Главная → Проза → Малые формы → Рассказы → Победитель, часть 4, окончание.

Победитель, часть 4, окончание.

3 сентября 2018 - Влад Колд
П О Б Е Д И Т Е Л Ь

Часть четвёртая, заключительная.

8.

2002 год, Германия, г. Любек.

Промозглым февральским днём, в  гостиной уютного двухэтажного коттеджа на окраине Любека, у излучавшего приятное тепло камина, сидели двое мужчин.
 
Одному из мужчин на вид было лет сорок , второй выглядел намного старше.
Мужчины сидели в мягких креслах; на низеньком столике перед стариком стояла большая чашка с ароматным чаем, а  молодой держал в руке бокал с глинтвейном, из которого время от времени делал маленькие глоточки.

- Спасибо Вам, конечно, за визит, господин Абрамс, говорил молодой старику, но не стоило себя так утруждать в вашем возрасте – пешком топать до моего дома аж два километра, да ещё после недавней операции!

- Ничего страшного, дорогой Петер, у меня есть помощница, - улыбнулся Абрамс, при этом один его глаз, который был стеклянным, даже не дрогнул, и  приподнял над столиком красивую трость с набалдашником в виде головы льва, – да и ходить мне полезно, даже в этом возрасте.
Да со дня операции прошло уже больше месяца, так что – ничего страшного.
А посетить вас, уважаемый доктор, я решил, чтобы выразить искреннюю вам благодарность и за себя, что вы рекомендовали мне такого замечательного хирурга, и за большую помощь моим родственникам.
Моя дочь – Анна никак не нахвалит вас. Она говорит, что вы – лучший семейный доктор в Любеке и его окрестностях.

- Ну что вы, что вы, господин Абрамс; есть много врачей в наших краях и поопытнее меня, - заскромничал Петер, - кстати, долго ли продлилась операция по извлечению пули из вашей ноги?
И как получилось, что вы столько лет жили с этой пулей?

- А вы знаете, Петер, я как-то, не засёк время, а, находясь во время операции под наркозом, вообще времени не ощутил; мне показалось, что прошло, лишь, мгновенье.
А жил я долго с пулей, потому, как в госпитале, в Иркутске, куда  попал после ранения - а у меня кроме этой пули ещё были в теле пробоины, правый глаз, вот, к примеру выбит...-   эту пулю тогда  не рискнули вытаскивать, сказали что там, под коленкой какое-то сплетение то ли нервов, то ли сосудов...,
Другими словами, во время операции, если она пройдёт неудачно, то я вообще мог бы ноги лишиться, ну и решили пока с пулей в ноге меня выписывать; я и так пол-года в госпитале провалялся. Тем более, не особо она меня и беспокоила; ныла нога, правда, порой, да прихрамывать я стал. В последнее время, только перед операцией стала она меня доставать; видимо, мой преклонный возраст сказываться начал... .

- А, может быть, господин Абрамс, с вами просто не захотели возиться, как с военнопленным?

- Каким военнопленным? Да вы что! Я был советским человеком и бойцом Красной армии, потому и пуля и осколки во мне сидели немецкие!

- Ой, ну да, конечно, я забыл, что вы репатриант!  А как же вы туда попали, на фронт? Я же слышал, что советских немцев в армию не брали!

- Это правда. Но приказ  «немцев не брать» вышел уже во время войны, а я-то призван был на срочную в сороковом году!

- Да, не повезло вам, господин Герман, - вздохнул Петер, - будь вы на какой год помоложе, то, глядишь, и не попали бы на фронт и не получили бы этих страшных увечий.

- Нет худа без добра, доктор, - улыбнулся Герман, - зато в «Трудфронт» не попал.
- Да, наслышан я от репатриантов об ужасах того «Трудфронта»: говорят, что это был настоящий концлагерь и  советские немцы призывного возраста, вместе с военнопленными,  вкалывали на тяжёлых работах, как каторжане! Разве это справедливо? – спросил Петер.

- То, что вкалывали вместе с пленными – это, конечно неправильно, - отвечал Абрамс, - но в ту пору весь Союз тяжело работал на фронт за кусок хлеба, - вы об этом не задумывались?
И не задумывались ли вы о том, что если бы Сталин отправил всех наших мужчин воевать с фашистами, сохранились бы немцы в Советском Союзе,  как народность? – Хитро прищурился Герман.

- Теперь я понял, почему Ваша соседка Барбара называет вас чудаковатым стариком и сталинистом.

- Ха-ха-ха! – Рассмеялся Герман, - нашли кого слушать! Насчёт своей чудаковатости спорить не буду, а кто в моём возрасте не чудаковат? Мне-то, ведь, уже девятый десяток пошёл!  А вот по-поводу того, что я сталинист, то тут она глубоко заблуждается. Просто, я стараюсь всё «пропускать через голову», как советовал господин Энгельс. Слышали о таком?  Сталин, в моём понятии, не был ангелом и я не верю тому, как некоторые историки в России пытаются его полностью  оправдать, то есть, якобы, вначале он не мог остановить массовые репрессии в стране из-за неполноты власти в своих руках, а затем, когда эту власть обрёл, то начал проводить справедливые репрессии, то есть, казнить уже палачей и заказчиков вкупе с предателями.  Но сравнивать его с Гитлером или заявлять, что он хуже Гитлера  - это глупость!
Да разумный человек, сравнив любое выступление Сталина и истерические вопли Гитлера, уже сообразил бы, что власть в Германии захватил псих, которого надо держать в дурдоме в смирительной рубашке!          
Да, время было жестокое, что там говорить... .  В Союзе были, так называемые, «репрессированные народы», а что, в Америке их не было? Кто загнал японцев, граждан США, в концлагеря во время войны? Почему об этом все молчат?

А эта глупая курица, Барбара, мне заявляет, мол, Сталин был хуже Гитлера, потому, что уничтожал свой народ, а Гитлер – чужой!
А я ей и отвечаю: а кто угробил, уничтожая чужой народ, миллионы своих людей?
Но, по-моему, до неё так ничего и не дошло.
А чему удивляться? Я как-то, промывая свой стеклянный глаз, который мне ещё в Союзе сделали, случайно уронил его на кафель и небольшой кусочек от него откололся.
После этого стал он мне царапать глазницу, то есть, доставлять дискомфорт.
Ну, дочь заказала мне здесь, в Германии, новый и, если старый глаз выглядел, как родной,то новый отличается немного по цвету от живого, глядите сами.

В общем, сидят наши за столом и обсуждают эту тему, а эта Барбара – она была в гостях - и заявляет, вдруг:
- Не беда, что цветом отличается, главное, чтобы видел хорошо!
После этого я с ней ни в какие дискуссии больше не вступаю, - усмехнулся Абрамс.

- Господин Абрамс, так, раз, пулю из вас извлекли немецкую,  и если провести экспертизу и доказать, что это так, то вы могли бы получить от германских властей приличную компенсацию! Ведь существует такой у нас закон по выплате компенсаций пострадавшим от нацистского режима. Разве вы не слышали об этом?

- Слышал я об этом, доктор, да зачем она мне, эта компенсация? Я и так хорошее пособие от государства получаю, зачем ещё наглеть? Да и сколько той жизни осталось... .
- Ну, вашим родственникам она бы не помешала, а впрочем – дело ваше.
А скажите, пожалуйста, не мучает ли вас ностальгия по родным краям? Ведь в Германии-то вы, относительно, недавно, а практически всю свою жизнь провели там, в России.

- Не в России, дорогой, а в Киргизии. Город Талас там такой есть, не слыхали?

- Нет, не слыхал; да и вообще о Киргизии у меня смутное представление, отвечал Петер.

- А по-поводу ностальгии... . Дочь Анна с зятем уехали, практически сразу, после развала Союза: зять, как и я прекрасно говорил на киргизском и поэтому пользовался уважением у титульных и поэтому ему один приятель – киргиз, как бы по-секрету, по-дружбе, посоветовал сваливать оттуда пока не поздно: смутные времена, мол, намечаются и с распадом Союза всем не киргизам будет в это  стране очень, мягко говоря, неуютно. Вот они и дёрнули оттуда с двумя детьми, оставив хороший дом и всё нажитое, поскольку условие было такое: хочешь эмигрировать, - ради Бога, но -  с пустыми руками! Даже деньги со своего счёта в банке не разрешалось снять. Вот так.
Ну, а меня забрали к себе, через пол-года, когда там полностью обустроились и нашли работу...; один я оставался, Мария моя рано преставилась, не дожила до того, девяносто первого года, царство ей небесное.

Лет через пять, стала нас с Анной мучить ностальгия. Вот и отправились мы проведать свои родные киргизские края. Приехали на родину в Талас и не узнали его, настолько всё изменилось к худшему.
Немцев  там вообще не осталось – уехали все, а было раньше в Таласе немало немецких семей... .
Мрак, одним словом.
После той поездки ностальгия наша излечилась.

- А вы знаете, - сказал Петер, что мой дедушка тоже воевал, но, к сожалению, по другую сторону фронта... .

- А меня это не удивляет, - спокойно  пожал плечами Герман, - ведь этому бесноватому удалось весь германский народ, как сейчас говорят, зазомбировать. Кто знает, если бы я тут в то время находился, то, может, тоже пошёл бы, как баран на заклание... .

- А вы в каком звании были? – Спросил Петер.
- Я-то? В самом ужасном – рядовым! – Ответил Абрамс.

- А мой дедушка был кадровым офицером, причём потомственным, в звании майора, воевал во Франции и на восточном фронте; за французскую кампанию получил рыцарский крест, хотите покажу фотографию?

- Вот этого – не надо! – Поморщился Герман.
- А почему? – Спросил Петер.

- А потому, что эти их кресты для меня – оценка их подлости и ничего не значат, поскольку Победитель – я, а не ваш дедушка! Вы, уж не обижайтесь. И мне не совсем понятно зачем вы храните эту фотографию, это что предмет вашей гордости за дедушку – «героя» второй мировой?

А где, кстати, сам оригинал? У дедушки? Или у вашего папы? – С сарказмом в голосе спросил Герман, - а за восточный фронт ваш дед чем награждён? Русской пулей?

- Ну зачем вы так? – Как-то, даже, смущённо отвечал Петер. – Где орден я не знаю, может быть у отца – он в Гамбурге живёт, а дедушка умер двенадцать лет назад... .  А фотографию сделал для меня когда-то папа, гордясь что дед был боевым офицером. По-моему ни он, да и я до сего момента не задумывались за какие заслуги он его получил... . Но, с другой стороны, он ведь был военным по-профессии, принимал присягу... .
Герман только хмыкнул, прикрыв живой глаз. Стеклянный же пристально уставился на Петера.

- А за восточный фронт дед наград не имел, не успел, пожалуй, так, как был взят в плен в сорок первом под Курском...,- добавил Петер.

- Что, под Курском? - Встрепенулся Абрамс, - а вот это, уже интересно!
- А что это вы так заинтересовались моим дедом, господин Абрамс?

- Ну как же, я ведь тоже там в это  время, так сказать, крутился. Может, ваш дедушка и вышиб, мне там правый глаз, работая по своей почётной специальности.

- Да нет, что вы, он в то время в штабе полка служил и ни в кого не стрелял лично, - по своему понял сарказм Германа Петер. - Был он в то время заместителем начальника штаба полка, Дитрих фон Крюгель, не слышали такое имя?

Старик в изумлении вытаращил свой здоровый глаз и какое-то время не мог произнести ни слова.
«Так вот оно что! Вот почему меня как-то цепляло, когда я слышал эту фамилию доктора: «Крюгель»!

В его памяти вдруг всплыла картина: полумрак блиндажа, керосиновая «летучая мышь» на столе, связанный немец в углу, капитан Зимин с перебинтованной серым бинтом головой, штабист с переводчиком и  он сам, Герман, с пеньковой верёвкой в руках... .
- Что случилось? – Заволновался Петер Крюгель, - вы там дедушку встречали?
Но Герман уже взял себя в руки и, как мог, спокойно ответил:
- А вы знаете, слышал я о таком от разведчиков, слышал. Но видеть не приходилось. Случаются, ведь в жизни совпадения! А вы не могли бы рассказать мне , уважаемый доктор о том, как сложилась судьба вашего деда в дальнейшем... . Ведь в одних местах воевали, - криво усмехнулся старик.

- Ну, дед попал в лагерь военнопленных под какой-то Елабугой, сидел там, - начал Петер, - лагерные власти занимались «перевоспитанием» пленных, убеждая их, что воевали они не за правое дело и внушая, что после войны надо будет строить новую, социалистическую Германию, короче проводили уже там, так называемую, денацификацию... . Кто-то перевоспитывался, а кто-то прикидывался, поскольку «перековавшимся» полагались некие льготы и послабления... .

- Ну и как, «перековали» деда? – Прервал доктора Герман.
- Не думаю, - ответил Петер, - он всегда был антикоммунистом, им и остался.
Но тут произошло вот что: в лагере возникла эпидемия тифа и много пленных умерло. Дедушка тоже заболел, но его всё же спасла женщина - доктор, очень она старалась деда выходить – приглянулся он ей... .

Короче дед выжил, возникла любовь между ним и той врачихой. Она уговорила деда и тот сделал вид, что перевоспитался. За это его отправили в спецлагерь в Подмосковье: в нём готовили из перековавшихся офицеров вермахта администрацию новой, демократической Германии. За это их раньше освобождали.

После войны сразу эти люди уехали во вновь созданную ГДР, в то время, как обычных военнопленных отпустили в Германию только после смерти Сталина.

А дед в Германию не вернулся. Он женился на той врачихе, работал главным бухгалтером в каком-то совхозе и жили они, как говорится, долго и счастливо.

- Ну и история! – Восхитился Герман, - так он что, на русской женился? А вы говорите не «перековался»!
И как вы узнали всё о нём, неужели переписывались?

- Эта женщина была башкирка, причём, очень красивая; а узнали мы эту историю, после смерти бабушки Марты – его первой жены, к которой дед не вернулся.

Каким-то образом, он разнюхал, что бабушка умерла и приехал сюда, чтобы проведать сына – моего отца и внука, то есть, меня. Тогда, вот и поведал он нам о своей жизни, - закончил свой рассказ Петер.

- Интересно, интересно..., вот тогда-то и привёз, видимо, благочестивый главбух орденок на память родному сыну. Чтоб гордился дедушкой-героем, - домыслил Герман.

- Да что вы всё ёрничаете? – Надулся Петер. Люди, вон, хранят в коллекциях нацистские награды и никто их за это не преследует! А у вас, кстати, есть награды? Вы же, хоть и недолго, но воевали!
Или, когда армия отступала, награды не полагались?
- Есть награда одна, - сказал Герман, вытащил из внутреннего кармана пиджака коробочку из- под духов и достал из неё жёлтую медаль с профилем Сталина.   
- Что на ней написано? – Спросил Петер, разглядывая медаль.
- На ней написано: «Наше дело правое, мы победили!», а с другой стороны «За Победу над Германией», - перевёл Абрамс.

- А почему всего одна медаль-то? - С ехидцей спросил Петер,  - у нас тут сосед жил, из эмигрантов, Фридман, так он тоже не очень долго воевал, зато всю грудь медалями обвешивал на 9 мая.
- Да вручили мне эту в сорок шестом, вспомнили; ну, а потом военком поменялся, да и забыли про меня, юбилейных –то и не давали. Видимо, никому в голову не приходило, что киргизский немец может быть советским ветераном. Зато я могу носить её смело, не то, что ваш дедушка, потому, что я – Победитель!
- Так что же не носите, а прячете в кармане? – Ухмыльнулся Петер.
- А, вот, сейчас и прицеплю! – Заявил Герман и приколол медаль на пиджак, - тем более знаете какой сегодня день? 23 февраля, День Советской армии!
Ну всё, уважаемый доктор, пора и откланяться, дочка, поди, волнуется уже, а я телефон дома забыл, а вам ещё раз большое наше спасибо за вашу доброту и заботу - Абрамс поднялся и, опираясь на свою красивую трость, захромал к вешалке, где висело его клетчатое пальто.

Петер внимательно наблюдал за гостем, а когда тот напялил на себя пальто, заметил:
- А медаль-то под пальто спрятали!
- Ах да, ну конечно! Склероз, понимаете ли.
Герман распахнул пальто, перецепил медаль на его лацкан, помахал шляпой хозяину дома и вышел в сырой февральский день.
«А он и впрямь – чудаковат», -  подумал Петер.

9

Абрамс задумчиво переходил улицу, «переваривая» услышанное от Петера, как вдруг услышал резкий скрип тормозов: На него чуть не наехал внедорожник, мчащийся справа: правый-то стеклянный глаз был незрячим и Герман, пересекая улицу не по пешеходному переходу, естественно, не заметил помеху справа!

Он, чуть ли не из-под колёс автомобиля выскочил на тротуар.
- Эй, старик! – Услышал Герман сердитый крик водителя, - куда прёшь? У тебя, что, глаз во лбу нету, что ли? – Он был не на шутку напуган тем, что чуть не сбил странного старика в тирольской шляпе, с клюшкой и клетчатом пальто, со сверкающей на лацкане, как ему показалось, золотой медалью.

- Почему нет? Есть! - И Герман достал из правой глазницы стеклянный глаз и показал водителю.

Перепуганный немец «ударил по газам».  

© Copyright: Влад Колд, 2018

Регистрационный номер №0424132

от 3 сентября 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0424132 выдан для произведения: П О Б Е Д И Т Е Л Ь

Часть четвёртая, заключительная.

8.

2002 год, Германия, г. Любек.

Промозглым февральским днём, в  гостиной уютного двухэтажного коттеджа на окраине Любека, у излучавшего приятное тепло камина, сидели двое мужчин.
 
Одному из мужчин на вид было лет сорок , второй выглядел намного старше.
Мужчины сидели в мягких креслах; на низеньком столике перед стариком стояла большая чашка с ароматным чаем, а  молодой держал в руке бокал с глинтвейном, из которого время от времени делал маленькие глоточки.

- Спасибо Вам, конечно, за визит, господин Абрамс, говорил молодой старику, но не стоило себя так утруждать в вашем возрасте – пешком топать до моего дома аж два километра, да ещё после недавней операции!

- Ничего страшного, дорогой Петер, у меня есть помощница, - улыбнулся Абрамс, при этом один его глаз, который был стеклянным, даже не дрогнул, и  приподнял над столиком красивую трость с набалдашником в виде головы льва, – да и ходить мне полезно, даже в этом возрасте.
Да со дня операции прошло уже больше месяца, так что – ничего страшного.
А посетить вас, уважаемый доктор, я решил, чтобы выразить искреннюю вам благодарность и за себя, что вы рекомендовали мне такого замечательного хирурга, и за большую помощь моим родственникам.
Моя дочь – Анна никак не нахвалит вас. Она говорит, что вы – лучший семейный доктор в Любеке и его окрестностях.

- Ну что вы, что вы, господин Абрамс; есть много врачей в наших краях и поопытнее меня, - заскромничал Петер, - кстати, долго ли продлилась операция по извлечению пули из вашей ноги?
И как получилось, что вы столько лет жили с этой пулей?

- А вы знаете, Петер, я как-то, не засёк время, а, находясь во время операции под наркозом, вообще времени не ощутил; мне показалось, что прошло, лишь, мгновенье.
А жил я долго с пулей, потому, как в госпитале, в Иркутске, куда  попал после ранения - а у меня кроме этой пули ещё были в теле пробоины, правый глаз, вот, к примеру выбит...-   эту пулю тогда  не рискнули вытаскивать, сказали что там, под коленкой какое-то сплетение то ли нервов, то ли сосудов...,
Другими словами, во время операции, если она пройдёт неудачно, то я вообще мог бы ноги лишиться, ну и решили пока с пулей в ноге меня выписывать; я и так пол-года в госпитале провалялся. Тем более, не особо она меня и беспокоила; ныла нога, правда, порой, да прихрамывать я стал. В последнее время, только перед операцией стала она меня доставать; видимо, мой преклонный возраст сказываться начал... .

- А, может быть, господин Абрамс, с вами просто не захотели возиться, как с военнопленным?

- Каким военнопленным? Да вы что! Я был советским человеком и бойцом Красной армии, потому и пуля и осколки во мне сидели немецкие!

- Ой, ну да, конечно, я забыл, что вы репатриант!  А как же вы туда попали, на фронт? Я же слышал, что советских немцев в армию не брали!

- Это правда. Но приказ  «немцев не брать» вышел уже во время войны, а я-то призван был на срочную в сороковом году!

- Да, не повезло вам, господин Герман, - вздохнул Петер, - будь вы на какой год помоложе, то, глядишь, и не попали бы на фронт и не получили бы этих страшных увечий.

- Нет худа без добра, доктор, - улыбнулся Герман, - зато в «Трудфронт» не попал.
- Да, наслышан я от репатриантов об ужасах того «Трудфронта»: говорят, что это был настоящий концлагерь и  советские немцы призывного возраста, вместе с военнопленными,  вкалывали на тяжёлых работах, как каторжане! Разве это справедливо? – спросил Петер.

- То, что вкалывали вместе с пленными – это, конечно неправильно, - отвечал Абрамс, - но в ту пору весь Союз тяжело работал на фронт за кусок хлеба, - вы об этом не задумывались?
И не задумывались ли вы о том, что если бы Сталин отправил всех наших мужчин воевать с фашистами, сохранились бы немцы в Советском Союзе,  как народность? – Хитро прищурился Герман.

- Теперь я понял, почему Ваша соседка Барбара называет вас чудаковатым стариком и сталинистом.

- Ха-ха-ха! – Рассмеялся Герман, - нашли кого слушать! Насчёт своей чудаковатости спорить не буду, а кто в моём возрасте не чудаковат? Мне-то, ведь, уже за девяносто!  А вот по-поводу того, что я сталинист, то тут она глубоко заблуждается. Просто, я стараюсь всё «пропускать через голову», как советовал господин Энгельс. Слышали о таком?  Сталин, в моём понятии, не был ангелом и я не верю тому, как некоторые историки в России пытаются его полностью  оправдать, то есть, якобы, вначале он не мог остановить массовые репрессии в стране из-за неполноты власти в своих руках, а затем, когда эту власть обрёл, то начал проводить справедливые репрессии, то есть, казнить уже палачей и заказчиков вкупе с предателями.  Но сравнивать его с Гитлером или заявлять, что он хуже Гитлера  - это глупость!
Да разумный человек, сравнив любое выступление Сталина и истерические вопли Гитлера, уже сообразил бы, что власть в Германии захватил псих, которого надо держать в дурдоме в смирительной рубашке!          
Да, время было жестокое, что там говорить... .  В Союзе были, так называемые, «репрессированные народы», а что, в Америке их не было? Кто загнал японцев, граждан США, в концлагеря во время войны? Почему об этом все молчат?

А эта глупая курица, Барбара, мне заявляет, мол, Сталин был хуже Гитлера, потому, что уничтожал свой народ, а Гитлер – чужой!
А я ей и отвечаю: а кто угробил, уничтожая чужой народ, миллионы своих людей?
Но, по-моему, до неё так ничего и не дошло.
А чему удивляться? Я как-то, промывая свой стеклянный глаз, который мне ещё в Союзе сделали, случайно уронил его на кафель и небольшой кусочек от него откололся.
После этого стал он мне царапать глазницу, то есть, доставлять дискомфорт.
Ну, дочь заказала мне здесь, в Германии, новый и, если старый глаз выглядел, как родной,то новый отличается немного по цвету от живого, глядите сами.

В общем, сидят наши за столом и обсуждают эту тему, а эта Барбара – она была в гостях - и заявляет, вдруг:
- Не беда, что цветом отличается, главное, чтобы видел хорошо!
После этого я с ней ни в какие дискуссии больше не вступаю, - усмехнулся Абрамс.

- Господин Абрамс, так, раз, пулю из вас извлекли немецкую,  и если провести экспертизу и доказать, что это так, то вы могли бы получить от германских властей приличную компенсацию! Ведь существует такой у нас закон по выплате компенсаций пострадавшим от нацистского режима. Разве вы не слышали об этом?

- Слышал я об этом, доктор, да зачем она мне, эта компенсация? Я и так хорошее пособие от государства получаю, зачем ещё наглеть? Да и сколько той жизни осталось... .
- Ну, вашим родственникам она бы не помешала, а впрочем – дело ваше.
А скажите, пожалуйста, не мучает ли вас ностальгия по родным краям? Ведь в Германии-то вы, относительно, недавно, а практически всю свою жизнь провели там, в России.

- Не в России, дорогой, а в Киргизии. Город Талас там такой есть, не слыхали?

- Нет, не слыхал; да и вообще о Киргизии у меня смутное представление, отвечал Петер.

- А по-поводу ностальгии... . Дочь Анна с зятем уехали, практически сразу, после развала Союза: зять, как и я прекрасно говорил на киргизском и поэтому пользовался уважением у титульных и поэтому ему один приятель – киргиз, как бы по-секрету, по-дружбе, посоветовал сваливать оттуда пока не поздно: смутные времена, мол, намечаются и с распадом Союза всем не киргизам будет в это  стране очень, мягко говоря, неуютно. Вот они и дёрнули оттуда с двумя детьми, оставив хороший дом и всё нажитое, поскольку условие было такое: хочешь эмигрировать, - ради Бога, но -  с пустыми руками! Даже деньги со своего счёта в банке не разрешалось снять. Вот так.
Ну, а меня забрали к себе, через пол-года, когда там полностью обустроились и нашли работу...; один я оставался, Мария моя рано преставилась, не дожила до того, девяносто первого года.

Лет через пять, стала нас с Анной мучить ностальгия. Вот и отправились мы проведать свои родные киргизские края. Приехали на родину в Талас и не узнали его, настолько всё изменилось к худшему.
Немцев  там вообще не осталось – уехали все, а было раньше в Таласе немало немецких семей... .
Мрак, одним словом.
После той поездки ностальгия наша излечилась.

- А вы знаете, - сказал Петер, что мой дедушка тоже воевал, но, к сожалению, по другую сторону фронта... .

- А меня это не удивляет, - спокойно  пожал плечами Герман, - ведь этому бесноватому удалось весь германский народ, как сейчас говорят, зазомбировать. Кто знает, если бы я тут в то время находился, то, может, тоже пошёл бы, как баран на заклание... .

- А вы в каком звании были? – Спросил Петер.
- Я-то? В самом ужасном – рядовым! – Ответил Абрамс.

- А мой дедушка был кадровым офицером, причём потомственным, в звании майора, воевал во Франции и на восточном фронте; за французскую кампанию получил рыцарский крест, хотите покажу фотографию?

- Вот этого – не надо! – Поморщился Герман.
- А почему? – Спросил Петер.

- А потому, что эти их кресты для меня – оценка их подлости и ничего не значат, поскольку Победитель – я, а не ваш дедушка! Вы, уж не обижайтесь. И мне не совсем понятно зачем вы храните эту фотографию, это что предмет вашей гордости за дедушку – «героя» второй мировой?

А где, кстати, сам оригинал? У дедушки? Или у вашего папы? – С сарказмом в голосе спросил Герман, - а за восточный фронт ваш дед чем награждён? Русской пулей?

- Ну зачем вы так? – Как-то, даже, смущённо отвечал Петер. – Где орден я не знаю, может быть у отца – он в Гамбурге живёт, а дедушка умер двенадцать лет назад... .  А фотографию сделал для меня когда-то папа, гордясь что дед был боевым офицером. По-моему ни он, да и я до сего момента не задумывались за какие заслуги он его получил... . Но, с другой стороны, он ведь был военным по-профессии, принимал присягу... .
Герман только хмыкнул, прикрыв живой глаз. Стеклянный же пристально уставился на Петера.

- А за восточный фронт дед наград не имел, не успел, пожалуй, так, как был взят в плен в сорок первом под Курском...,- добавил Петер.

- Что, под Курском? - Встрепенулся Абрамс, - а вот это, уже интересно!
- А что это вы так заинтересовались моим дедом, господин Абрамс?

- Ну как же, я ведь тоже там в это  время, так сказать, крутился. Может, ваш дедушка и вышиб, мне там правый глаз, работая по своей почётной специальности.

- Да нет, что вы, он в то время в штабе полка служил и ни в кого не стрелял лично, - по своему понял сарказм Германа Петер. - Был он в то время заместителем начальника штаба полка, Дитрих фон Крюгель, не слышали такое имя?

Старик в изумлении вытаращил свой здоровый глаз и какое-то время не мог произнести ни слова.
«Так вот оно что! Вот почему меня как-то цепляло, когда я слышал эту фамилию доктора: «Крюгель»!

В его памяти вдруг всплыла картина: полумрак блиндажа, керосиновая «летучая мышь» на столе, связанный немец в углу, капитан Зимин с перебинтованной серым бинтом головой, штабист с переводчиком и  он сам, Герман, с пеньковой верёвкой в руках... .
- Что случилось? – Заволновался Петер Крюгель, - вы там дедушку встречали?
Но Герман уже взял себя в руки и, как мог, спокойно ответил:
- А вы знаете, слышал я о таком от разведчиков, слышал. Но видеть не приходилось. Случаются, ведь в жизни совпадения! А вы не могли бы рассказать мне , уважаемый доктор о том, как сложилась судьба вашего деда в дальнейшем... . Ведь в одних местах воевали, - криво усмехнулся старик.

- Ну, дед попал в лагерь военнопленных под какой-то Елабугой, сидел там, - начал Петер, - лагерные власти занимались «перевоспитанием» пленных, убеждая их, что воевали они не за правое дело и внушая, что после войны надо будет строить новую, социалистическую Германию, короче проводили уже там, так называемую, денацификацию... . Кто-то перевоспитывался, а кто-то прикидывался, поскольку «перековавшимся» полагались некие льготы и послабления... .

- Ну и как, «перековали» деда? – Прервал доктора Герман.
- Не думаю, - ответил Петер, - он всегда был антикоммунистом, им и остался.
Но тут произошло вот что: в лагере возникла эпидемия тифа и много пленных умерло. Дедушка тоже заболел, но его всё же спасла женщина - доктор, очень она старалась деда выходить – приглянулся он ей... .

Короче дед выжил, возникла любовь между ним и той врачихой. Она уговорила деда и тот сделал вид, что перевоспитался. За это его отправили в спецлагерь в Подмосковье: в нём готовили из перековавшихся офицеров вермахта администрацию новой, демократической Германии. За это их раньше освобождали.

После войны сразу эти люди уехали в новь созданную ГДР, в то время, как обычных военнопленных отпустили в Германию только после смерти Сталина.

А дед в Германию не вернулся. Он женился на той врачихе, работал главным бухгалтером в каком-то совхозе и жили они, как говорится, долго и счастливо.

- Ну и история! – Восхитился Герман, - так он что, на русской женился? А вы говорите не «перековался»!
И как вы узнали всё о нём, неужели переписывались?

- Эта женщина была башкирка, причём, очень красивая; а узнали мы эту историю, после смерти бабушки Марты – его первой жены, к которой дед не вернулся.

Каким-то образом, он разнюхал, что бабушка умерла и приехал сюда, чтобы проведать сына – моего отца и внука, то есть, меня. Тогда, вот и поведал он нам о своей жизни, - закончил свой рассказ Петер.

- Интересно, интересно..., вот тогда-то и привёз, видимо, благочестивый главбух орденок на память родному сыну. Чтоб гордился дедушкой-героем, - домыслил Герман.

- Да что вы всё ёрничаете? – Надулся Петер. Люди, вон, хранят в коллекциях нацистские награды и никто их за это не преследует! А у вас, кстати, есть награды? Вы же, хоть и недолго, но воевали!
Или, когда армия отступала, награды не полагались?
- Есть награда одна, - сказал Герман, вытащил из внутреннего кармана пиджака коробочку из- под духов и достал из неё жёлтую медаль с профилем Сталина.   
- Что на ней написано? – Спросил Петер, разглядывая медаль.
- На ней написано: «Наше дело правое, мы победили!», а с другой стороны «За Победу над Германией», - перевёл Абрамс.

- А почему всего одна медаль-то? - С ехидцей спросил Петер,  - у нас тут сосед жил, из эмигрантов, Фридман, так он тоже не очень долго воевал, зато всю грудь медалями обвешивал на 9 мая.
- Да вручили мне эту в сорок шестом, вспомнили; ну, а потом военком поменялся, да и забыли про меня, юбилейных –то и не давали. Видимо, никому в голову не приходило, что киргизский немец может быть советским ветераном. Зато я могу носить её смело, не то, что ваш дедушка, потому, что я – Победитель!
- Так что же не носите, а прячете в кармане? – Ухмыльнулся Петер.
- А, вот, сейчас и прицеплю! – Заявил Герман и приколол медаль на пиджак, - тем более знаете какой сегодня день? 23 февраля, День Советской армии!
Ну всё, уважаемый доктор, пора и откланяться, дочка, поди, волнуется уже, а я телефон дома забыл, а вам ещё раз большое наше спасибо за вашу доброту и заботу - Абрамс поднялся и, опираясь на свою красивую трость, захромал к вешалке, где висело его клетчатое пальто.

Петер внимательно наблюдал за гостем, а когда тот напялил на себя пальто, заметил:
- А медаль-то под пальто спрятали!
- Ах да, ну конечно! Склероз, понимаете ли.
Герман распахнул пальто, перецепил медаль на его лацкан, помахал шляпой хозяину дома и вышел в сырой февральский день.
«А он и впрямь – чудаковат», -  подумал Петер.

9

Абрамс задумчиво переходил улицу, «переваривая» услышанное от Петера, как вдруг услышал резкий скрип тормозов: На него чуть не наехал внедорожник, мчащийся справа: правый-то стекленный глаз был незрячим и Герман, пересекая улицу не по пешеходному переходу, естественно, не заметил помеху справа!

Он, чуть ли не из-под колёс автомобиля выскочил на тротуар.
- Эй, старик! – Услышал Герман сердитый крик водителя, - куда прёшь? У тебя, что, глаз во лбу нету, что ли? – Он был не на шутку напуган тем, что чуть не сбил странного старика в тирольской шляпе, с клюшкой и клетчатом пальто, со свркающей на лацкане, как ему показалось, золотой медалью.

- Почему нет? Есть! - И Герман достал из правой глазницы стеклянный глаз и показал водителю.

Перепуганный немец «ударил по газам».  
 
Победитель, часть 3
Капитанская честь
Рейтинг: +3 458 просмотров
Комментарии (6)
Анна Гирик # 4 сентября 2018 в 15:26 +2

История русского немца просто потрясающа!!
А концовка рассказа, вообще, неожиданная.
Так интересно, будто фильм посмотрела.
Спасибо, Влад!! Порадовали!!
Влад Колд # 4 сентября 2018 в 22:51 +1
Спасибо, Аннушка, за внимание и отклик. Открою Вам маленький секрет: Герман Абрамс и его дочь Анна - реальные люди, а не выдуманные персонажи.
С уважением, Влад. buket4
Ольга Баранова # 11 сентября 2018 в 13:18 +1
Интригующая заключительная глава! Так неожиданно переплетаются иногда судьбы людей. Порадовалась за Германа, дожившего до такого преклонного возраста. А иначе, мне кажется, случиться и не могло, поскольку Герман глубоко убеждённый человек, натура сильная и здравомыслящая.
Гитлер - злой гений. Как-то довелось по пути из Вены в Зальцбург сделать остановку в городе Линц, где Гитлер провел детство и школьные годы, и где развилось его увлечение рисованием и живописью. Но попытка поступить в Венскую художественную академию провалилась. Через несколько лет он переехал в Мюнхен, а там и началось...
Я тогда подумала, что лучше бы Гитлера приняли в художественную академию, наверняка не случилась бы та страшная, кровавая война.

Новых творческих удач, Влад!
Влад Колд # 11 сентября 2018 в 14:35 +1
Спасибо за внимание и отклик, Оля. Да, жизнь, иной раз, такие сюрпризы преподносит...
А по поводу Гитлера, позвольте с Вами не согласиться: если бы не было его, то те "кукловоды",
которым надо было заварить ту кровавую кашу, нашли бы вместо него другого негодяя.
Всех Вам благ, всегда буду рад встрече, как своей читательнице. Тем smayliki-prazdniki-34 более с таким замечательным автором, как Вы.
Тая Кузмина # 11 сентября 2018 в 21:54 +1
Спасибо за тему войны, ведь она до сих пор вспоминается. Вы прекрасно пишете,
читать легко, воспринимаешь с интересом. Вдохновения вам и новых творений!! Доброй Осени!

buket4
Влад Колд # 11 сентября 2018 в 23:18 0
Спасибо, Тая, за внимание к моим усилиям на литературном поприще, всегда буду рад Вам, заходите.
С теплом, Влад.
buket3