Он сидел на крыльце и смотрел на реку, что делала плавный поворот сразу же под косогором. Рюкзак был собран и лежал у его ног. Осталось только встать, закрыть дом, да бросить прощальный взгляд через плечо. Но время шло, а он всё сидел, глядя на ленивое течение воды. Не то чтобы он колебался…. Нет. Все сомнения были разрешены и точки поставлены. Он ждал того внезапного импульса, который возникает где-то внутри и побуждает тело к действию, пока оно не отяжелело окончательно. Прошла ещё одна долгая минута, и вот ноги сами пружинисто разогнулись…. Он встал, закинул рюкзак за спину, защёлкнул на двери замок и неспешным размеренным шагом стал спускаться к реке.
Он шёл вниз по тропе и был озабочен лишь тем, чтобы не растерять свою решительность и цельное состояние духа. Оглядываться назад не хотелось, да и какой смысл во всех этих тоскливых взглядах, причитаниях, от которых начинают скулить полуистлевшие обиды, и вновь обрастая плотью требовать от тебя озлобленности. Он махнул рукой и подумал; «К чёрту, к чёрту! Не хочу…. Я этого уже не хочу!»
Когда половина пути была пройдена, ему вдруг пришла мысль о том, что самый страшный грех человеческий вовсе не гордыня и не уныние, и может быть даже не кощунство братоубийства. А тихое ежедневное, и на первый взгляд совершенно безобидное, потворство своим заблуждениям, - уютная колыбелька лжи, в которой подрастает некое румяное дьявольское отродье.
Оно вырастает и, в конце концов, заполняет тебя целиком. И ты, становясь им, думаешь, что всё ещё возможно, что всё ещё впереди, если набраться терпения и не делать резких движений. Что тебе ещё удастся полюбить женщину, с которой ты прожил годы, и, по большому счёту, никогда не любил её по-настоящему. И что друзья одумаются и признают свои ошибки и промахи. И что в ближайший понедельник ты скинешь с себя хлам ненавистных забот и, наконец-то, начнёшь заниматься тем делом, для которого был рождён. Ты идёшь по этому пути и питаешь своими заблуждениями тот исток грехов, из которого берут начало и гордыня,… и уныние,… и…, и….
Спустившись к воде, он перешагнул борт лодки и сел на вёсла. Противоположный берег приближался с каждым гребком.
Когда он выплыл на середину реки, сбоку из-за поворота показался мост – чёрное железное коромысло, по которому, весело гудя, спешил скорый поезд.
Он перестал грести и стал смотреть на железобетонное чудовище, думая о том, что сейчас уже мало у кого получится уходить, сжигая за собой мосты, и что может быть именно поэтому, все мечутся туда-сюда, так как это чёртово железо не горит.
Он вновь налёг на весла, и лодка вскоре ткнулась носом в берег. Он достал из рюкзака сигареты, зажигалку и свои старые фотографии, которые прихватил с собой из прошлой жизни. Закурил. Затем разжёг небольшой костерок из фотоснимков и вылез из лодки. С минуту он стоял и смотрел, как просмоленные доски начинают заниматься огнём. Затем чуть оттолкнул ногой лодку от берега и, повернувшись, пошёл прочь от реки, тихо бормоча: «Слава Богу, что пока ещё горят корабли…»
[Скрыть]Регистрационный номер 0190934 выдан для произведения:Он сидел на крыльце и смотрел на реку, что делала плавный поворот сразу же под косогором. Рюкзак был собран и лежал у его ног. Осталось только встать, закрыть дом, да бросить прощальный взгляд через плечо. Но время шло, а он всё сидел, глядя на ленивое течение воды. Не то чтобы он колебался…. Нет. Все сомнения были разрешены и точки поставлены. Он ждал того внезапного импульса, который возникает где-то внутри и побуждает тело к действию, пока оно не отяжелело окончательно. Прошла ещё одна долгая минута, и вот ноги сами пружинисто разогнулись…. Он встал, закинул рюкзак за спину, защёлкнул на двери замок и неспешным размеренным шагом стал спускаться к реке.
Он шёл вниз по тропе и был озабочен лишь тем, чтобы не растерять свою решительность и цельное состояние духа. Оглядываться назад не хотелось, да и какой смысл во всех этих тоскливых взглядах, причитаниях, от которых начинают скулить полуистлевшие обиды, и вновь обрастая плотью требовать от тебя озлобленности. Он махнул рукой и подумал; «К чёрту, к чёрту! Не хочу…. Я этого уже не хочу!»
Когда половина пути была пройдена, ему вдруг пришла мысль о том, что самый страшный грех человеческий вовсе не гордыня и не уныние, и может быть даже не кощунство братоубийства. А тихое ежедневное, и на первый взгляд совершенно безобидное, потворство своим заблуждениям, - уютная колыбелька лжи, в которой подрастает некое румяное дьявольское отродье.
Оно вырастает и, в конце концов, заполняет тебя целиком. И ты, становясь им, думаешь, что всё ещё возможно, что всё ещё впереди, если набраться терпения и не делать резких движений. Что тебе ещё удастся полюбить женщину, с которой ты прожил годы, и, по большому счёту, никогда не любил её по-настоящему. И что друзья одумаются и признают свои ошибки и промахи. И что в ближайший понедельник ты скинешь с себя хлам ненавистных забот и, наконец-то, начнёшь заниматься тем делом, для которого был рождён. Ты идёшь по этому пути и питаешь своими заблуждениями тот исток грехов, из которого берут начало и гордыня,… и уныние,… и…, и….
Спустившись к воде, он перешагнул борт лодки и сел на вёсла. Противоположный берег приближался с каждым гребком.
Когда он выплыл на середину реки, сбоку из-за поворота показался мост – чёрное железное коромысло, по которому, весело гудя, спешил скорый поезд.
Он перестал грести и стал смотреть на железобетонное чудовище, думая о том, что сейчас уже мало у кого получится уходить, сжигая за собой мосты, и что может быть именно поэтому, все мечутся туда-сюда, так как это чёртово железо не горит.
Он вновь налёг на весла, и лодка вскоре ткнулась носом в берег. Он достал из рюкзака сигареты, зажигалку и свои старые фотографии, которые прихватил с собой из прошлой жизни. Закурил. Затем разжёг небольшой костерок из фотоснимков и вылез из лодки. С минуту он стоял и смотрел, как просмоленные доски начинают заниматься огнём. Затем чуть оттолкнул ногой лодку от берега и, повернувшись, пошёл прочь от реки, тихо бормоча: «Слава Богу, что пока ещё горят корабли…»