Перекресток Глава 13

Мне снова снились родители.
Мама тянула ко мне свои руки и говорила, что ей холодно и тяжело дышать.
Отец что-то неразборчиво бормотал.
Говорят – нужно бояться живых, а не мертвых.
Но я боюсь их.
Теперь, когда родители третью ночь подряд пугают меня, я боюсь мертвых.
Поэтому, я решила съездить на кладбище и проведать родителей.
Если я не могу ничего сделать во сне, то хотя бы на яву, искуплюсь перед ними.
Поговорю. Принесу цветы на могилу.
Пока жду такси на улице, бросаю взгляд на нашу точку.
Пусто.
Девочки работают до шести утра, а после отсыпаются до одиннадцати. Так, что в свободное время, можно расставлять палатку и продавать фрукты и овощи.
Но это никому не нужно.
Точка, где стоять девочки, под охраной Грэга. Даже, когда его рядом нет, ощущение, что он следит за тобой. Он пристально наблюдает за тобой, просверливая дыры в затылке.
У меня и сейчас такое же ощущение, что за мной наблюдают, хотя никого поблизости нет.
Паранойя?
Такси плетется на городское кладбище, я курю и смотрю в окно.
Ветер холодный, а на асфальте проглядывается тонкая изморозь.
Осень переходит в зиму.
Скоро, кожа будет примерзать к капроновым колготкам, а женское начало скукоживаться в сухофрукт от холода.
Никаких джинсов. Никаких теплых колготок.
Копрон. Лаковая, короткая юбка. Полушубок из искусственного меха, что едва прикрывает поясницу и высокие сапоги из искусственной кожи на шпильках.
Шпильки будут скользит по льду, застревать в снегу.
Тонкая подошва будет накаливаться от холода, а ноги отниматься.
Гребаная работа. Ненавижу ее.
Снова думаю о родителях.
Думаю о том, почему им плохо.
Почему умершим плохо?
Если взять «Свит Бон» и Пеппер – я бы не удивилась.
Погибнуть от такой смерти, равно умышленно опустить рычаг на электрическом стуле.
Я думаю о том, какой ублюдок додумался притащить головы обратно в квартиру?
И еще я думаю, что меня подозревают в этом.
Выбросив окурок в окно, я откидываюсь на спинку сидения и смотрю перед собой.
Третья мысль, что посещает мою голову – это детектив Филип.
Он хочет меня.
Я знаю и я вижу это.
Но хочет, не как шлюху, а как… женщину, к которой испытываешь обычное сексуальное влечение.
К шлюхам другой подход. Их не надо угощать дорогими напитками и покупать вещи, чтобы затащить в постель. Достаточно и установленной суммы, чтобы получить желаемое.
Но детектив… он настаивает на поцелуе.
О неприемлемом жесте, который я считаю беспочвенным.
Поцелуй для меня, это нечто важное, которое не стоит позади секса. Он стоит выше всего.
Поцелуй – это истина, а детектив не готов к истине.
Он не из тех людей, которые привыкли к истине. Он из тех, кто привык ко лжи.
Потому что к этому обязывает его работа. Работа влияет на него и он начинает лгать другим. Он лжет себе.
Да, конечно, он получит мое тело, а я получу его деньги.
Это истина шлюхи.
А истина поцелуя, заключается в большем, в равном, где нет тела и нет денег.
Поцелуй – это сплетение душ.
Черт, из меня философ дерьмовый, и это сложно объяснить, когда поцеловалась лишь раз и много лет назад.
Короче говоря… нет – поцелуям.
Такси тормозит у ворот на кладбище.
Я сую таксисту деньги и выхожу.
В руке у меня букет пестрых цветов.
Гибрид. Смесь всего яркого и вкусно пахнущего.
Я толкаю ворота и вхожу на территорию кладбища, обнесенного со всех сторон высокими деревьями и густыми кустами.
Зеленый газон, который зимой устилает белоснежное покрывало из снега, занимает большую часть кладбища и пересекается дорожками, выложенные гравием. А пока, пожелтевшая листва, гуляет по газону и могильным плиткам, с вытесанными надписями. Кроны деревьев качаются, шумят, разнося тишину по воздуху, как вирус простуды.
Куча плит. Все они серые и квадратные с покатыми углами.
Кое-где, встречаются памятники скорбящих ангелов.
Здесь тихо и спокойно.
Плиты своих родителей я быстро нахожу.
Они располагаются перед статуей скорбящего ангела. Его руки тянутся к плитам, а лицо чуть наклонено вперед. Каменные веки смежены, губы сжаты.
Я сажусь, поджав под себя ноги и ложу цветы родителям. Их могилы рядом, всего в десяти дюймах друг от друга.
Ветер разносит запах холодной листвы и сухих листьев. Скрученные в жгут, листья катаются по газону и цепляются за плиты, на мгновения забиваясь в углах.
Я говорю – привет, мама и папа. Я говорю, что скучаю по ним. Очень скучаю.
Спрашиваю – как вы там?
А ветер отвечает мне шумом листвы. 
Я спрашиваю – мама, что с тобой происходит? Почему тебе тяжело дышать? Почему тебе холодно?
И отца я спрашиваю о том, что он пытается мне сказать.
И снова шум листвы.
Скорбящие ангелы застыли в неподвижной позе и тоже молчат.
Я говорю – мама, тебе должно быть хорошо. Да, это не жизнь, но ты должна быть спокойна. На тебе твое любимое платье. То, синее, бархатное платье, которое ты так любила. И босоножки, которые я тебе подарила. Ты должна быть счастлива и спокойна.
Я говорю – папа, ты в своем любимом костюме. Черном, сшитом на заказ, костюме, которое ты одевал несколько раз в театр, когда ходил с мамой. И та, белая рубашка, на которой ты поставил пятно от красного вина. Которое я с трудом оттерла. Но все эти вещи, они любимы тобой.
Тогда, почему вам не спокойно?
В чем вы меня осуждаете?
Да, я не оправдала ваших надежд. Потому что в этом мире, нет места надеждам. Нет мечтам. Только желаниям.
Грязным, порочным желаниям.
И моя двоюродная сестра осуждает меня за то, что я переспала с ее парнем.
Не умышленно… если бы я знала, то никогда бы не сделала этого.
Да, я продаю свое тело. Я беру деньги за секс…
Я плохая дочь. Дочь, которой нельзя гордится… но, почему вы пугаете меня во снах?
Пожалуйста, - говорю я. – Вы должны успокоится. Вы должны быть счастливы в покое. Если вы будете блаженны, буду блаженна и я. 
Я касаюсь плиты, ощущая под пальцами холод камня.
Ветер шепчет… листва скользит по газону… статуя ангела застыла…
Кажется, мир застыл.
Мое внимание привлекает парень.
Он одет во все черное и черную шляпу.
Он бродит по дорожкам, выложенным гравием, мимо могильных плит, но никого не ищет.
Парень просто гуляет.
Простите меня, - шепчу я в унисон шепоту листьев. – Простите.
Парень минует дорожки. Минует ряды монолитных плит. Минует статую скорбящего ангела.
Он проходит мимо меня.
Я слышу его шаги. Слышу, как трещит под ногами гравий. Но на пару минут, треск стихает.
Мой затылок ощущает его взгляд.
Он остановился. Возможно, рассматривает меня или раздумывает.
Я оглядываюсь назад, мельком смотря на него. Серые глаза ярко выделяются на бледном лице.
Они холодные, как луна на черном небе.
Его ресницы – это небо.
Его брови – это небо.
Под шляпой, я вижу лишь короткие баки и они тоже черные.
Он – бесконечное, ночное небо, с холодными, серыми лунами.
Его взгляд на мне.
Человек в черном, изучает мое лицо и кажется… он удивлен, когда встречается с моими глазами.
Мне хочется спросить его – вы ищете своих родных? Вы заблудились?
Но я молчу.
Безмолвный контакт длиться всего пару минут.
А потом, он разворачивается на пятках и уходит.
Я смотрю ему вслед… оборачиваюсь на могилы родителей и когда возвращаю внимание назад, человека в черном нет.
Он растворился.
Он исчез.
Спешно поднимаюсь, прощаюсь с родителями и бегу к воротам.
Такси я не отпускала, поэтому водитель терпеливо дожидается моего возвращения.
Залезаю в салон, потирая озябшие руки.
- Простите, вы не видели парня во всем черном? Он выходил за ворота.
- Нет, - отвечает водитель и двигается с места. – Тут никого, кроме вас.
Не знаю, почему меня интересует этот парень в черном. И не знаю, почему водитель говорит, что не видел его.
Я же видела его.
Возможно, это… дух умершего, слоняющийся по кладбищу, в поисках покоя?
Но, почему я видела его?  
Такси везет меня обратно в Ланчин и тормозит у универмага.
Хожу между рядами полок с консервированной едой и холодильниками с замороженными продуктами.
Выхватываю пару пакетов с овощной смесью и иду к кассе.
Прошу еще пачку сигарет и оплачиваю покупки.
Из головы никак не выходит человек в черном.
Его глаза. Холодные и серые, как луна, они, кажутся мне печальными.
Точно вся скорбь этого мира отпечаталась в его взгляде.
Его поступь легкая… но, вместе с тем древняя.
Двоякость, собранная в одном бренном теле – не беспочвенна.
На встречу мне идут люди… почти…
Они такие же призраки, как и эти полупустые дома.
Дома – призраки, а люди – фантомы, обретающие плотность, только для утоления собственных нужд.
Когда я прохожу мимо единственного фонаря, который светит даже днем, я не вижу наркоманов, которые обычно подпирали спинами стену дома.
Их нет.
Они либо ушли за новой дозой. Либо странствуют по сказочному миру, где все раскрашено в яркие цвета. Где нет боли и печали. Где нет проблем.
А может, они загнулись от передозировки и постепенно гниют.
Я прохожу сквозь толщу холодного и влажного воздуха.
Сквозь жителей Ланчин.
Сквозь их сплетение проблем и разочарования.
Порой я думаю, что люди в Ланчин, возвращаются к истокам.
К истокам своего бытия.
От старости, к молодости.
От молодости, к созревающей молодости.
От созревающей молодости, к детству.
От детства, к младенчеству.
От младенчества, к плоду.
От плода, к клетке, которую оплодотворил сперматозоид.
Мы все возвращаемся к началу, перед которым все равны.
Там, где мы еще не созданы – мы прекрасны.
Но, говорят, что перед тем, как появится на свет, мы живем на небесах.
А перед тем, как мы покидаем чрево матери, к нам прикасаются ангелы – выемка над верхней губой, этот желобок, это углубление – это отпечаток ангела, который лишает нас воспоминай о лучшем мире. О рае.
Мне кажется, что лишая нас воспоминаний, ангелы лишают нас лучшего, что может быть в человеке…
Иду по коридору. У двери стоит миссис Седые-волосы-в-бигудях-и-затрапезный-халат.
Точнее, миссис Чампин.
Я здороваюсь с ней, а она хватает меня за руку и шепчет, обдавая гнилым дыханием.
- В твоей квартире гость.
- Кто? – спрашиваю я.
- Молодой человек.
Сердце начинает колотится. Я лихорадочно думаю, кто это может быть… детектив Филип? Эштон Рурк?
- Как он выглядит? – пакеты с замороженными овощами падают на бетонный пол, вместе с моим сердцем.
- Он привлекательный. – Улыбается миссис Чампин.
Меня это не впечатляет, а наоборот ужасает.
Эти мужчины привлекательны… но, какого хрена, один из них, делает в моей квартире?
- Миссис Чампин, у вас есть молоток?
- Молоток? – она кивает и убегает в свою квартиру. Ее и мою дверь, разделяет квартира Пеппи. Мы называем ее Синий Чулок. Она странная и к тому же, клептоманка.
Через пару минут, миссис Чампин появляется, держа в руках молоток.
Деревянная ручка истерлась и лоснится белым. А железяка исцарапана.
Я крепко обхватываю ручку и шагаю к своей двери, прислушиваясь.
За дверью раздаются скачки ударов. Но это только мое сердце, что бешено колотиться в груди.
Хватаюсь за ручку и делаю вдох.
Резко распахиваю и кричу – кто бы ты ни был, выходи!
Я бы добавила – и сразись, как мужчина. Но, думаю, это лишнее.
Руки дрожат. Железяка на деревянной ручке отсчитывает сбивчивый звонкий ритм.
Я почти не дышу, шаг за шагом, проверяя свою комнату.
Я смотрела под столом. В шкафу. В ванной. В душевой кабинке. Везде. Но никого не нашла.
Выхожу обратно в коридор, направляясь к двери миссис Чампин.
Стучу.
Ее дверь, скрипнув, приоткрывается.
- Миссис Чампин? – я вхожу внутрь.
Старушенция сидит в кресле-качалке, перед окном и раскачивается. Бигуди, на ее жидких волосиках, вздрагивают. Халат липнет к сухому телу с обвисшими грудями.
- Миссис Чампин, - я встаю перед ней, загораживая вид в окно. – Вы ошиблись. В моей квартире никого нет.
- Как – нет? – ее мутные глаза хлопают. Тонкие, бесцветные брови подлетают вверх, так что на секунду, все морщины разглаживаются. – Ты уверена, что хорошо посмотрела?
- Да, миссис Чампин. Вам показалось. – Я ложу молоток на стол. – Вы принимали сегодня лекарство? – старушенция качает головой. Но этот жест, скорее машинальный, как дрожь в руках алкоголика, который бросает пить.
Миссис Чампин живет одна.
Ее муж умер десять лет назад от рака.
Дети разъехались и не навещают ее.
Внукам, она тоже не нужна.
В дом престарелых, мисс Чампин никто не собирается отправлять, потому что за это нужно платить.
У ее детей – двоих сыновей, свои семьи. Они вкладывают свои деньги в дом, в своих детей.
Кому нужна старая маразматичка?
- Да. – С заминкой, отвечает она. – Но, я видела молодого человека. Он вошел в твою квартиру.
- Вам это только показалось. – Я сажусь перед ней на корточки. Мне жаль эту старушку. Она застряла в своем мире.
- Но, я видела. – Упирается мисс Чампин и смотрит поверх моей головы, в окно, на дом, что похож, на торт, у которого откусили добрый кусок. – Он привлекательный. У него красивые глаза.
Скорее всего, бабуле привиделся мужчина. Ну, может, миссис Чампин, в кавычках, видела своего молодого мужа? Она часто рассказывала, какие у ее мужа красивые глаза.
- Его глаза такие красивые. – Бормочет миссис Чампин и опускает взгляд на меня. – Его глаза – твои глаза.
Я хмурюсь, не понимая о чем она говорит.
- Что вы хотите сказать, миссис Чампин?
- Его глаза – твои глаза. – Она резко упирается ногой, чтобы кресло-качалка остановилась и наклоняется ко мне. – Холодные и серые. Его глаза, холодные и серые, как луна. – После, миссис Чампин переводит взгляд на тот же дом и улыбается, как ребенок.
Совсем с ума сошла.
- Миссис Чампин, вы что-нибудь ели? – я выпрямляюсь и иду к плите. На черной, от жира, комфорке, стоит кастрюля. Поднимаю крышку и морщусь. Нечто, которое должно быть бульоном, воняет, как потные носки. Такая еда, только для бесхозных псов. – Я приготовлю и принесу вам, хорошо? – оборачиваюсь на старушку. Та, продолжает качаться и улыбаться.
Выхожу за дверь. Подбираю пакеты с замороженными овощами и направляюсь к своей двери.
Интересно… что видят люди, когда не в себе?
Каков для них мир?
Красочный и добрый… или мрачный и глухой?
Почему они так держатся за реальность, но продолжают блуждать в фантазиях?
В чем смысл и где грань? Где связь?
Поливаю сковороду маслом и ставлю разогреваться.
Дрожь в руках постепенно уходит и мне наконец удается справиться с пакетами замороженной еды.
Его глаза – твои глаза… что имела в виду миссис Чампин?
У сотни людей серые глаза, но это не значит, что чьи-то глаза, могут быть моими.
Она просто сошла с ума.
Она одинока и единственное на что годна, это видеть галлюцинации.
Но, почему мужчина, а не скажем… ультрафиолетовый человечек в мерцании красного и пурпурного… Синяя Борода… веселый могильщик?
Это бы меня успокоило. А теперь, я только и думаю, что за мужик торчал в моей квартире. Мужик у которого серые глаза.
Единственная примета, за которую цепляется мой разум.
И… черт возьми… нет, это бред.
Я вспоминала молодого парня в черном, которого видела на кладбище. Его глаза были холодными и серыми, как луна.
Высыпаю смесь на сковороду. Масло шипит и поднимается пар.
Не эти ли слова, миссис Чампин говорила – его глаза, холодные и серые, как луна.
Но тот парень… откуда ему знать, где я живу? И зачем ему быть в моей квартире?
Да, хотя и его исчезновение, тоже интересно.
Трясу головой, отмахиваясь от глупостей и перемешиваю овощи.
Просто сегодня я плохо спала. Мне снились родители. Я испытывала страх.
Едва ли он, когда-нибудь пройдет, учитывая произошедшее вчера.
Два трупа вернулись в квартиру Пеппер, неизвестным никому, образом.
Наслоение неизвестности, в итоге может привести к тому, что конструкция рухнет когда-нибудь.
Через полчаса стучусь в дверь к миссис Чампин.
После, толкаю дверь, которую она никогда не запирает и вхожу.
Мисс Чампин нет в кресле-качалке. Ее нет в ванной.
Хм… я даже посмотрела в шкафу, на всякий случай. Вдруг, она прячется там от своих вымышленных страхов.  
Она ушла.
Вопрос – куда?
Куда мог пойти старый, почти что, умалишенный, человек… один…
Я сбегаю по лестнице и выскакиваю на улицу.
- Миссис Чампин!
Не смотря на день, в Ланчин, солнце едва пробивается через завесу серых туч.
В моей голове бьются мысли – куда она могла подеваться? Куда могла убежать? Она же старый, немощный человек… ее же могут убить, не ради выгоды, а просто, потому что она появилась не в том месте.
Я обежала весь дом. Обшарила его закоулки.
- Миссис Чампин!
Да, я недостаточно хорошо знала миссис Чампин. Знаю лишь то, что ее муж умер, а детям она не нужна. И то, только с ее слов.
Знаю, что она немного сумасшедшая. Знаю, что миссис Чампин любит подолгу смотреть в окно и раскачиваться на кресле-качалке. Знаю, что она отвратно готовит и ее едой можно отравиться.
Я знаю не многое, но это не значит, что миссис Чампин заслуживает смерти от чужой руки.
- Миссис…
- … Ханни. – Я обернулась. Миссис Чампин стоит позади меня. Ее халат грязный. Особенно на груди. При тусклом освещении, я не могу понять, что это за пятно. Возможно, она ранена…
- Миссис Чампин. – Я подбегаю к ней, поддерживая под руки, пока она пытается идти нетвердой поступью. – Вы ранены? – пытаюсь присмотреться.
- Там мертвый. – Шепчет она, хватая меня за плечи. Ее взгляд впивается в меня пиявкой. Да, что там взгляд. Я чувствую, как миссис Чампин, крепко хватает меня за душу и сжимает в своей хватке. – Там мертвый.
- Вы должны успокоится, миссис Чампин.
Она трясет головой. Одна ее рука мелькает перед моим лицом, и я понимаю, что это не грязь. Это кровь. Кровь на ее халате. Кровь на ее руках.
- Я пошла на запах крови. 

© Copyright: Юлия Пуляк, 2014

Регистрационный номер №0245496

от 14 октября 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0245496 выдан для произведения: Мне снова снились родители.
Мама тянула ко мне свои руки и говорила, что ей холодно и тяжело дышать.
Отец что-то неразборчиво бормотал.
Говорят – нужно бояться живых, а не мертвых.
Но я боюсь их.
Теперь, когда родители третью ночь подряд пугают меня, я боюсь мертвых.
Поэтому, я решила съездить на кладбище и проведать родителей.
Если я не могу ничего сделать во сне, то хотя бы на яву, искуплюсь перед ними.
Поговорю. Принесу цветы на могилу.
Пока жду такси на улице, бросаю взгляд на нашу точку.
Пусто.
Девочки работают до шести утра, а после отсыпаются до одиннадцати. Так, что в свободное время, можно расставлять палатку и продавать фрукты и овощи.
Но это никому не нужно.
Точка, где стоять девочки, под охраной Грэга. Даже, когда его рядом нет, ощущение, что он следит за тобой. Он пристально наблюдает за тобой, просверливая дыры в затылке.
У меня и сейчас такое же ощущение, что за мной наблюдают, хотя никого поблизости нет.
Паранойя?
Такси плетется на городское кладбище, я курю и смотрю в окно.
Ветер холодный, а на асфальте проглядывается тонкая изморозь.
Осень переходит в зиму.
Скоро, кожа будет примерзать к капроновым колготкам, а женское начало скукоживаться в сухофрукт от холода.
Никаких джинсов. Никаких теплых колготок.
Копрон. Лаковая, короткая юбка. Полушубок из искусственного меха, что едва прикрывает поясницу и высокие сапоги из искусственной кожи на шпильках.
Шпильки будут скользит по льду, застревать в снегу.
Тонкая подошва будет накаливаться от холода, а ноги отниматься.
Гребаная работа. Ненавижу ее.
Снова думаю о родителях.
Думаю о том, почему им плохо.
Почему умершим плохо?
Если взять «Свит Бон» и Пеппер – я бы не удивилась.
Погибнуть от такой смерти, равно умышленно опустить рычаг на электрическом стуле.
Я думаю о том, какой ублюдок додумался притащить головы обратно в квартиру?
И еще я думаю, что меня подозревают в этом.
Выбросив окурок в окно, я откидываюсь на спинку сидения и смотрю перед собой.
Третья мысль, что посещает мою голову – это детектив Филип.
Он хочет меня.
Я знаю и я вижу это.
Но хочет, не как шлюху, а как… женщину, к которой испытываешь обычное сексуальное влечение.
К шлюхам другой подход. Их не надо угощать дорогими напитками и покупать вещи, чтобы затащить в постель. Достаточно и установленной суммы, чтобы получить желаемое.
Но детектив… он настаивает на поцелуе.
О неприемлемом жесте, который я считаю беспочвенным.
Поцелуй для меня, это нечто важное, которое не стоит позади секса. Он стоит выше всего.
Поцелуй – это истина, а детектив не готов к истине.
Он не из тех людей, которые привыкли к истине. Он из тех, кто привык ко лжи.
Потому что к этому обязывает его работа. Работа влияет на него и он начинает лгать другим. Он лжет себе.
Да, конечно, он получит мое тело, а я получу его деньги.
Это истина шлюхи.
А истина поцелуя, заключается в большем, в равном, где нет тела и нет денег.
Поцелуй – это сплетение душ.
Черт, из меня философ дерьмовый, и это сложно объяснить, когда поцеловалась лишь раз и много лет назад.
Короче говоря… нет – поцелуям.
Такси тормозит у ворот на кладбище.
Я сую таксисту деньги и выхожу.
В руке у меня букет пестрых цветов.
Гибрид. Смесь всего яркого и вкусно пахнущего.
Я толкаю ворота и вхожу на территорию кладбища, обнесенного со всех сторон высокими деревьями и густыми кустами.
Зеленый газон, который зимой устилает белоснежное покрывало из снега, занимает большую часть кладбища и пересекается дорожками, выложенные гравием. А пока, пожелтевшая листва, гуляет по газону и могильным плиткам, с вытесанными надписями. Кроны деревьев качаются, шумят, разнося тишину по воздуху, как вирус простуды.
Куча плит. Все они серые и квадратные с покатыми углами.
Кое-где, встречаются памятники скорбящих ангелов.
Здесь тихо и спокойно.
Плиты своих родителей я быстро нахожу.
Они располагаются перед статуей скорбящего ангела. Его руки тянутся к плитам, а лицо чуть наклонено вперед. Каменные веки смежены, губы сжаты.
Я сажусь, поджав под себя ноги и ложу цветы родителям. Их могилы рядом, всего в десяти дюймах друг от друга.
Ветер разносит запах холодной листвы и сухих листьев. Скрученные в жгут, листья катаются по газону и цепляются за плиты, на мгновения забиваясь в углах.
Я говорю – привет, мама и папа. Я говорю, что скучаю по ним. Очень скучаю.
Спрашиваю – как вы там?
А ветер отвечает мне шумом листвы. 
Я спрашиваю – мама, что с тобой происходит? Почему тебе тяжело дышать? Почему тебе холодно?
И отца я спрашиваю о том, что он пытается мне сказать.
И снова шум листвы.
Скорбящие ангелы застыли в неподвижной позе и тоже молчат.
Я говорю – мама, тебе должно быть хорошо. Да, это не жизнь, но ты должна быть спокойна. На тебе твое любимое платье. То, синее, бархатное платье, которое ты так любила. И босоножки, которые я тебе подарила. Ты должна быть счастлива и спокойна.
Я говорю – папа, ты в своем любимом костюме. Черном, сшитом на заказ, костюме, которое ты одевал несколько раз в театр, когда ходил с мамой. И та, белая рубашка, на которой ты поставил пятно от красного вина. Которое я с трудом оттерла. Но все эти вещи, они любимы тобой.
Тогда, почему вам не спокойно?
В чем вы меня осуждаете?
Да, я не оправдала ваших надежд. Потому что в этом мире, нет места надеждам. Нет мечтам. Только желаниям.
Грязным, порочным желаниям.
И моя двоюродная сестра осуждает меня за то, что я переспала с ее парнем.
Не умышленно… если бы я знала, то никогда бы не сделала этого.
Да, я продаю свое тело. Я беру деньги за секс…
Я плохая дочь. Дочь, которой нельзя гордится… но, почему вы пугаете меня во снах?
Пожалуйста, - говорю я. – Вы должны успокоится. Вы должны быть счастливы в покое. Если вы будете блаженны, буду блаженна и я. 
Я касаюсь плиты, ощущая под пальцами холод камня.
Ветер шепчет… листва скользит по газону… статуя ангела застыла…
Кажется, мир застыл.
Мое внимание привлекает парень.
Он одет во все черное и черную шляпу.
Он бродит по дорожкам, выложенным гравием, мимо могильных плит, но никого не ищет.
Парень просто гуляет.
Простите меня, - шепчу я в унисон шепоту листьев. – Простите.
Парень минует дорожки. Минует ряды монолитных плит. Минует статую скорбящего ангела.
Он проходит мимо меня.
Я слышу его шаги. Слышу, как трещит под ногами гравий. Но на пару минут, треск стихает.
Мой затылок ощущает его взгляд.
Он остановился. Возможно, рассматривает меня или раздумывает.
Я оглядываюсь назад, мельком смотря на него. Серые глаза ярко выделяются на бледном лице.
Они холодные, как луна на черном небе.
Его ресницы – это небо.
Его брови – это небо.
Под шляпой, я вижу лишь короткие баки и они тоже черные.
Он – бесконечное, ночное небо, с холодными, серыми лунами.
Его взгляд на мне.
Человек в черном, изучает мое лицо и кажется… он удивлен, когда встречается с моими глазами.
Мне хочется спросить его – вы ищете своих родных? Вы заблудились?
Но я молчу.
Безмолвный контакт длиться всего пару минут.
А потом, он разворачивается на пятках и уходит.
Я смотрю ему вслед… оборачиваюсь на могилы родителей и когда возвращаю внимание назад, человека в черном нет.
Он растворился.
Он исчез.
Спешно поднимаюсь, прощаюсь с родителями и бегу к воротам.
Такси я не отпускала, поэтому водитель терпеливо дожидается моего возвращения.
Залезаю в салон, потирая озябшие руки.
- Простите, вы не видели парня во всем черном? Он выходил за ворота.
- Нет, - отвечает водитель и двигается с места. – Тут никого, кроме вас.
Не знаю, почему меня интересует этот парень в черном. И не знаю, почему водитель говорит, что не видел его.
Я же видела его.
Возможно, это… дух умершего, слоняющийся по кладбищу, в поисках покоя?
Но, почему я видела его?  
Такси везет меня обратно в Ланчин и тормозит у универмага.
Хожу между рядами полок с консервированной едой и холодильниками с замороженными продуктами.
Выхватываю пару пакетов с овощной смесью и иду к кассе.
Прошу еще пачку сигарет и оплачиваю покупки.
Из головы никак не выходит человек в черном.
Его глаза. Холодные и серые, как луна, они, кажутся мне печальными.
Точно вся скорбь этого мира отпечаталась в его взгляде.
Его поступь легкая… но, вместе с тем древняя.
Двоякость, собранная в одном бренном теле – не беспочвенна.
На встречу мне идут люди… почти…
Они такие же призраки, как и эти полупустые дома.
Дома – призраки, а люди – фантомы, обретающие плотность, только для утоления собственных нужд.
Когда я прохожу мимо единственного фонаря, который светит даже днем, я не вижу наркоманов, которые обычно подпирали спинами стену дома.
Их нет.
Они либо ушли за новой дозой. Либо странствуют по сказочному миру, где все раскрашено в яркие цвета. Где нет боли и печали. Где нет проблем.
А может, они загнулись от передозировки и постепенно гниют.
Я прохожу сквозь толщу холодного и влажного воздуха.
Сквозь жителей Ланчин.
Сквозь их сплетение проблем и разочарования.
Порой я думаю, что люди в Ланчин, возвращаются к истокам.
К истокам своего бытия.
От старости, к молодости.
От молодости, к созревающей молодости.
От созревающей молодости, к детству.
От детства, к младенчеству.
От младенчества, к плоду.
От плода, к клетке, которую оплодотворил сперматозоид.
Мы все возвращаемся к началу, перед которым все равны.
Там, где мы еще не созданы – мы прекрасны.
Но, говорят, что перед тем, как появится на свет, мы живем на небесах.
А перед тем, как мы покидаем чрево матери, к нам прикасаются ангелы – выемка над верхней губой, этот желобок, это углубление – это отпечаток ангела, который лишает нас воспоминай о лучшем мире. О рае.
Мне кажется, что лишая нас воспоминаний, ангелы лишают нас лучшего, что может быть в человеке…
Иду по коридору. У двери стоит миссис Седые-волосы-в-бигудях-и-затрапезный-халат.
Точнее, миссис Чампин.
Я здороваюсь с ней, а она хватает меня за руку и шепчет, обдавая гнилым дыханием.
- В твоей квартире гость.
- Кто? – спрашиваю я.
- Молодой человек.
Сердце начинает колотится. Я лихорадочно думаю, кто это может быть… детектив Филип? Эштон Рурк?
- Как он выглядит? – пакеты с замороженными овощами падают на бетонный пол, вместе с моим сердцем.
- Он привлекательный. – Улыбается миссис Чампин.
Меня это не впечатляет, а наоборот ужасает.
Эти мужчины привлекательны… но, какого хрена, один из них, делает в моей квартире?
- Миссис Чампин, у вас есть молоток?
- Молоток? – она кивает и убегает в свою квартиру. Ее и мою дверь, разделяет квартира Пеппи. Мы называем ее Синий Чулок. Она странная и к тому же, клептоманка.
Через пару минут, миссис Чампин появляется, держа в руках молоток.
Деревянная ручка истерлась и лоснится белым. А железяка исцарапана.
Я крепко обхватываю ручку и шагаю к своей двери, прислушиваясь.
За дверью раздаются скачки ударов. Но это только мое сердце, что бешено колотиться в груди.
Хватаюсь за ручку и делаю вдох.
Резко распахиваю и кричу – кто бы ты ни был, выходи!
Я бы добавила – и сразись, как мужчина. Но, думаю, это лишнее.
Руки дрожат. Железяка на деревянной ручке отсчитывает сбивчивый звонкий ритм.
Я почти не дышу, шаг за шагом, проверяя свою комнату.
Я смотрела под столом. В шкафу. В ванной. В душевой кабинке. Везде. Но никого не нашла.
Выхожу обратно в коридор, направляясь к двери миссис Чампин.
Стучу.
Ее дверь, скрипнув, приоткрывается.
- Миссис Чампин? – я вхожу внутрь.
Старушенция сидит в кресле-качалке, перед окном и раскачивается. Бигуди, на ее жидких волосиках, вздрагивают. Халат липнет к сухому телу с обвисшими грудями.
- Миссис Чампин, - я встаю перед ней, загораживая вид в окно. – Вы ошиблись. В моей квартире никого нет.
- Как – нет? – ее мутные глаза хлопают. Тонкие, бесцветные брови подлетают вверх, так что на секунду, все морщины разглаживаются. – Ты уверена, что хорошо посмотрела?
- Да, миссис Чампин. Вам показалось. – Я ложу молоток на стол. – Вы принимали сегодня лекарство? – старушенция качает головой. Но этот жест, скорее машинальный, как дрожь в руках алкоголика, который бросает пить.
Миссис Чампин живет одна.
Ее муж умер десять лет назад от рака.
Дети разъехались и не навещают ее.
Внукам, она тоже не нужна.
В дом престарелых, мисс Чампин никто не собирается отправлять, потому что за это нужно платить.
У ее детей – двоих сыновей, свои семьи. Они вкладывают свои деньги в дом, в своих детей.
Кому нужна старая маразматичка?
- Да. – С заминкой, отвечает она. – Но, я видела молодого человека. Он вошел в твою квартиру.
- Вам это только показалось. – Я сажусь перед ней на корточки. Мне жаль эту старушку. Она застряла в своем мире.
- Но, я видела. – Упирается мисс Чампин и смотрит поверх моей головы, в окно, на дом, что похож, на торт, у которого откусили добрый кусок. – Он привлекательный. У него красивые глаза.
Скорее всего, бабуле привиделся мужчина. Ну, может, миссис Чампин, в кавычках, видела своего молодого мужа? Она часто рассказывала, какие у ее мужа красивые глаза.
- Его глаза такие красивые. – Бормочет миссис Чампин и опускает взгляд на меня. – Его глаза – твои глаза.
Я хмурюсь, не понимая о чем она говорит.
- Что вы хотите сказать, миссис Чампин?
- Его глаза – твои глаза. – Она резко упирается ногой, чтобы кресло-качалка остановилась и наклоняется ко мне. – Холодные и серые. Его глаза, холодные и серые, как луна. – После, миссис Чампин переводит взгляд на тот же дом и улыбается, как ребенок.
Совсем с ума сошла.
- Миссис Чампин, вы что-нибудь ели? – я выпрямляюсь и иду к плите. На черной, от жира, комфорке, стоит кастрюля. Поднимаю крышку и морщусь. Нечто, которое должно быть бульоном, воняет, как потные носки. Такая еда, только для бесхозных псов. – Я приготовлю и принесу вам, хорошо? – оборачиваюсь на старушку. Та, продолжает качаться и улыбаться.
Выхожу за дверь. Подбираю пакеты с замороженными овощами и направляюсь к своей двери.
Интересно… что видят люди, когда не в себе?
Каков для них мир?
Красочный и добрый… или мрачный и глухой?
Почему они так держатся за реальность, но продолжают блуждать в фантазиях?
В чем смысл и где грань? Где связь?
Поливаю сковороду маслом и ставлю разогреваться.
Дрожь в руках постепенно уходит и мне наконец удается справиться с пакетами замороженной еды.
Его глаза – твои глаза… что имела в виду миссис Чампин?
У сотни людей серые глаза, но это не значит, что чьи-то глаза, могут быть моими.
Она просто сошла с ума.
Она одинока и единственное на что годна, это видеть галлюцинации.
Но, почему мужчина, а не скажем… ультрафиолетовый человечек в мерцании красного и пурпурного… Синяя Борода… веселый могильщик?
Это бы меня успокоило. А теперь, я только и думаю, что за мужик торчал в моей квартире. Мужик у которого серые глаза.
Единственная примета, за которую цепляется мой разум.
И… черт возьми… нет, это бред.
Я вспоминала молодого парня в черном, которого видела на кладбище. Его глаза были холодными и серыми, как луна.
Высыпаю смесь на сковороду. Масло шипит и поднимается пар.
Не эти ли слова, миссис Чампин говорила – его глаза, холодные и серые, как луна.
Но тот парень… откуда ему знать, где я живу? И зачем ему быть в моей квартире?
Да, хотя и его исчезновение, тоже интересно.
Трясу головой, отмахиваясь от глупостей и перемешиваю овощи.
Просто сегодня я плохо спала. Мне снились родители. Я испытывала страх.
Едва ли он, когда-нибудь пройдет, учитывая произошедшее вчера.
Два трупа вернулись в квартиру Пеппер, неизвестным никому, образом.
Наслоение неизвестности, в итоге может привести к тому, что конструкция рухнет когда-нибудь.
Через полчаса стучусь в дверь к миссис Чампин.
После, толкаю дверь, которую она никогда не запирает и вхожу.
Мисс Чампин нет в кресле-качалке. Ее нет в ванной.
Хм… я даже посмотрела в шкафу, на всякий случай. Вдруг, она прячется там от своих вымышленных страхов.  
Она ушла.
Вопрос – куда?
Куда мог пойти старый, почти что, умалишенный, человек… один…
Я сбегаю по лестнице и выскакиваю на улицу.
- Миссис Чампин!
Не смотря на день, в Ланчин, солнце едва пробивается через завесу серых туч.
В моей голове бьются мысли – куда она могла подеваться? Куда могла убежать? Она же старый, немощный человек… ее же могут убить, не ради выгоды, а просто, потому что она появилась не в том месте.
Я обежала весь дом. Обшарила его закоулки.
- Миссис Чампин!
Да, я недостаточно хорошо знала миссис Чампин. Знаю лишь то, что ее муж умер, а детям она не нужна. И то, только с ее слов.
Знаю, что она немного сумасшедшая. Знаю, что миссис Чампин любит подолгу смотреть в окно и раскачиваться на кресле-качалке. Знаю, что она отвратно готовит и ее едой можно отравиться.
Я знаю не многое, но это не значит, что миссис Чампин заслуживает смерти от чужой руки.
- Миссис…
- … Ханни. – Я обернулась. Миссис Чампин стоит позади меня. Ее халат грязный. Особенно на груди. При тусклом освещении, я не могу понять, что это за пятно. Возможно, она ранена…
- Миссис Чампин. – Я подбегаю к ней, поддерживая под руки, пока она пытается идти нетвердой поступью. – Вы ранены? – пытаюсь присмотреться.
- Там мертвый. – Шепчет она, хватая меня за плечи. Ее взгляд впивается в меня пиявкой. Да, что там взгляд. Я чувствую, как миссис Чампин, крепко хватает меня за душу и сжимает в своей хватке. – Там мертвый.
- Вы должны успокоится, миссис Чампин.
Она трясет головой. Одна ее рука мелькает перед моим лицом, и я понимаю, что это не грязь. Это кровь. Кровь на ее халате. Кровь на ее руках.
- Я пошла на запах крови. 

 

Перекресток Глава 12

Перекресток Глава 14