Стояла страшная жара

                                  С благодарностью 
                                  за образ прокуратора, 
                                  к М.А. Булгакову.

Стояла страшная жара,
и, прокуратор чуть жалея,
мигренью мучаясь с утра,
отдал приказ: "Распять еврея".

Лепешка, сыр и виноград -
холодный завтрак перед казнью,
последний в рубище обряд -
унылое однообразье.

Вино, чтоб жажду утолить,
налито в глиняный кувшин.
Его подал, чтоб не забыть,
жарой измученный раввин.

Окончен завтрак, вкус вина,
немного отдающий маком,
проникший с первого глотка
в сознанье тяжестью и мраком.

Солдаты с копьями вошли,
от пут запястья вновь немеют,
колючий терн у головы,
а у ворот толпа звереет.

Жара вонзилась, как копьё,
и сердца стук в висках раздался,
сквозь ткани тонкое белье
кедровый брус в плечо врезался.

Удар, и кровь из головы
пошла по рассеченной коже,
и крики гнева из толпы…
"Прости им все грехи, о Боже!"

Высокий холм, песок в глазах,
дрожащий воздух сушит горло,
и привкус мака на губах…
Толчок копья, дыханье спёрло.

Земля, ушедшая на миг,
и синь пронзительного неба,
забитый в руку первый клин,
вгрызался болью в ткани тела.

Звенящей тишины пожар
проник в усопшее сознанье,
копья последний в грудь удар
закончил муки и страданья…

Стояла страшная жара,
а прокуратор Иудеи
мигренью мучаясь с утра,
отдал приказ: "Распять еврея".

© John MaGuier