Моя тёща.

15 декабря 2011 - Валерий Рыбалкин
article4854.jpg
   1.    
   С Верой Ивановной я познакомился во время первого визита к будущей моей жене Татьяне. Дверь открыла невысокая сухощавая пожилая женщина и, увидев незнакомца, начала выяснять: кто, откуда и к кому пришёл. Но тут из-за её спины появилась Таня и впустила меня в дом. Я успел только представиться:
   - Володя.
   - Что ещё за Володя? - проворчала Вера Ивановна.
   На этом, собственно, знакомство и закончилось. Однако во время моих последующих многочисленных визитов её отношение ко мне существенно изменилось. Всегда приветливая, доброжелательная, она не знала, куда посадить и чем угостить дорогого гостя. Иногда доходило до смешного. Однажды Таня позвала меня за стол, но будущей тёще чем-то не понравилась скамейка, на которую я собирался сесть. Она, не долго думая, выхватила её из-под меня, а другую, лучшую, поставить не успела. Не знаю, как я удержался на ногах, но хохот был всеобщий. Вера Ивановна, скрывая смущение, тоже улыбалась своей открытой доброй улыбкой. И вообще, за те без малого десять лет, которые мне пришлось прожить рядом с ней в нашей маленькой тесноватой квартирке, я ни разу не слышал, чтобы она ругалась с кем бы то ни было или повысила голос. Доброжелательность и всепрощение - вот главные её добродетели.
 
   Всю свою жизнь моя дорогая тёща проработала на швейной фабрике в нашем маленьком городке, раскинувшемся на берегу великой русской реки Волги. С трёх сторон город окружён лесом, и в тяжёлые военные годы она, как и многие её сверстницы, совсем зелёные девчонки-подростки, принимала участие в лесозаготовках, работала на предприятии, выполняя совсем не детскую норму.
   "Всё для фронта, всё для Победы!" - таков был тогда всеобщий лозунг. Оставшиеся в тылу женщины и дети, получая за свою работу лишь скудный продовольственный паёк, полуголодные, полуодетые, но полные решимости победить, отдавали все свои силы борьбе со страшным врагом, который пришёл убивать, разорять, порабощать наших людей и нашу землю.

   Каждый знал и понимал, что от него зависит, быть ли Отчизне свободной или стонать под тяжёлым немецким сапогом. И тех немногих, кто пытался уклониться от добровольного каторжного труда, называли предателями, дезертирами, изменниками Родины. Позор и всеобщее презрение ложились на головы таких людей. А карательные органы всё равно принуждали их работать на Победу, но уже под дулами винтовок конвоиров. Остатки многочисленных лагерей по обоим берегам Волги - со своими и вражескими узниками - и ныне напоминают о том суровом времени. До сих пор стоят в нашем городе дома, построенные этими людьми...

   Но молодая Вера, как и все её подруги, не думала о героизме. Просто не оставалось сил думать. На фронте ежедневно, ежечасно гибли те, кто ушёл защищать нашу Родину - их отцы, мужья, братья. Им нужна была одежда, обувь, оружие, продовольствие. И напрягая последние силы, отдавая до конца всё, что у них было, эти женщины и эти дети ковали в тылу нашу Победу. Они не задумывались о том, кто и как развязал всемирную кровавую бойню. Они просто делали своё дело. И победили. Не миллионы погибших, не генералы, не Верховный Главнокомандующий, но именно эти слабые женщины и дети одержали нашу Великую Победу!  А мы с женой никак не могли понять, почему это у Веры Ивановны к семидесяти годам начал расти горб за спиной? Неужели тяжёлые военные годы таким необычным образом отразились на её здоровье? А может быть это были так и не раскрывшиеся в юности крылья? Кто знает?.. 

   Именно с того далёкого времени появилась у моей тёщи привычка всё экономить и всё запасать. Вечером, если никого не было дома, она никогда не включала освещение. И всю семью приучала сумерничать - в сумерки сидеть без света. То же самое - с телевизором. Стоило выйти на минуту из комнаты, как телевизор, торшер, люстра - всё электрическое моментально выключалось.
   - А вдруг загорится! - оправдывалась Вера Ивановна.
   - Тебе в пожарные надо было идти работать, - возмущалась Татьяна.
   И всё продолжалось по-старому. Однако экономила моя дорогая тёща совсем не из жадности. Она, выросшая в большой семье, где каждая копейка была на счету, знала цену этим самым заработанным копейкам. И в то же время все соседи, включая выпивох и откровенных алкоголиков, регулярно приходили брать у неё в долг. Она без разговоров могла отдать последнее, не думая о том, что до пенсии ещё далеко. И если кто-нибудь, не вернув долги, снова просил её об одолжении, Вера Ивановна с радостью помогала этому человеку. Причём, записей она никогда не вела и не запоминала, кому дала и сколько.

   - Совесть есть - отдадут, - отвечала тёща на замечания дочери.
   Всё, что было в доме - пылесос, мясорубка, посуда, стулья, холодильник - по первому требованию отдавалось соседям. Казалось, что Вера Ивановна продолжала жить в бараке с длинным, от края до края коридором. Там, где прошла её молодость. Однажды на день рождения подарили моей дорогой тёще новое пальто. Сначала она обрадовалась, стала примерять, но с сожалением заметила:
   - Зря купили. Всё равно скоро умру - пропадёт. 

   Приходя с работы, мы с женой находили в холодильнике свежий, вчерашний, позавчерашний и поза-позавчерашний хлеб. Татьяна спрашивала:
   - Мама, ты зачем опять в хлебный ходила?
   - А вдруг кто-нибудь придёт? - виновато пряча глаза, отвечала ей тёща.
   Но на следующий день всё повторялось. И ничего нельзя было с этим поделать, потому что пенсия Веры Ивановны была в полтора раза больше Татьяниного заработка. Так было в 90-е годы, так государство оценило её заслуги перед Отечеством. Но хлеб не пропадал зря. Этого Вера Ивановна не могла допустить никогда. В подвале нашей хрущёвки всегда жили не менее пяти бездомных кошек. Ещё столько же приходили из соседних домов. И когда тёща появлялась на пороге с полной миской похлёбки, вся эта орава вылезала на свет божий и начинала тереться у её ног. Женщине оставалось только отгонять собак, которые тоже хотели чем-нибудь поживиться. Но в этом случае следующая порция еды была собачья. Никакие силы, никакие уговоры не могли заставить Веру Ивановну отказаться от этого ритуала. Услышав упрёки, она расправляла свою вечно сгорбленную спину и говорила каким-то особым, уверенным голосом:
   - Да, я люблю кошек!
   И все вопросы тут же отпадали.    
 
   Конечно, усатые-полосатые из подвала в жизни Веры Ивановны играли важную, но далеко не главную роль. Самым большим её любимцем был огромный лохматый рыжий кот по имени Мишка. Жил он у нас дома - на особом привилегированном положении. Спал - где хотел, чаще всего с Бабулей, как мы по-домашнему звали Веру Ивановну. Любое его желание выполнялось незамедлительно. Если котяра подходил к двери и протяжно произносил своё длинное "Мэу", то его тут же выпускали на улицу, причём с уговорами:
   - Не ходи, Мишка, гулять - на улице холодно. Ложись лучше спать, поздно уже.

   Гостей всегда предупреждали, что гладить котяру опасно - может цапнуть. Бабуля частенько сиживала на лавочке у подъезда. Болтала с соседками, иногда брала на руки Мишку и будто с ребёнком разговаривала с довольным, вальяжно развалившимся на её коленях любимцем, воспитывала:
   - И куда это ты, Мишка, собрался? И зачем тебе чужие кошки? У нас своя в подвале живёт. Ты посмотри, глупый, какая красавица - серенькая, пушистая, ласковая...
   Но у рыжего разбойника на всё был свой особый взгляд, и он убегал, порой, на несколько дней, заставляя хозяйку переживать, искать его, обходя все окрестности. Возвращался худющий, с расцарапанным носом или изодранными в клочья ушами. Деловито набивал брюхо и опять отправлялся по своим неотложным делам, не обращая внимания на уговоры и причитания Веры Ивановны. Однажды он повздорил с такими же, как сам, пришлыми бродягами у нашего подъезда. Вой стоял страшный, и Бабуля, увидев из окна это побоище, выбежала разгонять драчунов. 
   Но, несмотря на грозные окрики и увещевания, Мишка и двое его оппонентов, приняв угрожающие статические позы, в три кошачьих глотки орали благим матом, а затем перешли от угроз к действиям. Рыжему разбойнику сильно досталось по носу, но он не отступал. Увидев кровь на мордочке у своего любимца, Вера Ивановна на мгновение потеряла рассудок. Обезумевшая женщина схватила котяру в охапку и потащила домой. Но не тут-то было - раззадоренный драчун выпустил когти, цапнул свою защитницу, вывернулся и с новыми силами бросился на врага. Но пришельцы, увидев такой неожиданный поворот дела, тут же с позором покинули поле боя.
   Серенькая кошечка, сидевшая неподалёку и с интересом наблюдавшая за битвой, тоже ушла восвояси - в подвал - от греха подальше. Бабуля, кое-как замотав платком рану на руке, теперь уже не спеша подошла к Мишке, погладила, приласкала своего неугомонного воина, взяла его на руки и понесла домой к кормушке. Немного успокоившись, победитель дворовой баталии медленно и отрешённо прошёлся по кухне, постоял немного и вдруг ни с того ни с сего снова заорал:
   - Мауу.
   Потом оглянулся удивлённо:
   - Что это я?
   И, окончательно придя в себя, принялся лакать из блюдца.
 
   2.
   Вера Ивановна рано осталась без мужа. Жили они с Василием мирно - душа в душу. Воспитали двоих детей, построили двухкомнатную квартиру. В те, теперь уже далёкие времена не было принято разводиться, делиться или заводить любовниц.
   - Все жили мирно так, система коридорная... - кричал, надрываясь, чуть ли не из каждого открытого окна хриплый голос Владимира Высоцкого. И это была истинная правда.
   Наш коммунистический город строился на ровном месте, с нуля. Главная улица стандартно носила имя Ленина, второстепенные - Маркса, Энгельса и почему-то Гоголя. Но как-то так сложилось, что поначалу город состоял сплошь из бараков - тех самых, по Высоцкому: "...на тридцать восемь комнаток - всего одна уборная". Но Василий с женой были рады и этому. Так жили все. На заводе, где он работал слесарем, даже начальство имело довольно скромные апартаменты. Не принято было в послевоенные годы выделяться и тем более - шиковать.

   Заводы, возведённые в то далёкое время, стоят и поныне. Разбитые, разворованные в лихие девяностые, они восстали из пепла и снова дают продукцию. Плохо только, что сейчас берут туда работать любого забулдыгу - без всякого разбора. Замечу, что раньше трудиться на таком предприятии считалось престижным – зарплата была побольше и "стройку" давали. «Стройка» - это когда ты бесплатно отрабатываешь на строительстве своего будущего дома определённое количество часов, а затем вселяешься в новенькую многоэтажку. Такой привилегии - самому строить свою квартиру - могли удостоиться только самые лучшие заводчане, отстоявшие десять и более лет в очереди на жильё.

   Получив, наконец, это заветное право, Василий с женой, не жалея сил и здоровья, по выходным и после основной работы честно отбатрачили положенные часы, которые незаметно складывались в месяцы и годы их жизни... Работая на износ, советские люди думали примерно так:
   - Ладно, мы жили плохо и бедно, но теперь будем трудиться из последних сил, чтобы наши дети были счастливы и богаты.
   Какое это было заблуждение! Они вырастили поколение бездельников, способных лишь просиживать штаны в конторах и шелестеть бумагами в ящиках своих «рабочих» столов. Не знали, не догадывались наши родители, что бесцельное времяпрепровождение порождает в молодых душах многочисленные пороки. И поэтому воспитали они бессовестную, беспринципную, безыдейную, инертную массу людей, не способных ни на что кроме удовлетворения своих немудрёных потребностей. Редкие исключения только подтверждают правило...
   А может быть всё не так уж и плохо? Может быть найдётся выход из этого тупика? Думаю, что найдётся. Это просто такая особенность русского характера - сначала создавать себе трудности, а затем их героически преодолевать… теряя души и жизни миллионов людей... 

   Наконец-то всё наладилось у Василия: семья, квартира, работа - живи и радуйся. Но не тут-то было! На его родном заводе в производстве широко использовался технический спирт. Это был самый дешёвый продукт, крайне необходимый для протирки большинства изделий. И в разделе техобслуживания, в инструкциях по эксплуатации любого советского агрегата обязательно значились нормы потребления этого важнейшего стратегического материала, без которого изделия отечественной промышленности не могли функционировать. Категорически! Импортные устройства почему-то работали, а наши - нет. Недаром говорят: "Что бы ни изобретали русские - получается самогонный аппарат".

   Спирт на завод поставлялся десятками столитровых бочек и в просторечии именовался «шило». Это потому, что с его помощью можно было проткнуть любую бумажку, изготовить хоть атомную бомбу, минуя бюрократические препоны. И это была самая страшная государственная тайна, бдительно охранявшаяся первым отделом и двумя рядами колючей проволоки, между которыми бегали злые овчарки, готовые порвать штаны любому шпиону, охочему до наших секретов.
 
   Василий был опытным слесарем. Про таких говорят: "Золотые руки". Но не золото липло к его рукам, а почему-то больше бутылки с «шилом». Все, от простого работяги до заводского начальства, за левую работу - «чумару» в просторечии - расплачивались с ним "огненной водой". Так было принято. И чтобы кроме выпивки иметь достойную зарплату, чтобы начальство закрывало глаза на левые заработки, чтобы отпуск был не в солнечном декабре, чтобы… да мало ли! В общем, почётной обязанностью Василия, как, впрочем, и многих других работяг, стало выполнение ремонтных работ в квартирах и на дачах многочисленного заводского начальства. Тем, кто соглашался заниматься этим в рабочее время, и наряды правильно закрывались, и премию давали хорошую, и "стройку" согласно очереди. А в конце рабочего дня, проведённого в начальственной квартире, ещё и бутылку спирта. Так сказать, посошок на дорожку.

   Поначалу Василий отказывался, но годам к сорока спился окончательно. Его и общественность "разбирала" на собрании, и премии бедолагу лишали, когда попадал в вытрезвитель, и жена на него начала смотреть косо, и с дочкой поругался, и даже кошка вдруг ни с того ни с сего стала шипеть на пьяного хозяина, забившись в угол. Страшно болел сожжённый техническим спиртом желудок, а тут ещё незаметно подкрался кризис сорокалетних, когда человек пытается переосмыслить прожитую жизнь... В конце концов, собрав воедино остатки замутнённого алкоголем сознания, Василий решил, что дом он построил, деревьев посадил достаточно, детей вырастил... И, опрокинув последний стакан, сунул несчастный голову в петлю...

   После смерти мужа семье Веры Ивановны опять пришлось затягивать пояса. Дети доучились кое-как, переженились, но дочка не очень долго была замужем - вернулась к матери с маленьким сыном, и стали они жить втроём. Татьяна работала, а Вера Ивановна, ставшая теперь Бабулей, занималась хозяйством, присматривала за ребёнком. Своих детей она вырастила спокойными, добрыми, отзывчивыми. И внук, несмотря ни на что, рос таким же. Жизнь потихоньку вошла в своё русло.

   3.  
   Интересный случай произошёл с нашим соседом, который частенько брал у Бабули деньги взаймы, чтобы под настроение заложить за воротник. В молодости он уехал на Север, но, отработав положенный срок, вернулся домой и устроился на родной завод. Без проблем дотянул до шестидесяти, но перед юбилеем решил наведаться в пенсионный фонд, где ему с прискорбием сообщили, что он опоздал ровно на пять лет:
   - Вам положена досрочная пенсия. Почему не пришли вовремя? А теперь поздно пить боржоми, уважаемый! 
   - Как же так? - возмущался мужчина. - Верните мои деньги! Я их заработал! 
   Но во всех кабинетах ему отвечали одно и то же:
   - Вы сами виноваты. Пенсия выдаётся только тем, кто вовремя написал заявление. Таков закон. А если заявления нет, то плакали ваши денежки!

   Как бедолага возмущался сначала! Как он расстроился потом! Как на него показывали пальцами, как смеялись над ним соседи! Он ушёл в запой и, будучи подшофе, каждому рассказывал свою душещипательную историю. А на юбилейном - по случаю шестидесятилетия - обеде один остряк-самоучка поднял бокал за нашу страну дураков и непуганых идиотов. Модно было в девяностые заниматься самобичеванием. Но у юбиляра - то ли к этому моменту всё перегорело, то ли он устал от тостов, но на адекватный ответ обидчику у него не хватило сил. Несчастный только махнул рукой и молча выпил.
   Это до какой же степени надо верить в справедливость нашей государственной машины, чтобы позволить над собой сотворить такое! Да, времена меняются, а люди остаются прежними. И угнаться за этими изменениями трудно, а порой и совсем невозможно...

   Вера Ивановна частенько ходила к своим старинным подругам в гости, помогала тем, кто нуждался. А над одной из них, Вассой Павловной, женщины взяли шефство. Васса, Василиса или Васёна, как звали её хорошие знакомые, не имела детей и была старше своих товарок лет на десять. Война, молодость и неимоверно тяжёлая работа на швейной фабрике сблизили, сдружили женщин на всю оставшуюся жизнь. И были они, как говорится, не разлей вода. Муж у Васёны умер, и осталась она одна в когда-то престижной, а теперь захудалой коммуналке с огромной кухней на три семьи. Деревянный дом с окнами на Волгу подгнивал, разваливался потихоньку, и пришлось некогда красивой и статной Василисе на старости лет жить в большой холодной комнате вместе с крысами, клопами и тараканами, бороться с которыми пожилая женщина была не в силах. Родственники к ней приходили иногда, но она их даже на порог не пускала:
   - Они хотят здесь своих прописать, а меня сдать в дом престарелых, - доверительно сообщала Васса Павловна подругам. - Пусть лучше комната соседям останется, у них дети малые.

   И точно - после её смерти, будто смерч, нагрянула родня покойной. Комнату, правда, присвоить не смогли, да и больших денег у Васёны не нашли, зато мебель выварили кипятком от паразитов и вывезли всё - до гнилой доски и последнего винтика. Нам - тем, кто жил рядом - тогда всё это казалось дикостью, потому что совести в народе в те времена было неизмеримо больше, нежели теперь. А родственники Вассы Павловны, похоже, размножились, развелись в неимоверных количествах, и сейчас они - хозяева жизни...

   В середине девяностых с Васёной случилась беда. Ей много лет выплачивали пенсию за умершего мужа, и вдруг какой-то ревизор определил, что эти выплаты были незаконными. Деньги надо было вернуть государству, и пенсия Вассы уменьшилась настолько, что стало хватать, как говорят, только на хлеб и на воду. Может быть это расстаралась её обиженная родня? Кто знает?
   К тому времени Васёна далеко ходить не могла. Пыталась торговать самогоном, но пьяными кампаниями на полянке под окнами дома заинтересовалась милиция, и неудачливую самогонщицу строго-настрого предупредили.

   С продуктами было плохо, и продовольственные талоны Вассы Павловны отоваривали подруги или соседи, а раз в месяц женщины собирались вместе, грели на плите воду и прямо посреди комнаты мыли хозяйку в большом корыте. С талонами на водку было труднее. Но сосед, ветеран войны, имевший льготы и право не стоять в очередях, ежемесячно доставлял Васёне огненную жидкость.
    Шла горбачёвская перестройка, и привыкший к возлияниям народ сходил с ума от дурацкого, иначе не назовёшь, "сухого закона". Пили всё, что горит, но, в основном, на букву Ш: шпирт, шамогон, шмирновшкую… Всюду валялись пустые флаконы из-под "трояна" -  жидкости для мытья окон, хорош также был лосьон огуречный - два в одном, делали настойку из конфет, обходя дефицит сахарного песка, на заводе вымешивали и пили шеллак (тоже на ш) - какую-то техническую жидкость.

   Вовсю гремели безалкогольные свадьбы, регулярно собирались общества трезвости, извращенцы, а нашего соседа, убеждённого алкоголика, принудительно заставили лечиться в ЛТП (сокращённо - лечебно-трудовой профилакторий). Пять дней в неделю он там принимал процедуры и перевоспитывался трудом, а на два оставшихся дня его выпускали, и на радостях бедолага надирался дома до поросячьего визга. В понедельник утром, хмурый, вставал пораньше и, не похмеляясь, всухую, шёл лечиться дальше.

   Деньги в те времена как-то потеряли свою ценность, и народ исподволь, постепенно заменил их «жидкой валютой», спиртным.  Хоть и с боем, но добровольный помощник Васёны добывал для неё заветные бутылки в толпе страждущих перед водочным магазином. Ветеранов тогда уважали, и даже в этих очередях, где люди, порой, теряли человеческий облик, - победителей, воинов ушедшей войны, почти всегда пропускали без очереди. Главное было - протиснуться к прилавку, наглухо вмурованному в пол, и предъявить продавцу талоны, купоны, паспорт с пропиской и пустые водочные бутылки. Если чего-то не хватало, то забывчивому ветерану приходилось искать недостающее, а затем повторно идти на штурм водочного магазина. Но если результат был налицо, то садились они с Васёной за её широкий стол посреди комнаты, и начинались разговоры "за жизнь". Правда, частенько заканчивались они приходом жены ветерана, худой, будто смерть, старухи, которая выгоняла его в толчки, приговаривая:
   - Иди домой, срамник! Нечего по чужим бабам шляться! У тебя своя жена есть!

   Молодёжь смеялась, потому что зрелище было, действительно, комичное. Но однажды Васса Павловна так хорошо спрятала продуктовые талоны, что нашли их только ненавистные родственники, когда обшаривали комнату после её похорон. Как она расстроилась:
   - Всё, смерть моя пришла голодная! - причитала несчастная женщина.
   И действительно, несмотря на уговоры, на помощь подруг и соседей, Васёна не пережила этого горя. Обирать товарок она не хотела, одалживаться – тоже. Поэтому просто слегла в постель и умерла несколько дней спустя. Помощь от горисполкома в виде продовольственного пайка, выписанного по такому экстраординарному случаю, опоздала. Продукты принесли, когда Васса Павловна, обмытая и одетая в последний путь, лежала на столе в своей комнате.

   4. 
   После смерти подруги Вера Ивановна очень сильно сдала. Да и то сказать - семьдесят нелёгких лет за плечами… Отметили мы Бабулин юбилей и отвезли её в больницу, оставив мою дорогую тёщу в большой общей палате с двумя рядами стандартных металлических коек. А через несколько дней решил я узнать, как идёт лечение.

   В кабинете сидели два доктора - мужчина и женщина. Подойдя к женщине, лечащему врачу, я поинтересовался подробностями: какой поставлен диагноз, какова перспектива, чем можно помочь? Доктор порылась в своих бумагах и, глядя мне прямо в глаза, изрекла нечто необычное, смешное и печальное одновременно:
   - Так, ну что же, жить ваша Вера Ивановна будет, но рожать, к сожалению, больше не сможет.

   Этот диагноз, пересказанный мною впоследствии много раз друзьям и знакомым, эти слова, над которыми люди смеялись в десятки глоток, в тот момент повергли меня в шок:
   - Как рожать? Ей семьдесят лет исполнилось!
   Врач нахмурилась, сожалея о допущенной оплошности, и, ещё раз перелопатив свои бумаги, выдала наконец новый вердикт:
   - Ага, вот. Это не та Вера Ивановна… а у вашей, похоже, рак.
   - Рак? А как вы определили? Какие делали анализы? - спросил я, пытаясь бороться с растерянностью, злостью и раздражением.
   - Ой, да о чём вы говорите? - вступил в разговор второй доктор. – Посмотрите на неё - худая, бледная… одним словом - рак. А если нужен вам окончательный диагноз, то везите свою бабушку в раковый корпус. Там разрежут, проверят и напишут официальную бумагу. Но кому нужны эти лишние мучения? Лучше забирайте её поскорее, и пусть она умирает дома!
   - Может быть лекарства какие-то нужны?" - не унимался я.

   Но врач, будто школьный учитель тупому двоечнику, принялся мне объяснять, что не стоит тратить на Веру Ивановну деньги, что она всё равно умрёт и что... Но я больше не воспринимал его доводов, не мог спокойно слышать этот слегка гнусавый размеренный голос. Раздражение, злость и ненависть ко всем равнодушным, бессердечным и самодовольным людям переполнили чашу моего терпения и выплеснулись, наконец, наружу. Расширенными, выкатившимися из орбит глазами я с ненавистью смотрел прямо перед собой, пока женщина-врач не изменилась в лице и не отвернулась. Сам не узнавая своего охрипшего страшного голоса, я с усилием выплюнул, выдохнул, выдавил из себя:
   - Попрошу Вас, уважаемая, внимательнее отнестись к Вере Ивановне!
   И, не чувствуя ног под собой от возбуждения, повернулся, вышел вон и хлопнул дверью.
 
   Впоследствии оказалось, что моя выходка спасла Вере Ивановне жизнь. Одет я был в красивую новую кожанку. Точно такие тогда, в середине девяностых, носили новые русские - хозяева жизни, бандиты. Они не раз привозили в хирургическое отделение истекающих кровью братков. А по дороге в машине, наставляя перепуганного до смерти хирурга, выдернутого, зачастую, прямо из постели, спокойно и доходчиво объясняли ему:
   - Смотри, Айболит, если ты сделаешь своё дело как положено, то будет тебе счастье и деньги в придачу. Ну а если, не дай Бог, умрёт наш товарищ, тогда и ты отправишься на тот свет вслед за ним, не взыщи!
    Об этих бандитских выходках знали все - весь медперсонал до последней нянечки. Думаю, что врачи приняли меня за одного из братков и, опасаясь за свою жизнь, сделали всё возможное и невозможное, чтобы помочь моей любимой тёще.
 
   Опомнился я только у койки Веры Ивановны. Посмотрел на неё оценивающим взглядом и подумал, что, действительно, выглядит она так, будто только что прибыла из Бухенвальда. Бедная женщина почти не вставала с койки. И я, чтобы хоть немного приободрить её, жену, да и себя тоже, негромко спросил:
   - Как дела, Вера Ивановна?
   - Дела - как сажа бела", - с вымученной улыбкой ответила она, и у меня защемило сердце...
 
   Но через неделю, к нашему всеобщему удивлению, моя любимая тёща пошла на поправку. Она начала вставать с койки и, наконец, запросилась домой:
   - Всё, надоело мне здесь. Я тут лежу, а в подвале кошки не кормлены.
   Выходя из больницы, мы встретили лечащего врача-женщину, которая подошла ко мне и сказала, что у нашей Бабули перестал вырабатываться в организме витамин В-12. И теперь, всю оставшуюся жизнь, ей надо еженедельно делать уколы этого самого витамина.

   Выписавшись из больницы, тёща моя жила ещё долго - целых десять лет. Кормила кошек, воспитывала внуков, варила обеды, помогала соседям деньгами, вещами, всем, чем только могла. И сделала много хороших и нужных дел. А если встречались на её пути недобрые люди вроде тех, что обманом выманили у старухи удостоверение ветерана труда, она, никому ничего не говоря, уходила в подвал к своим кошкам, и только они видели, быть может, её горькие слёзы.
   Помню, что когда через десять лет после описанных событий Вера Ивановна лежала без памяти на своей кровати, а кошки в кои веки были снова не кормлены, я подошёл к ней и спросил, совсем не надеясь на ответ:
   - Как дела, Вера Ивановна?
   И она даже не сказала, а только еле слышно выдохнула:
   - Как сажа бела...
 
   Так ушла из жизни эта мужественная женщина, пережившая суровые годы войны, послевоенную разруху, многих правителей с их грандиозными планами и невыполненными обещаниями, но не утратившая, несмотря ни на что, своего природного оптимизма, веры в светлое будущее. Она воспитала детей и внуков добрыми, честными, трудолюбивыми, готовыми к любым невзгодам и испытаниям.

   С её смертью лично для меня закончилась, ушла навсегда эпоха неисправимых романтиков, и началась новая эра циничных прагматиков или прагматичных циников – как угодно. Но всё-таки жаль, что дети и внуки людей ушедшей эпохи, в большинстве своём, так и не смогли сохранить, удержать, воспитать в себе душевные качества, присущие нашим предкам, жившим в послевоенное непростое время. И это обидно.

© Copyright: Валерий Рыбалкин, 2011

Регистрационный номер №0004854

от 15 декабря 2011

[Скрыть] Регистрационный номер 0004854 выдан для произведения:

С Верой Ивановной я познакомился во время первого визита к будущей моей жене Татьяне. Дверь мне открыла невысокая сухощавая пожилая женщина и, увидев незнакомца, начала выяснять, кто я, откуда, и к кому пришёл. Но тут из-за её спины появилась Таня и впустила меня в дом. Я успел только представиться: "Володя". "Что ещё за Володя?" - проворчала у меня за спиной Вера Ивановна. На этом, собственно, знакомство и закончилось. Однако, во время моих последующих многочисленных визитов её отношение ко мне существенно изменилось. Всегда приветливая, доброжелательная, она не знала, куда посадить и чем угостить дорогого гостя. Иногда доходило до смешного. Татьяна пригласила меня за стол, но Вере Ивановне чем-то не понравилась табуретка, на которую я хотел уже садиться. Она, не долго думая, выхватила её из-под меня, а другую, лучшую, поставить не успела. Не знаю, как я сумел сохранить равновесие, но хохот был всеобщий. Вера Ивановна, скрывая смущение, смеялась вместе со всеми. И вообще, за те без малого десять лет, которые я провёл рядом с ней в этой её маленькой и тесноватой для нас всех квартирке, я ни разу не слышал, чтобы она ругалась с кем бы то ни было или хотя бы повысила на кого-нибудь голос. Доброжелательность и всепрощение - вот основные её добродетели.
Всю свою жизнь моя дорогая тёща проработала на одном и том же месте - на швейной фабрике в нашем маленьком городке на берегу Волги. С трёх сторон наш город окружён лесом, и в тяжёлые военные годы, ещё девчонкой - подростком, работая на своей фабрике, она участвовала в лесозаготовках. "Всё для фронта, всё для Победы!" - таков был лозунг, и оставшиеся в тылу женщины и дети, получая за свою работу лишь скудный продовольственный паёк, полуголодные, полуодетые, но полные решимости победить, отдавали все свои силы борьбе со страшным врагом, пришедшим убивать, разорять и порабощать наших людей и нашу землю. Именно так, а не иначе думали тогда все советские люди. И если бы кто-то в это время засомневался, сказал бы что-то против этого каторжного труда, то его тут же осудили бы все без исключения и поставили бы на нём позорное клеймо изменника Родины. А карательные органы всё равно заставили бы этого человека работать на Победу, но уже под дулами винтовок конвоиров. Об этом напоминали многочисленные лагеря на обоих берегах Волги со своими и фашистскими узниками. До сих пор стоят в нашем городе дома, построенные этими людьми...

Но молодая Вера, как и все вокруг неё, не думала об этом. Просто не оставалось сил думать. На фронте ежедневно и ежечасно гибли сотнями и тысячами отцы и братья. Им нужна была одежда, обувь, провизия, им нужно было оружие. И, напрягая все свои силы, отдавая до конца всё, что у них было, эти женщины и эти дети ковали в тылу победу. Они не думали и даже не догадывались о двух маньяках, развязавших эту невиданную кровавую бойню. И они победили. Не миллионы погибших, не генералы, не верховный главнокомандующий, но именно они одержали эту Великую Победу! А мы с женой всё думали, почему это у Веры Ивановны к семидесяти годам начал расти горб за спиной? Может быть это было напоминание о том тяжёлом времени, а может - так и не раскрывшиеся в юности крылья?..

Именно с тех далёких времён появилась у Веры Ивановны привычка всё экономить и всё запасать. Вечером, если никого не было дома, она никогда не включала свет. И всю семью приучила сидеть в сумерки без света. То же самое и с телевизором. Стоило выйти на минуту из комнаты, как телевизор, торшер, верхний свет и всё электрическое моментально выключалось. "А вдруг загорится!" - оправдывалась Вера Ивановна. "Тебе в пожарные надо было идти работать", - возмущалась Татьяна. И всё продолжалось по старому. Но экономила моя тёща не из жадности. Она, выросшая в большой семье, где каждая копейка была на счету, знала цену этим самым заработанным копейкам. И все соседи, включая выпивох и откровенных алкоголиков, регулярно приходили занимать у неё деньги. Она без разговоров могла отдать последнее, не думая о том, что до пенсии ещё далеко. И если кто-то, не отдав старый долг, приходил занимать ещё, она с радостью снова давала ему деньги. Причём, записей она никогда не вела и не запоминала, кому дала и сколько. "Совесть есть - отдадут", - отвечала она на замечания дочери. Всё, что было в доме - пылесос, мясорубка, посуда, стулья, холодильник - по первому требованию отдавалось взаймы соседям. Вера Ивановна как будто продолжала жить в бараке с длинным коридором, где прошла её молодость. А когда ей на день рождения подарили новое пальто, она с сожалением сказала: "Зря купили. Всё равно скоро умру - пропадёт".

Приходя с работы, мы с женой находили в холодильнике свежую буханку хлеба, вчерашний, позавчерашний и поза-позавчерашний хлеб. Татьяна спрашивала: "Мама, ты зачем опять хлеб купила?" "А вдруг кто-нибудь придёт?" - виновато пряча глаза, отвечала ей тёща. Но на следующий день повторялось то же самое. И сделать с этим ничего было нельзя потому, что пенсия Веры Ивановны была в полтора раза больше Татьяниного заработка. Так Ельцинское государство оценивало её заслуги перед Отечеством. Но хлеб не пропадал зря. Этого Вера Ивановна не могла допустить никогда. В подвале нашей хрущёвки всегда жили с пяток или больше кошек. Ещё столько же приходили из окрестных подвалов. И когда тёща выходила на порог с полной миской похлёбки, вся эта орава появлялась на свет божий и начинала тереться у её ног. Ей оставалось только отгонять собак, которые тоже хотели чем-нибудь поживиться. В этом случае следующая порция была уже собачья. Никакие силы, никакие уговоры не могли заставить Веру Ивановну отказаться от этого ритуала. Она расправляла свою вечно сгорбленную спину и говорила каким-то особым, уверенным голосом: "Да, я люблю кошек". И все вопросы тут же отпадали.

Конечно, кошки из подвала в жизни Веры Ивановны играли большую, но не главную роль. Самым большим её любимцем был огромный лохматый рыжий кот по имени Мишка. Жил он в нашей квартире на особом привилегированном положении. Спал - где хотел, чаще всего с Бабулей, как мы по-домашнему звали Веру Ивановну, в любой момент дня и ночи его выпускали на улицу, причём с уговорами, мол, не ходи, Мишка гулять, на улице холодно, ложись лучше спать, поздно уже. А гостей всегда предупреждали, что гладить его опасно - может цапнуть. Бабуля частенько сиживала на лавочке у подъезда с соседками, иногда брала на руки Мишку, и тогда, как с человеком, разговаривала с ним, воспитывала: "И куда ты, Мишка, собрался? И зачем тебе чужие кошки? У нас своя в подвале живёт. Ты посмотри какая красавица, серенькая, пушистая, а ласковая какая..." Но у рыжего разбойника на эти вещи был свой, особый взгляд, и он убегал, порой на несколько дней, возвращался худющий, с расцарапанным носом или изодранными в клочья ушами, деловито набивал брюхо и опять отправлялся по своим делам, несмотря на уговоры и причитания Веры Ивановны. А однажды он повздорил с чужими котами прямо у нас под окном. Вой стоял страшный, и Бабуля, как только увидела это побоище, ещё из окна начала разгонять дерущихся. Но, несмотря на её крики и увещевания, Мишка и двое его оппонентов приняли статические угрожающие позы и в три кошачьих глотки орали благим матом. Когда Вера Ивановна выбежала на крыльцо, Мишке уже досталось по носу и, видя кровь на морде у своего любимца, обезумевшая женщина схватила его и потащила домой. Но не тут-то было - раззадоренный котяра выпущенными когтями цапнул свою защитницу по руке, вывернулся и с новыми силами бросился на врагов. Те, видя такой неожиданный поворот дела, позорно покинули поле боя. Серенькая кошечка, находившаяся тут же, неподалёку, тоже убралась восвояси, в подвал. Бабуля, кое-как заткнув свою рану, уже спокойно подошла к Мишке, погладила, успокоила его, взяла на руки и понесла домой, к кормушке. И уже дома, подходя к блюдцу с молоком, котяра ни с того ни с сего вдруг заорал: "Мауу", потом оглянулся, как бы подумав: "Что это я?" и спокойно принялся лакать из блюдца.

Вера Ивановна рано осталась одна, без мужа. Жили они с Василием мирно, душа в душу. Воспитали двоих детей, построили себе и детям квартиру. В те теперь уже далёкие времена не было принято разводиться, делиться или заводить любовниц. "Все жили мирно так, система коридорная...",- пел Высоцкий. А жили они в нашем тогда ещё молодом коммунистическом городе. Главная улица носила имя Ленина, второстепенные - Маркса, Энгельса и почему-то Гоголя. Коммунистический город строился на ровном месте, с нуля, но как-то так получилось, что поначалу состоял он сплошь из бараков, тех самых, по Высоцкому "На тридцать восемь комнаток - всего одна уборная". Но Василий с женой были рады и этому. Так жили все. На заводе, где он работал слесарем, даже начальство имело очень скромные квартиры. Не принято в те послевоенные годы было шиковать. Это сейчас на наши разбитые и разворованные заводы берут любого забулдыгу, а тогда работать на заводе было престижно. Зарплата побольше, и "стройку" давали. "Стройка" - это когда ты бесплатно отрабатываешь на строительстве своего будущего дома определённое количество часов. Этой привилегии самому строить свой дом могли удостоиться только самые лучшие, по заводской очереди. И Василий с женой, не жалея времени и сил, по выходным и после работы честно отработали все положенные часы, которые постепенно складывались в годы, годы их жизни... Люди тогда не жалели ни сил, ни здоровья и думали примерно так: "Ладно, мы жили плохо и бедно, но будем работать, трудиться из последних сил, чтобы хоть наши дети смогли пожить по-людски". Как заблуждались наши родители! Они вырастили поколение бездельников, способное только просиживать штаны в конторах и перекладывать бумаги из одного ящика стола в другой. К тому же, безделье порождает пороки, и мы имеем сейчас то, что имеем - безвольную, бессовестную, безыдейную, беспринципную инертную массу, не способную ни на что, кроме удовлетворения своих немудрящих потребностей... Редкие исключения только подтверждают правило. А может быть всё не так уж и плохо? Может найдётся выход? Конечно, найдётся! Это просто такая особенность нашего русского характера - сначала создавать себе трудности, а уж потом их героически преодолевать, теряя души и жизни миллионов людей...

Наконец-то всё наладилось в жизни Василия. Семья, квартира, работа - живи и радуйся. Но не тут то было. На заводе, где он работал, в производственном процессе широко использовался спирт. Это был самый дешёвый материал для протирки любых изделий, и в разделе технического обслуживания в инструкции по эксплуатации любого советского агрегата значились нормы по этому самому популярному в России протирочному материалу. Изделия отечественной промышленности без спирта работать не могли категорически! Импортные устройства почему-то работали, а наши - нет. Не даром говорят: "Что бы ни изобретали русские - получается самогонный аппарат". Спирт на завод поставлялся десятками столитровых бочек и в просторечии именовался ШИЛО. Это потому, что с его помощью на заводе можно было изготовить хоть атомную бомбу, минуя бюрократическую бумажную волокиту. И это была самая страшная государственная тайна, бдительно охраняемая первым отделом и двумя рядами колючей проволоки со злющими овчарками между ними.

Василий был опытный слесарь. Про таких говорят: "Золотые руки". Но не золото липло к его рукам, а почему-то больше бутылки с этим самым злополучным шилом. Все от простого работяги до заводского начальства за работу расплачивались с ним "огненной водой". Так было принято. И если рабочий хотел кроме выпивки иметь ещё и достойную зарплату для семьи, то его почётной обязанностью было выполнение работ в квартире и на даче у начальства, согласно имеющейся у него специальности. Тогда и наряды правильно закроют, и премию дадут, и "стройку", согласно очереди. А в конце рабочего дня, проведённого в начальственной квартире, ещё и бутылку спирта. Так сказать, посошок на дорожку. Поначалу Василий отказывался, но годам к сорока спился окончательно. Его и общественность "разбирала" на общем собрании, и премии его лишали за залёты в вытрезвитель, и жена на него начала смотреть косо, и с дочкой поругался, и даже кошка, казалось бы, ни с того ни с сего начала на него шипеть. Страшно болел сожжённый техническим спиртом желудок, а тут ещё кризис сорокалетних, когда человек пытается переосмыслить прожитую жизнь... В конце концов, собрав воедино остатки замутнённого алкоголем сознания, Василий решил, что дом он построил, деревьев посадил достаточно, детей вырастил и, опрокинув последний стакан, сунул голову в петлю...
После смерти мужа семье Веры Ивановны опять пришлось затягивать пояса. Дети доучились кое-как, переженились, но дочка не долго была замужем, вернулась к матери с маленьким сыном. Так и стали они жить втроём. Дочь Татьяна работала, а Бабуля, как звал её внук, занималась хозяйством и воспитывала ребёнка. Своих детей она воспитала добрыми, отзывчивыми, спокойными. И внук рос таким же. Жизнь потихоньку вошла в своё русло.

Интересный случай произошёл с нашим соседом, который несколько раз брал взаймы у Бабули деньги. Он в молодости работал где-то на севере и заработал право выйти на пенсию раньше на шесть лет. Потом вернулся на родину, устроился на завод и без проблем доработал до шестидесяти . Незадолго до этого заветного для большинства мужчин юбилейного срока он решил наведаться в пенсионный фонд, где ему с прискорбием сообщили, что он опоздал ровно на шесть лет. Тогда он сказал: "Хорошо, я опоздал, но верните мою пенсию за эти шесть лет, и будем в расчёте!" "Нет, уважаемый, - ответили ему, - пенсия выдаётся только после поступления в нашу организацию Вашего самолично написанного заявления. А так как заявления нет, то плакали Ваши денежки!" Как он возмутился сначала! Как он расстроился потом! Как на него показывали пальцами и хихикали все соседи! Он пил неделю или больше, и каждому рассказывал свою душещипательную историю. А на юбилейном, по случаю его шестидесятилетия, обеде один остряк - самоучка произнёс тост за нашу страну дураков и непуганых идиотов. Но у юбиляра, то ли к этому моменту всё перегорело, то ли он уже достаточно набрался, запивая высказывания предыдущих ораторов, почему-то на адекватный ответ обидчику или хотя бы на ответный тост не хватило пороху. Он только махнул рукой, и молча выпил. До какой же степени надо верить в справедливость нашей государственной машины, чтобы позволить над собой сотворить такое! Да, времена меняются, а люди остаются прежними. И угнаться за этими изменениями ой как трудно, а порой и совсем невозможно...

Вера Ивановна частенько ходила к своим старинным подругам в гости, помогала, кто нуждался, а над одной из них, Вассой Павловной, подруги вообще взяли шефство. Васса, или Василиса, как звали её хорошие знакомые, не имела детей и была старше своих подруг лет на десять. (Подружились они ещё в молодости, работая в войну на фабрике, да так и держались вместе.) Муж у неё умер, и осталась она одна в когда-то престижной, а теперь захудалой коммуналке с огромной кухней на три семьи. Деревянный дом с окнами на Волгу потихоньку подгнивал и разваливался, и пришлось Василисе на старости лет жить в одной комнате с крысами, клопами и тараканами. Родня у неё была, но она даже на порог никого из них не пускала. "Они хотят здесь кого-нибудь прописать, а меня сдать в дом престарелых. Пусть комната останется вам, у вас дети маленькие", - говорила она соседям. И точно, после её смерти, как смерч, нагрянули родственники. Квартиру , правда, взять не смогли, больших денег у Васёны не нашли, зато мебель выварили кипятком от паразитов и вывезли всё до гнилой доски и последнего винтика. Нам, соседям, тогда всё это казалось дикостью. Совести в народе в те времена было неизмеримо больше. А родственники Вассы Павловны, похоже, размножились, и теперь они хозяева жизни...

Во второй половине девяностых с Васёной случилась беда. Ей много лет выплачивали пенсию за умершего мужа, и вдруг какой-то ревизор определил, что эти выплаты были незаконными. Деньги надо было вернуть государству, и пенсия Вассы уменьшилась настолько, что стало хватать только на хлеб и на воду. Может быть это расстаралась её обиженная родня? Кто знает? К тому времени Васёна далеко ходить уже не могла. Пыталась она торговать самогоном, но пьяные кампании на полянке под окнами дома заинтересовали милицию, и её строго - настрого предупредили. В магазин отоваривать продовольственные талоны ходили подруги и соседи, а раз в месяц женщины собирались и мыли её в корыте. Отоваривать же талоны на водку взялся живший рядом пенсионер, ветеран войны, тоже довольно преклонного возраста. Шла горбачёвская перестройка, и, привыкший к возлияниям, народ сходил с ума от дурацкого "сухого закона". Пили всё на ш: шпирт, шамогон, шмирновскую. Всюду валялись пустые флаконы из-под "трояна" - жидкости для мытья окон, хорош также был лосьон огуречный - два в одном, делали какую-то настойку из конфет, так как сахарного песка не было, на заводе вымешивали и пили шеллак (тоже на ш) - техническую жидкость. Во всю гремели безалкогольные свадьбы, регулярно собирались общества трезвенников, извращенцы, а одного из наших соседей, алкоголика, забрали в лечебно - трудовое предприятие, ЛТП, где пять дней в неделю он лечился трудом и перевоспитывался, а два дня напивался дома до поросячьего визга. В понедельник, хмурый, вставал рано и, не похмеляясь, на сухую, шёл опять продолжать лечение. Деньги в те времена как-то потеряли свою ценность, и народ постепенно переходил на "жидкую валюту" Хоть и с боем, но добровольному помощнику Васёны удавалось добывать заветные бутылки в толпе страждущих перед водочным магазином. Ветеранов тогда уважали, и даже в этих очередях пропускали вперёд. Главное было - протиснуться к прилавку и предъявить продавцу талоны, купоны, паспорт с пропиской и пустые водочные бутылки. Если чего-то не хватало, то ветерану приходилось идти в бой ещё раз. Зато если результат был налицо, они садились с Васёной за её широкий стол посередине комнаты, и начинались разговоры "за жизнь". Кончались они, как правило, приходом жены ветерана, худой, как смерть, старухи, которая выгоняла его в толчки, приговаривая: "Иди домой! Нечего по чужим бабам шляться! У тебя своя жена есть!" Молодёжь смеялась. Зрелище было, действительно, комичное.

Но однажды Васёна так хорошо спрятала продуктовые талоны, что нашли их только родственники после её смерти. Как она расстроилась! "Всё, смерть моя пришла голодная!", - причитала Васса. И, несмотря на помощь подруг и соседей, она, действительно, умерла этим холодным осенним месяцем. Помощь от городских властей в виде продовольственного пайка опоздала. Её принесли, когда Васса Павловна, обмытая и одетая в последний путь, лежала на столе в своей комнате.
После смерти подруги Вера Ивановна тоже сильно сдала. Да и то сказать, семьдесят нелёгких лет за плечами давали о себе знать! Отметили мы бабулин юбилей и отвезли её в больницу. Пролежала она в общей палате несколько дней, и тут решил я узнать, как идёт лечение. В кабинете сидели два врача - мужчина и женщина. Я подошёл к лечащему врачу - женщине и спросил, что с Верой Ивановной из такой-то палаты. Она порылась в своих бумагах и, глядя мне прямо в глаза, изрекла: "Ну, что же, жить она будет, но рожать больше не сможет". Этот диагноз, пересказанный мною впоследствии много раз друзьям и знакомым, над которым люди смеялись в десятки глоток, в тот момент поверг меня в шок. "Как рожать? Ей же семьдесят лет!", - переспросил я. Врач, ещё раз перелопатив свои бумаги, наконец, сказала: "Ага, вот. Это не та Вера Ивановна. А у этой, похоже, рак". "А как Вы определили, что у неё рак? Вы делали какой-нибудь анализ?" - пытаясь бороться с подступающей к горлу злостью, спросил я. "Да какой Вам нужен анализ? - вступил в разговор врач - мужчина, - Вы на неё посмотрите. Худая, бледная, одним словом - рак. А если Вам нужны анализы - везите её в раковый корпус. Там разрежут, проверят и скажут Вам точно. Но кому это надо? Лучше забирайте, и пусть она умирает дома". "Может быть лекарства какие-то нужны?" - не унимался я. Но врач мне, как школьнику, принялся доказывать, что не стоит тратить на Веру Ивановну деньги, что она и так умрёт, и что... Но я уже не мог воспринимать его доводы, не мог слышать его голос. Раздражение, злость и ненависть ко всем равнодушным и бездушным людям мира переполняли меня и выплеснулись, наконец, наружу. Расширенными, выкатившимися из орбит глазами я какое-то время смотрел в глаза женщине - врачу и не сказал, а, сам не узнавая своего голоса, выдавил из себя: "Я попрошу Вас внимательнее относиться к Вере Ивановне". Повернулся, вышел и хлопнул дверью.

Впоследствии оказалось, что моя выходка спасла Вере Ивановне жизнь. Одет я был в красивую кожанку. Как раз в такую, какие в то время, в середине девяностых, любили носить новые русские, в просторечии - бандиты. Они не раз уже привозили в хирургическое отделение этой же больницы истекающих кровью братков, и в машине, когда везли хирурга из дома на операцию, спокойно и доходчиво объясняли ему, что если их товарищ умрёт, то Айболит в скором времени отправится вслед за ним, а если сделает своё дело правильно, без ошибок, то получит вознаграждение. Об этом знал весь медперсонал до последней нянечки, и новых русских боялись, как огня.
Опомнился я уже у койки Веры Ивановны. Посмотрел на неё критическим взглядом и подумал, что, действительно, выглядит она так, как будто только что из Бухенвальда. Она уже почти не вставала, и я спросил: "Как дела, Вера Ивановна?" "Дела - как сажа бела", - с вымученной улыбкой ответила она, и у меня защемило сердце...
Но через неделю, к нашему всеобщему удивлению, моя любимая тёща пошла на поправку. Она начала вставать и, наконец, запросилась домой: "Всё, надоело мне здесь. Я тут лежу, а у меня в подвале кошки не кормлены. Внук разве накормит их так, как я!" А, выходя из больницы, мы с женой встретили лечащего врача Веры Ивановны. Она сама подошла ко мне и сказала, что у нашей Бабули перестал вырабатываться в организме витамин В-12, и теперь до конца дней ей еженедельно надо делать укол этого самого витамина. И тёща моя прожила ещё долгих десять лет. Кормила кошек, воспитывала внуков, варила обеды, помогала соседям деньгами и личным участием и сделала ещё очень много добрых дел. А если случалось ей встречаться с плохими людьми вроде тех, которые обманом выманили у неё удостоверение ветерана труда, она, никому ничего не говоря, уходила к своим кошкам и только они видели, быть может, её горькие слёзы. И когда через десять лет после описанных событий Вера Ивановна лежала без памяти на своей кровати, а кошки в кои веки были опять не кормлены, я подошёл к ней и спросил, совсем не надеясь на ответ: "Как дела, Вера Ивановна?" И она даже не сказала, а только еле слышно выдохнула: "Как сажа бела..."

Так ушла из жизни эта мужественная женщина, пережившая суровые годы войны, послевоенную разруху, многих правителей с их невыполненными планами и обещаниями, но не утратившая от этого оптимизма и веры в светлое будущее. Она воспитала детей и внуков добрыми, честными, трудолюбивыми, готовыми к любым испытаниям, которые предложит им жизнь. С её смертью лично для меня закончилась эра неисправимых романтиков и началась новая эра циничных прагматиков или прагматичных циников, как вам будет угодно. Некоторые исключения лишь подтверждают правило. И это обидно. 

 
Рейтинг: +13 899 просмотров
Комментарии (24)
Ирина Горбань # 24 декабря 2011 в 08:45 +2
Подождите.....Я совсем недавно читала этот рассказ. Он мне очень понравился.
Только где я его читала? Не в ЧХА?
Или здесь, да забыла оставить комментарии?)))))
Прекрасный рассказ!!!
С наступающим Вас elka4
Лидия Гржибовская # 2 января 2012 в 07:21 +2
Спасибо Валера. Ваша тёща так похожа на мою иаиу, ей 85 сейчас, и та же экономность и тоже рано одна осталась, правда с тремя детьми, и тоже работала на шв. фабрике, правда в годы войгы на заводе работала, аккумуляторщицей.
Читала и сравнивала, такие они в то время были видно...
С НОВЫМ ГОДОМ!
podarok
Валерий Рыбалкин # 3 января 2012 в 10:21 +2
Да, время такое было. И людей воспитало открытых, честных, положительных! Вам спасибо за оценку рассказа. Ведь то, что в жизни много таких людей - лучшая оценка.
Валерий Рыбалкин # 3 января 2012 в 10:15 +2
Спасибо за положительную оценку. Стихи я пишу уже давно, а прозу начал недавно. Этот рассказ написан весной теперь уже прошлого года. Вот, продвигаю, как могу, свои произведения...
Валерий Рыбалкин # 1 марта 2012 в 17:21 +2
Только что заметил, что не ответил на Ваш комментарий. Продвигаю свои рассказы и стихи в интернете. Ресурсов много...
С праздниками Вас, Ирина! Сегодня первый день весны и Всемирный день кошек.
buket7
0 # 14 января 2012 в 06:48 +3
Так трогательно....)
Валерий Рыбалкин # 18 января 2012 в 05:19 +2
Спасибо. Очень хороший человек была моя тёща.
Игорь Кичапов # 16 января 2012 в 11:30 +3
Браво Валера! Гимн теще!!!!Очень редкое направление в литературе)) Тебе удалось!
Валерий Рыбалкин # 18 января 2012 в 05:21 +2
Спасибо, Игорь. Здесь не только о моей тёще написано. Сколько таких женщин по России!
Нина # 5 апреля 2012 в 00:35 +2
Прочитала еще раз этот ваш рассказ, Валерий. Все-таки как же хорошо вы написали о ТАКИХ женщинах, о Вере Ивановне в частности. Есть ли такие женщины сейчас? Думаю, их уже нет и не будет. Время диктует свое. Спасибо, Валерий! Замечательный рассказ.
Валерий Рыбалкин # 6 апреля 2012 в 16:54 +2
Да, обстоятельства меняются, меняются и люди. Но, что бы ни говорили, хороших людей не так просто вывести, затушевать, удалить из нашей жизни. Они были, есть и будут, несмотря ни на что. Вот для этого и надо писать, говорить и доказывать личным примером, что они есть и что с них надо брать пример. Я это к тому, что Вам надо больше писать. У Вас получается, у Вас Божий дар, и его надо использовать во благо, что бы Вам ни говорили.
Спасибо за внимание к тому, что я делаю. Мне вот так же сказал, и не один раз один товарищ, прочитав этот самый рассказ.
Нина # 6 апреля 2012 в 20:15 +2
Валерий, СПАСИБО! Не только за то, что вы меня похвалили. Спасибо за такие мудрые слова! За поддержку спасибо. И - за ваше творчество, еще раз благодарю.
Игорь Кичапов # 26 августа 2012 в 02:36 +1
Могу только констатировать Валерий. Вещь удалась! Сильно и правдиво. Сразу все вспоминается и экономия бабушек и как их за все страна "отблагодарила".Эх. жизнь............
Спасибо за рассказ!
Валерий Рыбалкин # 26 августа 2012 в 06:41 +1
Рад, что понравилось, Игорь. Стараюсь писать доходчиво, чтобы люди задумались и стали лучше. У тебя, мне кажется, такая же цель.
Валентина Попова # 8 декабря 2012 в 10:39 0
В вашем рассказе описана целая эпоха наших родителей. Много совпадает в их характерах и привычках. Это настоящие труженики и ответственные люди, простые и добрые, отзывчивые и настоящие друзья. Я свою маму считаю единственным надёжным другом. И та же схожесть их в экономии. Позднее я задавалась этим вопросом и в какой-то книжке нашла для себя ответ - это от нехватки любви. Они ведь не имели той любви и заботы от своих родителей, так как семьи их были большими по 10-15 детей, и у какой-же матери хватит всех их обогреть и напитать любовью на многие годы, да и война со своими лишениями и голодом дала свой отпечаток. Хороший рассказ. Сейчас моих родителей нет в живых, но читая рассказ я видела их образы.
Валерий Рыбалкин # 8 декабря 2012 в 16:14 0
Очень рад, что Вам понравился мой рассказ. Да, это люди, на плечах которых держалась вся наша страна долгие годы.
Возможно, вы и правы - нехватка любви... Но в больших семьях дети вырастали лучшими, более душевными, что-ли. Старшие смотрели за младшими, так и шло по цепочке.
А лишений и голода им довелось хлебнуть - полную чашу. Оттого и берегли каждую крошку. И нам говорили, что хлеб выбрасывать нельзя, а то будет голод.
Серж Хан # 1 октября 2014 в 23:04 0
"Они вырастили поколение бездельников"
Вы весьма самокритичны.

А тёща очень симпатичная. Похожа на мою - разница лишь в том, что моя была учительницей и моталась с мужем-офицером по гарнизонам.
Валерий Рыбалкин # 2 октября 2014 в 09:20 0
Да, бездельников, сидевших на шее у государства, в отличие от сталинских времён, было очень много. Они-то и свернули ему (государству) шею.
Конечно, женщин таких, работящих и патриоток, государство воспитало - не счесть. А теперь в школах перестали растить патриотов, перестали прививать ученикам лучшие качества. Наша школа натаскивает учеников на сдачу никому не нужных тестов. А надо бы учить их думать.
Спасибо за комментарий, Серж.
Лора (Герда) Горелик # 15 марта 2015 в 01:04 +1
elka2
Валерий Рыбалкин # 15 марта 2015 в 09:42 0
Спасибо, Лора!

flower
Галина Софронова # 23 марта 2015 в 15:37 +1
Валерий,Вы замечательно написали о маме своей жены! Читала с постоянным ощущение ,что я ее знала,хотя это всего лишь мои впечатления! Спасибо за интересный рассказ о хорошем человеке! 7aa69dac83194fc69a0626e2ebac3057
Валерий Рыбалкин # 23 марта 2015 в 15:40 0
Рад, что прочли. Таких женщин, как моя тёща много было когда-то. Вот с кого пример надо брать нашей молодёжи.

040a6efb898eeececd6a4cf582d6dca6
Андрей Гирс ( Оттович ) # 28 декабря 2016 в 01:25 +1
Так и есть. Все матери того времени похожи. Наша Нина Дмитриевна, фронтовик.
И прожила 92 года. спасибо.
Валерий Рыбалкин # 28 декабря 2016 в 06:40 0
Рад, что прочли, Андрей! С Наступающим вас!