1944-й год. Ещё идёт война. Ростов наполовину в развалинах. Не работают многие службы, но уже работают кинотеатры и театры. Кинотеатры, правда, переименовали. Были «Руж» и «Юнг-штурм», стали «Родина» и «Победа».
Как-то в воскресенье днём мы с мамой попали в театр
музыкальной комедии на «Сильву». И спектакль, и особенно артист Капаницын, игравший Бони, произвели на меня такое впечатление, что я буквально заболел опереттой. Я смотрел подряд всё, причём некоторые спектакли по многу раз..
О Георгии Акиндиновиче Капаницине надо говорить особо. Этот любимец ростовской публики буквально сверкал юмором, импонировала и его манера говорить и напевать с лёгким прононсом. Никогда после я не видел артиста в амплуа простака лучше, чем Капаницын. Когда в восьмидесятых годах я работал над книгой «Куплет на эстраде», и просматривал подшивку газеты «Советское искусство» за 1946-й год, я в рецензии на московские гастроли ростовского театра музыкальной комедии прочитал, что Москва давно не видела такого замечательного простака, как Капаницын! .
На каждом спектакле я бросал любимому артисту на сцену цветы. Деньги на цветы я добывал «оригинальным» способом. Брал из домашней библиотеки любую книгу и нёс её в букинистический. Таким образом, я переносил букинистам всего Шекспира, в кожаных, старинных переплётах, Толстого, Дюма.
В 1946-м году в Ростовском театре музыкальной комедии появился ещё один замечательный простак, Александр Аллегров ( Саркисов ). Эстрадная певица Ирина Аллегрова его дочь.
Именно тогда я решил стать артистом оперетты, и непременно таким же смешным, как Капаницын, или Аллегров.
Днём, когда никого не было дома, я на всю улицу орал опереточные арии, и прохожие часто спрашивали:
- Здесь что, сумасшедший живёт?
Кончилось всё тем, что я сорвал голос, какое-то время вообще не разговаривал, и до сих пор говорю с хрипотцой.
Ещё одним увлечением стала для меня в то время эстрада. У нас в городском саду была летняя площадка, на которой можно было совершенно бесплатно смотреть концерты. И какие! Там я слушал Мирова и Дарского, Громова и Милича, Шурова и Рыкунина…
На этой площадке почти ежедневно выступал небольшой местный эстрадный оркестр с концертной программой. Запомнились – певица Вера Злобина, скрипач Моня, о котором Розенбаум уже в наше время сочинил песню, и конферансье Юрий Гольдфарб. Я столько раз слушал эти концерты, что запомнил наизусть и фельетон «Зрители кино», и куплеты «До-ре-ми-фа-соль-фа-ми-ре-до», исполняемые конферансье. Особенно, мне нравились куплеты.
По-моему, куплет очень актуальный, и этот композитор кого-то очень нам сегодня напоминает.
Одной из главных городских примет послевоенного времени был певец ростовского джаз-оркестра Ника Стефан. Пел он обычно какие-то экзотические песни, причём с очень «иностранным» акцентом. С таким же акцентом он исполнял и песню о Ростове, из которой я запомнил только припев:
«Площадь театральная,
Тополей приют.
Фонари хрустальные
Свет весёлый льют.
По утрам гудки «Аксая»
Слушает «Сельмаш».
И шумит волна донская,
Омывая пляж!»
Почти все ростовчане в те годы ходили в шинелях, в телогрейках. А Ника Стефан ежедневно, чуть прихрамывая, (У него был протез) фланировал по главной улице, в шикарном костюме кремового цвета в полосочку, при бабочке, да ещё и в канотье. Казалось, что он сошёл с экрана, из трофейных фильмов, которые в то время в огромном количестве крутились во всех кинотеатрах.
И лишь однажды ростовчане увидели Нику в затрапезной робе. У Ники Стефана не было жилья, обычно он ночевал у знакомых поклонниц, либо в гостиницах. И вот как-то вечером он приехал с гастролей и отправился в единственную гостиницу «Деловой двор». Свободное место оказалось лишь одно, да и то в общем номере. Плотно «отужинав», он разделся и лёг спать. А когда проснулся, то не нашёл ни чемодана, ни своего единственного костюма. В одних трусах он бросился к директору гостиницы, но тот лишь развёл руками:
- У нас в Ростове так: хорошо одевается, кто рано просыпается!
Приехав в шестидесятых в Москву, я вскоре познакомился с милым и скромным артистом Москонцерта Колей Щукиным. Это и был ростовский пижон сороковых годов – Ника Стефан, певец с Гавайских островов!
Знакомство с эстрадой изменило мои планы. Теперь я решил стать конферансье!
Ещё одним серьёзным увлечением стали шахматы. Буквально за два года я стал первокатегорником, и начал принимать участие в городских турнирах.
В 46-м году мы с мамой приехали в Москву к родственникам. Я, конечно, посетил оперетту. Мамин дядя сводил меня в Центральный Дом Работников Искусств на концерт Лауреатов Второго Всесоюзного Конкурса артистов эстрады. Запомнились, юмористы, – Тимошенко и Березин и вокальный дуэт Людмила Лядова и Нина Пантелеева.
Побывал я и в садике«Эрмитаж» на концерте джаза Утёсова. В садике играл небольшой оркестр. Помню, объявили: – Дирижёр - Василий Агапкин. Спустя десятилетия я осознал, что это был автор знаменитого марша «Прощания славянки», написанного в 1912-м году, во время Первой Балканской войны.
1946-й год. Во дворе нашей школы №39 цирк-шапито. Каждый вечер я проникаю туда. Меня мало интересуют акробаты и фокусники. Я слушаю артистов Григория Рашковского и Николая Скалова.
У одного в руках гитара, у другого мандолина. Артисты на манеже исполняют смешные песенки, которые, оказывается, называются куплетами. В каждом куплете четыре строчки, но как смеётся и аплодирует зал. Что я запомнил?
Вот столовая «Нарпита»,
Здесь порядочек такой
Завстоловой ходит бритый,
А котлеты с бородой.
Служит в тире наш Федот,
Он квитанций не даёт.
Трах-трах-трах-трах,
И квартира вся в коврах!
Нас раздеться попросили
Лучшие знакомые.
Мы не разделись, так раздели
Вовсе незнакомые!
Я пытаюсь понять – в чём фокус? Мне кажется, что я такое тоже смогу сочинять.
И дома и на уроках я пишу, пишу, пишу километрами.
До этого я сочинял в основном эпиграммы на учителей.
А учились мы тогда раздельно. И наша 39-я мужская, дружила с 37-й женской.
Мы совместно посещали школу бального танца, и однажды совместно
участвовали в спектакле «Сказка о правде» о Зое Космодемьянской. Я не помню, кто ставил спектакль, помню только, что я изображал бессловесного партизана. А поскольку я уже решил, что буду артистом, то к роли отнёсся очень серьёзно. Приготовил соответствующий костюм, бороду, усы, ушанку.
В серьёзной сцене допроса партизан немецким обер-лейтенантом, я должен был молчать. А мне так хотелось хоть что-нибудь сказать. И когда обер-лейтенант в очередной раз спросил меня:
- Ты есть – глухонемой?!
Я неожиданно для всех ответил:
- Ага!
Все, в том числе и немцы, и Зоя Космодемьянская, прыснули от смеха.
Должен сказать, что если в шахматах я делал успехи, если мои увлечения театром и эстрадой носили серьёзный характер, то похвастаться успехами в учёбе я не мог никак.
И так пропустив в войну два года учёбы, я умудрился в шестом классе остаться на второй год. Не ладилась учёба и в седьмом классе… Многочисленные увлечения отнимали столько времени, что учиться просто было некогда. С горем пополам я перешёл в седьмой класс, но учился плохо, и меня исключили из школы. Особенно на этом настаивала завуч Евгения Андреевна Шелепина. Правда, для «расправы» надо мной у руководства школы была ещё одна причина. Эпиграммы. Какие-то, я помню до сих пор.
Шелепиной
Виляя худосочным тазом,
Колы нам ставит раз за разом.
Когда Евгеша входит в класс,
То так и тянет дать ей в глаз!
Химичке Таисе
У Химички Таисы,
Глазки будто у крысы
Так и тянет сказать:
- Ангидрид твою мать!
Директору
Директор наш без глаза,
Что радует особо.
За нами он, зараза,
Глядеть не может в оба!
Исключение из школы автоматически исключило меня и из театральной студии Дворца Пионеров, в которой я решил приобщится к искусству. Но заниматься там можно было только при наличии школьной справки об успеваемости
Поменяв ещё несколько школ, и потеряв ещё год, я оказался в железнодорожной школе №3, где учился всё с тем же успехом. Причём, как и в предыдущих школах, я учился без троек и четвёрок. Литература, русский, история, география – пятёрки, математика, химия, физика – двойки.
Зато на школьных вечерах я, главный школьный остряк, «блистал» в конферансе, читал смешные стихи, в том числе и фельетон «Зрители кино».
В школе был неплохой драмкружок, в котором, совместно с женской школой № 1, мы ставили отрывки из разных спектаклей. Я там изображал Шмагу и Любима Торцова. Один из нашего драмкружка, Эдик Бочаров, закончив десятый класс, отправился в Москву, поступил во ВГИК и стал кинорежиссёром.
Итак, теперь я стал сочинять куплеты. И когда таких четверостиший набралась целая тетрадь, я решился показать свои творения артистам Рашковскому и Скалову. Я встретил их у цирка и вручил им тетрадь.
- Почитаем! – сказали они.
Как всегда, каждый вечер лезу под брезент шапито и слушаю. А вдруг!
И однажды свершилось! Я услышал три, аж три моих куплета! Это были куплеты на местные ростовские темы!
Я снова встретил этих артистов.
- Ну как? – сказал тот что потолще, - Рашковский. - Доволен? Три куплета! Остальное - буза! Держи!.. - И протянул мне деньги. Я не помню, сколько, то ли десять, то ли сто… Это был мой первый в жизни гонорар!
- Давай, пиши ещё! – посоветовали мне сатирики. У тебя получится!
И 1948
год я по праву считаю началом своей творческой профессиональной деятельности,
хотя до следующего гонорарапрошли годы.
Помочь сайту
Поздравления
