощущению. Свобода как философская ценность имеет определяющее значение в его мировоззрении. Данное слово, благородство, честь, личностное достоинство для него очень значимы в отношениях с другими людьми. Плотские удовольствия, праздничное застолье, материальное благополучие важны не менее, чем духовные и социальные ценности. Часто такого человека называют баловнем судьбы, любимцем женщин (красив и телом и душой!)
Внутренняя установка: деньги, плотские наслаждения правят миром. Много денег не бывает. Свобода – великая ценность, красота и любовь спасают мир, человеческая жизнь бесценна, люди должны любить и уважать друг друга. Бесстрастие и стабильность в проявлении эмоций - стиль общения; недопустимо проявление сильных чувств и эмоций, страшно на людях пережить глубокие бурлящие внутри душевные состояния.
Черты проявления внутренней установки в характере и поведении человека, носителя типа «чехов»: склонность к накопительству, к коллекционированию и роскоши, к излишествам в еде, явная потребность в удовлетворении плотских удовольствий; прижимистость, «толстокожесть», праздность, основательность в местах постоянного проживания, стремление иметь в собственности недвижимость, дорогие авто, драгоценности, добротную одежду, обувь, аксессуары и т.д.; эмоциональная сухость (скованный смех, нервные слезы), неадекватность в эмоциональных проявлениях, наличие единственного (как правило) объекта страсти и любви, «стеклянный» взгляд, изнуряющий контроль эмоционального состояния людей из значимого окружения; очень глубоко спрятанные чувства; тяга к искусству, тайные занятия и пробы себя в поэзии, литературе, музыке, живописи, театре и т.д.
По призванию человек типа «чехов» – учитель, риэлтор, адвокат, писатель, менеджер, юрист, политик, коллекционер, философ, управляющий в туристическом бизнесе, шеф-повар, артист кино, художник, дизайнер и др.
 
Антон Павлович Чехов( психологический портрет из книги А.Ю.Афанасьева
«Великие поэты и писатели» )
 
По своему значению для всего литературного и нелитературного мира Чехов стремительно приблизился в те дни к кумирам русской культуры – Толстому и Достоевскому. И это несмотря на отсутствие в его творениях зажигающей проповеди, всякой тени учительства. «Буду держаться той рамки, которая ближе сердцу и уже испытана людьми, посильней и поумней меня. Рамка эта – абсолютная свобода человека, свобода от насилия, от предрассудков, невежества, черта, свобода от страстей и прочее», - писал Антон Павлович в другом письме.
Он писал: «Я одинаково не питаю особого пристрастия ни к жандармам, ни к мясникам, ни к ученым, ни к писателям, ни к молодежи. Форму и ярлык я считаю предрассудком. Моя святая святых - это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютная свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две не выражались».
Чехов был красив, красив сочной мужественной красотой. Об этом говорили женщины, хорошо его знавшие и вниманием красивых молодых мужчин не обделенные.
Писатель Александр Иванович Куприн находил такое сочетание загадочным, он писал, что Чехов «мог быть добрым и щедрым не любя, ласковым и участливым - без привязанности, благодетелем - не рассчитывая на благодарность. И в этих чертах, которые всегда оставались неясными для окружающих, кроется, может быть, главная разгадка его личности».
О том же, только в других выражениях, сообщали люди, хорошо Чехова знавшие: «Его всегдашнее спокойствие, ровность, внешний холод какой-то, казавшейся непроницаемой броней, окружали его личность. Казалось, что этот человек тщательно бережет свою душу от постороннего глаза. Но это не та скрытность, когда человек сознательно прячет что-то такое, что ему неудобно показать и выгодней держать под прикрытием».
Именно природная утонченная сдержанность Чехова задала темы, тональность второго и последнего периода чеховского писательства, одновременно сделав Чехова крупнейшим реформатором театрального искусства. Суть реформы заключалась в том, что с его драматургии начался, по точному выражению, «театр настроений». Это театр - без фабулы, пафоса, назидательности, он - лишь приглушенное почти до ультразвука излучение и взаимодействие эмоций, акварель переживаний. И тут излишне говорить, сколь трудным оказался чеховский театр для восприятия и исполнения. Часто не принимали драматурга большие актеры. Впрочем, взаимно. Одна хорошо знавшая театральный мир тех времен писательница считала, что Чехов «не любил ничего пафосного, а свои переживания и своих героев целомудренно оберегал от красивых выражений, пафоса и художественных поз. В этом он, может быть, даже доходил до крайности, это заставляло его не воспринимать трагедии. Между прочим, он никогда не чувствовал М.Н.Ермолову, как и ей не был Чехов близок как писатель. Это было два полюса: реализм жизненный и реализм романтический».
Современники часто отказывали Чехову в таланте любви, утверждая, что в жизни писателя не было большой любви. 
Вместе с тем, глубоко заблуждались те, кто говорил, что в жизни Чехова не было большой любви: она была! Чехов любил и был любим, только роман его с Ликой Мизиновой протекал в специфической для их характеров форме.
Они познакомились при необычных и в то же время характерных обстоятельствах. Когда Лика Мизинова впервые попала в дом Чеховых и хозяина повели с ней знакомиться, внезапно выяснилось, что гостья пропала, и ее лишь случайно обнаружили спрятавшейся за вешалкой. Казалось, чего было бояться этой необычайно красивой девушке при встрече с молодым, лишь начинавшим приобретать известность, писателем? Однако, как бы там ни было, знакомство Антона Чехова и Лидией Мизиновой состоялось. Время делало их отношения все теснее, но сам роман начался лишь три года спустя после их знакомства. Личная переписка между ними - единственное полновесное свидетельство их любви, и тот, кто хотел бы проследить ее историю во всех тонкостях и нюансах, должен обратиться непосредственно к ней. Мы же ограничимся лишь несколькими цитатами.
Роман между Чеховым и Мизиновой, лучше всего охарактеризовать как роман-хихиканье. Оба были людьми жизнерадостными, веселыми. Чехов склонен был к добродушному иронизированию. Лика так же не чуждалась шутки, хотя и с известной долей яда. Поэтому общий шутливый тон, которым они окрасили свои отношения, был достаточно удобен для обоих. Иное дело, что когда отношения вступили в ту фазу, которая требует открытой речи, они так и не смогли преодолеть эту хихикающую интонацию и прямо слово «люблю» никогда не было произнесено. Трагизм их романа, заключался в том, что у Чехова не хватало духу для произнесения заветного слова: оно отсутствовало по природной сухости в его словаре. А Лидии Мизиновой известно было это слово, но не хватало духу его произнести. Так, хихикая, и двигались они навстречу друг другу, в пути мучительно пополняя словарь и собираясь с духом.
Динамика и специфика их романа хорошо просматривается в личной переписке. Сначала она написала ему в присущем себе несколько манерном, но эмоционально открытом стиле. Он ответил в своей манере: спокойно, суховато, иронично. Она обиделась и написала: «Ваши письма, Антон Павлович, возмутительны. Вы напишете целый лист, а там окажется всего только три слова, да к тому же глупейших». Упрекнув Чехова в эмоциональной неадекватности, Мизинова по слабохарактерности все-таки не решилась настаивать на своем стиле выражения и несколько снизила тон, хотя и не сделала его тождественным чеховскому хихиканью. Так они и переписывались, говоря о своей любви лишь в шутовской, ехидной манере, хотя и не без взбрыкивания с ее стороны: «Право, я заслуживаю с Вашей стороны немного большего, чем это шуточно-насмешливое отношение, какое получаю. Если бы Вы знали, как мне иногда не до шуток».
С момента их знакомства прошло три года, прежде чем Чехов попробовал разжать сведенный природным холодом рот и прямо сказать о своих чувствах. Он написал: «Увы, я уже старый молодой человек, любовь моя не солнце и не делает весны ни для меня, ни для той птицы, которую я люблю». Однако Чехов не был бы самим собой, если бы, испугавшись чуждой себе прямоты речи, вслед не зачеркнул приведенные строки ёрнической цитатой из романса: «Лика, не тебя так пылко я люблю! Люблю в тебе я прошлое страданье и молодость погибшую мою».
Сразу не найдясь, что сказать на это странное полупризнание, Мизинова адекватно ответила лишь ШЕСТЬ ЛЕТ спустя. Начав зеркально цитатой из романса:
«Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь погубя,
Знаю одно, что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы
Все для тебя!!!»
Она далее приписала: «Я могла написать это восемь лет тому назад, а пишу сейчас, и напишу через 10 лет». К сожалению, ответ Мизиновой так безнадежно опоздал, что о продолжении диалога к тому моменту не могло быть и речи. Как и по эмоциональной линии, сложно складывались отношения между Чеховым и Мизиновой по линии воли, духа. «Слабохарактерная» (по наблюдениям окружающих) Лика болезненно воспринимала чеховские шуточки на свой счет. «Я отлично знаю, что если Вы и скажете или сделаете что-нибудь обидное, то совсем не из желания это сделать нарочно, а просто потому, что Вам решительно все равно, как примут то, что Вы сделаете», - писала она, задним числом осознавая беззлобность шуток Чехова. Но задним числом! Поначалу ей, мнительной, казалось, что постоянные шуточки, расточаемые по ее адресу, ничего не подозревающим, душевно здоровым Чеховым, таят в себе оскорбительный подтекст. Она в ответ взрывалась и начинала говорить гадости. Он недоумевал и заводил речь о ее «дурном характере», что было чистой правдой. Осложняло положение и то, что Мизинова, сама, будучи человеком недоверчивым и непостоянным, сомневалась в серьезности и глубине чувств Чехова, а внешняя его холодность невольно подкармливала ее подозрения.
Здесь, оторвавшись на некоторое время от переписки, следует заметить, что кроме нее сохранился еще один памятник этой любви - рассказ «Ариадна», где, правда, изложен только чеховский взгляд на проблемы их взаимоотношений. Однако, подписав одно из писем к Чехову именем Ариадна, Мизинова засвидетельствовала достоверность рассказа и, видимо, признала справедливость той нелицеприятной характеристики, что дал ей в рассказе Чехов. Судя по «Ариадне», суть претензий Чехова к Лике заключалась в следующем: «По прекрасному лицу и прекрасным формам я судил о душевной организации, и каждое, слово Ариадны, каждая улыбка восхищали меня, подкупали и заставляли предполагать в ней возвышенную душу. Она была ласкова, разговорчива, весела, проста в обращении, поэтично верила в бога, поэтично рассуждала о смерти, и в ее душевном складе было такое богатство оттенков, что даже своим недостаткам она могла придавать какие-то особенные, милые свойства... Моя любовь, мое поклонение трогали Ариадну, умиляли ее, и ей страстно хотелось быть тоже очарованной, как я, и отвечать мне тоже любовью. Ведь это так поэтично! Но любить по-настоящему, как я, она не могла, так как была холодна и уже достаточно испорчена. В ней уже сидел бес, который день и ночь шептал ей, что она очаровательна, божественна. И она, определенно не знавшая, для чего собственно она создана и для чего ей дана жизнь, воображала себя в будущем не иначе, как очень богатой и знатной. Ей грезились балы, скачки, ливреи, роскошная гостиная, свой салон и целый рой графов, князей, посланников, знаменитых художников и артистов, - и все это поклоняется ей и восхищается ее красотой и туалетами... Эта жажда власти и личных успехов, и эти постоянные мысли все в одном направлении расхолаживают людей, и Ариадна была холодна: и ко мне, и к природе, и к музыке... Она мечтала о титуле, о блеске, но, в тоже время, ей не хотелось упустить и меня. Как там ни мечтай о посланниках, а все же сердце не камень, и жаль бывает своей молодости. Ариадна старалась влюбиться, делала вид, что любит, и даже клялась мне в любви. Но я человек нервный, чуткий; когда меня любят, то я чувствую это даже на расстоянии, без уверений и клятв, тут же веяло на меня холодом, и когда она говорила мне о любви, то мне казалось, что я слышу пение металлического соловья. Ариадна сама чувствовала, что у нее не хватает пороху, ей было досадно, и я не раз видел, как она плакала...
Затем любовь моя вступила в свой последний фазис, в свою последнюю четверть. «Будьте прежним дусей, любите меня немножко, - говорила Ариадна, склонясь ко мне, - Вы угрюмы и рассудительны, боитесь отдаться порыву и все думаете о последствиях, а это скучно. Ну, прошу вас, умоляю, будьте ласковы!.. Мой чистый, мой святой, мой милый, я вас так люблю!»
Я стал ее любовником. По крайней мере, с месяц я был, как сумасшедший, испытывая один восторг. Держать в объятиях молодое, прекрасное тело, наслаждаться им, чувствовать всякий раз пробудившись от сна, ее теплоту и вспоминать, что она тут, она, моя Ариадна, - о, к этому нелегко привыкнуть! Но я все-таки привык и мало-помалу стал относиться к своему новому положению сознательно. Прежде всего, я понял, что Ариадна, как и прежде, не любила меня. Но ей хотелось любить серьезно, она боялась одиночества, а главное, - я был молод, здоров, крепок, она же была чувственна, как все вообще холодные люди. Мы оба делали вид, что сошлись по взаимной страстной любви. Затем я понял кое-что и другое...
Главным, так сказать, основным свойством этой женщины, было изумительное лукавство. Она хитрила постоянно, каждую минуту, по-видимому, без всякой надобности, а как бы по инстинкту, по тем побуждениям, по каким воробей чирикает или таракан шевелит усами. Она хитрила со мной, с лакеями, с портье, с торговцами в магазинах, со знакомыми; без кривлянья и ломанья не обходился ни один разговор, ни одна встреча. Нужно было войти в наш номер мужчине, - кто бы он ни был, гарсон или барон, - как она меняла взгляд, выражение, голос и даже контуры ее фигуры менялись...
И все это для того, чтобы нравиться, иметь успех, быть обаятельной! Она просыпалась каждое утро с единственной мыслью: «Нравиться!» И это было целью и смыслом ее жизни. Если бы я сказал ей, что на такой-то улице в таком-то доме живет человек, которому она не нравится, то это заставило бы ее серьезно страдать...
Часто, глядя, как она спит, или ест, или старается придать своему взгляду наивное выражение, я думал: для чего же даны ей богом эта необыкновенная красота, грация, ум? Неужели для того только, чтобы валяться в постели, есть и лгать, лгать без конца? Да и была ли она умна? Она боялась трех свечей, тринадцатого числа, приходила в ужас от сглаза и дурных снов, о свободной любви, и вообще, о свободе толковала, как старая богомолка, уверяла, что Болеслав Маркевич лучше Тургенева. Но она была дьявольски хитра и остроумна, и в обществе умела казаться очень образованным, передовым человеком.
Ей ничего не стоило даже в веселую минуту оскорбить прислугу, убить насекомое; она любила бои быков, любила читать про убийства и сердилась, когда подсудимых оправдывали.
Я находился в положении того жадного, страстного корыстолюбца, который вдруг открыл бы, что все его червонцы фальшивы. Чистые, грациозные образы, которые так долго лелеяло мое воображение, подогреваемое любовью, мои планы, надежды, мои воспоминания, взгляды мои на любовь и женщину - все это теперь смеялось надо мной и показывало мне язык».
Как мы знаем, клясться Чехову в любви Мизинова начала лишь много лет спустя окончания их романа, а в остальном рассказ «Ариадна» безукоризненно точен, причем, в нем с поразительной полнотой воспроизведена не просто отдельная личность, но и тип очаровательной хищницы. Верно в нем и то, что, будучи чувственны и чувствительны, женщины этого типа (психотип «дюма») в глубине своего существа совершенно холодны и в силу своей слабохарактерности скорее жаждут любви, чем способны на это чувство. Однако игра их в любовь безукоризненна, и, как сказано в рассказе, только «нервность», «чуткость» рафинированной эмоциональности Чехова позволили ему почувствовать колодезную температуру подкладки, обращенных на него якобы горячих чувств.
Но вернемся к хронологии. Не дождавшись от Чехова открытого и прямого признания в любви, Лика «с досады» и чтобы подтолкнуть события, начала демонстративно флиртовать с художником Исааком Ильичем Левитаном. Чехов, для которого такой стиль отношений был совершенно неприемлем, смертельно оскорбился и сделался еще холодней. Правда, спустя некоторое время, видимо произошло объяснение, и отношения восстановились. Они даже собрались вместе поехать на Кавказ, но поездка расстроилась. И с этого момента начался закат их любви, они дали друг другу все, что могли. Вдоволь намучившись, усталые, опустошенные, они обменялись прощальными полупризнаниями. Чехов писал: «В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов, и помогите мне крепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею. Воображаю, как злорадно торжествуете и как демонски хохочете Вы, читая эти строки... Ах, я, кажется, пишу глупости. Порвите это письмо. Извините, что письмо так неразборчиво написано, и не показывайте его никому. Ах, ах!».
Лика отвечала: «А как бы я хотела (если бы могла) затянуть аркан покрепче! Да не по Сеньке шапка! В первый раз в жизни мне так не везет!»
Дальше их пути окончательно разошлись. Но они оба до конца дней хранили и благодарную память друг о друге, и скорбь о разлуке…
Может показаться, что историю любви между Чеховым и Мизиновой следует отнести к разряду неудачных. Так считали все: люди, их хорошо знавшие, исследователи чеховского творчества – все спорили лишь о том, кто виноват, кто любил, а кто не откликнулся на чувство. И были неправы. Ошибка заключается в том, что к удачным принято относить лишь те романы, что заканчиваются законным браком, благополучно тянущимся до гробовой доски. Но это заблуждение. Любовь - удача, когда она плодотворна, когда она обогащает; все остальное - от лукавого. И роман между Чеховым и Мизиновой - наглядный тому пример.
К сожалению, каких-либо свидетельств значительных перемен, произошедших под влиянием Чехова во внутреннем мире Лики Мизиновой, история для нас не сохранила. Но сам факт ее, пусть запоздалого, открытого признания Чехову в любви говорит о многом, о том, что их знакомство не прошло для Мизиновой даром, придало ей так не хватавшей прежде, решительности, укрепило вечно колеблемый дух.
Что касается доказательств глубоких перемен в душе Чехова, вызванных Ликой, то их наберется великое множество, не меньше тома. Специалисты обратили внимание, что к середине 90-х годов, т.е. ко времени заката их романа, у Чехова наступил качественно новый период творчества, прорезался новый голос. Но нас в данном случае интересует не столько то, что этот период освящен необычайно глубокими и сильными творениями, а прежде всего то, что под пером писателя бурно и широко зазвучала практически запретная для него - ТЕМА ЛЮБВИ. Однажды Чехов настолько преодолел свою эмоциональную скованность, что даже вынес слово «любовь» в заголовок ( рассказ «О любви»). Такой заголовок для него - верх свободы чувств. В этот период, кроме рассказа «О любви», написаны: «Дом с мезонином», «Ариадна», «Дама с собачкой», «Чайка». Под новую для себя тему Чехов даже коренным образом переделал почти написанные «Три года», наполнив любовной проблематикой произведение, прежде целиком посвященное сценам из купеческого быта.
Исследователи обычно соотносили с Мизиновой в творчестве Чехова лишь то, что в «Чайке» или «Ариадне» напрямую связывалось с ее биографией или чертами характера. Но в действительности ее влияние было неизмеримо значительней. Лика - не сказать открыла для Чехова тему любви, она ему ее «разрешила». Именно благодаря Лике, он смог заговорить не только о чувствах, вызванных непосредственно ею, но и о своих увлечениях, предшествовавших и последовавших за их романом. Мизинова, конечно, не научила Чехова чувствовать, но разжала сведенный холодом рот, научила открыто, естественно и громко говорить о своих переживаниях.
Эмоциональная раскованность, порожденная романом с Ликой Мизиновой, сказалась и на жизни Чехова. Он рискнул решиться на брак, женившись на актрисе МХАТа, Ольге Книппер, причем, его письма к жене дышат такой страстью, какой не знает все его предыдущее эпистолярное наследие. Однако были внешние обстоятельства, которые внесли боль и хаос в жизнь семьи Чехова. Беременность жены чрезвычайно обрадовала писателя, он ходил окрыленный, придумывая для своего ребенка все новые, одно лучше другого имена. Но… случился выкидыш, и, Чехов нравственно и физически потух. Кроме того, Книппер, как актриса, много гастролировала, большую часть времени проводила в разлуке с мужем, и это обстоятельство также не могло не отразиться на характере их отношений и на состоянии Чехова. Он быстро угасал, туберкулезный процесс разрастался, поездка в Германию на лечение ничего не дала, и летом 1904 года Чехова не стало. Не стало писателя, которого Толстой назвал «Пушкиным – в прозе».
***
А.П.Чехов
Темпераменты
Сангвиник. Все впечатления действуют на него легко и быстро: отсюда, говорит Гуфеланд, происходит легкомыслие... В молодости он bébé (малыш) и Spitzbube . Грубит учителям, не стрижется, не бреется, носит очки и пачкает стены. Учится скверно, но курсы оканчивает. Родителей не почитает. Когда богат, франтит; будучи же убогим, живет по-свински. Спит до двенадцати часов, ложится в неопределенное время. Пишет с ошибками. Для любви одной природа его на свет произвела: только тем и занимается, что любит. Всегда не прочь нализаться до положения риз; напившись вечером до зеленых чёртиков, утром встает как встрепанный, с чуть заметной тяжестью в голове, не нуждаясь в «similia similibus curantur» (Подобное лечится подобным). Женится нечаянно. Вечно воюет с тещей. С родней в ссоре. Врет напропалую. Ужасно любит скандалы и любительские спектакли. В оркестре он — первая скрипка. Будучи легкомысленен, либерален. Или вовсе никогда ничего не читает, или же читает запоем. Газеты любит и сам не прочь погазетничать. Почтовый ящик юмористических журналов выдуман исключительно для одних только сангвиников. Постоянен в своем непостоянстве. На службе он чиновник особых поручений или что-либо подобное. В гимназии преподает словесность. Редко дослуживается до действительного статского советника; дослужившись же, делается флегматиком и иногда холериком. Шалопаи, прохвосты и брандахлысты — сангвиники. Спать в одной комнате с сангвиником не рекомендуется: всю ночь анекдоты рассказывает, а за неимением анекдотов, ближних осуждает или врет. Умирает от болезней органов пищеварения и преждевременного истощения.Женщина-сангвиник — самая сносная женщина, если она не глупа.Холерик. Желчен и лицом желто-сер. Нос несколько крив, и глаза ворочаются в орбитах, как голодные волки в тесной клетке. Раздражителен. За укушение блохи или укол булавкой готов разорвать на клочки весь свет. Когда говорит, брызжет и показывает свои коричневые или очень белые зубы. Глубоко убежден, что зимой «чёрт знает как холодно», а летом «чёрт знает как жарко...». Еженедельно меняет кухарок. Обедая, чувствует себя очень скверно, потому что всё бывает пережарено, пересолено... Большею частью холостяк, а если женат, то запирает жену на замок. Ревнив до чёртиков. Шуток не понимает. Всё терпеть не может. Газеты читает только для того, чтобы ругнуть газетчиков. Еще во чреве матери был убежден в том, что все газеты врут. Как муж и приятель — невозможен; как подчиненный — едва ли мыслим; как начальник — невыносим и весьма нежелателен. Нередко, к несчастью, он педагог: преподает математику и греческий язык. В одной комнате спать с ним не советую: всю ночь кашляет, харкает и громко бранит блох. Услышав ночью пение котов или петухов, кашляет и дребезжащим голосом посылает лакея на крышу поймать и, во что бы то ни стало, задушить певца. Умирает от чахотки или болезней печени.Женщина-холерик — чёрт в юбке, крокодил.
Флегматик. Милый человек (я говорю, разумеется, не про англичанина, а про российского флегматика). Наружность самая обыкновенная, топорная. Вечно серьезен, потому что лень смеяться. Ест когда и что угодно; не пьет, потому что боится кондрашки, спит 20 часов в сутки. Непременный член всевозможных комиссий, заседаний и экстренных собраний, на которых ничего не понимает, дремлет без зазрения совести и терпеливо ожидает конца. Женится в 30 лет при помощи дядюшек и тетушек. Самый удобный для женитьбы человек: на всё согласен, не ропщет и покладист. Жену величает душенькой. Любит поросеночка с хреном, певчих, всё кисленькое и холодок. Фраза «Vanitas vanitatum et omnia vanitas» (Суета сует и всяческая суета)(Чепуха чепух и всяческая чепуха) выдумана флегматиком. Бывает болен только тогда, когда его избирают в присяжные заседатели. Завидев толстую бабу, кряхтит, шевелит пальцами и старается улыбнуться. Выписывает «Ниву» и сердится, что в ней не раскрашивают картинок и не пишут смешного. Пишущих считает людьми умнейшими и в то же время вреднейшими. Жалеет, что его детей не секут в гимназии, и сам иногда не прочь посечь. На службе счастлив. В оркестре он — контрабас, фагот, тромбон. В театре — кассир, лакей, суфлер и иногда pour manger (ради хлеба) актер. Умирает от паралича или водянки.Женщина-флегматик — это слезливая, пучеглазая, толстая, крупичатая, сдобная немка. Похожа на куль с мукою. Родится, чтобы со временем стать тещей. Быть тещей — ее идеал.
Меланхолик. Глаза серо-голубые, готовые прослезиться. На лбу и около носа морщинки. Рот несколько крив. Зубы черные. Склонен к ипохондрии. Вечно жалуется на боль под ложечкой, колотье в боку и плохое пищеварение. Любимое занятие — стоять перед зеркалом и рассматривать свой вялый язык. Думает, что слаб грудью и нервен, а потому ежедневно пьет вместо чая декокт и вместо водки — жизненный эликсир. С прискорбием и со слезами в голосе уведомляет своих ближних, что лавровишневые и валериановые капли ему уже не помогают... Полагает, что раз в неделю не мешало бы принимать слабительное. Давно уже порешил, что его не понимают доктора. Знахари, знахарки, шептуны, пьяные фельдшера, иногда повивальные бабки — первые его благодетели. Шубу надевает в сентябре, снимает в мае. В каждой собаке подозревает водобоязнь, а с тех пор, как его приятель сообщил ему, что кошка в состоянии задушить спящего человека, видит в кошках непримиримых врагов человечества. Духовное завещание у него давно уже готово. Божится и клянется, что ничего не пьет. Изредка пьет теплое пиво. Женится на сиротке. Тещу, если она у него есть, величает прекраснейшей и мудрейшей особой; наставления ее выслушивает молча, склонив голову набок; целовать ее пухлые, потные, пахнущие огуречным рассолом руки считает своей священнейшей обязанностью. Ведет деятельную переписку с дяденьками, тетеньками, крестной мамашей и друзьями детства. Газет не читает. Читал когда-то «Московские ведомости», но, чувствуя при чтении этой газеты тяжесть под ложечкой, сердцебиение и муть в глазах, он бросил ее. Втихомолку читает Дебе и Жозана. Во время ветлянской чумы пять раз говел. Страдает слезотечением и кошмарами. На службе не особенно счастлив: далее помощника столоначальника не дотянет. Любит «Лучинушку». В оркестре он — флейта и виолончель. Вздыхает день и ночь, а потому спать с ним в одной комнате не советую. Предчувствует потопы, землетрясение, войну, конечное падение нравственности и собственную смерть от какой-нибудь ужасной болезни. Умирает от пороков сердца, лечения знахарей и зачастую от ипохондрии.Женщина-меланхолик — невыносимейшее, беспокойнейшее существо. Как жена — доводит до отупения, до отчаяния и самоубийства. Тем только и хороша, что от нее избавиться нетрудно: дайте ей денег и спровадьте ее на богомолье.
Холерико-меланхолик. Во дни юности был сангвиником. Черная кошка перебежала дорогу, чёрт ударил по затылку, и сделался он холерико-меланхоликом. Я говорю о известнейшем, бессмертнейшем соседе редакции «Зрителя». Девяносто девять процентов славянофилов — холерико-меланхолики. Непризнанный поэт, непризнанный pater palriae (отец отечества), непризнанный Юпитер и Демосфен... и т. д. Рогатый муж. Вообще всякий крикливый, но не сильный.
***
Замысел чеховской юморески через несколько лет был бесталанно заимствован Н. М. Ежовым. Например, характеристика сангвиника и меланхолика дана у Ежова так:
«Сангвиник. — Прекрасного, но не глубокого характера мужчинка. Ветрен, любит выпить и объясниться в любви, но жениться не любит. Особые приметы: „чичиковский“ подбородок и всегда подмигивающий пикантным женщинам левый глаз. 
Меланхолик. — По ногам и шее напоминает жирафа. В движениях медлителен, как рак. В юности влюбляется, но не в женщин, а в „идеал“. В юности влюбляется , но не в женщин, а в "идеал».
В старости становится Плюшкиным и мечтает о Нирване. Смотрит невинным идиотиком» (Д. К. Л—й <Дон Кихот Ламанчский>. Темпераменты (Руководство для невест). — «Осколки», 1888, № 44, 29 октября).
Источник: http://chehov-lit.ru/chehov/text/temperamenty.htm
 ***
Темперамент -
(лат. temperamentum — "соразмерность", "надлежащее соотношение частей") — это совокупность устойчивых динамических особенностей психических процессов человека: темпа, ритма, интенсивности. Темперамент связан с динамическими, а не содержательными аспектами деятельности. Темперамент определяет скорость течения психических процессов, устойчивость эмоциональной сферы, степень волевого усилия.


***
Характер
Характер - (от др.-греч. χαρακτήρ «примета, отличительная черта, знак») — структура стойких, сравнительно постоянных психических свойств, определяющих особенности отношений и поведения личности. Когда говорят о характере, то обычно подразумевают под этим именно такую совокупность свойств и качеств личности, которые накладывают определённую печать на все её проявления и деяния. Черты характера составляют те существенные свойства человека, которые определяют тот или иной образ поведения, образ жизни. 

 

Если вы ненавидите. то...

Еда и наши чувства