ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 1. "Учительская газета". Легко ли быть свободным?
Позвонила И.:
- Слушай, тут новая газета затевается. Об образовании. Ищут подходящих авторов. Отец моего знакомого – главный редактор. Может, напишешь чего?
- А что их вообще интересует?
- Да всё, что угодно, но про образование. Он затащил тут нас к себе домой – вполне адекватный парень. Я не на его курсе училась, ни про него, ни про папаню толком не знаю.
- А кто папаня?
- Симон Соловейчик.
- Ладно, попробую. Через пару дней отдам тебе рукопись.
Это был 1992 год. Я ещё не бросила педагогическую практику. И. несколько лет проработала со мной в одной школе психологом – тогда ставки этих специалистов только вводились в образовательных учреждениях. Это была довольно интересная и любознательная молодая женщина, сошлись мы на почве наших общих интересов к творчеству. Ну, и вообще – психологов и философов часто тянет друг к другу. Школа не стала для И. серьёзной площадкой для самореализации, она плохо чувствовала подростков, чаще они её раздражали, хотя она старалась это скрыть. Правда, сугубо исследовательская "математическая" практика ей удавалась – видимо, потому, что не требовала содержательного индивидуального общения.
Имя Соловейчика в это время не было для меня новостью, мы пересекались на Останкинских встречах с учителями-новаторами. Собственно, идея этих встреч мне и принадлежала. Нет, сама я не была известным человеком, но случай помог мне высказаться на другой важной встрече – с главным редактором обновляемой в перестройку «Учительской газеты» Владимиром Матвеевым. Бывают странные сближенья, вы же знаете. :)
На весенних каникулах 1985 года меня, как школьного парторга, отправили в столичный университет повышения квалификации на специальные курсы для учителей. Затеяны они были идеологами социализма с человеческим лицом. Время было кипучее и шаткое. Дяденька, командированный горкомом партии к грозным школьным тёткам для выявления «народных настроений» и разъяснения линии Горбачёва, в перестройку верил. Моя партийность произошла вследствие очень банального обстоятельства – ещё первокурсницей я стала главным редактором институтской газеты. На втором курсе меня «вступили» в кандидаты, а на третьем уже не хотели принимать в КПСС по-настоящему. Это была очень забавная история, потому что, конечно, райком завернул результаты голосования моих «соратников» с формулировкой типа «вы там обалдели что ли? что такого ужасного могла совершить за год какая-то пигалица?» «Соратники» переголосовали с зубовным скрежетом в мою пользу.
Истинная причина скандала была в том, что газета, которую редактировала пигалица, пользовалась довольно внушительной популярностью. Просто потому, что там печатались все самые интересные и способные преподаватели и студенты. Я посмела их не замалчивать. Был у меня и другой грех. Проректор как-то у себя в кабинете любезно сообщил мне, что я очень перспективный кадр и есть мнение рекомендовать мою кандидатуру в секретари комитета ВЛКСМ института. Я же простодушно ответила, что мне это не интересно, да и не смогу я быть девочкой на побегушках. Он ничего мне не возразил, но злобу затаил. Скажу прямо, что в дальнейшей жизни партийность моя мне не мешала, а скорее даже помогала – в тех случаях, когда кто-то нуждался в защите. Но об этом потом.
Матвеев, ища свежие идеи для своей газеты, решил тоже побывать на упомянутых выше курсах. Да, тогда за свежими идеями ещё было принято ходить в народ, их не производили с помощью специальных технологов и не выдавали за результаты социальных опросов. Курсистки встретили журналиста и нескольких его коллег, которых он прихватил с собой, очень враждебно. Надо вам сказать, что каникул учителя ждут с не меньшим нетерпением, чем ученики. Весенние – это только жалкая неделя, сделать же нужно так много! А тут какой-то странный тип драгоценное время крадёт. Дама, представляющая администрацию курсов, выступила с воспитательной инициативой, то есть сказала: «Теперь понятно, почему в наших школах так много дурного! Какие же вы учителя!» «Что-о-о?!» – пронеслось по залу. Тётки, подобно тринадцатилетним детям, зашумели ещё больше. Пришлось вмешаться: «Коллеги, мы всё равно уже здесь. Ну, уж выслушаем человека-то – он чем виноват?»
Владимир Фёдорович улыбнулся мне благодарно и, наконец, рассказал про свою печаль. «Учительская газета» всегда была послушным рупором чиновников от образования, Матвеев же хотел сделать её по-настоящему учительской, то есть учителям интересной. Я не была уверена в этом после описываемой встречи, но дальнейший ход событий меня в том убедил. Тётки превратились в милых дам и слушали журналиста уже спокойно. Вот здесь-то судьба и предоставила мне возможность сказать, что интеллигенция слишком увлеклась руганью в адрес учителей. Это и несправедливо, и бесперспективно, если общество на самом деле хочет качественного образования. Почему не сделать акцент на том, что хорошо в школе? Почему не представить людям талантливых учителей? Они же есть и достойны тех же Останкинских встреч на телевидении, почему туда приглашают только писателей и певцов? А газете было бы полезно привлечь к сотрудничеству тридцатилетних учителей – уже чему-то научившихся, но ещё не выгоревших на трудной школьной стезе. Можно было бы клуб организовать при «Учительской газете»…
После встречи ко мне двинулась девушка из журналистской группы и записала все мои координаты. Но никогда уже не позвонила. Зато через некоторое время в «Учительской газете» появилось объявление, приглашающее всех заинтересованных учителей в редакцию, создающую новый клуб. Я не смогла туда попасть – уже не помню почему, кажется, болела, – но там побывала моя школьная коллега, Галина Алёшкина. Она рассказала мне об организации клуба творческих учителей «Эврика», о ребятах, которых она встретила в редакции. Именно она помогала в 1986 году группе учителей-новаторов вместе с Симоном Соловейчиком записывать в Переделкине манифест «Педагогика сотрудничества» .
Самого Соловейчика я увидела впервые в студии «Останкина». Кажется, это была встреча с Виктором Шаталовым. Впрочем, не важно. В то время все активно боролись с чиновниками. Учителя полагали, что это главные враги образования, потому что представляют себе людей очень посредственными и одинаковыми, в реальной педагогике ничего не смыслят, только мешают каждому живому движению. Поэтому почти все выступающие на встрече говорили с эдакой борьбистской интонацией: «Надо чтобы!.. Надо чтобы!..» Симон Львович очень выделялся на фоне таких возгласов – он высказывался как будто мягко, но настойчиво обращал внимание на внутреннее течение именно школьной жизни, на необходимость её очеловечивания.
«Учительская газета», выражавшая «народные интересы», была абсолютно не нужна ни бюрократам управленческим, ни бюрократам околонаучным, ни бюрократам партийным. Социализм с человеческим лицом напрягал само политбюро ЦК КПСС – что уж говорить о какой-то газетке для училок! В январе 1989 года Владимира Матвеева перевели на должность заместителя главного редактора, а на его место посадили Геннадия Селезнёва. В октябре Владимир Фёдорович умер. Ему было только 57 лет.
14 декабря 2012 года
P.S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.
ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 1. "Учительская газета". Легко ли быть свободным?
Позвонила И.:
- Слушай, тут новая газета затевается. Об образовании. Ищут подходящих авторов. Отец моего знакомого – главный редактор. Может, напишешь чего?
- А что их вообще интересует?
- Да всё, что угодно, но про образование. Он затащил тут нас к себе домой – вполне адекватный парень. Я не на его курсе училась, ни про него, ни про папаню толком не знаю.
- А кто папаня?
- Симон Соловейчик.
- Ладно, попробую. Через пару дней отдам тебе рукопись.
Это был 1992 год. Я ещё не бросила педагогическую практику. И. несколько лет проработала со мной в одной школе психологом – тогда ставки этих специалистов только вводились в образовательных учреждениях. Это была довольно интересная и любознательная молодая женщина, сошлись мы на почве наших общих интересов к творчеству. Ну, и вообще – психологов и философов часто тянет друг к другу. Школа не стала для И. серьёзной площадкой для самореализации, она плохо чувствовала подростков, чаще они её раздражали, хотя она старалась это скрыть. Правда, сугубо исследовательская "математическая" практика ей удавалась – видимо, потому, что не требовала содержательного индивидуального общения.
Имя Соловейчика в это время не было для меня новостью, мы пересекались на Останкинских встречах с учителями-новаторами. Собственно, идея этих встреч мне и принадлежала. Нет, сама я не была известным человеком, но случай помог мне высказаться на другой важной встрече – с главным редактором обновляемой в перестройку «Учительской газеты» Владимиром Матвеевым. Бывают странные сближенья, вы же знаете. :)
На весенних каникулах 1985 года меня, как школьного парторга, отправили в столичный университет повышения квалификации на специальные курсы для учителей. Затеяны они были идеологами социализма с человеческим лицом. Время было кипучее и шаткое. Дяденька, командированный горкомом партии к грозным школьным тёткам для выявления «народных настроений» и разъяснения линии Горбачёва, в перестройку верил. Моя партийность произошла вследствие очень банального обстоятельства – ещё первокурсницей я стала главным редактором институтской газеты. На втором курсе меня «вступили» в кандидаты, а на третьем уже не хотели принимать в КПСС по-настоящему. Это была очень забавная история, потому что, конечно, райком завернул результаты голосования моих «соратников» с формулировкой типа «вы там обалдели что ли? что такого ужасного могла совершить за год какая-то пигалица?» «Соратники» переголосовали с зубовным скрежетом в мою пользу.
Истинная причина скандала была в том, что газета, которую редактировала пигалица, пользовалась довольно внушительной популярностью. Просто потому, что там печатались все самые интересные и способные преподаватели и студенты. Я посмела их не замалчивать. Был у меня и другой грех. Проректор как-то у себя в кабинете любезно сообщил мне, что я очень перспективный кадр и есть мнение рекомендовать мою кандидатуру в секретари комитета ВЛКСМ института. Я же простодушно ответила, что мне это не интересно, да и не смогу я быть девочкой на побегушках. Он ничего мне не возразил, но злобу затаил. Скажу прямо, что в дальнейшей жизни партийность моя мне не мешала, а скорее даже помогала – в тех случаях, когда кто-то нуждался в защите. Но об этом потом.
Матвеев, ища свежие идеи для своей газеты, решил тоже побывать на упомянутых выше курсах. Да, тогда за свежими идеями ещё было принято ходить в народ, их не производили с помощью специальных технологов и не выдавали за результаты социальных опросов. Курсистки встретили журналиста и нескольких его коллег, которых он прихватил с собой, очень враждебно. Надо вам сказать, что каникул учителя ждут с не меньшим нетерпением, чем ученики. Весенние – это только жалкая неделя, сделать же нужно так много! А тут какой-то странный тип драгоценное время крадёт. Дама, представляющая администрацию курсов, выступила с воспитательной инициативой, то есть сказала: «Теперь понятно, почему в наших школах так много дурного! Какие же вы учителя!» «Что-о-о?!» – пронеслось по залу. Тётки, подобно тринадцатилетним детям, зашумели ещё больше. Пришлось вмешаться: «Коллеги, мы всё равно уже здесь. Ну, уж выслушаем человека-то – он чем виноват?»
Владимир Фёдорович улыбнулся мне благодарно и, наконец, рассказал про свою печаль. «Учительская газета» всегда была послушным рупором чиновников от образования, Матвеев же хотел сделать её по-настоящему учительской, то есть учителям интересной. Я не была уверена в этом после описываемой встречи, но дальнейший ход событий меня в том убедил. Тётки превратились в милых дам и слушали журналиста уже спокойно. Вот здесь-то судьба и предоставила мне возможность сказать, что интеллигенция слишком увлеклась руганью в адрес учителей. Это и несправедливо, и бесперспективно, если общество на самом деле хочет качественного образования. Почему не сделать акцент на том, что хорошо в школе? Почему не представить людям талантливых учителей? Они же есть и достойны тех же Останкинских встреч на телевидении, почему туда приглашают только писателей и певцов? А газете было бы полезно привлечь к сотрудничеству тридцатилетних учителей – уже чему-то научившихся, но ещё не выгоревших на трудной школьной стезе. Можно было бы клуб организовать при «Учительской газете»…
После встречи ко мне двинулась девушка из журналистской группы и записала все мои координаты. Но никогда уже не позвонила. Зато через некоторое время в «Учительской газете» появилось объявление, приглашающее всех заинтересованных учителей в редакцию, создающую новый клуб. Я не смогла туда попасть – уже не помню почему, кажется, болела, – но там побывала моя школьная коллега, Галина Алёшкина. Она рассказала мне об организации клуба творческих учителей «Эврика», о ребятах, которых она встретила в редакции. Именно она помогала в 1986 году группе учителей-новаторов вместе с Симоном Соловейчиком записывать в Переделкине манифест «Педагогика сотрудничества» .
Самого Соловейчика я увидела впервые в студии «Останкина». Кажется, это была встреча с Виктором Шаталовым. Впрочем, не важно. В то время все активно боролись с чиновниками. Учителя полагали, что это главные враги образования, потому что представляют себе людей очень посредственными и одинаковыми, в реальной педагогике ничего не смыслят, только мешают каждому живому движению. Поэтому почти все выступающие на встрече говорили с эдакой борьбистской интонацией: «Надо чтобы!.. Надо чтобы!..» Симон Львович очень выделялся на фоне таких возгласов – он высказывался как будто мягко, но настойчиво обращал внимание на внутреннее течение именно школьной жизни, на необходимость её очеловечивания.
«Учительская газета», выражавшая «народные интересы», была абсолютно не нужна ни бюрократам управленческим, ни бюрократам околонаучным, ни бюрократам партийным. Социализм с человеческим лицом напрягал само политбюро ЦК КПСС – что уж говорить о какой-то газетке для училок! В январе 1989 года Владимира Матвеева перевели на должность заместителя главного редактора, а на его место посадили Геннадия Селезнёва. В октябре Владимир Фёдорович умер. Ему было только 57 лет.
Здравствуйте! Я это прочитал уже раньше (в пространстве Интернета), всё жду ответов на наболевшее (точнее - болевшее когда-то): что думали упоминаемые Вами известные люди, о чём говорили. Как Вы сами тогда представляли проблематику (по поводу сегодняшнего Вы, собственно, уже неоднократно высказались). Это, конечно, не требование, но учтите, что такие вопросы возникают в голове некоторых назойливых читателей. Может быть - в послесловии?
В предисловии к книге я пояснила, как она будет строиться и почему. О чём говорили и что думали упоминаемые мной люди, можно узнать из прессы и Сети, иногда я даже даю ссылки на некоторые их материалы. Как я понимала педагогические задачи в том или ином случае, вы узнаете из второй части книги. :)