Встречаясь с друзьями и знакомыми, многие из нас,  не успев протянуть руку, сразу начинают копаться в прошлом «А помнишь?»

     И сколько же раз, заглядывая в прошлое, стараемся оправдать свои ошибки, или хотя бы объяснить их.

     Достигнет человек определенного  поста, и все. Изменился не то слово, страшно потерять себя в прожитых годах.

     Теперь  не совершаешь ошибки сам, а ругаешь подчиненных за малейшие упущения. И это интересно.

     Несколько лет назад боятся ошибиться, рискнуть, а теперь не хочешь беспокойного сна, споров с начальством, сумасшедшего темпа  работы.

     Моя самостоятельная жизнь началась ещё тогда, когда мы всей группой ездили во время летних каникул на строительство Амурского ЦКК.

Все мы смогли почувствовать  радость созидания, но почему же, я опасался красивых женщин?

     Они всегда помнили о своей красоте и стараются убедить в этом окружающих. Часто это им с успехом удается.

     Но беда их в том, что некоторые так высоко начинают ценить свою красоту, что забывают нечто большее. И остается от молодой, прекрасной в прошлом девушки, одна красивая оболочка. И к ней, как ночные бабочки на огонь свечи в темную ночь, слетаются искатели чувств и, обжигая свои сердца грубым отказом, фривольным поведением, теряют способность увидеть в проступке – красавицу.

     Летом шестьдесят седьмого трудно было представить большое Билибино. В Магадане, ожидая свой рейс, мы слушали рассказ главного врача какого-то поселка – то ли Сачан, то ли Сеймчан.   Особенно поразило обыденная оценка работы строителей. Мы не ждали, что по приезду нам предоставят нам, для жительства коттедж и на работу будут доставлять автобусом.
Через несколько часов, выгрузив из самолета вещи, по перемолотой гусеницами тракторов земле, мы  пошли к поселку.

     Мы с уважением поглядывали на смуглолицых, обветренных парней (девчат что-то встречалось мало) заминающиеся делом и нам стало стыдно за свою чистую одежду, белые руки без твердых бугров мозолей. Дорога к поселку была не долгой. Глубоко пробитая колея, словно два ряда окопов делили то, что было до этого дня и то, что будет завтра.

     А завтра мы стоили у края глубокого котлована и глядели сверху на людей, делающих свое дело без особой рекламы, буднично и красиво.
И мне, ранее не ощущавшему до этого силы и радости взаимного труда, стало вдруг страшно, будто я из зрительного зала смотрел на то, как живут и созидают люди достойнее меня, а потому счастливее.

     Ах, как плохо, что хотя бы на мгновение нельзя опять ощутить ритм тех далеких и трудных дней.

     И со старым  другом вспоминать дороги и тропочки,  по которым шел спотыкаясь и падая,  получая синяки и удары судьбы. 

     Нашей памяти свойственно забывать хорошее,  это уж у кого как.
Один, только услышит фамилию, так уже никогда не спутает, я же наоборот, увижу человека, запомню навсегда, от этого столько неудобств.
Здороваешься с ним, а он на тебя уставится и начинает копаться в памяти, ну, скажешь ему,  где и как, а сам думаешь, зачем напомнил. Может ему не приятно?

      …Наконец наша бесконечные ожидания закончились, громко сетуя о бесполезно проведенном времени, мы рвались к выходу из маленького зала ожидания, успев по очереди поблагодарить нашу няню Зину, добровольную мученицу и кормилицу нашу. Нам выделили  отдельный «борт» и мы все  боялись, что густой туман,  оторвавшись от земли, вновь опустит кисейные занавески и «Аннушка», как здесь все называют,  АН-2 не взлетит.
- «Летим, ребята, летим!»  – выкрикнул, весело вскидывая руками,  Павел Лаврентьевич, наш прораб.

     «Аннушка» нетерпеливо подрагивала, пилоты прогревали двигатель, пропеллер перемалывал куски тумана, отбрасывая густую сырость в  лица монтажников.
     От залива струился запах морской капусты, щедро выброшенной на берег недавним штормом.

     Тундра только просыпалась  от   долгой  зимней спячки, подставляя       лучам солнца голубые глаза бесчисленных озер. Молодая важенка ела с руки Михалыча  кусок  посоленного хлеба.

     Директор совхоза, двадцати двух летний Андрей Михайлович Дедов посмеивался над нами.

     - Пока все сидели,  я уже дважды побывал на месте, говорил вам что «Оленя лучше»!

     А память, все дарит воспоминания… 

     У каждого из нас в жизни есть такие моменты, когда вмешательство другого крайне неприятно. Потому и напоминание постороннего человека весьма ранит, хоть и много прошло времени с тех пор.

     Когда шли защищать дипломы, все были убеждены, первым будет как всегда Алексей Лукин. Преподаватели говорили: «Строитель от бога». По происшествии времени, я понял, что это значит.

     Строить может каждый, закончит ли техникум институт, или так. А вот во всех отношениях – быть строителем – созидателем, это большой дар. У Алешки он был.

     Лукин был старше меня на десять лет, довоенный. И выделялся из гущи вчерашних школьников не только широкими плечами. В семье Лукиных было восемь детей, а что это значит, поймет не каждый.  Никогда не завидовал Алексею, но если он обладал большим,  чем все окружающие тебя люди знаниями, значит,  заслуживал особого уважения. Алексей никому не рассказывал о своем детстве, и о взаимоотношениях с товарищами не был лидером.

     Лукин, снимавший комнату в маленьком доме, вросшим в землю, не показался мне начитанным и знающим человеком сразу. В спорах не кричал, не брызгал слюной. Если чего не знал, не манипулировал словами, а так и говорил: «Не знаю!». Но знал он много, во всяком случае,  гораздо больше меня.
Пойти к Лукину я решился не сразу. Чего-то мешало мне понять его. Не медлительность, а обстоятельность во всем мешали мне, 16-летнему юнцу. Невольно хотелось посмеяться над его бережливостью к одежде, не торопливому приему пищи.

     Я шел к нему, словно в запретную зону, оглядываясь, изучая пути отхода, раздумывая, правильно ли я делаю.

     Потом я был у него почти каждый день, заходил после занятий. Я не отдавал себя отчет, что могу быть ему в тягость, что у человека может быть, наконец, личная жизнь. Я ходил к нему, чтобы понять главное для себя.
     Зачем жить? Что я смогу?  Я словно играл каждый день в беспроигрышную лотерею, а выигрыш был значительный, я учился человеческим отношениям.

     И не признаваясь самому себе в самом главном, я крутил ручки «спидолы», помогал ему ремонтировать старый «Ижак», а сам ждал прихода Иры.
Когда она приходила, я не смел, поднять глаза и, устроившись у края стола, копался в радиодеталях, пытаясь изобрести новую схему.

     Теперь, не кривя душой можно сказать, главное было не в том, что я мог заниматься мотоциклом или радио: я, как и Алексей был влюблен в Иру. Это, наверно, переходит от отца к сыну: чувство постоянства. Я не питал себя иллюзиями, она никогда не полюбит меня. Но мне было приятно, что ей нравится Алексей – человек, на которого хотел походить я.
Попытать ревновать одновременно больно и приятно. Больно оттого, что любят не тебя, приятно – потому что он достойнее.

     Я подружился с Лукиными и хотя им, возможно, временами было сложно со мной, они не отталкивали меня.

     Ира не была красива в широком понимании этого слова. Хотя все женщины, но моему мнению, в той или иной степени прекрасны. Но она стала женой Алексея!

     Если я не видел её несколько дней, я шел на утес и, глядя со смотровой площадки в бьющие в берег струи воды Амура, старался представить её, или может иную, которую жаждал встретить как можно быстрее.

     Защита дипломов, потом служба в Советской армии раскидала нас.
Я не пытался разыскать Лукиных, боясь усложнить их жизнь.
Вспомнил часто где-то прочитанные слова: «Чужую любовь нужно беречь!»

     Отец как-то сказал мне, что только близкие друзья способны сломать семейное счастье, не считая конечно нас самих.

     Мы не виноваты в том, что, придумывая вначале себе любовь, пытаемся подобрать под созданный идеал живого человека.

     Вот когда помимо нашей воли это войдет, вторгнется в нас, тогда не станешь перебирать недостатки любимой, а будешь жить её радостями, заблуждениями, её заботой.

     Я думал, что Лукин потому не отталкивал меня, что хотел на примере своей жизни показать, как нужно строить свою жизнь, не кидался из стороны в сторону, не доставляя страданий близким, уже потом, когда я встретил мою Лиду – я понял, что быть мужчиной не просто.

     Мало родиться физиологически, нужно стать тем, кем должно. Уметь прощать слабости других, не прощая себе. Приходить на помощь  слабому,  не спускать обиды наглому, да мало ли….

     Я не мог всё это перенять у Лукина. Алексей во всех отношениях был хозяином своего «я».

     Я же, как и многие ребята вокруг, был в то время, завистлив к чужому счастью. Может быть поэтому, долгие годы старался найти себя: учился играть на баяне, занимался боксом, гонял на мотоцикле, ездил на строительство Билибинской атомной.

     Дошло до того, что стал писать стихи. Даже сейчас, перетасовывая листочки со стихами, я с любопытством рассматриваю даты их написания, стараясь вспомнить, какое же настроение у меня было тогда и почему вдруг родились такие слова:

От долгих дум, распухла голова,

Себя найти в потоке жизни трудно,

Однако среди всех, твои дела,

Наполнят ей те дни, те будни.

     Когда встретил её – Лиду, меня поразила её поведение. Она была самой непосредственной среди подружек. Лицо ее, будто излучало свет, а улыбка…

     И я просто хотел видеть ее лицо, зеленые глаза, слышать такой мелодичный, влекущий голос. Наблюдать, как при повороте головы, ее многочисленные завитки волос, словно волны морские, перекатываются то к щекам, то к худенькой шее.

    Я никогда не пытался сравнивать её с Ирой хотя бы потому, что Лида была черноволоса и смугла, а Ира – блондинка.

     При моей способности запоминать лица, я долго мучился – где мог видеть эту девушку. Люда не выделялась среди подруг, но и не заметить её было нельзя.

     Потом понял, ее я видел во сне, она была предназначена судьбой именно мне!
     Наверно любой человек ищет оправдание своей слабости. Старается воспользоваться советами знакомых и не знакомых. Но в сложных ситуациях чужой опыт, не заменить личной убежденности.