Дело было даже не в кикиморах. Да и чёрт с ними, с кикиморами. Ну, навалились, ну, пощекотали в подмышках, в носу. Так это ж всё до первого чиха. А как только он, писатель Васька Писакин, громыхнул от души раскатистым «а-а-а.. чхи!», то те враз разбежались и попрятались. Может в углы мрачные забились, а может и в какую «тёмную материю» занырнули. Благо материи этой, как утверждали теоретики, в окружающих объёмах – хоть пруд пруди. А вернее – океан океань, что без дна, без берегов, и лишь с лёгким намёком на редкие мели.
Так что задаваться вопросом, - А присутствуют ли на самом деле в мелководной реальности сии докучливые тётки-щекотуньи, - Васька посчитал делом неблагодарным, потому как - нету их, нету, а потом тут же – раз и есть. И всё это от того, что рябь идёт по тёмноматерчатому океану – вот кикиморы в нём и болтаются: то всплывут, а то булькнут. А потому разбираться в их жизненной достоверности занятие архи хлопотное – тут надобно голову большой математикой обременить, чтоб тебе в ней и число «Пи» и всяко разные логарифмы без скрипа поворачивались.
Решив же оставить в покое «мерцающих» в своей нелинейности кикимор, Васька отпил кофейку из чашечки, взял острый карандашик с чистым листом бумаги и, было, уже хотел вывести на нём заглавную букву названия нового шедевра, как вдруг замер и даже растерянно поковырял грифельком в ухе.
Растерянность его была следствием внезапно появившейся вопросительной мысли. Мысль эта быстро освоилась в Писакиных мозгах, дёрнула за нейроны и привела в действие Васькин речевой аппарат. Аппарат открыл рот и промямлил, - А я-то сам, есть? Есть ли, в самом деле, я – Вася Писакин – труженик пера и чернильницы, певец любви и чернозёмов?.. Настоящий ли я или такой же «переменный», как нечисть в проруби?
Зная по опыту, что любой вопрос, заданный в своё исключительно верное время перестаёт быть банальным и становится трудноразрешимым и заковыристым, Васька ещё отпил кофейку и призадумался.
Объективных доказательств его глиссирования на водах «тёмного» океана не было. А были лишь все эти ощущения: ущипнул – ойкнул, мысли: влетело – вылетело, ну и, конечно, паспорт – эта куцая подделка евангелия живого гражданина.
И всё!
Вот после этого «И всё!», Ваську и затрясло. Он даже дёрнулся на табурете в желании побежать хоть к тому же соседу – Петровичу великомученику, что частенько пил запоем, ища ускользающий от него смысл жизни. Нарушить его этиловое сосредоточие, расцеловать в разноцветные щёки и с надеждой спросить, - Скажи, Петрович! Скажи, родненький… Я есть?
Однако предвидя неизбежность долгой философской беседы, Васька укротил в себе внезапный порыв и, вновь придавив к полу табурет, постарался взять себя в руки. Первое время руки слегка подрагивали и брать в себя Ваську не желали. Но через пару долгих минут они окрепли и, даже не расплескав, поднесли ко рту чашечку кофе. Увидев в этом добрый знак, Васька вздохнул и успокоился уже окончательно. А успокоившись, констатировал, - Рябь человеческая есть! И «мерцает» он, царь природы, в этих волнах, - то нырнёт, то выплывет. И никуда от этого ему не деться.
А как только понимание этого феномена укоренилось в нём окончательно – всё вокруг вдруг стало нестрашным. Васька взял карандашик, пододвинул к себе лист, а лишь только прикоснулся к нему грифелем, из углов вновь выскочили нечёсаные тетки, и пошли на него в желании щекотать-нервировать. Васька в ответ нахмурился и, глянув на них с явным раздражением, проговорил, указывая пальцем на стену, - Сегодня все к Петровичу! Вчера он по квартире за чертями гонялся, а нынче с вами похихикает… А мне не до вас… Занят!
Сказал и снова сосредоточился на чистом листе. Поднёс к нему карандаш и в левом верхнем углу жирно написал – «Рябь».
Помочь сайту
Поздравления
