Осеннее, обрывки памяти

Осеннее, обрывки памяти…


Колюня

Я очень люблю уехать из Москвы и встретить приход Осени в лесу, один, без сотового телефона, взяв с собой только самое необходимое. Десять дней в настоящем лесу, с диким зверьём и разнотравьем, тихая грибная охота, речка и тишина, ничего лишнего, никакой суеты, спешить некуда и незачем.
Место подходящее, чтобы исчезнуть на время, отдышаться, у меня есть, и не так далеко от Москвы.
Всего три часа езды на машине - и я там. Последние десять километров - как на Camel Trophy, только никто не вытащит, если застрянешь, одна надежда на трактор, но до него ещё надо дойти.
А уж если дожди зарядят надолго, выбираться обратно придётся волоком на листе железа, в роли бурлака - трактор, за рычагами коего сидит беззубый отчаянный матершинник Колюня, виртуоз бранного слова и признанный мастер самогоноварения. Безотказный человек, добрейшая душа, я больше не встречал такого смешливого человека: расскажешь ему анекдот, он переломится от смеха пополам, как перочинный ножик, смеётся, повторяя рассказанное раз за разом, и так пока не просмеётся, как заводная игрушка. К Колюне я и ехал, у него всегда оставлял машину, и дальше мой путь продолжался только пешим ходом.
В этот раз я пробрался к нему сам, без трактора. Он был рад мне, хлопал по спине и улыбался.
"Привет, Колюня, привет, - громко сказал я, заходя в дом. - Соскучился по людям, чёрт лесной? Грибы-то не все съел, огурцов насолил, на зиму-то припас заготовил? Про самогон даже не спрашиваю, зачем задавать дурацкие вопросы. Так, всё понятно… Тащи веник, тряпку, швабру и поганое ведро. С последнего моего приезда ты поди и не убирался ни разу?"
К слову сказать, убираться в своём жилище Колюня почитал делом глупым и вредным, говаривал, что приберёшь всё на место, а понадобится чего, и не найдёшь, а так вот оно, лежит на виду, бери и пользуйся. Поэтому весь дом состоял из больших и малых завалов, вещевых, пищевых и хозяйственных буреломов.
Кое-как прибрали. Убраться по-настоящему там было невозможно, просто вычистили кусочек жизненного пространства, одну комнату. Вручил Колюне гостинцы - я хорошо знал, что именно тот любил.
Сырокопчёная колбаса «Брауншвейгская», бастурма, в виду почти полного отсутствия зубов, употребляемая им в пищу путём мелкой нарезки с дальнейшим рассасыванием. И тому подобные вкусности и редкости, которые не продавались в заезжавшей в деревню раз в неделю автолавке, в связи с полным отсутствием спроса на подобные гастрономические изыски. Привёзи я фабричной водки, даже лучшей и дорогой, это было бы страшным оскорблением, он называл её «мертвячей, расбодяженной спиртяшкой»
Стол накрыт, вернее два стола: большой - на нём стоит еда, и маленький, называемый Колюней «мой барчик», на нём две дюжины бутылок с разной самогонкой. Изготовление спиртных напитков было для него не просто хобби, а настоящим увлечением, всепоглощающей страстью. Он конструировал и делал самогонные аппараты, составлял рецептуры напитков, изобретал и испытывал на себе различные способы очистки. Он - творил.
Маленькие, ровно на глоток стопочки, Колюня ласково называл «коготки», и мне предстояло не просто питие самогона, под вкуснейшую деревенскую снедь, а погружение в мир творца, настоящего пиита своего дела. Бесполезно и пробовать передать вкус его самогона словами, я выпил, и не по одному «коготку», из всех бутылок его «барчика». Да, и как его передать, если составляющими самогонов служили корица, кардамон, орех мускатный, фисташки, корки лимонов, ладан, анис, гвоздика, тмин, корень фиалки, майоран, шалфей, стружка кипариса, базилик, ягоды можжевеловые, мята кудрявая, розмарин, корка померанца, изюм… И ещё чёрта в ступе и адское терпение, и настоящее вдохновение, без него ничего стоящего не получится, и никогда от колюниного самогона, даже если очень крепко перебрал, а такое случалось, утром не болела голова. Я точно знал, что дегустация, конечно, затянется далеко за полночь, и когда наконец все угомонятся, я, засыпая, был уверен, что рано утром в комнату войдёт Колюня и разбудит, как я и просил. Далее крепкий чай, сборка рюкзака, осмотр и укладка рыбацких причиндалов, проверка ружья, сброс всего лишнего, и я уйду, как называл это Колюня, бродяжить.

Речка Ворона

От дома, где жил Колюня, километр до железной дороги, потом ещё километр по шпалам - и вот она речка Ворона. Мой путь лежит по левому её берегу, до моего места надобно отмахать ещё двенадцать вёрст вверх по реке. Места тут совсем глухие, деревни почти вымерли, дачники, «летние бабочки», уже улетели, да и делать им тут нечего, грибов полно и в местах поближе к жилью, а ягод здесь нет. И дорога непростая, место сильно заболочено и местами нужно идти по самой реке. Без болотных сапог делать нечего, да и, не зная дороги, сюда лучше не лезть, уведёт бес в болото, закружит. С характером река, скрытые зарослями ивняка берега, то разольётся и становится глубиной по колено, то несётся по узким местам бешеным потоком, заводи и стремнины, очень хорошая там рыбалка. Плотва, пескарь, окунь берут всюду, щуку, леща, язя, судака надо брать, зная место, приноровившись и помня хорошие, уловистые места, а я эту реку прополз всю, на пятьдесят вёрст вниз и вверх по течению.
Шёл я хорошим темпом, выгоняя из себя вчерашнюю дегустацию, хоть бандану выжимай. Когда идёшь по настоящему лесу, выбирая дорогу, неся нелёгкий рюкзак, да ещё в болотных сапогах, с ружьём, некогда смотреть по сторонам. А посмотреть было на что, местами там совершенно непроходимый лес, ели растут так часто, что похожи на оборонительные сооружения. Настоящие засеки, по краям которых рос непролазный папортник, да ещё тут прорва грибов: некому было собирать, а мне не с руки. Опускаешься на колени и заглядываешь под папортник, а там любопытные лесные гномы в красных шапочках - подосиновики.
У вывернутой с корнем ели я сделал привал, вытянул ноги и блаженно покурил. Однако рассиживаться некогда, ещё топать и топать.
И вот наконец пришёл на место, на своё, особое место. Взмокший с непривычки, усталый и довольный. Ноги и руки гудели, спина мокрая, а сердце поёт. Речка, по середине небольшой, похожий на горб, песчаный остров мелкого почти белого песка с разноцветной галькой по краям. Речка делится на два рукава, огибающие остров, и там, где они соединяются вновь, огромный валун. Тёмный, почти чёрный, гладкий и грозный, на самом верху которого, очень похожая на глаз выемка. С левой стороны от него большая глубокая заводь, там всегда тихая и спокойная вода и медленно кружит водоворот, тихо собирая всё, что принесёт река. Вокруг реки сосны и дубы, деревья старые, матёрые. Они стоят, как солдаты, молчаливые и грозные защитники. Вот именно сюда я и шёл. Время бежало, дел было много. Собирал дрова для костра, а дров понадобится много, ставил палатку, спешил и маялся.
«Как молодой повеса ждет свиданья
С какой-нибудь развратницей лукавой
Иль дурой, им обманутой, так я
Весь день минуты ждал…»
Меня ждала ночная рыбалка, и, сделав только самые неотложные дела, я сел снаряжать свои рыбацкие снасти, спиннинг и удочки. Развёл костёр и поставил греть воду, мне надо было напарить геркулесику на подкормку, правильная подкормка - это большое дело, и без неё никуда. Свои секреты и рецепты есть у каждого уважающего себя рыбака. Всё было готово очень скоро, ведь любой настоящий рыбак немного сумашедший. Я ловил всю ночь, кидал спиннинг на перекатах, ловил двумя донками и двумя улочками, не замечая мокрых вдрызг ног, грязных рук, шмыгал носом, совершенно забыв, что ел последний раз рано утром. Окончательно замёрзнув, бежал к костру и, подкинув дров, пил крепкий чай, блаженно улыбаясь, отогревая руки. Пёк наколотый на ветку чёрный хлебушек, поворачивая его по кругу, другой еды у меня не было. Чай, соль и хлеб, подсолнечное масло для жарки, немного репчатого лука и чуть картошки, приправы для варки ухи, больше я с собой ничего никогда не брал, уходя бродяжить. Хочешь есть - добудь. Налови рыбы, подстрели пролётную утку, набери грибов. Не добыл, не поел - тоже полезно. Моим ночным уловом стала пара крупных судаков на перекатах, и как только солнце тронулось в гору, я в заводи, на яме, натаскал удочками крупной плотвы и двух лещей, да ещё два десятка крупных подлещиков. Наконец, переоделся в сухое, скинул бахилы и надел ботинки, нажарил рыбы от души. Ел руками: раздулся сытым удавом, лениво попивал чаёк и клевал носом. Уполз в палатку, залез в спальник и сладко заснул.

Гусар

Когда ты намаялся за день, наломал ноги по лесу, с рюкзаком за плечами, набитым под самую завязку, то сон под шум ветра, звуки реки, размеренный и ровный ритм леса - это очень здорово. И совершенно нет сил и желания, проснувшись, вылезать из спального мешка. Покинуть нагретое место и вылезти из палатки, но когда-то это всё-таки придётся сделать, да и есть хочется чертовски.
Чтобы очнуться, прийти в себя и перестать быть похожим на сонную осеннюю муху, надо искупаться, поохать, заходя в воду, и со звериным рыком, распугивая лесную живность, побултыхаться.
Выскочить из воды и бегом к палатке, растереться полотенцем, ощутить каждой клеточкой своего тела, как же зверски хочется есть. Вот так и просыпается в городском человеке настоящий хищник.
Угольки ещё живы, покрыты серой плёночкой пепла; пара щепок - и костерок ожил, затрещал и сыто гудел, довольно переваривая подброшенные дровишки.
Мне хотелось побыстрее разобраться с оставшейся вчерашней рыбой и сварить уху. Ночью я хотел сходить на бывшие колхозные поля, они теперь не обрабатываются, брошены и заросли намертво люпином.
По краям поля березняк, это любимые места кормёжки тетеревиных выводков и матёрых тетеревов. Они кормятся на ягодниках, опушках, любят семена люпина, что растёт на поле, и всяких букашек-таракашек, которых там полно. Если ты без собаки, взять их можно только одним способом - охотой на току, для чего устанавливается и маскируется шалаш, в котором прячется охотник. Птица очень осторожная, подобраться к ней непросто, и очень важно прийти и залечь затемно, пока ток ещё не начался. И если уж совсем повезёт, то осенью, после линьки, старые тетерева начинают по утрам и поздними вечерами вылетать на лесные поляны, поля, бормотать и топтаться, кружить, играть. Зрелище очень занимательное, красивое и завораживающее. А пока меня ждало приготовление ухи. Старый рыбацкий рецепт - уха тройная на водке. Последнюю я заменил самогонкой, которую щедро набулькал в котелок с уже поспевшей ухой согласно рецептуре. Фляжку мою наполнила, конечно, заботливая рука Николая - исключительно в лечебных целях. Ухе надо дать постоять, потомить, сильного огня уже не надо, углей вполне достаточно. Занятый делами и сборами, я всё время подскакивал к котелку и подъедал оттуда, никак не мог остановиться. Мне нужно было выйти по темноте, идти с фонарём и залечь на месте за час до рассвета. У меня было одно хорошее место, в своё время я там славно охотился. Всё собрано, идти было рановато, я просто сидел у костра. Голова пустая и лёгкая, сидишь, куришь и смотришь на водоворот на реке, у камня - он забрал всё моё внимание, растворил в себе, закружил.
Пора: рюкзак, фонарь, ружьё - и вперёд. Дорога вдоль реки уже была полегче: сошёл на нет папортник, лес старый, ели и сосны, дубы и орешник, не было зарослей. Надо было пройти по реке пять километров, а потом начнутся поля и березняки.
Вышел из леса, и не стало слышно реки, всё изменилось: тишина, старая дорога, луна-фонарь, небо, как одеяло, и еле заметный ветерок. Идти легко и хорошо, при луне видно дорогу и я даже выключал фонарь. Дошёл до первого березняка. Надо в последний раз покурить, потому что если идёшь в засидку, то курить там - последнее дело, сидеть надо тихо. Пара сигарет прочистила мозги, и я двинул вперёд, шёл я по графику и пока всё успевал. Диспозиция моя была в углу поля. Слева черничник, справа мелкий березняк и поле - там растёт люпин и семян полно. Место правильное и скрытое. Не дойдя примерно километр, я срезал пять жердин из орешника, крепких и прямых, поставил их домиком и связал. Очень лёгкое пятнистое защитное покрытие сверху, специальный коврик на землю, чтобы земля тепло из жил не тащила, залезаем внутрь и ждём. Всё, замер. Слушай и смотри, как говаривал один опытный охотник; если замёрз, грейся, морщи лоб, шевели ушами, крути глазами, языком во рту топчись и терпи, жди.
Я лежал тихо и заснул - глаза сами закрылись, так бывает, улёгся удобно и провалился дрёму.
Очнулся от звуков: в десяти метрах от меня очень шумно сел старый, матёрый тетерев. Осторожный, разбойник, чуткое ухо, стоит, замер и слушает. Чёрный ментик оперения с совсем тёмным отливом, очень заметные красные брови над глазами, похожие на крохотную красную шапочку, чёрный крепкий клюв, ноги темные, на пальцах бахрома, подхвостье белое, рулевые перья хвоста резко изогнуты в стороны, мне они показались похожими на колчан, с двумя изогнутыми чёрными клинками, настоящий гусар. Я даже дышать перестал и не смотрел на него, в голове всплыло: вот встретимся глазами, и он тут же улетит. Он постоял, весь вытянулся и выдал из себя «чу-ффишш». И так несколько раз, потом развернулся, закружил распушив перья, и опять «чу-ффишш», мощно прыгнул несколько раз и заворковал, бормотал и булькал, то сильнее, то тише. Это был настоящий танец, он перестал видеть всё вокруг, кружился и пел, и звук его песни стал по настоящему громким, он был, как в трансе. Мне показалось, что это продолжалось вечность, но длилось всего минут сорок. Наконец он угомонился и стал что-то клевать с земли.
Я не стрелял. Не хотел. Просто резко встал с земли и откинул укрытие - птица стартовала с земли стремительно, как ракета. Я постоял ещё на поле недолго, собрал свои вещи и, пришибленный увиденным, не спеша пошёл дальше. Меня ожидало ещё одно очень важное дело.


Дуб

Когда-то в этих местах кипела жизнь, и километрах в пяти от места, где я находился, был когда-то старый торговый тракт. Там, где на пересечении нескольких дорог растёт дуб-великан, очень дорогое и памятное мне место. Я обязательно хотел туда дойти, пропустить это место было для меня невозможно.
Жил в Москве человек, работа, жена, всё хорошо, отменное здоровье. Время идёт, и жены уже нет в живых, дети живут отдельно. И человек резко меняет жизнь, уезжает в деревню, в медвежий угол, работает лесником, на место которого и найти не могли никого лет пятнадцать. Осмысленный выбор, очень цельная натура, как он сам говорил, я занимаюсь полезным делом, сажаю лес и слежу за ним. Деньги свои тратил на семена кедра и лиственницы, очень ему хотелось, чтобы росли они в этих краях, а то в лесу их не было. И так молча, из года в год. Строгий и молчаливый человек, не давал спуску порубщикам, браконьеры его побаивались, договорится с ним было невозможно.
Пару раз ему жгли дом, но он не отступал, говаривал, что он у леса последний рубеж.
Я приходил к нему обязательно, как только приезжал в те края, жил у него дня два, и мы много о чём говорили. Собеседник он был отменный, хорошая память и острый язык. Глубоко верующий. Сам я не верю в Бога, и мы не спорили на эту тему, но говорили много и очень интересно.
Он обжёг меня чем-то своим и совершенно искренним. Однажды, приехав, я узнал, что его убили.
Через стекло просто выстрелили из ружья и спалили дом, а выяснилось это только спустя два месяца.
Никто никого не искал, милиция понаписала бумаг, сообщили детям, останки тела не представляется возможным передать родственникам так как они не сохранились после экспертизы. Конечно, это было враньё. Тело нашли, осмотрели, и сразу было видно, что это убийство, о чём составили протокол, а тело, действительно очень сильно обгоревшее, просто бросили там же. Нас было трое, мы хорошо его знали, перерыли всё пепелище и собрали всё, что можно было собрать. Обгоревший скелет. Совсем рядом с домом убитого и рос этот дуб великан, на пересечении дорог, у старого торгового тракта. Он был для него как храм, и ходил он туда очень часто: церкви в округе не было, и её заменил дуб, было в нём что-то величественное и настоящее, вечное. Сколотили и принесли издалека гроб, перенесли тело: нас было двое, третий поехал за шестьдесят вёрст за священником. Наказ был такой: делай что хочешь и как хочешь, любые деньги заплатим, но батюшку привези. Около полутора суток ждали: гроб и тело, завёрнутое в простыню, - в палатке, а мы - у костра. Тягостное и долгое ожидание. Оно кончилось криками и руганью: парень наш батюшку почти выкрал, повёз якобы в соседнюю с храмом деревню, а завёз в самую глухомань. Последний километр они не доехали, шли пешком, машина застряла намертво.
Священнику я всё рассказал, как есть. Он помолчал и отошёл, подобрел. Сделал всё, как нужно, и саваном покрыл, и окропил святой водой тело, читал молитвы. Крестика нательного мы на пожарище не нашли, но у батюшки он был, образок, венчик на лоб и "рукописание", напечатанную молитву, отпускающую грехи, вложили в правую руку, и свечи. Могилу совсем рядом с дубом мы уже выкопали. Опустили гроб. Когда закрыли могилу и насыпали холмик земли, установили крест, батюшка прочитал молитву. И мы пошли вытаскивать машину - батюшке срочно надо было возвращаться. Машина уехала, мы вернулись к дубу, выпили, помянули и побрели молча домой. С тех пор каждый раз, подходя к дубу-храму я вспоминаю дорогих мне людей. Всегда прихожу к нему - ноги сами несут. Недалеко от него разжигаю костерок и обязательно хлебну из фляжечки на помин души.

Цветы.

Я люблю цветы, больше всего полевые. Самые разные, только живые, не срезанные. Но, не умею дарить цветы сам, это кажется мне занятием пустым и неуместным, какой-то ерундой.
Моя жена любит цветы, любые, и не имело значения, срезанные они или живые на поле, она их просто любит.
И я стал думать, как бы мне задарить жене цветы, коли сам я этого делать не умею, да и уеду, как обычно, по осени побродяжить. Нужен был человек со стороны, а этажом выше в моём подъезде как раз жила бабушка, и у нас с ней были хорошие, ровные соседские отношения.
- Добрый день, - говорил я ей.
- Добрый день, - отвечала она.
И так продолжалось годами, но именно её я выбрал для своего дела. Сделав вид, что мне срочно нужна книга для дочери, напросился к ней в квартиру. Старый, пожилой человек, она жила одна, очень замкнуто, к ней никто не ходил. Собака, книги, телевизор и телефон, вот и все её компаньоны. Она ни с кем не дружила в доме и имела репутацию, человека нелюдимого, себе на уме.
Мне надо было знать, что ей нужно и нет ли проблемы или закавыки, которую она сама решить не может. Надо было найти крючок, заинтересовать её. Зайдя в квартиру я сразу увидел, что ей нужно по-настоящему. Подрывную работу с ней решил начать через пять дней, когда приду отдавать взятую для дочери книгу.
Так и случилось. Недолго думая, посвятил её в свой план и страшно удивился вдруг появившемуся в её глазах настоящему хулиганскому огоньку. Она не только согласилась, но и изменила и значительно улучшила мой план. И при этом отказывалась от моей помощи, ставя меня в совершенно идиотское положение. В конце концов мы договорились, причём она оказалась крепким орешком и настояла таки на своём варианте. Я, напевая, очень довольный собой, спустился домой и занялся своими делами.
В последний день моего прибывания на такой родной мне калужской земле, употребляя грибочки и огурчики, не забывая про самогон, я ждал условленного часа. Он наступил в девять часов вечера, без двух минут. Я набрал номер сотового телефона жены, и мы поговорили. Поздравил её с Днём рождения, наговорил кучу всего, а сам поглядывал на часы. Бабушка была крайне пунктуальна: позвонила в дверь ровно в пять минут девятого и вручила цветы моей жене. Крупные сиреневые хризантемы, как называла их жена - лепестки иголочки, большой букет. Я знал, что именно эти цветы понравятся сейчас ей больше всего. Заранее договорился со знакомой цветочницей, и она получила точные и подробные инструкции, заранее же всё оплатил, надо было только их забрать и вручить.
Жена совершенно изумилась тому, кто именно от моего лица принёс ей цветы. Если бы это был Дед Мороз, она удивилась бы гораздо меньше.
Можно сказать: какие сложности, любая служба доставки сделала бы тоже самое! Нет, это не так.
Бабушка эта с тех пор дружит с моей женой и часто летом со своей собакой приезжает к нам на дачу, общается с моими детьми, очень тепло и по-домашнему. И уже совершенно нельзя назвать её чужим человеком.