Он каждый день подъезжает к своей любви по два раза на пятидверной белой «Ниве» и выходя, окидывает взглядом моментально подобревших глаз.
Приближаясь к ней, он втягивает воздух ноздрями, с наслаждением вдыхая аромат своей любви.
Не буду больше томить читателя ожиданием и скажу прямо — это конюшня.
Ну, и лошади, населяющие ее.
А если быть предельно точным, то любит он лошадей и все, что с ними связано. Значит и конюшню. Сколько раз он кормил своей натруженной пастырской рукой Мальву, Ветерка, Каштана и прочих насельников этого добротного кирпичного здания на подсобном хозяйстве! Заранее насушенные подсоленые сухарики бережно хранились конюхами. Они были до того хороши, что молодые послушники (по неопытности наверно) с удовольствием хрустели ими, запивая сладким чаем.
Архимандрит Венедикт любил в конюшне думать, принимать непростые решения и просто отдохнуть душой. Расчёсывать гриву лошадки, созерцая, как та млеет от благодарности, кося лиловым глазом.
Он поражался этими творениями Божиими и часто приводил их в пример братии монастыря в своих проповедях в трапезной после воскресной Литургии.
— Вы прсмотрите, к примеру, на монастырских лошадей! — обращался он к своим подопечным, которые только-что сытно откушали и мысленно уже были на пути в свои келии (или еще куда). — Сколько они работают! И ничего не требуют! С каким смирением они выполняют команды и безропотно тащат тяжеленную телегу! — архимандрит окидывает грозным взором братию, — А теперь взгляните на себя! Сравнение будет не в вашу пользу! Все немощные, все ропщут, все чего-то ищут получше, кто келию, кто послушание! Да какие вы христиане? Вы хуже тварей безсловесных!
В этом месте месте проповеди явно сквозило желание наместника распустить братию и набрать табун лошадей.
А может он и не хотел этого — никто не решался его об этом спросить.
Но, с Каштаном или Ветерком он общался намного чаще и душевнее, чем с каким-нибудь иноком Вениамином, при виде которого у батюшки делалось такое брезгливое выражение лица, как-будто он наступил на кучу фекалий ( не лошадинных, конечно).
От участи посетить конюшню не мог отвертеться никто. Даже Патриарх Алексий ll смиренно кормил лошадок, а отец Венедикт таял от удовольствия, что Святейшему нравятся его питомцы.
— Это Каштан, чистопородный чувашский тяжеловоз, — говорил он с нежностью, похлопывая по откормленному боку слонообразного коня.
Святейший улыбался и протягивал на раскрытой ладошке румянный сухарик Каштану, голова которого была размером с автомобиль «Ока».
«Хрум», — сухарика как не бывало.
Отец Венедикт цветет от счастья. Окружающие тоже выражают верноподданическую радость по этому поводу.
Владыко Климент, что правил Калужской епархией, на территории которой находилась в то время Оптина пустынь (хотя, в принципе, монастырь ставропигиальный, то есть находится в ведении Патриарха) знал наверно всех лошадей по именам и изучил характер и биографию каждой наизусть.
Архимандрит Венедикт был шедр, и не скупился разделить свое счастье пребывания на конюшне с другими.
История Церкви знает примеры привязанности священноначалия к сим благородным животным, но Боже упаси, я не желаю и не желал проводить параллель между Византийским Патриархом Феофилактом, который кормил своих коней миндалем и поил тончайшим вином ( погиб неудачно свалившись с лошади) и честнЫм архимандритом Венедиктом, известного всем своей суровой жизнью и монашеским воздержанием.
Тем паче с еретиком императором Константином V Копронимом, известного тем, что в целях улучшения здоровья сам мазался с ног до головы конским навозом, так еще и привлекал свою свиту к этому народному средству ( в те времена бабушки наверно тоже не дремали, вот и присоветовала какая-то доверчивому помазаннику сей нетрадиционный способ).
Просто отец Венедикт мог любоваться часами, как какой-нибудь мерин, отгоняя хвостом навозных мух, задумчиво жует овес или справляет нужду.
И вот, как-то раз, один тоже архимандрит какого-то тоже знаменитого монастыря приехал помолиться в Оптину пустынь. Наместник узнав о приезде равного себе молитвенника и архимандрита, встретил его с распростертыми объятиями. Это не какой-то там многочисленный паломник, а свой брат — наместник! Напоив дорогого гостя чаем, поговорив на духовные темы, обсудив непростую обстановку в мире и посетовав на здоровье, ухудшающееся с каждым годом, отец Венедикт воскликнул изменившись в лице в лучшую сторону:
— А сейчас я тебе отец N хочу показать велие утешение!
— Какое это, дорогой отец Венедикт?
— А сейчас сам увидишь! — ответил оптинский пастырь широко улыбаясь, что для него ...гм-м-м... мягко говоря, не свойственно.
Сели во всем известную белую «Ниву».
Почему всем известную?
А потому, что завидев ее издалека все бросались врассыпную, чтобы не попастся на глаза сему пастырю доброму.
А что они все прячутся, как тараканы? Да, поди их сам спроси!
— Поехали, отец Платон. Как всегда, — скомандовал наместник.
Мрачный инок Платон мотнул головой, дескать, все понял.
— Куда хоть едем? — спросил коллега наместника.
— Сейчас узнаешь, отче! Понравится.
«Хм. Странно. Как бы чего не вышло», — заволновался приезжий архимандрит.
«Нива» остановилась.
Сосредоточенный Платон вышел и открыл дверцу наместнику, затем гостю.
Гость вылез из неудобной машины и огляделся. В нос ударил терпкий запах конского пота и навоза.
«Конюшня», — понял отец N.
— Вот! Смотрите, как живут наши лошадки, — поделился радостью отец Венедикт.
— Да, хорошо, — произнес тот заходя в каменную новую конюшню.
В это время конюхи в подрясниках усердно драили пол в стойлах. Чистота стояла идеальная.
«Мда, — подумал гость, — у меня братия хуже живут, чем здесь лошади».
— А вы покормите их, — посоветовал отец Венедикт.
Тут-же по еле заметному сигналу подскочил послушник с мешочком сухариков и застыл раскрыв мешок, не забыв нацепить дежурную улыбку.
«Шустрый какой, — отметил про себя наместник. — Надо в иноки постричь».
— Эту кобылу зовут Мальва, — сказал отец Венедикт и протянул рыжей кобыле традиционный сухарик. — Да ты не бойся, отче, тоже корми, — улыбнулся наместник.
Угостили Мальву, Каштана, Ветерка, Чалого, Бурого, Белку, Голубя.
Покатались в тарантасе запряженном двойкой.
Расчесали специальными гребнем гривы у всех свободных от работы кобыл.
Поскребли щеткой бока гиганта Каштана.
Затем опять покормили конским деликатесом привезенным с трапезной — арбузными корками.
Устали порядочно.
Архимандрит Венедикт пребывал в благодушном состоянии. Дорогой гость тоже не унывал.
— Ну, как тебе , отец N, наши лошади? — спросил наместник коллегу.
— Много их у вас, — ответил тот. — И хорошо упитанные.
— Да, на кормах не экономим! — рассмеялся отец Венедикт.
Прииезжий архимандрит на секунду задумался и задал вопрос, который наверно, давно его мучал:
— А что, может и нам в монастыре конюшню построить? По какой цене вы их продаете на мясокомбинат? Говорят конская колбаса сейчас пользуется спросом. Это выгодное занятие?
Смех отца Венедикта оборвался.
Гробовая тишина водворилась на конюшне.
Конюхи, словно растворились в густом навозном воздухе.
Только жужжание навозных муж скрашивало тишину и всхрапывание лошадей.
Имя гостившего архимандрита при батюшке больше не упоминали.
От греха подальше.
Очень познавательный рассказ. Многие люди не знают монастырского жительства, не понимают его, и по незнанию и невольной злобе клевещут. Больше бы таких рассказов
Спасибо за душевные рассказы, Виктор! Даже сказал бы - гармоничные: простая, бытовая основная мелодия, под сурдинку звучит вторая, и - неожиданный финал, в котором обе мелодии сплетаются вместе. Так держать! С уважением - Д.К.
Помочь сайту
Поздравления
