ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 7. Свобода педагогического действия. Пустословы против вдохновителей
В 1994 году Симон Соловейчик написал новый педагогический манифест – «Человек свободный» . В нём он провозгласил необходимость воспитания такого человека, для которого внутренняя свобода – естественное качество, помогающее избавиться от страхов перед людьми и жизнью. Большое внимание он уделил понятию совести, которая, по его мнению, существует как в индивидуальном варианте, так и в общественном. Чтобы ребёнок не заглушал в себе совесть, он должен расти не в атмосфере угнетения и насилия, а среди внутренне свободных воспитателей.
И мы опять взялись спорить. :) Интеллигенция преклоняется перед талантливыми людьми (правда, чаще на дистанции – временнОй или пространственной), поэтому много рассуждает о становлении отдельной личности. Внимание такое, конечно, необходимо – каждый человек неповторим, в процессе обучения он должен чувствовать, что его индивидуальность важна наставнику. Но если параллельно не заниматься теми связями, которые устанавливаются между разными личностями и определяют атмосферу свободы/несвободы для всех (то есть для каждого опять-таки), то, разумеется, совесть придётся заглушать. Учитель не может быть просто улыбающимся наблюдателем при учениках. Он обязательно лицо действующее, а действие его может быть ученику не сразу понятно и – о ужас! – в какой-то степени некомфортно. Современная буржуазная педагогика всё время транслирует тезис о ласкательном обращении с ребёнком, которое оборачивается полным равнодушием к нему. При этом подростки в своей среде демонстрируют чудеса жестокости.
В то время, как из шляпы фокусника, стали выскакивать различные модерновые школы. Про все из них говорить не буду, но многие просто освободили себя от всякой ответственности целеполагания и в учебном, и в воспитательном процессах, то есть как бы пошли не рядом с ребёнком, а позади него. Намучившись совковыми лживыми декларациями, интеллигенты наши решили, что возможен социум вообще без идеологии, а всякая организация подросткового общежития не входит в обязанности педагогов, воспитание – долг родителей и только. Если вы смотрели сериал «Школа» Валерии Гай Германики, то должны были почувствовать ту растерянность, беспомощность и персонажей-учеников, и персонажей-учителей, и персонажей-родителей, которая сквозит во всех уголках мира, отображённого камерой.
Соловейчик не соглашался с тем, что мы живём в буржуазной стране. Он думал, что человечество подбирается к той эпохе, когда число внутренне свободных людей должно стремительно увеличиться, а значит, они построят некие справедливые государства – в том числе в России. Вместе с тем, он всё больше попадал в зависимость от тех людей, которые участвовали в его издании экономически. Сын уже вернулся из Штатов и начал строить свой бизнес. Чем в целом он занимался, я не знаю, но отчасти и издательством – многочисленные приложения к газете «Первое сентября» были в его ведении.
В 1995 году впервые прошла Всероссийская олимпиада по литературе. В советский период таких мероприятий не проводили. Оно и понятно: упор делался на точные и естественные науки, которые обслуживали интересы государства в оборонной промышленности. Горько об этом говорить, но за организацию первой литературной олимпиады министерство образования взялось под нажимом фонда Джорджа Сороса, который в то время вёл себя чрезвычайно активно на «освободившихся от идеологии» российских просторах. Ещё через год была проведена первая Всероссийская олимпиада по русскому языку. Финансов в образовательной системе страны тогда было с гулькин нос, учителя в регионах месяцами не получали зарплату. Однако ловкачи уже смекнули, что можно делать деньги на крупных образовательных проектах, манипулируя идеей деидеологизации и входящими в обиход жадной своры из чиновников и коммерсантов откатами.
Поскольку газета «Первое сентября» поручила мне освещение олимпиады, я отправилась в Ярославль, где оргкомитет решил устроить это мероприятие. Уже не очень помню, как именно тогда строилось всё дело. Конечно, было несколько этапов, в каждом отбирались наилучшие работы. Часть из них была письменными, часть – устными. Разумеется, были номинации и для учителей. В одной из них победил представитель принимающей стороны, словесник одной из ярославских школ. С ним у меня произошла нелепая история. Несколько раз я обращалась к нему за небольшим интервью, но он отговаривался занятостью. Уже все прочие педагоги-номинанты были опрошены, уже организаторы олимпиады с удовольствием рассказали мне о том, что им показалось наиболее полезным, уже я подружилась со старшеклассниками, с которыми мы обменивались интересными книгами, – а этот блестящий господин всё вытанцовывал передо мной свою значительность. Соседка по номеру смеясь сказала мне: «Вы же заметная женщина, вот он и дурит!» Ах, вот в чём дело… его величество полагает, что у меня к нему дамский интерес? :) В общем, когда в очередной раз словесник этот стал кривляться, пришлось чётко сформулировать, что перед ним не женщина, а журналистка, посему либо он говорит в диктофон нечто, имеющее отношение к олимпиаде, либо я в своём очерке ограничусь упоминанием его имени. Выбрать пришлось, естественно, второй вариант – наш победитель посерел лицом, опять что-то промямлил про занятость и сбежал от меня подальше.
Был и другой памятный эпизод. В олимпиаде приняла участие небольшая группа чеченских девушек. Они подготовили литературную композицию из стихотворений русских классиков. Выступала эта группа в концерте как раз вслед за петербуржцем, читавшим отрывок из «Войны и мира», тот самый, где Лев Толстой говорит о противоестественности войны. В декабре 1994 года по Грозному был нанесён первый бомбовый удар, к марту 1995-го город был практически разрушен. Девушки закончили читать стихи и обратились к залу с очень эмоциональным текстом: мы же так долго жили в одной стране, за что теперь убивают наших мальчиков? Публика притихла. Но что могли сказать друг другу все собравшиеся здесь люди? Что они-то никаких войн не хотят, что есть государственные интересы, которые то и дело идут в разрез с человеческими? Но более всего меня удивила одна женщина, уже зрелых лет, из числа экспертов. Она объяснила поступок чеченок очень просто: учительница привезла их в Россию, чтобы выдать замуж. И почему недалёким людям везде видится только половая озабоченность?
Когда на следующий год я попала на такую же олимпиаду в Великий Новгород, она показалась мне более уверенной, организаторы учли критические замечания и по формальной, и по содержательной части конкурсов. Однако в кулуарах много говорилось о том, что литература неправильно преподаётся в школах, это чувствуется в том, что делают на олимпиаде старшеклассники – а их ведь отбирали со всей страны как лучших. Но, увы, частенько разговоры эти сводились к спискам произведений, именам писателей, бесконечным сетованиям «они в этом возрасте понять не могут…». Опять та же проблема – мы забываем, что все программы и методики зависят от цели, которую ставит преподаватель. В случае с литературой это укоренение потребности в достаточно глубоком чтении, потому что только такое чтение развивает и чувства, и разум. У нас же в результате многолетнего бормотания о бездоказательном величии классики вырастают люди, либо вообще не читающие, либо принимающие за литературу всякий словесный суррогат.
Учителя, сопровождавшие своих питомцев на олимпиадах, были при всём при том очень любопытствующими. Они напоминали мне коллективного Пьера Безухова, приехавшего на вечер к Анне Шерер и ожидающего непременно умных, эрудированных собеседников. Среди экспертов таковые находились, но, прямо скажем, не всегда: на клетке кролика, как известно, нередко красуется надпись «лев». Удивление и отчаяние школьных сотрудников, сталкивающихся с элементарным пустословием, тоже бывали непомерными. Тогда они уподоблялись курируемым ими подросткам, бросали вызов требованиям политеса, выразительно показывали всем своим поведением, насколько они недовольны теми, кто берётся их чему-либо учить. Очень жаль, что организаторы олимпиады не включили в её программу развёрнутые педагогические дискуссии. Хотя, может быть, со временем что-то изменилось – я давно на таких встречах не бывала.
Вторая полоса «Первого сентября», на которой я в основном печаталась, была, пожалуй, наиболее содержательной в газете. С её помощью удавалось передать живое дыхание самой школы. У неё было самое большое число постоянных авторов, зачастую они переходили к нам работать именно из образовательных учреждений. Особенно в этом смысле пригодилась придуманная Симоном Соловейчиком рубрика «Четверговая школа». В ней раз в неделю, по четвергам (день был выбран случайно), рассказывалось о какой-нибудь реальной школе. Конечно, попадавшие на эту «доску почёта» педагогические коллективы гордились вниманием к ним газеты. Но задача журналистов была не в том, чтобы петь дифирамбы, а в том, чтобы на конкретном примере рассказать о движении, которое обязательно сопутствует настоящему творчеству, об особенностях творчества педагогического. Очерки из этой рубрики вдохновляли учителей, которых опасная школьная рутина стремится превратить в «человеков в футляре». Именно благодаря отношению газеты к учительству как творческой части общества педагоги того времени называли «Первое сентября» своим любимейшим изданием. Было и ещё одно важное обстоятельство – Симон Соловейчик вёл себя независимо с чиновниками и многочисленными представителями околонаучной образованческой братии. Учителя чувствовали и этот момент, тоже их вдохновляющий.
24 января 2013 года
P.S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.
Помочь сайту
Поздравления
