Вечерние фантазии

                                     «…Не видят умники таких

                                        прекрасных снов.»

                                                          Ш.Бодлер.

    Писатель Милосердов Валерий Павлович проснулся в шесть часов утра.

    Комната была освещена не потушенным с вечера ночником. На столе, у тахты, на которой спал Валерий Павлович стояли пепельница с горой окурков поверху, две рюмки хорошего хрусталя и пустая бутылка из- под коньяка. В открытую форточку врывался морозный воздух, полоская  багряного цвета штору.

    Было шесть часов утра.

    Первые минуты Валерий Павлович лежал, не открывая глаз, пытаясь воссоздать в памяти вчерашний день. События вспоминались на удивление четко, но как - то перепутано, отрывочно…

   В пятом часу он ехал с семинара. Так…потом заехал в гастроном… и Ленке звонил…та- ак…   А вот рожа откуда эта щетинистая?.. После, кажется, что -то было…после гастроном, после гастронома…   Нет, после гастронома он ездил к Решетниковым за билетами на «вахтанговцев». А Витька откуда? Все правильно, Витька ждал меня на подоконнике в подъезде. И чемодан, кажется, у него был…   Далее… далее опять каша… Вот! Витька проездом и ночью должен был уезжать! В три! Нет, в час?.. Или в три?.. И мы… пошли… мы… к Ленке…  На машине?.. Нет, пешком, это точно. Кто же там был?  Сергея помню…  И две Ленкиных подружки… Таня?.. Аня?.. «Здесь были девочки Маруся, Роза, Рая…» А- а, рыжий стучался к Ленке, перепутал квартиры, я ему открывал. Дальше… Нет, кажется, обратная сторона Луны, мрак полнейший… Как же Витька?.. Мы его провожали? Оля одну звали, беленькую…

    Валерий Павлович открыл глаза.

    Спать не хотелось совершенно. Хотелось пить. И в туалет хотелось. Валерий Павлович скосил глаза на пепельницу. Одному столько и за сутки не накурить. Несколько «бычков» в помаде. Ясненько, у меня, значит, тоже пировали. Витек кого подцепил? Бог ты мой, а это что?! Чемодан! Они что, в соседней комнате куролесят?

    -Эй! – хрипло, вполголоса крикнул Валерий Павлович. Тишина. Лишь ветер шторой - хлоп, хлоп.

    Валерий Павлович сел, поискал под тахтой тапочки. Ноги заледенило от холода

    Эй! - крикнул он ещё раз, уже сердито. Просеменил к окну, закрыл форточку и прошел во вторую комнату. В этой комнате пахло застоявшимся табачным духом, книгами. На полу, впритык к письменному столу лежала смятая постель.  В углу валялся левый шлепанец.

   -Фу, вонища, - поморщился, обуваясь, Валерий Павлович. – Где Витек? Где подруга? Вот это насобачились  вчера!-

    На кухне он долго спускал воду, затем напился прямо из-под крана, утерся ладонью и сел к окну.

    Зима кончалась. Хотя была ещё только середина февраля, чувствовалось - конец зиме, конец. Капало днями с крыш. Гомонили птицы. И ветер подул какой- то особый, с йодистым запахом, весенний, тревожный.

    Валерий Павлович,  завернувшись в широкий халат, сидел у окна, закинув босую ногу на обутую, курил сигарету и смотрел на освещенные окна соседнего дома. Согревалось тело. Табак постепенно перебивал неприятный перегарный вкус во рту. И мысли приходили в голову спокойные, ласковые, под  стать обстановке.

    Позавчера вышла его пятая книга. Теперь уже проза. «Толкнулась» как-то мирно, без обычной редакторской бойни, в кратчайший срок. Это, конечно, не «Ягодные места»,  но - понравиться должна…  « Ум не оскудел, рука моя тверда…». Это в поэзию в такие годы редко кто приходит, а в прозу…  Тем более, как не верти, а он все-таки имя. Пусть средней величины (тут он себя не обольщал), но - имя.

    Кто же с Витькой был?.. А вдруг Ленка? Ну, и что - « вдруг»? Что это меняет? Ровным счетом ничего! У каждого своя работа. Вчера кураж напал. Обрадовался встрече с собратом по перу…  А, может, и не она была…Впрочем, какая разница, какая разница… Кстати, машину я поставил? Поставил, точно… Помню, ворота еще за наледь цеплялись. Но куда они дели второй шлепанец?

    В соседнем доме, прямо напротив него, но этажом пониже, зажглось окно. Осветилась внутренность кухни: цветок в горшке на подоконнике, угол стола, табуреты, гора посуды в раковине, ещё какие- то предметы - не разглядишь…

    Двое мужчин - оба плотные, коренастые, один - в зеленой рубашке и темных брюках, другой- в одних лишь трусах и майке- сели за стол, достали стаканы, закуску.

    -Вот волки, с самого утра понужают!- усмехнулся Валерий Павлович. Сигарета истлела до фильтра, но любопытно было досмотреть сцену до конца, и он закурил новую.

    Тем временем в кухне напротив уже закусывали, чему - то смеялись, беззвучно разевая рты, наливали по второй. Затем, не выпив, подошли к окну.

    Валерий Павлович отпрянул вглубь, показалось - в его окно смотрят. И хотя понимал - темно у него, мужикам ничего не видно - все же выглянул осторожно, одним глазом.

    Мужики продолжали стоять у окна и смотреть в его сторону, переговаривались. Вдруг один из них, в брюках который, выключил свет.

    Милосердову сделалось отчего- то тревожно.

    -Что это они, пьянчуги, а?.. Может, и не ко мне вовсе? А к кому?…-

    Он задвинул табурет в самый угол и принялся вспоминать соседей. Справа жила семья врачей, он - анестезиолог, она- педиатр. Внизу и над ним обосновались семьи железнодорожников, обе многодетные, шумливые. Соседи слева были из другого подъезда, и о них Валерий Павлович вообще не имел никакого представления.

    -Теперь думай, Чапай, думай… Перво - наперво,  для чего они выключили свет? А? А просто так, просто так… В познавательных, так сказать, целях…Неплохо, шикарнейший двухсотквартирный аквариум…И они, значит, «познают»…с утра…под водочку…А что, если высматривают, грабить собираются?.. Тьфу! Что грабить- то?1 Примитив какой…  Это с перепоя, не иначе…-

    Милосердову отчего- то стало скучно, вся фантазия разом потухла в нем. Он затушил сигарету в пепельнице и направился в спальню. Но на полпути все - таки не утерпел, оглянулся. Свет в квартире, привлекшей его внимание, снова горел.

    -Воры, - усмехнулся он и широко зевнул. - Грабители…-

    Немного знобило. За окном послышался далекий глуховатый голос тепловоза.

    -Нет, не могу… разбит страшно…видно, продуло где-то вчера…да, мерзкая погода, давно такой не было…что вы, что вы!.. Встреча за мной так и осталась!.. попозже, попозже, как только поправлюсь… обязательно… звоните, я все время буду дома… да…  да… до свидания…-

   Валерий Павлович положил трубку. Полистал ежедневник. Кажется, обзвонил всех. Встречи с пожарниками и металлургами перенесены на неопределенное время. Утеха сердцу. Семинары-  аж на следующий месяц! Итого: три свободных недели. Да! Участковый ещё остался! Как его фамилия?.. Голубеев, кажется… Или Толубеев?.. Это через Пашу надо, он узнает…

    Через пять минут Валерий Павлович знал, что участковый уполномоченный их микрорайона старший лейтенант Толубеев принимает с двенадцати до двух, телефон такой- то, зовут уполномоченного Иваном Ивановичем.

    До двенадцати оставался час. Милосердов начал готовиться к работе. Пооткрывал все форточки, вытряхнул пепельницы в количестве трех штук, приготовил завтрак, достал пачку чистых листов бумаги, две шариковые многоцветные ручки, включил на магнитофоне «Глория» Вивальди и снова отправился на кухню - варить кофе..

    Всё это время Милосердов находился в крайне возбужденном состоянии: что-то периодически напевал, улыбался, подмигивал сам себе в зеркало. От вчерашней попойки не осталось и следа: мешки под глазами тщательно помассированы и смазаны кремом, перегарный запах изо рта уничтожен пастой, щеки выбриты. И лишь легкое дрожание пальцев могло натолкнуть стороннюю мысль на вчерашнюю пьянку, но и это мы припишем возбужденному состоянию Валерия Павловича, которое не покидало его с самой первой минуты пробуждения.

    Раздосадованный утренними фантазиями, Милосердов чуть ли не силой заставил себя улечься в постель. Сумбурные, нелепые сцены, возникающие в ясной, холодной голове заставили его с полчаса поворочаться, но, в конце концов, сморили. И он заснул. И увидел сон.

    Сон казался как бы продолжением давешних бредовых мыслей и был страшен своей явственностью. Снилось Валерию Павловичу, что те, утрешние мужики, намереваются самым гнуснейшим образом обворовать его квартиру. И всё бы ничего - ан, нет! Он, вопреки их планам, оказывается дома, и им приходится убить его. Вот это поистине было страшно!

    …Он моется в ванне, в то же время   н а в е р н я к а   знает об их приходе, но продолжает мыться… Шаги в прихожей , и кто-то взламывает дверь в ванну…  Затем он неожиданным способом оказывается в спальне, одетым и пытающимся спрятаться под тахту… Его тянут за ноги, он лягается, но все же проигрывает бой, слабеет, и его выволакивают на середину комнаты, связывают телефонным шнуром… Он даже предугадывает , чем его убьют- обыкновенным молотком… И в самом деле, один из бандитов раскрывает черный дерматиновый портфель, достает из него молоток, обматывает железо носовым платком («Вместо глушителя»,- как они поясняют ему) и замахивается над головой Валерия Павловича. Последнее, что отметил Милосердов, была одна странность: убивавший его мужик был не из тех, утрешних, а рыжий, стучавшийся вечером к Ленке.

    …Наверное, Милосердов кричал. Потому, что когда проснулся, простыня и подушка были разметаны, мокры от пота и слез. И сердечко стучало в бешеном темпе. Но удивительно - он не чувствовал себя разбитым! Скорее наоборот - хотелось действовать! С первой минуты пробуждения в голове обозначилась четкая картина. Он понял, что пробил час, и, быть может, тот самый, звездный! К нему   п р и ш л а   т е м а.

    …Разговор с Толубеевым получился кратким, деловым.

     -Алло, Иван Иванович?

     -Да, слушаю вас.

     -Это Милосердов звонит, из 27 «в» по Красной…

     -Писатель, что ли?

     -Он самый. У меня здесь, понимаете ли, парочка вопросов к вам. Если удобно, разумеется…

-         А что такого, давайте…  С удовольствием приобщусь, так сказать… Только хочу сразу предупредить: ничего такого интересного за последнее время не замечалось.

     -Да нет… у меня вот…  Из 27 дома у вас, случаем, никто на учете не состоит?

     -По Красной?

     -По Красной.

     -Как не состоит… Имеются…Аж целых четыре человека…

     -А кто такие? Мне бы кратенько, если можно…

     -Почему же нельзя…- Толубеев, видимо, прикрыл трубку ладонью, сказал глухо кому- то «выдь минут на пять» и опять Милосердову, громко. –Можно, можно, вам можно… Я по памяти, если не возражаете, хорошо?

     -Я слушаю вас. -  Милосердов включил магнитофон, поднес микрофон к трубке.

     -Та - ак, значит… В шестой живет Санька Крохалев, прозвище…

     Валерий Павлович, дабы не возбуждать ненужных подозрений, прослушал истории всех четверых «учетчиков», поблагодарил на прощание Толубеева и положил трубку, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.

     Все, как в приличном детективе, сходилось одно к одному.

     В  «той» квартире проживала семья Лушниковых: отец на пенсии и два сына. Братья- близнецы три месяца назад вернулись из колонии, где отбывали срок за квартирные кражи. Вот такие вот дела.

     …У соседей сверху, видно, начался ремонт: слышался шум передвигаемой мебели, визг электродрели, удары молотка. Валерия Павловича сейчас это мало взволновало: за работой он обычно так уходил в себя, что не слышал телефонных звонков. И сейчас… Он сидел в расслабленной позе, вытянув ноги, и сосредотачивался. Важно было найти именно первые слова, чтобы задать нужную интонацию всему роману (а  о меньшем Валерий Павлович сейчас и не помышлял, что вы!), чтобы слова цеплялись одно за другое, плели, плели узорную нить предложения, чтобы потом, в часы отдыха перечесть всё это - и ахнуть; «Ах, прелестно, прелестно!».

     «Все семьи счастливы…»  С богом!

Все эти дни Валерий Павлович ложился спать в час дня или около того и просыпался в семь вечера. Кофе, сигареты и вдохновение вкупе давали неплохие результаты. За четыре дня Милосердов написал большую часть задуманного.

     Наивно было бы предполагать, что из- под пера выйдет какой- нибудь шедевр мировой или, на худой конец, русской литературы . Но странное дело, ему стало безразлично все, кроме его работы.

     Сразу же после сна он, не умывшись, натянув на себя старенький халат, шел на кухню и заваривал целый литр кофе. Затем, без аппетита, можно сказать- с отвращением заставлял себя проглатывать что- нибудь съестное и садился за писанину.

     Сказать, что писалось легко - значит, ничего не сказать. Милосердов как бы уже механически водил пером по бумаге, еле поспевая за четко сформулированными в голове фразами. Помилуй бог! Какой план?! Все планы уже давно перечеркнуты бушующими в мозгу импровизациями!

     Это походило на лихорадочный бред сумасшедшего. Полуодетый, с пожелтевшим от курения и кофе лицом, с глубоко запавшими черными глазами сидел Валерий Павлович за письменным столом и писал, писал, писал! А вокруг - на тахте, по углам, за торшером- стояли, сидели, лежали     о н и ! Братья, пряча за спину молотки, чинно расположились у двери. Поодаль, исчезая в полумраке коридора, тянулась вереница людей в лагерных робах. На полу млела какая- то девица, похожая чем- то неуловимым на Ленку. И везде - люди, люди… Старушки в белых платочках и черных одеяниях, полные мужчины, ребятишки- люди, люди кругом…

     Валерий Павлович облизнул сухие губы, оскалился, хихикнул чему- то своему, по - крысиному, зло.

     Спящая в кресле старушка тоже ощерила мелкие, наполовину выпавшие зубы, засмеялась, затряслась часто телом

     -Гуляла - то  как она, стерва! Все ж видели! – громким шепотом сказала старушка и - исчезла.

     Часы пробили девять вечера.

     Милосердов очнулся, посидел секунду- другую  замерев. Затем бросил ручку на исписанные листки, потянулся всем телом.

     Пора идти на «вахту».

     Он снял со стены полевой бинокль, давно и невесть откуда у него появившийся, выключил в комнате свет и пошел на кухню. Братья медленно, как бы нехотя расступились перед ним, поблекли, растаяли.

     Валерий Павлович устроился поудобнее у окна, положил руки с биноклем на подоконник, включил заранее приготовленный магнитофон и принялся за наблюдения, изредка нашептывая в микрофон о увиденном. Временами, заметив уж очень занятную сценку, он нетерпеливо елозил на стуле, хмыкал, закуривал, таясь, сигарету. А так - все время сидел спокойно, неподвижно,    н а п р я ж е н н о .

  Люди  в доме напротив жили себе - поживали, и не догадывались, что с них пишется, может быть, сама история, пусть даже областного масштаба! Вот такие вот дела!

   А Валерий Павлович продолжал «работать».

    «…Сергей Сергеевич, приняв ванну, запахнулся в желтый, привезенный из творческой командировке по Японии, халат и прошел в комнату.

      Теплый ветер врывался через распахнутую дверь балкона и полоскал багряных цветов штору. Золотились в солнечных лучах столбики пыли. Пахло таявшим снегом, свежестью. Пахло старыми книгами, блестевшими золотым теснением на стеллажах. Пахло хорошей парфюмерией, пахло лимонами и коньяком, хотя бутылка стояла закупоренной…

      Сергей Сергеевич вытер полотенцем влагу со лба, достал бокал в картинках, тяжело опустился в кресло и стал распечатывать бутылку.

      Звонок в дверь прозвучал резко, неприятно. Сергей Сергеевич не торопясь составил все обратно в бар, поплотнее  запахнул халат и пошел в прихожую.

      Долго и внимательно смотрел в глазок. В глазок был виден мужчина с мясистым простодушным лицом. Кожаная  кепочка… Взгляд безразличный, спокойный, куда- то вбок…

     -Черт его знает, - сказал мужчина кому- то невидимому, стоящему рядом. – Вечно этих жильцов дома не застанешь! Опять весь график…-

     Сергей Сергеевич отомкнул дверь, прервав мужчину на полуслове.

     -Здрасьте! – Второй тоже оказался в кепочке и очень сильно походил лицом на первого.

     -Здравствуйте, - строго сказал Сергей Сергеевич. – Вы  по какому делу?

     -Проверка телефонной сети, - опять недовольно ответил Первый. – Вечно вас дома нет! Идем, Алексей!

     -Что за проверка…- так же недовольно проговорил Сергей Сергеевич, пропуская их в квартиру. – Обувь снимайте, только что порядок навели.

     -Это мы быстро! – весело отозвался Второй. С кряхтением стянул кирзовые сапоги, подхватил черный дерматиновый портфель и прошел в комнату. – Где он тут у вас?

     -Вон, на журнальном столике. И в спальне- второй. – сказал Сергей Сергеевич… -Чего здесь проверять?.. Работает…

     -И почему не в резиновой обуви? – подумал он к чему- то про себя. – Дернет еще…

     -У этого аппарата восьмерка зае…

     Он не успел договорить. Сознание в одно мгновение потухло. Он даже не успел почувствовать боли: молоток раздробил череп на вмятые в мозг осколки. Разом брызнула в стороны кровь…»

     …Валерий Павлович выругался в сердцах, Братья, подхватив тело Сергея Сергеевича, волоком потащили его из комнаты.

     Эти, сверху, сегодня положительно решили его доканать своим ремонтом! Грохот несется уже с балкона! Что же это, в самом деле!.. Как здесь работать?! Последняя сцена!.. У- у, железнодорожники!..

     Он решительно встал, начал натягивать брюки. Звонок. Ну вот, теперь  и гостей черт несет!

     Нетерпеливо, с недовольной гримасой открыл дверь. На пороге стоял один из братьев Лушниковых. Валерий Павлович до того хорошо изучил его лицо в бинокль, что легко мог узнать и из тысячи подобных.

     Мысли забегали, заметались в голове. Милосердов медленно непроизвольно стал закрывать дверь. Мужчина придержал её ногой.

    -Проводку проверяем, - бросил он Милосердову и решительно прошел в прихожую.

    -Боже мой, да как же это?! – панически подумал Валерий Павлович и мелкими шажками почти отбежал от мужчины к кухне.

    -Ничего, мы быстро, - не обращая на него внимания сказал мужчина и крикнул во всё ещё открытую дверь. –Алексей! Давай живее!

    В коридоре протопали шаги и в квартире появился брат- близнец, держа в руках коричневый портфель.

    -Разувайся, наследишь, приказал ему Первый. Сам же прошел в комнату обутым.

    -Почему обутый… и портфель коричневый…- по - прежнему, как в бреду, думал Валерий Павлович. – О чем это я?.. И магнитофон на кухне…  О чем это…Боже! Боже! Нож надо взять, нож! Скорей бы уж всё, всё кончилось!..

    -Хозяин, иди сюда! – крикнули из комнаты.

    -Пробежать через прихожую!.. В коридор!.. – запоздало подумал Валерий Павлович. Тело потеряло весомость, сделалось воздушным, ватным. – Быстрее!

    На самом деле, он едва- едва переставлял ноги. К тому же его уже поджидал Алексей.

    -Хозяин, тебя зовут, - проговорил он, а улыбка - наглая, понимающая, довольная! И портфель уже открыт!

    Ноги не слушались, но Валерий Павлович все - равно – боком, боком, не спуская с Алексея глаз- протиснулся в комнату, замер, забыв про старшего. А старший стоял рядом и наблюдал в свою очередь за Милосердовым.

    -Вот, - сказал он, поднимая руку вверх. –Карнизик…-

    Валерий Павлович не успел дослушать. Лишь краем глаза заметил взметнувшуюся вверх руку. Ударило в сердце, обожгло резкой болью, и он неловко, боком, сполз по стенке на пол. Глаза продолжали оставаться открытыми. Халат задрался, обнажив полные  ноги. А на голове, поросшей редкими русыми волосами, с той стороны, где стоял старший Лушников, набухала большая, видимая простым глазом шишка.

    -Что это он…- растерянно произнес Алексей. – Больной, что ли?.. До конца не дослушал… Помер, что ли?. .-

    Соседи шли за гробом в общей массе народа и тихо переговаривались. Слова были старыми и мудрыми, в общем, к месту…

    -Да - а, вот она - жизнь…- сказал анестезиолог.

    -Да, жизнь…- вздохнул железнодорожник сверху.

    -Вот жил, жил человек - и нет его, инфаркт, - сказал железнодорожник снизу.

    -Детей нет - вот что жалко, - сказала жена анестезиолога.

    -Это к лучшему!  Куда бы они сейчас, сироты? - не согласилась с ней жена железнодорожника сверху.

    -Слушай! Ты, я смотрю, балкон отделал?! – оживился не к месту железнодорожник снизу. – Сам, что ли?..

    -Нет, Лушниковы парни шабашили.

    - Это которого, Климыча?

    -Ну.

    -Да они ж сидят!

    -Вышли месяца три назад. В ЖЭКе сейчас у нас, электриками. Ну, и шабашат попутно.

    -Много берут?

    -Тебе много, мне мало…  Как сговоришься…Я их к писателю- то и посылал…Думал, ему надо… А оно, вишь, как вышло…Ни к чему теперь…

    -Да - а, жизнь…

    Заиграл траурный марш.

    …Квартира некоторое время стояла опечатанной.

    Листки неоконченного романа, сложенные аккуратной стопкой лежали на письменном  столе, и никому не было до них никакого дела. Лишь иногда, в багряные весенние вечера подходил к столу кто - то неясный, расплывчатый, бесплотный; тихонько садился в кресло и сидел так до самого утра. А утром исчезал.

    А вскоре в квартиру въехали новые жильцы. Не писатели.