Помочь сайту
Поздравления
Двор
16 мая 2017 -
Владимир Юрков
Двор
Отмечу некоторые характерные моменты дворовой жизни тех времен.
Старики и домино
Конечно, сейчас я понимаю, что не такие они уж были и старики, но мне тогда они казались даже не то, чтобы старыми, а очень и очень древними. Живая история! Ведь многие из них носили орденские колодки, а некоторые, самые пижонистые, даже медали и ордена, служа мишенью острот и насмешек со стороны старушек, видимо, потерявших своих родных на фронте ─ память о прошедшей войне все еще была жива. И хоть завершилась она всего-то двадцать лет назад, мне, в мои пять лет, это казалось так давно, ну так давно, ну как до Луны!
Запомнились Дни Победы, которые начали отмечать как раз, как только мы переехали на новую квартиру в 1965 году. Мать утверждала, что с 1949 года День Победы отменили как выходной день, поскольку два праздника 1 и 9 мая шли практически подряд и народ сильно упивался. Но, я уверен, в отмене выходного была совсем иная причина – веселились и пили только выжившие и их родственники. Остальные, чьи мужья, отцы, братья и сыновья не вернулись с фронта, на веселье возвратившихся глядели исподлобья. Женам и, особенно, матерям было больно видеть, как пьют и веселятся те, кто живет за ТОГО ПАРНЯ, за ИХ, погибшего, ПАРНЯ. Это потом, во времена Маразма, подобное, стали возводить чуть ли не в заслугу1. А тогда случались и довольно серьезные стычки. Этих людей можно понять, одним все – и жизнь, и веселье, и ордена, и продуктовые наборы к празднику, другим же только – страдания и смерть. Обидно…
Брежнев возродил праздник, когда уже страсти поулеглись, многие из вернувшихся померли, родственники не вернувшихся тоже попомирали - скажем так – счет сравнялся.
В этот день, во дворе за столиком собирались ветераны с водкой и закуской, а нас детей, особенно, во время минуты молчания, утаскивали домой, или затыкали рты, чтобы мы не шумели.
Помню ─ «Тише-тише, Минута Молчания!» и мамкину руку, прижимающую меня лицом к себе, чтобы я замолчал. Минута молчания соблюдалась свято. Останавливались троллейбусы и автобусы, редкие автомобили, замирали магазины. Не знаю как это было в других районах, но в нашем 80 квартале Хорошево-Мневников было именно так. А вот буквально через пять лет таких Дней Победы я уже не видел, да и ветеранами резко поубавилось2. Поумирали старики.
Ну а те, которые были еще живы, скучая в ожидании смерти, резались в домино. Вообще, в годы моего детства, домино было очень популярной игрой. Ведь на зоне его, как и шахматы с шашками, не запрещали, а сколько людей перебывало в сталинских лагерях, и до войны, и после нее. Многие играющие одергивали рукава рубашек, чтобы те, не обнажали наколок на руках.
Доминошные столики стояли за пределами двора, один по средней линии двора у забора детского сада, второй – неподалеку за 3 корпусом. Как говорится, - в условиях прямой видимости. И на обоих столах целый день стучали костяшками. Страсти разгорались нешуточные. Порою неслись крики «рыба!», «кончил!», «на бабушке Алене!», а иной раз и более крепкие выражения, из-за которых, женщины не разрешали доминошникам играть во дворе. Из них мне хорошо запомнился только один дед, которого старики звали, то ли «председатель», то ли «управдом» ─худощавый сухой старикан, с военной выправкой, невысокого роста, чуть-чуть согбенный и всегда опрятно одетый в один и тот же темный костюм с тремя рядами колодок. Не знаю почему его так называли, может так переиначивалось блатное слово «смотрящий», а может быть он в старом доме действительно был когда-то управдомом. Не знаю, не знаю, но все мы, мальцы, отчего-то его очень сильно боялись. Хотя не припомню ни одного раза, когда бы он нас шугал или ругался на нас. Да вообще - обратил бы на нас хоть какое-то внимание. Его воинское звание также неясно, ибо китель с погонами он никогда не надевал, да и игруны никогда по званию к нему не обращались.
Кстати, вот еще одна примета того времени - воинские звания вместо имен. Сказывалась прошедшая война. Помнятся фразы: «Вам мат, товарищ капитан!» или «А вот вы и катом, гвардии сержант!». Хотя держались в рамках приличий и «Козел, товарищ полковник, никто никогда, даже выпимши, не говорил». Уважали!
Во дворе
Во дворе были две песочницы ─ одна в середине двора, другая ближе к детским садам и площадка для сушки белья, расположенная ближе к моему подъезду, которая почти никогда не пустовала. Мне это хорошо запомнилось, поскольку она была главным препятствием для наших игр. Женщины постоянно опасались, что мы, либо свалим, либо запачкаем их белье. Вокруг нее, напротив нашего подъезда, росли кусты, которые нам казались очень большими. Играя в прятки, мы зарывались в них целиком. А буквально через семь-восемь лет этот кустик стал казаться таким маленьким, что подумалось будто бы он засыхает, но это было не так ─ просто я вырос.
Дорожки, ведущие к дому, были обсажены каким-то мелким колючим кустарником с темно-фиолетовыми, почти черными листочками, название которого я не знаю и по сей день, под которым росли очень темные вяжущие ягоды, которые мы называли «волчьими», но, несмотря на это, ели за обе щеки и не помирали. Этот терпкий горьковатый вяжущий вкус запомнился мне на всю жизнь, но больше таких ягод я не ел никогда. Может быть оттого, что их поблизости нигде нет, а может быть потому, что детство не вернуть. Вопрос?
Я написал предыдущий абзац в 2006 году, а в 2011 неожиданно выяснилось – что этот кустарник - барбарис! Правда – барбарис Тунберга (Berberis thunbergii). привезенный когда-то давно из Японии, причем его самый миниатюрный сорт Atropurpurea Nana – вырастающий не выше 50 сантиметров и образующий низенькую живую ограду. В описании этого сорта подчеркивается, что плоды его несъедобны из-за горечи. Да что нам эта горечь! Ели! Дети, особенно голодные до фруктов, все съедят!
А дело было так – я в очередной раз спросил у матери – какой кустарник рос у нас во дворе? Припомни? Неожиданно она ответила – барбарис – я его собирала и ела. Я начал объяснять, что имею в виду не те раскидистые кусты, которые росли посреди газона, а живую изгородь вдоль дорожек… и, в тоже самое время, автоматически, запустил поиск барбарисов, как декоративных кустарников в Интернете. Каково же было мое изумление, когда на сайте http://www.greeninfo.ru/decor_trees/berberis.html/Article/_/aID/3208
я увидел фотографию искомого кустарника! Эти листики я не мог перепутать! Победа! 35 лет поисков закончились!
Общий вид
Berberis thunbergii
Atropurpurea Nana
листики
На середине дорожек, которые шли от наших корпусов (2 и 3) к девятиэтажным «Овощам-Фруктам» и «Радуге» стояли деревянные беседки, фотографий которых я нигде не нашел, поэтому опишу их. Высокие, восьмиугольные в плане, где в каждом углу был опорный столб, с остроконечной крышей, загороженные высоким (наверное метр двадцать) штакетником с перилами с семи сторон. С восьмой был вход. Вдоль штакетника тянулись лентой скамейки. Крыша поддерживалась раскосами, на которых мы любили висеть и частенько срывались оттуда. Днем там играли дети, а по вечерам собирались «старшие» парни с девчонками. Когда просто гомонили, когда обнимались, а иногда горланили песни под гитару, хотя песни и гитара в то время были большой редкостью. Это не наше поколение!
Примечательно, что вокруг беседки у 3 корпуса постоянно было мокро, даже в середине лета, а осенью вообще - земля хлюпала под ногами. Мы называли этот участок от беседки до помойки, где даже не росла трава,«болотом». Оно охватывало со всех сторон беседку, заходя немного за дорожку, отчего асфальт на ней вечно коробился, и сужалось к помойке, сходя у ее стен на нет, напоминая гигантскую стрелку, что хорошо было заметно из окна. Источник что ли там был или канализация протекала ─ не ведомо. Сырость, уменьшаясь с каждым годом, сохранялась лет семь.
А вот когда сгнили беседки и их снесли - не помню.. Помню, что их каждый год ремонтировали. Я не раз видел это из окна. Строгали новые доски, которые буквально через пару месяцев опять трескались и разваливались, прибивали, красили. Лучше от этого не становилось, но работали...
Как-то раз, мы с Колькой бомбардировали куриными яйцами дорожку под балконом. Не помню, как додумались - наверное все же насмотрелись фильмов про войну, где постоянно, то бомбили, то стреляли. На кухне лежала коробка с яйцами, а мать ушла куда-то из дома. Яйца красочно взрывались, ударяясь об асфальт, и оставляли на нем желто-белый след. Учитывая, что дело было летом, можно представить какая пошла вонь после этой бомбардировки буквально через час. Кончилось все тем, что мать заставила меня мыть асфальт с мылом. Хотя, я, как всегда, отлынивал и ей пришлось самой выполнить большую часть работы. А Колька, подлец, втихаря смотался и в своем участии не сознался. Урок пошел мне впрок и подобное я повторил только лишь в 7 классе (считай через 10 лет) с балкона Валерки Авдошина по Гальке Царьковой и Светке Давыдовой. Но об этом будет рассказ в следующей книге.
Однажды осенью, в кустах за нашим домом, когда мы собирали какие-то ягоды, Кольку Пилясова тяпнул огромный паук-крестовик – мохнатый, падла, с огромным белым крестом на спине. Колька решил, что помрет и побоялся идти домой – «ругать будут», поэтому собрался помирать в кустах. Помирал час, помирал два, пока за нами не пришла тетя Люся (колькина мама) и не отвела домой. Укус распух, но дальше дело не пошло и Колька остался жив. Ругать его, конечно, никто не стал, но и к врачу не повели. Так - ковырнул отец ножичком, прижег каленым гвоздем и залил йодом - что еще надо, тем более, ребенку.
Хотя вот эта его дурацкая позиция ─ «боюсь, ругать будут», доведет его, буквально через три года, до воспаления легких и астмы. Когда он, промокнув, бегая по лужам, не пошел домой, а обсыхал на улице, стоя на ветродуе. Сам я этого не видел - слыщал с его слов. Мы тогда уже учились и завидовали Кольке - воспаление легких - долго в школу не ходить. Счастливец! А когда у него открылась астма, он вообще стал Королем! Ведь в качестве лекарства ему прописали... травяные лечебные папиросы «астматол», которыми он здоровски затягивался
Мы ему завидовали ─ курит, сука!
А зря - туда входит одна дурь - дурман, белена, красавка.
Как-то, обманув Кольку, мы украли у него эти папиросы. Лучше бы этого не делали. Курить их, как любой наркотик, надо медленно, смачно, а мы затянулись по-полной. Запах был приятный, травяной, трудно поддающийся описанию. Зато состояние наше было отвратительное - нас качало, поскольку кружилась голова, в глазах туманилось, уши слышали, как через густую вату. Ноги не то, чтобы не слушались, а шли как бы отдельно от тела. Слава богу, живы остались, но блевали потом весь вечер. Родители стояли на ушах...
Колька и его родители получили горяченьких от наших родителей за то, что не спрятали опасный препарат. Но как часто это бывает - пошумели денек, может другой и за будничными заботами забыли. Колька покуривал свой астматол, в одиночку, в компанию к нему, после проблевона, никто не навязывался. А мы же экспериментировали с прелыми листьями, промокашкой и старыми газетами, а потом начали тырить сигареты у ильюшкиного отца.
Но, заглядывая в будущее, отмечу, что Колька с дури так и не слезет. Когда он вернется из армии, я у него обнаружу чинарики с марихуаной, хотя, в конце-концов, он все-таки сопьется и умрет именно от пьянства. Но кто знает, может астматол инициировал все это? Фиг разберет!
Телефоны
Еще одна характернейшая примета того времени ─ телефонная будка, стоявшая во дворе у 1 подъезда 3 корпуса (то есть того, в котором я буду жить с 1967 года). Я помню как в нее вначале выстраивались длинные очереди и хвост тянулся до нашего тогдашнего подъезда, то есть - через весь двор. Трепаться долго не давали и чуть что, начинали стучать семишниками (двухкопеечная монета) по стеклу. К 1970 году, когда мы уже жили в этом подъезде, очередей почти не стало, хотя, несмотря на это, телефонная будка редко пустовала. Началась расширенная телефонизация и нам (в 1969 году) поставили дома телефон с очень красивым номером ─ 191-00-33. Даром дали, сейчас за такие номера деньги платить приходится. Хотя как бесплатно дали, так бесплатно и взяли ─ к окончанию школы его заменили на 192-35-28. Уже хуже!
Напротив нас была пятиэтажная телефонная станция, хорошо видимая от нас. Видимо там было очень жарко от аппаратуры, потому что окна на всех четырех верхних этажах были пораскрыты. Как говорила мать - там внутри работают шаговые искатели. Человек набирает номер, а на станции вертится переключатель. Все это производило такой шум, будто бы за окном кто-то постоянно трясет гигантскими счетами. Нынешнему поколению и этот звук незнаком - ну кастаньетами, что ли. Хотя у кастаньет более высокий тон. Днем, в рабочее время, шум был, порою, просто невыносим. К вечеру он стихал - в квартирах телефонов почти не было и звонили намного реже. Ночью шум затихал совсем. Иногда, среди ночи, я просыпался оттого, что слышал знакомый треск - какой-то срочный звонок! Я лежал и думал - кто звонит? Кому звонит? Зачем? Начинал фантазировать и, с этими мыслями, засыпал.
Переехав в подъезд напротив, я намного глуше стал слышать шум телефонной станции, поскольку ее загораживал наш старый дом. И, понемногу, забыл про него. Потом, учась в школе, мы как-то полезли туда за забор и я удивился, не услышав знакомого треска, хотя окна станции были привычно открыты. Мать объяснила, что шаговые искатели заменили на какие-то другие и теперь они работают быстрее и почти не шумят. Треск канул в Лету.
Помню, как в 1968 году, заменили шестизначные телефонные номера на семизначные. У матери была записная книжка, где были записаны, теперь уже давно забытые, буквенно-цифровые номера, вроде Д2-37-11 или Ж1-16-80 и т.п. Когда мать разрешала мне набрать номер в автомате, поднимая меня на руках вровень с диском, то на нем я видел не только цифры в кружочках для пальцев, но и выпуклые буквы на диске. Запомнилось, что телефонный диск (в автомате) часто резал и царапал пальцы своими острыми краями, а раза два или три, мой детский тонкий палец застревал между диском и циферками причиняя дикую боль. Из-за этого, автоматов в детстве я жутко боялся! Поэтому, если кто видел в фильмах, как номер на служебных телефонах и телефонах автоматах набирали карандашом или ручкой ─ помните это не было простым позерством, а средством безопасности.
По диску принято было стучать кулаком, когда плохо слышно или соединения не было, а монета не возвращалась. Мы играли неподалеку и, нередко, слышали тяжелые удары и ругань. Даже ребенком я удивлялся - откуда в людях берется столько злобы? Поэтому во многих автоматах диски были покорежены и изогнуты, а вертелись с дрожью и треском.
Диски были железные - и хорошо. Потом их стали делать из отечественной пластмассы, хрупкой и трещиноватой. Кто много звонил из автоматов, тот вечно ходил с порезанными пальцами.
Помню наш первый телефонный аппарат ─ немецкой фирмы RFT светло-зеленого, скорее салатового, цвета с витым шнуром, что в те годы было редкостью. Мальчишки, завидуя, приходили посмотреть на такой шнур. Очень красивый и удобный, хотя в нем не было лампочки о которой я так, тогда, мечтал. Поскольку в некоторых аппаратах при звонке зажигалась оранжевая неоновая лампочка. Зачем мне это было нужно - не знаю, но помню, что очень хотелось.. Главным достоинством нашего телефона было то, что он весил много и не слетал со стола, когда я, болтая с друзьями, вертелся с трубкой в руке, то вправо, то влево. А как мать гордилась, что смогла его купить! Насколько я понимаю, тогда телефоны уже не выдавали, а продавали и она заплатила за него сорок рублей. Тридцать пять его цена, а пятерку пришлось дать сверхк, иначе бы пришлось за те же деньги покупать советский, который, при всей своей любви ко Дню Победы и ненависти к Германии, мать упорно не хотела брать. Несколько раз я его все-таки ронял и у него через несколько лет уже был отбит левый край, а посередине, под трубкой, шла длинная трещина, но он продолжал служить верой и правдой. Когда я стал старше, то даже чистил в нем какие-то контакты, если он переставал нормально работать. Когда мы его выбросили ─ не помню, но лет 10-12 он прослужил. Тогда, по моей малости лет, мне это казалось так много! Теперь - совсем не очень.
А вот когда исчезла телефонная будка ─ не помню совершенно. Раньше 1975, позже - не помню.
Телебашня
На моих глазах росла Останкинская телебашня, открытая в 1967 году. Наши окна выходили как раз на северо-восток. Я помню, как над рощей, где располагалось антенное поле, понемногу поднимался ее силуэт. Потом стали делать смотровую площадку и ресторан - как будто бы на карандаш надели катушку ниток. Она долго стояла в таком виде – без тонкой верхней части. Видимо работ на этом уровне было много. Потом на ней появился кран, который поднимался все выше и выше, по мере того как росла башня. На кране сверху был громадный красный флаг, хорошо видимый даже невооруженным глазом. А когда набегали тучи, бабка или мать все спорили ─ сломалась башня или тучами закрыта ─ это было обиходной шуткой того времени. Не сломалась до сих пор и, думаю, переживет еще, и меня, и многих из нас. А вот главного я не видел ─ я не был там ─ в Останкино и глядел на строительство, только из окна собственного дома. Очень жалею, что меня мать не свозила туда. Но ее можно простить в 1965-66 году ─ родительская семейная жизнь дала глубокую трещину ─ было не до сына, не до развлечений. И, уже тем более, не до Останкинской башни.
Мильтоны
Еще одна характерная черта того времени ─ каждый вечер двор объезжала патрульная милицейская машина. Иногда один раз за вечер, иногда даже два. Мы, не понимая страшного смысла, вкладываемого в эти слова, просто копируя старших, со вздохом, называли ее «черный ворон». В душе мы, конечно, не любили милицию, толком еще не разобравшись за что. Просто зная, что она наказывает и «сажает», а это очень-очень страшно. Менингит и все те ужасы, которыми меня пугали, в моем понимании, по сравнению с милицией, были ничто. Но мы, все-таки, не могли врубиться почему некоторые взрослые с таким трепетом смотрят на эту машину и провожают ее взглядом с нескрываемой ненавистью, порою смачно сплевывая на землю. Время от времени вместо машины приезжал мотоцикл с коляской, на котором друг за дружкой сидели милиционеры. Мы звали его «ССовка», поскольку в фильмах про войну на таких мотоциклах ездили фрицы. Хотя старшие говорили «ванна». В эту ванну, то есть коляску, обычно засовывали пьяных, подобранных по дворам или арестованных. Наручников не было, что ли, поскольку их часто связывали веревкой.
Милиционеров мы именовали «мильтонами», слова «мент» и «мусор» отсутствовали в нашем лексиконе.
Наш район был совершенно новый ─ все дома только что построены на пустырях. Хотя именно наш квартал, как я понимаю, был один из самых последних. На наших глазах разбирали антенны бывшей радиостанции Коминтерна, освобождая место для домов, а остальные кварталы уже стояли.
Хрущев начал строить, в качестве эксперимента массового строительства, свои любимые Черемушки ─ туда переселяли исключительно москвичей и, в общем-то, людей с положением. Вспомним улицу Телевидения, где жили все работники телецентра, многие артисты и проч. А наш район был местом рядовой застройки. В него переселяли людей отовсюду ─ из центра Москвы, со включенных только что в Москву окраин, из многочисленных рабочих общежитий, зачастую размещавшихся в бараках. Поэтому народец был очень разношерстный. На одной лестничной площадке могли жить и состоятельный непьющий заведующий плодоовощной базой и нищий, вечно пьяный, грузчик. Многие только что приехали работать в Москву ─ некоторые после армии, а большинство просто сбежали со всех деревень страны, по, так называемому, лимиту прописки. Они хотели иметь «культурный» быт ─отопление, ванную, кухню, чтобы жить не таская воды, не топя печь, не пиля дрова. Получив все это от Москвы, они так и не сумели стать москвичами, оставаясь в душе глухой деревенщиной со своими дикими деревенскими порядками. Например, молодые парни нашего района дрались, как и деревенские, «стенка на стенку». Когда мыпошли в школу, начались массовые драки школьников одного квартала с другим. (Весь район был разбит на квадраты или кварталы. Наши дома числились в 80 квартале). Мы, первоклашки, конечно, не дрались «стенка на стенку», но считались ─ кто из какого квартала ─ свой или не свой. Я, кстати, до 7 класса, с чужими не дружил. Забредать поодиночке в чужой квартал школьники боялись ─ изобьют.
Многих, очень многих, вязали и сажали. Я помню как на подъездах развешивали объявления о выездных сессиях суда, проходивших в домоуправлении, на которых показно судили хулиганов, драчунов и воришек. Мы любили читать эти объявления, одновременно, смеясь и завидуя подсудимым. Нам было смешно, что их, дураков, повязали и будут судить, но воровская романтика тогда была в моде и мы восхищались - воры! Понемногу район вычищался от грязи ─ когда я пошел в пятый класс (в 1971 году) о драках «стенка на стенку» уже почти не вспоминали, да и о кварталах тоже ─ мы ходили туда-сюда совершенно свободно. Милицейский патруль уже почти не появлялся вечером во дворе, а после 1973 года пропал вовсе.
А тогда ─ в 1965-67 годах подвыпившие молодые парни приставали ко всем и каждому. Тогдашняя водка, московская прописка и безбедное существование в новых домах кружило голову и толкало на идиотские подвиги. Были ограбления, избиения, слышал про убийства, а вот изнасилований не помню. Слабоваты русские мужики на передок ─ сильны только кулаками. А может быть виною обилие военной тематики, в которой если и была любовная линия, то какая-то импотентная, полуплатоническая, сводившаяся к фразе «жди меня и я вернусь…» и полное отсутствие секса в фильмах того времени.
Отчетливо запомнилось одно покушение на убийство, случившееся во 2 подъезде 2 корпуса.
В дверь позвонили… Пожилой, полный мужчина в майке и тренировочных штанах открыл дверь. Звонивший, в надвинутой на глаза шляпе, три раза ткнул его вилкой (!) в живот и убежал. Жирное пузо защитило от ранения. Все закончилось анекдотом. Нападавшего, по-моему, не поймали. За что, почему, так и осталось не выясненным. Может он просто ошибся домом. И это не шутка ─ у нас три жилых комплекса были построены по одинаковой схеме – дом вдоль улицы и два флигеля, перпендикулярные ему, стоящие в глубине квартала. А может быть ─ему было все равно кого убивать?
Почему я сказал «тогдашняя водка», потому что после 1967 года в водку стали добавлять нечто такое, отчего ярость и бойцовское настроение пьющих, уходило куда-то далеко и они начинали вести себя как малые расшалившиеся дети,─ улыбаясь и пуская слюни. Я помню, что вначале мать старалась пробежать бегом мимо сидящей в беседке пьяной молодежи. А один раз, со мною на руках, удирала от какого-то типа, который гнался за ней. Это было как раз между «Домовой кухней» на Мневниках и «Гастрономом» на Новохорошевском шоссе, там где был прием стеклопосуды. Врезалось в память, что было уже темно и он откуда-то сзади топал, сопел и орал «стой!», «стой!», «сука!». А когда я пошел в школу, ничего подобного уже не было. Помню, что под новый год, мать везла меня на санках мимо беседки. Ребята сидели, шумели и приторно-ласково обращались к моей маме ─«девушка, а девушка...», и никто не пытался погнаться за ней, схватить… Нет-нет… Никакой агрессии, никакого буйства, одно безмятежное пьяное счастье. И, кстати, не только я заметил перемену в поведении выпивших. Многие женщины отмечали, что их мужья, выпив, стали намного спокойнее себя вести. Но, большинство из них,было убеждено, что мужья, повзрослели, остепенились, поэтому и забыли про свои пьяные забавы. И толькососедка Валька, которая не только жила с пьяницей, но и сама была не дура выпить, говорила: «Нет, водка нынча не такая...»
1 Достаточно вспомнить популярную песню «За того парня» Марка Фрадкина на стихи Роберта Рождественского появившуюся в 1971 году, только когда с начала войны прошло 30 лет! И жены, а уж, тем более, матери, павших, к этому времени, в большинстве своем, давно умерли.
2 Фантастика, но сейчас в 2017 году, говорят о каких-то ветеранах, тогда, когда мне, родившемуся через двадцать лет после войны(!) без малого шестьдесят лет.
Отмечу некоторые характерные моменты дворовой жизни тех времен.
Старики и домино
Конечно, сейчас я понимаю, что не такие они уж были и старики, но мне тогда они казались даже не то, чтобы старыми, а очень и очень древними. Живая история! Ведь многие из них носили орденские колодки, а некоторые, самые пижонистые, даже медали и ордена, служа мишенью острот и насмешек со стороны старушек, видимо, потерявших своих родных на фронте ─ память о прошедшей войне все еще была жива. И хоть завершилась она всего-то двадцать лет назад, мне, в мои пять лет, это казалось так давно, ну так давно, ну как до Луны!
Запомнились Дни Победы, которые начали отмечать как раз, как только мы переехали на новую квартиру в 1965 году. Мать утверждала, что с 1949 года День Победы отменили как выходной день, поскольку два праздника 1 и 9 мая шли практически подряд и народ сильно упивался. Но, я уверен, в отмене выходного была совсем иная причина – веселились и пили только выжившие и их родственники. Остальные, чьи мужья, отцы, братья и сыновья не вернулись с фронта, на веселье возвратившихся глядели исподлобья. Женам и, особенно, матерям было больно видеть, как пьют и веселятся те, кто живет за ТОГО ПАРНЯ, за ИХ, погибшего, ПАРНЯ. Это потом, во времена Маразма, подобное, стали возводить чуть ли не в заслугу1. А тогда случались и довольно серьезные стычки. Этих людей можно понять, одним все – и жизнь, и веселье, и ордена, и продуктовые наборы к празднику, другим же только – страдания и смерть. Обидно…
Брежнев возродил праздник, когда уже страсти поулеглись, многие из вернувшихся померли, родственники не вернувшихся тоже попомирали - скажем так – счет сравнялся.
В этот день, во дворе за столиком собирались ветераны с водкой и закуской, а нас детей, особенно, во время минуты молчания, утаскивали домой, или затыкали рты, чтобы мы не шумели.
Помню ─ «Тише-тише, Минута Молчания!» и мамкину руку, прижимающую меня лицом к себе, чтобы я замолчал. Минута молчания соблюдалась свято. Останавливались троллейбусы и автобусы, редкие автомобили, замирали магазины. Не знаю как это было в других районах, но в нашем 80 квартале Хорошево-Мневников было именно так. А вот буквально через пять лет таких Дней Победы я уже не видел, да и ветеранами резко поубавилось2. Поумирали старики.
Ну а те, которые были еще живы, скучая в ожидании смерти, резались в домино. Вообще, в годы моего детства, домино было очень популярной игрой. Ведь на зоне его, как и шахматы с шашками, не запрещали, а сколько людей перебывало в сталинских лагерях, и до войны, и после нее. Многие играющие одергивали рукава рубашек, чтобы те, не обнажали наколок на руках.
Доминошные столики стояли за пределами двора, один по средней линии двора у забора детского сада, второй – неподалеку за 3 корпусом. Как говорится, - в условиях прямой видимости. И на обоих столах целый день стучали костяшками. Страсти разгорались нешуточные. Порою неслись крики «рыба!», «кончил!», «на бабушке Алене!», а иной раз и более крепкие выражения, из-за которых, женщины не разрешали доминошникам играть во дворе. Из них мне хорошо запомнился только один дед, которого старики звали, то ли «председатель», то ли «управдом» ─худощавый сухой старикан, с военной выправкой, невысокого роста, чуть-чуть согбенный и всегда опрятно одетый в один и тот же темный костюм с тремя рядами колодок. Не знаю почему его так называли, может так переиначивалось блатное слово «смотрящий», а может быть он в старом доме действительно был когда-то управдомом. Не знаю, не знаю, но все мы, мальцы, отчего-то его очень сильно боялись. Хотя не припомню ни одного раза, когда бы он нас шугал или ругался на нас. Да вообще - обратил бы на нас хоть какое-то внимание. Его воинское звание также неясно, ибо китель с погонами он никогда не надевал, да и игруны никогда по званию к нему не обращались.
Кстати, вот еще одна примета того времени - воинские звания вместо имен. Сказывалась прошедшая война. Помнятся фразы: «Вам мат, товарищ капитан!» или «А вот вы и катом, гвардии сержант!». Хотя держались в рамках приличий и «Козел, товарищ полковник, никто никогда, даже выпимши, не говорил». Уважали!
Во дворе
Во дворе были две песочницы ─ одна в середине двора, другая ближе к детским садам и площадка для сушки белья, расположенная ближе к моему подъезду, которая почти никогда не пустовала. Мне это хорошо запомнилось, поскольку она была главным препятствием для наших игр. Женщины постоянно опасались, что мы, либо свалим, либо запачкаем их белье. Вокруг нее, напротив нашего подъезда, росли кусты, которые нам казались очень большими. Играя в прятки, мы зарывались в них целиком. А буквально через семь-восемь лет этот кустик стал казаться таким маленьким, что подумалось будто бы он засыхает, но это было не так ─ просто я вырос.
Дорожки, ведущие к дому, были обсажены каким-то мелким колючим кустарником с темно-фиолетовыми, почти черными листочками, название которого я не знаю и по сей день, под которым росли очень темные вяжущие ягоды, которые мы называли «волчьими», но, несмотря на это, ели за обе щеки и не помирали. Этот терпкий горьковатый вяжущий вкус запомнился мне на всю жизнь, но больше таких ягод я не ел никогда. Может быть оттого, что их поблизости нигде нет, а может быть потому, что детство не вернуть. Вопрос?
Я написал предыдущий абзац в 2006 году, а в 2011 неожиданно выяснилось – что этот кустарник - барбарис! Правда – барбарис Тунберга (Berberis thunbergii). привезенный когда-то давно из Японии, причем его самый миниатюрный сорт Atropurpurea Nana – вырастающий не выше 50 сантиметров и образующий низенькую живую ограду. В описании этого сорта подчеркивается, что плоды его несъедобны из-за горечи. Да что нам эта горечь! Ели! Дети, особенно голодные до фруктов, все съедят!
А дело было так – я в очередной раз спросил у матери – какой кустарник рос у нас во дворе? Припомни? Неожиданно она ответила – барбарис – я его собирала и ела. Я начал объяснять, что имею в виду не те раскидистые кусты, которые росли посреди газона, а живую изгородь вдоль дорожек… и, в тоже самое время, автоматически, запустил поиск барбарисов, как декоративных кустарников в Интернете. Каково же было мое изумление, когда на сайте http://www.greeninfo.ru/decor_trees/berberis.html/Article/_/aID/3208
я увидел фотографию искомого кустарника! Эти листики я не мог перепутать! Победа! 35 лет поисков закончились!
Общий вид
Berberis thunbergii
Atropurpurea Nana
листики
На середине дорожек, которые шли от наших корпусов (2 и 3) к девятиэтажным «Овощам-Фруктам» и «Радуге» стояли деревянные беседки, фотографий которых я нигде не нашел, поэтому опишу их. Высокие, восьмиугольные в плане, где в каждом углу был опорный столб, с остроконечной крышей, загороженные высоким (наверное метр двадцать) штакетником с перилами с семи сторон. С восьмой был вход. Вдоль штакетника тянулись лентой скамейки. Крыша поддерживалась раскосами, на которых мы любили висеть и частенько срывались оттуда. Днем там играли дети, а по вечерам собирались «старшие» парни с девчонками. Когда просто гомонили, когда обнимались, а иногда горланили песни под гитару, хотя песни и гитара в то время были большой редкостью. Это не наше поколение!
Примечательно, что вокруг беседки у 3 корпуса постоянно было мокро, даже в середине лета, а осенью вообще - земля хлюпала под ногами. Мы называли этот участок от беседки до помойки, где даже не росла трава,«болотом». Оно охватывало со всех сторон беседку, заходя немного за дорожку, отчего асфальт на ней вечно коробился, и сужалось к помойке, сходя у ее стен на нет, напоминая гигантскую стрелку, что хорошо было заметно из окна. Источник что ли там был или канализация протекала ─ не ведомо. Сырость, уменьшаясь с каждым годом, сохранялась лет семь.
А вот когда сгнили беседки и их снесли - не помню.. Помню, что их каждый год ремонтировали. Я не раз видел это из окна. Строгали новые доски, которые буквально через пару месяцев опять трескались и разваливались, прибивали, красили. Лучше от этого не становилось, но работали...
Как-то раз, мы с Колькой бомбардировали куриными яйцами дорожку под балконом. Не помню, как додумались - наверное все же насмотрелись фильмов про войну, где постоянно, то бомбили, то стреляли. На кухне лежала коробка с яйцами, а мать ушла куда-то из дома. Яйца красочно взрывались, ударяясь об асфальт, и оставляли на нем желто-белый след. Учитывая, что дело было летом, можно представить какая пошла вонь после этой бомбардировки буквально через час. Кончилось все тем, что мать заставила меня мыть асфальт с мылом. Хотя, я, как всегда, отлынивал и ей пришлось самой выполнить большую часть работы. А Колька, подлец, втихаря смотался и в своем участии не сознался. Урок пошел мне впрок и подобное я повторил только лишь в 7 классе (считай через 10 лет) с балкона Валерки Авдошина по Гальке Царьковой и Светке Давыдовой. Но об этом будет рассказ в следующей книге.
Однажды осенью, в кустах за нашим домом, когда мы собирали какие-то ягоды, Кольку Пилясова тяпнул огромный паук-крестовик – мохнатый, падла, с огромным белым крестом на спине. Колька решил, что помрет и побоялся идти домой – «ругать будут», поэтому собрался помирать в кустах. Помирал час, помирал два, пока за нами не пришла тетя Люся (колькина мама) и не отвела домой. Укус распух, но дальше дело не пошло и Колька остался жив. Ругать его, конечно, никто не стал, но и к врачу не повели. Так - ковырнул отец ножичком, прижег каленым гвоздем и залил йодом - что еще надо, тем более, ребенку.
Хотя вот эта его дурацкая позиция ─ «боюсь, ругать будут», доведет его, буквально через три года, до воспаления легких и астмы. Когда он, промокнув, бегая по лужам, не пошел домой, а обсыхал на улице, стоя на ветродуе. Сам я этого не видел - слыщал с его слов. Мы тогда уже учились и завидовали Кольке - воспаление легких - долго в школу не ходить. Счастливец! А когда у него открылась астма, он вообще стал Королем! Ведь в качестве лекарства ему прописали... травяные лечебные папиросы «астматол», которыми он здоровски затягивался
Мы ему завидовали ─ курит, сука!
А зря - туда входит одна дурь - дурман, белена, красавка.
Как-то, обманув Кольку, мы украли у него эти папиросы. Лучше бы этого не делали. Курить их, как любой наркотик, надо медленно, смачно, а мы затянулись по-полной. Запах был приятный, травяной, трудно поддающийся описанию. Зато состояние наше было отвратительное - нас качало, поскольку кружилась голова, в глазах туманилось, уши слышали, как через густую вату. Ноги не то, чтобы не слушались, а шли как бы отдельно от тела. Слава богу, живы остались, но блевали потом весь вечер. Родители стояли на ушах...
Колька и его родители получили горяченьких от наших родителей за то, что не спрятали опасный препарат. Но как часто это бывает - пошумели денек, может другой и за будничными заботами забыли. Колька покуривал свой астматол, в одиночку, в компанию к нему, после проблевона, никто не навязывался. А мы же экспериментировали с прелыми листьями, промокашкой и старыми газетами, а потом начали тырить сигареты у ильюшкиного отца.
Но, заглядывая в будущее, отмечу, что Колька с дури так и не слезет. Когда он вернется из армии, я у него обнаружу чинарики с марихуаной, хотя, в конце-концов, он все-таки сопьется и умрет именно от пьянства. Но кто знает, может астматол инициировал все это? Фиг разберет!
Телефоны
Еще одна характернейшая примета того времени ─ телефонная будка, стоявшая во дворе у 1 подъезда 3 корпуса (то есть того, в котором я буду жить с 1967 года). Я помню как в нее вначале выстраивались длинные очереди и хвост тянулся до нашего тогдашнего подъезда, то есть - через весь двор. Трепаться долго не давали и чуть что, начинали стучать семишниками (двухкопеечная монета) по стеклу. К 1970 году, когда мы уже жили в этом подъезде, очередей почти не стало, хотя, несмотря на это, телефонная будка редко пустовала. Началась расширенная телефонизация и нам (в 1969 году) поставили дома телефон с очень красивым номером ─ 191-00-33. Даром дали, сейчас за такие номера деньги платить приходится. Хотя как бесплатно дали, так бесплатно и взяли ─ к окончанию школы его заменили на 192-35-28. Уже хуже!
Напротив нас была пятиэтажная телефонная станция, хорошо видимая от нас. Видимо там было очень жарко от аппаратуры, потому что окна на всех четырех верхних этажах были пораскрыты. Как говорила мать - там внутри работают шаговые искатели. Человек набирает номер, а на станции вертится переключатель. Все это производило такой шум, будто бы за окном кто-то постоянно трясет гигантскими счетами. Нынешнему поколению и этот звук незнаком - ну кастаньетами, что ли. Хотя у кастаньет более высокий тон. Днем, в рабочее время, шум был, порою, просто невыносим. К вечеру он стихал - в квартирах телефонов почти не было и звонили намного реже. Ночью шум затихал совсем. Иногда, среди ночи, я просыпался оттого, что слышал знакомый треск - какой-то срочный звонок! Я лежал и думал - кто звонит? Кому звонит? Зачем? Начинал фантазировать и, с этими мыслями, засыпал.
Переехав в подъезд напротив, я намного глуше стал слышать шум телефонной станции, поскольку ее загораживал наш старый дом. И, понемногу, забыл про него. Потом, учась в школе, мы как-то полезли туда за забор и я удивился, не услышав знакомого треска, хотя окна станции были привычно открыты. Мать объяснила, что шаговые искатели заменили на какие-то другие и теперь они работают быстрее и почти не шумят. Треск канул в Лету.
Помню, как в 1968 году, заменили шестизначные телефонные номера на семизначные. У матери была записная книжка, где были записаны, теперь уже давно забытые, буквенно-цифровые номера, вроде Д2-37-11 или Ж1-16-80 и т.п. Когда мать разрешала мне набрать номер в автомате, поднимая меня на руках вровень с диском, то на нем я видел не только цифры в кружочках для пальцев, но и выпуклые буквы на диске. Запомнилось, что телефонный диск (в автомате) часто резал и царапал пальцы своими острыми краями, а раза два или три, мой детский тонкий палец застревал между диском и циферками причиняя дикую боль. Из-за этого, автоматов в детстве я жутко боялся! Поэтому, если кто видел в фильмах, как номер на служебных телефонах и телефонах автоматах набирали карандашом или ручкой ─ помните это не было простым позерством, а средством безопасности.
По диску принято было стучать кулаком, когда плохо слышно или соединения не было, а монета не возвращалась. Мы играли неподалеку и, нередко, слышали тяжелые удары и ругань. Даже ребенком я удивлялся - откуда в людях берется столько злобы? Поэтому во многих автоматах диски были покорежены и изогнуты, а вертелись с дрожью и треском.
Диски были железные - и хорошо. Потом их стали делать из отечественной пластмассы, хрупкой и трещиноватой. Кто много звонил из автоматов, тот вечно ходил с порезанными пальцами.
Помню наш первый телефонный аппарат ─ немецкой фирмы RFT светло-зеленого, скорее салатового, цвета с витым шнуром, что в те годы было редкостью. Мальчишки, завидуя, приходили посмотреть на такой шнур. Очень красивый и удобный, хотя в нем не было лампочки о которой я так, тогда, мечтал. Поскольку в некоторых аппаратах при звонке зажигалась оранжевая неоновая лампочка. Зачем мне это было нужно - не знаю, но помню, что очень хотелось.. Главным достоинством нашего телефона было то, что он весил много и не слетал со стола, когда я, болтая с друзьями, вертелся с трубкой в руке, то вправо, то влево. А как мать гордилась, что смогла его купить! Насколько я понимаю, тогда телефоны уже не выдавали, а продавали и она заплатила за него сорок рублей. Тридцать пять его цена, а пятерку пришлось дать сверхк, иначе бы пришлось за те же деньги покупать советский, который, при всей своей любви ко Дню Победы и ненависти к Германии, мать упорно не хотела брать. Несколько раз я его все-таки ронял и у него через несколько лет уже был отбит левый край, а посередине, под трубкой, шла длинная трещина, но он продолжал служить верой и правдой. Когда я стал старше, то даже чистил в нем какие-то контакты, если он переставал нормально работать. Когда мы его выбросили ─ не помню, но лет 10-12 он прослужил. Тогда, по моей малости лет, мне это казалось так много! Теперь - совсем не очень.
А вот когда исчезла телефонная будка ─ не помню совершенно. Раньше 1975, позже - не помню.
Телебашня
На моих глазах росла Останкинская телебашня, открытая в 1967 году. Наши окна выходили как раз на северо-восток. Я помню, как над рощей, где располагалось антенное поле, понемногу поднимался ее силуэт. Потом стали делать смотровую площадку и ресторан - как будто бы на карандаш надели катушку ниток. Она долго стояла в таком виде – без тонкой верхней части. Видимо работ на этом уровне было много. Потом на ней появился кран, который поднимался все выше и выше, по мере того как росла башня. На кране сверху был громадный красный флаг, хорошо видимый даже невооруженным глазом. А когда набегали тучи, бабка или мать все спорили ─ сломалась башня или тучами закрыта ─ это было обиходной шуткой того времени. Не сломалась до сих пор и, думаю, переживет еще, и меня, и многих из нас. А вот главного я не видел ─ я не был там ─ в Останкино и глядел на строительство, только из окна собственного дома. Очень жалею, что меня мать не свозила туда. Но ее можно простить в 1965-66 году ─ родительская семейная жизнь дала глубокую трещину ─ было не до сына, не до развлечений. И, уже тем более, не до Останкинской башни.
Мильтоны
Еще одна характерная черта того времени ─ каждый вечер двор объезжала патрульная милицейская машина. Иногда один раз за вечер, иногда даже два. Мы, не понимая страшного смысла, вкладываемого в эти слова, просто копируя старших, со вздохом, называли ее «черный ворон». В душе мы, конечно, не любили милицию, толком еще не разобравшись за что. Просто зная, что она наказывает и «сажает», а это очень-очень страшно. Менингит и все те ужасы, которыми меня пугали, в моем понимании, по сравнению с милицией, были ничто. Но мы, все-таки, не могли врубиться почему некоторые взрослые с таким трепетом смотрят на эту машину и провожают ее взглядом с нескрываемой ненавистью, порою смачно сплевывая на землю. Время от времени вместо машины приезжал мотоцикл с коляской, на котором друг за дружкой сидели милиционеры. Мы звали его «ССовка», поскольку в фильмах про войну на таких мотоциклах ездили фрицы. Хотя старшие говорили «ванна». В эту ванну, то есть коляску, обычно засовывали пьяных, подобранных по дворам или арестованных. Наручников не было, что ли, поскольку их часто связывали веревкой.
Милиционеров мы именовали «мильтонами», слова «мент» и «мусор» отсутствовали в нашем лексиконе.
Наш район был совершенно новый ─ все дома только что построены на пустырях. Хотя именно наш квартал, как я понимаю, был один из самых последних. На наших глазах разбирали антенны бывшей радиостанции Коминтерна, освобождая место для домов, а остальные кварталы уже стояли.
Хрущев начал строить, в качестве эксперимента массового строительства, свои любимые Черемушки ─ туда переселяли исключительно москвичей и, в общем-то, людей с положением. Вспомним улицу Телевидения, где жили все работники телецентра, многие артисты и проч. А наш район был местом рядовой застройки. В него переселяли людей отовсюду ─ из центра Москвы, со включенных только что в Москву окраин, из многочисленных рабочих общежитий, зачастую размещавшихся в бараках. Поэтому народец был очень разношерстный. На одной лестничной площадке могли жить и состоятельный непьющий заведующий плодоовощной базой и нищий, вечно пьяный, грузчик. Многие только что приехали работать в Москву ─ некоторые после армии, а большинство просто сбежали со всех деревень страны, по, так называемому, лимиту прописки. Они хотели иметь «культурный» быт ─отопление, ванную, кухню, чтобы жить не таская воды, не топя печь, не пиля дрова. Получив все это от Москвы, они так и не сумели стать москвичами, оставаясь в душе глухой деревенщиной со своими дикими деревенскими порядками. Например, молодые парни нашего района дрались, как и деревенские, «стенка на стенку». Когда мыпошли в школу, начались массовые драки школьников одного квартала с другим. (Весь район был разбит на квадраты или кварталы. Наши дома числились в 80 квартале). Мы, первоклашки, конечно, не дрались «стенка на стенку», но считались ─ кто из какого квартала ─ свой или не свой. Я, кстати, до 7 класса, с чужими не дружил. Забредать поодиночке в чужой квартал школьники боялись ─ изобьют.
Многих, очень многих, вязали и сажали. Я помню как на подъездах развешивали объявления о выездных сессиях суда, проходивших в домоуправлении, на которых показно судили хулиганов, драчунов и воришек. Мы любили читать эти объявления, одновременно, смеясь и завидуя подсудимым. Нам было смешно, что их, дураков, повязали и будут судить, но воровская романтика тогда была в моде и мы восхищались - воры! Понемногу район вычищался от грязи ─ когда я пошел в пятый класс (в 1971 году) о драках «стенка на стенку» уже почти не вспоминали, да и о кварталах тоже ─ мы ходили туда-сюда совершенно свободно. Милицейский патруль уже почти не появлялся вечером во дворе, а после 1973 года пропал вовсе.
А тогда ─ в 1965-67 годах подвыпившие молодые парни приставали ко всем и каждому. Тогдашняя водка, московская прописка и безбедное существование в новых домах кружило голову и толкало на идиотские подвиги. Были ограбления, избиения, слышал про убийства, а вот изнасилований не помню. Слабоваты русские мужики на передок ─ сильны только кулаками. А может быть виною обилие военной тематики, в которой если и была любовная линия, то какая-то импотентная, полуплатоническая, сводившаяся к фразе «жди меня и я вернусь…» и полное отсутствие секса в фильмах того времени.
Отчетливо запомнилось одно покушение на убийство, случившееся во 2 подъезде 2 корпуса.
В дверь позвонили… Пожилой, полный мужчина в майке и тренировочных штанах открыл дверь. Звонивший, в надвинутой на глаза шляпе, три раза ткнул его вилкой (!) в живот и убежал. Жирное пузо защитило от ранения. Все закончилось анекдотом. Нападавшего, по-моему, не поймали. За что, почему, так и осталось не выясненным. Может он просто ошибся домом. И это не шутка ─ у нас три жилых комплекса были построены по одинаковой схеме – дом вдоль улицы и два флигеля, перпендикулярные ему, стоящие в глубине квартала. А может быть ─ему было все равно кого убивать?
Почему я сказал «тогдашняя водка», потому что после 1967 года в водку стали добавлять нечто такое, отчего ярость и бойцовское настроение пьющих, уходило куда-то далеко и они начинали вести себя как малые расшалившиеся дети,─ улыбаясь и пуская слюни. Я помню, что вначале мать старалась пробежать бегом мимо сидящей в беседке пьяной молодежи. А один раз, со мною на руках, удирала от какого-то типа, который гнался за ней. Это было как раз между «Домовой кухней» на Мневниках и «Гастрономом» на Новохорошевском шоссе, там где был прием стеклопосуды. Врезалось в память, что было уже темно и он откуда-то сзади топал, сопел и орал «стой!», «стой!», «сука!». А когда я пошел в школу, ничего подобного уже не было. Помню, что под новый год, мать везла меня на санках мимо беседки. Ребята сидели, шумели и приторно-ласково обращались к моей маме ─«девушка, а девушка...», и никто не пытался погнаться за ней, схватить… Нет-нет… Никакой агрессии, никакого буйства, одно безмятежное пьяное счастье. И, кстати, не только я заметил перемену в поведении выпивших. Многие женщины отмечали, что их мужья, выпив, стали намного спокойнее себя вести. Но, большинство из них,было убеждено, что мужья, повзрослели, остепенились, поэтому и забыли про свои пьяные забавы. И толькососедка Валька, которая не только жила с пьяницей, но и сама была не дура выпить, говорила: «Нет, водка нынча не такая...»
1 Достаточно вспомнить популярную песню «За того парня» Марка Фрадкина на стихи Роберта Рождественского появившуюся в 1971 году, только когда с начала войны прошло 30 лет! И жены, а уж, тем более, матери, павших, к этому времени, в большинстве своем, давно умерли.
2 Фантастика, но сейчас в 2017 году, говорят о каких-то ветеранах, тогда, когда мне, родившемуся через двадцать лет после войны(!) без малого шестьдесят лет.
Рейтинг: 0
371 просмотр
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
