Старик остановился на полпути и задумчиво
почесал седую бородку. Потом вернулся к столу председателя и взял микрофон.
- Меня зовут Бруно... Фамилий у меня за всю мою
жизнь было несколько, по причине, о которой вы узнаете позже.
Кто-то из первого ряда закричал так же
истошно, как и Тереза Мэй:
- Вы русский еврей?
- Нет, - спокойно ответил старик, - я не
еврей и никогда не жил в России. Моим отцом был Курт Айзенбергер, молочник из
маленького немецкого городка на границе с Францией, но его фамилию я носил совсем недолго. Мою мать звали Мари,
она была француженкой…
Отца жители городка называли «добрый,
маленький Курт», потому он был, действительно, очень добрым человеком очень
маленького роста.. В нашей семье было трое детей, и только я один приходился родным для Курта и
Мари. Остальных родители приняли в нашу семью, когда они осиротели. Но жили мы очень дружно и счастливо. До тех
пор, пока к власти не пришли фашисты, и не началась война.
Мне было тогда шесть лет. Я помню, что на
улицах появились большие черные машины. В них сажали и увозили людей, у
которых на спинах были большие желтые звезды.
И тогда отец привез из соседнего городка в своем молочном фургоне еще троих
детей: двух мальчиков и девочку. Он заставил их откликаться на новые, немецкие, имена, а мама разучивала с ними немецкие песни.
Но это
не помогло. Кто-то донес на нас в гестапо, к нам пришли полицаи в коричневых рубашках. Они велели маме
пришить на одежду желтые звёзды. Отец сказал, что он не еврей, и показал свой
паспорт, но ему ответили: «Ты пытался спрятать от нас еврейских детей, и
поэтому тоже стал евреем». А главный полицай разорвал папин паспорт и выбросил его на кучу навоза.
Через неделю к нашему дому тоже подъехала
большая черная машина. Она отвезла нас на станцию, где нас посадили в товарный вагон, забитый людьми так, что мы могли там только
стоять.
Я не помню сколько мы ехали в этом вагоне, но
однажды поезд остановился и нас выгнали на перрон. Папа прочитал вывеску на
вокзале и сказал, что нас привезли в Польшу. В дороге я сильно простудился, и
когда нас повели по перрону, я упал на землю без сознания.
Очнулся я в маленькой комнате с одним окном
на узенькой кровати, а рядом со мной
сидела худенькая красивая женщина и вытирала пот с моего лба. Потом пришел
мужчина в военной форме и дал мне выпить
какое-то лекарство.
На следующее утро я проснулся почти здоровым,
и меня посадили за стол позавтракать. Я спросил мужчину, где мои папа и мама, и он сказал, что их увезли далеко-далеко, и теперь я пока буду жить в его
семье и должен научиться говорить по-польски. Звать меня будут по-прежнему –
Бруно, но фамилия моя теперь – Буйчик.
Позже я узнал, что моим спасителем был Вацлав
Буйчик, который был вынужден пойти на службу к немцам охранником концентрационного лагеря Освенцим. В газовых камерах которого была сожжена вся моя семья.
Жили мы на отшибе небольшого заброшенного
хутора, к нам почти никто не заходил, так как люди чурались Вацлава
из-за его службы на немцев.
Но когда пришли советские войска и
освободили Освенцим, Вацлава не
арестовали, как других охранников, потому что оставшиеся в живых узники лагеря
пошли в штаб и рассказали там, как Вацлав спасал детей и помогал выжить
взрослым.
Мы жили с ним и его женой Зосей очень дружно, я уже довольно хорошо
говорил по-польски, когда он однажды привел в дом еще одного мальчика. Он был
греком, и звали его Вазилис Панайотис. Как он оказался в лагере, он объяснить
не мог, только сказал, что их привезли туда вместе с папой, но потом их
разлучили, и он больше его не видел.
Но Вацлав вскоре выяснил, что в Греции, в
городе Салоники, живет дед Вазилиса, и написал ему письмо. И через два месяца к
нам пришел высокий старик с большой сумкой
через плечо. Он обнял внука и они оба заплакали.
Я в это время лежал больной, и ко мне пришел
русский врач из воинской части. Он сказал, что у меня серьезные проблемы с легкими, и мне обязательно надо улучшить
питание и сменить климат на более сухой и теплый, желательно у моря.
Я не знаю, как дед Вазилиса понял сказанное
врачом, только он постучал себя в грудь
и сказал на ломанном русском языке, что он живет у самого моря и у него есть
три козы, молоко которых помогает при всех болезнях.
Потом они с Вацлавом поехали в Варшаву и привезли оттуда бумагу, в которой
было написано, что меня зовут Бруно Панайотис, и что я возвращаюсь домой в
Грецию вместе со своим дедом и братом.
И мы поехали в Грецию. Это был ужасно долгий
путь. На поездах, автобусах и пароходах. На границах у нас проверяли документы
бесчисленное количество раз и очень долго, потому что я был маленький и рыжий,
а Вазилис - высокий и чернявый. Пограничники отказывались верить, что мы родные
братья, и тогда дед Панайотис начинал нервничать и кричал, обзывая их новыми
фашистами. Хорошо, что никто не мог понять его греческие ругательства, иначе бы
он мог закончить свою жизнь в
румынской или болгарской тюрьме.
В Греции я впервые увидел море и узнал, что
такое детство. Мы с Вазилисом носились
по берегу моря, запускали воздушных
змеев и плескались в теплой воде у берега, так как плавать еще не умели.
Проголодавшись, мы взбегали на горку к нашему дому, где бабушка София кормила
нас вкусными, горячими лепешками с
козьим молоком.
Вечером к нам приходили соседи и жалели нас с Вазилисом за все, что мы пережили. Когда Вазилис показывал им номер на
руке, они плакали.
Осенью Вазилис пошел в школу. Дед Георгий
сказал, что я пойду в школу на следующий год, когда научусь говорить
по-гречески.
Но в школу я так и не пошел, хотя уже через
три месяца прилично говорил на греческом языке.
Весной е нам приехала, а, вернее, приплыла на
пароходе из Канады, младшая дочь деда Панайотиса, Мария. Она была очень красивой и веселой. Еще
до войны она вышла замуж за канадца, капитана дальнего плавания Майкла Гилмора.
Детей у них до сих пор не было, и однажды
вечером, когда при свете керосиновой лампы, мы с Вазилисом рассматривали
красивую книжку, которую нам подарила Мария, она вышла на веранду и позвала меня с собой. Там она посадила меня на
перила, заглянула мне в глаза и спросила:
- Ты хочешь, чтобы я была твоей мамой?
И я ответил:
- Хочу…
Вскоре мы отправились в Канаду на пароходе
ее мужа, которого я называл папой. Мы
приплыли в город Монреаль, где я стал жить в большом красивом доме. Теперь я
был Бруно Гилмором, будущим гражданином Канады.
Папа Майкл хотел, чтобы я получил профессию
моряка, а мама Мария видела меня в будущем только врачом. Но я сказал им, что
буду молочником, так как был уверен, что молочники самые добрые люди на свете.
Мои новые родители сначала смеялись над моим
выбором, но потом смирились с ним и не перечили мне, когда после окончания
школы я поступил в сельскохозяйственный
колледж.
Потом они купили мне небольшую ферму, на
которой проработал сорок три года, получая от своего труда удовлетворение и
истинную радость.
Сейчас на ней работают мои сыновья, Курт и
Вацлав, а я решил провести остаток дней своих в путешествиях, познавая мир и
живущих в нём людей. Кроме того я много читаю и смотрю, чтобы не отстать в
своём развитии от тех, кто знает больше, чем я. Вот и всё….
- А как вы оказались на заседании Совета
Безопасности? – спросил глухой и тихий голос справа.
- Я просто гулял по этой улице Нью-Йорка, где
никогда не был, увидел это величественное здание, в котором, как я знаю,
вершатся судьбы мира, и решил зайти. Я хотел просто тихонько посидеть здесь и
послушать, о чем говорят выдающиеся политики, но когда господин Трамп так
пренебрежительно сказал о прошлой войне, я не смог не вмешаться…
Прощайте, господа…
Эпилог.
Совет Безопасности ООН принял резолюцию, в которой осудил руководство Украины и поддерживающих её стран за политику разжигания военной истерии в
Европе и во всем мире и обязал правительство Украины немедленно вывести свои
войска из непризнанных республик Донбасса, начав переговоры с их
представителями на основе Минских соглашений.
Делегации двадцати трех стран объявили о
признании Крыма в составе России. Президент Польши принес свои извинения
делегации Российской Федерации за разрушение памятников советским воинам и
пообещал начать работы по их восстановлению.
Все без исключения участники заседания
покидали здание ООН с хорошим настроением и теплыми рукопожатиями. Они поняли,
что по всем проблемам нашего сложного мира можно договориться.
И только Генеральный Секретарь ООН Антониу Гутерреш уходил недовольным. Его до сих пор мучил вопрос:
кто, в обход его воли, мог позволить этому странному старику в неопрятном холщовом костюме
войти в зал заседаний, минуя многочисленную охрану?
Перед сном,
выпив уже третью таблетку от головной боли, он решил задать этот вопрос своей супруге:
так кто же ..?
Женщина,
уже знавшая о приключении в ООН, ответила по-женски мудро и без раздумья:
Помочь сайту
Поздравления
