Одобрение

(*)
            В этот раз Маркус вызвался провести полное обряжение. Обычно Конрад призывал его на помощь уже тогда, когда сам кое-что делал для мертвеца и тот имел не такой пугающий вид. К тому моменту, когда появлялся Маркус, с лица  усопшего были стёрты кровь и те самые, первые, проступающие тонкие желтоватые пятна… да и тело было наперво омыто тем самым раствором, который передают из поколения в поколение в Алькале.
            Потому что нужно смыть первые следы смерти прежде, чем обряжать в последнюю дорогу. И только после этого уже мыть и одевать как полагается, пудрить и расчесывать.
            Но в этот раз Маркус вызвался пройти всё с самого начала. Конрад спорил, но Маркус остался твёрд:
– Вам нужна помощь, а я уже не ребёнок.
            Но и не взрослый! Так, застывшая душа, юная, попавшая меж миром детства и взрослости, оторванная от обоих миров сиротством.
            Но помощь и впрямь была нужна. Болезнь, пришедшая из столицы с партией новых сосланных, уже не страшила, она была фактом. Таким же как сочные виноградные лозы Алькалы. Местные привыкли к смерти, и даже к той, что касалась их близких. Все под одним богом ходили, все одного ждали – исхода. Благо, в столице клялись, что последняя партия прибыла заражённых, а больше заражённых вроде как и нет, и те, кто вылечится, может, вроде, и вернуться, а кто упокоен…
            Обо всё позаботились ловкие придворные. Деньгами ссудили. Вот, мол, Алькала, за беспокойство!
            Но золото на благо ушло. Да и то  –  проводила его Алькала печальными глазами и не заметила. Не до того. У кого друг умер, у кого брат, у кого жена…  и помирать не должно б им, но кто-то по глупости из половника для больных бульона хлебнул, кто-то за язву первую взялся голою рукой, а кто-то и вовсе бы мимо проходил и непонятно как заразился, а всё также – слёг в землю Алькалы.
            Не делила болезнь знатных и бедных, глупых и умных, счастливых и не очень. Забрала одинаково и кухарку, и конюха, и кузнеца, и единственную дочь наместника господина Ганузы. И все прошли они через руки Конрада и помощника его Маркуса, все на смерть были обряжены и собраны как подобает, и не делал Конрад меж ними различий, и Маркуса учил тому же.
– Ты не знаешь  о чём  говоришь, – с неохотой сказал Конрад, когда Маркус практически открыто заявил о желании самостоятельно провести всю подготовку тела.
– Я не боюсь мёртвых, – заверил Маркус  и тон его был серьёзен.
– Потому что они к тебе уже приходят…другими, – Конрад не хотел открывать ему этой тайны. Во всяком случае не сейчас, той самой тайны, которую знает любой распорядитель над мёртвой плотью. Смерть не сходит сразу. Есть ещё то время, то самое время, когда смерть здесь. Она на теле. Она ощущается. Она проходит холодом и взглядом по коже. И смыть нужно это ощущение тем раствором, что готовят в Алькале многие годы.
            И уже потом приступать. Когда тень Смерти оставила плоть, когда плоть стала плотью – последней тенью человека.
– Это сложно, – признал Конрад, видя, что Маркус его не понимает, – и я не хочу тебя пугать. Просто хочу, чтобы ты знал, что смерть оставляет другие следы. Когда она наступает, и когда тело приносят сюда – тело ещё хранит этот след. Но когда я зову тебя, там уже остаётся всего лишь тело.
            Маркус смотрел с недоверием и непониманием. Конрад и сам так однажды смотрел, он слышал похожие слова от своего наставника и искренне не понимал о чём идёт речь. Только тогда, когда ему самому пришлось впервые готовить тело от начала он понял. Это ощущение прошло через кончики его пальцев, просочилось в них через губку, которой он обтирал тело, и прошло сквозь всё его существо ледяной дрожью…
            Конрад тогда не боялся мёртвых. Но то, что прошло по нему дрожью, было тенью самой смерти. С тех пор так было всегда. Он привык и даже считал такую дрожь одобрением смерти и верным закреплением собственных действий. Так было проще. И лучше.
            Но передавать эту дрожь другому? А она ведь будет. её не может не быть. Смерть – это не что-то эфемерное, витающее вокруг как рябь, это скорее как запах – ты его чувствуешь, хотя не всегда можешь понять источник, тебя вдруг прохватывает и даже с запозданием, и ты крутишь головою, потому что не был готов к запаху…
            И здесь точно также.
            К Смерти нельзя приготовиться. Она всегда рядом, но когда «прохватит» её присутствием, когда по коже пройдут ряды этих тонких и злых ледяных иголочек, обозначая, что она была и есть?
– Тебе не понравится, – Конрад знал что неубедителен. Никакие слова не передадут ему убеждения, им просто этого не дано, это надо прочувствовать и тогда уже не забудешь.    
            А ещё лучше не знать и не чувствовать.
– Я хочу вам помочь, – но Маркус был твёрд, – я не боюсь, я хочу вам помочь.
            Конрад покачал головой. Он надеялся, что со временем этот разговор забудется, и вообще – станет легче. Но на следующее утро, точно издеваясь над его намерением, болезнь забрала сразу двоих. В условиях тепла Алькалы это означало большую работу, и потому Конрад спросил:
– Ты точно хочешь полностью пройти этот путь?
– Да, – Маркус был твёрд и повторил заверение: – я не боюсь мёртвых.
– Здесь не в мёртвых дело, – вздохнул Конрад и жестом поманил Маркуса за собой. Что ж, может это и правда его призвание? Может он однажды заменит Конрада на его посту и уже Конрад будет ему помощником, пока не ослабеет? Городу нужен тот, кто проводит в последний путь, а Маркус показал порядочную ловкость в работе. Так может всё к лучшему? И его рвение, и его желание помочь? И отсутствие страха перед мёртвыми…впрочем, он пока не чуял самой Смерти.
***
– А что в растворе? – спросил Маркус. Он был сдержан, хотя любопытство прорывалось. В мертвецкой было холодно, но Маркус уже привык к этому холоду и мог в нём разговаривать.
– Это пока секрет, – улыбнулся Конрад, но улыбка получилась вымученной. Секрет был прост, и вода казалась совсем такой же, как и всегда, но Конрад знал, что в неё добавлены лёгкие травяные эффекты и соль, потому что только так можно смыть смерть. – Возьми губку.
            Губка была серой и лёгкой. После каждого омовения требовалось её хорошо простирать и просушить на деревянной доске вдали от солнца. Маркус впервые видел такие губки. те, которыми омывал тело уже он, были другого цвета и потяжелее.
– Нам нельзя повредить тело, – объяснил Конрад и выверенным чётким движением взял губку, обмакнул её в принесённое ведро и, приподняв, подождал, пока вода стечёт. – Не выжимай, эти выжимать нельзя, они будут распадаться.
            Маркус повторил. Губка отяжелела, стекла лишней влагой.
– Теперь смотри, – спокойно сказал Конрад и тонко-тонко коснулся губкой кожи мертвеца. – Этой губкой мы не трём, не давим, мы только промакиваем, чтобы кожа не была слишком…сухой. И смерть смылась. Понял?  Попробуй.
            Конрад отстранился. Маркус приблизился к его месту с подчеркнутой аккуратностью. В руках у него была губка. Руки, как отметил Конрад, не дрожали.
– Промакиваем, – напомнил Конрад.
            Маркус кивнул и неловко, чуть неуклюже, чувствуя, что его приобщают к чему-то большему, коснулся мёртвой кожи и поспешно дёрнул руку вверх, убирая губку. Пятно влаги потекло по застывшей коже, а что-то попало и на руку Маркуса.
– Промакиваем, – повторил Конрад, – как пудру, понял? Только здесь влага. Давай, не дёргай руку.
            Второй раз было легче. Маркус уже был увереннее. Он понял с какой скоростью и частотой нужно касаться кожи, чтобы с губки брызги не очень-то и попадали на его рубаху, и при этом не оставалось ни клочка нетронутой омывом кожи…
            Конрад стоял в стороне. Ждал. Благо, ждать пришлось недолго.
            Маркус вдруг вздрогнул, распрямился, и застыл в напряжённой позе. Конрад знал что происходит. Он почти и сам чувствовал как проходят иголочки по телу, разливая по нему почти реальное ощущение смерти.
            Это длилось недолго. Никогда не больше полминуты, но как долго ощущались эти мгновения! Время менялось, застывало и тянулось. И иголочки страха кололи повсюду, и сердце само собой билось сильнее, пробивал озноб…
– Всё, уже всё, – сказал Конрад, когда, по его ощущению, всё должно было уже притупиться. – Почуял?
– Ч..что это? – сейчас Маркус был ребёнком. Напуганным мальчишкой, не более. Да, он не боялся мёртвых, но смерть сильнее мертвеца и теперь её след, её присутствие Маркус испытал на себе, хотя и сам не понял происходящего.
– Так всегда бывает, – тихо признался Конрад, – всегда… это и есть настоящий страх, перед которым всё меркнет. Я не хотел, чтобы ты узнал об этом, но ты сам настаивал.
            Маркус молчал. Его всё ещё била крупная дрожь. Конрад, глядя на него, испытал укол совести – всё-таки именно он, Конрад, был взрослым из них двоих, и именно он взял на себя ответственность за эту сиротскую душонку! И что же? так он его уберёг? Так защитил?
– Я был неправ, поддавшись на твои уговоры, – тон Конрада стал тяжелее, признавать собственную неправоту было непросто, и он смешал слова с решительными шагами, резко сокращая расстояние между собою, Маркусом и мертвецом. – Попробуй забыть. Отдай губку и иди.
            Маркус протянул руку – дрожащую и тонкую, но вдруг отдёрнул её, покачал головой:
– Нет, я не испугался. Вы считаете меня трусом? Я просто не знал каково это… дальше будет легче. Я справлюсь, обещаю.
            Маркус всеми силами демонстрировал усердие. Стараясь не пропустить ни клочка кожи, он всё ещё дрожал, но продолжал работать. Первое истинное соприкосновение со смертью было сильнейшим потрясением, но он пытался совладать с ним и, кажется, побеждал. Конрад наблюдал за ним со смесью мучительной совестливости и удовлетворения: всё-таки господин Ганзуа был прав, когда привёл Маркуса именно к нему. Да, идея казалась безумной, но мальчишка молодец и пойдёт далеко. Возможно, он и правда сможет заменить Конрада однажды на посту мастера.
            Это было бы чудесно. Алькала знает, что смерть настигает всех. Алькала не презирает тех, кто касается мёртвых. Белые стены города никогда не закрываются и не презирают никого, кто работает со смертью: Алькала знает давно, с древних лет, с прихода первых колонистов сюда, что смертны все! И те, кто живёт под солнцем и ласкою ветра; и те, кого ветер гонит…
            Конрад помог Маркусу закончить всё дело. Вдвоём, в молчании, управились быстро. Маркус старательно избегал взгляда своего наставника – стыдился своего испуга, юно он был, и не знал, что есть вещи, которых стыдиться не стоит.
– Иди к себе, – посоветовал Конрад, когда дело было кончено и оставалось только вылить первую воду и уже заняться тем, что было привычно. Когда смылась тень смерти уже ничего не могло устрашить в мёртвом теле.
            Маркус не стал спорить. Отступая из мертвецкой, он выходил в привычный мир, который уже всё-таки изменил очертания. В том, реальном мире, смерть была привычна и неосязаема. Да, она была рядом, но не было её тени, которая вгоняет в дрожь.
– я называю это одобрением, – сказал Конрад за ужином.
            Маркус был ещё бледноват, но владел собой, хотя и аппетит у него был весьма и весьма скромный. Он не съел даже всей каши, но и не говорил. И Конрад, понимая, что нужно обсудить произошедшее, заговорил сам.
– Одобрение? – Маркус поднял глаза на Конрада, – от смерти?
– От неё и от тех, кого мы провожаем. Если подумать, этот холод, который каждый раз обжигает, он ведь похож на похлопывание по плечу, верно? Ну только вместо плеча всё тело, – фраза была не очень удачна и изящна, но Конрад вложил в неё столько искренней уверенности, что Маркус невольно улыбнулся:
– Думаете, смерть…одобряет?
– Конечно, к ней относятся с почтением!
– Но почему вообще существует смерть? – Маркус снова опустил глаза в тарелку. – Я раньше думал, что она как… как то, что просто есть.
– Как дождь? – подсказал Конрад.
– Да, наверное, – Маркус невольно улыбнулся, но не взглянул на наставника. Он напряжённо думал. – Но теперь я почувствовал её иначе. Как что-то живое.      
            Конрад не перебивал. Он знал, что это важный момент. От него напрямую зависит – сможет ли человек работать с мертвецами по-настоящему? Одно дело относиться к телу с почтением – это не так и сложно. И другое – знать, каждый раз чувствовать этот проходящий по телу лёд неизбежности и чужого присутствия.
– Господин Гануза говорит, что бог всегда с нами, что он всегда есть и мы можем на него полагаться, – Маркус всё-таки отодвинул тарелку с кашей в сторону и вздохнул. Кто бы ему сказал, что придёт такой день, когда он не захочет тёплой, хранящей ещё масляной блеск каши? – Но я никогда не чувствовал бога, а вот смерть…
            Маркус вздрогнул, похоже, его охватили воспоминания о пережитом в мертвецкой.
– Когда я только начинал, я тоже так думал, – Конрад заговорил спокойно и тихо. Он вспоминал и свой испуг, свою реакцию. – Но мой наставник сказал мне то, что позже, уже через годы, прочувствовал и я сам. Смерть – это тоже божественный промысел. Приходящая по-разному, она спускается в положенный свыше срок. И её появление, придающее смысл жизни, служит прямым подтверждением того, что бог есть и он заботится о нас. Он даёт нам время, даёт нам возможность выбирать жизнь, принимать решения и действовать. И все те смерти, что происходят, не касаясь старых и больных, а тех, кто молод или погиб по нелепому случаю, это всё то, что неподвластно рассудку. Людскому рассудку. И это подтверждает присутствие в нашем мире высшей силы.
            Эта недолгая речь отозвалась в Конраде усталостью, но он всё равно был доволен. Впервые за долгое время он чувствовал себя полностью открытым и честным, а самое главное – у него было собеседник, которому нужно было помочь и с которым удалось поделиться чувствами. Пусть сейчас Маркус этого не понимал до конца, неважно. Он поймёт потом.
            Если, конечно, останется.
–  Пожалуй, – отозвался Маркус, – можно я пойду спать?
– Конечно, – Конрад понимал тяжесть на сердце столь юного создания, но всё-таки не оставлял надежды на то, что завтра будет лучше.
***
            Наутро и правда стало лучше. Конрад ждал Маркуса с лёгким волнением и даже попенял ему немного за слишком долгий сон, но всё-таки обрадовался: сегодня Маркус выглядел куда лучше и был бодрее.
– Я буду помогать во всём, – сказал Маркус, и его слова закрепили ещё большей радостью настроение Конрада.
            Конечно, сваливать абсолютно всю работу на Маркуса никто не собирался. Но Конрад и до того заметил, что стало сподручнее и легче. Тем более, больные всё равно оставались в Алькале и это означало, что каждого побеждённого болезнью, всё-таки надлежало проводить достойно.
            Конрад как-то и спохватиться не успел, когда вдруг осознал, что тело Элизы Гарсиа, не пожелавшей добровольно лечиться у лекаря Пако по причине дряхлости собственных лет, было полностью подготовлено и обряжено Маркусом! Да, перед тем как родственники покойной пришли за нею, Конрад кое-что поправил в её лице, получше и поточнее замазал вспухшие чёрные язвы, но ничего – всё было вполне достойно! И Маркус больше не выказывал дрожи.  Он был собран и сосредоточен, взрослел на глазах, легко принимал на себя эту тяжёлую работу и не жаловался.
            Конрад нарадоваться не мог на такое участие своего ученика и даже сказал заглянувшему как-то наместнику:
– Хорошего вы привели мне приемника, господин Гануза!
            Господин Гануза – постаревший после смерти единственной дочери, которую провожал и готовил в последний путь всё тот же Конрад, держался достойно. Личное горе он заточил в тюрьме своего сердца и целиком сосредоточился на Алькале и её опоре.
– А ты ещё его брать не хотел! – напомнил Гануза, и в глазах его сверкнула слабая тень радости. Схоронив свою родную дочь, Гануза ощутил обострённую любовь ко всем сиротам и обделённым, и Маркус к таким в его памяти всё ещё был. Хотя, надо признать, что за последние месяцы он изрядно вытянулся и закрепчал.  – Как служится-то?
            Этот вопрос был обращён уже к самому Маркусу и тот зарделся, распрямился – неуклюжий в своём смущении, и сбивчиво ответил:
– Всё хорошо, успеваю…стараюсь.
– Старайся! – пригрозил наместник, но гроза была доброй, ласкающей. Не оставляет Алькала людей.
***
            День вышел суетливым. Принесли сразу троих. Мертвецкая Алькалы, ещё недавно не назначенная больше, чем на два тела для одновременной работы, была расширена – хранилище для пудры, губок и растворов было выпотрошено и всё перемещено в длинные ящики, а освободившаяся комната стала ещё одной мертвецкой, куда впихнули ещё два стола. И всё равно работать там было непривычно, ещё и бегать приходилось туда-сюда, то кисти, то вода, то раствор, то пудра с щеткой…
Маркус поспешил заниматься одним, Конраду степенно оставалось заняться другими двумя. Всё-таки, мастерство  Конрада побеждало юную, ещё растущую силу Маркуса – то, на что у Маркуса уходило полчаса, Конрад делал быстрее в два раза. Да и Маркус ещё путал немного то кисти, то губки…
– Научишься! – подбадривал Конрад.
– Я знаю, – улыбался Маркус и действительно старался.
            Сейчас, обрабатывая тела, Конрад поглядывал на Маркуса, мелькавшего в дверях. Уверенность в будущем росла в его груди, теплилась. Движения ученика становились всё лучше, точнее, и это было хорошим знаком.
            Конрад даже подумывал о том, чтобы передать Маркусу ещё некоторые хитрости, до которых когда-то дошёл сам. Например, насчёт свечного жира, который надо немного смешать с пудрой для более ровного слоя. Но пока откладывал – про себя решив, что когда у него не будет к Маркусу замечаний, тогда он и откроет эти тайны. А пока пусть учится классике.
– Ну дело, даст бог, вроде на лад пошло! – крикнул Конрад, отвлекаясь от работы, – ты заметил?
– Вы про то, что из столицы не присылают больше? – Маркус высунулся в двери, и Конрад отметил, что одновременно работать и болтать он пока не умеет, отвлекается.
– Да, про это, – Конрад же привычно продолжал неспешные, но ловкие движения.
– Я слышал, что Пако говорил своим, – продолжил Маркус, – он сказал, что всё закончилось в столице и там больше нет больных. Как думаете, это правда?
– Раз нет, могут наших забрать! – проворчал Конрад, – работай, скоро ужин.
            Маркус поспешно скрылся  в комнатенке. Застучали коробочки, переставляемые ещё неумелой, но твёрдой рукой.
            Закончили к закату. Успели – добрый знак.
– Что, бьёт дроженька-то? – посмеивался Конрад. – Хорошо работаешь?
– Бьёт, – соглашался Маркус и на мгновение мрачнел.
– Одобряют мёртвые! – Конрад уже спешил из мертвецкой, на хожу протирая мокрые от воды руки чистым и сухим полотенцем. – Одобряют…
            Маркус соглашался и спешил за ним. и не знал Конрад, что Маркус ему лжёт: мёртвые ли, а может сама смерть не одобряли его действий. Почему? Трудился он хорошо, омывал как полагается и даже пудрил, стараясь сделать лицо спящим, а не восковым.
            Но Конрад слишком верил своему ученику и не знал, что Маркус повадился прихватывать от мёртвых то одно, то другое. Особенно от чужих, городских. Зачем мёртвой женщине медальон? Тяжёлый, круглый медальон. Она чужая, её сюда сослали. Из-за той болезни, которой она сама страдала, болели и могли умереть и другие. И плата в виде медальона, который всё равно никто не вспомнит, ведь сосланная это, не своя! – вдруг показалась Маркусу справедливой.
            Доставалось и своим. Элиза Гарсиа не досчиталась одного из колец. Её родственники и не помнили, наверное, с чем не расставалась их старушка, а Маркус считал себя умным и не взял всего. Он взял лишь одно из колец.
            Зачем? Он и сам не мог себе объяснить. Вроде и не обижала его жизнь, и место дала, и работу, а тянуло мысли в последнее время в сторону столицы. Много рассказывал о ней и господин Гануза, и лекарь Пако, когда ругался, и на столичных больных интересно было смотреть – одежда на них не та, повадки не те, поновее как будто!
            Хотелось того же и для себя. До помутнения какого-то хотелось. Но Маркус сначала боялся. Теперь перестал  – четыре снятых украшения. Четыре отнятых у мертвецов ценности. Кто спохватился? Никто. При этом он и правда хорошо потрудился…
            Правда, был всё-таки один нюанс: ледяного касания не стало при омовении мертвецов, словно какая-то сила перестала его одобрять и хранила ледяное молчание.
(Примечание: добро пожаловать в Алькалу. Предыдущие рассказы о ней – рассказ «Последние одежды», «Закрытые тропы», «Белое платье». Вселенная будет очень маленькая, как сам городок, очень тихая, без интриг, войны и поиска разного вида Граалей. Я давно хотела что-то подобное. Здесь просто люди – обычные, несчастные разные люди)
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0539823

от Сегодня в 07:27

[Скрыть] Регистрационный номер 0539823 выдан для произведения: (*)
            В этот раз Маркус вызвался провести полное обряжение. Обычно Конрад призывал его на помощь уже тогда, когда сам кое-что делал для мертвеца и тот имел не такой пугающий вид. К тому моменту, когда появлялся Маркус, с лица  усопшего были стёрты кровь и те самые, первые, проступающие тонкие желтоватые пятна… да и тело было наперво омыто тем самым раствором, который передают из поколения в поколение в Алькале.
            Потому что нужно смыть первые следы смерти прежде, чем обряжать в последнюю дорогу. И только после этого уже мыть и одевать как полагается, пудрить и расчесывать.
            Но в этот раз Маркус вызвался пройти всё с самого начала. Конрад спорил, но Маркус остался твёрд:
– Вам нужна помощь, а я уже не ребёнок.
            Но и не взрослый! Так, застывшая душа, юная, попавшая меж миром детства и взрослости, оторванная от обоих миров сиротством.
            Но помощь и впрямь была нужна. Болезнь, пришедшая из столицы с партией новых сосланных, уже не страшила, она была фактом. Таким же как сочные виноградные лозы Алькалы. Местные привыкли к смерти, и даже к той, что касалась их близких. Все под одним богом ходили, все одного ждали – исхода. Благо, в столице клялись, что последняя партия прибыла заражённых, а больше заражённых вроде как и нет, и те, кто вылечится, может, вроде, и вернуться, а кто упокоен…
            Обо всё позаботились ловкие придворные. Деньгами ссудили. Вот, мол, Алькала, за беспокойство!
            Но золото на благо ушло. Да и то  –  проводила его Алькала печальными глазами и не заметила. Не до того. У кого друг умер, у кого брат, у кого жена…  и помирать не должно б им, но кто-то по глупости из половника для больных бульона хлебнул, кто-то за язву первую взялся голою рукой, а кто-то и вовсе бы мимо проходил и непонятно как заразился, а всё также – слёг в землю Алькалы.
            Не делила болезнь знатных и бедных, глупых и умных, счастливых и не очень. Забрала одинаково и кухарку, и конюха, и кузнеца, и единственную дочь наместника господина Ганузы. И все прошли они через руки Конрада и помощника его Маркуса, все на смерть были обряжены и собраны как подобает, и не делал Конрад меж ними различий, и Маркуса учил тому же.
– Ты не знаешь  о чём  говоришь, – с неохотой сказал Конрад, когда Маркус практически открыто заявил о желании самостоятельно провести всю подготовку тела.
– Я не боюсь мёртвых, – заверил Маркус  и тон его был серьёзен.
– Потому что они к тебе уже приходят…другими, – Конрад не хотел открывать ему этой тайны. Во всяком случае не сейчас, той самой тайны, которую знает любой распорядитель над мёртвой плотью. Смерть не сходит сразу. Есть ещё то время, то самое время, когда смерть здесь. Она на теле. Она ощущается. Она проходит холодом и взглядом по коже. И смыть нужно это ощущение тем раствором, что готовят в Алькале многие годы.
            И уже потом приступать. Когда тень Смерти оставила плоть, когда плоть стала плотью – последней тенью человека.
– Это сложно, – признал Конрад, видя, что Маркус его не понимает, – и я не хочу тебя пугать. Просто хочу, чтобы ты знал, что смерть оставляет другие следы. Когда она наступает, и когда тело приносят сюда – тело ещё хранит этот след. Но когда я зову тебя, там уже остаётся всего лишь тело.
            Маркус смотрел с недоверием и непониманием. Конрад и сам так однажды смотрел, он слышал похожие слова от своего наставника и искренне не понимал о чём идёт речь. Только тогда, когда ему самому пришлось впервые готовить тело от начала он понял. Это ощущение прошло через кончики его пальцев, просочилось в них через губку, которой он обтирал тело, и прошло сквозь всё его существо ледяной дрожью…
            Конрад тогда не боялся мёртвых. Но то, что прошло по нему дрожью, было тенью самой смерти. С тех пор так было всегда. Он привык и даже считал такую дрожь одобрением смерти и верным закреплением собственных действий. Так было проще. И лучше.
            Но передавать эту дрожь другому? А она ведь будет. её не может не быть. Смерть – это не что-то эфемерное, витающее вокруг как рябь, это скорее как запах – ты его чувствуешь, хотя не всегда можешь понять источник, тебя вдруг прохватывает и даже с запозданием, и ты крутишь головою, потому что не был готов к запаху…
            И здесь точно также.
            К Смерти нельзя приготовиться. Она всегда рядом, но когда «прохватит» её присутствием, когда по коже пройдут ряды этих тонких и злых ледяных иголочек, обозначая, что она была и есть?
– Тебе не понравится, – Конрад знал что неубедителен. Никакие слова не передадут ему убеждения, им просто этого не дано, это надо прочувствовать и тогда уже не забудешь.    
            А ещё лучше не знать и не чувствовать.
– Я хочу вам помочь, – но Маркус был твёрд, – я не боюсь, я хочу вам помочь.
            Конрад покачал головой. Он надеялся, что со временем этот разговор забудется, и вообще – станет легче. Но на следующее утро, точно издеваясь над его намерением, болезнь забрала сразу двоих. В условиях тепла Алькалы это означало большую работу, и потому Конрад спросил:
– Ты точно хочешь полностью пройти этот путь?
– Да, – Маркус был твёрд и повторил заверение: – я не боюсь мёртвых.
– Здесь не в мёртвых дело, – вздохнул Конрад и жестом поманил Маркуса за собой. Что ж, может это и правда его призвание? Может он однажды заменит Конрада на его посту и уже Конрад будет ему помощником, пока не ослабеет? Городу нужен тот, кто проводит в последний путь, а Маркус показал порядочную ловкость в работе. Так может всё к лучшему? И его рвение, и его желание помочь? И отсутствие страха перед мёртвыми…впрочем, он пока не чуял самой Смерти.
***
– А что в растворе? – спросил Маркус. Он был сдержан, хотя любопытство прорывалось. В мертвецкой было холодно, но Маркус уже привык к этому холоду и мог в нём разговаривать.
– Это пока секрет, – улыбнулся Конрад, но улыбка получилась вымученной. Секрет был прост, и вода казалась совсем такой же, как и всегда, но Конрад знал, что в неё добавлены лёгкие травяные эффекты и соль, потому что только так можно смыть смерть. – Возьми губку.
            Губка была серой и лёгкой. После каждого омовения требовалось её хорошо простирать и просушить на деревянной доске вдали от солнца. Маркус впервые видел такие губки. те, которыми омывал тело уже он, были другого цвета и потяжелее.
– Нам нельзя повредить тело, – объяснил Конрад и выверенным чётким движением взял губку, обмакнул её в принесённое ведро и, приподняв, подождал, пока вода стечёт. – Не выжимай, эти выжимать нельзя, они будут распадаться.
            Маркус повторил. Губка отяжелела, стекла лишней влагой.
– Теперь смотри, – спокойно сказал Конрад и тонко-тонко коснулся губкой кожи мертвеца. – Этой губкой мы не трём, не давим, мы только промакиваем, чтобы кожа не была слишком…сухой. И смерть смылась. Понял?  Попробуй.
            Конрад отстранился. Маркус приблизился к его месту с подчеркнутой аккуратностью. В руках у него была губка. Руки, как отметил Конрад, не дрожали.
– Промакиваем, – напомнил Конрад.
            Маркус кивнул и неловко, чуть неуклюже, чувствуя, что его приобщают к чему-то большему, коснулся мёртвой кожи и поспешно дёрнул руку вверх, убирая губку. Пятно влаги потекло по застывшей коже, а что-то попало и на руку Маркуса.
– Промакиваем, – повторил Конрад, – как пудру, понял? Только здесь влага. Давай, не дёргай руку.
            Второй раз было легче. Маркус уже был увереннее. Он понял с какой скоростью и частотой нужно касаться кожи, чтобы с губки брызги не очень-то и попадали на его рубаху, и при этом не оставалось ни клочка нетронутой омывом кожи…
            Конрад стоял в стороне. Ждал. Благо, ждать пришлось недолго.
            Маркус вдруг вздрогнул, распрямился, и застыл в напряжённой позе. Конрад знал что происходит. Он почти и сам чувствовал как проходят иголочки по телу, разливая по нему почти реальное ощущение смерти.
            Это длилось недолго. Никогда не больше полминуты, но как долго ощущались эти мгновения! Время менялось, застывало и тянулось. И иголочки страха кололи повсюду, и сердце само собой билось сильнее, пробивал озноб…
– Всё, уже всё, – сказал Конрад, когда, по его ощущению, всё должно было уже притупиться. – Почуял?
– Ч..что это? – сейчас Маркус был ребёнком. Напуганным мальчишкой, не более. Да, он не боялся мёртвых, но смерть сильнее мертвеца и теперь её след, её присутствие Маркус испытал на себе, хотя и сам не понял происходящего.
– Так всегда бывает, – тихо признался Конрад, – всегда… это и есть настоящий страх, перед которым всё меркнет. Я не хотел, чтобы ты узнал об этом, но ты сам настаивал.
            Маркус молчал. Его всё ещё била крупная дрожь. Конрад, глядя на него, испытал укол совести – всё-таки именно он, Конрад, был взрослым из них двоих, и именно он взял на себя ответственность за эту сиротскую душонку! И что же? так он его уберёг? Так защитил?
– Я был неправ, поддавшись на твои уговоры, – тон Конрада стал тяжелее, признавать собственную неправоту было непросто, и он смешал слова с решительными шагами, резко сокращая расстояние между собою, Маркусом и мертвецом. – Попробуй забыть. Отдай губку и иди.
            Маркус протянул руку – дрожащую и тонкую, но вдруг отдёрнул её, покачал головой:
– Нет, я не испугался. Вы считаете меня трусом? Я просто не знал каково это… дальше будет легче. Я справлюсь, обещаю.
            Маркус всеми силами демонстрировал усердие. Стараясь не пропустить ни клочка кожи, он всё ещё дрожал, но продолжал работать. Первое истинное соприкосновение со смертью было сильнейшим потрясением, но он пытался совладать с ним и, кажется, побеждал. Конрад наблюдал за ним со смесью мучительной совестливости и удовлетворения: всё-таки господин Ганзуа был прав, когда привёл Маркуса именно к нему. Да, идея казалась безумной, но мальчишка молодец и пойдёт далеко. Возможно, он и правда сможет заменить Конрада однажды на посту мастера.
            Это было бы чудесно. Алькала знает, что смерть настигает всех. Алькала не презирает тех, кто касается мёртвых. Белые стены города никогда не закрываются и не презирают никого, кто работает со смертью: Алькала знает давно, с древних лет, с прихода первых колонистов сюда, что смертны все! И те, кто живёт под солнцем и ласкою ветра; и те, кого ветер гонит…
            Конрад помог Маркусу закончить всё дело. Вдвоём, в молчании, управились быстро. Маркус старательно избегал взгляда своего наставника – стыдился своего испуга, юно он был, и не знал, что есть вещи, которых стыдиться не стоит.
– Иди к себе, – посоветовал Конрад, когда дело было кончено и оставалось только вылить первую воду и уже заняться тем, что было привычно. Когда смылась тень смерти уже ничего не могло устрашить в мёртвом теле.
            Маркус не стал спорить. Отступая из мертвецкой, он выходил в привычный мир, который уже всё-таки изменил очертания. В том, реальном мире, смерть была привычна и неосязаема. Да, она была рядом, но не было её тени, которая вгоняет в дрожь.
– я называю это одобрением, – сказал Конрад за ужином.
            Маркус был ещё бледноват, но владел собой, хотя и аппетит у него был весьма и весьма скромный. Он не съел даже всей каши, но и не говорил. И Конрад, понимая, что нужно обсудить произошедшее, заговорил сам.
– Одобрение? – Маркус поднял глаза на Конрада, – от смерти?
– От неё и от тех, кого мы провожаем. Если подумать, этот холод, который каждый раз обжигает, он ведь похож на похлопывание по плечу, верно? Ну только вместо плеча всё тело, – фраза была не очень удачна и изящна, но Конрад вложил в неё столько искренней уверенности, что Маркус невольно улыбнулся:
– Думаете, смерть…одобряет?
– Конечно, к ней относятся с почтением!
– Но почему вообще существует смерть? – Маркус снова опустил глаза в тарелку. – Я раньше думал, что она как… как то, что просто есть.
– Как дождь? – подсказал Конрад.
– Да, наверное, – Маркус невольно улыбнулся, но не взглянул на наставника. Он напряжённо думал. – Но теперь я почувствовал её иначе. Как что-то живое.      
            Конрад не перебивал. Он знал, что это важный момент. От него напрямую зависит – сможет ли человек работать с мертвецами по-настоящему? Одно дело относиться к телу с почтением – это не так и сложно. И другое – знать, каждый раз чувствовать этот проходящий по телу лёд неизбежности и чужого присутствия.
– Господин Гануза говорит, что бог всегда с нами, что он всегда есть и мы можем на него полагаться, – Маркус всё-таки отодвинул тарелку с кашей в сторону и вздохнул. Кто бы ему сказал, что придёт такой день, когда он не захочет тёплой, хранящей ещё масляной блеск каши? – Но я никогда не чувствовал бога, а вот смерть…
            Маркус вздрогнул, похоже, его охватили воспоминания о пережитом в мертвецкой.
– Когда я только начинал, я тоже так думал, – Конрад заговорил спокойно и тихо. Он вспоминал и свой испуг, свою реакцию. – Но мой наставник сказал мне то, что позже, уже через годы, прочувствовал и я сам. Смерть – это тоже божественный промысел. Приходящая по-разному, она спускается в положенный свыше срок. И её появление, придающее смысл жизни, служит прямым подтверждением того, что бог есть и он заботится о нас. Он даёт нам время, даёт нам возможность выбирать жизнь, принимать решения и действовать. И все те смерти, что происходят, не касаясь старых и больных, а тех, кто молод или погиб по нелепому случаю, это всё то, что неподвластно рассудку. Людскому рассудку. И это подтверждает присутствие в нашем мире высшей силы.
            Эта недолгая речь отозвалась в Конраде усталостью, но он всё равно был доволен. Впервые за долгое время он чувствовал себя полностью открытым и честным, а самое главное – у него было собеседник, которому нужно было помочь и с которым удалось поделиться чувствами. Пусть сейчас Маркус этого не понимал до конца, неважно. Он поймёт потом.
            Если, конечно, останется.
–  Пожалуй, – отозвался Маркус, – можно я пойду спать?
– Конечно, – Конрад понимал тяжесть на сердце столь юного создания, но всё-таки не оставлял надежды на то, что завтра будет лучше.
***
            Наутро и правда стало лучше. Конрад ждал Маркуса с лёгким волнением и даже попенял ему немного за слишком долгий сон, но всё-таки обрадовался: сегодня Маркус выглядел куда лучше и был бодрее.
– Я буду помогать во всём, – сказал Маркус, и его слова закрепили ещё большей радостью настроение Конрада.
            Конечно, сваливать абсолютно всю работу на Маркуса никто не собирался. Но Конрад и до того заметил, что стало сподручнее и легче. Тем более, больные всё равно оставались в Алькале и это означало, что каждого побеждённого болезнью, всё-таки надлежало проводить достойно.
            Конрад как-то и спохватиться не успел, когда вдруг осознал, что тело Элизы Гарсиа, не пожелавшей добровольно лечиться у лекаря Пако по причине дряхлости собственных лет, было полностью подготовлено и обряжено Маркусом! Да, перед тем как родственники покойной пришли за нею, Конрад кое-что поправил в её лице, получше и поточнее замазал вспухшие чёрные язвы, но ничего – всё было вполне достойно! И Маркус больше не выказывал дрожи.  Он был собран и сосредоточен, взрослел на глазах, легко принимал на себя эту тяжёлую работу и не жаловался.
            Конрад нарадоваться не мог на такое участие своего ученика и даже сказал заглянувшему как-то наместнику:
– Хорошего вы привели мне приемника, господин Гануза!
            Господин Гануза – постаревший после смерти единственной дочери, которую провожал и готовил в последний путь всё тот же Конрад, держался достойно. Личное горе он заточил в тюрьме своего сердца и целиком сосредоточился на Алькале и её опоре.
– А ты ещё его брать не хотел! – напомнил Гануза, и в глазах его сверкнула слабая тень радости. Схоронив свою родную дочь, Гануза ощутил обострённую любовь ко всем сиротам и обделённым, и Маркус к таким в его памяти всё ещё был. Хотя, надо признать, что за последние месяцы он изрядно вытянулся и закрепчал.  – Как служится-то?
            Этот вопрос был обращён уже к самому Маркусу и тот зарделся, распрямился – неуклюжий в своём смущении, и сбивчиво ответил:
– Всё хорошо, успеваю…стараюсь.
– Старайся! – пригрозил наместник, но гроза была доброй, ласкающей. Не оставляет Алькала людей.
***
            День вышел суетливым. Принесли сразу троих. Мертвецкая Алькалы, ещё недавно не назначенная больше, чем на два тела для одновременной работы, была расширена – хранилище для пудры, губок и растворов было выпотрошено и всё перемещено в длинные ящики, а освободившаяся комната стала ещё одной мертвецкой, куда впихнули ещё два стола. И всё равно работать там было непривычно, ещё и бегать приходилось туда-сюда, то кисти, то вода, то раствор, то пудра с щеткой…
Маркус поспешил заниматься одним, Конраду степенно оставалось заняться другими двумя. Всё-таки, мастерство  Конрада побеждало юную, ещё растущую силу Маркуса – то, на что у Маркуса уходило полчаса, Конрад делал быстрее в два раза. Да и Маркус ещё путал немного то кисти, то губки…
– Научишься! – подбадривал Конрад.
– Я знаю, – улыбался Маркус и действительно старался.
            Сейчас, обрабатывая тела, Конрад поглядывал на Маркуса, мелькавшего в дверях. Уверенность в будущем росла в его груди, теплилась. Движения ученика становились всё лучше, точнее, и это было хорошим знаком.
            Конрад даже подумывал о том, чтобы передать Маркусу ещё некоторые хитрости, до которых когда-то дошёл сам. Например, насчёт свечного жира, который надо немного смешать с пудрой для более ровного слоя. Но пока откладывал – про себя решив, что когда у него не будет к Маркусу замечаний, тогда он и откроет эти тайны. А пока пусть учится классике.
– Ну дело, даст бог, вроде на лад пошло! – крикнул Конрад, отвлекаясь от работы, – ты заметил?
– Вы про то, что из столицы не присылают больше? – Маркус высунулся в двери, и Конрад отметил, что одновременно работать и болтать он пока не умеет, отвлекается.
– Да, про это, – Конрад же привычно продолжал неспешные, но ловкие движения.
– Я слышал, что Пако говорил своим, – продолжил Маркус, – он сказал, что всё закончилось в столице и там больше нет больных. Как думаете, это правда?
– Раз нет, могут наших забрать! – проворчал Конрад, – работай, скоро ужин.
            Маркус поспешно скрылся  в комнатенке. Застучали коробочки, переставляемые ещё неумелой, но твёрдой рукой.
            Закончили к закату. Успели – добрый знак.
– Что, бьёт дроженька-то? – посмеивался Конрад. – Хорошо работаешь?
– Бьёт, – соглашался Маркус и на мгновение мрачнел.
– Одобряют мёртвые! – Конрад уже спешил из мертвецкой, на хожу протирая мокрые от воды руки чистым и сухим полотенцем. – Одобряют…
            Маркус соглашался и спешил за ним. и не знал Конрад, что Маркус ему лжёт: мёртвые ли, а может сама смерть не одобряли его действий. Почему? Трудился он хорошо, омывал как полагается и даже пудрил, стараясь сделать лицо спящим, а не восковым.
            Но Конрад слишком верил своему ученику и не знал, что Маркус повадился прихватывать от мёртвых то одно, то другое. Особенно от чужих, городских. Зачем мёртвой женщине медальон? Тяжёлый, круглый медальон. Она чужая, её сюда сослали. Из-за той болезни, которой она сама страдала, болели и могли умереть и другие. И плата в виде медальона, который всё равно никто не вспомнит, ведь сосланная это, не своя! – вдруг показалась Маркусу справедливой.
            Доставалось и своим. Элиза Гарсиа не досчиталась одного из колец. Её родственники и не помнили, наверное, с чем не расставалась их старушка, а Маркус считал себя умным и не взял всего. Он взял лишь одно из колец.
            Зачем? Он и сам не мог себе объяснить. Вроде и не обижала его жизнь, и место дала, и работу, а тянуло мысли в последнее время в сторону столицы. Много рассказывал о ней и господин Гануза, и лекарь Пако, когда ругался, и на столичных больных интересно было смотреть – одежда на них не та, повадки не те, поновее как будто!
            Хотелось того же и для себя. До помутнения какого-то хотелось. Но Маркус сначала боялся. Теперь перестал  – четыре снятых украшения. Четыре отнятых у мертвецов ценности. Кто спохватился? Никто. При этом он и правда хорошо потрудился…
            Правда, был всё-таки один нюанс: ледяного касания не стало при омовении мертвецов, словно какая-то сила перестала его одобрять и хранила ледяное молчание.
(Примечание: добро пожаловать в Алькалу. Предыдущие рассказы о ней – рассказ «Последние одежды», «Закрытые тропы», «Белое платье». Вселенная будет очень маленькая, как сам городок, очень тихая, без интриг, войны и поиска разного вида Граалей. Я давно хотела что-то подобное. Здесь просто люди – обычные, несчастные разные люди)
 

 

Та башня