Манифест №...
3 марта 2017 -
Альфира Ткаченко
Миниатюра
Манифест № ...
Солнце покрылось серыми, хмурыми облаками. Ветер подувал, но идти по улицам города, старого Иркутска, было не просто. Мешал колючий ветер, завывающий на перекрёстках и за углами домов. Свет фонаря осветил одинокого путника. Вот он остановился, посмотрел по сторонам и пошёл...
Пошёл... А вот куда? Куда мог идти одинокий человек, потерявший свой дом, там далеко, в Татарии, где всё осталось… Осталась его жизнь. Начатая как обычно, у обыкновенного человека, живущего своим хлебом и трудом. Он уже много раз подумал, правильно ли поступил тогда, когда прибыл пристав и зачитал список, тот длинный список, в котором он был под номером № ... и больше ничего не оставалось ему делать, как успокаивать своих родных и собираться в далёкий путь, в Сибирь...
... - Пошевеливай ногами-то, - покрикивал охранник, страж, который работал в Иркутской тюрьме.
Мужчина обернулся, и... приклад ружья закрыл солнечный свет перед ним. Он уже несколько лет сидел, а за что и сам не знал. Жил и работал, как все. Может быть, даже учился. Но теперь он заключённый под номером №… и должен подчиняться приказам таких же, как и он охранников, которые, с грозными окриками шагали по бокам их колоны. Куда они шли? Кто им скажет об этом. Его дело – идти, и не дай боже, если он оступиться и вдруг побежит. Но куда можно бежать из этого, дремучего села-городка Иркутска. Деревянные дома, лошади, везущие своих путников по улицам, веселящихся девиц, или просто шмыгнувших за переулок прохожего, который также боится, чтобы его не заметили и не забрали сюда… Сюда – это в Иркутскую тюрьму. А вот я иду по улице в колоне с такими же каторжанами, как сам. Рядом мужчина из далёкой Татарии. Он вообще поступил недавно и уже получил свой урок жизни, суровой, по-царски отмеренной за ошибки чьей-то истории. Он лишь только жил, верил, ходил в мечеть, а теперь, оказалось, что жил совсем не так. Он должен был жить и верить в христианскую веру, ходить поклоняться в церковь. Так было записано в истории, много-много лет назад. Но он то откуда мог знать, что там написано. Его родители и предки жили также, как и он. Он мусульманин. Он же не был с хазарами много веков назад и не подписывал договор с Арабским Халифатом о Исламизации его земель, земель на его Волге – белой реке, где всю жизнь, которую он помнил, жили белые люди – булгары. А он – татарин. Так проложил начало его жизни прародитель, предок. Ему было лучше знать, почему он татарин.
Так и шёл он и человек, в «царской одежде» тюремного покроя...
...Манифест номер 11996 – Гафатулла Хисматуллин, год рождения хххх, выходи, - грозно, сухим голосом прочитал-выкрикнул пристав, заглядывая в бумагу от «царя».
Мужчины молча смотрели, стоя в шеренге напротив пристава. Пыль поднималась над улицей. Голуби разлетелись, испугавшись чего-то. Может быть, их напугал грозный окрик пристава, что зачитывал манифест номер хххх или события старого села, в который они прибыли на поселение. Жил себе, жил и на тебе, сменили его быт. Живи теперь здесь. Здесь, на сибирской земле тебе оставили небольшой надел, где ты сможешь завести семью или разместиться с той, которая пришла за тобой. Кошмары тюремного подземелья ушли в прошлое, но ещё не раз напомнят о себе. А ты живи. Вот всё то, что тебе оставил Александр 3 от своего Указа о Христианизации России. Ведь как поговаривали мужики в Татарии, что не миновать им ссылки. Ведь живём на не своей земле. Российские это земли. Царь всё равно по своему сделает всё. Так и получилось. Долго выли бабы по домам о ссылки, когда зачитал пристав им приказ. Дети напуганные выглядывали из-за печей. Страх не пускал их на улицу играть и бегать...
... Вот и прошло то лихолетие. Кануло в года, которые ушли во втянутые плечи и сгорбленные спины мужчин и женщин, зарубцевалось в раны на сердце и осело на загрубевших руках, которые много работали на земле.
А позже ещё не раз касалось их, после смены власти, горячих дней Ежовщины, походов Колчака по весям Сибири, продразвёрстках красноармейцев и иногда весело улыбалось с каким-либо счастливым событием в семье, в селе.
(Автор в миниатюре Манифест №... просто попыталась представить, что было с людьми, которые сидели в Иркутской тюрьме в 1900 – 1916 годах в городе Иркутске. Фамилия татарина, сосланного в Сибирь из Татарии – настоящая. Думаю, что не обидеться тот человек, его потомок, который имел родственную связь с ним).
13.11.2012 года
Манифест № ...
Солнце покрылось серыми, хмурыми облаками. Ветер подувал, но идти по улицам города, старого Иркутска, было не просто. Мешал колючий ветер, завывающий на перекрёстках и за углами домов. Свет фонаря осветил одинокого путника. Вот он остановился, посмотрел по сторонам и пошёл...
Пошёл... А вот куда? Куда мог идти одинокий человек, потерявший свой дом, там далеко, в Татарии, где всё осталось… Осталась его жизнь. Начатая как обычно, у обыкновенного человека, живущего своим хлебом и трудом. Он уже много раз подумал, правильно ли поступил тогда, когда прибыл пристав и зачитал список, тот длинный список, в котором он был под номером № ... и больше ничего не оставалось ему делать, как успокаивать своих родных и собираться в далёкий путь, в Сибирь...
... - Пошевеливай ногами-то, - покрикивал охранник, страж, который работал в Иркутской тюрьме.
Мужчина обернулся, и... приклад ружья закрыл солнечный свет перед ним. Он уже несколько лет сидел, а за что и сам не знал. Жил и работал, как все. Может быть, даже учился. Но теперь он заключённый под номером №… и должен подчиняться приказам таких же, как и он охранников, которые, с грозными окриками шагали по бокам их колоны. Куда они шли? Кто им скажет об этом. Его дело – идти, и не дай боже, если он оступиться и вдруг побежит. Но куда можно бежать из этого, дремучего села-городка Иркутска. Деревянные дома, лошади, везущие своих путников по улицам, веселящихся девиц, или просто шмыгнувших за переулок прохожего, который также боится, чтобы его не заметили и не забрали сюда… Сюда – это в Иркутскую тюрьму. А вот я иду по улице в колоне с такими же каторжанами, как сам. Рядом мужчина из далёкой Татарии. Он вообще поступил недавно и уже получил свой урок жизни, суровой, по-царски отмеренной за ошибки чьей-то истории. Он лишь только жил, верил, ходил в мечеть, а теперь, оказалось, что жил совсем не так. Он должен был жить и верить в христианскую веру, ходить поклоняться в церковь. Так было записано в истории, много-много лет назад. Но он то откуда мог знать, что там написано. Его родители и предки жили также, как и он. Он мусульманин. Он же не был с хазарами много веков назад и не подписывал договор с Арабским Халифатом о Исламизации его земель, земель на его Волге – белой реке, где всю жизнь, которую он помнил, жили белые люди – булгары. А он – татарин. Так проложил начало его жизни прародитель, предок. Ему было лучше знать, почему он татарин.
Так и шёл он и человек, в «царской одежде» тюремного покроя...
...Манифест номер 11996 – Гафатулла Хисматуллин, год рождения хххх, выходи, - грозно, сухим голосом прочитал-выкрикнул пристав, заглядывая в бумагу от «царя».
Мужчины молча смотрели, стоя в шеренге напротив пристава. Пыль поднималась над улицей. Голуби разлетелись, испугавшись чего-то. Может быть, их напугал грозный окрик пристава, что зачитывал манифест номер хххх или события старого села, в который они прибыли на поселение. Жил себе, жил и на тебе, сменили его быт. Живи теперь здесь. Здесь, на сибирской земле тебе оставили небольшой надел, где ты сможешь завести семью или разместиться с той, которая пришла за тобой. Кошмары тюремного подземелья ушли в прошлое, но ещё не раз напомнят о себе. А ты живи. Вот всё то, что тебе оставил Александр 3 от своего Указа о Христианизации России. Ведь как поговаривали мужики в Татарии, что не миновать им ссылки. Ведь живём на не своей земле. Российские это земли. Царь всё равно по своему сделает всё. Так и получилось. Долго выли бабы по домам о ссылки, когда зачитал пристав им приказ. Дети напуганные выглядывали из-за печей. Страх не пускал их на улицу играть и бегать...
... Вот и прошло то лихолетие. Кануло в года, которые ушли во втянутые плечи и сгорбленные спины мужчин и женщин, зарубцевалось в раны на сердце и осело на загрубевших руках, которые много работали на земле.
А позже ещё не раз касалось их, после смены власти, горячих дней Ежовщины, походов Колчака по весям Сибири, продразвёрстках красноармейцев и иногда весело улыбалось с каким-либо счастливым событием в семье, в селе.
(Автор в миниатюре Манифест №... просто попыталась представить, что было с людьми, которые сидели в Иркутской тюрьме в 1900 – 1916 годах в городе Иркутске. Фамилия татарина, сосланного в Сибирь из Татарии – настоящая. Думаю, что не обидеться тот человек, его потомок, который имел родственную связь с ним).
13.11.2012 года
[Скрыть]
Регистрационный номер 0378226 выдан для произведения:
Миниатюра
Манифест № ...
Солнце покрылось серыми, хмурыми облаками. Ветер подувал, но идти по улицам города, старого Иркутска, было не просто. Мешал колючий ветер, завывающий на перекрёстках и за углами домов. Свет фонаря осветил одинокого путника. Вот он остановился, посмотрел по сторонам и пошёл...
Пошёл... А вот куда? Куда мог идти одинокий человек, потерявший свой дом, там далеко, в Татарии, где всё осталось… Осталась его жизнь. Начатая как обычно, у обыкновенного человека, живущего своим хлебом и трудом. Он уже много раз подумал, правильно ли поступил тогда, когда прибыл пристав и зачитал список, тот длинный список, в котором он был под номером № ... и больше ничего не оставалось ему делать, как успокаивать своих родных и собираться в далёкий путь, в Сибирь...
... - Пошевеливай ногами-то, - покрикивал охранник, страж, который работал в Иркутской тюрьме.
Мужчина обернулся, и... приклад ружья закрыл солнечный свет перед ним. Он уже несколько лет сидел, а за что и сам не знал. Жил и работал, как все. Может быть, даже учился. Но теперь он заключённый под номером №… и должен подчиняться приказам таких же, как и он охранников, которые, с грозными окриками шагали по бокам их колоны. Куда они шли? Кто им скажет об этом. Его дело – идти, и не дай боже, если он оступиться и вдруг побежит. Но куда можно бежать из этого, дремучего села-городка Иркутска. Деревянные дома, лошади, везущие своих путников по улицам, веселящихся девиц, или просто шмыгнувших за переулок прохожего, который также боится, чтобы его не заметили и не забрали сюда… Сюда – это в Иркутскую тюрьму. А вот я иду по улице в колоне с такими же каторжанами, как сам. Рядом мужчина из далёкой Татарии. Он вообще поступил недавно и уже получил свой урок жизни, суровой, по-царски отмеренной за ошибки чьей-то истории. Он лишь только жил, верил, ходил в мечеть, а теперь, оказалось, что жил совсем не так. Он должен был жить и верить в христианскую веру, ходить поклоняться в церковь. Так было записано в истории, много-много лет назад. Но он то откуда мог знать, что там написано. Его родители и предки жили также, как и он. Он мусульманин. Он же не был с хазарами много веков назад и не подписывал договор с Арабским Халифатом о Исламизации его земель, земель на его Волге – белой реке, где всю жизнь, которую он помнил, жили белые люди – булгары. А он – татарин. Так проложил начало его жизни прародитель, предок. Ему было лучше знать, почему он татарин.
Так и шёл он и человек, в «царской одежде» тюремного покроя...
...Манифест номер 11996 – Гафатулла Хисматуллин, год рождения хххх, выходи, - грозно, сухим голосом прочитал-выкрикнул пристав, заглядывая в бумагу от «царя».
Мужчины молча смотрели, стоя в шеренге напротив пристава. Пыль поднималась над улицей. Голуби разлетелись, испугавшись чего-то. Может быть, их напугал грозный окрик пристава, что зачитывал манифест номер хххх или события старого села, в который они прибыли на поселение. Жил себе, жил и на тебе, сменили его быт. Живи теперь здесь. Здесь, на сибирской земле тебе оставили небольшой надел, где ты сможешь завести семью или разместиться с той, которая пришла за тобой. Кошмары тюремного подземелья ушли в прошлое, но ещё не раз напомнят о себе. А ты живи. Вот всё то, что тебе оставил Александр 3 от своего Указа о Христианизации России. Ведь как поговаривали мужики в Татарии, что не миновать им ссылки. Ведь живём на не своей земле. Российские это земли. Царь всё равно по своему сделает всё. Так и получилось. Долго выли бабы по домам о ссылки, когда зачитал пристав им приказ. Дети напуганные выглядывали из-за печей. Страх не пускал их на улицу играть и бегать...
... Вот и прошло то лихолетие. Кануло в года, которые ушли во втянутые плечи и сгорбленные спины мужчин и женщин, зарубцевалось в раны на сердце и осело на загрубевших руках, которые много работали на земле.
А позже ещё не раз касалось их, после смены власти, горячих дней Ежовщины, походов Колчака по весям Сибири, продразвёрстках красноармейцев и иногда весело улыбалось с каким-либо счастливым событием в семье, в селе.
(Автор в миниатюре Манифест №... просто попыталась представить, что было с людьми, которые сидели в Иркутской тюрьме в 1900 – 1916 годах в городе Иркутске. Фамилия татарина, сосланного в Сибирь из Татарии – настоящая. Думаю, что не обидеться тот человек, его потомок, который имел родственную связь с ним).
13.11.2012 года
Манифест № ...
Солнце покрылось серыми, хмурыми облаками. Ветер подувал, но идти по улицам города, старого Иркутска, было не просто. Мешал колючий ветер, завывающий на перекрёстках и за углами домов. Свет фонаря осветил одинокого путника. Вот он остановился, посмотрел по сторонам и пошёл...
Пошёл... А вот куда? Куда мог идти одинокий человек, потерявший свой дом, там далеко, в Татарии, где всё осталось… Осталась его жизнь. Начатая как обычно, у обыкновенного человека, живущего своим хлебом и трудом. Он уже много раз подумал, правильно ли поступил тогда, когда прибыл пристав и зачитал список, тот длинный список, в котором он был под номером № ... и больше ничего не оставалось ему делать, как успокаивать своих родных и собираться в далёкий путь, в Сибирь...
... - Пошевеливай ногами-то, - покрикивал охранник, страж, который работал в Иркутской тюрьме.
Мужчина обернулся, и... приклад ружья закрыл солнечный свет перед ним. Он уже несколько лет сидел, а за что и сам не знал. Жил и работал, как все. Может быть, даже учился. Но теперь он заключённый под номером №… и должен подчиняться приказам таких же, как и он охранников, которые, с грозными окриками шагали по бокам их колоны. Куда они шли? Кто им скажет об этом. Его дело – идти, и не дай боже, если он оступиться и вдруг побежит. Но куда можно бежать из этого, дремучего села-городка Иркутска. Деревянные дома, лошади, везущие своих путников по улицам, веселящихся девиц, или просто шмыгнувших за переулок прохожего, который также боится, чтобы его не заметили и не забрали сюда… Сюда – это в Иркутскую тюрьму. А вот я иду по улице в колоне с такими же каторжанами, как сам. Рядом мужчина из далёкой Татарии. Он вообще поступил недавно и уже получил свой урок жизни, суровой, по-царски отмеренной за ошибки чьей-то истории. Он лишь только жил, верил, ходил в мечеть, а теперь, оказалось, что жил совсем не так. Он должен был жить и верить в христианскую веру, ходить поклоняться в церковь. Так было записано в истории, много-много лет назад. Но он то откуда мог знать, что там написано. Его родители и предки жили также, как и он. Он мусульманин. Он же не был с хазарами много веков назад и не подписывал договор с Арабским Халифатом о Исламизации его земель, земель на его Волге – белой реке, где всю жизнь, которую он помнил, жили белые люди – булгары. А он – татарин. Так проложил начало его жизни прародитель, предок. Ему было лучше знать, почему он татарин.
Так и шёл он и человек, в «царской одежде» тюремного покроя...
...Манифест номер 11996 – Гафатулла Хисматуллин, год рождения хххх, выходи, - грозно, сухим голосом прочитал-выкрикнул пристав, заглядывая в бумагу от «царя».
Мужчины молча смотрели, стоя в шеренге напротив пристава. Пыль поднималась над улицей. Голуби разлетелись, испугавшись чего-то. Может быть, их напугал грозный окрик пристава, что зачитывал манифест номер хххх или события старого села, в который они прибыли на поселение. Жил себе, жил и на тебе, сменили его быт. Живи теперь здесь. Здесь, на сибирской земле тебе оставили небольшой надел, где ты сможешь завести семью или разместиться с той, которая пришла за тобой. Кошмары тюремного подземелья ушли в прошлое, но ещё не раз напомнят о себе. А ты живи. Вот всё то, что тебе оставил Александр 3 от своего Указа о Христианизации России. Ведь как поговаривали мужики в Татарии, что не миновать им ссылки. Ведь живём на не своей земле. Российские это земли. Царь всё равно по своему сделает всё. Так и получилось. Долго выли бабы по домам о ссылки, когда зачитал пристав им приказ. Дети напуганные выглядывали из-за печей. Страх не пускал их на улицу играть и бегать...
... Вот и прошло то лихолетие. Кануло в года, которые ушли во втянутые плечи и сгорбленные спины мужчин и женщин, зарубцевалось в раны на сердце и осело на загрубевших руках, которые много работали на земле.
А позже ещё не раз касалось их, после смены власти, горячих дней Ежовщины, походов Колчака по весям Сибири, продразвёрстках красноармейцев и иногда весело улыбалось с каким-либо счастливым событием в семье, в селе.
(Автор в миниатюре Манифест №... просто попыталась представить, что было с людьми, которые сидели в Иркутской тюрьме в 1900 – 1916 годах в городе Иркутске. Фамилия татарина, сосланного в Сибирь из Татарии – настоящая. Думаю, что не обидеться тот человек, его потомок, который имел родственную связь с ним).
13.11.2012 года
Рейтинг: 0
289 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения