Последняя переправа

Матвей Сергеевич тихо, словно боясь разбудить супругу, вышел из спальни и прихрамывая на правую ногу, прошёл на кухню. Привычно сев возле окна, он достал из пачки «Казбека» папиросу и, скрутив гильзу, закурил. Голубоватый дым папиросы немедленно завоевал и без того прокуренную кухню, а тишина стала осязаемой и едкой. Последние два дня Матвей Сергеевич ничего не ел и не готовил, ограничиваясь лишь крепким чаем.
Матвей Сергеевич посмотрел в пасмурное окно, отодвинув старую серую занавеску с выцветшим рисунком. Во дворе,  готовясь к погрузке мусора в «утренний» мусоровоз, суетилось несколько дворников узбеков с георгиевскими ленточками на оранжевых жилетах. Дворники выкатывали мусорные баки, стараясь не задеть автомобили. Один из них заметил сухого хмурого старика в окне первого этажа и приветственно махнул ему рукой. Старик, не меняясь в лице, отпустил занавеску и, потушив папиросу, обратил свой взор на похудевший отрывной календарь 2012 года. Тяжело поднявшись с табурета, он сорвал с календаря листок с 7-ым мая и, скомкав его в руке, вновь сел на табурет. Новый день календаря возвещал о приближавшемся празднике Победы. 67-годовщину Победы Матвей Сергеевич намеревался отметить вместе с однополчанином Дмитрием Николаевичем Исаевым, приезда которого из Нижнего Новгорода он ждал ещё два дня назад.
Вспомнив о письме Дмитрия Николаевича, Матвею Сергеевичу ещё раз захотелось перечитать его. С этой целью он направился в комнату и достал с полки книжного шкафа большую резную шкатулку, подаренную ему с Ниной на «жемчужную» свадьбу. В шкатулке хранились документы, награды, несколько скромных украшений Нины и всё то, что стало важным на протяжении долгой жизни Матвея Сергеевича.
Открыв шкатулку, он сразу достал алую коробочку в которой хранил золотую Звезду Героя Советского Союза, которой был награждён в 44-ом году за переправу через Днепр в октябре 1943 года. Это была единственная награда, которую он носил на пиджаке каждое девятое мая. Отложив награду, он достал хранившиеся в шкатулке документы. На самом верху стопки различных бумажек лежала срочная телеграмма, состоявшая всего из нескольких слов. Перечитывать телеграмму Матвей Сергеевич не стал, а сразу разложил перед собой письма от Дмитрия Николаевича и открыл конверт с последним письмом, к которому прилагался детский рисунок Сашки, внука однополчанина.
«…Матвей, я буду в Москве к празднику. Обязательно буду. Сын обещался меня на машине привезти. Видать это наш с тобой последний Парад. Я совсем плох стал: левая рука отнимается. Давление то туда, то сюда скачет, аж земля под ногами плывёт. Но ты дождись меня Матвей, обязательно дождись…»
Матвей Сергеевич аккуратно сложил письмо вместе с рисунком и запихнул конверт под резинку в стопку остальных писем от Дмитрия Николаевича.
Старик присмотрелся к фотографии сына, которая находилась под письмами. Перевернув снимок, Матвей Сергеевич прочитал вслух написанные простым карандашом даты 15.03.1950-22.02.1985. Он задумался о том, кто бы мог поставить даты и вспомнил, что эту фотографию Нина отдавала для нанесения портрета в гранитную мастерскую, где изготавливали надгробную плиту для могилы Андрея. Матвей Сергеевич поцеловал пересохшими губами портрет сына и аккуратно положил его рядом с письмами. Следом за фотографией он извлёк свидетельство о его смерти на казённом бланке и положил его под снимок Андрея.
Далее он последовательно вынул из шкатулки свой паспорт и паспорт Нины Сергеевны, пенсионные удостоверения, удостоверения участников Великой отечественной войны и наградные документы с несколькими медалями. Потрёпанные аптечные рецепты и выписки из истории болезни супруги он оставил без внимания, отложив их в сторону. На самом дне шкатулки покоился маленький кусочек клеёнчатой ткани, на котором были записаны данные новорожденного Андрея Матвеевича Дубинина и обручальные кольца, завёрнутые в носовой платок.
Матвей Сергеевич некоторое время подслеповатыми глазами рассматривал потрепавшиеся и пожелтевшие вехи своей жизни и почувствовал, как слёзы наполнили его глаза. Рукавом белой рубашки он вытер слёзы и взял в руки телеграмму.
«Д.Н.Исаев умер. Инсульт»
Слёзы вновь наполнили его глаза и Матвей Сергеевич заговорил с супругой.
- Нина, слышь, Дмитрий Николаевич мой, умер. Неделю назад письмо прислал, что приедет, а теперь вот… - тяжело говорил Матвей Сергеевич. – Писал, что на Парад хочет в последний раз попасть, а вчера телеграмму от сына его принесли - умер. С нашей роты никого теперь кроме меня не осталось. Вот такие новости.
Матвей Сергеевич прошёл в коридор и, покопавшись в шкафу, вернулся в комнату и занялся приготовлениями.
- Знаешь, Нин, а я как чувствовал, что ничего уже не получится… - старик глубоко вздохнул и потёр правую ногу, в которую был ранен в военные годы. – Что? Да не молчу я, не молчу. День, говорю, сегодня пасмурный и нога ноет страшно… сил уж моих нету.
Матвей Сергеевич встал из-за стола и совершил несколько мучительных шагов по комнате, надеясь «размять» ногу, но боль стала невыносимой и он снова сел на стул, продолжая возиться с узлом.
- Ты смотри, не получается, а! Я такие узлы в Польше в сорок четвёртом с закрытыми глазами вязал, а теперь вот не получается, - злился на свою неловкость Матвей Сергеевич, пытаясь «укротить» грубую пеньковую верёвку. – Нин, слышь, а я в шкатулку залез, не удержался. Вот на столе всю нашу жизнь разложил. Жаль, что ты посмотреть не можешь. Андрюшкина фотография, бирка из роддома, кольца наши... Помнишь, как мы с тобой после войны поженились? А? Не помнишь!?
Матвей Сергеевич повернулся на стуле, пытаясь прислушаться к ответу жены, которая последние дни говорила едва слышно.
- Молчишь? Ну и правильно. Чего теперь вспоминать-то, - старик встал со стула, перекинув верёвку через спинку. Он открыл платяной шкаф и снял «парадный» пиджак с вешалки, который одевал только по случаям крупных праздников. Болезненной поступью Матвей Сергеевич вернулся обратно на стул и взял в руки Звезду Героя Советского Союза.
- Я тебе Нин не рассказывал, как мне тут один следопыт звонил? Нет? - надев очки, Матвей Сергеевич аккуратно расправил пиджак на коленях. «На глаз» отмерив сантиметр, он приколол медаль так, чтобы нижний её край находился на уровне лацкана, - я говорит, вас по базе нашёл. Звезду просил продать. Я ему говорю, ты рехнулся что ли совсем? А он ржёт, гадина, и талдычит: «Батя, я тебе лучшую цену предложу, а то у тебя её в крематории все равно сопрут». Двадцать пять тысяч предлагал, сволочь!
    Руки Матвея Сергеевича задрожали и он выпил воды из графина, желая немного успокоиться. Совершив несколько глотков, он пришёл в себя и прислушался к едва различимому голосу Нины.
- Что? Андрюшка? Звонил? Да ты что мать, он же умер… забыла что ли? Он в аварии погиб, - Матвей Сергеевич вспомнил похороны сына и закрытый гроб с изуродованным телом. – Мы уж его давно похоронили. Ты что, Нин? Совсем у тебя всё перепуталось.
Почти все приготовления были закончены. Матвей Сергеевич ещё раз аккуратно разложил документы на столе и надел пиджак. Осматривая мрачную комнату, в которой он предусмотрительно закрыл шторы ещё накануне, его взгляд остановился на небольшой иконе Богоматери, висевшей в углу над телевизором.
- Опять двадцать пять! Ты уже спрашивала… сказал не пойду. Почему? Опять почему… Я говорю не с кем… Димка не приехал, умер он. Почему, почему, - в сердцах повторил Матвей Сергеевич. – Инсульт у него… умер он, вот почему! Телеграмму его сын прислал… я лучше с тобой останусь.
Матвей Сергеевич знал трепетное отношение Нины Петровны к этой иконе и, подойдя к образу Богоматери перекрестился и снял икону с гвоздя. Несколько минут он отсутствовал в опустевшей комнате молчаливой квартиры, удалившись в спальню к больной жене с иконой в руках. Вернувшись, он прошёлся по квартире и отключил все бытовые приборы, перекрыл газ и остановился напротив электрического щитка, желая отключить «пробки». Стоило Матвею Сергеевичу протянуть руку к щитку, как пасмурную тишину жилища пронзил телефонный звонок.
- Матвей Сергеевич это Надя Осипова, - в трубке раздался энергичный женский голос – работницы социальной службы.
- Здравствуй Надя, - тихо ответил Матвей Сергеевич.
- Матвей Сергеевич я сегодня к вам зайду пораньше, часиков в двенадцать. Мне на дачу хотелось с Мишкой хоть на денёк съездить. Вы наверняка завтра гулять пойдёте? Друг-то ваш фронтовой приехал? – не дожидаясь ответа Матвея Сергеевича, Надя продолжила говорить. – Я бы сегодня прибралась у вас, приготовила бы покушать на завтра и с Ниной Петровной посидела, а вы бы меня завтра отпустили. Как думаете, Матвей Сергеевич? А то Мишка из Москвы совсем не выбирается. А!? Матвей Сергеевич, договорились?
- Конечно, Надя, приходи. Не звони только, дверь будет открыта. Ждём тебя, - Матвей Сергеевич положил трубку и посмотрел на часы. До прихода Надежды было ещё три часа.
Обесточив квартиру, старик подошёл к самодельному турнику сына, конструкция которого состояла из двух кронштейнов и приваренной к ним трубе. Подняв правую руку вверх он «попробовал» его на прочность и перекинул через перекладину верёвку, крепко привязав её. Осталось только принести табурет и…
Матвей Сергеевич принёс табурет и, закурив папиросу, сел прямо под петлёй. Краем глаза он заметил в зеркале отражение немощного старика с папиросой, сквозь дым которой золотым пятном блестела Звезда Героя.
- Да это Надя звонила, – Матвей Сергеевич прислушался. – Я, говорю, Надя звонила. Не слышишь уже ничего. Сынишку хочет на праздники из Москвы вывезти. Сегодня пораньше придёт. Да не буду я дверь закрывать, не волнуйся…
В последние мгновения жизнь чёрно-белой кинолентой молниеносно пронеслась в его сознании, остановившись на последнем бесцветном кадре отраженного в зеркале старика с петлёй на шее…
    Надя Осипова суетливо бегала возле подъезда, ожидая приезда бригады скорой помощи и наряда милиции. Она не знала, откуда подъедут автомобили и поэтому нервно смотрела по сторонам, вздрагивая каждый раз, как только до неё доносился шум проезжающей машины. Ей было страшно от увиденной в квартире картины и она с трудом удерживала слёзы.
    Совсем скоро прибыли дежурные службы и, выяснив у Нади основные детали случившегося, поднялись в квартиру Дубинина. Надя порывалась вновь попасть к старикам, но сотрудник милиции остановил её, приказав подождать, пока не закончат медики. Надя осталась во дворе.
- Крутой видать дед был, как-никак Герой Советского Союза, - крупный санитар среднего возраста сказал «молодому», вынося тело Матвея Сергеевича.
- Наверное, - спокойно ответил молодой санитар. - Видать, свихнулся. Сейчас таких полно.
- Может и свихнулся, если бабка уже сутки как померла, а он никому не сказал.
- Странный народ эти старики.
- Ты, давай-ка помолчи! Доживёшь до таких лет, вот посмотрим тогда на тебя… умник нашёлся! - нарочито сурово сказал «старший» санитар и задумчиво добавил. – Звезду надо было бы снять… в крематории точно сопрут.