2015 г. Наши доброохотливые старушки

2015 г. Наши доброхотно-словоохотливые бабушки На днях захожу в свою приоровскую квартиру и застаю в холле, на фоне четырех закрытых дверей, сидящую на своих собственных санках с совершенно отрешенным видом, соседскую девочку-третьеклассницу. - Давно обосновалась? – спрашиваю. Она поднимает глаза и смотрит на висящие рядом с моей дверью часы – Да, с полчаса, наверное. - А что так? - Ключи потеряла! - Ясно… мамке звонила? - Я и телефон потеряла! - Плохо… - И кошелек дорогой. Мать сильно ругать будет!! Здесь читатель не должен обольщаться – это очень небогатая семья, где дорогим могут назвать пятисотрублевый кошелек. - Да еще и школьную карточку… и карточку москвича… - Искала? - Искала – туда до самой школы дошла и назад вернулась, по всем сторонам смотрела – нету! - Конечно, нету! Кошелек – не иголка – его любой дурак найдет. Ты только уронила – его тотчас подняли. - Да там всего шестьдесят семь рублей было! - Бутылка пива! Для некоторых – целый день жизни. Народ у нас нищий. Я в ноябре на площади Савеловского вокзала пятисотрублевку обронил, так не успел повернуться, чтобы нагнуться, как какой-то молодой человек кинулся на нее, как ястреб на цыпленка, схватил и дал такого стрекача, что будь это на стадионе – чемпионом бы России стал. Давай я позвоню Татьяне. - А я мамин номер не помню – он в телефоне был… - Ох! – твержу я сквозь зубы, чтобы не выругаться грубее. - Пойдем… Открываю дверь. Заходим. В этой квартире нет ничего съестного, кроме вина и печенья. Даю ребенку сходу три пачки печенья и пару чипсов. Пусть копается. Включаю чайник, спрашиваю – Сама справишься? Она смотрит на меня так, что я четко понимаю – сморозил глупость, недостойную моего возраста. Глупышка, она даже и не подозревает насколько разные бывают семьи и насколько разные бывают дети. Весь ее мир заключен только в своих стенах. А, между прочим, в этом же доме, этажом выше, живет пятиклассница, за которой мама, уже ставшая ниже дочери ростом, до сих пор носит, в школу-из школы, портфель каждый божий день. А та, придя домой, садится за стол и ждет пока мама и бабушка ее накормят, напоят, переоденут и посадят делать уроки. Одеваюсь и иду в магазин, чтобы купить нечто более подходящее для того, чтобы накормить ребенка. Возвращаюсь – делаем, под моим руководством, заливной супчик, картофельное пюре, нарезаем колбаски, хлебушка – вот и дите сыто, заодно и посмотрело на современные методы приготовления пищи. Вдруг – пригодится. Хотя – сильно сомневаюсь. Не та страна. Сажаю ее делать уроки, а сам собираюсь уходить… ведь скоро сказка сказывается, да долго дело делается[1] – гляжу на часы – ох-ох – полутора часов как не бывало. Вот тебе и продукты быстрого приготовления! Увидев в прихожей, лежащий на банкетке, кристинкин рюкзак, решаюсь его поднять – уххххх! Сорок восемь лет назад я пошел в первый класс. Мой ранец был такой же неподъемный. Когда я дрался с ребятами и падал на спину – подняться мне было почти невозможно, настолько сильно он притягивал меня к земле. Мрак – за полвека в этой стране ничего не изменилось! Математика и кибернетика - къебениматика – как шутили в наши годы. Все по-прежнему – пять бумажных книжек, тетрадки, пеналы, еще какая-то галиматья, сменная обувь – вся атрибутика моего далекого детства. А ведь полвека прошло! Полвека! Два поколения, даже больше… Хотя определенные сдвиги есть – шариковые ручки разрешили и дети ходят чистые, а не как мы – с замызганными чернилами руками и лицами. Объясняю девочке как открыть мою электронную дверь, когда за ней придет мама и тут вспоминаю, что надо как-то сообщить Татьяне, где Кристинка. Возвращаюсь в комнату, вырываю листок из ее тетрадки – пишу что-то, типа: «Таня Кристинка в 32» и выхожу в холл. Вот те на! Рядом с Кристинкиными санками я, замечаю мать моего сосмеда Миши, восьмидесятилетнюю старуху с весьма озабоченным лицом. Оно стоит, шамкая губами, как корова жующая жвачку, и, в подражание корове, издает странные мычащие звуки. Я, проходя мимо нее, чтобы поверить листочек на танькину дверь, спрашиваю: «Что вас так озаботило?- - Ой! Володя! А здесь Кристина была – куда же она делась? - У меня сидит – уроки учит – а что? - Да я из магазина пришла, смотрю она сидит, говорит, что ключи потеряла… Я ей пообещала, что вот сейчас обед тебе приготовлю и за тобой приду – пойдем обедать… - И что? - Ну, вот я, обед сготовила и пришла, а ее нет – я так испугалась – вдруг ее кто-то украл (сделав значительную паузу, добавила) педофил, произнеся последнее слово с такой экспрессией, на которую способны только те, кто целыми днями смотрят бесплатные телепрограммы. - Ничего с ней не случилось – сыта, уроки учит – успокаиваю я старушку, а сам думаю – понятно, восемьдесят лет, в такие годы ощущение времени, как любой реальности, теряется. Где пять минут, там и два часа… это понятно, но!? Но! Почему же ты сразу не взяла ребенка к себе? Зачем надо было ее оставлять одну в пустом холле, перед закрытыми дверьми? Может, памятую о том, что девочка эта не из состоятельной семьи, а совсем наоборот, два часа прятала все подряд? Или даже не прятала, а просто решала – пускать или не пускать? Наконец, через два часа, все ж пожалела ребенка, так что ли? Или не пожалела, а побоялась, как бы девочка маме не рассказала, какие бабульки пустословные? Вопрос… Люди, памятуя о том, что доброе слово и кошке приятно, разбрасываются добрыми словами налево и направо. А, когда вслед за добрыми словами, приходится переходить к добрым делам, наступает определенная заминка. И вообще – русское хлебосольство и гостеприимство, существует только на словах. В натуре, мы видим металлические двери в квартирах, в подъездах, в холлах. Железо, железо, железо… насколько это не похоже не на мой любимый Техас с фанерно-стеклянными дверями. Похоже, что рухнувший вместе с СССР Железный занавес, не расточился в прах, а раскололся на маленькие личные железные занавесочки. И понимаешь, что не радушие и добросердечность, а отшельничество и недоверие – вот истинные качества русской души… Каждому свое – кому Personal Jesus, а кому – Personal Ironcurtain. Пока я, таким образом, рассуждал, старушка воспряла духом, даже подтянулась и неторопливо удалилась к своей двери, шепча, как бы про себя: «вот и славно…» [1] Здесь замечу, что поговорка про то, что быстро делаются только плохие дела – по моему опыту не верна. Я много натворил плохих дел и не скажу, что на них уходило намного меньше времени, чем на хорошие.

© Copyright: Владимир Юрков, 2015

Регистрационный номер №0269554

от 5 февраля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0269554 выдан для произведения: 2015 г. Наши доброхотно-словоохотливые бабушки На днях захожу в свою приоровскую квартиру и застаю в холле, на фоне четырех закрытых дверей, сидящую на своих собственных санках с совершенно отрешенным видом, соседскую девочку-третьеклассницу. - Давно обосновалась? – спрашиваю. Она поднимает глаза и смотрит на висящие рядом с моей дверью часы – Да, с полчаса, наверное. - А что так? - Ключи потеряла! - Ясно… мамке звонила? - Я и телефон потеряла! - Плохо… - И кошелек дорогой. Мать сильно ругать будет!! Здесь читатель не должен обольщаться – это очень небогатая семья, где дорогим могут назвать пятисотрублевый кошелек. - Да еще и школьную карточку… и карточку москвича… - Искала? - Искала – туда до самой школы дошла и назад вернулась, по всем сторонам смотрела – нету! - Конечно, нету! Кошелек – не иголка – его любой дурак найдет. Ты только уронила – его тотчас подняли. - Да там всего шестьдесят семь рублей было! - Бутылка пива! Для некоторых – целый день жизни. Народ у нас нищий. Я в ноябре на площади Савеловского вокзала пятисотрублевку обронил, так не успел повернуться, чтобы нагнуться, как какой-то молодой человек кинулся на нее, как ястреб на цыпленка, схватил и дал такого стрекача, что будь это на стадионе – чемпионом бы России стал. Давай я позвоню Татьяне. - А я мамин номер не помню – он в телефоне был… - Ох! – твержу я сквозь зубы, чтобы не выругаться грубее. - Пойдем… Открываю дверь. Заходим. В этой квартире нет ничего съестного, кроме вина и печенья. Даю ребенку сходу три пачки печенья и пару чипсов. Пусть копается. Включаю чайник, спрашиваю – Сама справишься? Она смотрит на меня так, что я четко понимаю – сморозил глупость, недостойную моего возраста. Глупышка, она даже и не подозревает насколько разные бывают семьи и насколько разные бывают дети. Весь ее мир заключен только в своих стенах. А, между прочим, в этом же доме, этажом выше, живет пятиклассница, за которой мама, уже ставшая ниже дочери ростом, до сих пор носит, в школу-из школы, портфель каждый божий день. А та, придя домой, садится за стол и ждет пока мама и бабушка ее накормят, напоят, переоденут и посадят делать уроки. Одеваюсь и иду в магазин, чтобы купить нечто более подходящее для того, чтобы накормить ребенка. Возвращаюсь – делаем, под моим руководством, заливной супчик, картофельное пюре, нарезаем колбаски, хлебушка – вот и дите сыто, заодно и посмотрело на современные методы приготовления пищи. Вдруг – пригодится. Хотя – сильно сомневаюсь. Не та страна. Сажаю ее делать уроки, а сам собираюсь уходить… ведь скоро сказка сказывается, да долго дело делается[1] – гляжу на часы – ох-ох – полутора часов как не бывало. Вот тебе и продукты быстрого приготовления! Увидев в прихожей, лежащий на банкетке, кристинкин рюкзак, решаюсь его поднять – уххххх! Сорок восемь лет назад я пошел в первый класс. Мой ранец был такой же неподъемный. Когда я дрался с ребятами и падал на спину – подняться мне было почти невозможно, настолько сильно он притягивал меня к земле. Мрак – за полвека в этой стране ничего не изменилось! Математика и кибернетика - къебениматика – как шутили в наши годы. Все по-прежнему – пять бумажных книжек, тетрадки, пеналы, еще какая-то галиматья, сменная обувь – вся атрибутика моего далекого детства. А ведь полвека прошло! Полвека! Два поколения, даже больше… Хотя определенные сдвиги есть – шариковые ручки разрешили и дети ходят чистые, а не как мы – с замызганными чернилами руками и лицами. Объясняю девочке как открыть мою электронную дверь, когда за ней придет мама и тут вспоминаю, что надо как-то сообщить Татьяне, где Кристинка. Возвращаюсь в комнату, вырываю листок из ее тетрадки – пишу что-то, типа: «Таня Кристинка в 32» и выхожу в холл. Вот те на! Рядом с Кристинкиными санками я, замечаю мать моего сосмеда Миши, восьмидесятилетнюю старуху с весьма озабоченным лицом. Оно стоит, шамкая губами, как корова жующая жвачку, и, в подражание корове, издает странные мычащие звуки. Я, проходя мимо нее, чтобы поверить листочек на танькину дверь, спрашиваю: «Что вас так озаботило?- - Ой! Володя! А здесь Кристина была – куда же она делась? - У меня сидит – уроки учит – а что? - Да я из магазина пришла, смотрю она сидит, говорит, что ключи потеряла… Я ей пообещала, что вот сейчас обед тебе приготовлю и за тобой приду – пойдем обедать… - И что? - Ну, вот я, обед сготовила и пришла, а ее нет – я так испугалась – вдруг ее кто-то украл (сделав значительную паузу, добавила) педофил, произнеся последнее слово с такой экспрессией, на которую способны только те, кто целыми днями смотрят бесплатные телепрограммы. - Ничего с ней не случилось – сыта, уроки учит – успокаиваю я старушку, а сам думаю – понятно, восемьдесят лет, в такие годы ощущение времени, как любой реальности, теряется. Где пять минут, там и два часа… это понятно, но!? Но! Почему же ты сразу не взяла ребенка к себе? Зачем надо было ее оставлять одну в пустом холле, перед закрытыми дверьми? Может, памятую о том, что девочка эта не из состоятельной семьи, а совсем наоборот, два часа прятала все подряд? Или даже не прятала, а просто решала – пускать или не пускать? Наконец, через два часа, все ж пожалела ребенка, так что ли? Или не пожалела, а побоялась, как бы девочка маме не рассказала, какие бабульки пустословные? Вопрос… Люди, памятуя о том, что доброе слово и кошке приятно, разбрасываются добрыми словами налево и направо. А, когда вслед за добрыми словами, приходится переходить к добрым делам, наступает определенная заминка. И вообще – русское хлебосольство и гостеприимство, существует только на словах. В натуре, мы видим металлические двери в квартирах, в подъездах, в холлах. Железо, железо, железо… насколько это не похоже не на мой любимый Техас с фанерно-стеклянными дверями. Похоже, что рухнувший вместе с СССР Железный занавес, не расточился в прах, а раскололся на маленькие личные железные занавесочки. И понимаешь, что не радушие и добросердечность, а отшельничество и недоверие – вот истинные качества русской души… Каждому свое – кому Personal Jesus, а кому – Personal Ironcurtain. Пока я, таким образом, рассуждал, старушка воспряла духом, даже подтянулась и неторопливо удалилась к своей двери, шепча, как бы про себя: «вот и славно…» [1] Здесь замечу, что поговорка про то, что быстро делаются только плохие дела – по моему опыту не верна. Я много натворил плохих дел и не скажу, что на них уходило намного меньше времени, чем на хорошие.

 

2014 г. Лена…Лена, как ты постарела!

2015 г. Наши доброохотливые старушки