Кажется,
я смирилась с тем, что в моей жизни больше не будет любви. Да я и не особенно к
ней привыкла. Годы с тобой пролетели как один день – солнечный, безветренный,
ясный. Потом налетел ураган – вымел, высушил, выстудил. С тех пор в моем
сердце, наверное,закрылся клапан, отвечающий за женское счастье. Я и не
возражала. На меня всегда обращали внимание мужчины, но для меня они больше не
существовали. Пустота заполнилась тихой
радостью материнства. Я родила Антону Филипповичу двух дочек. А про своих мальчиков старалась не вспоминать.
Мне
нравилось стирать пеленки, застилать детские кроватки, шить девчонкам
распашонки и платьица.
Старшей
имя выбрал Антон Филиппович.
-
Маруська…- улыбнулся он выданному в роддоме кульку. – Это наша Маруся…
А через
два года появилась Люся. Так уж, для созвучия, назвали: Маруся да Люся…
Антон
Филиппович любил девочек. По-своему, конечно. Если на завтрак я варила ему два
яйца, он съедал одно, а второе делил между дочками. Ты скажешь, тоже мне
любовь! Но я-то знаю Антона Филипповича. Он проявлял чувства своим, особенным
способом. По-другому не умел. И знаешь, дочки на всю жизнь запомнили, как он
разрезал это яйцо и торжественно вручал им половинки. Наверное, чувствовали,
что за этим скрывается отцовская забота, любовь и даже нежность. Он и ко мне
свои чувства проявлял своеобразно. Тогда мне казалось, что не проявлял вовсе.
Хоть и не верила я больше в женское счастье, но иногда все-таки хотелось ласки,
каких-то особенных слов, от которых горят щеки и стучит сердце. А ничего этого
не было.
По
вечерам я вспоминала тебя и, чтобы заглушить воспоминания, шла стирать белье.
Антон Филиппович обижался, что я опять затеваю стирку на ночь – как будто
пережидаю, когда он уснет. Так и было на самом деле. Он, конечно, все понимал.
И ждал. А я все еще помнила тебя. И ничего не ждала.
[Скрыть]Регистрационный номер 0191250 выдан для произведения:
Другая жизнь
Кажется,
я смирилась с тем, что в моей жизни больше не будет любви. Да я и не особенно к
ней привыкла. Годы с тобой пролетели как один день – солнечный, безветренный,
ясный. Потом налетел ураган – вымел, высушил, выстудил. С тех пор в моем
сердце, наверное,закрылся клапан, отвечающий за женское счастье. Я и не
возражала. На меня всегда обращали внимание мужчины, но для меня они больше не
существовали. Пустота заполнилась тихой
радостью материнства. Я родила Антону Филипповичу двух дочек. А про своих мальчиков старалась не вспоминать.
Мне
нравилось стирать пеленки, застилать детские кроватки, шить девчонкам
распашонки и платьица.
Старшей
имя выбрал Антон Филиппович.
-
Маруська…- улыбнулся он выданному в роддоме кульку. – Это наша Маруся…
А через
два года появилась Люся. Так уж, для созвучия, назвали: Маруся да Люся…
Антон
Филиппович любил девочек. По-своему, конечно. Если на завтрак я варила ему два
яйца, он съедал одно, а второе делил между дочками. Ты скажешь, тоже мне
любовь! Но я-то знаю Антона Филипповича. Он проявлял чувства своим, особенным
способом. По-другому не умел. И знаешь, дочки на всю жизнь запомнили, как он
разрезал это яйцо и торжественно вручал им половинки. Наверное, чувствовали,
что за этим скрывается отцовская забота, любовь и даже нежность. Он и ко мне
свои чувства проявлял своеобразно. Тогда мне казалось, что не проявлял вовсе.
Хоть и не верила я больше в женское счастье, но иногда все-таки хотелось ласки,
каких-то особенных слов, от которых горят щеки и стучит сердце. А ничего этого
не было.
По
вечерам я вспоминала тебя и, чтобы заглушить воспоминания, шла стирать белье.
Антон Филиппович обижался, что я опять затеваю стирку на ночь – как будто
пережидаю, когда он уснет. Так и было на самом деле. Он, конечно, все понимал.
И ждал. А я все еще помнила тебя. И ничего не ждала.