Первый раз Инна почувствовала это в себе лет в девятнадцать. Был
жаркий июльский день, переполненный автобус одышливо полз по пыльной
улице, с каждой минутой раскаляясь все сильнее. На переднем сидении
вдруг освободилось сразу два места: пожилая пара вышла у рынка. Инна,
осторожно оглянувшись на других пассажиров, протиснулась к дерматиновому
драному диванчику и села у окна. «Сейчас застыдят и сгонят, - думала
она, - вон дядька с рюкзаком как уставился… И зачем я надела эти
дурацкие шпильки! Надо было послушать сестру, в жару нельзя на каблуке и
нельзя новую обувь на босу ногу…» Но место рядом с ней никто почему-то
не занимал. Инна раскрыла книжку, низко опустила голову и мысленно
попросила… нет, скорее, просто осознала свое желание: «Я хочу остаться
на этом сидении. Одна!». И уже в следующую минуту она погрузилась в
чтение. Автобус продолжал по-черепашьи ползти сквозь плотный
автомобильный поток. Место на переднем сидении рядом с невзрачной
худенькой девушкой так и оставалось пустым.
Потом были другие
случаи. Инна не хотела признаваться себе, что в ней есть что-то
особенное – то ли чудесное, то ли ненормальное. Ну а каким нормальным
образом можно было объяснить те странные совпадения, когда ее невинные,
иногда мимолетные желания вдруг сами собой исполнялись? Если ей не
хотелось видеть вечно пьяного соседа с неприятным, липким взглядом,
сосед месяцами не попадался ей на глаза, хотя она часто слышала его
голос и на лестничной клетке, и во дворе. А когда ей бывало трудно
проснуться, чтобы успеть на первую пару, оказывалось, что преподаватель
отменил занятие из-за внеплановой консультации в клинике.
Иногда, очень редко Инна позволяла себе «хотеть» чего-то более
серьезного и обращалась с просьбой… к кому? к высшим силам? к Богу? к
мирозданию? Она не знала. Но страшный диагноз подруги при повторном
обследовании вдруг не подтверждался, а проворовашегося главврача в
больнице, где Инна работала в детском отделении, отстраняли от
должности.
Она не любила пользоваться своими способностями,
прекрасно понимая, что ничего на свете не бывает просто так. И за любое
подобное вмешательство рано или поздно придется чем-то расплатиться. Вот
только Инна не знала, чем и когда.
А потом ей стали сниться
сны. Наверное, лет с 28 или позже. Одни и те же сны, в которых она
садилась в странные лифты, и они несли ее сначала высоко вверх, на
десятки или даже сотни этажей. А иногда лифтовая кабина начинала
двигаться горизонтально, и в щелку Инна видела, что никакого здания
давно нет, и она мчится по солнечной зеленой равнине или по занесенному
снегом чужому городу, темному и враждебному. Было тревожно, и очень
хотелось остановить это неуправляемое, бесконечное движение, но лифт
останавливался только сам, резко вздрогнув, будто споткнувшись о
неожиданное препятствие. И тогда начинался урок. Или испытание. Инну
учили видеть, понимать и принимать решения. Смотреть, как
последовательно и закономерно изменяется ткань жизни от любого, самого
незначительного вмешательства в ход вещей.
Хочешь отгородиться
от неприятных взглядов соседа? И уже через пару недель ты будешь
вынуждена делить свой кабинет с коллегой, известной на всю больницу
сплетницей. Твоя подруга избежала серьезного заболевания, а через год от
нее уходит муж, не выдержав обострившихся приступов ее ревности. Место
нечистого на руку главврача занял честнейший человек, но он оказался
слабым руководителем, и воровать теперь стали его подчиненные. Инна уже
не удивлялась строгой закономерности последствий, училась прокручивать
варианты, каждый примерять на себя. И вот это уже было настоящим
испытанием.
За несколько часов ночного сна Инна проживала
десятки чужих жизней, но по субъективному времени они тянулись
десятилетиями. Жизнь патологического неудачника и безвольного
подкаблучника. Жизнь страшной ревнивицы, не умеющий доверять даже самым
близким людям. Жизнь глухо-немого пастуха в богом забытой деревушке.
Жизнь матери с сыном-шизофреником на руках… И каждая была ее жизнью! Из
нее нельзя было «проснуться», ее надо было вычерпать до самого дна,
прочувствовать на собственной шкуре. А проснувшись Инна иногда видела на
своем подоконнике или напрочь засохший кустик вчера еще пышной фиалки,
или удивительный цветок малюсенького кактуса, которому не положено
цвести в это время года. Это значило, что испытание было пройдено. Или
нет. Цветов у Инны дома было немного.
Через какое-то время Инна
стала бояться засыпать. Она слабела с каждым месяцем, пытаясь то вообще
не спать, то наоборот, глушить себя снотворными. Сны не отступали. Они
просто истончались, превращались в видения наяву, вмешивались в обычную
Иннину жизнь. Когда пару раз Инна чуть было не заснула за рулем, она
поняла, что бороться бесполезно. И поездки на летающих лифтах
возобновились на следующую же ночь.
Лет в 35 Инна уже не
удивлялась, что может управлять реальностью. Она чувствовала тело Земли
как свое, видела, как полыхает в Йеллоустоне готовый выплеснуться на
волю супервулкан, как набирает мощь очередной циклон над Атлантикой, как
в глубине планеты немые кристаллы хранят написанные древними богами то
ли программы, то ли заповеди. Она могла вмешаться в любой момент,
остановить землетрясение, набросив на растревоженную твердь невидимую
сеть «небытия», и сейсмические станции регистрировали непонятное
снижение активности в Андах или возле Японских островов. Она могла
взлететь огромной бабочкой над зарождающимся тайфуном, и тот терял силу
вопреки всем прогнозам и расчетам метеорологов. Она могла… Но
вмешивалась она теперь все реже и реже. Бывают времена, когда нужно
помогать и спасать, а бывает наоборот. Не надо спасать. Спасенные
становятся еще большей угрозой и для самих себя, и для их общего дома.
Когда Инне исполнилось 44 года, она почувствовала, что скоро Земля в
очередной раз достигнет «грани». Так она назвала для себя этот тонкий
рубеж, пройти сквозь который может или вся планета как единое живое
существо или никто. Грань – это всего лишь одна из ступеней, одна из
тысяч ступеней, по которым поднимается осознающая себя жизнь. Теперь
Инна знала, что таких людей, как она, во все времена было немало. И они
много раз спасали Землю, спасали народы и континенты, отводили беду,
брали все на себя. Теперь ее черед. Она приняла решение.
Сначала перестали сниться сны. Совсем. Потом Инна перестала спать.
Просто не могла. Она открывала окно и смотрела на привычные очертания
невысоких домов, притихшие в ночном безветрии березы, которые
давным-давно, в какой-то прошлой жизни она посадила здесь вместе с отцом. «Как выросли! – думала Инна, - а были тоньше детской руки,
прозрачнее ветра. Теперь не согнуть, не сломать. Теперь не сломать…»
Однажды ранним утром не выспавшийся дворник долго стоял посреди
знакомого и еще тихого двора. Огромная береза лежала на земле аккуратно,
будто кто-то специально сложил ее мощные ветви, расправив их среди
припаркованных машин. «Етить твою налево! – буркнул себе под нос
повидавший виды мужик, - и даже сигнализация ни у одной не сработала… уж
я бы услышал!»
А в 6.25 в службу скорой помощи поступил
звонок. Женщина неопределенного возраста, высохшая и искореженная, как
ствол карликового деревца, была найдена мертвой в лифте многоэтажного
дома. Пол лифтовой кабины был усыпан толстым слоем желтых березовых
листьев. На дворе стоял май. Женщина улыбалась.
Никто из
соседей не узнал погибшую. А еще через три дня в милицию поступило
заявление о пропаже человека. Инна Марьина, 44 лет, незамужняя,
бездетная. Педиатр горбольницы. Розыск результатов не дал.
[Скрыть]Регистрационный номер 0205207 выдан для произведения:
Первый раз Инна почувствовала это в себе лет в девятнадцать. Был
жаркий июльский день, переполненный автобус одышливо полз по пыльной
улице, с каждой минутой раскаляясь все сильнее. На переднем сидении
вдруг освободилось сразу два места: пожилая пара вышла у рынка. Инна,
осторожно оглянувшись на других пассажиров, протиснулась к дерматиновому
драному диванчику и села у окна. «Сейчас застыдят и сгонят, - думала
она, - вон дядька с рюкзаком как уставился… И зачем я надела эти
дурацкие шпильки! Надо было послушать сестру, в жару нельзя на каблуке и
нельзя новую обувь на босу ногу…» Но место рядом с ней никто почему-то
не занимал. Инна раскрыла книжку, низко опустила голову и мысленно
попросила… нет, скорее, просто осознала свое желание: «Я хочу остаться
на этом сидении. Одна!». И уже в следующую минуту она погрузилась в
чтение. Автобус продолжал по-черепашьи ползти сквозь плотный
автомобильный поток. Место на переднем сидении рядом с невзрачной
худенькой девушкой так и оставалось пустым.
Потом были другие
случаи. Инна не хотела признаваться себе, что в ней есть что-то
особенное – то ли чудесное, то ли ненормальное. Ну а каким нормальным
образом можно было объяснить те странные совпадения, когда ее невинные,
иногда мимолетные желания вдруг сами собой исполнялись? Если ей не
хотелось видеть вечно пьяного соседа с неприятным, липким взглядом,
сосед месяцами не попадался ей на глаза, хотя она часто слышала его
голос и на лестничной клетке, и во дворе. А когда ей бывало трудно
проснуться, чтобы успеть на первую пару, оказывалось, что преподаватель
отменил занятие из-за внеплановой консультации в клинике.
Иногда, очень редко Инна позволяла себе «хотеть» чего-то более
серьезного и обращалась с просьбой… к кому? к высшим силам? к Богу? к
мирозданию? Она не знала. Но страшный диагноз подруги при повторном
обследовании вдруг не подтверждался, а проворовашегося главврача в
больнице, где Инна работала в детском отделении, отстраняли от
должности.
Она не любила пользоваться своими способностями,
прекрасно понимая, что ничего на свете не бывает просто так. И за любое
подобное вмешательство рано или поздно придется чем-то расплатиться. Вот
только Инна не знала, чем и когда.
А потом ей стали сниться
сны. Наверное, лет с 28 или позже. Одни и те же сны, в которых она
садилась в странные лифты, и они несли ее сначала высоко вверх, на
десятки или даже сотни этажей. А иногда лифтовая кабина начинала
двигаться горизонтально, и в щелку Инна видела, что никакого здания
давно нет, и она мчится по солнечной зеленой равнине или по занесенному
снегом чужому городу, темному и враждебному. Было тревожно, и очень
хотелось остановить это неуправляемое, бесконечное движение, но лифт
останавливался только сам, резко вздрогнув, будто споткнувшись о
неожиданное препятствие. И тогда начинался урок. Или испытание. Инну
учили видеть, понимать и принимать решения. Смотреть, как
последовательно и закономерно изменяется ткань жизни от любого, самого
незначительного вмешательства в ход вещей.
Хочешь отгородиться
от неприятных взглядов соседа? И уже через пару недель ты будешь
вынуждена делить свой кабинет с коллегой, известной на всю больницу
сплетницей. Твоя подруга избежала серьезного заболевания, а через год от
нее уходит муж, не выдержав обострившихся приступов ее ревности. Место
нечистого на руку главврача занял честнейший человек, но он оказался
слабым руководителем, и воровать теперь стали его подчиненные. Инна уже
не удивлялась строгой закономерности последствий, училась прокручивать
варианты, каждый примерять на себя. И вот это уже было настоящим
испытанием.
За несколько часов ночного сна Инна проживала
десятки чужих жизней, но по субъективному времени они тянулись
десятилетиями. Жизнь патологического неудачника и безвольного
подкаблучника. Жизнь страшной ревнивицы, не умеющий доверять даже самым
близким людям. Жизнь глухо-немого пастуха в богом забытой деревушке.
Жизнь матери с сыном-шизофреником на руках… И каждая была ее жизнью! Из
нее нельзя было «проснуться», ее надо было вычерпать до самого дна,
прочувствовать на собственной шкуре. А проснувшись Инна иногда видела на
своем подоконнике или напрочь засохший кустик вчера еще пышной фиалки,
или удивительный цветок малюсенького кактуса, которому не положено
цвести в это время года. Это значило, что испытание было пройдено. Или
нет. Цветов у Инны дома было немного.
Через какое-то время Инна
стала бояться засыпать. Она слабела с каждым месяцем, пытаясь то вообще
не спать, то наоборот, глушить себя снотворными. Сны не отступали. Они
просто истончались, превращались в видения наяву, вмешивались в обычную
Иннину жизнь. Когда пару раз Инна чуть было не заснула за рулем, она
поняла, что бороться бесполезно. И поездки на летающих лифтах
возобновились на следующую же ночь.
Лет в 35 Инна уже не
удивлялась, что может управлять реальностью. Она чувствовала тело Земли
как свое, видела, как полыхает в Йеллоустоне готовый выплеснуться на
волю супервулкан, как набирает мощь очередной циклон над Атлантикой, как
в глубине планеты немые кристаллы хранят написанные древними богами то
ли программы, то ли заповеди. Она могла вмешаться в любой момент,
остановить землетрясение, набросив на растревоженную твердь невидимую
сеть «небытия», и сейсмические станции регистрировали непонятное
снижение активности в Андах или возле Японских островов. Она могла
взлететь огромной бабочкой над зарождающимся тайфуном, и тот терял силу
вопреки всем прогнозам и расчетам метеорологов. Она могла… Но
вмешивалась она теперь все реже и реже. Бывают времена, когда нужно
помогать и спасать, а бывает наоборот. Не надо спасать. Спасенные
становятся еще большей угрозой и для самих себя, и для их общего дома.
Когда Инне исполнилось 44 года, она почувствовала, что скоро Земля в
очередной раз достигнет «грани». Так она назвала для себя этот тонкий
рубеж, пройти сквозь который может или вся планета как единое живое
существо или никто. Грань – это всего лишь одна из ступеней, одна из
тысяч ступеней, по которым поднимается осознающая себя жизнь. Теперь
Инна знала, что таких людей, как она, во все времена было немало. И они
много раз спасали Землю, спасали народы и континенты, отводили беду,
брали все на себя. Теперь ее черед. Она приняла решение.
Сначала перестали сниться сны. Совсем. Потом Инна перестала спать.
Просто не могла. Она открывала окно и смотрела на привычные очертания
невысоких домов, притихшие в ночном безветрии березы, которые
давным-давно, в какой-то прошлой жизни она посадила здесь вместе со
своим отцом. «Как выросли! – думала Инна, - а были тоньше детской руки,
прозрачнее ветра. Теперь не согнуть, не сломать. Теперь не сломать…»
Однажды ранним утром не выспавшийся дворник долго стоял посреди
знакомого и еще тихого двора. Огромная береза лежала на земле аккуратно,
будто кто-то специально сложил ее мощные ветви, расправив их среди
припаркованных машин. «Етить твою налево! – буркнул себе под нос
повидавший виды мужик, - и даже сигнализация ни у одной не сработала… уж
я бы услышал!»
А в 6.25 в службу скорой помощи поступил
звонок. Женщина неопределенного возраста, высохшая и искореженная, как
ствол карликового деревца, была найдена мертвой в лифте многоэтажного
дома. Пол лифтовой кабины был усыпан толстым слоем желтых березовых
листьев. На дворе стоял май. Женщина улыбалась.
Никто из
соседей не узнал погибшую. А еще через три дня в милицию поступило
заявление о пропаже человека. Инна Марьина, 44 лет, незамужняя,
бездетная. Педиатр горбольницы. Розыск результатов не дал.
Люсь, аж мурашки по коже... "Атланты" этого мира. Прочитай похожий сюжет у Джона Маверика, он есть на "Парнасе", если нет его рассказа "Атланты" тут, погугль. Нет, у вас совершенно разное раскрытие сюжета. Но как созвучно! Очень сильный рассказ, Люся. Очень. Богатющий сюр. Браво!