Марс

Так уж получилось, что однажды я надолго оказался один. Это совершенно меня не смущало: я не боюсь одиночества, не боюсь темноты и люблю быть один. В довесок к этому нельзя было вставать, читать, пользоваться ноутбуком и кое-что ещё, что мне хотелось бы опустить.
Так продолжалось не один месяц. Всё, что у меня было тогда, это моя память.
Его я почему-то вспомнил первым…
«Папа, - это Маруся, - сообщили мне дети, войдя в дом.
Мохнатый друг, из театра кошек Куклачёва. После каждого представления кошек которые по каким-то причинам не стали артистами театра, чаще котят, раздавали в фойе театра.
- Кошечка очень ласковая, приучена к лоточку, - сообщила мне жена.
- Она взрослая, её дрессировали, но характер очень упрямый, и её отдают только потому, что она не работает на гастролях, только тут, в здании театра.
Я взял мохнатое создание в руки и тут же выяснил, что оно мужеского полу. Пришлось тут же, «ласковую кошечку» Марусю срочно переименовывать. После жарких споров семейство остановилось на боге войны Марсе. Что-то нехорошее у меня сразу шевельнулось: у Марса священными животными считались помимо, коня и волка, также бык и дятел. Кот был выпущен на волю, после чего тут же залез под книжный шкаф и затаился. Дети каждые пять минут к нему заглядывали и светили фонариком, проверяли его самочувствие. Мохнатый друг медитировал под шкафом сосредоточенно и вдумчиво, а я занимался своими делами. Кот был мною извлечён из под шкафа один только раз, есть и пить отказался категорически и заполз обратно. Вольному воля. Дети принесли лоточек и миску с водой. Я разобрал постель и лёг, чуть почитал, выключил свет и уснул. Очнулся я, не понимая в чём дело: так просыпаются мальчишки оттого, что надули в постель, с красным лицом от стыда лицом и жутким страхом, что кто-нибудь проведает о содеянном. Ощущалась какая-то сырость и вокруг царила оглушительная вонь. Мне не хотелось вставать и включать свет, я стал судорожно шарить под одеялом. Сухо. И вот наконец, щупая верх одеяла, я натурально вляпался. Поднёс ладонь к носу - и рявкнул. Вскочил, включил свет и бегом в ванну. Долго мыл и обнюхивал руки, потом вернулся в комнату. Не знаю, уж за какие грехи кот нагадил мне на одеяло, но сидел, паршивец, под шкафом тихо-тихо. Я разбудил жену (она спала в соседней комнате), сменил постель, лежу, сна нет, и аж колотит от бешенства. Как-то задремал, а проснулся я от того, что на меня что-то протекло сверху: меня описал кот, на то же самое место на моём одеяле надул большую лужу. Собрал постель в кучу и отнёс в ванну. Пребывая в неистовом бешенстве, я сидел и пил кофе на кухне, чашку за чашкой, мрачно курил, думая, как жить дальше. Вспомнилось, как кто-то рассказывал, что есть кошки, гадящие в обувь своим хозяевам. Уходя на работу, убрал из прихожей всю свою обувь от греха подальше. На работе решил, что на ночь запру кошака в ванной, и пусть хоть всё там угадит. Вернувшись с работы домой, выяснил, что кот ничего не ел и не ходил в туалет. Ну ещё бы, он это уже сделал на меня… Миска с водой и кормом поставлена в ванной, кот извлечён из-под шкафа и отнесён туда же, свет оставлен, заперта дверь. Через час заглянул в ванну: кот сидел в углу. И ещё один час прошёл: еда и питьё не тронуты. Открыл я дверь и махнул рукой: мол, иди, куда хочешь. Котяра вышел из ванны и медленно пошёл, ни страха, ни любопытства не обнаруживая. Дошёл до книжного шкафа и сел, не спрятался. Сел, и смотрит на меня, а я сел за компьютер и стал работать. Так кот просидел до вечера, сверля меня глазами, я физически это ощущал. Легли спать, свет я оставил, кот сидит, я лежу в постели, и стреляем друг в друга глазами. Я устал, выключил свет, повернулся к коту спиной и отрубился. Очнулся от холода, голова мокрая, и какая-то омерзительно осклизлая, рядом с кроватью стоял стул, на нём будильник и котяра, это он мне голову вылизал, ничего не пропустил. Пошёл в ванну, вымыл голову и обратно. Я не сдамся тебе, зверюга.
Всё, что в эту минуту мне хотелось, - это выкинуть его в форточку, схватить тапок и кинуться за ним, придушить паразита. Но дети вечером плакали и боялись, что кота отвезут обратно в театр, так что я обещал детям: кот останется, мы справимся, потерпим. Накрылся с головой одеялом, кот сидит на стуле, я изо всех сил пытаюсь уснуть, но не получается.
Я рано уходил на работу. Сначала завтракал, а потом уже бритьё и душ. Вылезая из ванны, увидел кота. Он сидел у порога и смотрел на занавеску, за которой я плескался. Я решил: попробую, вдруг что получится. Принёс в ванну лоток, две миски, с кормом и водой. И ушёл. Оделся, закрыл за собой входную дверь и пошёл на работу. А кот, как оказалось, всё съел и в туалет сходил в лоток, как приличный и благовоспитанный кошак.
Он сразу стал своим, никаких привыканий и неуверенности, гордый и упрямый характер, умный и очень внимательный. Не переносил никакой фамильярности, вольностей типа почесать брюшко или за ушком; если его сильно доставали, бил лапой. Если и тогда не отставали, выпускал когти и драл по-настоящему. Дети очень быстро это усвоили. Пары дней ему хватило, чтобы осмотреть квартиру, и если с выбором места для туалета проблем не было – он, слава богу, остановился на ванной комнате, то постоянное место лёжки выбиралось котом долго.
Все попытки устроить ему место наталкивались на полное неприятие: кот там не ложился и писал на предложенные ему подстилки и коврики. И, конечно, особое внимание - окнам и форточкам: мир за окном дразнил и манил его, попытки удрать были регулярны и крайне изобретательны.
Место кот нашёл в большой комнате, рядом с письменным столом младшей дочери, на подоконнике. Дочь использовала его для хранения: рюкзак и учебники, тетради и книги вперемешку. Сбросил всё, что там лежало, на пол и улёгся. Всякие попытки положить хоть что-то на подоконник пресекал сразу, скидывая вещи вниз.
Я купил кошачий домик и положил на его подоконник, клетчатый такой домик, с мягкой подстилкой внутри.
Кот его обнюхал и не сбросил, так что минут пятнадцать я был очень доволен собой. Потом пришла младшая дочь и сообщила, что кот навалил в домик и там очень пахнет. Я стирал его и думал, не попробовать ли ещё - ведь не сбросил сразу. И ещё раз котяра угваздал домик. Я постирал его, сложил, убрал крышу домика и оставил в ванне. Кот его нашёл его там и улёгся сверху. Вместе с котом я и перенёс домик в большую комнату. Окно, подоконник, приплюснутый, как смятая шляпа, домик, на нём довольный кот.
Месяц прошёл, всё успокоилось и наладилось, пока однажды кот не извернулся и не сбежал.
Фотографии кота распечатаны, расклеены на все окрестные столбы и автобусные остановки, телефонные будки. Все по улицам ищут кота, дети ревут, теща, бабушка и жена смотрят на меня, как на Бэтмана: сделай же, что-нибудь. А у самих слёзы.
Я прочёсывал улицу за улицей и звал его, расширяя круг поиска. Голос сорвал, устал как собака, промок и оголодал. И наконец в месте, о котором я бы подумал меньше всего и куда пришёл совершенно случайно, нашёл кота. Я оступился, попал в глубокую лужу и вдруг, матерясь вконец осипшим голосом и вылезая из лужи, услышал рёв кота, который бежал ко мне иноходью, весь в мазуте и каких-то ошмётьях. Так и шли домой, кот на два шага впереди и всё время оглядываясь.
Дома среди всеобщего ликования, бабусиком была брошена мысль: чтобы кот не бегал, надо бы его стерилизовать. Я тогда не обратил на это внимания. И стали капать на мозги: начнётся дача, собаки, пойдёт блудить и заблудится.
А повёз, конечно, я…
«Кот только тебя слушает, тебе и везти», - изрёк бабусик. Поехали, сидим мы с ним в ветеринарке, я с этой дурацкой корзиной для перевозки кошек, между ног, Марс на соседнем стуле. И тихий такой, прибитый. Всё прошло быстро. Вышла сестра и пригласила в кабинет.
«Зайдите, посмотрите, вот вырезали», - произнесла врачица. И пальцем показала на миску белую, там, в крови лежал комочек какой-то. Кот спит – наркоз. Сели в машину, доехали до дома.
Животинка заворочалась, когда из перевозки вынимали, взгляд мутный и бессмысленный. Я кота на его место отнёс, на окно, в гнездо, он оттуда вылез, как пьяный, и вывалился на подоконник, лужу напрудил. Столько лет уже прошло, а я так и чувствую себя отвратительной сволочью и предателем. Через пару недель кот оклемался, и мы засобирались на дачу. Там кот совершенно обезумел, вдруг выяснилось, что он страстный охотник. Он отказывался ночевать в доме, и вёл ночной образ жизни, ночью охотился, днём отсыпался. Скворцы и белки, мыши и крысы, кроты и землеройки, соседская морская свинка, несчастные хомяки других соседей - несть числа охотничьим трофеям. Когда утром кот, довольный, принёс трофей, задушенную морскую свинку, следом влетела соседка. Она голосила, проклинала всё наше семейство, билась в истерике и грозилась убить кота самым зверским способом. Котяра лежал на полу, рядом лежала задушенная морская свинка, и он не испытывал ни малейшего беспокойства или волнения, в театре приучили к громкой музыке и аплодисментам. Я месяц потратил, чтобы наладить с соседкой хоть какие-то отношения, возил её по зоомагазинам и уговаривал не сердиться на нашего «людоеда». Купил ей другую морскую свинку, корм.
Как охотник кот потерпел неудачу только однажды. У меня была кормушка, и туда по утрам прилетали сойки. Кот никак не мог поймать никого, ловкие, горластые птицы быстро вылетали из кормушки, и кот решил сменить тактику, прыгнуть внутрь и поймать сойку внутри кормушки. Всё было одновременно, как в замедленной съёмке: прыжок кота - и он внутри наполовину, дикий крик и кот вываливается на землю, и бежит опрометью под дом. Сойка со всего маху клюнула кота в лоб, и тех пор, заслышав сойку, а кричат они громко, кот прятался под дом и если видел кого-нибудь на улице, обязательно громко взрявкивал, предупреждал об опасности.
Я вспоминал, как листочки отрывного календаря переворачивал.
Ты, брат, никогда не был побирушкой, не выл и не клянчил ничего у своей миски, не тёрся об ногу с надеждой, вдруг что перепадёт с хозяйского стола. А ведь была вещь, которая тебя приводила в исступление, - это говяжья печёнка. Моя тёща говаривала, что если насобирать в лесу сосновых шишек и мха, в мясорубке провернуть печёнку и всё это смешать, кот съест.
Орал ты только утром, возвращался с ночной охоты, а дверь закрыта. Мне надо было только поставить лестницу к своему окну, на втором этаже, где я спал всегда с открытым окном.
Приходил ты в четыре часа утра, забирался по лестнице в дом, вылизывал, если мог достать мою голову, я просыпался, споласкивал голову, кормил тебя и обречённо шёл досыпать.
17 августа 2006 года, 6.30 утра. Я любил приезжать рано на дачу, нет пробок на дорогах, поставил машину, открыл калитку и сразу тебя увидел. Разорванного, искалеченного, мёртвого. Ты не успел убежать. Видимо, собаки, которых ты так любил дразнить, тебя всё-таки достали. Пока никто не видел, я тебя завернул в белую простынку и отнёс в гараж. Это было чёрное утро, дети рыли тебе могилку у старого орешника, говорить никто ничего не мог.
Никакого холмика нет, посадили цветы, те, жёлтые, со стрелочками, что росли у гаража, да, те, самые на которые, так любили садиться стрекозы, за которыми ты часами охотился.
Девчонки выросли, ты теперь был бы, как лев, мудрый и гордый. Знаешь, они давно не верят в Деда Мороза, а Настя с тобой до сих пор разговаривает: приходит, садится у орешника и что-то шепчет.
Когда мне хорошо, я всегда улыбаюсь, вспоминая, как качал тебя на качелях: кот сидит на попе, между лап хвост, на перекладине лапы и улыбается. Я точно знаю, что ты улыбался, качаясь на качелях.

Полный стакан наливаю, с горкой, на помин твоей совсем не кошачьей души.