Где тело моё?

– Да зачем тебе? – Азазель никак не мог взять в толк. Не из вредности так он спрашивал, нет. Это был тот случай, когда он и правда не понимал.
– Ну как же! – душонка, мельтеша перед ним, всерьёз негодовала. На взгляд души – вопрос был закономерный и очень простой. – Там же где-то моё тело!
– Да, но где? – поинтересовался Азазель. – Ты разве знаешь?
            Вопрос душонку, однако, не смутил. Крепкая попалась, упрямая.
– Нет, не знаю. Но я найду!
            Азазель пожал плечами. Для него это не имело смысла. Жизнь людская – смертная, простая жизнь – что это как не заблуждение? Человек думает, что управляет всеми событиями на свете, он планирует и ждёт того и другого, представляя, как его ожидания окажутся реальными и уложатся в его мировоззрении. Но на деле человек не правит ничем.
            Мир – это одна большая случайность. Ангелы, конечно, скажут вам, что это не случайность, а высший замысел, который непостижим, но Светоносный всегда уверял, что всё это лишь случайность, и Азазель верил ему куда больше.
            Он всегда в него верил.
            Почему, скажем, человек умирает в самый неподходящий момент? Почему происходят пожары именно там, где происходят? Почему просыпаются именно те вулканы и именно определённые волны поднимаются в бурю? Почему одни корабли в шторм лишь слегка хлестанет, а другие швырнёт на скалы? Почему в один год дождь зальёт урожай, а в другой его пощадит?
            Случайность и есть.
            Но случайность – это великая сила, и справиться с нею, постичь её всецело, невозможно.  Азазель и  вовсе подозревал, что для людского рассудка признание того, что весь мир – это одна большая случайность, которая не спит, нет, но подвижна – это слишком, и человеку не охватить  такой правды. Вот и самоуверенность людская оттуда!
            Вот и планы! Но планы и самоуверенность должны были уходить со смертью, когда от души уже не остаётся и памяти! А оказывается – нет.
            Впрочем, эта душонка первая, кому удалось пройти к Азазелю на личный приём. Другие или не попадали, или не хотели попадать по столь странному вопросу, а может быть, кого-то отпускала самоуверенность? А здесь сбой.
– Я просто хочу знать своё имя, и что значило моё тело. И ходят ли ко мне близкие. И как выглядит моя могила, – душонка тихо оправдывалась, но при этом держалась в твёрдости убеждения, что, на взгляд Азазеля, было хуже любого крика и скандала. Упрямцы – они, знаете ли, баламутят любое небо!
            Азазель это знает лучше многих.
– Ты мёртв, – напомнил Азазель, – твоя просьба – блажь. Ты здесь не потому что заслужил чего-то хорошего, ты всего лишь душа. ты недостаточно хорош для нас, но подходишь для кары Подземным Царством. Почему ты думаешь, мы должны пойти тебе на уступки и отпустить искать твоё поганое, никому не нужное тело? Ты сам не знаешь кто ты и где лежишь, ты не знаешь – оплакивает ли тебя кто-нибудь и помнит ли!
            Азазель осёкся. Ему в голову пришла мысль, что, возможно, следует удовлетворить просьбу этой душонки. В конце концов, в отличие от неё, Азазель видел всю подноготную её жизненного пути, или жизненного пути сосуда, в котором ей довелось разлагаться.
            И путь этот был в первую свою половину скучен, а во вторую отвратителен. Скучающий сосуд решил ценой других, невинных жизней, развлечь себя, раскрасить свою дорогу. Некоторых из жертв этой душонки до сих пор не опознали – что ж, даже современные людские технологии бессильны против времени и гниения плоти. Да и того раствора, которым этот человек, почему-то находясь в состоянии жизни, заливал тела.
            Нет, Азазель знал много людей. Некоторые из тех, кого презирала даже сама история, были на его службе. Да и сам Азазель очень хорошо разбирался в убийствах. Но это не мешало ему презирать убийц, творящих бесчинства ради самого бесчинства. Азазель не испытывал наслаждения, когда творил своё дело, а люди, которые попадались ему порою, явно обожали чувство псевдо-власти. Их это будоражило, возбуждало, кружило им головы…
            Азазель был далёк от этого. Во всяком случае, так ему хотелось думать о себе. А какая-то душонка, находясь при жизни в хрупком сосуде, творила смерть ради смерти. Ради власти над чужими жизнями.
            Отвращения не было. Нельзя жить с отвращением к кому-то или чему-то, если жизнь твоя длится тысячелетиями. Но было какое-то чувство брезгливости, лёгкой, но непроходящей.
– Я просто хочу знать… – душонка дрожала, боялась. Азазель явно видел и не мог не злорадствовать этому. – Мне кажется, я вижу плохие сны.
            У душ не бывает снов – любой, даже самый поганый ученик это знает. У душ бывают осколки памяти сосуда, в которых им довелось плескаться.
– Мне нужно понять, пожалуйста! – душонка, пришедшая с наглостью, наконец-то обрела смирение и даже что-то вроде мольбы.  У этих людишек частенько так. Сначала они мнят себе что лучше, сильнее и куда более реальны, чем есть на деле, а потом юлят и боятся. И смотрят ещё так – заискивающе-тошно.
            Понять? Что ж, это можно. Знавал Азазель одного мудреца при жизни, который и после смерти хотел всё понять. Так хотел, что Светоносный ему это понимание дал насколько смог, так мудрец потом молил о безумстве и забвении – понимание – это не всегда ключ, зачастую это просто куда более страшная тюрьма. Пока ты не знаешь мира, он полон чудес, но когда ты понимаешь как всё работает и от чего зависит, то чудес больше нет – есть лишь один ужас от того, как всё цинично и ненадёжно.
            Азазель ещё колебался. Переназначать душонке наказание – это смелый поступок. Конечно, никто не хватится  души какого-то смертного, да даже если и хватится, то Азазелю бояться нечего – никто всерьёз не будет беспокоиться о смертном. В самом дурном раскладе – выговор, которых у Азазеля, наверное, уже пару тысяч скопилось.
            Вопрос в другом – стоит ли тратить силы и энергию на то, чтобы проучить одну душонку, чтобы протащить через неё всю причинённую её же сосудом боль?
            Будь Азазель мудрее, он бы решил, что нет, оно того не стоит. Сколько этих душ в учетных книгах? Да половина даже не записана! Но – с другой стороны – это в некотором роде развлечение!
            Да и чисто из сострадания, которое, как бы не лгали ангелы, демонам не чуждо, Азазелю очень хотелось, чтобы эта мерзкая душонка, почивавшая в таком же мерзком сосуде плоти, испытала страдания. Какое-нибудь, но всё же умиротворение! Отмщение тем, кто ушёл раньше своего срока и мог бы жить…
– Ну хорошо, – Азазель сдался, – я помогу тебе. Ты узнаешь свою людскую жизнь, испытаешь всё пережитое и узнаешь где похоронено твоё тело. Хотя я бы на твоём месте этого бы так не выпрашивал.
            Душонка взглянула  с вернувшимся высокомерием:
– Это же моё тело! Мне надо знать где оно лежит.
            Азазель даже спорить не стал – а зачем? Надо так надо. В придачу получишь ещё и ворох воспоминаний, причём слегка улучшенных – Азазель постарается. А пока рука демона уже привычно нырнула в чёрную папку, извлекая на свет четыре листа.
– Подписывай, – велел Азазель.
            Душонка заколебалась. Людское взыграло в ней осколками уже отжитого, но неизгнанного.
– Хочешь прочитать? – Азазелю стало весело. Его всегда смешило это людское желание перехитрить бюрократию. Ту самую бюрократию, которую именно в Подземном Царстве довели до абсолюта, вывернув так, чтобы сделать её послушной и покладистой.
            Душонка явно сомневалась. Людское, доставшееся от сосуда, плескало в споре с тем страхом, что демон обидится. Наконец неуверенный кивок…
– Читай, – разрешил Азазель, и даже улыбнулся, с любопытством глядя на то, как душонка смелеет и разворачивает листы. – Здесь заявление, отказ от претензий, отказ от всех последствий и ответственности Подземного Царства, а также согласие на обработку персональных данных.
            Душонка же явно досадовала на свою самонадеянность. Листы Подземного Царства лишь выглядели обычными бумажными листами, а на деле являли собой бесконечный, нескончаемый лист, на котором проступали всё новые и новые строчки, дополнения да разного рода  примечания. Потрясающая выдумка и командная работа многих деятелей, попавших в Подземное Царство – от Антифона Афинского, который положил начало всему необъятному списку форс-мажоров, что могут обрушиться на голову «получателя» и «дарователя» услуг и Цицерона – известного баловника крансоречия, до Гуго Гроция и Мартина Лютера – знатно поработавших над дополнениями и общим содержанием.
            Эти души пытались прописать всё, что только можно было прописать, но, конечно, и их изобретательных умов не хватило бы описать всё. Спасало то, что никто всерьёз не прочитывал и не запоминал того, что прочёл, среди множащихся на твоих глазах строчках не хватило бы никакой памяти, и потом, если случалось что-то, что не было предусмотрено даже таким заковыристым способом, неучтенное тут же вносили в список.
            Душонка боролась почти четверть часа, продираясь через формулировки и строгости законов и правил, которые тут же разбавлялись цветистыми фразами об общем духе порядка и вообще – о необходимости дисциплины, но всё же сдалась.
– Где подписать? – спросила душонка.
            Азазель ткнул молча в нужные места. Вообще-то, для особо интеллектуальных и приметливых там были даже галочки, но Азазель давно понял – показать ещё раз проще и быстрее, чем разветвлённо насмехаться над внимательностью и сообразительностью подписанта.
– Итак, следующие двадцать четыре часа по времени Людского Царства, вы проведете в незримом состоянии для других, но реальном для себя. Вы увидите момент своей смерти и место своих похорон, а также прочувствуете всё, что прочувствует живое тело, – Азазель деловито прибрал бумаги и произнёс определяющую формулировку со спокойствием.
            Умолчав, конечно, о том, что живое тело – то не только тело того сосуда, это ещё и тела его жертв, последние минуты, которые сойдутся в одну минуту, в бесконечную агонию. Все, кого сосуд этой души убил, перед тем мучая, придут к нему своей болью – последними тенями, и истерзают уходящие минуты, которые покажутся слишком долгими.
            Какое же для этого основание? Страница триста шестьдесят восьмая в волшебном листе заявления и ещё – двенадцатая в отказе от претензий. Душа сама хочет пережить муки сосуда и его жертв. Какой тут спор? Вот, всё как надо – подпись и дата, а если душонка, не читавши подписала, так чьи это проблемы?
            Душонка, видимо, почуяла в спокойствии Азазеля некоторую угрозу, напряглась.
– Это…будет больно?
            Азазель пожал плечами. Боль он чувствовал иначе. И потом – у него же были сведения о жертвах и о способах убийств их, а не в целом набор ощущений так что он даже не солгал.
– И я точно увижу где лежит моё тело? – уточнила душонка. Нервность трепала её без всякой пощады.
– Увидишь, – пообещал Азазель. В отличие от душонки, он прекрасно знал, что эту душонку казнили на электрическом стуле и бросили в общую тюремную могилу. Так бывает, когда не находится родственников и близких, желающих взять на себя обязательство по похоронам и хоть как-то ещё оставить в себе связь с чудовищем, забравшим почти дюжину жизней ради самой смерти, и игры во власть.
            Душонка кивнула. Хорохорилась. По обрывкам памяти ничего и не поймёшь. Да и потом – воображение Людского Царства очень уж гибкое, они из понятных осколков могут найти три тысячи смыслов и облечь себя во что-то героическое.
            Из любопытства, перед тем, как сила и тьма взяли своё, согласно подписанному, Азазель всё же спросил:
– Есть предположения как ты закончил свою жизнь?
– О…– душонка ободрилась, – не знаю. Но мне снятся такие странные сны. Там так хорошо…там море.
            Море! Именно так этот сосуд и пытался оправдаться на суде. Он, мол, себя не помнил, внутри него расходилось море и сам он был как на волнах, убивая. Выдавал себя за сумасшедшего или пытался объяснить происходящее со своей точки зрения? Никто не стал выяснять. Общественность бурлила. Родственники убитых требовали кары. Немедля!
            И было свершено.
– Я словно корабль, и вокруг такие волны… как шторм, – душонка мечтательно взглянула на Азазеля, – наверное, при жизни я был матросом. Или нет, капитаном корабля!
            Азазель только усмехнулся и ничего не сказал, пока сила и тьма росли за спиной душонки, готовые протащить её по очень больному, полному страданий пути. Пути, на который душонка сама рвалась.
            Именно что рвалась – она и отказ от претензий подписала!
***
– Это было забавно, но я всё же нахожу это немного жестоким, – Светоносный побарабанил пальцами по столу, прикидывая как звучат его слова.
– Забавным, – подтвердил Азазель. – И, если честно, немного мстительным.
– Убитых этим не вернёшь.
            Азазель отмолчался. Он и сам знал, что не вернёшь. Да и чего он добился в целом? Просто того, что душонка, оказавшаяся снова в своём сосуде, испытала бы настоящий разрыв всех чувств от боли. Все жертвы передали последние минуты своих жизней в его владение, у всех он отнял то, чего и сам лишился. И ощутил каждое мгновение.
– Не вернёшь, – продолжил Светоносный, – и ты это знаешь. Знаешь даже лучше меня по праву карателя. И душа, вернувшись к нам…ты её видел?
            Нет, он не видел. Потому что знал, что ничего хорошего в её облике и образе не осталось и не появится уже никогда. Знал, что душа вернулась, и на этом всё. Оградил себя от правды.
– А я видел, – продолжил Светоносный, – и результат… плачевен. Даже по моим меркам.
            Азазель молчал. Он знал, что собственное желание позабавиться и отомстить душе не имело смысла. Это был порыв, подтвержденный бюрократией, защищённый даже от самого дотошного защитника, благо, душонка была мелкая, а следовательно, не могло быть у неё защитников. От того, однако, возникал и креп иной вопрос – а стоило ли размениваться и проводить столько сил и тратить время на душонку?
            Не на душу даже!
– Душа не несёт полной ответственности за действия тела, – Светоносный никогда не кричал, но в его тоне скользил холод недовольства и даже разочарования, словно Азазель показал себя неразумным вопреки всем прогнозам самого Светоносного. Хотя…кто скажет, что было иначе?
            Даже сам Азазель не мог сказать.
– Есть ещё воспитание, жизненные условия, окружение, физиология, в конце концов! Помнишь, мы хотели судить зомби за то, что он сожрал нужного человечка? и к чему пришли? К тому, что налетели на собственные законы и размышления о том, что плоть отвечает лишь наполовину за действия тела. Пришлось искать призрак этого живого трупа, чтобы их соединить и покарать. Впрочем, пока нашли и соединили уже даже нервы остыли – столько возни! – Светоносный усмехнулся, вспоминая то дело, для него самого весёлое, а для Азазеля, которому не посчастливилось попасть в присяжные, до ужаса тоскливое и долгое.
            Тогда заседания переносили откладывали, выступали всё новые и новые призраки и вурдалаки, свидетельствуя о том, что зомби не может отвечать всецело за поступки тела. Это инстинкт! И пришить к инстинкту убийство не получится.
            Откровенно говоря, получилось бы, если бы кто-нибудь задался целью. Но целью никто не задался. Это было лишь интересным делом, не более, хотя человечек, пущенный зомби на обед и ужин, был и правда нужен Подземному.
– Казнить душу за грехи тела неправильно, – продолжал Светоносный. Он внимательно смотрел на Азазеля, выгадывая без труда в нём его мысли. – Мы поэтому и отказались от большей части наказаний. Негуманно. Зачем варить души в котлах веками, когда тело уже три раза сгнило и четыре раза стало перегноем? Зачем морозить грешников в ледяных озерах, когда они грешники лишь с позиции полновесного рассмотрения? Вот когда в их душе шла муть, и именно душу мы признавали ответчиком…
            Светоносный остановился, покачал головой:
– Сам знаешь – совокупность факторов, не более. Душа не ответчик в этом случае.
– Да знаю, – согласился Азазель, – не думай, что не знаю.
– Тогда зачем?
            Ради этого вопроса он и пришёл. Мог, конечно, и вызвать Азазеля к себе, мог и через пространство к нему дотянуться, но с друзьями, тем более, с самыми верными, кажется, так не поступают.
            Зачем? Захотелось!
            Демону положено играть на струнах собственной тёмной души. Не положено отчитываться за каждое желание. Они – хаос, смута… так кажется обывателю со стороны. Обывателю, который не знает, что хаос – это просто другой порядок вещей, а тьма не терпит разгильдяйства.
            Так что дело не в «захотелось». Вернее, не в одном только «захотелось!»
            Зачем? Ради мести. Но кому мстит Азазель? Да и за что ему мстить? Кому? У него одна скорбь – по небу, но тут только самого себя обвинять. Можно, конечно, попробовать обвинить Светоносного, но так поступит только идиот.
            А Азазель к идиотам себя не относил. Его относили, бывало, да. Но он себя? Ни за что!
            Так зачем?
            Шаг за шагом во тьму, но не в ту, что дала приют, а в ту, что выросла внутри его собственной души… шаг за шагом ради страшного ответа, не Светоносному, нет, а себе.
            Зачем? Зачем мстить душе, которая не может полностью отвечать за действия своего сосуда?
– Размяк…– тихо сказал Азазель, – я просто размяк. Мне было нужно сделать хоть что-то, что-то страшное. Я больше не тот демон, каким был в самом начале. Я начал испытывать сострадание к смертным и, кажется, к Небесным тоже. это же никуда не годится. И всё отчётливее я скучаю по небу. А я демон! Мне путь на небо закрыт!
            Светоносный молчал, пробуя откровенность соратника на вкус. Затем вздохнул:
– Я скажу тебе то, что не знает ещё до конца ни один демон. Да и никто не знает. Подозреваю, что в курсе только я да Володыка. У нас обоих кризис в наших царствах. Мы видим рутину. Мы видим тоску и ненависть наших приспешников. и это означает только одно – конец мира, тот самый апокалипсис, второе пришествие – это наш любимый исход, лучший исход. Нам просто необходима война, чтобы вырваться из духоты, которую создали наши мирные века.
            Азазель молчал. Вылетели из мыслей его рассуждения о собственном «зачем» и всё другое – осталось лишь дурное предчувствие. Апокалипсис! Конец бытия. Конец духоты. Конец и ему, и Светоносному…
            Разве не так?
– Может и нет, – улыбнулся Светоносный. – Ни я, ни Володыка не знаем. Но война будет. и вс, что я прошу тебя сделать, мой друг, продержаться до неё…
            Он замолчал, раздумывая, стоит ли говорить решительное, но всё же решил что стоит:
– Три недели.
            Азазеля чуть из кресла не снесло. Три недели? Три людских недели? Почему три? Он не знал выкрикнул ли все эти вопросы или Светоносный прочёл всё, что ему было нужно, сам, но ответ последовал незамедлительно и был полон спокойствия:
– Миссия грядёт. Новый.
– А…но…как?
– Мне нравится твоё согласие, – рассмеялся Светоносный и посерьёзнел: – познакомить тебя с ним? он ещё не знает о себе до конца, мечется между безумием и паникой. Ну и долгом. Но мы наблюдаем. Так что? Познакомить?
            Азазель растерялся окончательно, но Светоносный оказался предупредителен:
– Правда, я могу познакомить тебя только с его телом. Душой занимается Володыка. Мы соединим их позже. Так что? Пойдём?
Примечание: Апокалипсис грянет примерно во второй половине июля
(Рассказ принадлежит к вселенной рассказов о трёх царствах: Небесном, Подземном и Людском. На сегодня готов один сборник «Их обугленные крылья – 1», в процессе – бесконечном процессе, так как некогда собирать – второй. Все рассказы в свободном доступе в сети)
 
 
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0541429

от Вчера в 21:30

[Скрыть] Регистрационный номер 0541429 выдан для произведения: – Да зачем тебе? – Азазель никак не мог взять в толк. Не из вредности так он спрашивал, нет. Это был тот случай, когда он и правда не понимал.
– Ну как же! – душонка, мельтеша перед ним, всерьёз негодовала. На взгляд души – вопрос был закономерный и очень простой. – Там же где-то моё тело!
– Да, но где? – поинтересовался Азазель. – Ты разве знаешь?
            Вопрос душонку, однако, не смутил. Крепкая попалась, упрямая.
– Нет, не знаю. Но я найду!
            Азазель пожал плечами. Для него это не имело смысла. Жизнь людская – смертная, простая жизнь – что это как не заблуждение? Человек думает, что управляет всеми событиями на свете, он планирует и ждёт того и другого, представляя, как его ожидания окажутся реальными и уложатся в его мировоззрении. Но на деле человек не правит ничем.
            Мир – это одна большая случайность. Ангелы, конечно, скажут вам, что это не случайность, а высший замысел, который непостижим, но Светоносный всегда уверял, что всё это лишь случайность, и Азазель верил ему куда больше.
            Он всегда в него верил.
            Почему, скажем, человек умирает в самый неподходящий момент? Почему происходят пожары именно там, где происходят? Почему просыпаются именно те вулканы и именно определённые волны поднимаются в бурю? Почему одни корабли в шторм лишь слегка хлестанет, а другие швырнёт на скалы? Почему в один год дождь зальёт урожай, а в другой его пощадит?
            Случайность и есть.
            Но случайность – это великая сила, и справиться с нею, постичь её всецело, невозможно.  Азазель и  вовсе подозревал, что для людского рассудка признание того, что весь мир – это одна большая случайность, которая не спит, нет, но подвижна – это слишком, и человеку не охватить  такой правды. Вот и самоуверенность людская оттуда!
            Вот и планы! Но планы и самоуверенность должны были уходить со смертью, когда от души уже не остаётся и памяти! А оказывается – нет.
            Впрочем, эта душонка первая, кому удалось пройти к Азазелю на личный приём. Другие или не попадали, или не хотели попадать по столь странному вопросу, а может быть, кого-то отпускала самоуверенность? А здесь сбой.
– Я просто хочу знать своё имя, и что значило моё тело. И ходят ли ко мне близкие. И как выглядит моя могила, – душонка тихо оправдывалась, но при этом держалась в твёрдости убеждения, что, на взгляд Азазеля, было хуже любого крика и скандала. Упрямцы – они, знаете ли, баламутят любое небо!
            Азазель это знает лучше многих.
– Ты мёртв, – напомнил Азазель, – твоя просьба – блажь. Ты здесь не потому что заслужил чего-то хорошего, ты всего лишь душа. ты недостаточно хорош для нас, но подходишь для кары Подземным Царством. Почему ты думаешь, мы должны пойти тебе на уступки и отпустить искать твоё поганое, никому не нужное тело? Ты сам не знаешь кто ты и где лежишь, ты не знаешь – оплакивает ли тебя кто-нибудь и помнит ли!
            Азазель осёкся. Ему в голову пришла мысль, что, возможно, следует удовлетворить просьбу этой душонки. В конце концов, в отличие от неё, Азазель видел всю подноготную её жизненного пути, или жизненного пути сосуда, в котором ей довелось разлагаться.
            И путь этот был в первую свою половину скучен, а во вторую отвратителен. Скучающий сосуд решил ценой других, невинных жизней, развлечь себя, раскрасить свою дорогу. Некоторых из жертв этой душонки до сих пор не опознали – что ж, даже современные людские технологии бессильны против времени и гниения плоти. Да и того раствора, которым этот человек, почему-то находясь в состоянии жизни, заливал тела.
            Нет, Азазель знал много людей. Некоторые из тех, кого презирала даже сама история, были на его службе. Да и сам Азазель очень хорошо разбирался в убийствах. Но это не мешало ему презирать убийц, творящих бесчинства ради самого бесчинства. Азазель не испытывал наслаждения, когда творил своё дело, а люди, которые попадались ему порою, явно обожали чувство псевдо-власти. Их это будоражило, возбуждало, кружило им головы…
            Азазель был далёк от этого. Во всяком случае, так ему хотелось думать о себе. А какая-то душонка, находясь при жизни в хрупком сосуде, творила смерть ради смерти. Ради власти над чужими жизнями.
            Отвращения не было. Нельзя жить с отвращением к кому-то или чему-то, если жизнь твоя длится тысячелетиями. Но было какое-то чувство брезгливости, лёгкой, но непроходящей.
– Я просто хочу знать… – душонка дрожала, боялась. Азазель явно видел и не мог не злорадствовать этому. – Мне кажется, я вижу плохие сны.
            У душ не бывает снов – любой, даже самый поганый ученик это знает. У душ бывают осколки памяти сосуда, в которых им довелось плескаться.
– Мне нужно понять, пожалуйста! – душонка, пришедшая с наглостью, наконец-то обрела смирение и даже что-то вроде мольбы.  У этих людишек частенько так. Сначала они мнят себе что лучше, сильнее и куда более реальны, чем есть на деле, а потом юлят и боятся. И смотрят ещё так – заискивающе-тошно.
            Понять? Что ж, это можно. Знавал Азазель одного мудреца при жизни, который и после смерти хотел всё понять. Так хотел, что Светоносный ему это понимание дал насколько смог, так мудрец потом молил о безумстве и забвении – понимание – это не всегда ключ, зачастую это просто куда более страшная тюрьма. Пока ты не знаешь мира, он полон чудес, но когда ты понимаешь как всё работает и от чего зависит, то чудес больше нет – есть лишь один ужас от того, как всё цинично и ненадёжно.
            Азазель ещё колебался. Переназначать душонке наказание – это смелый поступок. Конечно, никто не хватится  души какого-то смертного, да даже если и хватится, то Азазелю бояться нечего – никто всерьёз не будет беспокоиться о смертном. В самом дурном раскладе – выговор, которых у Азазеля, наверное, уже пару тысяч скопилось.
            Вопрос в другом – стоит ли тратить силы и энергию на то, чтобы проучить одну душонку, чтобы протащить через неё всю причинённую её же сосудом боль?
            Будь Азазель мудрее, он бы решил, что нет, оно того не стоит. Сколько этих душ в учетных книгах? Да половина даже не записана! Но – с другой стороны – это в некотором роде развлечение!
            Да и чисто из сострадания, которое, как бы не лгали ангелы, демонам не чуждо, Азазелю очень хотелось, чтобы эта мерзкая душонка, почивавшая в таком же мерзком сосуде плоти, испытала страдания. Какое-нибудь, но всё же умиротворение! Отмщение тем, кто ушёл раньше своего срока и мог бы жить…
– Ну хорошо, – Азазель сдался, – я помогу тебе. Ты узнаешь свою людскую жизнь, испытаешь всё пережитое и узнаешь где похоронено твоё тело. Хотя я бы на твоём месте этого бы так не выпрашивал.
            Душонка взглянула  с вернувшимся высокомерием:
– Это же моё тело! Мне надо знать где оно лежит.
            Азазель даже спорить не стал – а зачем? Надо так надо. В придачу получишь ещё и ворох воспоминаний, причём слегка улучшенных – Азазель постарается. А пока рука демона уже привычно нырнула в чёрную папку, извлекая на свет четыре листа.
– Подписывай, – велел Азазель.
            Душонка заколебалась. Людское взыграло в ней осколками уже отжитого, но неизгнанного.
– Хочешь прочитать? – Азазелю стало весело. Его всегда смешило это людское желание перехитрить бюрократию. Ту самую бюрократию, которую именно в Подземном Царстве довели до абсолюта, вывернув так, чтобы сделать её послушной и покладистой.
            Душонка явно сомневалась. Людское, доставшееся от сосуда, плескало в споре с тем страхом, что демон обидится. Наконец неуверенный кивок…
– Читай, – разрешил Азазель, и даже улыбнулся, с любопытством глядя на то, как душонка смелеет и разворачивает листы. – Здесь заявление, отказ от претензий, отказ от всех последствий и ответственности Подземного Царства, а также согласие на обработку персональных данных.
            Душонка же явно досадовала на свою самонадеянность. Листы Подземного Царства лишь выглядели обычными бумажными листами, а на деле являли собой бесконечный, нескончаемый лист, на котором проступали всё новые и новые строчки, дополнения да разного рода  примечания. Потрясающая выдумка и командная работа многих деятелей, попавших в Подземное Царство – от Антифона Афинского, который положил начало всему необъятному списку форс-мажоров, что могут обрушиться на голову «получателя» и «дарователя» услуг и Цицерона – известного баловника крансоречия, до Гуго Гроция и Мартина Лютера – знатно поработавших над дополнениями и общим содержанием.
            Эти души пытались прописать всё, что только можно было прописать, но, конечно, и их изобретательных умов не хватило бы описать всё. Спасало то, что никто всерьёз не прочитывал и не запоминал того, что прочёл, среди множащихся на твоих глазах строчках не хватило бы никакой памяти, и потом, если случалось что-то, что не было предусмотрено даже таким заковыристым способом, неучтенное тут же вносили в список.
            Душонка боролась почти четверть часа, продираясь через формулировки и строгости законов и правил, которые тут же разбавлялись цветистыми фразами об общем духе порядка и вообще – о необходимости дисциплины, но всё же сдалась.
– Где подписать? – спросила душонка.
            Азазель ткнул молча в нужные места. Вообще-то, для особо интеллектуальных и приметливых там были даже галочки, но Азазель давно понял – показать ещё раз проще и быстрее, чем разветвлённо насмехаться над внимательностью и сообразительностью подписанта.
– Итак, следующие двадцать четыре часа по времени Людского Царства, вы проведете в незримом состоянии для других, но реальном для себя. Вы увидите момент своей смерти и место своих похорон, а также прочувствуете всё, что прочувствует живое тело, – Азазель деловито прибрал бумаги и произнёс определяющую формулировку со спокойствием.
            Умолчав, конечно, о том, что живое тело – то не только тело того сосуда, это ещё и тела его жертв, последние минуты, которые сойдутся в одну минуту, в бесконечную агонию. Все, кого сосуд этой души убил, перед тем мучая, придут к нему своей болью – последними тенями, и истерзают уходящие минуты, которые покажутся слишком долгими.
            Какое же для этого основание? Страница триста шестьдесят восьмая в волшебном листе заявления и ещё – двенадцатая в отказе от претензий. Душа сама хочет пережить муки сосуда и его жертв. Какой тут спор? Вот, всё как надо – подпись и дата, а если душонка, не читавши подписала, так чьи это проблемы?
            Душонка, видимо, почуяла в спокойствии Азазеля некоторую угрозу, напряглась.
– Это…будет больно?
            Азазель пожал плечами. Боль он чувствовал иначе. И потом – у него же были сведения о жертвах и о способах убийств их, а не в целом набор ощущений так что он даже не солгал.
– И я точно увижу где лежит моё тело? – уточнила душонка. Нервность трепала её без всякой пощады.
– Увидишь, – пообещал Азазель. В отличие от душонки, он прекрасно знал, что эту душонку казнили на электрическом стуле и бросили в общую тюремную могилу. Так бывает, когда не находится родственников и близких, желающих взять на себя обязательство по похоронам и хоть как-то ещё оставить в себе связь с чудовищем, забравшим почти дюжину жизней ради самой смерти, и игры во власть.
            Душонка кивнула. Хорохорилась. По обрывкам памяти ничего и не поймёшь. Да и потом – воображение Людского Царства очень уж гибкое, они из понятных осколков могут найти три тысячи смыслов и облечь себя во что-то героическое.
            Из любопытства, перед тем, как сила и тьма взяли своё, согласно подписанному, Азазель всё же спросил:
– Есть предположения как ты закончил свою жизнь?
– О…– душонка ободрилась, – не знаю. Но мне снятся такие странные сны. Там так хорошо…там море.
            Море! Именно так этот сосуд и пытался оправдаться на суде. Он, мол, себя не помнил, внутри него расходилось море и сам он был как на волнах, убивая. Выдавал себя за сумасшедшего или пытался объяснить происходящее со своей точки зрения? Никто не стал выяснять. Общественность бурлила. Родственники убитых требовали кары. Немедля!
            И было свершено.
– Я словно корабль, и вокруг такие волны… как шторм, – душонка мечтательно взглянула на Азазеля, – наверное, при жизни я был матросом. Или нет, капитаном корабля!
            Азазель только усмехнулся и ничего не сказал, пока сила и тьма росли за спиной душонки, готовые протащить её по очень больному, полному страданий пути. Пути, на который душонка сама рвалась.
            Именно что рвалась – она и отказ от претензий подписала!
***
– Это было забавно, но я всё же нахожу это немного жестоким, – Светоносный побарабанил пальцами по столу, прикидывая как звучат его слова.
– Забавным, – подтвердил Азазель. – И, если честно, немного мстительным.
– Убитых этим не вернёшь.
            Азазель отмолчался. Он и сам знал, что не вернёшь. Да и чего он добился в целом? Просто того, что душонка, оказавшаяся снова в своём сосуде, испытала бы настоящий разрыв всех чувств от боли. Все жертвы передали последние минуты своих жизней в его владение, у всех он отнял то, чего и сам лишился. И ощутил каждое мгновение.
– Не вернёшь, – продолжил Светоносный, – и ты это знаешь. Знаешь даже лучше меня по праву карателя. И душа, вернувшись к нам…ты её видел?
            Нет, он не видел. Потому что знал, что ничего хорошего в её облике и образе не осталось и не появится уже никогда. Знал, что душа вернулась, и на этом всё. Оградил себя от правды.
– А я видел, – продолжил Светоносный, – и результат… плачевен. Даже по моим меркам.
            Азазель молчал. Он знал, что собственное желание позабавиться и отомстить душе не имело смысла. Это был порыв, подтвержденный бюрократией, защищённый даже от самого дотошного защитника, благо, душонка была мелкая, а следовательно, не могло быть у неё защитников. От того, однако, возникал и креп иной вопрос – а стоило ли размениваться и проводить столько сил и тратить время на душонку?
            Не на душу даже!
– Душа не несёт полной ответственности за действия тела, – Светоносный никогда не кричал, но в его тоне скользил холод недовольства и даже разочарования, словно Азазель показал себя неразумным вопреки всем прогнозам самого Светоносного. Хотя…кто скажет, что было иначе?
            Даже сам Азазель не мог сказать.
– Есть ещё воспитание, жизненные условия, окружение, физиология, в конце концов! Помнишь, мы хотели судить зомби за то, что он сожрал нужного человечка? и к чему пришли? К тому, что налетели на собственные законы и размышления о том, что плоть отвечает лишь наполовину за действия тела. Пришлось искать призрак этого живого трупа, чтобы их соединить и покарать. Впрочем, пока нашли и соединили уже даже нервы остыли – столько возни! – Светоносный усмехнулся, вспоминая то дело, для него самого весёлое, а для Азазеля, которому не посчастливилось попасть в присяжные, до ужаса тоскливое и долгое.
            Тогда заседания переносили откладывали, выступали всё новые и новые призраки и вурдалаки, свидетельствуя о том, что зомби не может отвечать всецело за поступки тела. Это инстинкт! И пришить к инстинкту убийство не получится.
            Откровенно говоря, получилось бы, если бы кто-нибудь задался целью. Но целью никто не задался. Это было лишь интересным делом, не более, хотя человечек, пущенный зомби на обед и ужин, был и правда нужен Подземному.
– Казнить душу за грехи тела неправильно, – продолжал Светоносный. Он внимательно смотрел на Азазеля, выгадывая без труда в нём его мысли. – Мы поэтому и отказались от большей части наказаний. Негуманно. Зачем варить души в котлах веками, когда тело уже три раза сгнило и четыре раза стало перегноем? Зачем морозить грешников в ледяных озерах, когда они грешники лишь с позиции полновесного рассмотрения? Вот когда в их душе шла муть, и именно душу мы признавали ответчиком…
            Светоносный остановился, покачал головой:
– Сам знаешь – совокупность факторов, не более. Душа не ответчик в этом случае.
– Да знаю, – согласился Азазель, – не думай, что не знаю.
– Тогда зачем?
            Ради этого вопроса он и пришёл. Мог, конечно, и вызвать Азазеля к себе, мог и через пространство к нему дотянуться, но с друзьями, тем более, с самыми верными, кажется, так не поступают.
            Зачем? Захотелось!
            Демону положено играть на струнах собственной тёмной души. Не положено отчитываться за каждое желание. Они – хаос, смута… так кажется обывателю со стороны. Обывателю, который не знает, что хаос – это просто другой порядок вещей, а тьма не терпит разгильдяйства.
            Так что дело не в «захотелось». Вернее, не в одном только «захотелось!»
            Зачем? Ради мести. Но кому мстит Азазель? Да и за что ему мстить? Кому? У него одна скорбь – по небу, но тут только самого себя обвинять. Можно, конечно, попробовать обвинить Светоносного, но так поступит только идиот.
            А Азазель к идиотам себя не относил. Его относили, бывало, да. Но он себя? Ни за что!
            Так зачем?
            Шаг за шагом во тьму, но не в ту, что дала приют, а в ту, что выросла внутри его собственной души… шаг за шагом ради страшного ответа, не Светоносному, нет, а себе.
            Зачем? Зачем мстить душе, которая не может полностью отвечать за действия своего сосуда?
– Размяк…– тихо сказал Азазель, – я просто размяк. Мне было нужно сделать хоть что-то, что-то страшное. Я больше не тот демон, каким был в самом начале. Я начал испытывать сострадание к смертным и, кажется, к Небесным тоже. это же никуда не годится. И всё отчётливее я скучаю по небу. А я демон! Мне путь на небо закрыт!
            Светоносный молчал, пробуя откровенность соратника на вкус. Затем вздохнул:
– Я скажу тебе то, что не знает ещё до конца ни один демон. Да и никто не знает. Подозреваю, что в курсе только я да Володыка. У нас обоих кризис в наших царствах. Мы видим рутину. Мы видим тоску и ненависть наших приспешников. и это означает только одно – конец мира, тот самый апокалипсис, второе пришествие – это наш любимый исход, лучший исход. Нам просто необходима война, чтобы вырваться из духоты, которую создали наши мирные века.
            Азазель молчал. Вылетели из мыслей его рассуждения о собственном «зачем» и всё другое – осталось лишь дурное предчувствие. Апокалипсис! Конец бытия. Конец духоты. Конец и ему, и Светоносному…
            Разве не так?
– Может и нет, – улыбнулся Светоносный. – Ни я, ни Володыка не знаем. Но война будет. и вс, что я прошу тебя сделать, мой друг, продержаться до неё…
            Он замолчал, раздумывая, стоит ли говорить решительное, но всё же решил что стоит:
– Три недели.
            Азазеля чуть из кресла не снесло. Три недели? Три людских недели? Почему три? Он не знал выкрикнул ли все эти вопросы или Светоносный прочёл всё, что ему было нужно, сам, но ответ последовал незамедлительно и был полон спокойствия:
– Миссия грядёт. Новый.
– А…но…как?
– Мне нравится твоё согласие, – рассмеялся Светоносный и посерьёзнел: – познакомить тебя с ним? он ещё не знает о себе до конца, мечется между безумием и паникой. Ну и долгом. Но мы наблюдаем. Так что? Познакомить?
            Азазель растерялся окончательно, но Светоносный оказался предупредителен:
– Правда, я могу познакомить тебя только с его телом. Душой занимается Володыка. Мы соединим их позже. Так что? Пойдём?
Примечание: Апокалипсис грянет примерно во второй половине июля
(Рассказ принадлежит к вселенной рассказов о трёх царствах: Небесном, Подземном и Людском. На сегодня готов один сборник «Их обугленные крылья – 1», в процессе – бесконечном процессе, так как некогда собирать – второй. Все рассказы в свободном доступе в сети)
 
 
 

 

Заговор (*)

Рука Бога