Помочь сайту
Поздравления
ПОРНОЛУНИЕ
Зеркало нашего образа мысли – наша жизнь.
Мишель Монтен
Луна сияла в самой своей что ни на есть полноте...
—Вы, батенька, выкушали полкило водочки, под «коробочку»[1] и не закусивши, упали и просили до Второго Пришествия «с горки не спускать».
—И что… уже Оно?
—Да нет, всего лишь второе сентября.
—Та-ак... А как там в мире?
—Без последствий...
—И с терроризмом в порядке?
—Порюхались…
—Это обнадёживает, а-а… у нас что-нибудь обнадёживающее… м-м… как?..
—Батенька, если Вы ещё раз пойдёте на полкило под «коробочку», Второе Пришествие Вам гарантировано! Вы мне скажите: «Оно Вам надо»?!
—Не уверен, но тут не до экстраполяций… Я чё-т своего организма не нахожу в положенном, то есть там где я, месте...
—Хм, разумеется… Ладно... полстакана – не грех, но и Второе Пришествие в настоящий момент как-то преждевременно! К примеру, я вот ещё не всё взял от жизни! Вот Вы взгляните на небо!
Луна сияла в самой своей что ни на есть полноте...
***
Художник-конструктивист Клим очнулся дома и на собственной кровати… Ногами к окну. Сквозь оконное стекло Луна сияла в самой своей что ни на есть полноте, навивая интересное и сложновоспринимаемое чувство, «суффикс» которого Клим отловить никак не мог, хоть и разглядывал Луну уже минут с десять… Момент «телепортации» он не помнил напрочь… В тёмной комнате тикали часы и зудела какая-то муха, по-видимому страдающая бессонницей. Мучила жажда, но вставать было крайне лень. И он решил не вставать… Повернувшись на бок, он таки попытался «выехать» из реальности до утра…
Однако реальность не согласилась с этаким наплевательством. Едва он преодолел просонное состояние, как некая диковатая сила подбросила его в кровати! Спросонья, Клим сел и туповато уставился на центр комнаты. Посреди комнаты восседало Нечто!.. И это Нечто не мигая смотрело на Клима абсолютно белыми, без зрачков, глазами… Вероятно оно являлось представителем реальности, этаким дипломатическим поверенным. Клим также, не мигая, уставился на него. Немая сцена длилась с минуту и, наконец, Клим сообразил. Он сунул руку под кровать, достал, звякнув стаканом о бутылку, плеснул с полстакана и протянул Нечту. То не реагировало. Тогда Клим выпил сам. Нечто медленно растворилось.
Клим лёг и попытался покинуть реальность ещё раз. И его ещё раз подбросило. Нечто сидело на том же месте. Не понимая, что от него требуется, Клим проделал всю операцию во второй раз и, разумеется, опять же сам и выпил. Обидчивое Нечто опять растаяло, и Клим пошёл на третью попытку сна, отвернувшись к стенке.
«Надо же», – раздумывал Клим, пытаясь в третий раз покинуть действительность: «В собственном доме какое-то чучело завелось… Да ещё и непьющее». И в этот момент услышал знакомый бутылочно-стаканный звон. Он развернулся. Нечто сидело у самой кровати, достав из-под неё и сжимая стакан в одной руке, а бутылку, любимого климова размера в 0,7 литра, в другой. Его белые без зрачков глаза, опять, не мигая, смотрели на Клима.
—О! – несколько опешил Клим, – Так что, накатишь? Ну, давай!
Однако Нечто накатывать не собиралось. Оно опять начало медленно таять, на этот раз вместе с «принадлежностями».
—Э-э-э!! – заорал Клим и успел ухватиться за бутылку. Нечто растаяло со стаканом…
—Уф! – перевел дух Клим, – Ишь, потянуло! В компании пить ему в падлу… Решило где-то в одиночку! А может оно тайный алкоголик? Вещи пропивать начнёт!
Эта мысль изрядно насторожила Клима. Он сел, отпил из горла, закурил, не выпуская бутылку из рук, и стал прикидывать что у него наиболее ценное из вещей… Получалось, что в настоящий момент наиболее ценной была бутылка… Клим озадачился…
«Пропить бутылку водки – это было бы самым пиком передовой альтернативной мысли!» – прикинул Клим и несколько зауважал Нечто за его радикальную жизненную позицию. Стакан тоже был ценностью и, к сожалению, ценностью уже утраченной… «Наверняка уже пропило его! Жаль стакан…» Впрочем, у Клима был ещё один, а вот бутылки второй не было. Докурив, Клим решил пойти на кухню во имя спасения второго стакана: «Может же пропить и второй!»
Он включил в кухне свет – Нечто восседало на табурете, не мигая глядя на Клима белыми без зрачков глазами… Не растерявшись, Клим с ходу перешёл к выяснениям.
—Отдай стакан! – при этом, на ощупь, он открыл дверцу кухонного шкафа и нашарил свой резервный стакан, стоявший на положенном месте. С целью перестраховки Клим надел его на горлышко бутылки и позвякивая, приблизился к Нечту:
—Стакан отдай, говорю! То мой любимый стакан был, потому как… – Клим на секунду задумался на предмет аргумента в пользу значимости стакана и к своей собственной неожиданности выдал, – …Из него мог бы и сам Малевич накатить… Если б не помер!
Поразившись такому доводу, Клим засожалел о стакане с удвоенной силой.
—Отдай раритет!! Или пропило уже? Да знаешь, сколько аукционеры могли бы за него «отвесить»?
И тут, на миг, представив, как Малевич наливает и пьёт с его – Климова – стакана «Пшеничную» за шесть двадцать, закусывает огурчиком и по-братски так подмигивает: «Всё – супрематизм, дружище! Кинетизм всё и томленье духа!», – Клим помянул мэтра глотком из горлышка.
Нечто медленно растаяло… «Та-ак… Всё ясно – пропило уже. Видно за вторым приходило», – решил Клим, заглянув, на всякий случай, за холодильник. «Сейчас-сейчас!» Он подошёл к телефону и набрал «02».
—Милиция? Алло! У меня кража… Без взлома, но при отягчающих… Оно уменя само завелось… А потом стакан утянуло и пропило… Падло!
И Клим всхлипнул, невольно придав должной убедительности…
—…Вызов принят, – после секундной заминки ответила трубка, – Ваш адрес?
Клим назвал.
—Ждите.
Звонок в дверь раздался минут через двадцать. Клим открыл, как был – в трусах и с позвякивающей бутылкой в руке.
Вошёл лейтенант и с ним ещё двое, явно отношения к милиции не имеющие. Это угадывалось по их белым халатам.
—Здравствуйте. Вы вызывали?
—Мы вызывали… А вы без собаки? – Клима огорчило отсутствие ищейки, – Что ж Вы так?! Тут след брать надо…
—Не беспокойтесь, возьмём… Так что, Вы говорите, у Вас случилось? – пытаясь «просчитать» Клима, поинтересовался лейтенант, профессионально окинув квартиру, выглядевшую, к слову, вполне прилично, если не обращать внимания на беспорядочные нагромождения туб с красками, начатые и брошенные полотна, группировки разнокалиберных пустых бутылок и местами растоптанные окурки… Даже тараканы не суетились со своей тараканьей навязчивостью…
—Антология таинственных случаев у меня случилась… Некое чучело завелось! Стакан украло и пропило его!
—Так-так… Чучело, говорите? А стакан вот же, – один из сопровождающих лейтенанта указал на бутылку.
—Так это второй. У меня ещё первый был – раритетный! Из которого мог бы и сам Малевич… Ну, Казимир Северинович, разум свой озарить! Да и… – Клим чувствовал определённое воодушевление от мысли о своём суперстакане, – Возможно «Стакановым квадратом» облагородить человечество! Или «Квадратовым стаканом»! Да что и говорить! – Клима уже несло, – Да сам Шарль Эдуард Ле Корбюзье не побрезговал бы из него бурбона пригубить с пол-литра… Легко, думаете, конструктивисту мысль даётся? Во какой стакан был! А оно его из-под кровати стянуло и пропило… Падло!
И Клим от огорчения чуть слезу не пустил. Всхлипнув, снял с горлышка стакан, но… передумал и надел обратно.
—Протокол составлять надо! Заявление писать? Я сейчас… Я художественно и детально… С фотороботом!
—Подождите, – остановил его порыв всё тот же сопровождающий и поинтересовался, – А как давно у Вас это… чучело?
—Час назад завелось! Спать не даёт и так и норовит что-нибудь утянуть… Оно ещё и алкоголик, пыталось бутылку, – Клим тряхнул принадлежностями, – «замылить», да я успел отбить.
—Оно ещё и драчливое?
—Да нет, но как что ухватит, так сразу шасть в астрал – и нет его… Такие перформенсы тут выкидывает!.. Я его и за холодильником проверял… Но оно точно – в астрале!
—А как, Вы говорите, оно выглядит?
—А-а… чёрт его знает…
—Вы что, не знаете, как выглядит то, что видели?
Клим знал, но описать не мог. Позвякивая, он изобразил руками некий неопределённый абрис и добавил:
—И с белыми глазами.
—Ага, – казалось, сопровождающий был удовлетворён, – А, сколько Вы выпили?
Клим не помнил, сколько он выпил и промычал что-то невнятное, опять же, позвякивая и разводя руками.
—Ну что, – сказал лейтенант, переведя взгляд с Клима на сопровождающих, – Для составления протокола надо бы в отделение проехать?
—А здесь нельзя? – Клим бы проехал в отделение, но лень ему было одеваться – он разделся-то всего каких-нибудь два-три часа назад.
Сопровождающий, под вопросительным взглядом лейтенанта негромко заметил:
—Обычное творческое переутомление, усугублённое пьянкой. Он не буйный – уколем здесь.
—Хорошо, – обратился к Климу лейтенант, – Вы перевозбуждены, сейчас Вам сделают успокаивающий укол, а протокол мы составим в отделении сами и возьмём Ваше дело под контроль. Обещаю, стакан мы Вам вернём в ближайшее время.
Клим согласился при условии:
—Но если на аукционе его где увидите… ну, стакан мой… он такой, – Клим, не прекращая звенеть, изобразил руками то, что объясняло стакан, – гранённый… на двести граммов… То арестуйте аукцион! Чтоб краденым не торговали!
Лейтенант пообещал.
—Ложитесь, – сказал всё тот же сопровождающий.
Клим лёг, не расставаясь с бутылкой.
—Бутылку поставьте на стол.
—Ага?! А чучело потянет?! Лови его потом по астральным «малинам»! А там – ого какой инвайронмент[1]! – и Клим поплотнее прижал бутылку к плечу.
…Климу не спалось – судя по всему, себазон имел на него какое-то обратное действие… И Клим лежал на спине, сжимая свою бутылку, и рассматривая диск полной Луны. Временами его взгляд слегка скользил на центр комнаты, однако Нечто упрямо не желало появляться. Клим даже заскучал по нему. А Луна всё сияла в самой своей что ни на есть полноте…
—Сизигия![1] – подведя резюме, вслух произнёс Клим, представив себя активным участником Космического хэппининга «Солнце – Клим – Луна», и встал. Ему надоело… Плеснул с полстакана, выпил, закурил, и решил поработать.
Клим второй месяц работал над монументальным конструктивистско-эротическим полотном «Женщина в одних носках». Работа обещала стать ошеломляющей и эпохальной, как и сама изображаемая женщина – собирательный образ женщины текущей эпохи «развитого идиотизма», то есть «стадии накопления капитала», если по Марксу…
Он включил свет, подошёл к мольберту и начал пристально вникать, пытаясь вспомнить в каком именно месте он в последний раз изобразил эти самые носки… Вникал минуты три… Затем вытер пыль – к холсту он не подходил уже с пару недель – ситуация не прояснилась. Где были носки, а где всё остальное он не помнил напрочь…
Клим закури ещё одну и сменил ракурс… Наконец, удалось идентифицировать глаза и бёдра... Однако это было не то… Климу нужны были носки… Он помнил, что они ей на пару размеров великоваты и недостойно женщине доставлять такой дискомфорт…
Отталкиваясь от глаз, по цепочке своей конструктивистской логики, Клим предположил, что, вероятно, носки в центре! На это указывало геометрическое соотношение глаз и бёдер примерно в три четверти «золотого сечения», если визуально…
Он взял кисть, выдавил из пары туб краску, свёл в нужный оттенок и несколько сократил размеры изображённого в центре. Отошёл метра на три, глотнул из бутылки, засунув при этом стакан за резинку трусов, глянул издалека и… понял, что ошибся. В центре были не носки.
Это была грудь, и теперь она выглядела, как два маленьких кукиша… Клим несколько расстроился. Пришлось всё привести в изначальное состояние и продолжить поиски носков… Проведя в уме нехитрый тригонометрический расчёт относительно груди и прикинув тангенс угла на бёдра, Клим «забрёл в полный геометрический бурелом» и с досады ещё раз приложился к горлышку… Носки упорно не находились…
Недостатком климовской разновидности «философского конструктивизма» было то, что целостность композиции охватывалась не менее, чем с трёх-четырёх метров. Находясь впритык к полотну, разбираться приходилось, так сказать «на ощупь». А так как носки не угадывались и с трёх метров, а на четыре отходить было некуда, Клим рискнул пойти наугад, то есть поочерёдно исправлять отдельные фрагменты «своей пассии», пока не нападёт на «эти чёртовы носки».
Начал он с правого нижнего угла… С трёх метров вырисовался образ мультипликационного Геракла с почти полным отсутствием тазобедренного сустава, что было оскорбительно для женщины, воплощающей эпоху. Ко всему, Геракл был ни то с пятнадцати суток, ни то предком его был таинственный йети… Клим исправил и переместился в полуцентр…
Теперь женщина потеряла свою половую принадлежность и подходила под местоимение «оно», которое бесстыже кичилось этим самым своим «оно», оскорбляя мужские достоинства Клима.
…Левый фланг, судя по всему, был доминантным. Женщина трансформировалась в грудастого «Мужчину в одних носках», местоположение которых, впрочем, так и не определилось…
В конце концов, Климу надоело постоянно отходить на расстояние обзора и он начал импульсивно исправлять всё подряд, в надежде, что таким образом рано или поздно носки попадут под кисть, ну, а остальное он потом восстановит…
Когда, закончив реформацию, Клим решительно взглянул на холст с трёх метров… с Клима осыпались все эмоции – злополучные носки первыми и весьма эффектно бросились в глаза, при этом нагло оставшись великоватыми по размеру женщине, эффект которой полностью пропал!..
—М-м-да… – Клим без необходимости почесал за ухом и приложился… Носки без женщины не имели эпохального пафоса, хотя и давили на сознание какой-то скрытой своей метафизикой, изначально не входившей в замысел Клима.
—Опять нужна натура… Под носки… – бормотал Клим, – Фабулу менять бесперспективно! Оно, конечно, супрем-версия «Великоватые носки», едва ли уступила бы своей значимостью «Красному квадрату», но… что ни говори, а Женщина превыше… даже супрематизма… Вы уж меня простите, Казимир Северинович…
И Клим задумался. В начале работы ему позировала Аделаида Израилевна – пылкая пышка комсомольского задора, хотя и «полуторабальзаковского возраста». Но с гималайских высот «прибыли ихний злой от недостатку кислороду профессор-муж», в связи с чем, верхний этаж утратил актуальность на предмет натуры… А рисовать «с воображения» Клим не любил… Крайне важные для «философского конструктивизма» тонкости реального объекта всегда ускользали за рамки воображаемого.
Закурив, он подошёл к окну – Луна сияла в самой своей что ни на есть полноте… И это несколько поднатянуло творческую пружину в душе Клима. Ему даже показалось, что он отловил некую зацепку, образную фиксацию… Клим развернулся к холсту и…
Нечто восседало на диване…
—Ха! – обрадовался Клим, в миг прикинув, с кого, с чего и как он восстановит изначальный образ, – Ты где было, Чучело? Прощаю пропитый стакан! Натура нужна, «вкуриваешь»?
Было не ясно, «вкуривает» ли Нечто климову необходимость, но на этот раз таять оно не спешило. Клим даже глотнул с горла… Нечто не таяло.
—Блеск! – возрадовался Клим, – Старик, поза нужна, «сечёшь»? Такая, чтоб «эротика так и валила»! Что б монументально и без снобизма… Короче, давай! В соавторы возьму! Или под псевдонимом… К примеру, Клим Чучелович, «катит»? Ну, там решим, а сейчас давай, давай «выкинь» позу! Ну, такую… ну, по типу «Нате вам!» – Клим бросил неприличный жест куда-то в пространство, – В общем, ноги художественно так, с «коварным подтекстом», слегка раскинь… ага… и ненавязчиво, ненавязчиво так, с лёгким привкусом «а ля буржуа», на локоть… на локоть так!
Необыкновенная сговорчивость Чучела слегка удивила, видимо ему «катило» предложение о соавторстве, однако анализировать Климу было некогда… А Нечто, словно читая Климовы мысли, приняло именно ту, вырванную дерзкой фантазией Клима из высших анналов эротической эстетики позу, которая, по его замыслу, донельзя ярко «подавала» всю эпохальность Женщины, во всей её эпохальной же парадоксальности!
—Фон-тан!! – Клим, забыв о единственной бутылке и последнем стакане, азартно ухватился за кисти, – Ты только не смещайся… только не смещайся… – бормотал он.
Клим кинулся к окну, в миг «отхватил суффикс» лунного образа, «переклишировал» его на позирующее Нечто и «набросился» на холст… Работа «вскипела с паром»!..
В процессе стали проясняться и донимать разные мелочи.. Женщина из Чучела была «в общем-то не очень-то»… В силу несоответствия по половому признаку, во-первых… Определяющее женщину женщиной у Нечта не определялось… С него можно было снимать как женщину, так и мужчину, который, к слову, определялся в нём не определённей женщины – это во-вторых… А можно было снимать и обоих сразу – вот в чём был подвох! И у Клима пошло это каким-то «автоматическим письмом» и безо всякого анализа – азарт гнал кисти впереди мысли, которая, по правде, несколько двоилась, полторилась и спотыкалась в перегаре извилин! Но Клим, пребывая в неудержимом задоре! Он поминутно кидался к окну, отхватывал от Луны квант женственности, «клишировал» им позирующее Нечто и «бросал» на холст… Вновь снимал визуальный оттиск с натуры и вновь «бросал» на холст, уже несколько путаясь в своей «конструктивистской фабуле»… Его гнало известное дионисово воодушевление!
Наконец, к натуре он вообще перестал апеллировать и работал уже «вслепую», всем своим тем, что кто-то назвал «фибрами», ощущая, как кисть его воплощает Искусство!
А заскучавшее Нечто при этом, обидевшись на потерю внимания, бесцельно шаталось по комнате, раздумывая видимо, что бы ещё стянуть… Чувствовало оно себя, судя по всему, вполне как дома. Впрочем, оно у себя дома и было…
Клим даже вспотел, хотя и был лишь в трусах. Изредка он таки косился в окно на сияющую в «своей самой что ни на есть…» и доводил, оттачивал, утончал… Наугад вводил в экспозицию некие новые элементы, которые сами так и напрашивались в инвайронмент, при всём не представляя ожидаемого в целостности эффекта, углублял перспективу, глубже выражая валер и всё достигал всё большей динамики.
Наконец, Клим перешёл к лессировке. И здесь он ощутил, как стекают с него последние струйки наваждения, что говорило об естественном окончании Работы! И вот последние кванты запала стекли с Клима на полотно…
Всё! Клим бросил кисти и, устало закурив, отрезал: «Достаточно! Хватит ломать комедию… Супрематизм всё! И томленье духа!»
Рассмотрев в упор все технические нюансы, и доведя отдельные места гратуаром, он, в целом, остался доволен собой и отошёл на максимальные метра три…
…У Клима непроизвольно «зареверсировало и сжалось» дыхание… Если б кто воспринял конструктивистскую подачу идеи Клима также, как воспринимал её сам Клим, то взору взирающего открылась бы не та, по замыслу выхваченная из суеты мирской и поданная вроде как денотатом эпохи, женщина-концепция, а вся изнанка людского бытия… Изнанка, в той своей примитивной, извечно «обтекаемой» этикой, или доведённой до идиотизма в масс-медиа, истине!
Бесстыжая батальная сцена прелюбострастной пары! Луноидная женщина, пылко охваченная чучелоидным мужчиной, причём, с лёгкой руки Клима, в самой динамике предэктремального момента – вот что «валило» на зрителя, нагло требуя под себя диораму для всей полноты эффекта непотребства!..
В прострации, Клим некоторое время соображал, как это у него всё смогло эдак извернуться из «Женщины в одних носках» в банальное «Соитие без носков»?.. Причём и не эротического даже, а откровенно порнографического толка, с выраженной детализацией предметов… Так и не осмыслив причины казуса, он сделал пару глотков, морщась, фыркнул, и закурил ещё одну:
—Срамота! – слегка сплюнул Клим…
Нечто, не обращая внимания на климовы эмоциональные затруднения, утянулось на кухню и загремело там кастрюлями. А Клим, в абсолютном, потому как неизбежном, медленном успокоении, заключил для себя: «Может так оно и эпохальнее?.. В контексте текущего исторического момента…»
—Пожалуй, по значимости для потомков, это даже сродни легендарному плакату «Ты записался добровольцем?» с суровым красноармейцем, тычущим в морду зрителя грубым пальцем, – вслух уравновесил свои сомнения Клим и решительно смирился с тем, что «Бог на руку отчинил».
И вдруг, каким-то периферическим зрением, он уловил едва мелькнувший эффект страбизма в полотне своём. Для восприятия эффекта в целом требовалось лишь поймать точку этого самого страбизма! И Клим, слегка сместившись на геометрическую средину, начал ловить. Состояния аккомодации он достиг почти сразу и изображение, образованное совмещением флангов, медленно всплыло из центра полотна, образовав великолепную стереоскопию «Соития в одном носке», но… уже в открыто извращённой форме! Клима аж «зафасовало» от эффекта!
—М-м-да! – протянул он вслух, – Ай-да Клим, ай-да сукин сын!
Мимо «расфасованного» Клима протащилось мающееся Нечто.
—Алё, старик! – Клим, глотнул с горла и обрёл внутренний комфорт, – Ты б взглянул «на себя» что ли… Ты, оказывается, не просто субъект, ты – ого какой Процесс! Два в одном – тебя ж ангажировать можно… Фотомоделью для «Soldier of fortune»! «Вдуй», какими бы «хрустами» нас «озеленили»!
Но Нечту было плевать на «озеленение»… Да и «вдувало» ли оно Климов жаргон – это выяснению не поддавалось. Его волновала кухня…
—Не «шаришь» ты, Старик, не «шаришь» поэзии! Да тут же ж песня! Если не «Песнь песней»… – чем больше Клим всматривался, чем больше «прогонял по извилинам» оказию момента, тем всё более в его чутком организме активизировалась выработка тестостерона… И весь казус помалу переходил курьёз… Аффицирование холста было столь весомым, что Клим прочувствовал себя взаправдашним Пигмалионом! И он удерживал состояние аккомодации глаз уже с болью в глазных мышцах, рискуя поиметь судорогу и так и остаться с косоглазием…
Какая-то необъяснимая ревность вдруг вспыхнула в душе Клима к его луноидной пасии, так глупо им же самим и отданной чучелоидному… И известное напряжение в нём неумолимо росло. Уже заметались, забились в его голове те самые мысли, из которых одна другой едва ли суразнее… И понесло вдруг утончённую и пылкую натуру Климову «вдоль да по Мистической»…
—Алло, Чучелó! А ты… – Клима посетила мысль, достойная лишь нетрадиционного и предустановленно пьяного сознания, и он напряжённо «тасовал» полушариями, подыскивая термин, – Не практикуешь материализацию.. этих… навязчивых идей?
Как и подобает гениям, Клим пожизненно балансировал между здравым рассудком и паранойей. Бывало, в миг в нём такая страсть раскалялась, что и ого!.. Уж такой он склонный был к неадекватностям всяческим… Но Нечто, к его досаде, опять загремело кастрюлями с кухни, как-то нивелируя всю утончённую пикантность текущего для Клима момента.
Кастрюльный тарарам как-то резко сбил с Клима накал и, чтоб развеять «зацвырлившую» под ребром тоску, он «приоткрыл форточку в Европу», щёлкнув тумблером радиоприёмника.
Где-то в Европе, перегружая мусором «помойку FM-пространств», выстанывала «бред дефлорированной малолетки» ни то Маша Распутница, ни то Катя Гондурас, привлекая внимание специалистов по «анонимной психической коррекции» броско выраженными позаинтеллектуальными биениями на почве патологии пренатального развития. В раздражении, Клим крутанул резистор настройки, чем угодил в самый центр циклона!..
Идеальное музыкальное сопровождение к «Соитию в одном носке» разливалось по эфиру… Провоцируя взрывы самых низменных чувств, эфир обстанывала Донна Саммер своей легендарной эротической стоналкой «H’aou-u-u! Love to love, Baby!» Других слов в этой тридцатиминутной ни то секс-медитации, ни то детской «считалке-возбудилке» не было…
Клим сплюнул… Допил остатки, повертев, аккуратно установил бутылку под мольбертом, закурил и осознал, что ему чего-то катастрофически не хватает в жизни… Он на миг напрягся, но так и не понял чего… Чего?
Возможно, ему просто не хватало ещё одной бутылки водки…
И ещё раз сплюнув, он подошёл к окну…
Дотягивая фильтр, опустошённый выплеском витала в холст, Клим глядел сквозь оконное стекло в слегка голубеющее небо, в котором уже уходящая за горизонт Луна… всё еще сияла в самой своей что ни на есть порноте…
Киев – Евпатория - Киев
[1] Сизигия – расположение Солнца и двух и более небесных тел (планет) на одной прямой. Для системы Солнце – Земля – Луна, это – новолуние и полнолуние.
Нет комментариев. Ваш будет первым!
