ГлавнаяПрозаМалые формыМиниатюры → Навеянные строки (продолжение17)

Навеянные строки (продолжение17)

Я все думаю: а зачем я, собственно, топтал эту землю? Ну,  повидал — правду и брехню маленьких и больших людей, благородство и мерзость, таких же как я. Случалось шумел сам, метался на шатком причале жизни, но и пресмыкался порой, чего уж там… И вот теперь, когда ноги заплетаются и речь все реже бывает разумной, когда твердо знаю, что всему и всем приходит безутешный конец, и все на свете — тщета, то я спрашиваю себя — для ЧЕГО?!.. ЗАЧЕМ?!
***
Март. Пылают огнем купола церквушки в тесном переулке. Молодой луч солнца дерзко заглянул в окно, пробежался по строгим ликам святых, затрепетал в кадильном дыму, и  подмигнув озорно лампадному мотыльку, притих в изумлении перед золотом Врат.
***
Проходя как-то по бульвару, подсел на скамью к пожилому мужчине. Разговорились… Немного погодя, он, —  Да, в жизни бывает всякое… Вот я, однажды, вляпался — полюбил одну молоденькую, прелестную… Крутила она мной, как хотела. И кого только я перед ней не разыгрывал: и Хлестакова, и Дон — Кихота, Отелло и даже Ваньку валял,… а закончил —  Вронским.
***
— Знаете, жизнь — весьма и весьма капризная дама, — сказал с какой-то скорбной задумчивостью, Петрович, — Сущая дьяволица! Чуть что, не по ней, она тебе все выскажет, а начнешь перепалку — нахамит, пошлет куда подальше, если по морде не съездит.
***
Сколько классных досок исписали, а мела, мела-то сколько извели, а ведь так и не научилось большинство нас правильно писать и говорить
***
Боже мой, как похожа моя жизнь на вашу. Правда, разве что у вас — другая мебель, улица, и город… Как и вы, я любил многих, разных, простодушно восторгаясь, божился никогда не любить, и вновь обнимал колени, ни о чем не жалея… Где вы, с кем можно вспомнить то, что еще помню я?  Пустеет зал, гаснут свечи, но еще теплится смирная грусть и обманутый судьбой взгляд...
***
Любовь… А, бывает ли удачная любовь? Это — вопрос… Пожалуй, нет, это все равно, что в августе снег. Любовь или трагична, или же постепенно превращается в тягомотину, как осенний, холодный дождь, становится привычной, как завязывание шнурков.
***
Она была некрасивой до отчаяния, жила совершенно одна, без забот, просьб, привязанностей и надежд, словно ее окатили водой из проруби…        
***
Попробуйте представить смеющимся или, хотя бы улыбающимся, Иисуса Христа.  Получилось?  Нет!..  Вот и я не могу.
***
Ни минуты покоя Достоевский не дал своим героям, все в напряжении души и мысли. А все от того, что сам не знал этого покоя, спешил, писал листов по сорок за ночь. Куда деваться — долги...
***
В тайниках души Льва Толстого было особое место для  Хаджи — Мурата. Восхищение им растянулось лет на двадцать, до самой смерти писателя, ему нравился знаменитый абрек. Повесть Толстой писал долго, мучительно, она так и не была издана при его жизни.
***
Сумерки осеннего утра. Тревожно носятся стаи воронья, предчувствуя холод. Небо густо налилось свинцом, почернел осиротевший сад, и собака почуяв, как чем-то нездоровым пахнула осенняя муть, вопросительно смотрит, словно человек, карими глазами.
***
Что не говори, а порой, отчего-то так дико хочется, чтобы тебя обидели, принизили, пнули как собачонку, чтобы потом забиться в угол, в слезах, зализывая душевную рану, почувствовать на себе всю степень обиды, унижения, проникнуться состраданием, жалостью к тем, кто в этом положении всегда…  Что-то нездоровое, да?  Или...

© Copyright: Николай Загумёнов, 2014

Регистрационный номер №0223891

от 29 июня 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0223891 выдан для произведения: Я все думаю: а зачем я, собственно, топтал эту землю? Ну,  повидал — правду и брехню маленьких и больших людей, благородство и мерзость, таких же как я. Случалось шумел сам, метался на шатком причале жизни, но и пресмыкался порой, чего уж там… И вот теперь, когда ноги заплетаются и речь все реже бывает разумной, когда твердо знаю, что всему и всем приходит безутешный конец, и все на свете — тщета, то я спрашиваю себя — для ЧЕГО?!.. ЗАЧЕМ?!
***
Март. Пылают огнем купола церквушки в тесном переулке. Молодой луч солнца дерзко заглянул в окно, пробежался по строгим ликам святых, затрепетал в кадильном дыму, и  подмигнув озорно лампадному мотыльку, притих в изумлении перед золотом Врат.
***
Проходя как-то по бульвару, подсел на скамью к пожилому мужчине. Разговорились… Немного погодя, он, —  Да, в жизни бывает всякое… Вот я, однажды, вляпался — полюбил одну молоденькую, прелестную… Крутила она мной, как хотела. И кого только я перед ней не разыгрывал: и Хлестакова, и Дон — Кихота, Отелло и даже Ваньку валял,… а закончил —  Вронским.
***
— Знаете, жизнь — весьма и весьма капризная дама, — сказал с какой-то скорбной задумчивостью, Петрович, — Сущая дьяволица! Чуть что, не по ней, она тебе все выскажет, а начнешь перепалку — нахамит, пошлет куда подальше, если по морде не съездит.
***
Сколько классных досок исписали, а мела, мела-то сколько извели, а ведь так и не научилось большинство нас правильно писать и говорить
***
Боже мой, как похожа моя жизнь на вашу. Правда, разве что у вас — другая мебель, улица, и город… Как и вы, я любил многих, разных, простодушно восторгаясь, божился никогда не любить, и вновь обнимал колени, ни о чем не жалея… Где вы, с кем можно вспомнить то, что еще помню я?  Пустеет зал, гаснут свечи, но еще теплится смирная грусть и обманутый судьбой взгляд...
***
Любовь… А, бывает ли удачная любовь? Это — вопрос… Пожалуй, нет, это все равно, что в августе снег. Любовь или трагична, или же постепенно превращается в тягомотину, как осенний, холодный дождь, становится привычной, как завязывание шнурков.
***
Она была некрасивой до отчаяния, жила совершенно одна, без забот, просьб, привязанностей и надежд, словно ее окатили водой из проруби…        
***
Попробуйте представить смеющимся или, хотя бы улыбающимся, Иисуса Христа.  Получилось?  Нет!..  Вот и я не могу.
***
Ни минуты покоя Достоевский не дал своим героям, все в напряжении души и мысли. А все от того, что сам не знал этого покоя, спешил, писал листов по сорок за ночь. Куда деваться — долги...
***
В тайниках души Льва Толстого было особое место для  Хаджи — Мурата. Восхищение им растянулось лет на двадцать, до самой смерти писателя, ему нравился знаменитый абрек. Повесть Толстой писал долго, мучительно, она так и не была издана при его жизни.
***
Сумерки осеннего утра. Тревожно носятся стаи воронья, предчувствуя холод. Небо густо налилось свинцом, почернел осиротевший сад, и собака почуяв, как чем-то нездоровым пахнула осенняя муть, вопросительно смотрит, словно человек, карими глазами.
***
Что не говори, а порой, отчего-то так дико хочется, чтобы тебя обидели, принизили, пнули как собачонку, чтобы потом забиться в угол, в слезах, зализывая душевную рану, почувствовать на себе всю степень обиды, унижения, проникнуться состраданием, жалостью к тем, кто в этом положении всегда…  Что-то нездоровое, да?  Или...
 
Рейтинг: 0 278 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!