Вы помните, как пахнет сирень? Её нежный терпко-сладкий и одновременно пронзительный запах, как-то вдруг, неожиданно, словно растолкав нас ото сна, поит всех изумительно живительным настоем душистого воздуха. И по-настоящему начинаешь понимать, что наступили те долгожданные первые деньки новорождённого лета, которого мы так нетерпеливо ждали, поругивая, хотя и желанную, но грязноватую и переменчивую в своём настроении весну. Сирень – это как красная строка: неудавшееся хочется начать сначала, удавшееся продолжить, растянуть на такое необозримое будущее, чтобы вся жизнь казалась солнечными погожими днями.
Вот и этот день радовал, кажется, всех: и прохожих, с целью и бесцельно снующих по улице, и лотошников, пригретых полуденными лучами, и водителя троллейбуса, который пытался насвистывать какую-то знакомую мелодию, и пассажиров этого троллейбуса, которых было совсем немного в этот явный не час пик.
Радовал ли он девушку, сидящую на заднем сидении с букетом сирени, цветки и листья которой касались её лица? Наверное, радовал и её, потому, что она как бы отвечала на прикосновение нежных веточек, машинально поводя головой и, едва заметно – только ей одной известно чему - улыбалась.
Рядом с ней, примостившись на высоком пружинном сиденье, сидела сухонькая, маленького роста старушка, лет семидесяти, повязанная лёгким платочком, с неизменными, неопределённого цвета сумками, в которые обычно, знамо какую, нехитрую снедь набивают наши бабульки.
Букет лиловой сирени касался и её, но не он привлёк старухино внимание; она напряжённо, как-то в одну точку, сведя слезившиеся глаза, смотрела на двух молодых парней, стоявших на задней площадке, балагурящих между собой, время от времени отхлёбывающих из жестянки колу и, не обращающих ни на кого внимания, ну, разве только, на девушку с букетом. Через некоторое время старушка ещё больше съёжилась, отвела глаза от молодых людей, глубоко вдохнула опьяняющего запаха сирени и, видно, не выдержав, преодолев смущение, робко, и каким-то прозрачным голосом, произнесла:
- Сынки!
Парни недоуменно обернулись и, поняв, что это обращаются к ним, вопросительно посмотрели на бабусю.
- Сынки! Вы извините, что я вас отвлекла, - голос её дрожал и плохо слушался, - не выдержала я. Вот смотрю я на вас, и так вы мне Ванюшу моего напомнили! Такой же вот складный был, весёлый… В двадцать годков мы с ним поженились, - а через два месяца война! На фронт его забрали, там и остался, погиб… И не пожили мы с ним… Так обидно-то, сынки, ой как обидно!
Слёзы текли по морщинам лица прозрачные, как её голос. Она не всхлипывала, не рыдала, на это у неё давно, наверное, не было сил; но всё замолкло вокруг, и только её голос на одной струне выматывал душу:
- Ведь такой весёлый всегда был, жизни радовался… С тех пор я одна жила… Забыть не могла! Как посмотрю на фотокарточку – так и плачу, плачу… Вы уж извините меня, бабку! Вот на вас посмотрела и вспомнилось. А вам дай Бог здоровья!
Она встала и, покачивая головой, направилась к выходу.
Парни, притихшие и смущённые, не знали что отвечать.
Дверь троллейбуса отворилась. Водитель что-то пробормотал в микрофон, похожее на «Остановка универсам». Старушка и, следом за ней, девушка с букетом вышли. Двери захлопнулись.
А в воздухе завис нежный запах сирени, перемешанный со щемящими словами: «Уж так обидно-то, Господи!».
Помочь сайту
Поздравления
