Андрей Петрович был мужчиной выдающейся тучности. Настолько выдающейся, что окружающие его люди выглядели рядом с ним слегка кучевыми облачками, а некоторые и перистыми. В связи с этим был он обречён на беспросветную спортивную жизнь атлета-невольника, что постоянно вынужден проявлять силу духа и «брать вес».
Так вот Андрей Петрович и жил – каждое божие утро «брал вес», устраивал его на себе поудобнее и отправлялся на службу, проводил в присутствии положенные часы, а вечером возвращался домой, устав за день от своей телесной ноши. А как только ноша устраивалась на диване и превращалась в необременительную кладь, Андрей Петрович облегчённо вздыхал и будто бы освобождался от колдовского бремени, явственно чувствуя скрытую черту разделения – он, Андрей Петрович, отдельно, и, отяжеляющая его напасть, отдельно. Чувство это было волнительным и обнадёживающим, но лишь во время диванной статичности. Однако стоило ему лишь чуть пошевелиться, как напасть тут же кидалась на него, облепляла со всех сторон, настаивая на единстве и целостности.
Громогласный мир, наблюдая за страданиями Андрея Петровича, призывал его к борьбе за достоинство сухощавого человека, совал в глаза чугунные гири, беговые дорожки и обезжиренный корм, от которого ныла душа, и во рту оставалось послевкусие опилок. Самым же удручающим в этом противостоянии для Андрея Петровича оказалась усталость от борьбы, которая имела свойство накапливаться, уплотняться и даже консервироваться. И неизвестно, чем бы всё это закончилось, не прорвись в голову Андрея Петровича, кощунственная с точки зрения установленного порядка, мысль, - А почему, собственно, борьба? На кой чёрт, собственно борьба? Кому, собственно, нужна эта самая борьба?
А поняв, что эта борьба нужна вовсе не ему, а всяко разным прохиндеям от философий и какого-то там образа жизни, Андрей Петрович наотрез отказался от самоистязаний и решил пойти совершенно иным путём. Когда стратегический план полностью сложился, Андрей Петрович взял пару недель отпуска и принялся за его осуществление. Здраво рассудив, что навешанная на него тучность теряет бдительность при условии полного покоя, Андрей Петрович вознамерился, как следует её усыпить и в определённый момент дать от неё дёру, оторваться и при возможности затеряться в городских джунглях. А как решил – так и сделал.
Он часами лежал на диване, копя проникающие в него энергии, и когда ощущение прицепленной к нему клади пропадало, то резко вскакивал и нёсся во двор. Сколько хватало сил, кружил по улочкам, резко сворачивал за углы, а бывало, что и кидался в кусты, в надежде спрятаться от рыскающей по округе напасти. Эти салки-пряталки настолько увлекли Андрея Петровича, что он и не заметил, как пролетели отпускные недели. Когда же он вернулся на службу, барышни-сослуживицы лишь только хватались за свои щёчки и, покачивая головой, констатировали, что от Андрея Петровича осталась лишь лучшая его половина.
Сегодня же ополовиненный Андрей Петрович, чувствуя в себе жизнеутверждающую бодрость духа, ждёт очередного отпуска и разрабатывает генеральную линию своего побега от окружающих догматических глупостей. От предвкушения азарта будущей беготни он хитрО щурится и вкусно причмокивает губами…
Помочь сайту
Поздравления
