Детство

Я просыпаюсь от тонкого лучика солнца светящего мне прямо в лицо через прикрытые ставни.

Вставать неохота и я прикрываю лицо одеялом в надежде заснуть ещё на немного.

Сон не идёт.

За окнами слышны треск горящих дров и бряканье кухонной посуды.

К дверям кто-то подходит и открывает дверь, но я на чеку и успеваю сделать вид, что крепко сплю.

В дом входит бабушка: «Дети, быстренько вставайте, умывайтесь и за стол – завтрак готов».

За стеной в соседней комнатушке спит младшая сестра и каждый из нас не хочет выходить первым на яркий солнечный свет.

Пауза затягивается, и бабушка ещё раз напоминает о себе уже более строгим голосом: «Вы что, не слышите? А ну быстро за стол, борщ стынет».

И мы потихоньку выползаем на свет, стоим минуту ослепшие и затем, закрыв ладонями глаза, шаркая сандалиями по песку, направляемся к колонке умываться. В бочке набрана свежая родниковая вода и попадая на лицо, она мгновенно смывает сон. Не обходится здесь и без брызг друг на друга, ёще минута и мы, проснувшиеся и зверски голодные, сидим за столом, к огромной бабушкиной радости.

Перед нами тарелки с борщом пахнущим дымом, густым и ароматным, а как ему быть не ароматным, если ещё час назад все его составляющие росли на грядке.

Замелькали наши ложки и раз, и нет борща. Бабушка из котелка подкладывает в пустые тарелки молодой картошки, поливает подсолнечным маслом и посыпает укропчиком: «Берите соль и солите сами», обращается она к нам с сестрой.

Говорит она на украинско-русском языке плавно и мягко и всё сказанное кажется естественным и понятным.

Мы пьём компот из вишен и всё – свобода. А дел-то ведь куча. Надо построить песочную крепость для солдатиков, потом само сражение. Вместо снарядов косточки вишен, вишню в рот косточкой щёлк и солдатик упал, щёлк и промах. Продолжается битва до тех пор, пока желудок не отказывается принимать очередную горсть вишен. Всё, теперь можно и полежать в тенёчке.

Но тут появляется бабушка: «А ну марш с земли на кровать, я вам сейчас полежу» и мы стрелой бежим под яблоню в глубину сада, где стоит железная кровать с матрасом. Мы маленькие и кровать кажется большой, и лежать на ней можно хоть вдоль хоть поперёк. Шелестит листва, птички поют, дует свежий ветерок и через несколько минут разгорячённое игрой тело остывает, и мы уже лежим под простынкой, красота.

А вечером возвращаются с работы мама с папой и приносят чего-нибудь вкусненького, а даже если не приносят всё равно мы рады их приходу. Самая большая радость, когда и родители выходные и поливной день.

Мы сидим у открытых кранов и, ждём, когда зашумит воздух.

Шипение сначала слабое, превращается в оглушительное и вот, фыркая, вылетает первая струя воды. Ещё пара минут, и тёплая вода хлещет из шлангов, приглашая нас, поиграть с собой. И мы играем, ох и играем. Напор воды настолько сильный, что позволяет брызгать друг в друга практически из одного конца сада в другой. В игре принимают участие все кроме бабушки – её трогать нельзя, ни под каким предлогом, она готовит у печки.

А водный праздник продолжается радугой повисшей над нашим садом и делаем мы её сами, где хотим и когда хотим – шланг в небо и вот она, яркая и красивая.

Ещё мне нравилось втыкать шланг в песок, напор воды вымывал отверстие и шланг уходил в глубину и оттуда вылетал столб воды с песком и я просто млел от удовольствия.

Потом был вечер, ужин и куча комаров не дающих насладится вечерней прохладой. Звучал «Маяк» и музыкальная передача позывным, которой была мелодия «одинокого гармониста».

Сейчас вновь услышав эти ноты, этот голос, как будто из тех времён, сердце моё начинает щемить от воспоминаний. У каждого есть своя такая мелодия. И наступала ночь, и засыпали мы усталые до утра.
Летом город вымирал, все выезжали на дачи спасаться от жары. Оставались лишь неимеющие, дачи и те, кому график работы не позволял.

Однажды бабушка сказала, что ей надоело быть на даче, и она уехала в город, каково же было наше удивление, когда вечером потемну она пешком вернулась назад. И сказала она горячо: «Всё. В город я больше ни ногой, потому что от духоты места себе целый день не находила и то что автобусы уже не ходят не помеха, зато я уже с вами и в прохладе».

Мы все долго смеялись и слушали бабушкин рассказ о её городских злоключениях. А как было славно, когда к нам приезжали с ночёвкой любимые дядя с тётей.

Взрослые едва вечерело, усаживались за стол, вместе с нами, детьми, разумеется, выпивали, обсуждали какие-то проблемы, смеялись и шутили. Когда ужин подходил к концу дядя Аким затягивал «распрягайте хлопцы коней», пел он её заунывно и тягуче, и мне становилось жалко и коней и хлопцев, но тут наступало время припева и петь начинали все сидящие за столом, песня становилась весёлой и до чего - же она ладно звучала.

Утром, пораньше раскладывались лестницы и все начинали сбор вишен. Их было так много, что хватало на всех, а большая часть вывозилась на рынок и всё собранное продавалось.

Я помню, как переживали родители, когда в урожайный год с трудом удавалось продавать ведро вишен за два с половиной рубля, цены падали.

На даче выращивалось всё – огурцы, помидоры, смородина (сбор её был для нас детей в то время пыткой), баклажаны, в общем, всё для семьи. Здесь же на даче всё это консервировалось, солилось и становилось вареньем.

Цвели пышно чайные розы, а вечером аромат табака и фиалки наполнял воздух, и тишина вечером.

Это был образ жизни нашего города, когда, надышавшись газов на предприятиях, наши мамы и папы рвались на природу вдохнуть свежего воздуха.

Тогда ещё когда не было моста через Донец, там, где сейчас трасса, да и трассы самой тоже не было.

Да,  да, было такое, добирались до дач на другой берег на лодке за пятачок. Лодка была стальная, и садилось в неё столько народу, что от края лодки до воды оставались считанные сантиметры, и мы плыли как бы погруженные в воду, было очень страшно.

А потом на берегу я садился на отцовские плечи и в путь, на дачу. Потом появился мост, и радости было, сколько у всех.

Начиная вспоминать своё детство, я отчего-то лучше помню маленький дачный домик, чем городскую квартиру.

Наверное, потому, что это воспоминание сложено из запахов, из музыки, из радуги над головой из ещё живых бабушки и мамы и мы все вместе.

Скажите разве плохо иметь такие воспоминания. Кто из вас откажет своему ребёнку в таком незамысловатом детстве, без телевизора и телефона и чтобы вечером тишина, любящие тебя люди и сверчок со своей колыбельной на всю ночь.

Вы знаете, мне казалось, что такие традиции навсегда и что мои дети так же точно будут проводить своё детство на даче под присмотром любящей бабушки и засыпать вечером под трели сверчка.

Но родилась моя семья одновременно с началом перестройки и жизнь из размеренной превратилась в сплошные гонки на выживание, очереди, талоны, бесконечная работа, чтобы прокормиться.

Мы продолжали выращивать овощи-фрукты, но проводить лето на даче перестали – ушла из жизни любимая бабушка и традиции дали первую трещину.

Потом урожай стали помогать убирать «добрые люди», но сажать и поливать мы по инерции продолжали.

Потом украли колонку, а колонка это святое для садовода, впрочем какая святость у воров, а после того как срезали всю капусту, на которую мы так рассчитывали, что то надломилось. Сажать стали всё меньше, оставались яблоки и виноград, но и их стали собирать раньше нас.

И всё.

Осталась только надежда, что всё когда-нибудь наладится, и мы снова на неё вернёмся, возможно, с внуками.

 
Я сожалею об утраченном, но я могу это пережить, потому, как и без дачи проблем множество. Написал это и подумал о том, что дача была не проблемой, а местом где можно было отдохнуть и уйти от проблем.

Проблемой дачи стали сейчас и стали они проблемой для тех, кто всей жизнью своей врос в эту землю, для тех, кому дача и есть сама жизнь.

На этих дачах вначале шестидесятых они создавали семьи, растили своих детей, наши родители сажали сад на голом раскалённом песке и целинном чернозёме. На этих шести сотках уходили из жизни и родители и супруги и дети.

Это не просто участки земли, для большинства это может быть то главное, что держит их старых и больных на этой земле.

И едут они туда по жаре и холоду, в любую погоду поверьте мне не для того чтобы собрать то немногое выращенное их усталыми руками, они едут на дачи, потому что всё здесь напоминает о той жизни, когда они были молоды и счастливы и все родные были живы и здоровы.

А когда они засыпают в вечерней тишине, то снится им дружная семья за большим столом и «распрягайте хлопцы коней», и дети на коленях с пирожком в руках.

К моей большой горечи и мамы уже нет и дед Аким умер в прошлом году на 96 году жизни. Рвутся корни, рвутся.