День Десантника!

День Десантника
 
( В.Исаков)

      Ресторан   гудел!  Многолюдный  уютный  зал   переполняло  веселье,  оно   бурлило,  выплескиваясь  через открытые  окна волнами  радости и энергией, будто  море  небрежно  разрешало  волне  выкидывать   на берег пушистую   пену.    Лазерные   лучи -  руки  света разрезали  сумрак  зала  и переплетались  в  любви с  пальцами   музыки:   они были иступлены   любовью  друг к  другу.  Молоденькая  девушка  пела на подиуме  сцены,   одетая  несколько  не в моем вкусе.   У  меня  консервативные  взгляды: не люблю женщин, едва  прикрытых   платьем, больше  напоминающий  слегка  купальник.  В моем  понятии  женщина  должна оставаться  загадкой для мужчины и целомудренность   проявляться во всем: взгляде, движениях, одежде.  Голос певицы раскидывал сеть тоски над  моей  душой, как  ловчий  на птиц.   Девушка пела,  да  так, только попроси: я бы ей  все  простил и всё  бы сделал в  эту минуту!   Её голос, невидимой  змеёй неслышно вползал  неторопливо   в душу,  скребя   её  и,  выходил из опущенных  глаз, неподвижно  смотрящих   в пол.  Он,  чистый   будто   хрустальной  горной  водой   вымывал грязь с души.  Скоблил  её  наждаком    совести и воспоминаний.  А, я старался  заглушить   в себе эмоции!   Слушал девичий,  наполненный   тоской  голос, но подбородок  независимо от  меня  неожиданно  предательски стал подергиваться.   Девушка   пела,  и лазерные  лучи  с  музыкой - руками, оплетали   меня   в   кокон   грусти. 
        Сидел  за столиком  ресторана совершенно  один.  Несколько  купюр синего цвета  «еврейских» евро  рублей  в  нагрудном кармане  метрдотеля    заведения были  охранной  грамотой  для  моего одинокого  стола.  На нём  стоял  граненый стакан с водкой  покрытый краюшкой  чёрного  хлеба.  Возле стакана  слева  на  блюдце  горела  вечным  огнем  горизонтальная   свечка.  Голубой  берет,  постаментом  лежал рядом с   правой стороны  стакана.  
 Я сидел   один  среди ресторанного   веселья и   кутерьмы   поминал   ребят.  Сегодня  был  день ВДВ, день  уважаемого  мной и всеми, кто   носил, когда – то  или  носит,   голубой  берет день дяди  ВАСИ!  Берет положено хранить всю жизнь после  службы,  пусть в  комоде, чемодане,  в банковской  ячейке, но как  зеницу ока.  («Всё  пропью,  берет,  оставлю!»).
 Праздновал!  
Только  этот  великий праздник   с некоторых пор  стал грустным для меня.  
 Смотрел  на крошки хлеба  на столе,  не замечая  их, а  вилка с ложкой  так  и  остались  лежать завернутые  в  красную тряпичную салфетку. Отбивная  одиноко (как  девушка  на свидании сиротливо  ждала  опаздывающего  молодого человека  под часами),  лежала среди картофеля  фри  на  тарелке.  
Мне было  одиноко!  Тоска   ржавчиной  разъедала меня изнутри. 

      Я в  этот  день, как  всегда   старался  прилететь  в  Питер.  Приезжал   в свой  любимый  ресторанчик, что на Петроградской: доезжал  на  метро  до  места  дислокации  данного   ресторанчика  и  шел от метро  строго  по  азимуту  пешком  до  дверей этого заведения  без всякого такси  и, машин  друзей.  
Выбирал укромный  столик в самом   углу, присаживался.  Заказывал лафитничек  водки.  Строго в  граненый  стакан  наливал 100  грамм водки и,  помянув  тех,  кого сейчас  с   нами нет не закусывал.    Потом   наливал   ещё   по 100 грамм за   тех,  кто сейчас  в стропах.  Прикуривал  строго  спичками   папиросу из пачки   «Беломорканал»  ( предварительно по армейской  привычке  дунув  в  бумажный  мундштук) разрешал воспоминаниям  выйти из тайников   памяти.    Прямоугольная   плоская  пачка   «Данхил»  с  серебряной  зажигалкой  « Ронсон» одиноко лежали  рядом   в одиночестве.   
   Прошлое    оборачивало  меня  пеленой прожитого и пережитого    времени, как  после  команды:  «Отбой»  я заворачивался,  синим  с двумя  светлыми  полосками  по краю  армейским  тонким  одеялом.    И вот так  именно  в  день Десантника  каждый год вновь   хоронил  всех  своих ребят  заново, которым  не было  ещё и 30! 
Стакан  водки на столе,  а аккуратно   нарезанный  кусками   хлеб, соль на блюдце  и банка   килька  в томате  раскладывалось  на газете  «Красная  звезда» (традиции), были моей  закуской. Официанты  удивлялись  и,  чтобы их не расстраивать,  заказывал  к  хлебу   из меню все  на их вкус. 
Неожиданного,  не спросив   разрешения, за мой  столик  плюхнулись  проходящие  две  девушки. У них было длинное  всё: ноги, волосы, руки  и пальцы   с длинной  сигаретой в  мундштуке  из   дерева, зажатом   между  длинными указательным  и  средним пальцами.  Я вопросительно  взглянул на  метрдотеля, потом перевел  взгляд  на девушек. 
-  Мужчина, извините, помогите  прикурить?! 
Метрдотель  с  извиняющейся  вежливой  улыбкой для меня,  и  возмущенно  глядя  на  дам,  подошел к столику.  Предупредительным  движением  руки  я  остановил его.  Официант  услужливо  достал  зажигалку для дамы.  Дама, затянувшись  дымом  длинной    коричневой сигареты и, выпустив  дым колечками в правую сторону   уверенная  в своей  неотразимости, небрежно бросила,    слегка  играя  бровями: «Что  празднуете?!»   И тут же  искоса  обратив  взгляд, на мой  берет, потом  перевела  взгляд  на стакан водки,  медленно на горящую свечку  осеклась, затихла.  
- Девушки,  сколько стоит,  чтобы  Вы  посидели со  мной  только,  молча?!
- Ну,  у  нас  почасовая оплата!
- Вы   не смущайтесь,   просто посидите  со мной.  На  столике   смотрите,  все есть:  вот  икра, можно  ложкой.  Все  что Вы  видите,  угощайтесь: Вы   бы сейчас   моим  друзьям     понравились!  Не  откажите,   если   Вас   не     устраивает, что принесли   официанты  на стол, закажите себе. Всё, что  хотите и,  вот вам    рулончик  зеленых американских рублей.  Надеюсь,  этого Вам хватит  за  мое и Ваше  молчание?!
Незаметно  для  всех   рулончик   положил  на стол  рядом  со свечкой.
Они  смутились и та, что  так  вальяжно и развязано,  повела  себя  со  мной,  посмотрев на подругу (та  кивнула в согласие), на свечку, осторожно отодвинула  рулончик  от  себя   назад длинным  ногтем  указательного  пальца.
- У меня   брат  не вернулся  оттуда,  извините! Мы просто посидим  с Вами.  Помянем. Извините нас! Закажите,  что нибудь  из  алкоголя:  нас  контролируют! 
Метрдотель  всё  услышав,  кивнул  головой  и,  что – то шепнул  официанту.
Тут  девушка, что пела  на  эстраде, проходя   мимо  нашего стола с микрофоном,  бросила  взгляд  на  стакан  водки с  хлебом  и  свечку,  рядом с беретом.   Опустила  глаза, а пламя  свечи на фитильке порхало  бабочкой,  аплодирую  её  голосу.  Девушка  вышла   на середину  танцевальной  площадки  и, повернувшись  к  нашему столику,  запела голосом  хрустальной чистоты  мою любимую:  Аве  Мария. Зал обмер! 
Я  отвернулся  и,  подперев   кулаками  подбородок,   унесся  в  то время,  когда  МЫ  все были ещё  живы!
       Условный  сигнал  о боевой  тревоге по телефону,   подкинул меня  с постели, как  пружина в  магазине моего АКМ  патроны   с пулей   мною подпиленной напильником   крестом слегка.   Дедовская   привычка   для  себя  так  пули  готовить:  пуля  распахивает  рану  на раз,  и кровь  идет  ручьем.   Сколько  я взысканий  имел за  такое  самоволие.  На бегу,  застегивая  «полёвку», уже через  семь минут    получал оружие.  Были  поставлены  боевые задачи    всему  офицерскому личному составу.   После постановки  задач, командир  приказал мне и  двум  лейтенантам остаться.
- Товарищ  капитан! Ё! Володя, твоя   ближайшая задача  пошуметь  и, как можно  громче, а  основную  задачу выполнит  Лосев.   Вернуться ко мне  на ЗПУ с   данными  о противнике в срок, это приказ!  Знаю  тебя  взбалмошного  любителя   пошуметь!  У  тебя опыт  и поэтому  даю тебе  молодых,  подучи малость!  И осторожней!   Не лезь на рожон,  учения хоть и учебные,  но ты   же,  всё   учебное в боевое  превращаешь!  
 Он  по возрасту  или от эмоций постучал указательным пальцем  по столу  пальцем, похожим  на   сардельку в назидание (все  боялись  его   щелбана   по затылку, если что  не так).
- Товарищ    полковник, я  ведь так…
- Идите,  товарищ капитан!  
Он в сердцах  даже  прикрикнул.
У меня  бывало  « пошуметь  посильнее»  и,  конечно  идя  по маршруту  движения,  не заходил в деревни, хотя  так   проходить  быстрее,  а по пашне  обходил их,    и по лесу    в темпе (бойцы  меня  в  это  время   ненавидели).  Но  воспитывал  выносливость у бойцов.  А время   на прием  пищи  давал им  по десять  минут и стоя, как  нас учили: прием  пищи должен  был  быть обыкновенным занятием, как  зубы почистить  утром! Вообще  - то  десять минут  на прием  пищи это роскошь в  полевых  условиях…
   И к объекту  ужом, чтобы  травинка не колыхнулась.  Приклад по заднице   учил  нерадивых  моментально и давал  силы   делать, как  учил.  Бойцы   по привычке   после   выходов  уже   в расположении  роты  скользили стопами параллельно  надраенному  полу:   пластика движения после   выходов становилось привычкой.
   Тяжело  в учении,  легко в бою! Не я  сказал,  а Великий  СУВОРОВ!
Девушка  на подиуме  пела, глядя  мне в  глаза,  а  зал  заворожено  внимал,   мои спутницы  за  столом курили,  смотрели в никуда  на красную  скатерть стола,  а может  себе  в душу, по  их щекам  осторожно  неслышно пробивали себе дорожку слёзы.  Голос и  музыка  в молитве   возносились к БОГОРОДИЦЕ,  и  настойчиво  заставляли  меня вернуться опять  назад  в ту  учебную тревогу. 
Мы   ужом  (спасибо деду: практика  пластунских казаков   не  подводила ещё  никогда) вошли в расположение   «противника» и  изрядно  пошумели. 
 Меня   насторожило  большое скопление  личного  состава  у « синих»   и,  возвращаясь назад  к  командиру  на  ЗПУ,  прихватили   с собой  прапорщика.  
Надо же командиру  знать, откуда и зачем тут по напихано  людей!   Прапорщик  был  тяжелым и  рыхлым, мои догадки  о  его причастности к  продскладу оказались верны.   Для нас  он был тормозом.  Печенье  и сгущенка сделали с ним свое дело. Надо было отрываться, а  он мог отрываться  только  на  тушенке  и топлённым  жёлтом масле  в  тонких латунных  банках по 200 грамм.  
А погоня  дышала в   плечи.  Слышны были команды  и топот  сапог: в ночи  голоса  и особенно  топот  слышен  далеко.  Нас спасала лишь  ночь и вот  тот лес  вдалеке   в трех  километрах. Пошумели- то  мы   изрядно!  Спохватились   «синие» ха- ха- ха!  Грамотно  перекрывают пути  к отступлению…  Лейтенантам приказал,  хоть  нести на себе  этого борова,  но уйти и доставить его командиру!  Взял   дополнительно  у Сергея ещё один магазин   и пошел   неторопливо  искать   складочку  местности, чтобы  пошуметь  уже  там.  Надо  было выиграть  время.  Дать моим лейтенантам уйти. 
   Бой  был  в разгаре, я  выпутывался  из  сетей преследователей ящерицей, прыгал   из  стороны в сторону зайцем,  то медленно  черепахой  полз, застывая в  кустах неподвижно  бесшумно. Мне  удавалось растягивать  и стягивать  время, как   резиновый  жгут, чтобы потом  пружиной  кинуть его  вперед вместе  с собой.  А,  когда  патроны  кончились,  наблюдатель  холодно процедил  из плотно сжатых губ: «Вы ранены!». 
  Меня  долго брали:  пошла  рукопашка, больше  напоминавшая  бой матерого   волка с годовалыми  неумехами псами- щенками.  Ярость   мальчиков  - солдатиков   по  моему  задержанию  лилась через край (за  наш шум  их командиру  досталось  по шапке от своего командования), а вот умения у мальчиков по задержанию  диверсантов  не было, и  я работал, извиваясь  иногда,  огрызаясь, но хладнокровно,  как  рубил   дрова на зиму.  

    Мне  надо было  потянуть  время,  дабы   и   «чужих»пацанов   обучить  немного.   Силы  кончались, измотали  пацаны, а когда  скрутили,  я еще долго  изображал  избитого  (ха- ха- ха): болит  спина  и ноги,  меня тащили  на руках.  Хотя   бока мне намяли изрядно, но не больно!    Но про  себя  я смеялся, мне  так хотелось  отдохнуть  от сумятицы  боя, наваливался  на  плечи  солдатиков   и  как учили, жалобно   заскулил, застонал (во мне  погиб   артист),  бойцы   противника стали  жалеть  меня  и даже  воды дали и тащили пехом на себе в  свое  расположение! Ну,  надо  было мне  отдохнуть,  не ногами топать  по  полю.  
  После  разбора учений   лейтенанты, смущаясь,   пригласили в ресторан.   
В ресторане захмелев,  спросили: « Владимир Валентинович,  если бы это была  боевая  обстановка,  Вы  бы,  тоже   встали вот так же  за  нас?! Вы же шли на  явную смерть! Спасибо Вам товарищ  капитан  за наши жизни!?». 
Тогда,  не зная  ещё  БИБЛИИ, я  сказал, слова   деда  почти,  как в писании: « Воин, принявший  смерть «за   други  своя»  попадает   в рай,  минуя   всё!».
 Прошло  время. 
 Игорь  отдал жизнь «задруги  своя» в   Афгане,  заводной и  вечно смеющийся   Сережа,  отдал  жизнь  «задруги своя» в Чечне. 
А   меня  БОГ,  зачем – то оставил доживать свой  век. 
   ГОСПОДИ!   Я  так  хочу  их увидеть моих, но  меня  не пустят  в  РАЙ,  это уж  я точно знаю: кровь  тяжело  смыть с  рук,   даже если  это кровь противника. 
   ГОСПОДИ,  ПРОСТИ  МОЮ ДЕРЗОСТЬ!  Дозволь  пустить  меня  в Рай  на секунду,  чтобы   успеть  сказать  своим  лейтенантикам: «Простите меня   мои мальчики  старого, что научил ВАС  жертвовать собой «задруги  своя»!
Музыка  прекратилась, и молчание  ватой накрыло ресторан,  аплодисменты  в зале   развеяли его. Девушка  певица,   почему – то  поклонилась мне в  пояс  и молча,    ушла,   опустив  голову.    Ей в спину люди  кричали «Браво!». 
 Поднялся из – за стола, положил  несколько  бумажек  америкосовских зеленых  рублей  для   официантов на красную скатерть. Взял берет со стола и,  пожав  руку  метрдотелю,  ушёл в темноту  ночи  Питера.  
   Девушки  остались  за столом в  молчании.  Мне было  их жаль!  
«Пусть  бросит  камень в  них  тот,  кто   не грешен!».