МНОГОДЕТНЫЙ КАРАБАС БАРАБАС ("Воспоминания далёкого детства")
Когда я проходил с мамой мимо этого кирпичного здания, то всегда с нетерпением тянул её за руку поближе к одному из окон, которые располагались как раз на уровне моего маленького роста. Мать понимающе улыбалась и на минутку останавливалась. Я подбегал совсем близко к знакомой решётке, которая защищала пыльное стекло и полуоткрытую форточку полуподвального помещения, тускловато освещённого в любое время, даже днём. Я с любопытством начинал смотреть, как какие-то механизмы шустро крутили, вращали, подавали в ловкие руки работниц невообразимое количество серебристых трубочек, которые, как я уже знал, превратятся в красивые разноцветные тюбики для зубной пасты или крема. Но для такого превращения они должны будут пройти окраску, нанесения рисунков и надписей, навинчивания пластмассовых колпачков, и лишь затем, они будут отправлены на фабрику «Свобода», расположенную совсем недалеко отсюда, на этой же, улице.
Я, должно быть, так часто заглядывал в это окно, что меня стали узнавать. Нет-нет, да и какая-нибудь тётенька в синем халате и в косынке подходила к форточке и с улыбкой совала мне в руки парочку удивительно ровных цилиндрических туб и что-то говорила мне, но в цеху стоял такой лязгающий шум, что слов я не слышал. Торопливо говорил спасибо и отбегал к матери, которая не очень одобрительно смотрела на эти подарки и говорила, что так делать нельзя – если кто-то из начальства увидит, что мне дают заготовки, то этих работниц накажут. Я не знал, как могут наказать добрых работниц, но беспокоился за них и, спрятав безделицы в карман, без возражений соглашался продолжить путь.
-А где делают колпачки? – интересовался я, следую рядом с матерью.
- Не здесь, а в цеху пластмассовых изделий, - отвечала она.
- Там тоже такие же машины? – не унимался я.
- Не совсем такие, но тоже различные механизмы.
- А пробочки в колпачках? Их где делают? – проявлял я всё большую любознательность.
- Это ты про прокладки? Их из крошки пробкового дерева делают. Прессуют, вырезают, затем вставляют.
- Тоже машины?
- Ну, да! Наверное.
Стояло жаркое лето. Детей во дворе было не так уж и много. Кто-то из товарищей гостил у бабушек и дедушек в деревне. Кто-то, счастливый, уехал куда-то вместе с родителями, у которых наступил недолгий отпуск. И лишь некоторые, такие как я, не имевшие возможность находится на данный момент вне города, вели свои нехитрые игры в небольшом дворике с палисадником.
Салочки утомили, прятаться уже было совершенно негде, классики, которые привлекали подружку, мне совершенно не нравились – девчоночья игра, да и есть, что-то захотелось.
Ася, моя ровесница, которая тоже готовилась пойти осенью в первый класс, вдруг как-то испуганно посмотрела на меня и спросила:
- Ой! А сколько же сейчас время?
- Наверное, обед уже должен быть. Ты пойдёшь домой?
- Обед?! – кажется, слёзки навернулись на глазах у моей товарки по играм, - Ох, мне сейчас попадёт!
За что? – с недоумением спросил я.
- Я к обеду, кажется, опоздала.
- Что, всё без тебя съедят? – засмеялся я.
- Да, тебе хорошо – у тебя отец добрый, а у нас строгий?! Он мне ремнём сейчас всыплет! Знаешь, как больно будет?! – кажется, она собралась плакать, - её худенькое тело как-то съёжилось, она ссутулилась и морщинка перерезала её лобик.
Этого только ещё не хватало!
- Пойдём, спросим какой сейчас час! – решил я.
Мы подошли к крыльцу нашей квартиры. Как раз вовремя – моя мама вышла навстречу.
- Пойдём обедать, уже второй час! – сказала она мне и попутно взглянула на Асю, стоявшую рядом со мной, - Ты что плачешь? Что случилось?
- Я домой опоздала! Мне только до двенадцати погулять разрешили, - она тихо всхлипывала и размазывала слёзы запачканными во время игр ручонками.
Её стало, невыносимо, жаль.
- Плохо! Родители теперь волнуются, наверное?! Они знают, куда ты пошла гулять?
Девочка кивнула головой.
- Так беги скорей, что ж теперь поделать! Поругают, - ничего страшного!
- Её ремнём отстегают, - пояснил я.
Мама всё поняла.
- Не плачь! – подумав, сказала она, - иди домой и объясни, что я неправильно вначале назвала тебе время, потому что у нас ходики встали, а я не обратила на это внимания. Иди и не бойся, он меня хорошо знает. Я, кстати, по одному делу к вам сегодня вечером зайти хотела. Передай ему.
- Хорошо, я передам! – Ася, немного успокоившись, стремглав понеслась в свой двор, расположенный на расстоянии двух деревянных домов, стоявших на нашей улице.
Я был несколько смущён, что мама солгала, ведь Ася не спрашивала, до сей поры, о времени. Да и ходики наши, как я заметил, войдя в комнату, всё так же плутовато водили кошачьими глазами из стороны в сторону и явно не останавливались, ведь гирю никогда не забывали поднимать каждое утро в одно и то же время. Впрочем, эту маленькую ложь я одобрил – мне было жалко свою подружку. Подумаешь, вовремя со двора не вернулась, как будто нас всех по нескольку раз в день не кличут, домой загоняя! Не отец, а какой-то Карабас Барабас, должно быть!
Здесь я тоже покривил душой. Отца её я видел не раз, как и его сыновей – мальчишек, казавшимися мне очень большими, ведь им было уже лет по одиннадцати – двенадцати. Рано-рано утром, зимой, когда ещё было так темно, что это время, скорее, можно было назвать ночью, они почти всей семьёй, за исключением Аси и её младших сестрёнок и братишек соскребали снег с асфальта на длинном участке нашей улицы. Летом братья мели свой двор, в то время, когда отец подметал улицу. К ним все хорошо относились, понимали, что семья многодетная, что семерых детей нужно одеть, обуть и накормить. Так что с Карабасом я явно переборщил, ну, не похож он ни на какого Барабаса. А подумал так, должно быть потому, что имя у отца Аси было нерусское, а какое – забыл. У нас в Москве почти все дворники были по национальности татары, этот факт я узнал довольно рано и воспринимал как само собой разумеющиеся. Как и то, что в обувных будочках сидели абиссинцы, а на рынках самыми дорогими фруктами торговали грузины. Ещё я замечал, что в галантерейных палатках продавцами были чаще всего тёти грузные, черняво-седые и недобродушные, в отличие от разбитных продавщиц жареных пирожков, которые ловко насаживая на двузубую вилку горячие пряженики, успевали бойко отвечать на вопросы покупателей и между делом горласто выкрикивать: «Пирожки с повидлом, с рисом, с капустой – пять копеек штука!». Но до всех этих национальных различий мало кому было дело – был бы человек хороший, а уж это зависело только от самого человека.
Вечер, как это бывает летом, не спешил давать о себе знать. Но вот отец пришёл с работы. Поужинали. Мать решила пойти в булочную и взяла меня, как это часто водилось, с собой. Проходя мимо двора, с внутренней стороны которого ещё стоял, вопреки законам времени, одноэтажный дом с чёрными бревенчатыми боками, в котором и обитала семья дворника, она, как и обещала, решила зайти.
Стук в дверь едва ли был услышан обитателями жилища, потому, что громкое перестукивание, не прекращаясь, доносилось изнутри дома.
«Орехи, что ли колют?» – подумал я.
Мы вошли без приглашения. Всё семейство сидело за длинным прочным столом с толстыми ножками, возможно, он был ровесник самого дома и остался ещё с купеческих времён. Рядом со столом стояли три больших джутовых мешка. В таких ёмкостях обычно привозили на рынок картофель. «Четыре пуда вмещает» - объяснял мне тогда отец, - он любил эту старую, уже основательно забытую меру веса.
Малышня - девочка и мальчик лет пяти или шести, со скоростью фабричного автомата, доставали из мешочной утробы пластмассовые винтовые колпачки, которыми завинчивают флаконы с одеколоном, и клали на стол под руки детей постарше. Те, в свою очередь, ловко вставив тонкую прокладку из прессованной пробки внутрь колпачка, подвигали их к двум старшим братьям, которые, как заведённые, уже окончательно вбивали тяжёлыми металлическими колотушками, зажатыми в кулаках, эти круглые пластинки до самого донышка шляпки. Делалось это, почти что молча. Разве только иногда, кто-то подгонял кого-то или комментировал отрывисто и коротко:
- Ещё!
- Плохо вставил!
- Подавай!
Ещё один малыш сгребал готовую продукцию в мешок со стола. Все были сосредоточены, заняты и напоминали одновременно своими действиями и тех самых знакомых мне работниц тубового завода, и лязгающих стальных машин, методично выбрасывающих с крутящегося колеса-барабана на конвейер алюминиевые трубочки.
Перехватив наши изумлённые взгляды, отец Аси, а она тоже сидела за столом и вставляла тонкими пальчиками эти злосчастные прокладки в колпачки, с какой-то долей виноватости начал объяснять моей маме, что он с большим трудом получил разрешение на надомную работу. И хоть нормы высоки, а платят сущие копейки – всё равно, и они необходимы, когда в семье столько ртов.
Я уже плохо помню, взрослый разговор, он как-то изгладился из моей памяти, должно быть под впечатлением всего увиденного. Только, когда в разговоре, мама упомянула об Асином опоздании и в ответ услышала, что наказана она в виде исключения не была, - мне стало как-то веселее.
- Вы поймите, - продолжал хозяин семейства, - мне приходится прибегать к такой строгости, ну, вы понимаете! Если они не будут помогать – мы с женой не справимся!
- Я понимаю, - с грустью ответила мама, - но, всё же, постарайтесь не бить, им и так не сладко, они вон худенькие какие!
Мужчина, ведя разговор и внимательно наблюдая за производством, вдруг строго прикрикнул на одного из мальчиков с колотушкой:
- А это брак! Сам не видишь?!
Взял со стола отодвинутый после удара колпачок и показал нам:
- Видите, скривил прокладку? За это штрафуют. Вот и приходится самому наблюдать. Я для них как ОТК!
Повернул голову к сыну и с суровостью сказал:
- Будешь халтурить – накажу! Понял?
Мальчик в ответ испуганно кивнул головой.
- Как они вообще так точно попадают, ведь это не просто! – заметила мама.
- Всему научиться можно! – коротко пояснил их отец и добавил, - По пальцам несколько раз попадёшь, так и сноровку приобретёшь. Ничего, они у меня справляются, молодцы! – наконец, похвалил он ребят.
По дороге домой я ни о чём не спрашивал. Сегодня я узнал, какие на самом деле машины, а вернее инструменты, помогают делать колпачки для пузырьков. Ещё я узнал, почему отец Аси такой строгий. И, наконец, я понял, отчего детям из многодетных семей в нашей самой счастливой стране Советов можно ходить гулять только до полудня.
18.01.12.
Когда я проходил с мамой мимо этого кирпичного здания, то всегда с нетерпением тянул её за руку поближе к одному из окон, которые располагались как раз на уровне моего маленького роста. Мать понимающе улыбалась и на минутку останавливалась. Я подбегал совсем близко к знакомой решётке, которая защищала пыльное стекло и полуоткрытую форточку полуподвального помещения, тускловато освещённого в любое время, даже днём. Я с любопытством начинал смотреть, как какие-то механизмы шустро крутили, вращали, подавали в ловкие руки работниц невообразимое количество серебристых трубочек, которые, как я уже знал, превратятся в красивые разноцветные тюбики для зубной пасты или крема. Но для такого превращения они должны будут пройти окраску, нанесения рисунков и надписей, навинчивания пластмассовых колпачков, и лишь затем, они будут отправлены на фабрику «Свобода», расположенную совсем недалеко отсюда, на этой же, улице.
Я, должно быть, так часто заглядывал в это окно, что меня стали узнавать. Нет-нет, да и какая-нибудь тётенька в синем халате и в косынке подходила к форточке и с улыбкой совала мне в руки парочку удивительно ровных цилиндрических туб и что-то говорила мне, но в цеху стоял такой лязгающий шум, что слов я не слышал. Торопливо говорил спасибо и отбегал к матери, которая не очень одобрительно смотрела на эти подарки и говорила, что так делать нельзя – если кто-то из начальства увидит, что мне дают заготовки, то этих работниц накажут. Я не знал, как могут наказать добрых работниц, но беспокоился за них и, спрятав безделицы в карман, без возражений соглашался продолжить путь.
-А где делают колпачки? – интересовался я, следую рядом с матерью.
- Не здесь, а в цеху пластмассовых изделий, - отвечала она.
- Там тоже такие же машины? – не унимался я.
- Не совсем такие, но тоже различные механизмы.
- А пробочки в колпачках? Их где делают? – проявлял я всё большую любознательность.
- Это ты про прокладки? Их из крошки пробкового дерева делают. Прессуют, вырезают, затем вставляют.
- Тоже машины?
- Ну, да! Наверное.
Стояло жаркое лето. Детей во дворе было не так уж и много. Кто-то из товарищей гостил у бабушек и дедушек в деревне. Кто-то, счастливый, уехал куда-то вместе с родителями, у которых наступил недолгий отпуск. И лишь некоторые, такие как я, не имевшие возможность находится на данный момент вне города, вели свои нехитрые игры в небольшом дворике с палисадником.
Салочки утомили, прятаться уже было совершенно негде, классики, которые привлекали подружку, мне совершенно не нравились – девчоночья игра, да и есть, что-то захотелось.
Ася, моя ровесница, которая тоже готовилась пойти осенью в первый класс, вдруг как-то испуганно посмотрела на меня и спросила:
- Ой! А сколько же сейчас время?
- Наверное, обед уже должен быть. Ты пойдёшь домой?
- Обед?! – кажется, слёзки навернулись на глазах у моей товарки по играм, - Ох, мне сейчас попадёт!
За что? – с недоумением спросил я.
- Я к обеду, кажется, опоздала.
- Что, всё без тебя съедят? – засмеялся я.
- Да, тебе хорошо – у тебя отец добрый, а у нас строгий?! Он мне ремнём сейчас всыплет! Знаешь, как больно будет?! – кажется, она собралась плакать, - её худенькое тело как-то съёжилось, она ссутулилась и морщинка перерезала её лобик.
Этого только ещё не хватало!
- Пойдём, спросим какой сейчас час! – решил я.
Мы подошли к крыльцу нашей квартиры. Как раз вовремя – моя мама вышла навстречу.
- Пойдём обедать, уже второй час! – сказала она мне и попутно взглянула на Асю, стоявшую рядом со мной, - Ты что плачешь? Что случилось?
- Я домой опоздала! Мне только до двенадцати погулять разрешили, - она тихо всхлипывала и размазывала слёзы запачканными во время игр ручонками.
Её стало, невыносимо, жаль.
- Плохо! Родители теперь волнуются, наверное?! Они знают, куда ты пошла гулять?
Девочка кивнула головой.
- Так беги скорей, что ж теперь поделать! Поругают, - ничего страшного!
- Её ремнём отстегают, - пояснил я.
Мама всё поняла.
- Не плачь! – подумав, сказала она, - иди домой и объясни, что я неправильно вначале назвала тебе время, потому что у нас ходики встали, а я не обратила на это внимания. Иди и не бойся, он меня хорошо знает. Я, кстати, по одному делу к вам сегодня вечером зайти хотела. Передай ему.
- Хорошо, я передам! – Ася, немного успокоившись, стремглав понеслась в свой двор, расположенный на расстоянии двух деревянных домов, стоявших на нашей улице.
Я был несколько смущён, что мама солгала, ведь Ася не спрашивала, до сей поры, о времени. Да и ходики наши, как я заметил, войдя в комнату, всё так же плутовато водили кошачьими глазами из стороны в сторону и явно не останавливались, ведь гирю никогда не забывали поднимать каждое утро в одно и то же время. Впрочем, эту маленькую ложь я одобрил – мне было жалко свою подружку. Подумаешь, вовремя со двора не вернулась, как будто нас всех по нескольку раз в день не кличут, домой загоняя! Не отец, а какой-то Карабас Барабас, должно быть!
Здесь я тоже покривил душой. Отца её я видел не раз, как и его сыновей – мальчишек, казавшимися мне очень большими, ведь им было уже лет по одиннадцати – двенадцати. Рано-рано утром, зимой, когда ещё было так темно, что это время, скорее, можно было назвать ночью, они почти всей семьёй, за исключением Аси и её младших сестрёнок и братишек соскребали снег с асфальта на длинном участке нашей улицы. Летом братья мели свой двор, в то время, когда отец подметал улицу. К ним все хорошо относились, понимали, что семья многодетная, что семерых детей нужно одеть, обуть и накормить. Так что с Карабасом я явно переборщил, ну, не похож он ни на какого Барабаса. А подумал так, должно быть потому, что имя у отца Аси было нерусское, а какое – забыл. У нас в Москве почти все дворники были по национальности татары, этот факт я узнал довольно рано и воспринимал как само собой разумеющиеся. Как и то, что в обувных будочках сидели абиссинцы, а на рынках самыми дорогими фруктами торговали грузины. Ещё я замечал, что в галантерейных палатках продавцами были чаще всего тёти грузные, черняво-седые и недобродушные, в отличие от разбитных продавщиц жареных пирожков, которые ловко насаживая на двузубую вилку горячие пряженики, успевали бойко отвечать на вопросы покупателей и между делом горласто выкрикивать: «Пирожки с повидлом, с рисом, с капустой – пять копеек штука!». Но до всех этих национальных различий мало кому было дело – был бы человек хороший, а уж это зависело только от самого человека.
Вечер, как это бывает летом, не спешил давать о себе знать. Но вот отец пришёл с работы. Поужинали. Мать решила пойти в булочную и взяла меня, как это часто водилось, с собой. Проходя мимо двора, с внутренней стороны которого ещё стоял, вопреки законам времени, одноэтажный дом с чёрными бревенчатыми боками, в котором и обитала семья дворника, она, как и обещала, решила зайти.
Стук в дверь едва ли был услышан обитателями жилища, потому, что громкое перестукивание, не прекращаясь, доносилось изнутри дома.
«Орехи, что ли колют?» – подумал я.
Мы вошли без приглашения. Всё семейство сидело за длинным прочным столом с толстыми ножками, возможно, он был ровесник самого дома и остался ещё с купеческих времён. Рядом со столом стояли три больших джутовых мешка. В таких ёмкостях обычно привозили на рынок картофель. «Четыре пуда вмещает» - объяснял мне тогда отец, - он любил эту старую, уже основательно забытую меру веса.
Малышня - девочка и мальчик лет пяти или шести, со скоростью фабричного автомата, доставали из мешочной утробы пластмассовые винтовые колпачки, которыми завинчивают флаконы с одеколоном, и клали на стол под руки детей постарше. Те, в свою очередь, ловко вставив тонкую прокладку из прессованной пробки внутрь колпачка, подвигали их к двум старшим братьям, которые, как заведённые, уже окончательно вбивали тяжёлыми металлическими колотушками, зажатыми в кулаках, эти круглые пластинки до самого донышка шляпки. Делалось это, почти что молча. Разве только иногда, кто-то подгонял кого-то или комментировал отрывисто и коротко:
- Ещё!
- Плохо вставил!
- Подавай!
Ещё один малыш сгребал готовую продукцию в мешок со стола. Все были сосредоточены, заняты и напоминали одновременно своими действиями и тех самых знакомых мне работниц тубового завода, и лязгающих стальных машин, методично выбрасывающих с крутящегося колеса-барабана на конвейер алюминиевые трубочки.
Перехватив наши изумлённые взгляды, отец Аси, а она тоже сидела за столом и вставляла тонкими пальчиками эти злосчастные прокладки в колпачки, с какой-то долей виноватости начал объяснять моей маме, что он с большим трудом получил разрешение на надомную работу. И хоть нормы высоки, а платят сущие копейки – всё равно, и они необходимы, когда в семье столько ртов.
Я уже плохо помню, взрослый разговор, он как-то изгладился из моей памяти, должно быть под впечатлением всего увиденного. Только, когда в разговоре, мама упомянула об Асином опоздании и в ответ услышала, что наказана она в виде исключения не была, - мне стало как-то веселее.
- Вы поймите, - продолжал хозяин семейства, - мне приходится прибегать к такой строгости, ну, вы понимаете! Если они не будут помогать – мы с женой не справимся!
- Я понимаю, - с грустью ответила мама, - но, всё же, постарайтесь не бить, им и так не сладко, они вон худенькие какие!
Мужчина, ведя разговор и внимательно наблюдая за производством, вдруг строго прикрикнул на одного из мальчиков с колотушкой:
- А это брак! Сам не видишь?!
Взял со стола отодвинутый после удара колпачок и показал нам:
- Видите, скривил прокладку? За это штрафуют. Вот и приходится самому наблюдать. Я для них как ОТК!
Повернул голову к сыну и с суровостью сказал:
- Будешь халтурить – накажу! Понял?
Мальчик в ответ испуганно кивнул головой.
- Как они вообще так точно попадают, ведь это не просто! – заметила мама.
- Всему научиться можно! – коротко пояснил их отец и добавил, - По пальцам несколько раз попадёшь, так и сноровку приобретёшь. Ничего, они у меня справляются, молодцы! – наконец, похвалил он ребят.
По дороге домой я ни о чём не спрашивал. Сегодня я узнал, какие на самом деле машины, а вернее инструменты, помогают делать колпачки для пузырьков. Ещё я узнал, почему отец Аси такой строгий. И, наконец, я понял, отчего детям из многодетных семей в нашей самой счастливой стране Советов можно ходить гулять только до полудня.
18.01.12.
Нет комментариев. Ваш будет первым!