Не по закону

 Каждый уважающий себя ленинградец - теперь житель Санкт-Петербурга, ну просто не может не 
отличить кокер-спаниеля от овчарки. Я же себя уважал, хотя давно перестал быть жителем этих 
городов.

К тому же, если вы вдруг оказались в маленьком, хоть и современном поселке, только что 
отстроенном предприимчивыми строительными подрядчиками на Земле Обетованной? И в вашем доме, 
столь любимом теперь вами, проживает именно этот бледно-рыжий пес? И этого пса привезли 
именно из этих городов, и он разделяет с вами нелегкую эмигрантскую участь?

И даже не важно, что вы будете всю жизнь выплачивать кабальную ссуду, а он, кокер-спаниель, 
вряд ли догадывается об этом. Хотя кто его, кокер-спаниеля, знает?

В довершении ко всему он до того жил в Октябрьском районе, то есть в самом центре Города среди каналов и построек петровских времен? 
И какие прекрасные люди его хозяева. И как заботятся о собаке? Какое согласие и гармония у этой уже не молодой, но еще «ого-го» пары?

Конечно, разговорились. Ну, «нарочно не придумаешь»! Да, рядом с Лермонтовским проспектом, Каналом Грибоедова, Синагогой.
О синагоге, правда, я и они старались не вспоминать – кто из нас тогда в нее захаживал - ни к чему было, да и опасно, вдруг узнают? Мы жили в другие, не такие страшные, не сталинские времена. Но вдруг…?

Сам пес был скромный, глаза умнющие – молчалив, и в лифте спокойно ожидал открытой двери.
Собак у меня никогда не было, собак я боялся всех – больших и маленьких, с намордниками и на цепях. Но только не кокер-спаниелей. 
Поэтому, оказываясь в замкнутом и тесном пространстве лифта нашего «точечного» девятиэтажного дома с этой красавицей, чувствовал себя комфортно, перекидывался парой слов с хозяевами и даже, более того, радовался каждой такой незапланированной встрече. Квартира пса была на этаж ниже и располагалась прямо под моей. Он всегда выходил раньше, предварительно очень внимательно посмотрев мне в глаза.

Собак в нашем доме из 36 квартир (по четыре на каждом этаже) больше не было, но удав проживал. И не какой-нибудь маленький удавчик, детеныш. А трехметровый удав средних лет, как вы понимаете не разговорчивый, но готовый к исполнению своих непосредственных обязанностей, а именно – давить.

Причем здесь удав? Да собственно не причем. Просто хотел вас таким образом познакомить с его хозяином – Эдиком, соседом по площадке.
Эдик рабочий государственной фирмы, но так хорошо оплачиваемый, что профессор мог вполне позавидовать. Парень Эдик общительный, пятидесятилетний, на данном этапе холостой. Хорошая зарплата, как я давно уже заметил способствует общительности и хорошему расположению духа.

Собственно семейное его положение нас не очень-то интересует, разве только девчонки. Девчонки к нему заходили одна другой краше, что, сами понимаете, тяжело наблюдать примерному семьянину. Фактор необыкновенной, редко встречающейся общительности Эдика и его осведомленность в частной жизни жильцов (всех без исключения) поможет сделать рассказ более достоверным.

Понимаю, понимаю. Придется удовлетворить ваше любопытство, точнее - любознательность. Как это я узнал что Эдик содержит удава? Ведь удав не собака, на прогулку два раза, а то три в день выводить его не требуется.
Я и сам не сильно поверил, когда Эдик в красках описал мне свое давнее увлечение - охоту на всевозможных змеевидных еще тогда в Средней Азии в советские времена. И здесь у него в Галилеи дом есть, и змей вокруг видимо-невидимо. Ну, поговорили и поговорили. В лифте, конечно.

Через полгода примерно, опять же в лифте, смотрю, Эдик клетку держит. А в клетке ползают такие беленькие, чистенькие, с хвостиками, которые через прутики свисают, - мышки. Много мышек – не одна.
- Эдик! Зачем ты этих гадов наловил. (Мышей я с детства не люблю). Кота кормить что ли?
А кот у Эдика знатный! Шерсть в десять сантиметров. Огромный такой котище и очень важный. Через открытую дверь по случаю я с ним познакомился как-то.
- Нет, кот мой сосиски вареные предпочитает. А это я удаву своему несу. Он от сосисок отказывается. Ему их живыми подавай. Праздник у него сегодня. Десять лет исполнилось.

Ну, думаю, Эдик – даешь. Как ребенка меня разыгрываешь. Комментировать я ничего не стал. Да и времени не было – лифт приехал, а я с работы ужинать торопился. Жена ждала. Я в свою квартиру, а он в свою - напротив. Спинами друг к другу и расстались.

Я забыл встречу с мышами, даже жене не рассказал. А Эдик вот не забыл, наверняка, уловил недоверие мое в глазах. Здесь, прямо вам скажу, дураков в новой моей стране не много проживает. Вот и Эдик тоже не из них. Все понял и без слов.

Сижу я как-то днем в шабат, пишу свои тексты – вдруг звонок в дверь. 
Открываю не спрашивая, так как в глазок лицо Эдика признал. На близком расстоянии эти глазки такие лица рисуют, но я Эдика разгадал – года три уже прожили на одном этаже.
Как я в обморок только не свалился. Стоит Эдик, а в руках его эта змеюка огромная. Полметра на руке покачиваются, а остальная трубовидная часть через шею по плечу и вниз сползает. Правда хвост извивается. Приветствует меня, значит.

Эдик по-свойски прошел мимо меня в квартиру и к столу присаживается.
- Ты погладь его – он не кусается.

В общем не буду я об этом. В другой раз. Скажу только, что шабат мне Эдик своим визитом испортил, и пришлось мне две стопки за ужином опрокинуть вместо одной, обычной.

Так мы и жили в этом доме с кокер-спаниелем, с удавом и Эдиком.
Только однажды еду я в лифте с моими земляками, а собаки нет.
Поинтересовался, - Где моя приятельница молчаливая? 
- Отвезли к родственникам, - говорят. А в глаза не смотрят.
Как-то нехорошо мне стало, грустно.
Я еще в то время не очень вникал в собачьи судьбы, но теперь, уже умудренный, после стольких лет прожитых со своей Марфой (Марфа – собачка), в сомнениях при воспоминании о кокер-спаниеле. Совсем не казалась она мне уж такой старой.

Не стало пса, а вот соседи стали давать о себе знать. Причем, что неприятнее всего, в шабат, то есть с вечера с пятницы на субботу.
День здесь с вечера начинается, когда первая звезда появиться. А, следовательно, и шабат в пятницу вечером начинается, когда первая звезда появится.

Так вот, по пятницам, сначала не в каждую, а затем регулярно, начинались снизу крики, затем гром, а потом пол начинал ходить ходуном, и становилось страшно за железобетонные межэтажные перекрытия.

Я уже стал настраивать себя на смелый шаг – спуститься и попросить тишины, но каждый раз, когда нервная система приходила в состояние критическое, терпение кончалось, и я вот-вот уже должен был себя спустить на этаж ниже, стуки кончались. А главное, они кончались до 23.00, а следовательно полицию я еще вызвать не мог. Закон гласил, что до 23.00 частная жизнь могла быть шумной и громкой.

Вот теперь очередь Эдика. Я сообщил Эдику о возникшей проблеме. Он удивился – в его квартире ничего не гремело, но таинство с криками приоткрыл, - "К ним сын из Канады приехал. Жена его выгнала".
Дело с Канадой было обычное. Молодежь, вывезенная родителями из России детьми, повзрослев, отъезжала в тихую спокойную Канаду, где автобусы на улицах еще не научились взрывать.
Иногда, хотя и довольно редко, оттуда возвращались.

После слов Эдика я припомнил, что встречал в лифте небольшого роста паренька, приветливого и игривого.

А дебош в нижней квартире продолжался. Если я в это время писал свои тексты, то в тишине, вперемежку с тяжелыми ударами по стенам, стал различать подобие собачьего лая и крики - Марта, Марта, Марта.

Пошел к председателю домового комитета, вернее он зашел за ежемесячной платой. Я ему пожаловался, - "Мол, посоветуйте, что делать, что предпринять?" Но он пожал плечами – ничего не знает. Понял, что помощи от него ждать нечего.
Мучения продолжались. Почти каждый шабат.

Встречаю утром по пути на работу в лифте этого парня. Он вошел на шестом этаже. Он улыбался - улыбался еще до того, как открылась дверь в лифт. Улыбка показалась мне странной, даже неприятной. Глаза широко раскрыты и как бы самостоятельно светятся.

Обычно он молчал, стоя у самой двери, всегда спиной к тем, кто находился в кабине лифта. Но на этот раз он не развернулся, а пронзительно смотрел на меня, продолжая улыбаться. Застывшая улыбка медленно превращалась в гримасу. Лифт у нас был довольно медленный и стало страшно. Потом парень сделал шаг, оперся двумя руками в угловые стенки лифта, зажав меня в углу, лишив возможности двигаться, и прошептал,
- Он мою Марту убил - заплатил, и ее усыпили, а она, гадина, согласились. Они убийцы…. Убийцы…. Вы ведь Марту помните? Ее нельзя не помнить. Сколько у нее было медалей?!!! Я сегодня их сдам. Их судить надо. Мол, заболела – старая уже стала. Кто им дал право. А согласие ее они получили? Ведь по закону нужно согласие!!! И комиссию врачей и свидетели. А главное трижды она должна была дать согласие. И подписаться.

Я уже стал овладевать собой, первый шок стал постепенно спускаться к ногам. Вспомнил недавнюю статью в Интернете, хотел объяснить несчастному, что этот закон действует только на Человеков.
Но не успел.

Двери лифта открылись, он резко повернулся и быстро вышел в противоположную сторону от автомобильной стоянки. 

Крики в нижней квартире продолжались….
Я стал спускаться по утрам на работу по лестничным ступенькам, а вечером проверял попутчиков по лифту.

КОНЕЦ

*** Послесловие автора. ***

Однажды я гулял со своей Марфой (вечерний моцион), и мы пошли по граничной улице нашего поселка. Улица была плохо освещена. Марфа резко рванула поводок в сторону кустов у забора детского садика, но не полезла дальше, а остановилась, как вкопанная. Только тут я заметил пса средних размеров, лежащего под электрическим столбом, где кусты расступались и образовывали как бы природный шалаш. В темноте шалаша виднелась только голова собаки. Пес только приподнял морду, но не сдвинулся с места. Марфа с ним соприкоснулась носами, как и положено, но сразу же сама отошла и собралась продолжить прогулку. Пес безучастно положил голову на передние лапы. Рядом с ним лежала горка нетронутого сухого корма. В Израиле стояла сухая погода, и дождей не ожидалось еще несколько месяцев.

Я вспомнил вычитанное где-то, что собаки уходят умирать подальше от дома, за несколько дней до кончины.
Пес оставался на своем месте еще несколько дней. Марфа теперь проходила мимо, как будто не замечая страдальца.
В одну из утренних прогулок пес исчез. Рядом работал уборщик со своей современной тележкой, баком на ней и многочисленными приспособлениями для эффективной очистки тротуаров.
Я на минуту остановился у того столба и заглянул под кусты. 
Дворник заметил меня и сообщил,
- Скончался. Я вызвал службу, и они только что увезли его. Твой, что ли?
- Нет, посторонний.

Теперь я часто представляю такое специальное поле, с низким кустарником, дорожками и очень слабо освещенное по ночам, куда хозяева привозят своих отживших век, преданных и любимых друзей, и те достойно уходят согласно законам природы. 
Обязательно найдутся и такие, которые станут приезжать до самого конца к своим любимцам.
Я даже умудрялся разглядеть кокер-спаниеля с медалями на ошейнике и паренька с шестого этажа, сидевшего рядом на раскладном стульчике
По щекам его тихо сползали слезы.
Все по закону!