Дом на улице Ланжер

            Для всех умерших душ в этом городе существовало лишь одно место, куда они могли отправиться – это дом номер 7/12 на улице Ланжер. И неважно было что при жизни все эти души имели совершенно разные тела  и убеждения, что прежде не замечали улицу Ланжер или же, напротив, искали её строгой древней красоты, любовались витринами небольших магазинов, устроенных тут не для людей, а для туристов…
            Всё это было неважно. Смерть в этом городе означала однозначное сходство всех душ – прибытие души в одну точку – в дом номер 7/12 на улице Ланжер.
            Во-первых, это было от того, что город был мал и тих, и если бы не было в нём туристов, он, пожалуй, задохнулся бы вовсе, остался бы незамеченным. Но город был древним, город пропитался историей и многие века и события отражались в стенах его зданий. Но город был мал, и это означало, что место для мёртвых душ, место их схода в новое состояние могло быть только в одном месте и это вопрос к высшим силам: какой умник догадался строить дом на месте этого схода мёртвых? Впрочем, такое бывает с малыми городами – земли мало, потребностей вдруг больше, и нужно куда-то деться. А то что при строительстве и принятии дома тебя не покидает ощущение чьего-то присутствия и даже будто бы взгляда, так то от глубокой историчности самой улицы, на это и списано!
            Во-вторых, в этом доме обитало человеческое сострадание к умершим, призвавшее в свой долг необходимость провести каждую душу самым достойным образом, и…
            Впрочем, обо всём понемногу!
***
–Мама, оно дышит! – Алэйн смотрела с ужасом. Конечно, не будь сейчас мамы рядом, она бы забилась куда-нибудь в дальний угол и закрыла бы лицо руками, лишь бы не видеть страшно шевелящийся кусок стены…
            Регина глянула лишь мельком. Более долгий взгляд показал бы что Алэйн права, а она не хотела пугать дочь раньше времени суровой правдой о своём долге, о милосердии и о тех тенях, что приходят в их дом, чтобы пройти через него в ничто.
            Она знала – Алэйн наделена такой же чуткостью к миру, как и сама Регина. Знала и не хотела отравлять её жизнь сейчас всей правдой. У неё впереди ещё много лет, она успеет сделать своё, сделать нужное, а сейчас – нет, рано, пусть побудет ребёнком.
–Где, детка? – преувеличенно весело спросила Регина.
–Мама, дом дышит! – Алэйн указала рукой на стену. На счастье Регины стена перестала ходить ходуном, успокоилась почти до конца и лишь едва заметно подёргивалась, видно, умершая душа перестала паниковать и понемногу стала смиряться. Что ж, это к лучшему.
            Регина усмехнулась, как только взрослый может усмехнуться фантазиям своего ребёнка, хотя Регина знала, что это не фантазии. Просто так было лучше. Может быть лучше Алэйн, а может быть и самой Регине, избавленной от необходимости объяснять тяготы этого мира, которые и сама с трудом осознавала? Она старалась об этом не думать.
–Какая ты у меня умница! – вместо правды веселый смех и поцелуй в лоб. – Знаешь, я вспомнила, что у меня для тебя есть мороженое. Будешь взрослой девочкой и сама  возьмешь его?
            Алэйн попыталась обидеться на недоверие, но мороженое пересилило. Она кивнула, и ещё раз глянув на нехорошую стену, метнулась на кухню.
            Регина быстро закрыла дверь, позволила себе миг слабости, помедлила, наконец взяла себя в руки и обернулась к стене:
–Выходите, – велела она, – выходите, я вам помогу. Я знаю, что вы есть. Я всегда знаю.
            Стена колыхнулась, по ней волной пошло движение, но всё же душа появилась из стены, видимо сообразив, что для притворства нет времени. Регина кивнула – она не любила, когда души начинали отпираться и прятаться от неё, однажды ей пришлось полдня провести в комнате, рассказывая о других, что неизбежно приходят сюда.
            Потому что мёртвым в этом городе больше некуда деться.
–Вы сейчас напуганы, но это нормальное состояние. Поверьте мне! – Регина перешла на мягкий тон, но вплела в него непоколебимость. Она за годы жизни здесь поняла, что говорить надо короткими фразами – это парализует. И ещё – нельзя начинать жалеть и плакать, ведь если погрязнуть в жалости, помощь она не сможет оказать.
            Душа слепо и недоумевающее смотрела на неё. Она была, как и все до неё – сероватая, местами почти прозрачная, где-то ещё более плотная. Лицо удалось разглядеть – оно хранило ещё запечатление тела на себе и черты живой плоти. Молодой...
            Регина запретила себе думать о том как и кто умер. Для неё это был факт – умер. Всё, далее ничего, только её долг.
–Вы умерли. Вы помните это? Вы слышите меня? Понимаете?
            Самое важное установить контакт. Регина никогда не была особенно общительной, не нуждалась она ни в близких подругах, ни в шумных историях – ей всегда по душе был домашний покой и уют. Наверное, именно поэтому её и выбрали…
            Регина не задумывалась о том, кто её выбрал, потому что не желала навесить на себя поверх долга ещё и гордыню. Просто смирилась с фактом – её выбрали, выбрали для службы.
            А она ещё удивлялась  от чего дом почти в центре города, на древней улице Ланжер стоил так дёшево и продавался так долго! Воистину, неисповедимы пути Его!
–Вы слышите меня? – контакт должен был состояться. Регина понимала это и не отступала.
            Душа, наконец, медленно кивнула.
–Вы умерли, – повторила Регина. – Вы можете не помнить этого, но это так. Случилось то, что случилось, и на всё воля…
–Мама, ты хочешь мороженое?
            Алэйн! Как же ты невовремя, золотце!
            Регина е ответила. Она знала – отвлекаться нельзя. Она объясниться с дочерью позже. Жаль только, что душа тоже услышала. Взметнула голову, оглядела, словно видела (а может и видела?) стены, впилась слепыми глазами в дверь.
–Нет, послушайте, вам туда, – Регина указала на неприметную дверь. Для всех, кто имел счастье видеть только этот мир, там была кладовка. Обычная кладовка, в которую отправляется всё то, что ещё жаль выбрасывать. Для Регины это было совсем иначе.
            Она никогда не забудет как в первый раз встретила мёртвую душу. Это был старик. Она спала, а он разбудил её хриплым кашлем. Регина жила тогда одна и думала, что расстанется с сердцем, услышав хриплый кашель, сползающий в ночи со стены. Но чёрт с кашлем! А вот когда из стены вышла тень старика…
–Sub tuum praesidium confugimus, – Регина попыталась сохранить разум и, путаясь в собственном одеяле, поползла на край постели, подальше от страшной стены, от старика, которого весьма напрасно выхватил лунный свет. Но разум отказался подчиниться ей и сплести простенькую молитву или крик. Она охрипла, голос предал её.
–Напугал? – старик не мог не заметить её испуга и счёл за благо заговорить с нею, – простите дурака. Я всё ждал ночи, но не сложилось. Кашель вот… я сейчас уйду.
            И он бесплотной тенью двинулся к неприметной кладовке и просочился сквозь дверь. Когда Регина осмелела и, вооружившись здравым смыслом и лампой, героически швырнула дверь, его, конечно, уже не было. Ничего не было, только старый, укоряющий хлам.
            Много их, конечно, тут прошло. Даром, что город мал – здесь закатывалась жизнь, здесь встречали старость, доживали дни. Молодёжь вырывалась отсюда, а Регина не в счёт – она искала покоя и тишины. И пути привели её сюда – в небольшой, славный для заядлых туристов, но всё ещё тихий город.
            Много их здесь прошло, и большая часть сама знала, что делать и куда идти. Одни не смотрели на неё, другие поглядывали или даже скалились. Третьи махали рукой, понимая, что она их видит.
–Того хочет Он! – решила Регина и осталась. Такое соседство не беспокоило её. Они все были безобидны, а уж после того, как одна душа металась по дому, вползала в стены и искала спасения, явно не зная, что делать дальше и Регине пришлось ей показать дверь – это стало и долгом.
            Теперь она чувствовала ответственность перед мёртвыми.
–Вам туда, – повторила Регина и указала на нужную дверь.
            Душа проследила за рукой, но не двинулась.
–Вас там ждут. Ступайте. Вы больше не живы! – Регина не давала шанса на надежду. Не она забирала жизнь, не она и решила о двери, так что не её уговаривать им надо.
–Мама? – Алэйн не унималась. Как напрасно. Но её голос стал ближе.
–Идите! – велела Регина, заметив, что душа переместилась, вот только не к заветной двери, а к закрытой. – Вам не туда. Вы умерли, мне жаль, но вы умерли! идите туда, куда следует!
            На её памяти бывало упрямство, и бывали уговоры, бывал гнев, но эта душа была странной. От неё веяло угрозой, хотя какая угроза могла идти от мёртвой?
–Мам? – Алэйн стала совсем близко. Теперь она была за дверью и душа явно учуяла это. Регине это не понравилось:
–Слушайте, вам тут не место. Отойдите от той двери и ступайте в нужную!
            Много позже, годы спустя, находясь на приёме у своего психотерапевта, Алэйн, уже взрослая, конечно, вспомнит этот день. Она скажет, что её мать в принципе была всегда странноватой, что таилась  от общества, что часто запиралась в комнате, беседовала с пустотой, но это было ничего, Алэйн и не думала что что-то не так, до этого самого дня.
–Мама швырнула в меня лампу, – объяснила Алэйн. – Она предложила мне мороженое, я пошла за ним, а она, как обычно заперлась. Я взяла, конечно, и увидела, что оно с шоколадом. А мама всегда любила шоколадное мороженое. И я решила поделиться. Она не ответила, я думала, она не слышит, пошла к ней, она вдруг распахнула дверь и швырнула в меня лампу. И тогда я в первый раз подумала, что с моей мамой что-то не так.
            Но это будет после. А сейчас Регине оставалось смотреть на то, как нахальная душа вползает в дверь, сливается с нею, явно желая просочиться и уйти от своей, нужной двери, обратно в мир живых людей.
            Страх заменил всё. Весь разум, всю осторожность. Регина поняла, что сейчас может случиться что-то очень нехорошее, безотчетно поняла, и в ужасе, представляя, что за дверью стоит её дочь, она совершила то единственное, на что хватило мгновения и силы. Первый попавшийся предмет, решительный рывок дверью, бросок…
            Не в Алэйн, разумеется! А в то, что шевельнулось в стене позади, хищно наблюдая за нею. Тень метнулась напугано, дышащей волной прошла по стене, по самому равнодушному кирпичу, зато в нужном направлении. Видимо, отрезвилась.
            И Регина обернулась к напуганной, залившейся рыданиями дочери.
–Там был паук…паук, – попыталась объяснить Регина, но страх едва отпускал её саму. Она была неубедительна, а дети чувствуют, когда взрослый сам себе не верит.
            Алэйн и не поверила.  Тогда и началось её медленное отчуждение от матери. Регина всё тянула и тянула с перекладыванием долга, а Алэйн всё реже видела «дыхание» стен, по которым скользили мёртвые души.
            Нет, она видела их краем глаза, тенью сознания, но научилась не замечать. Зато не замечать странного поведения матери она не могла. Пропасть ширилась, стена из непонимания крепла. Алэйн верила – её мать сумасшедшая, Регина верила в то, что Алэйн ещё мала для правды. И эта вера разделяла их всё отчётливее.
            Алэйн старалась не попадаться на глаза матери лишний раз, Регина старалась тянуться к её обществу. Алэйн не любила странных разговоров, а Регина пыталась выйти на какие-то намёки…
–Помнишь, ты говорила, что стены дышат? – как-то спросила она.
            Алэйн, недовольная тем, что её подготовку к экзаменам прервали глупым разговором, всё же ответила, следуя самостоятельно выведенной привычке: не отказывать матери в разговоре, мало ли как это скажется на её сумасшествии?
–Ну…все дети болтают, – Алэйн не понимала чего от неё хочет мать. Почему вдруг вспомнила? Сама она едва уже могла найти в своей памяти что-то такое. Зато отчётливо помнила лампу, пролетевшую, как ей с годами стало казаться, над самой её головой.
            Это было неправдой, но память самая ненадёжная вещь на свете. Любит она искажать весь мир, а что хуже того – убеждать в правоте. Я же помню – значит, так и было!
–Не думаю, что все дети болтают так. Просто ты у меня очень чуткая, – Регина подкрадывалась осторожно. Она верила, что если её дочь узнает правду, то ледяная стена между ними разрушится. Ведь если бы Регина была на её месте, она бы тотчас всё поняла и приняла.
            Одно совершенно точно не учитывалась: Регина и Алэйн были разными людьми. Регина верила в высшие пути, а Алэйн в то, что её мать всегда была немного…с чудинкой.
–У Мад брат говорил, что видит людей за окном, – сказала Алэйн, – придумывал. У них окна на парк выходили, а там деревья. Ну вот он и говорил что люди к нему смотрят в окна.
–Мад? – Регина задумалась. – Это такая…с рыжим хвостом?
            Алэйн против воли вздохнула. Она не любила приглашать подруг домой – мало ли, мама опять запрётся и будет говорить с пустотой! Но всё равно, случалось, что подруги забегали на пару минут. И вот что всегда раздражало Алэйн – это то, что мама никогда не запоминала лиц. Она путала всех её подруг, путала соседей, даже тех, с которыми жила второй десяток лет бок о бок.
            Алэйн не знала в чём причина этого поведения, но полагала, что это симптом какого-то расстройства.
            Надо сказать, что и Регина знала за собой эту особенность. Она помнила каждое непрозрачное и полупрозрачное лицо, прошедшее через её дом за все годы. А вот в лицах живых смешно терялась! Она не помнила мадам Акселл, что жила через дорогу и держала тихую сувенирную лавку, путала своего постоянного врача и так на каждом шагу. Она чётко различала и помнила лишь мёртвые лица, а в мире живых – лишь свое да дочери. Остальное не существовало.
–Нет, Мад светленькая. Рыжая Кэтрин, – объяснила Алэйн. У нее не было много подруг, и новая путаница в них от матери была обидной. Алэйн казалось, что она смирилась с чудачествами мамы, но нет, не привыкла.
–Ну пускай, – покладисто согласилась Регина, – но ты действительно была всегда очень чуткой, и это не просто так. это путь…Его путь, понимаешь?
–Мама…
–Нет, я серьёзно. У меня есть тайна. И ты её тоже знаешь.
            Но Алэйн не замерла от предвкушения, не стала смотреть яснее и счастливее, напротив, помрачнела и заледенела.
–Не надо, мам.
            Но Регина верила – вот сейчас всё произойдёт, сейчас она расскажет дочери правду, и…
            Скандал вышел страшный. Первый скандал в их тихой жизни. Алэйн не сдержалась, не смогла сдержаться, потому что напряжение души имеет поганое свойство – оно прорывается, ещё и в самый неподходящий момент.
            Алэйн вспомнила и чёртову лампу, и вечные бормотания матери самой с собой, и запирание в комнате и неудобство вечной тревоги за её сумасшествие.
–Сумасшествие? – возмутилась Регина. Она знала, что должна была сдержаться, что должна была объяснить всё раньше, что не того хотели высшие силы, но не смогла. Она всё-таки была человеком и не сдержалась. – Да ты хотя бы знаешь, что я вообще делаю? Я выполняю великий долг! Я стою там, где поставил меня господь!
            Алэйн закатила глаза, засмеялась. Это звучало бредом, для неё это и было бредом.
–Неужели ты ничего не видишь? – голос Регины предал её как тогда, много лет назад, – неужели…
–Чего? – поинтересовалась Алэйн саркастично. – Дышащих стен? Мам, ну не надо…смешно уже.
–Ты очерствела! – Регина ощутила в себе отвращение к ней и к себе. Она не хотела, чтобы всё вышло именно так, но почему же выходило? Она думала, что её дочка примет её долг, что будет помогать, ведь она была такой чуткой, такой сочувствующей, но почему же теперь она не такая? Почему сочла её сумасшедшей?
–Нет, я просто не спятила, – отозвалась Алэйн. О своей резкости она уже жалела, но слова назад не вернёшь. Они не умеют возвращаться. Пролитые однажды, они не втекают в беспамятство. Остаются надежно, негодяи!
            Что будет позже? Пустота. Пустота и холод. Алэйн предпримет робкую попытку извиниться, но Регина не уловит её, и Алэйн перестанет пытаться. Она исчезнет из родительского дома с приглушёнными чувствами радости и стыда – довольная тем, что уезжает от тихого безумия матери, что по-прежнему ведёт разговор со стенами, и, стыдясь того, что оставляет её одну.
            Что будет после? Регина продолжит нести свой долг, поведёт его храбро и славно, не опасаясь упасть и сдаться. Легко идти, когда в тебе есть вера в то, что путь твой определён. И неважно, что там позади, если убедить себя в том, что всё часть Его плана.
            И будет Алэйн…с тремя в год обязательными, выдавленными через силу, приездами домой. И каждый раз будет не клеиться их разговор и каждый раз будет что-то не то между ними. Навечно непонятое. И будут попытки Алэйн понять мать, и будет попытка приехать  к ней на рождество, и облегчение, когда не свершится этой задумки.
            Много всего будет. А больше всего будет лиц – самых разных лиц, что идут через дом. Через дом 7/12 на улице Ланжер. И Регина сопроводит каждое. Кому-то помощь и не нужна, так, наблюдение. А кому-то и прикрикнуть придётся:
–Иди, не задерживайся!
            Потому что мёртвым душам в этом городе некуда больше податься.
***
            Регина знала что скоро умрёт. В зеркале отчётливо она видела на своём лице признаки приближающейся смерти – читала их в глазах. Она достаточно видела мёртвых лиц, чтобы не опознать присутствие смерти теперь.
            Она не роптала.
            Дочери звонить не стала – не надо её пугать. Умрёт – сообщат. А так – не надо, не надо видеть Алэйн последних минут. Они ужасны, даже если смерть приходит во сне. Боль никуда не девается.
            Регина ждала. Она была спокойна. Она знала куда идти, в отличие от тех, кто умирает прежде срока и выпадает из жизни насильно, против самой сути. Ей это не грозило – она прожила славную жизнь, неся на своих плечах тяжёлый долг милосердия и помощи мёртвым душам. Теперь ей надлежало идти самой, и…
            И это тревожило её. Но не так, как можно предположить, а иначе: кто будет помогать мёртвым теперь? Дом отходит Алэйн, это ясно, но захочет ли она в нём жить? Едва ли. Там, в новом месте у неё иная жизнь и своя семья. Сохранит как наследство? Это глупо – недвижимость ныне дорога, содержать её здесь, не реализуя…
            Нет, Алэйн умная, она так не поступит. Значит, будет продавать. А кому? как долго?  в прошлый раз Регина купила этот дом после двух лет простоя дома. А сколько он будет ждать теперь? И кто в него въедет? И что будет с теми, кто не знает, куда ему идти после?
            Вот это тревожило Регину.
            Решения не было. Вернее, оно подступало, но Регина задумывалась больше о том, не будет ли это расценено как гордыня? Она всегда задумывалась об этом, когда принимала решение. Гордыня казалась для нее страшнее всего на свете, ещё с детства, когда она услышала, что и Каин, и Иуда совершили свои преступления из гордыни.
–Мне всё равно умирать, – сказала Регина пустоте. Та не стала спорить, и Регина ободрилась, – боже, никогда к тебе не взывала так отчаянно, как сейчас, но нужно. Не оставляй сынов и дочерей своих на растерзание неизведанному, дозволь мне и дальше сопровождать их путь, указывать куда им нужно?
            Пустота не ответила. Или не слышала, или не реагировала, или…
            О последнем «или» Регина старалась не думать. Смерть смертью, а всё равно не хочется постигать гнева высшей силы!
            Но смерть неумолима. Она оставила Регину в неизвестности, напала быстрой тенью, сорвалась пятном с потолка, вклинилась в мозг, растеклась по телу, шебанула сердце беспощадным разрядом. Умирай, Регина!
            И Регина покладисто умерла.
***
            Она стояла посреди пустой комнаты – верный страж, незримый страж. Впрочем, те, кому надо, её заметят, пусть и сами не будут замечены. В лучшем случае – шевелением по стенам. Сила услышала Регину, сила вняла ей и позволила ей остаться. Позволила стоять до конца.
            Она и сейчас там – в том единственном доме, куда подаются все мёртвые души этого города. В доме 7/12 по улице Ланжер. Она поможет, если нужно и проконтролирует, если помощь не нужна.
            Откуда я знаю? Я это вижу. Я всегда всё вижу. Вижу и то, как ошиблась Регина много лет назад, когда решила, что это Бог возложил на неё такой долг. Откровенно говоря, это не было Его решением, да и вообще чьим-нибудь, но когда человек так отчаянно способен к работе и жаждет её, даже я не буду протестовать.
            Пусть стоит. Меня на все двери всё равно не хватит.
 
 
 

© Copyright: Анна Богодухова, 2024

Регистрационный номер №0525522

от 8 февраля 2024

[Скрыть] Регистрационный номер 0525522 выдан для произведения:             Для всех умерших душ в этом городе существовало лишь одно место, куда они могли отправиться – это дом номер 7/12 на улице Ланжер. И неважно было что при жизни все эти души имели совершенно разные тела  и убеждения, что прежде не замечали улицу Ланжер или же, напротив, искали её строгой древней красоты, любовались витринами небольших магазинов, устроенных тут не для людей, а для туристов…
            Всё это было неважно. Смерть в этом городе означала однозначное сходство всех душ – прибытие души в одну точку – в дом номер 7/12 на улице Ланжер.
            Во-первых, это было от того, что город был мал и тих, и если бы не было в нём туристов, он, пожалуй, задохнулся бы вовсе, остался бы незамеченным. Но город был древним, город пропитался историей и многие века и события отражались в стенах его зданий. Но город был мал, и это означало, что место для мёртвых душ, место их схода в новое состояние могло быть только в одном месте и это вопрос к высшим силам: какой умник догадался строить дом на месте этого схода мёртвых? Впрочем, такое бывает с малыми городами – земли мало, потребностей вдруг больше, и нужно куда-то деться. А то что при строительстве и принятии дома тебя не покидает ощущение чьего-то присутствия и даже будто бы взгляда, так то от глубокой историчности самой улицы, на это и списано!
            Во-вторых, в этом доме обитало человеческое сострадание к умершим, призвавшее в свой долг необходимость провести каждую душу самым достойным образом, и…
            Впрочем, обо всём понемногу!
***
–Мама, оно дышит! – Алэйн смотрела с ужасом. Конечно, не будь сейчас мамы рядом, она бы забилась куда-нибудь в дальний угол и закрыла бы лицо руками, лишь бы не видеть страшно шевелящийся кусок стены…
            Регина глянула лишь мельком. Более долгий взгляд показал бы что Алэйн права, а она не хотела пугать дочь раньше времени суровой правдой о своём долге, о милосердии и о тех тенях, что приходят в их дом, чтобы пройти через него в ничто.
            Она знала – Алэйн наделена такой же чуткостью к миру, как и сама Регина. Знала и не хотела отравлять её жизнь сейчас всей правдой. У неё впереди ещё много лет, она успеет сделать своё, сделать нужное, а сейчас – нет, рано, пусть побудет ребёнком.
–Где, детка? – преувеличенно весело спросила Регина.
–Мама, дом дышит! – Алэйн указала рукой на стену. На счастье Регины стена перестала ходить ходуном, успокоилась почти до конца и лишь едва заметно подёргивалась, видно, умершая душа перестала паниковать и понемногу стала смиряться. Что ж, это к лучшему.
            Регина усмехнулась, как только взрослый может усмехнуться фантазиям своего ребёнка, хотя Регина знала, что это не фантазии. Просто так было лучше. Может быть лучше Алэйн, а может быть и самой Регине, избавленной от необходимости объяснять тяготы этого мира, которые и сама с трудом осознавала? Она старалась об этом не думать.
–Какая ты у меня умница! – вместо правды веселый смех и поцелуй в лоб. – Знаешь, я вспомнила, что у меня для тебя есть мороженое. Будешь взрослой девочкой и сама  возьмешь его?
            Алэйн попыталась обидеться на недоверие, но мороженое пересилило. Она кивнула, и ещё раз глянув на нехорошую стену, метнулась на кухню.
            Регина быстро закрыла дверь, позволила себе миг слабости, помедлила, наконец взяла себя в руки и обернулась к стене:
–Выходите, – велела она, – выходите, я вам помогу. Я знаю, что вы есть. Я всегда знаю.
            Стена колыхнулась, по ней волной пошло движение, но всё же душа появилась из стены, видимо сообразив, что для притворства нет времени. Регина кивнула – она не любила, когда души начинали отпираться и прятаться от неё, однажды ей пришлось полдня провести в комнате, рассказывая о других, что неизбежно приходят сюда.
            Потому что мёртвым в этом городе больше некуда деться.
–Вы сейчас напуганы, но это нормальное состояние. Поверьте мне! – Регина перешла на мягкий тон, но вплела в него непоколебимость. Она за годы жизни здесь поняла, что говорить надо короткими фразами – это парализует. И ещё – нельзя начинать жалеть и плакать, ведь если погрязнуть в жалости, помощь она не сможет оказать.
            Душа слепо и недоумевающее смотрела на неё. Она была, как и все до неё – сероватая, местами почти прозрачная, где-то ещё более плотная. Лицо удалось разглядеть – оно хранило ещё запечатление тела на себе и черты живой плоти. Молодой...
            Регина запретила себе думать о том как и кто умер. Для неё это был факт – умер. Всё, далее ничего, только её долг.
–Вы умерли. Вы помните это? Вы слышите меня? Понимаете?
            Самое важное установить контакт. Регина никогда не была особенно общительной, не нуждалась она ни в близких подругах, ни в шумных историях – ей всегда по душе был домашний покой и уют. Наверное, именно поэтому её и выбрали…
            Регина не задумывалась о том, кто её выбрал, потому что не желала навесить на себя поверх долга ещё и гордыню. Просто смирилась с фактом – её выбрали, выбрали для службы.
            А она ещё удивлялась  от чего дом почти в центре города, на древней улице Ланжер стоил так дёшево и продавался так долго! Воистину, неисповедимы пути Его!
–Вы слышите меня? – контакт должен был состояться. Регина понимала это и не отступала.
            Душа, наконец, медленно кивнула.
–Вы умерли, – повторила Регина. – Вы можете не помнить этого, но это так. Случилось то, что случилось, и на всё воля…
–Мама, ты хочешь мороженое?
            Алэйн! Как же ты невовремя, золотце!
            Регина е ответила. Она знала – отвлекаться нельзя. Она объясниться с дочерью позже. Жаль только, что душа тоже услышала. Взметнула голову, оглядела, словно видела (а может и видела?) стены, впилась слепыми глазами в дверь.
–Нет, послушайте, вам туда, – Регина указала на неприметную дверь. Для всех, кто имел счастье видеть только этот мир, там была кладовка. Обычная кладовка, в которую отправляется всё то, что ещё жаль выбрасывать. Для Регины это было совсем иначе.
            Она никогда не забудет как в первый раз встретила мёртвую душу. Это был старик. Она спала, а он разбудил её хриплым кашлем. Регина жила тогда одна и думала, что расстанется с сердцем, услышав хриплый кашель, сползающий в ночи со стены. Но чёрт с кашлем! А вот когда из стены вышла тень старика…
–Sub tuum praesidium confugimus, – Регина попыталась сохранить разум и, путаясь в собственном одеяле, поползла на край постели, подальше от страшной стены, от старика, которого весьма напрасно выхватил лунный свет. Но разум отказался подчиниться ей и сплести простенькую молитву или крик. Она охрипла, голос предал её.
–Напугал? – старик не мог не заметить её испуга и счёл за благо заговорить с нею, – простите дурака. Я всё ждал ночи, но не сложилось. Кашель вот… я сейчас уйду.
            И он бесплотной тенью двинулся к неприметной кладовке и просочился сквозь дверь. Когда Регина осмелела и, вооружившись здравым смыслом и лампой, героически швырнула дверь, его, конечно, уже не было. Ничего не было, только старый, укоряющий хлам.
            Много их, конечно, тут прошло. Даром, что город мал – здесь закатывалась жизнь, здесь встречали старость, доживали дни. Молодёжь вырывалась отсюда, а Регина не в счёт – она искала покоя и тишины. И пути привели её сюда – в небольшой, славный для заядлых туристов, но всё ещё тихий город.
            Много их здесь прошло, и большая часть сама знала, что делать и куда идти. Одни не смотрели на неё, другие поглядывали или даже скалились. Третьи махали рукой, понимая, что она их видит.
–Того хочет Он! – решила Регина и осталась. Такое соседство не беспокоило её. Они все были безобидны, а уж после того, как одна душа металась по дому, вползала в стены и искала спасения, явно не зная, что делать дальше и Регине пришлось ей показать дверь – это стало и долгом.
            Теперь она чувствовала ответственность перед мёртвыми.
–Вам туда, – повторила Регина и указала на нужную дверь.
            Душа проследила за рукой, но не двинулась.
–Вас там ждут. Ступайте. Вы больше не живы! – Регина не давала шанса на надежду. Не она забирала жизнь, не она и решила о двери, так что не её уговаривать им надо.
–Мама? – Алэйн не унималась. Как напрасно. Но её голос стал ближе.
–Идите! – велела Регина, заметив, что душа переместилась, вот только не к заветной двери, а к закрытой. – Вам не туда. Вы умерли, мне жаль, но вы умерли! идите туда, куда следует!
            На её памяти бывало упрямство, и бывали уговоры, бывал гнев, но эта душа была странной. От неё веяло угрозой, хотя какая угроза могла идти от мёртвой?
–Мам? – Алэйн стала совсем близко. Теперь она была за дверью и душа явно учуяла это. Регине это не понравилось:
–Слушайте, вам тут не место. Отойдите от той двери и ступайте в нужную!
            Много позже, годы спустя, находясь на приёме у своего психотерапевта, Алэйн, уже взрослая, конечно, вспомнит этот день. Она скажет, что её мать в принципе была всегда странноватой, что таилась  от общества, что часто запиралась в комнате, беседовала с пустотой, но это было ничего, Алэйн и не думала что что-то не так, до этого самого дня.
–Мама швырнула в меня лампу, – объяснила Алэйн. – Она предложила мне мороженое, я пошла за ним, а она, как обычно заперлась. Я взяла, конечно, и увидела, что оно с шоколадом. А мама всегда любила шоколадное мороженое. И я решила поделиться. Она не ответила, я думала, она не слышит, пошла к ней, она вдруг распахнула дверь и швырнула в меня лампу. И тогда я в первый раз подумала, что с моей мамой что-то не так.
            Но это будет после. А сейчас Регине оставалось смотреть на то, как нахальная душа вползает в дверь, сливается с нею, явно желая просочиться и уйти от своей, нужной двери, обратно в мир живых людей.
            Страх заменил всё. Весь разум, всю осторожность. Регина поняла, что сейчас может случиться что-то очень нехорошее, безотчетно поняла, и в ужасе, представляя, что за дверью стоит её дочь, она совершила то единственное, на что хватило мгновения и силы. Первый попавшийся предмет, решительный рывок дверью, бросок…
            Не в Алэйн, разумеется! А в то, что шевельнулось в стене позади, хищно наблюдая за нею. Тень метнулась напугано, дышащей волной прошла по стене, по самому равнодушному кирпичу, зато в нужном направлении. Видимо, отрезвилась.
            И Регина обернулась к напуганной, залившейся рыданиями дочери.
–Там был паук…паук, – попыталась объяснить Регина, но страх едва отпускал её саму. Она была неубедительна, а дети чувствуют, когда взрослый сам себе не верит.
            Алэйн и не поверила.  Тогда и началось её медленное отчуждение от матери. Регина всё тянула и тянула с перекладыванием долга, а Алэйн всё реже видела «дыхание» стен, по которым скользили мёртвые души.
            Нет, она видела их краем глаза, тенью сознания, но научилась не замечать. Зато не замечать странного поведения матери она не могла. Пропасть ширилась, стена из непонимания крепла. Алэйн верила – её мать сумасшедшая, Регина верила в то, что Алэйн ещё мала для правды. И эта вера разделяла их всё отчётливее.
            Алэйн старалась не попадаться на глаза матери лишний раз, Регина старалась тянуться к её обществу. Алэйн не любила странных разговоров, а Регина пыталась выйти на какие-то намёки…
–Помнишь, ты говорила, что стены дышат? – как-то спросила она.
            Алэйн, недовольная тем, что её подготовку к экзаменам прервали глупым разговором, всё же ответила, следуя самостоятельно выведенной привычке: не отказывать матери в разговоре, мало ли как это скажется на её сумасшествии?
–Ну…все дети болтают, – Алэйн не понимала чего от неё хочет мать. Почему вдруг вспомнила? Сама она едва уже могла найти в своей памяти что-то такое. Зато отчётливо помнила лампу, пролетевшую, как ей с годами стало казаться, над самой её головой.
            Это было неправдой, но память самая ненадёжная вещь на свете. Любит она искажать весь мир, а что хуже того – убеждать в правоте. Я же помню – значит, так и было!
–Не думаю, что все дети болтают так. Просто ты у меня очень чуткая, – Регина подкрадывалась осторожно. Она верила, что если её дочь узнает правду, то ледяная стена между ними разрушится. Ведь если бы Регина была на её месте, она бы тотчас всё поняла и приняла.
            Одно совершенно точно не учитывалась: Регина и Алэйн были разными людьми. Регина верила в высшие пути, а Алэйн в то, что её мать всегда была немного…с чудинкой.
–У Мад брат говорил, что видит людей за окном, – сказала Алэйн, – придумывал. У них окна на парк выходили, а там деревья. Ну вот он и говорил что люди к нему смотрят в окна.
–Мад? – Регина задумалась. – Это такая…с рыжим хвостом?
            Алэйн против воли вздохнула. Она не любила приглашать подруг домой – мало ли, мама опять запрётся и будет говорить с пустотой! Но всё равно, случалось, что подруги забегали на пару минут. И вот что всегда раздражало Алэйн – это то, что мама никогда не запоминала лиц. Она путала всех её подруг, путала соседей, даже тех, с которыми жила второй десяток лет бок о бок.
            Алэйн не знала в чём причина этого поведения, но полагала, что это симптом какого-то расстройства.
            Надо сказать, что и Регина знала за собой эту особенность. Она помнила каждое непрозрачное и полупрозрачное лицо, прошедшее через её дом за все годы. А вот в лицах живых смешно терялась! Она не помнила мадам Акселл, что жила через дорогу и держала тихую сувенирную лавку, путала своего постоянного врача и так на каждом шагу. Она чётко различала и помнила лишь мёртвые лица, а в мире живых – лишь свое да дочери. Остальное не существовало.
–Нет, Мад светленькая. Рыжая Кэтрин, – объяснила Алэйн. У нее не было много подруг, и новая путаница в них от матери была обидной. Алэйн казалось, что она смирилась с чудачествами мамы, но нет, не привыкла.
–Ну пускай, – покладисто согласилась Регина, – но ты действительно была всегда очень чуткой, и это не просто так. это путь…Его путь, понимаешь?
–Мама…
–Нет, я серьёзно. У меня есть тайна. И ты её тоже знаешь.
            Но Алэйн не замерла от предвкушения, не стала смотреть яснее и счастливее, напротив, помрачнела и заледенела.
–Не надо, мам.
            Но Регина верила – вот сейчас всё произойдёт, сейчас она расскажет дочери правду, и…
            Скандал вышел страшный. Первый скандал в их тихой жизни. Алэйн не сдержалась, не смогла сдержаться, потому что напряжение души имеет поганое свойство – оно прорывается, ещё и в самый неподходящий момент.
            Алэйн вспомнила и чёртову лампу, и вечные бормотания матери самой с собой, и запирание в комнате и неудобство вечной тревоги за её сумасшествие.
–Сумасшествие? – возмутилась Регина. Она знала, что должна была сдержаться, что должна была объяснить всё раньше, что не того хотели высшие силы, но не смогла. Она всё-таки была человеком и не сдержалась. – Да ты хотя бы знаешь, что я вообще делаю? Я выполняю великий долг! Я стою там, где поставил меня господь!
            Алэйн закатила глаза, засмеялась. Это звучало бредом, для неё это и было бредом.
–Неужели ты ничего не видишь? – голос Регины предал её как тогда, много лет назад, – неужели…
–Чего? – поинтересовалась Алэйн саркастично. – Дышащих стен? Мам, ну не надо…смешно уже.
–Ты очерствела! – Регина ощутила в себе отвращение к ней и к себе. Она не хотела, чтобы всё вышло именно так, но почему же выходило? Она думала, что её дочка примет её долг, что будет помогать, ведь она была такой чуткой, такой сочувствующей, но почему же теперь она не такая? Почему сочла её сумасшедшей?
–Нет, я просто не спятила, – отозвалась Алэйн. О своей резкости она уже жалела, но слова назад не вернёшь. Они не умеют возвращаться. Пролитые однажды, они не втекают в беспамятство. Остаются надежно, негодяи!
            Что будет позже? Пустота. Пустота и холод. Алэйн предпримет робкую попытку извиниться, но Регина не уловит её, и Алэйн перестанет пытаться. Она исчезнет из родительского дома с приглушёнными чувствами радости и стыда – довольная тем, что уезжает от тихого безумия матери, что по-прежнему ведёт разговор со стенами, и, стыдясь того, что оставляет её одну.
            Что будет после? Регина продолжит нести свой долг, поведёт его храбро и славно, не опасаясь упасть и сдаться. Легко идти, когда в тебе есть вера в то, что путь твой определён. И неважно, что там позади, если убедить себя в том, что всё часть Его плана.
            И будет Алэйн…с тремя в год обязательными, выдавленными через силу, приездами домой. И каждый раз будет не клеиться их разговор и каждый раз будет что-то не то между ними. Навечно непонятое. И будут попытки Алэйн понять мать, и будет попытка приехать  к ней на рождество, и облегчение, когда не свершится этой задумки.
            Много всего будет. А больше всего будет лиц – самых разных лиц, что идут через дом. Через дом 7/12 на улице Ланжер. И Регина сопроводит каждое. Кому-то помощь и не нужна, так, наблюдение. А кому-то и прикрикнуть придётся:
–Иди, не задерживайся!
            Потому что мёртвым душам в этом городе некуда больше податься.
***
            Регина знала что скоро умрёт. В зеркале отчётливо она видела на своём лице признаки приближающейся смерти – читала их в глазах. Она достаточно видела мёртвых лиц, чтобы не опознать присутствие смерти теперь.
            Она не роптала.
            Дочери звонить не стала – не надо её пугать. Умрёт – сообщат. А так – не надо, не надо видеть Алэйн последних минут. Они ужасны, даже если смерть приходит во сне. Боль никуда не девается.
            Регина ждала. Она была спокойна. Она знала куда идти, в отличие от тех, кто умирает прежде срока и выпадает из жизни насильно, против самой сути. Ей это не грозило – она прожила славную жизнь, неся на своих плечах тяжёлый долг милосердия и помощи мёртвым душам. Теперь ей надлежало идти самой, и…
            И это тревожило её. Но не так, как можно предположить, а иначе: кто будет помогать мёртвым теперь? Дом отходит Алэйн, это ясно, но захочет ли она в нём жить? Едва ли. Там, в новом месте у неё иная жизнь и своя семья. Сохранит как наследство? Это глупо – недвижимость ныне дорога, содержать её здесь, не реализуя…
            Нет, Алэйн умная, она так не поступит. Значит, будет продавать. А кому? как долго?  в прошлый раз Регина купила этот дом после двух лет простоя дома. А сколько он будет ждать теперь? И кто в него въедет? И что будет с теми, кто не знает, куда ему идти после?
            Вот это тревожило Регину.
            Решения не было. Вернее, оно подступало, но Регина задумывалась больше о том, не будет ли это расценено как гордыня? Она всегда задумывалась об этом, когда принимала решение. Гордыня казалась для нее страшнее всего на свете, ещё с детства, когда она услышала, что и Каин, и Иуда совершили свои преступления из гордыни.
–Мне всё равно умирать, – сказала Регина пустоте. Та не стала спорить, и Регина ободрилась, – боже, никогда к тебе не взывала так отчаянно, как сейчас, но нужно. Не оставляй сынов и дочерей своих на растерзание неизведанному, дозволь мне и дальше сопровождать их путь, указывать куда им нужно?
            Пустота не ответила. Или не слышала, или не реагировала, или…
            О последнем «или» Регина старалась не думать. Смерть смертью, а всё равно не хочется постигать гнева высшей силы!
            Но смерть неумолима. Она оставила Регину в неизвестности, напала быстрой тенью, сорвалась пятном с потолка, вклинилась в мозг, растеклась по телу, шебанула сердце беспощадным разрядом. Умирай, Регина!
            И Регина покладисто умерла.
***
            Она стояла посреди пустой комнаты – верный страж, незримый страж. Впрочем, те, кому надо, её заметят, пусть и сами не будут замечены. В лучшем случае – шевелением по стенам. Сила услышала Регину, сила вняла ей и позволила ей остаться. Позволила стоять до конца.
            Она и сейчас там – в том единственном доме, куда подаются все мёртвые души этого города. В доме 7/12 по улице Ланжер. Она поможет, если нужно и проконтролирует, если помощь не нужна.
            Откуда я знаю? Я это вижу. Я всегда всё вижу. Вижу и то, как ошиблась Регина много лет назад, когда решила, что это Бог возложил на неё такой долг. Откровенно говоря, это не было Его решением, да и вообще чьим-нибудь, но когда человек так отчаянно способен к работе и жаждет её, даже я не буду протестовать.
            Пусть стоит. Меня на все двери всё равно не хватит.
 
 
 

 

Руины

Ужасный