Вчера в церкви со мной был человек, который
во время знакомства представился мне чёрным псом сатаны. Выразился он немного
не так; а просто объяснил, что с некоторого времени – годов с 20-ти – им
властвует непонятная огненная сущность, коя проникла в него одномоментно и
яростно. Он мог бы бороться с ней – и победить даже – но она сама помогает ему
побеждать во всех личных и деловых начинаниях, и поэтому каждый труд у него –
соглашенье, контракт – почти всегда оказывается подвигом, в который прежде
никто из компаньонов не верит, но любое его геройство сбывается.- Мне прёт!
Понимаете, прёт!- потирал он пухлые руки словно мягкие бока фортуны.- Я уже не
могу отказаться от этого покровителя.
У него был стеклянный взгляд человека, не
только прошедшего по трупам, но и выгодно продавшего всё это мясо, перемолов
его квадратными челюстями.
Он красив: завораживающей красотой себялюбия
и гордыни, как тот самый дориан грей, который помер от скудного одиночества,
так и не найдя себе равных на земле. Этот тоже сейчас одинок, и я уже чувствую,
зачем ему нужен.- Вам не хватает товарища, друга, чтобы похвастаться мощью
своей?
- Да!- Он загорелся, как и тогда в двадцать
лет.- Всё верно: я сразу ощутил в вас родственную душу – только со знаком плюс.
Вы ведь тоже понимаете людей, выворачивая их наизнанку.
- Нет.- Я улыбнулся, совершенно не стесняясь
этой химеры в блестящем костюме.- Не так. Я просто предъявляю каждому его
самого, чтоб он полюбовался на свои страхи, которых боится – или на изыски
сердечного добра, коих почему-то стыдится.
- А мне? что вы можете предъявить?- В этих
стеклянных глазах появилось вдруг – так что неловко было смотреть на в хлам
смятую мощь – трагическое ожидание суровой кары, будто ему приснился сегодня
грозный и неумолимый вещий сон, который для суеверного человека ужаснее смерти.
- Вы страшитесь потерять своего покровителя,
потому что тогда вот останетесь голеньким, низменным. А высокая репутация для
вас, и вам подобных людей – да хоть для того ж сатаны – значит удивительно
много, даже жизни больше. В отличие от простецких милосердных человечков,
которым хватает маленького спасиба за дарованное ими большущее благо.
Шёл я и дальше рядышком с этим сатанистом, разговаривая
о чём-то пустяшном - потому что всерьёз, въяве, я эту призрачную нечистую силу
не воспринимаю – её экран и преобразователь всегда внутри нас; так вот, шёл – и
думал: любит он её, боится ли как ребёнок, а может уже ненавидит.
Если он всей душой отдался поклонению деньгам
да власти, то уж наверное любит. Это ведь вожделённее плотской услады – разврат
своей собственной души. Что тело? получит мелкое удовольствие и отваливается в
сторону до нового животнова позыва. А вот в сознании разума всегда остаются
обольстительные мечты и грёзы, которые желают бросить сердцу под ноги прежде
недостижимые идеалы, разоблачённые от своих царских одежд и ползающие нагими в
холуйстве да унижении. И деньги со властью исполняют почти всё из этих
мечтаний.
Знает ли кто-нибудь из людей, что по улицам
ездят гробы и во чревах своих деревянных везут тыщи покойников? Черепа окаянные
злые орут во всю глотку, спеша обогнаться словно фатуму взяли за хвост; и
теперь вот она в пристяжных гонит пуще, а сзади седок её, мил да удачлив, от
радости машет лавровым венком. Он уж думает – этот успех его, полный фурор
перед жизнью ниспослан ему в оправдание низких деяний, которые истово искренне
каясь пришлось совершить на пути к многотрудной вершине. И высокая цель не была
привлекательной блажью всего лишь, а сияла как светоч великой идеей, ради коей
сознательно можно грешить, закатив глаза к небу и сниская посыл да прощенье.
Лицемерие прочно угнёздилось в кривых и фальшивых улыбках больших черепов – и
теперь они верят дорогому мессии, обожают его а себя божествят.
Но глаза человека рядом со мной – стеклянны.
Так бывает у кролика, которому хочется заглянуть в чёрную бездну удава, и хоть
он понимает что там естественно смерть, там всего лишь желудочный сок – но
надежда познать самим собой, жизнью, то что рассудку ещё непонятно, влечёт его
в пустую дыру как тёмную тайну могилы. Он надеется стать больше и выше смерти,
победить её – глупый крол. Изза грязных
камней, из замшелых болот его лупатеньких глаз, угрожающе похрюкивая-поквакивая
уже выползают скользкие, им самим придуманные, пресмычённые василиски – и
чвакнув пару раз на ушастых нетопырей губастым секретным сигналом, тут же
осёдлывают их, чтобы летучей кавалькадой двинуться вслед за кроликом в
развёрстую ужаса пасть.
В этом человеке бурлит, кипит, и уже пламенеет
ненависть – я по голосу слышу, он скоро сгорит. Его лихорадка бьёт от желания
покорить своего завоевателя, который поглотил тело и душу, не оставив ему
возможности властвовать собой, взамен даровав власть над химерами мирского
быта. А этот человек хочет сам единственный быть облечённым могучей силой, чтобы
всё и вся ему принадлежало, и даже хозяин его – сатана.
Кто ты, мой величающийся человек? Ты живёшь,
веря в своё высочайшее предназначение и целью оправдывая средства. Лицемерие и
подлость уже кажутся не запретными для простой души низменными пороками, а
небесным соизволением для своего великого духа, который, веришь, рождён был
прекрасным богом на всемирное деяние. Кто ты; пророк или сам господь, что
убедил себя в праве хозяйски властвовать над другими, позволяя своей гордыне
снискать на людей униженья, побои, и даже предательство? Ты преступил все
мыслимые границы человечьей морали, которая уже не является для тебя главной
заповедью земной твоей жизни – потому что сам считаешься рождённым для вечного
бессмертья в другой высшей сути, а нынешняя бренная юдоль всего лишь малая
толика будущего вселенского величия. Ты даже слов не находишь – мелки они,
низменны – чтобы объявить миру свою судьбу и мессию.
========
Кто ты; пророк или сам господь, что убедил себя в праве хозяйски властвовать над другими, позволяя своей гордыне снискать на людей униженья, побои, и даже предательство? Здорово сказано!! Сатанистов у нас полно...увы... и все больше становится...