Кроссовки

Необходимые документы на получение продуктового набора в центр социального обеспечения удалось собрать за три часа, поэтому я не расстроилась, явившись на приём, аккурат к обеду.
- Ничего страшного, - запела социальный работник, ещё нестарая, молодящаяся женщина, - через два часика вернусь.
Взгляд скользнул по табличке, сообщавшей посетителю, что перерыв длится только час, однако чиновница сразу заметила непонимание в моих глазах и сразу бросилась обуздать строптивого посетителя:
- Вы что же думаете, я выполняю только бумажную работу?
Пришлось промычать пару оправдательных фраз, однако хозяйка социального склада решила на корню подавить всякое сопротивление:
- У меня участок забит инвалидами..
Звонок сотового прервал диалог. Чиновница спешно извлекла навороченый гаджет из модной сумки и повернулась спиной:
- Заждался, котик? Если в пробке не застряну, явлюсь вовремя.
Хотя женщина старалась приглушить голос, звук из динамика мощного самсунговского Гелекси заполнил пространство узкого коридорчика, наполовину заваленного коробками:
- Зайка, обязательно захвати водочки и побольше жрачки.
- С этим, как раз, проблем нет.
- С истекшим сроком годности впаривай своим лохам, а мне вези свежак…
- О чём ты говоришь, котик - на базе загружусь и сразу к тебе. Целую. До встречи.
Чиновница удовлетворённо вернула «китайца» на место и расплылась в улыбке:
- А вы, какой льготной категории?
- Многодетная семья…
Улыбка вмиг сменилась ухмылкой:
- А муж разве не работает?
- Погиб…
- Отдайте детей в интернат или состоятельным людям, зачем же так мучиться? – чиновница резко развернулась, готовясь выскользнуть наружу, но внезапно открывшаяся дверь больно ударила её по лицу.
Мужчина пожилого возраста перебросил трость костлявой высохшей рукой и, опираясь на неё, вошёл в коридор. Стоптанные ботинки, демисезонное коричневое пальто и такого же цвета шляпа. Как будто мужчину достали из старого сундука, отряхнули вековую пыль и выпустили к людям. Но что меня поразило – это манера держаться – гордо расправлены плечи, высоко поднятый подбородок и прямой, благородный взгляд. Посетитель сухо кашлянул и поздоровался:
- Я уже третьи сутки не могу дозвониться к вам, - простуженный голос старика напоминал тембр голоса космонавта через толщину скафандра.
Чиновница попыталась прорваться к выходу, но посетитель, как эсминец встал на рейд, наглухо забаррикодировав выход.
- Обрыв на линии. Спрашивайте с телефонистов.
- Почему уже два месяца нет наборов?
После нескольких попыток женщине удалось-таки прорвать оборону и приоткрыть дверь:
- Фамилия, год рождения..
- Потапов, двадцать девятого.
- Что же это вы делаете, Потапов? Вам на кладбище прогулы ставят.
Казалось, мужчина не расслышал вопроса, рассеянно окинув близорукими глазами небогатый интерьер коридора:
- Да вот никак не приходит за мной, окаянная.
- Ладно, Потапов, у меня перерыв, так что все вопросы после обеда.
Старик попытался сесть на стул, но несгибаемая нога упёрлась в стену, причинив боль, мгновенно отразившуюся на измождённом морщинистом лице:
- Я добирался на электричке, шёл несколько кварталов по гололёду. Разве нельзя ответить на вопрос?
- Таких, как вы, тысячи, а нас, социальных работников, мало. Я не могу запомнить всех – мне надо открыть базу…

Только за чиновницей закрылась дверь, мужчине всё же удалось сесть, расположив несгибаемую ногу на двух стульях. Я психологически настроилась на двухчасовую критику власти, но, к моему удивлению, старик вытер пот платком и добродушно улыбнулся:
- Не мучает ностальгия по разрушенной стране?
Честно говоря, я ожидала именно политического монолога, поэтому удивилась вопросу:
- Я почти не застала времена Союза. Маленькая была тогда. Училась в школе, занималась в двух кружках. В школьной столовке питались бесплатно. Родителям дали квартиру, в которой до сих пор живём. О деньгах в школе никто не заикался. Каждый год отдыхали на море, в пионерлагерях. Считаю, что у меня было счастливое детство. Зато сейчас…
Я осеклась, жалея о двух последних словах, но старик не спешил отвечать, пытаясь отдышаться после снежного марафона. Когда, наконец, ритм дыхания пришёл в норму, он откашлялся и вскользь окинул меня взглядом, словно пытался удостовериться в отсутствии других слушателей.
- Зато мне не досталось такого детства. Двенадцатилетним ребёнком я пошёл работать в колхоз. Все мои сверстники помогали фронту. Летом молотили зерно, косили и собирали сено для скота, работали столько, сколько могли. Зима сорок второго в Сибири выдалась особо жестокой. Морозы доходили до шестидесяти градусов, а мы ворочали смёрзшееся сено и солому. Помню, как комиссованный земляк привёз килограмм кускового сахара и устроил нам праздник. Всё собранное на полях отправлялось на фронт, себе оставляли минимум. Ждали лета, когда можно было поживиться грибами да ягодами. В сорок третьем пошёл на военный завод в Красноярске. Наш цех делал магазины для зенитных орудий. Продукцию часто браковали, и переделывать приходилось за счёт личного времени. Бывало, заснёшь в цеху, а через три часа бригадир будит на работу. Через год случилось несчастье: болванка под сорок килограммов упала на ногу. Лекарств не было, пошла гангрена, пришлось ампутировать ступню, а потом и ногу до колена. Но я всё равно работал в цехе, выполняя посильную работу. Помню, как радовались мы, узнав, что победили. Ничто и никогда не может сравниться с этим счастьем. Услышав сообщение информбюро, мы высыпали на улицу и кричали, как резаные. Невозможно описать гордость за великую страну, которая распирала наши сердца.
Речь старика лилась спокойно и непринуждённо, казалось, он рассказывал не свою историю, а чужую, не выстраданную, а где-то услышанную. Представив произошедшее, как реальные события, я разволновалась, пытаясь угадать настроение рассказчика, а он, выдержав небольшую паузу, растянулся в улыбке:
- После войны я поступил в институт и там женился. Среди тысяч других инвалидов я не чувствовал себя ущемлённым и обделённым судьбой – наоборот, нам посчастливилось выжить в этой мясорубке и только одна такая мысль окрыляла, заставляя радоваться каждому дню. Мы не стеснялись ходить на танцы, в походы, даже дрались иногда. После окончания вуза нас с Настей распределили в Ташкент и дали однокомнатную квартиру. Узбекистан – красивая богатая страна ломилась от фруктов и деликатесов, всё было настолько дёшево, что с улыбкой вспоминаешь то время. Скоро родился Павлик, наш сын. До сих пор не пойму, почему он выбрал профессию военного. Окончив военное училище и прослужив несколько лет на границе, он попал в Афганистан в качестве боевого офицера. В восемьдесят шестом Паша погиб, а через пять лет начался кошмар, связанный с развалом Союза: русских гнали из молодого Узбекистана, и немногим посчастливилось выжить в межнациональной резне. Мы спешно продали квартиру за пятьсот долларов и уехали к сестре жены в Подмосковье. Вшестером ютились в коммунальной комнате и ни разу не поссорились. Только недавно я получил вид на жительство в России, а до сих пор кормился случайной работой. Спасибо совету ветеранов, которые прикрепили меня к этому участку. Жену похоронил два года назад. Сильный, волевой человек. Пусть земля ей будет пухом. Мы ездили в Узбекистан, но могилы сына не нашли. Местные сказали, что русское кладбище сравняли с землёй. Сердце Насти не выдержало горя – смерть сына и осквернение его могилы. Сейчас работаю сторожем – охраняю дачи и делаю мелкий ремонт.

Коридор, между тем, заполнялся посетителями. Люди располагались вдоль свободной стены, тихо занимая очередь. Но труженика тыла, казалось, не заботил этот факт – он жил там, в своей памяти и плыл по ней, стараясь причалить к каждой пристани, остановиться у всех мостиков, дотронуться до каждого родного камешка, стараясь не пропустить ни одного рыбака. Вскоре пришла чиновница и, задержавшись около рассказчика на минуту, тихо открыла свой кабинет:
- Заходите, Потапов…
Он даже не сразу понял, что зовут его, назвали его фамилию и хотят разговаривать именно с ним. Старик снял шляпу, поправил седые волосы и, немного согнувшись, зашёл в кабинет.
- Потапов, вам ничего нет, и в этом году не будет – сейчас обслуживаем июнь, а вы подавали заявку в августе. Кстати, у вас есть награды?
- Я же сдавал вам документы – медаль за доблестный труд в годы Великой Отечественной войны. Хорошо. Спасибо – мужчина надел шляпу и направился к выходу.
- Хотя…на вас есть кроссовки.
Старик даже не поверил, что обращаются к нему. Чиновнице пришлось ещё раз повторить.
- А размер?
- Я думаю, вам подойдёт, - чиновница извлекла из шкафа коробку и протянула мужчине, - сорок второй.
Пока он переобувался, никто из посетителей даже не сдвинулся с места, хотя чиновница напомнила об этом.
- Смотри-ка, как будто на меня шиты, - мужчина сделал несколько шагов вглубь коридора и вернулся назад, по-детски радуясь обновке - спасибо, как на свадьбу одели.
- А ещё джемпер есть…, - чиновница извлекла из того же шкафа добротный свитер с ярлыком и протянула старику.
Он аккуратно снял пальто, пиджак с медалью, бережно повесил одежду на вешалку и надел свитер перед зеркалом:
- Спасибо, спасибо вам за царский подарок. Можно идти?
- Нет, напишите заявление, - чиновница протянула старику лист бумаги и ручку, - пенсия маленькая, я голодаю и нуждаюсь в помощи, подпись.

Я хотела проводить его до автобусной остановки, но он учтиво отказался и пошёл сам, аккуратно передвигая ноги по скользкому асфальту. Порывистый ветер сорвал его шляпу, он успел подхватить её, нагнулся и пошёл навстречу ледяному ветру…