Графоман в аду

 Василий открыл глаза и увидел перед собой шеренгу чертей.
 - Значит, всё-таки, в ад попал, - обречённо подумал бывший поэт и писатель, подписывавший свои опусы нескромно - "Люцифер", - вот не надо было такой ник брать, ведь предупреждали же!
 - Итак, господа черти, кто сегодня хочет потрудиться, работая с этим... - главный, стоявший перед нестройной шеренгой, замялся, - этим словоблудом?
 Никто из обитателей ада, было заметно, не горел таким желанием. Начальник строго посмотрел исподлобья и, наконец, один чертяка сделал шаг вперёд, - Я.
 - Отлично, Вул, забирай, - и, хлопнув в ладоши, очень похожие на копыта, крикнул, - Следующий!
 Василий уже не увидил, кто там следовал за ним, потому что черт по имени Вул сразу утащил его в другое место. 
 К своему удивлению, он не увидил там ни котла с горящей смолой, ни орудий пыток. В помещении, если его так можно было назвать, ничего этого не было. Зато там стоял небольшой письменный стол, на котором красовалась старинная, ещё советских времён, печатная машинка. 
 - Прошу садиться, - галантно произнёс хозяин помещения, указывая на стул.
 Василий несмело присел, немного поёрзал... Сидеть было неудобно, под оббивкой стула что-то сильно кололо. Он хотел было облегчить свою участь, пытаясь нащупать злополучный источник неудобства, но, услышав строгое "нельзя", как-то сразу обмяк и успокоился. Справа от машинки лежала стопка белых листов формата А4.
 - Итак, ты написал одну тысячу двести тридцать семь стихов и восемнадцать поэм. Верно? - Вул грозно и вопросительно посмотрел своими страшными глазами - один был чёрный, другой - белый, бельмо, видимо.
 - Да, - пропищал плодовитый автор, предчувствуя беду.
 - А также сто шестьдесят повестей, двести сорок рассказов, пятьсот пятьдесят три новеллы, семьсот семь миниатюр и, - он сделал паузу, что-то силясь вспомнить, - и  тринадцать романов. Так?
 - Двенадцать, - прошептал Василий, - двенадцать романов, я не успел закончить тринадцатый.
 - Как же не успел. Ты же его по частям на "Старой Осе" выкладывал, только эпилог не успел, а это не считается. Так что - тринадцать, - резюмировал хвостатый.
 - Что мне за это будет? - думал несчастный графоман, с ужасом глядя на машинку, - Я видел такую только в кино. Про Шарикова, кажись, - пронеслись мысли.
 - Печатать умеешь? Неееет! - страшно рассмеялся Вуп, ответив на свой же вопрос, - А будет тебе за это...  счастье, - художник слова  понял, что нечистый читает его  мысли, а тот с ещё большей силой захохотал, что, казалось, слышно было на весь ад.
 В той жизни, до смерти, у Василия был планшет, на котором одним прикосновением пальцев он быстро набирал тексты своих творений, о которых тут всё известно.
 - Ты попробуй попечатать, пока я тебе приговор не вынес, - как-то по-доброму вдруг сказал черт.
 Василий еле вставил лист, который, то криво заходил, то рвался, а то и вовсе не крутилось колёсико, которое продвигало эту злополучную бумагу. С пятой попытки у него получилось. Он посмотрел на Вула.
 - Напечатай свой ник, - приказал черт и машинист стал искать знакомые буквы. Оказалось, что по клавишам нужно сильно бить, от слабого нажатия оттиска не оставалось. С большим трудом появилось слово "Люцифер".
  - Вот и молодец, - неожиданно похвалил надзиратель своего заключённого, - Теперь слушай приговор, - он достал серый, испачканный кровью, лист и громко, с чувством, с расстановкой, прочитал:
 "Постановляю: Василию, именующего себя писателем и поэтом "Люцифером", - последнее слово подчинённый того самого, видимо, кого оно обозначало, произнёс благоговейным шёпотом, после чего, откашлявшись, продолжил, - написать тринадцать романов, сто шестьдесят повестей, двести сорок рассказов, пятьсот пятьдесят три новеллы, семьсот семь миниатюр, а также, одну тысячу двести тридцать семь стихов и восемнадцать поэм, посвящённых мне. Всё должно быть напечатано на машинке за один год в земном исчислении. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подпись "Люцифер". 
 - И зачем я только зарегистрировался на этом проклятом сайте, - нестерпимо защемила душа горемычного поэта-прозаика, - и почему этот проклятый модератор Старый Шмель не забанил меня на все три года, и почему... му... му...
 - Ничего, ничего, - копыто скользнуло по плечу Василия, - ты сможешь, я в тебя верю, - от страшного хохота на столе подпрыгнула старая печатная машинка...

© Copyright: Ведруса, 2017

Регистрационный номер №0391670

от 26 июля 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0391670 выдан для произведения:  Василий открыл глаза и увидел перед собой шеренгу чертей.
 - Значит, всё-таки, в ад попал, - обречённо подумал бывший поэт и писатель, подписывавший свои опусы нескромно - "Люцифер", - вот не надо было такой ник брать, ведь предупреждали же!
 - Итак, господа черти, кто сегодня хочет потрудиться, работая с этим... - главный, стоявший перед нестройной шеренгой, замялся, - этим словоблудом?
 Никто из обитателей ада, было заметно, не горел таким желанием. Начальник строго посмотрел исподлобья и, наконец, один чертяка сделал шаг вперёд, - Я.
 - Отлично, Вул, забирай, - и, хлопнув в ладоши, очень похожие на копыта, крикнул, - Следующий!
 Василий уже не увидил, кто там следовал за ним, потому что черт по имени Вул сразу утащил его в другое место. 
 К своему удивлению, он не увидил там ни котла с горящей смолой, ни орудий пыток. В помещении, если его так можно было назвать, ничего этого не было. Зато там стоял небольшой письменный стол, на котором красовалась старинная, ещё советских времён, печатная машинка. 
 - Прошу садиться, - галантно произнёс хозяин помещения, указывая на стул.
 Василий несмело присел, немного поёрзал... Сидеть было неудобно, под оббивкой стула что-то сильно кололо. Он хотел было облегчить свою участь, пытаясь нащупать злополучный источник неудобства, но, услышав строгое "нельзя", как-то сразу обмяк и успокоился. Справа от машинки лежала стопка белых листов формата А4.
 - Итак, ты написал одну тысячу двести тридцать семь стихов и восемнадцать поэм. Верно? - Вул грозно и вопросительно посмотрел своими страшными глазами - один был чёрный, другой - белый, бельмо, видимо.
 - Да, - пропищал плодовитый автор, предчувствуя беду.
 - А также сто шестьдесят повестей, двести сорок рассказов, пятьсот пятьдесят три новеллы, семьсот семь миниатюр и, - он сделал паузу, что-то силясь вспомнить, - и  тринадцать романов. Так?
 - Двенадцать, - прошептал Василий, - двенадцать романов, я не успел закончить тринадцатый.
 - Как же не успел. Ты же его по частям на "Старой Осе" выкладывал, только эпилог не успел, а это не считается. Так что - тринадцать, - резюмировал хвостатый.
 - Что мне за это будет? - думал несчастный графоман, с ужасом глядя на машинку, - Я видел такую только в кино. Про Шарикова, кажись, - пронеслись мысли.
 - Печатать умеешь? Неееет! - страшно рассмеялся Вуп, ответив на свой же вопрос, - А будет тебе за это...  счастье, - художник слова  понял, что нечистый читает его  мысли, а тот с ещё большей силой захохотал, что, казалось, слышно было на весь ад.
 В той жизни, до смерти, у Василия был планшет, на котором одним прикосновением пальцев он быстро набирал тексты своих творений, о которых тут всё известно.
 - Ты попробуй попечатать, пока я тебе приговор не вынес, - как-то по-доброму вдруг сказал черт.
 Василий еле вставил лист, который, то криво заходил, то рвался, а то и вовсе не крутилось колёсико, которое продвигало эту злополучную бумагу. С пятой попытки у него получилось. Он посмотрел на Вула.
 - Напечатай свой ник, - приказал черт и машинист стал искать знакомые буквы. Оказалось, что по клавишам нужно сильно бить, от слабого нажатия оттиска не оставалось. С большим трудом появилось слово "Люцифер".
  - Вот и молодец, - неожиданно похвалил надзиратель своего заключённого, - Теперь слушай приговор, - он достал серый, испачканный кровью, лист и громко, с чувством, с расстановкой, прочитал:
 "Постановляю: Василию, именующего себя писателем и поэтом "Люцифером", - последнее слово подчинённый того самого, видимо, кого оно обозначало, произнёс благоговейным шёпотом, после чего, откашлявшись, продолжил, - написать тринадцать романов, сто шестьдесят повестей, двести сорок рассказов, пятьсот пятьдесят три новеллы, семьсот семь миниатюр, а также, одну тысячу двести тридцать семь стихов и восемнадцать поэм, посвящённых мне. Всё должно быть напечатано на машинке за один год в земном исчислении. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подпись "Люцифер". 
 - И зачем я только зарегистрировался на этом проклятом сайте, - нестерпимо защемила душа горемычного поэта-прозаика, - и почему этот проклятый модератор Старый Шмель не забанил меня на все три года, и почему... му... му...
 - Ничего, ничего, - копыто скользнуло по плечу Василия, - ты сможешь, я в тебя верю, - от страшного хохота на столе подпрыгнула старая печатная машинка...

 

Золотое детство

К кому любовь приходит