Иван Кузьмич пребывал в молчаливой задумчивости, так как не знал, что ему делать с Родиной. Родина была велика и масштабна. Такую Родину и в рамки не впихнёшь, и так запросто не подвесишь. Да и под ноги не бросишь, по причине её пёстрой разноцветной красоты.
Не придя ни к какому толковому решению, Иван Кузьмич заварил чайку, определив себе не торопиться в столь непростом деле созерцательного любования, зная его тайную силу и значимость. Он и к репродукциям-картинкам относился с должным вниманием, подбирая для них конкретные места. А тут целая Россия-матушка – это тебе не календарик к стене пришпилить. Тут местоположение вполне могло определять сознание.
Сама же Родина досталась Кузьмичу совершенно случайно, во время посещения им картографической выставки. И хоть стоила она совсем немалых денег (ещё бы, можно сказать монументальное полотно размером полтора на два с половиной метра), Иван Кузьмич пред такой красотой устоять не смог, да и не захотел.
Махнул рукой на призывные разносолы, раскошелился и стал обладателем евразийского пространства свёрнутого в рулон. Бережно доставил его в свои квадратные метры и вот теперь раздумывал, как правильно развернуть и закрепить, пусть и уменьшенное изображение замечательной реальности, втайне, будучи уверенным в том, что изображение реальности – так же является реальностью, а значит, в нём пребывает та же сила и те же начала.
Допив чай, Иван Кузьмич ещё раз взвесил все «за» и «против», а взвесив, принял решение – быть Родине его, всегда пред очами его! То есть стоять панорамно в красном углу, аккурат напротив диванчика, тем самым всякий раз утверждая своё величие и благолепие.
Да и ему, Кузьмичу, при такой экспозиции всегда будет сподручней вникать в мелкие бесчисленные детали: во все эти крохотные сёла-деревеньки, ручейки-речушки, лёжа на любимом диване и вооружившись театральным биноклем. Неспешно высматривать горы и степи, ледовитые побережья и пустынные барханы, а в пасмурные дни - глубокую зелень зауральской тайги… Проходить внимательным взглядом по чёткой линии границы, тихо шепча молитвенные слова или же вглядываться в святые места, приобщаясь к их святости…
От представившихся ему перспектив, Иван Кузьмич взял, да и возрадовался. Забегал по комнате, доставая инструменты и прочие рулетки, воодушевлённо напевая «… Не сравнятся с тобой, ни леса, ни моря…» А допев до «… студит ветер висок…» вдруг замолк, остановленный своей же шальной мыслью. Так он простоял с минуту столбом, а потом хитрО хихикнув, сотворил мальчишескую проказу.
Осторожно развернул драгоценную карту и накинул её себе на плечи, запахнувшись Калининградом и Камчаткой…. Замер… А вскоре и почувствовал лёгкое объятие Родины… Уютное тепло, свою собственную уместность и даже защищённость.
И это было чертовски приятно, тем более, когда знаешь, что у маленькой шуточной реальности, те же устои, что и у реальности воистину необозримой…
[Скрыть]Регистрационный номер 0342996 выдан для произведения:
Иван Кузьмич пребывал в молчаливой задумчивости, так как не знал, что ему делать с Родиной. Родина была велика и масштабна. Такую Родину и в рамки не впихнёшь, и так запросто не подвесишь. Да и под ноги не бросишь, по причине её пёстрой разноцветной красоты.
Не придя ни к какому толковому решению, Иван Кузьмич заварил чайку, определив себе не торопиться в столь непростом деле созерцательного любования, зная его тайную силу и значимость. Он и к репродукциям-картинкам относился с должным вниманием, подбирая для них конкретные места. А тут целая Россия-матушка – это тебе не календарик к стене пришпилить. Тут местоположение вполне могло определять сознание.
Сама же Родина досталась Кузьмичу совершенно случайно, во время посещения им картографической выставки. И хоть стоила она совсем немалых денег (ещё бы, можно сказать монументальное полотно размером полтора на два с половиной метра), Иван Кузьмич пред такой красотой устоять не смог, да и не захотел.
Махнул рукой на призывные разносолы, раскошелился и стал обладателем евразийского пространства свёрнутого в рулон. Бережно доставил его в свои квадратные метры и вот теперь раздумывал, как правильно развернуть и закрепить, пусть и уменьшенное изображение замечательной реальности, втайне, будучи уверенным в том, что изображение реальности – так же является реальностью, а значит, в нём пребывает та же сила и те же начала.
Допив чай, Иван Кузьмич ещё раз взвесил все «за» и «против», а взвесив, принял решение – быть Родине его, всегда пред очами его! То есть стоять панорамно в красном углу, аккурат напротив диванчика, тем самым всякий раз утверждая своё величие и благолепие.
Да и ему, Кузьмичу, при такой экспозиции всегда будет сподручней вникать в мелкие бесчисленные детали: во все эти крохотные сёла-деревеньки, ручейки-речушки, лёжа на любимом диване и вооружившись театральным биноклем. Неспешно высматривать горы и степи, ледовитые побережья и пустынные барханы, а в пасмурные дни - глубокую зелень зауральской тайги… Проходить внимательным взглядом по чёткой линии границы, тихо шепча молитвенные слова или же вглядываться в святые места, приобщаясь к их святости…
От представившихся ему перспектив, Иван Кузьмич взял, да и возрадовался. Забегал по комнате, доставая инструменты и прочие рулетки, воодушевлённо напевая «… Не сравнятся с тобой, ни леса, ни моря…» А допев до «… студит ветер висок…» вдруг замолк, остановленный своей же шальной мыслью. Так он простоял с минуту столбом, а потом хитрО хихикнув, сотворил мальчишескую проказу.
Осторожно развернул драгоценную карту и накинул её себе на плечи, запахнувшись Калининградом и Камчаткой…. Замер… А вскоре и почувствовал лёгкое объятие Родины… Уютное тепло, свою собственную уместность и даже защищённость.
И это было чертовски приятно, тем более, когда знаешь, что у маленькой шуточной реальности, те же устои, что и у реальности воистину необозримой…