Иди ко мне, мой ангел!

Мужчина в штормовке и тяжёлых ботинках на каучуковой подошве уверенно шёл по расхлябанному тротуару. Втянув голову в высоко поднятый воротник, смотрел прямо себе под ноги. Седые волосы, облепленные мокрым снегом, разметались по плечам. На голове у него был нимб.

  Вдруг нимб вздрогнул. Нога, занесенная для следующего шага, замерла в воздухе. В то же мгновение прямо перед ним на тротуар упал с крыши огромный сугроб. Человек, не сходя с места, развернулся на девяноста градусов и ступил на крыльцо кафе. Вывеска над входом гласила: "Бис Квиты".

  "Самое время выпить чашечку горячего чая и съесть плюшку"- возможно, подумал он.
Всё это произошло так быстро, что я чуть было не столкнулась с ним. Поэтому мне пришлось сделать вид, что я как раз собиралась войти туда же.

  Маленький зальчик с тремя столиками украшал буфет с шикарным набором аппетитных пирожных. Было безлюдно и тепло, пахло кофе и ванилью.

  Посетитель, вошедший первым, придержал дверь,повернулся ко мне  лицом и снял нимб. Им оказалась обыкновенная клетчатая кепка, сплошь усыпанная снегом. Под светом хрустальных люстр блестела банальная лысина.

  - Присаживайтесь, я закажу нам чаю. Для кофе уже поздновато. - Он перевел взгляд с меня на стоящие в углу напольные часы. За окном, драпированным воздушной тканью, сгустилась самая настоящая ночь. Но ведь только что был обычный вечер после работы! Я растерянно опустилась на отодвинутый из-за стола гнутый венский стул.

  - Закройте рот, птичка залетит, - пошутил мужчина.- Вы меня, конечно, не помните, -  продолжал он, а я... Я так долго ждал этого дня.
 Вы думаете это так легко? - спросил он, заметив, что мой взгляд замер чуть повыше его роста и указал на лысину. - Я имею ввиду: носить нимб - это легко? Уверяю Вас, плешивая голова - это самое безобидное! Но сейчас не об этом...
  Помните, лет двадцать назад, Вы, на какой-то дружеской пирушке, будучи утомлены шампанским, сказали: "Оставьте меня все!"
  Ну, нет, конечно нет, Вы не помните... Только для меня это стало таким ударом! Ведь я обязан был Вам подчиняться, и не вмешиваться, если вы не попросили... Пока Вы не попросили помощи.
  Вы были бесподобны! Вы утверждали, что всемогущи и великолепны, и что Вам не нужна чья - либо поддержка...
  Добавлю, вы были изрядно утомлены, но это не в счет! Приказ есть приказ - я ретировался! Лишь только издали наблюдал, как же Вы в изнеможении бьётесь, в бессилии...
Слава Сознанию, Вы сегодня меня позвали! Нам есть что отпраздновать! - он скинул штормовку и захлопал крыльям.

  И тут я вспомнила, как сегодня манила к себе едва начавшую ходить девочку: " Иди ко мне скорее, мой ангел! Иди ко мне, душа моя!" Я испуганно поднесла руки к лицу.
  Теперь предстоит встреча с душой... Надеюсь, она такая же добрая.

   Так я сидела, отгородившись от внешнего мира руками, а перед глазами скользили, словно снимки в слайдоскопе, события из прошлого. Живописные картинки возникали  из ниоткуда и падали на стол, образуя изрядную груду.

   Перед тем, как возникло изображение пасущихся на утренней росе двух лошадей, я уловила аромат цветов и шелест платья. Но звуки и запахи не смогли оторвать меня от созерцания этой картины.

    Белая лошадь, степенная и горделивая, изящно переставляла стройные ноги по изумрудно - алмазной траве. Её спутник, гнедой жеребец нетерпеливо вскидывал голову, вставал на дыбы и взлягивал задними ногами.  Но, обнаружив моё присутствие,они почти одновременно повернули головы ко мне на встречу. В их глазах читалось восхищение. Радость и восторг излучали их сердца. Я провела рукой по седой гриве кобылицы, и потрепала за ухо Гнедка. По щеке прокатилась слеза и, соскользнув, упала на кипу снимков из прошлого.

   Упала так громко, что я вздрогнула и убрала руки от лица. Передо мной, за свободными до того столиками, сидели сёстры: Надежда и Любовь, баба Дуся, дедушка, в пахнущей лошадиным потом фуфайке.

  Они улыбались обыкновенно, как будто мы виделись только вчера. Лишь только я никак не могла проглотить ком, подкативший к горлу ещё там, на утреннем лугу. Да в глазах стояли слёзы, искажая дрожью реальность.

  Всматриваясь в родные лица, я искала объяснений происходящему, но безмятежность их не давала мне ответа. Сёстры прижимались друг к дружке, а старики сидели, сложив руки на колени.  Дедушка изредка подёргивал кистью контуженой руки, а бабушка не прятала изувеченные мотовилом пальцы. Всё в том же праздничном платье из штапеля бордового цвета в букетиках незабудок.

   Вдруг чья-то рука легла мне на плечи, такая тёплая и родная. Боясь спугнуть предчувствие, я попыталась повернуть голову, но мама сама запустила пальцы в мои волосы и прижала к себе, к своему животу. Сдерживая рыдания, мне пришлось съёжиться всем телом и уткнуться носом в её ладошку.

   Отец, видя, что дочь совсем расклеилась, потянул за локоть и помог подняться на ноги. Белокурая шевелюра его по-молодецки была зачесана кверху, и сам он был такой юный, что  я не смогла удержаться и засмеялась.
- Ну вот, совсем другое дело, дочка! А то … - и он крепко обнял меня, похлопывая по спине, приговаривал: - Эх, дочь родная…  Смотри туда, - и увлёк меня к окну.
- Видишь, какая красота? Тебе не надо о нас беспокоиться!
  За шёлковой вуалью занавески, развевающейся от ветра, виднелась лазурная гладь моря, по ней скользили лодочки с белыми парусами. По невозможно-голубому небу разбрелись жемчужные облака. Жёлтый песок украшали разноцветные зонтики. А чуть вдали от берега виднелся остров, сплошь  зелёный.

- Ведь, правда - здорово? – Мама тряхнула тёмно-каштановыми волосами, расплескав их, по-девичьи угловатым плечам и улыбнулась своей улыбкой « во все тридцать два», как она любила говорить. Отец обнял маму за плечи, а мне протянул букет белых лилий. Сказав: «Пора!», увлёк её к служебному входу. За ними потянулись бабушка с дедушкой, а сёстры, со словами «погуляем хоть!» вышли на ночную Маяковскую улицу.