ГлавнаяПрозаМалые формыРассказы → Спасибо, Кабинет, Унция

Спасибо, Кабинет, Унция

24 ноября 2014 - Толстов Вячеслав
Спасибо, что подбросили*
Мы с моим двоюродным братом Джорджем сидели в ресторанчике под названием «Кафе у Папаши» в маленьком городишке у Озера. Уже темнело, подсветку еще не включили, но и так все еще можно было различить надписи, прилепленные на зеркале между засиженными мухами и слегка пожелтевшими аппликациями клубничного мороженого и сэндвичей с помидорами.
«Не спрашивайте у нас ни о чем, – прочитал Джордж. – Если бы мы что-то знали, нас бы здесь не было» и «Если вам нечего делать, то вы выбрали для этого чертовски подходящее место». Джордж читал вслух все подряд: плакаты, афиши, рекламные вывески крема для бритья и всякие «Мишн-Крик. Население тысяча семьсот человек. Ворота в Брюс. Мы любим своих детей!».
Мне было любопытно, чье чувство юмора доносят до нас эти надписи. Может, вон того мужика за кассой? Это и есть Папаша? Который жует спичку, обозревая улицу, а там только и увидишь, как кто-то спотыкается на трещине в тротуаре, или прокалывает шину, или выглядит идиотом, чего самому Папаше, пустившему корни за кассой, огромному циничному и нелюбознательному Папаше в жизни не угрожает. Может, и не только в этом дело.
Кабинет
Решение, перевернувшее мою жизнь, пришло однажды вечером, пока я гладила рубашку. Оно было простым, но дерзким. Я вошла в столовую, где муж смотрел телевизор, и объявила:– Думаю, мне необходим собственный кабинет.
Даже мне самой это казалось фантастикой. Ну зачем мне кабинет? У меня же есть дом, такой славный и просторный, с видом на море. В нем все так хорошо обустроено: где есть, где спать, где принимать ванну, а где – гостей. И еще у меня есть сад… в общем, места предостаточно.
Нет. И тут мне придется сделать нелегкое для меня признание: я писатель. Как-то это неправильно звучит. Слишком самонадеянно, фальшиво или по меньшей мере неубедительно. Попробую еще разок: я пишу. Так лучше? Я пробую писать. Теперь – хуже. Смирение паче гордости. Ну и?..А, не важно. Как бы я это ни произнесла, мои слова сразу создают некий вакуум, повисшее молчание, этакий деликатный момент разоблачения. Но люди добры, и тишину быстро впитывают, как губка, заботливые дружеские голоса, восклицающие на все лады: вот здорово! Надо же, такое полезное и, ну, интригующее занятие. И что же вы пишете? – спрашивают они воодушевленно. Я прозаик, отвечаю, неся в этот раз свое унижение с легкостью и даже с некоторой долей бравады, обычно мне не свойственной, и снова, снова острые углы тревоги с готовностью сглаживаются этими тактичными голосами, впрочем набор утешительных фраз иссякает довольно скоро, и людям остается только благостно ахать.
Вот для того-то мне и нужен кабинет (это я мужу сказала): чтобы писать. Сразу испугалась, что это похоже на мелочное требование, пустое баловство. Потакание своим прихотям. Каждый знает: для того чтобы писать, нужна пишущая машинка или, на худой конец, карандаш, бумага, стол и стул. Все это у меня есть – в углу спальни. А теперь мне еще и кабинет подавай.
Унция снадобья
Мои родители не пили. Они не были воинствующими трезвенниками, и на самом деле я помню, что, когда в седьмом классе подписывала клятву вместе с остальными своими одноклассниками, которым хорошенько, хотя и ненадолго, промыли мозги, мама сказала: «Это просто глупость и фанатизм, они же еще совсем дети!» Отец мог хлебнуть пивка в жаркий день, но мама никогда не пила вместе с ним, и – то ли случайно, то ли символически – это всегда происходило вне дома. Большинство наших знакомых в маленьком городке, где мы жили, вели себя так же. Не стану утверждать, что проблемы у меня были именно от этого, поскольку все мои проблемы достоверно отражали мою собственную неудобную натуру – ту самую натуру, которая заставляла мою маму во всех случаях, традиционно предполагавших чувство гордости и материнского удовлетворения (мои первые сборы на танцы, например, или безрассудные приготовления к десантированию в колледж), смотреть на меня с выражением задумчивого и зачарованного отчаяния, словно она не может ожидать или надеяться, что со мной все пройдет так, как с другими девушками. Вожделенные дочерние трофеи – букеты орхидей, красивые юноши, бриллиантовые кольца – будут доставлены в дом в установленном порядке дочками всех ее подруг, но только не мной. Все, что маме оставалось, – уповать на меньшее зло взамен большего: скажем, побег с парнем, который никогда не мог заработать себе на жизнь, вместо похищения в качестве белой рабыни.
Однако наивность, говорила моя мама, наивность или невинность, если так тебе нравится больше, не всегда такое уж прекрасное качество, и я не уверена, что оно не может навредить такой девушке, как ты, тут, по обыкновению, мама сдабривала высказывание парой-тройкой напыщенно-целомудренных цитат с нафталиновым душком. 

© Copyright: Толстов Вячеслав, 2014

Регистрационный номер №0254961

от 24 ноября 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0254961 выдан для произведения: Спасибо, что подбросили*
Мы с моим двоюродным братом Джорджем сидели в ресторанчике под названием «Кафе у Папаши» в маленьком городишке у Озера. Уже темнело, подсветку еще не включили, но и так все еще можно было различить надписи, прилепленные на зеркале между засиженными мухами и слегка пожелтевшими аппликациями клубничного мороженого и сэндвичей с помидорами.
«Не спрашивайте у нас ни о чем, – прочитал Джордж. – Если бы мы что-то знали, нас бы здесь не было» и «Если вам нечего делать, то вы выбрали для этого чертовски подходящее место». Джордж читал вслух все подряд: плакаты, афиши, рекламные вывески крема для бритья и всякие «Мишн-Крик. Население тысяча семьсот человек. Ворота в Брюс. Мы любим своих детей!».
Мне было любопытно, чье чувство юмора доносят до нас эти надписи. Может, вон того мужика за кассой? Это и есть Папаша? Который жует спичку, обозревая улицу, а там только и увидишь, как кто-то спотыкается на трещине в тротуаре, или прокалывает шину, или выглядит идиотом, чего самому Папаше, пустившему корни за кассой, огромному циничному и нелюбознательному Папаше в жизни не угрожает. Может, и не только в этом дело.
Кабинет
Решение, перевернувшее мою жизнь, пришло однажды вечером, пока я гладила рубашку. Оно было простым, но дерзким. Я вошла в столовую, где муж смотрел телевизор, и объявила:– Думаю, мне необходим собственный кабинет.
Даже мне самой это казалось фантастикой. Ну зачем мне кабинет? У меня же есть дом, такой славный и просторный, с видом на море. В нем все так хорошо обустроено: где есть, где спать, где принимать ванну, а где – гостей. И еще у меня есть сад… в общем, места предостаточно.
Нет. И тут мне придется сделать нелегкое для меня признание: я писатель. Как-то это неправильно звучит. Слишком самонадеянно, фальшиво или по меньшей мере неубедительно. Попробую еще разок: я пишу. Так лучше? Я пробую писать. Теперь – хуже. Смирение паче гордости. Ну и?..А, не важно. Как бы я это ни произнесла, мои слова сразу создают некий вакуум, повисшее молчание, этакий деликатный момент разоблачения. Но люди добры, и тишину быстро впитывают, как губка, заботливые дружеские голоса, восклицающие на все лады: вот здорово! Надо же, такое полезное и, ну, интригующее занятие. И что же вы пишете? – спрашивают они воодушевленно. Я прозаик, отвечаю, неся в этот раз свое унижение с легкостью и даже с некоторой долей бравады, обычно мне не свойственной, и снова, снова острые углы тревоги с готовностью сглаживаются этими тактичными голосами, впрочем набор утешительных фраз иссякает довольно скоро, и людям остается только благостно ахать.
Вот для того-то мне и нужен кабинет (это я мужу сказала): чтобы писать. Сразу испугалась, что это похоже на мелочное требование, пустое баловство. Потакание своим прихотям. Каждый знает: для того чтобы писать, нужна пишущая машинка или, на худой конец, карандаш, бумага, стол и стул. Все это у меня есть – в углу спальни. А теперь мне еще и кабинет подавай.
Унция снадобья
Мои родители не пили. Они не были воинствующими трезвенниками, и на самом деле я помню, что, когда в седьмом классе подписывала клятву вместе с остальными своими одноклассниками, которым хорошенько, хотя и ненадолго, промыли мозги, мама сказала: «Это просто глупость и фанатизм, они же еще совсем дети!» Отец мог хлебнуть пивка в жаркий день, но мама никогда не пила вместе с ним, и – то ли случайно, то ли символически – это всегда происходило вне дома. Большинство наших знакомых в маленьком городке, где мы жили, вели себя так же. Не стану утверждать, что проблемы у меня были именно от этого, поскольку все мои проблемы достоверно отражали мою собственную неудобную натуру – ту самую натуру, которая заставляла мою маму во всех случаях, традиционно предполагавших чувство гордости и материнского удовлетворения (мои первые сборы на танцы, например, или безрассудные приготовления к десантированию в колледж), смотреть на меня с выражением задумчивого и зачарованного отчаяния, словно она не может ожидать или надеяться, что со мной все пройдет так, как с другими девушками. Вожделенные дочерние трофеи – букеты орхидей, красивые юноши, бриллиантовые кольца – будут доставлены в дом в установленном порядке дочками всех ее подруг, но только не мной. Все, что маме оставалось, – уповать на меньшее зло взамен большего: скажем, побег с парнем, который никогда не мог заработать себе на жизнь, вместо похищения в качестве белой рабыни.
Однако наивность, говорила моя мама, наивность или невинность, если так тебе нравится больше, не всегда такое уж прекрасное качество, и я не уверена, что оно не может навредить такой девушке, как ты, тут, по обыкновению, мама сдабривала высказывание парой-тройкой напыщенно-целомудренных цитат с нафталиновым душком. 
 
Рейтинг: +1 462 просмотра
Комментарии (2)
Толстов Вячеслав # 24 ноября 2014 в 17:23 0
3 рассказа Элис Манро, аудио полностью, примерно 30 минут каждый рассказ.
Серов Владимир # 25 ноября 2014 в 00:53 +1
Класс! super