Простите

article103387.jpg

"Лёгким дыханием ветра ночного,

звуком шагов невесомо-знакомых,

в оба конца протянулась дорога

снов моих старых - во снах моих новых.

Стелется, стелется лента былого:

всё - под уклон, но - полого, полого..."

 

 

Ложка долбила и долбила по чашке. Бум-дзинь-бум-дзинь. "Звонит, как колокол. Тот,  что - по мне…".

Ложка отлетела, и обижено звякнула о стол. "Синяк будет", - подумала я о ложке, и швырнула ее в раковину. Она ударилась о стенку мойки, о кастрюлю, и снова дзынькнула. "Два синяка", - констатировала  я и, на ходу допивая кофе, встала. Пора. Те времена, когда на вопрос "А не пойти ли  мне на работу?", я отвечала - "А не пойти!",  давно миновали. Теперь ответ был однозначным - пойти.

В прихожей я в немом оцепенении  уставилась на груду обуви. И который раз  клятвенно пообещала обувке, что обязательно ее разберу-перемою в ближайший выходной. "Ничего, поваляйтесь все вместе до субботы,  а то, когда рассую по коробочкам,  нагруститесь еще в одиночестве". В конце концов, наглядевшись на жуткую смесь из босоножек, кроссовок и туфель, всё-таки выудила одну пару, мужественно одела свои ноги и, подхватив сумку, открыла  дверь.

 В подъезде пахло кошками, вернее, котом. Он один у нас такой замечательный.  Даже больше скажу - меткий. Метит, стервец, исключительно под мою дверь - с тех пор, как я необдуманно назвала его блохастым и сказала Матильде, что он ей не пара.

"Ф-ф-ф! Бедный коврик! И тебя почищу... в субботу!" - дала я очередное клятвенное обещание, и пошлепала по ступенькам. Правда, к концу третьего пролета оглянулась и виновато пробурчала: "Нет, лучше выкину - и новый куплю". Домофон равнодушно пискнул мне "Пока", и я шмякнула его за это дверью. А не надо мне равнодушия! Вот не надо, и все! И шагнула за порог.

- Вау! - вырвалось непроизвольно, хотя сама терпеть не могу это платиново-улыбочное  «вау!». Бабулька на лавочке у подъезда подмигнула мне, и… улыбнулась. В ответ я ей полыхнула залихватской улыбищей «32 - норма!» и, пропев "С добрым утречком!", наконец-то вдохнула полной грудью.

…Эй, эй! Не полная она у меня! А вполне упитанно-упругая, ну, по крайней мере, вчера еще была. Да и сейчас вроде бы все еще есть!.. Ой! Нет же - "Вау"! Это таки было "Вау!": барбарис  у скамейки за ночь стал винно-красным! Правда, несколько листков-отщепенцев пошли в отказ и стали оранжево-апельсиновыми. "Хм, оранжевая революция, ребята?" - спросила я их, и, пританцовывая, пошла к остановке, по дороге разглядывая себя в витринах магазина. А - ничего так! Вполне созрела для неравнодушия. Пора. Пора-пора-пора. Пора дарить улыбки и улыбаться в ответ! Ходить на свидания и флиртовать! Благо раны, нанесенные в «неравных боях за любовь с большой буквы» за лето благополучно зарубцевались.

Осень! Самый романтический антураж! Не то, что сырая весна! И что в ней все находят? Откуда такая щенячья ностальгия по зеленой травке? Липким почкам тополя, сыплющимся тебе на голову и прилипающим  к волосам не хуже жвачки! Вам попадала жвачка в волосы? То-то - вы меня понимаете!

А осень? С ее шепчущим на ушко ветерком, несущим тебе, то листок, хвастающийся своей красотой, то паутинку, напоминающую, что будет еще и на нашей улице праздник. Пусть недолго! Пусть! Конечно, венецианский карнавал листопада закончится и деревья, сорвав маски, обнажатся. И вчерашние фавориты будут жаться к нашим домам, как щенки-потеряшки  к ногам... Ах! Не надо о грустном! Карнавал только начинается!

В глубине бульварной аллеи на скамейке сидела старушка. Нет, не просто старушка! Она так «держала спину», что я бы сказала... королева? На ее коленях лежали, собранные  в букет кленовые листья, а поверх  них покоились  руки в черных кружевных перчатках. Профиль  в обрамлении совершенно седых волос, аккуратно убранных под  шляпку - все, что мне удалось увидеть. Мне вдруг нестерпимо захотелось такой же букет, и я непроизвольно, до хруста выпрямила спину. И стала подхватывать на ходу опавшие листья. Мы были уже достаточно близко, когда я перешла на другую сторону аллеи, чтобы, как бы невзначай, разглядеть ее лицо. Оно было красиво, но красота эта не была ни отголоском буйного цветения молодости, ни результатом постоянной войны со временем, нет. Оно было памятником жизни, будто каждый прожитый год, как скульптор тщательно лепил это лицо, ничего не приукрашивая и именно этой честностью добиваясь совершенства.

Но меня ошеломило не это. Я была просто сражена выражением, с которым женщина смотрела на пируэты падающих листьев. Нет, лицо не было созерцательно-мечтательным. Оно было... оно было сосредоточенно-торжественным, будто она принимала парад. Я притормозила, невольно залюбовавшись этой гармонией: природы, устроившей себе прощальный бал, и дамы, сидевшей на простой деревянной скамье с величием первой леди. И решила схитрить - обойти скамейку, сойдя с дорожки, уверенная, что мое появление перед  дамой нарушит целостность этой картины. Через пару десятков шагов я вернулась на аллею и остановилась, снимая наколотые на острые шпильки каблуков листья. Не удержалась и оглянулась назад - дама  с неспешной грацией шла по усыпанной гравием дорожке в противоположную от меня сторону. Я восторженно охнула: "Мне бы в ее возрасте так!" - и сделала пару шагов, подражая ее походке…

Ах! Но мне же надо на работу! И тут, мысленно уже придумывая оправдания своему опозданию, я заспешила назад. На скамье, прижатый букетом, лежал конверт. Я взяла его в руки и подняла голову. Мне некому было его отдавать: аллея была пуста: то ли женщина, свернув с дорожки, скрылась за деревьями, то ли она попросту ушла с бульвара…

Конверт оказался незапечатанным. Я вынула листок...

"Я к тебе подкрадусь неслышно,

Я в тебе растворюсь бесследно...

Как такое слияние вышло -

Ты сама не поймешь, наверно...

Буду видеть твоими глазами,

Как по небу плывут светила,

Буду плакать твоими слезами,

Если ты о былом загрустила...

Буду складывать губы в улыбке,

Буду звонко тобою смеяться,

Буду в двери звонить по ошибке -

И нелепо, смешно извиняться...

Ты сама не поймешь, наверно,

Как такое слияние вышло -

Я в тебе растворюсь бесследно,

Я к тебе подкрадусь неслышно...

 

- ты помнишь, как мы целовались здесь, под кленами? Ты смеялся, держал меня за руку и читал эти стихи... Я обещала тебе, что не буду, приближая нашу встречу, торопить время, но оно пришло. Ты дождался меня.  Встречай".

 

Ветер рассерженно вырвал письмо и понес в глубину аллеи.

 

- Простите... - я выронила букет, и листья веером рассыпались у моих ног...

 

© Copyright: Марина Друзь (Мира Кузнецова), 2012

Регистрационный номер №0103387

от 20 декабря 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0103387 выдан для произведения:

 "Лёгким дыханием ветра ночного,

звуком шагов невесомо-знакомых,
в оба конца протянулась дорога
снов моих старых - во снах моих новых.
Стелется, стелется лента былого:
всё - под уклон, но - полого, полого..."
(Вадим Друзь)


Ложка долбила и долбила по чашке. Бум-дзинь-бум-дзинь. "Звонит, как колокол. Тот, что звонит по мне…" Ложка отлетела, и обижено звякнула о стол. "Синяк будет", - подумала я о ложке, и отшвырнула ее в раковину. Она ударилась о стенку мойки, отлетела в кастрюлю, и снова дзынькнула. "Два синяка", - констатировала я и встала, на ходу допивая кофе. Пора. То время, когда на вопрос "А не пойти ли мне на работу?", я отвечала - "А не пойти!", давно миновало. Теперь ответ был однозначным - пойти.
В прихожей я, в немом оцепенении, уставилась на груду обуви. И который раз клятвенно пообещала обувке, что я ее обязательно разберу-перемою в ближайший выходной. "Ничего, поваляйтесь все вместе до субботы, а то, когда рассую по коробочкам, нагруститесь еще в одиночестве". В конце концов, наглядевшись на жуткую смесь из босоножек, ботильонов и туфель, всё-таки выудила одну пару, мужественно одела свои ноги и, подхватив сумку, открыла дверь. В подъезде пахло кошками, вернее, котом. Он один у нас такой - замечательный. Даже больше скажу - меткий. Метит, стервец, исключительно под мою дверь - с тех пор, как я необдуманно назвала его блохастым и сказала Матильде, что он ей не пара. "Ф-ф-ф! Бедный коврик! И тебя почищу... в субботу!" - дала я очередное клятвенное обещание, и пошлепала по ступенькам. Правда, к концу третьего пролета оглянулась и виновато пробурчала: "Нет, лучше выкину - и новый куплю". Домофон равнодушно пискнул мне "Пока", и я шмякнула его за это дверью. А не надо мне равнодушия! Вот не надо, и все!
И я шагнула за порог.
- Вау! - вырвалось непроизвольно, хотя сама терпеть не могу этого платиново-улыбочного «вау!». Бабулька на лавочке у подъезда подмигнула мне, и… улыбнулась. В ответ, я ей полыхнула залихватской улыбищей «32 - норма!» и, пропев "С добрым утречком!", наконец-то вдохнула полной грудью. Эй, эй! Не полная она у меня! А вполне упитанно-упругая, ну, по крайней мере, вчера еще была. Да и сейчас вроде бы все еще есть!..
Ой! Нет - "Вау"! Это таки было "Вау!": барбарис у скамейки за ночь стал винно-красным!
Правда, несколько листков-отщепенцев пошли в отказ и стали оранжево-апельсиновыми. "Хм, оранжевая революция, ребята?" - спросила я их, и, пританцовывая пошла к остановке, по дороге разглядывая себя в витринах магазина. А - ничего так! Вполне созрела для неравнодушия. Пора. Пора-пора-пора. Пора дарить улыбки и улыбаться в ответ! Ходить на свидания и флиртовать!
Осень! Самый романтический антураж! Не то, что сырая весна! И что в ней все находят? Откуда такая щенячья ностальгия по зеленой травке? Липким почкам тополя, сыплющимся тебе на голову и прилипающим к волосам не хуже жвачки! Вам попадала жвачка в волосы? То-то - вы меня понимаете!
А осень? С ее шепчущим на ушко ветерком, несущим тебе, то листок, хвастающийся своей красотой, то паутинку, напоминающую, что будет еще и на нашей улице праздник. Пусть недолго! Пусть!
Конечно, венецианский карнавал листопада закончится и деревья, сорвав маски, обнажатся. И вчерашние фавориты будут жаться к нашим домам, как щенки-потеряшки к ногам... Ах! Не надо о грустном! Карнавал только начинается!

В глубине бульварной аллеи на скамейке сидела старушка. Нет! Она так держала спину, что я бы сказала... королева? На ее коленях лежал собранный букет кленовых листьев, а ее руки в кружевных перчатках покоились поверх. Лицо. Нет, это лицо не было созерцательно-мечтательным. Оно было... оно было сосредоточенно-торжественным, будто она принимала парад. Я притормозила, невольно залюбовавшись этой гармонией: природы, устроившей себе прощальный бал, и дамы, сидевшей на простой деревянной скамье с величием первой леди. Мне оставалось до нее еще пару десятков шагов, когда она, положив букет, встала и с неспешной грацией пошла по усыпанной гравием дорожке. Я восторженно охнула: "Мне бы в ее возрасте так!", и остановилась…
Ах! Но мне же надо на работу! И я сорвалась с места. На скамье, прижатый букетом, лежал конверт. Я остановилась, взяла его в руки и подняла голову. Мне некому было его отдавать: аллея была пуста. Конверт оказался не запечатан. Я вынула листок...

"Я к тебе подкрадусь неслышно,
Я в тебе растворюсь бесследно...
Как такое слияние вышло -
Ты сама не поймешь, наверно...

Буду видеть твоими глазами,
Как по небу плывут светила,
Буду плакать твоими слезами,
Если ты о былом загрустила...

Буду складывать губы в улыбке,
Буду звонко тобою смеяться,
Буду в двери звонить по ошибке -
И нелепо, смешно извиняться...

Ты сама не поймешь, наверно,
Как такое слияние вышло -
Я в тебе растворюсь бесследно,
Я к тебе подкрадусь неслышно...

Ты помнишь, как мы целовались здесь, под кленами? Ты смеялся, держал меня за руку и читал мне эти стихи...
Я обещала тебе, что не буду торопить время, но оно пришло.
Ты дождался меня. Это - мой последний осенний поцелуй..."

Ветер рассерженно вырвал письмо и понес в глубину аллеи.
- Простите..., - я выронила букет, и листья веером рассыпались у моих ног...

 

 
Рейтинг: 0 539 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!